Несколько раз в году в силу укоренившейся скверной привычки дети перестают ходить в школу. Месье Кюипенс очень сокрушался по этому поводу.
– Опять каникулы! – простонал он.
– Ну да, осенние, на День Всех Святых, – сказала Виржини, его жена. – Элла очень устала, ей полезно отдохнуть.
– Вот у меня каникул никогда не бывает, – продолжал ворчать, раздеваясь перед сном, Камиль Кюипенс и тут же нашел новый повод для недовольства: – А что это за история с животом, который болел у нее всю неделю? Может, очередной ее фортель, опять какая-то фобия?
Вместо ответа Виржини взяла подушку и пошла с ней к двери.
– Ты куда? – удивился он.
– Иду спать в гостиную.
– Уж и слова сказать нельзя – ты сразу на дыбы. Так у Эллы все по новой или как?
Виржини молча кивнула. В последнюю учебную неделю Элла несколько раз ходила к школьной медсестре – то ее тошнило, то голова болела.
– А что говорит этот ваш шарлатан?
– Какой шарлатан?
– Ваш великий психолог. Хорош Спаситель, нечего сказать! Лечил-лечил, да не вылечил.
– Ей стало лучше, – возразила жена. – А сейчас срыв. Такое случается при любых болезнях.
– Тоже мне болезнь, – процедил сквозь зубы месье Кюипенс. – Раньше это называли ленью.
Жена сделала еще шаг к двери.
– Да брось ты подушку! Давай поговорим.
Он сел и мельком взглянул на свои руки – они дрожали мелкой дрожью. Виржиния заметила его взгляд и сказала:
– Тебе самому надо бы полечиться.
– Что-что?
Она только покачала головой. Они оба знали, что он выпивает, и очень крепко.
– Если Элла больна, – сказал Камиль, – то ее не к психологу надо водить, который вам за сорок пять евро зубы заговаривает, а надо обратиться к психиатру. Если это психо… психическая болезнь,
Виржини положила на место подушку и села рядом с мужем. Наконец он сказал что-то толковое.
– В прошлую пятницу мне наш бухгалтер рассказывал о психиатре своей жены, – продолжал Камиль. – У нее… как это называется?.. Ах да, биполярное расстройство. Так вот, ее лечит женщина-врач, очень, говорит, хороший специалист. Во всяком случае, настоящий доктор. Не то что этот ваш хлыщ.
Месье Кюипенс не мог простить Сент-Иву, что тот раскопал старую семейную историю[2], а кроме того, был статным чернокожим красавцем. У доктора Спесивье, той самой специалистки, совсем не было свободного времени, но по просьбе бухгалтера Кюипенса она согласилась принять Эллу в понедельник в пять часов.
Через стену от родительской спальни мучилась в своей комнате Элла, зная, что опять всю ночь ей будут сниться кошмары. Вот уже десять дней по социальным сетям гуляла злополучная фотография, на которой она была в одежде мальчика. Ее терзал страх – вдруг родители всё узнают и ее вторая, тайная жизнь станет явной.
В глубине платяного шкафа, втиснутые между старыми карнавальными костюмами, висели принадлежности ее мужского костюма: белая рубашка, полосатый галстук и чуть широковатый в плечах черный пиджак. А в картонной коробке лежали черные лакированные мужские туфли тридцать девятого размера и гангстерская шляпа борсалино. Все это Элла купила на свои карманные деньги и надевала, когда оставалась дома одна и сидела у себя в комнате. Родители были заняты на работе, старшая сестра, Жад, много времени проводила с подругами, а с недавних пор – со своим приятелем, так что Элла могла сколько угодно играть в Эллиота Кюипенса, писателя и авантюриста. Она наливала в рюмку вино из отцовского бара, окунала в него губы и сливала обратно в бутылку. Потом набивала голландским табаком женскую трубку с длинным чубуком и маленькой чашечкой, которую купила себе, чтобы походить на Жорж Санд, написавшую ее любимую книгу «Франсуа-найденыш». Почувствовав себя настоящим писателем, она открывала тетрадь и сочиняла роман «Сумка Джека», историю о пятнадцатилетнем бродяге, который легко сходится с разными людьми, но еще не успел разобраться, что хорошо, а что плохо. Да, это был ее настоящий мужской двойник. О себе Элла думала по-английски, потому что английские прилагательные не требовали окончаний женского рода: good or bad, tall or small.
