СЛУЖБА ЗАКОНЧИЛАСЬ, И МЫ с папой вышли первыми. Я чувствовала себя как киноактриса. Меня нарядили в черное платье, и, даже не глядя в зеркало, я знала, что у меня по щекам стройными ручейками течет тушь. Остальные последовали за нами. Мы как похоронные знаменитости, криво усмехнулась я про себя. Была бы здесь Талли, я бы сказала ей это на ушко. Если в лесу упадет дерево, но никто этого не увидит, получается, оно и не упало? Если я придумала, что сказать сестре, а ее нет, то какая вообще разница, что я придумала?
В проходе синагоги выстроились змейкой люди в ожидании своей очереди поздороваться с нами. Я знала многих, но далеко не всех. Среди них мог быть кто угодно – Адам из автоответчика или Г., который устраивал показ «Бриолина» и, возможно, сделал моей сестре больно. Я попробовала опросить всех, кого не узнала. «Откуда вы знали Талли? – спрашивала я. – Как вас зовут?» В основном они отвечали, что работали с папой, или что-нибудь еще, не связанное с Талли.
– Слоун, – произнес следующий в очереди.
Это была доктор Ли, учительница английского. Она держала под руку своего мужа, мистера Чана, по совместительству моего учителя статистики, но отпустила его, чтобы на несколько секунд заключить меня в свои объятия. Отстранившись, она придержала меня за плечи, вытянув руки.
– Ах, милая, мне так жаль, – сказала она. – Тебе, наверное, очень тяжело.
– Да, – ответила я. Прозвучало совсем сипло, и я откашлялась. – Спасибо, что пришли. Не думала, что вы придете.
Я кивнула мистеру Чану.
– И вы тоже, – добавила я.
– Талли училась у меня геометрии, – сказал он. – Я как-то дал классу одну теорему, которую было практически невозможно доказать. Специально, чтобы поставить их в тупик, но Талли справилась. Как бы я хотел увидеть, кем она могла бы стать. Твоя сестра была совершенно особенной девочкой.
Талли бы его поправила: «Женщиной». Ей было двадцать два года, и она была настолько же «девочкой», насколько двадцатидвухлетний мужчина является «мальчиком».
– Спасибо, – выдавила я.
Потом подошли мистер и миссис Хоган, родители тройняшек, с которыми мы с Джуно сидели летом – последние три недели июня, весь июль и первую неделю августа. Может быть, Хоганы беспокоились, что моя грусть омрачит летние каникулы Томаса, Тео и Мелани? Все-таки детям было всего восемь лет. Но если они об этом и думали, то вида не показали. Мистер Хоган сжал мне плечо, а миссис Хоган потрепала по щеке.
– Скоро увидимся, – сказала она, и они ушли.
Подошла очередь моих самых близких друзей, которые шли по двое. Сначала Сорайя и Рэйчел, потом Броуди и Зак, наши лучшие друзья среди мальчиков. И затем Джуно. Наконец-то Джуно. Она шла одна, без пары, потому что ее парой была я. Джуно потянулась ко мне. Нет, неправильно, не потянулась. Она меня схватила. Я схватила ее в ответ, и мы обнялись крепко-крепко.
– Купер не пришел, – прошептала Джуно мне в волосы. – Какой он все-таки придурок.
– Плевать мне на Купера, – пробормотала я.
– Мне тоже, – сказала она. – Плевать на всех, кроме тебя. – Она еще сильнее меня сжала.
За Джуно стоял Дин. Дин с губами Дина. Единственный человек из списка Талли, которого я могла узнать, – ну, кроме себя и папы. Я высвободилась из объятий Джуно и повернулась к нему.
– Привет, – сказал Дин и потянул меня к себе.
Когда мы разошлись, я внимательно рассмотрела его рот. Верхняя губа больше нижней, а вместе они складываются в выразительный бантик. Я еле сдержалась, чтобы не дотянуться до его губ, которые Талли трогала тысячу раз и даже внесла в свой список.
– Малышка, береги себя, хорошо? – сказал мне Дин.
– Подожди, – попросила я. – У меня к тебе вопрос. Вы с Талли… вы когда-нибудь ездили вместе в Калифорнию?
Дин покачал головой.
– Максимум, куда мы ездили, – это в Чикаго, потому что Талли захотелось пиццу-пирог. Туда, правда, ехать аж семь часов. Так что по дороге мы объелись чипсами и ирисками. В итоге съели по кусочку и всю ночь ехали обратно.
– А она когда-нибудь об этом говорила? – спросила я.
– О чем? О пицце?
– Нет, – ответила я. – О Калифорнии.
– А, точно. Хм-м.
Он замолчал на несколько секунд, видимо задумавшись. Но в конце концов покачал головой.
– Честно говоря, не припоминаю ни одного разговора о Калифорнии, – сказал он.
– А об улице Кресан?
Он покачал головой.
– А про закусочную на королевской дороге? Солнечная команда? А закат большого джентльмена?
– Нет.
– А фото НХЛ?
– Ты про хоккей?
– Возможно…
– Я болею за «Детройт Ред Уингз», – сказал он.
– Вы вообще с ней общались или хотя бы переписывались?
– Пару месяцев назад поболтали, наверное, минут пять… Она сказала, что ей некогда. А до этого мы не виделись год. – Он покачал головой. – Поверить не могу. Она была самым особенным человеком, какого я когда-либо встречал. Никогда бы не подумал… Может быть, особенным легче скрывать собственные проблемы.
Я вздохнула и кивнула: может быть.
– Я ее правда любил.
– И я.
– Боже, мне так жаль, малышка. Ну, увидимся, ладно?
Увидимся ли? Увижу ли я когда-либо Дина – и его губы – теперь, когда Талли уже нет?
– Увидимся, – ответила я.