Недели полторы назад она вышла в таком костюме прогуляться по солнышку в соседнем парке. Короткая стрижка, энергичная походка – точь-в-точь паренек. Замечтавшись, она не заметила, что за ней по пятам крадется Джимми, ее отвергнутый поклонник. А когда она села на скамейку и, сдвинув шляпу на затылок, блаженно подставила лицо солнцу, он ее сфотографировал. Выложенный в интернет, этот снимок собирал обидные комментарии. «Не девка, а пацан! Дрэг-квин или дрэг-кинг?» Элле приходили издевательские эсэмэски: «Куда сиськи подевала? Клиента ждешь?» и т. д., так что она выключила мобильник и не включала его уже несколько дней. Ей пришлось уйти из Фейсбука, Инстаграма и Снапчата. Вся надежда на каникулы – может, за это время всё само собой заглохнет? Элла не знала, что девчонки из параллельного класса – Марина, Мелани и Ханна – продолжали подливать масла в огонь. Они затеяли дискуссию в интернете: кто Элла на самом деле – девчонка, которая после школы переодевается мальчишкой, чтобы кадрить других девчонок, или мальчишка, который в школе прикидывается девчонкой? Все, кому не лень, высказывали самые дурацкие гипотезы и доводы, одни глупей других. Марина Везинье, анонимно управлявшая чатом, даже предложила голосование: нажми одну из двух кнопок: лесби или транс. Пока перевешивал вариант транс. Элла понятия не имела, какой размах приняла эта история. Но ей не терпелось спросить совета у своего психолога: надо ли ей избавиться от мужской одежды? К Спасителю она ходила по понедельникам, к 17.15.
– Нет, в этот понедельник не получится, – сказала ей мама за завтраком.
– Почему? Спаситель принимает и в каникулы!
– Я знаю, но дело не в этом, – с заминкой сказала мадам Кюипенс, знавшая, как Элла дорожит своей психотерапией (а может быть, своим психотерапевтом). – Папа записал тебя на сегодня к психиатру. Ну… к настоящему доктору. Потому что папа не поверил в твои штучки с больным животом, и я тоже. У тебя опять школьная фобия.
Сказала и изумилась действию своих слов: у дочери приоткрылся рот, расширились от страха глаза.
– Я ни на кого не променяю Спасителя! – выкрикнула она.
– Никто об этом не говорит, – возразила Виржини, хотя пообещала мужу, что положит конец бессмысленной психотерапии. – Через неделю опять пойдешь к месье Сент-Иву. А на этот раз – к специалистке.
– Какой еще специалистке?
– Специалистке по… – она чуть не сказала «психическим болезням», но вовремя спохватилась, – по школьной фобии.
– И чем эта специалистка мне поможет?
– Ну… есть такие лекарства. От тревожных состояний.
Мадам Кюипенс и сама не была уверена в том, что говорит. Есть ли на свете лекарства, которые могут заставить ребенка не пропускать уроки математики?
– А через понедельник я пойду к Спасителю? – с отчаянием в голосе спросила Элла.
– Да-да, конечно.
– Для меня это вопрос жизни или смерти, понимаешь?
В этот понедельник расписание Спасителя походило на кусок сыра – сплошные дырки. Дети разъехались на каникулы.
– Алло! – он снял трубку. – Мадам Кюипенс? Отменяете консультацию? Надеюсь, не из-за болей в животе?
Обычно он спокойно относился к отмене визитов, но тут не скрыл недовольства. Элла не приходила второй раз подряд. Мадам Кюипенс соврала что-то насчет анемии – необходимо-де показать Эллу терапевту, доктору Дюбуа-Герену, которого Сент-Ив прекрасно знал, – тот иногда посылал ему своих пациентов.
– И прием назначен именно на 17:15 сегодня?
– Доктор примет ее, когда сможет, в промежутке между другими больными, – выдумывала на ходу мадам Кюипенс, чтобы Сент-Ив не обиделся, если узнает, что речь идет не о терапевте, а о психиатре.
Спаситель перенес сеанс на следующий понедельник, 26 октября, но предупредил мадам Кюипенс, что третий пропущенный сеанс придется оплатить, – способ давления, к которому он никогда прежде не прибегал. Закончив разговор, он задумался, почему так поступил. Он чувствовал, что родители девочки недовольны его терапией (или самим психотерапевтом) и хотят его отстранить, но не мог этого допустить. Между ним и Эллой установилась особая связь. Какое-то время назад он даже уступил ее просьбе – или фантазии – и называл Эллиотом. И видел, как это ее сначала тронуло, а потом вдохновило. Возможно, он имел дело с non conforming gender kid – ребенком, который отвергал пол, с которым родился, и подспудной силой воли формировал свое тело. Элле удалось даже прервать процесс пубертата – ведь так называемая анемия не что иное, как отсутствие месячных. Внешне она оставалась бесполой: плоская грудь, узкие бедра. Она росла, была высокой и гибкой, как тростинка. Метр пятьдесят девять в тринадцать лет. И никакой анорексии – вес 41 кг, не много, но вполне нормально.
В дверь кабинета постучали. Спаситель никого не ждал, а потому отозвался не сразу. Стук повторился.
– Войдите.
– Прости. Знаю, я не должна вторгаться на твою территорию.
– На мою территорию… – Спаситель улыбнулся Луизе.
Она вошла с виноватым видом, на цыпочках. Спасителя позабавили ее повадки маленькой девочки. Он и не думал запрещать Луизе приходить к нему в рабочий кабинет.
– Что слышно от Алисы и Поля? – спросил он.
Как только речь зашла о детях, к Луизе сразу вернулась естественность:
– Они уже у Нану.
Отец отправил Алису с Полем в Монтаржи, к своей матери, чтобы они провели каникулы со своими двоюродными братьями Акселем и Эваном.
– Алиса страшно разозлилась на отца, – со смехом сказала Луиза. – Сорвались грандиозные планы потусить с подружками. Сегодня Сельма, Марина и вся их компания отправились в «Макдо» и в кино без нее.
– И ты смеешься, негодная мать?
– В кои-то веки она злится не на меня!
Луиза села на краешек кушетки и огляделась, словно впервые сюда попала: кресло, низкий столик для детей, коробки с игрушками и карандашами, полки с книгами, на стене репродукция картины Каспара Давида Фридриха[3] «Странник над морем тумана». А Спаситель рассматривал Луизу. Она напоминала ему одну американскую актрису 1960-х годов, вот только имя он позабыл. Такая же тоненькая, скуластая, с глазами лани и строптивым выражением лица. Они уже полгода были любовниками, время от времени проводили вместе ночь, но, по сути, не знали друг друга.
Луиза вдруг улеглась на кушетку и положила голову на валик.
– Вот так надо? – спросила она, представляя себя пациенткой психоаналитика.
– Ну-ну… – пробормотал Спаситель.
Он встал из-за стола и сел в свое рабочее кресло.
– Теперь ты должен мне сказать: «Расскажите о вашей матери», – насмешливо продолжала Луиза.
Из робкой девочки она вдруг превратилась в девчонку-подростка, бесцеремонно забравшуюся на кушетку с ногами в задорных розовых тапочках.
– Ты хочешь поговорить о своей матери, – откликнулся Спаситель, забавляясь неожиданной сценкой.
– Буду жаловаться, – ответила Луиза. – Уверена, к тебе поначалу все приходят пожаловаться. Разве не так?
Она вытянула вверх правую ногу в жемчужно-серых легинсах, прямую, безупречной формы, и принялась говорить, вертя ступней в разные стороны, как на гимнастической тренировке.
– Мама меня не любит. Только прикидывается на людях. Но я знаю, она любит только мальчиков. Моего брата – да. А я ей кажусь кривлякой. Только и слышу: «Перестань кривляться!» Вот скажи, разве я кривляюсь?
Задранная нога застыла.
– А что значит «кривляться»? – отбил мяч Спаситель.
Луиза поменяла ногу и теперь вертела левой ступней.
– Ну, это значит хныкать и бояться, например, выносить мусор в подвал. «Давай-давай, закаляй характер!» – сказала Луиза грубым голосом, изображая мать, которая шпыняла ее в детстве. – Она мне все время твердила, что я ничего не добьюсь в жизни из-за своей бесхарактерности. – Луиза помолчала. – И до сих пор твердит.
Она вскочила, снова села, изображая теперь Спасителя, и, склонив голову набок, сказала сладким голосом:
– Сорок пять евро. До свидания, приходите на следующей неделе.
Спаситель, глядя в ее смеющиеся глаза, с трудом удержался от ответа.
– Видал? – Луиза замахала длинными рукавами свитера, который позаимствовала в гардеробе Спасителя. – На меня напялили смирительную рубашку.
– Тебя лишили рук?
– Да.
– Совсем-совсем?
– Ага!
– И ты ничего не можешь?
– Я в плену.
Спаситель встал, наклонился над кушеткой, связал рукава, поднял Луизу и, прижав к себе так крепко, что она протестующе пискнула, поцеловал. Но игра прервалась – кто-то трижды стукнул бронзовой колотушкой в парадную дверь.
– Клиент? – спросила Луиза.
– Пациент, – поправил ее Спаситель профессиональным тоном. – Ну да, он звонил вчера вечером.
Но Сент-Ив совершенно забыл про звонок. Посетитель, послушавшись призыва таблички на двери: «Стучите и входите», уже усаживался в приемной. Спаситель быстро развязал рукава свитера и подтолкнул Луизу к портьере в глубине кабинета, за которой скрывалась дверь на другую половину дома. Чмокнул в щеку и шепнул:
– До скорого!
Потом поправил портьеру, вытряхнул из головы образ Луизы с ее стройными ножками и задорными тапочками и вышел к новому пациенту:
– Месье Кермартен?
Человек лет пятидесяти, волосы пышные, седоватые, приятное лицо. Войдя, он застыл, уставившись в потолок. Спаситель указал ему на кресло:
– Садитесь, пожалуйста.
– Да-да, спасибо, – отозвался месье Кермартен и примостился на кушетке.
Спаситель покашлял, соображая, с чего бы начать.
– Вы сказали по телефону, что наблюдаетесь у доктора Спесивье. Это она вас направила ко мне?
Маловероятно. Доктор Спесивье наверняка считала себя более компетентным специалистом, чем какой-то частный психолог. И действительно, Кермартен покачал головой и сказал, что мадам Спесивье не умеет слушать и только «пичкает вас дурацкими таблетками».
– Можете смеяться, но я решил обратиться к вам из-за вашего имени.
– Спаситель?
Его это совсем не удивило. Многие люди приходили к нему потому, что он носил такое многообещающее имя.
– Нет, – возразил Кермартен. – Я имел в виду фамилию.
– Сент-Ив?
– Да. Моя фамилия Кермартен. А святой Ив, бретонский святой, живший в XIV веке, зовется Кермартенским. Ив Кермартенский. Я усмотрел между нами связь. Сент-Ив и Кермартен. – Он засмеялся, словно подшучивая над самим собой.
– Понятно, – кивнул Спаситель.
– Что понятно?
– Простите. Я хотел сказать, я вас слушаю.
– А-а, хорошо… Вы, я вижу, недавно перекрасили потолок?
Спаситель открыл было рот, чтобы машинально ответить, но спохватился:
– Почему вы спрашиваете?
– А вы не хотите ответить?
– Вы строитель?
– Банковский служащий.
– Понятно.
Психолог и пациент посмотрели друг на друга, но взгляд Кермартена вновь устремился вверх, к потолку, как надутый гелием шарик. Спаситель вспомнил свитер с завязанными рукавами и решил развязать затянувшийся узел.
– Когда я тут поселился, все было отделано заново, – сказал он. – А сам я ничего с тех пор не трогал.
– Так, значит, вы не знаете, – Кермартен понизил голос и наклонился поближе к Спасителю, – что устанавливали тут предыдущие жильцы или хозяин?
– Что устанавливали? – повторил Спаситель.
Кермартен кивнул и одобрительно сказал:
– Вы поступаете благоразумно. Хоть я и не думаю, что они напихали сюда камеры.
– Так-так-так…
Кермартен издал смешок. Лицо добродушного пожилого господина вдруг окаменело, как будто на его месте возник совершенно другой человек.
– Ну, давайте, скажите, что я сумасшедший. И я не буду отнимать время у вас, а вы – у меня.
– Я психолог, месье Кермартен. Сказанное в этих стенах здесь и остается. Я за этим слежу. У меня в кабинете точно нет микрофонов.
Спаситель говорил доходчиво и внятно, будто не видел, что перед ним параноик.
– Да я не про микрофоны, а про видеокамеры.
Кермартен снова уставился на потолок, Спаситель сделал вид, будто тоже внимательно его осматривает, и убежденно сказал:
– По-моему, всё чисто.
– И теперь вы мне выпишете психотропный препарат?
– Я не выписываю лекарств. Я не врач, – возразил Спаситель.
– А мне и не нужны лекарства. Мне нужно, чтобы меня выслушали.
– Понятно.
Кермартен многозначительно улыбнулся (и от этого стал выглядеть еще чуднее). Как тонко Спаситель дал понять, что готов его выслушать! Выслушать без всяких оценок. Этот психолог – человек безопасный, ни рецептов не выпишет, ни в клинику не запихнет. Ему можно довериться, можно всё рассказать, даже такое, что кажется полным безумием.
– Я не прошу вас верить мне, – начал странный пациент. – Прошу только выслушать.
Все началось год назад, когда месье Кермартен переехал в меблированную квартиру на улице Эскюр. Очень скоро он понял, что соседи сверху наблюдают за ним с помощью камеры, спрятанной в потолочном светильнике у него в спальне.
– Чтобы подсматривать, как я раздеваюсь.
– Так-так-так…
– Вы скажете, что я мог убрать светильник и выкинуть камеру. Но я же снял меблированную квартиру, и меня особо предупредили, чтобы я ничего в ней не трогал.
– А чего, собственно, хотели соседи? Увидеть вас голым?
Спаситель хранил непроницаемо серьезный вид, так что месье Кермартен решил открыть ему всё до конца:
– Они сексуальные маньяки. Я пытался укрыться от их нездорового любопытства. Стал раздеваться в ванной. Но дело в том, что я сплю без пижамы, – признался он и покраснел.
Спаситель его успокоил – очень многие предпочитают спать голышом.
– Но я же мог раскрыться во сне. В этой квартире было страшно жарко. Может, нарочно так было подстроено, чтобы я сбрасывал одеяло. В конце концов я снял другую квартиру, на последнем этаже. Чтоб никаких соседей сверху.
– И все наладилось?
– Ненадолго. Прошло три недели на новом месте, и тут вдруг чердак переоборудовали в квартиру. Там поселилась супружеская пара. И я выяснил знаете что?
Спаситель покачал головой, рассказ все больше увлекал его.
– Муж заведовал магазином, который торгует охранными системами и камерами видеонаблюдения. Тогда я решил предпринять контратаку.
– Да что вы!
– Стал по ночам, примерно раз в два часа, звонить им по телефону и повторять одно и то же: «Прекратите свои происки, или вам не поздоровится». Хотел их выжить, понимаете?
– Хороший ход, – согласился Спаситель. – И что же дальше?
– Они заявили на меня в полицию. Мне велели прекратить звонки и обязали обратиться к доктору Спесивье. Как вы догадываетесь, это ничего не решило. Она напрописывала мне психотропных и антидепрессантов. Я заполучил все побочные эффекты этих пилюль: бессонницу, тошноту, утомляемость, сердцебиение, сухость во рту и так далее. А соседи никуда не делись! Всё как было, так и осталось!
– Ну разумеется! – участливо сказал Спаситель.
Кермартен подозрительно посмотрел на него. Но ему так нужно было, чтобы кто-нибудь его выслушал, пусть даже с притворным сочувствием, что он продолжал свой рассказ:
– Но я кое-что придумал, идея была неплохая. Я установил над кроватью плотный черный балдахин. Получилось что-то вроде палатки, где я мог спокойно одеваться, раздеваться и спать… хм… голым, не опасаясь, что меня увидят.
– И соседи больше ничего не могли сделать?
– Как бы не так! Недели две назад я посмотрел по телевизору документальный фильм про Войну в заливе[4] и узнал из него, что существуют камеры, которые видят сквозь стены. Так что толку от моего несчастного балдахина никакого.
Спаситель скроил скорбную мину. Или он взаправду был огорчен? Но почему-то его тянуло подыгрывать Кермартену:
– Кстати, я вспомнил, что во время той самой войны придумали способ, как помешать самолетам засекать объекты на земле: их ослепляли.
– Прожекторами… или чем-то в этом роде?
– Совершенно верно. Вспышками или лучами света. Вы можете расставить вокруг кровати светодиодные светильники.
– Направить свет на потолок и ослепить соседей?
– Или хотя бы их камеры.
– А! Понятно! – Кермартен расцвел улыбкой и пошутил: – Когда я говорю «понятно», это значит, я понял! Что ж, испробую ваш приемчик!
– И назначим встречу на следующий понедельник, чтобы поставить точку в истории с соседями?
Проводив до двери Кермартена, уже прикидывавшего, как бы получше всё оборудовать, Спаситель сел за стол, закрыл лицо руками и на несколько минут погрузился в размышления.
«Паранойя, – думал он, – имеет три стадии». Взять, например, такую ситуацию: вы не получили от лучшего друга приглашения на день рождения, а потом увидели, что он прислал вам его на старый электронный адрес.
Первая стадия: вы решаете, что тот, кого вы считали лучшим другом, сделал это нарочно, чтобы не приглашать вас, но при этом хотел отмазаться – дескать, просто перепутал адрес.
Вторая стадия: вы думаете, что виновата жена вашего друга – это она, без его ведома, подменила адрес.
Третья стадия: жесткий диск вашего лучшего друга обработало ЦРУ, чтобы вы не получили приглашение.
Кермартен был на третьей стадии. Плечи Спасителя затряслись – он зажал рот руками, чтоб не расхохотаться в голос.
Зато доктор Спесивье не увидела в поведении Кермартена ничего смешного и прописала ему лошадиные дозы успокоительных и снотворных.
Доктор Анн-Элизабет Спесивье, маленькая, сухонькая, с жесткими седыми волосами, вечно спешила. Не случайно она страдала хроническим запором. В пять часов Элла с матерью уже сидели перед ее кабинетом. Она принимала их в промежутке между двумя другими пациентами.
– На этот стул, молодой человек! – велела она Элле.
Элла привыкла, что ее принимают за мальчика, особенно в магазинах и в автобусах. Но ее мать ошарашенно возразила:
– Это моя дочь.
– Да? Хорошо. Все равно садитесь. – Доктор Спесивье и глазом не моргнула.
А мадам Кюипенс показалось, что она вдруг впервые увидела свою дочь. Когда это она успела так измениться? Ну да, как-то раз пришла из парикмахерской с короткой стрижкой, сказала: «Под Кристину Кордулу», любимую манекенщицу матери. Отец несколько дней подтрунивал над дочкой – называл ее «Подноль», потом всё забылось.
– Итак, что с нашей барышней? – Психиатр, еще не приступив, торопилась покончить с консультацией.
Мадам Кюипенс хотела рассказать о школьной фобии Эллы, начиная с самых первых ее проявлений год назад, но только открыла рот, как психиатр перебила ее:
– Стоп, стоп! Отвечать будет барышня.
Но и Элле она не дала говорить – не дослушав даже первой фразы, засыпала ее вопросами, на которые следовало отвечать только «да» или «нет»:
– Бессонница? Двигательное возбуждение? Когда не сидится на месте, понятно? Эйфория? Вам кажется, что вы супервумен? Нет? Рассеянность на уроках? Повышенная утомляемость? Угнетенное состояние? Апатия? Эмоциональная неустойчивость? Резкие перепады настроения?
Нет и нет, ни единого попадания. Ни малейшего признака биполярного аффективного расстройства, а между тем среди детей сейчас свирепствовала эпидемия БАР второго типа. Доктор Спесивье постукивала ручкой по столу и наконец раздраженно сказала:
– Ну да, школьная фобия, теперь это модно! Тогда вам к психотерапевту. Могу рекомендовать хорошего специалиста.
Элла с победной улыбкой посмотрела на мать, а та промямлила:
– Да-да, конечно, раз вы считаете, что этого достаточно.
Вечером в спальне месье Кюипенс припомнил, что посылал дочь к психиатру.
– Так что тебе сказала врач?
– Ничего особенного. Что школьная фобия теперь в моде.
– И никаких лекарств не выписала?
– От этого нет лекарств.
– Черт знает что! Если ты плохо спишь, есть снотворные. Захандришь – вот тебе транквилизаторы. Любимую собаку потерял – пей антидепрессанты. А тут? Ничего!
Его трясло от негодования, он покрылся испариной, щеки стали лиловыми. Виржини уже готова была взять подушку, но ей необходимо было поделиться смутной тревогой, которая ее мучила, – раз больше не с кем, то хотя бы с мужем.
– Тебе не кажется, что Элла очень изменилась?
– В каком смысле?
– Вернее, наоборот, не меняется?
– Что за чушь?
– Она… не становится девушкой. Как Жад в ее возрасте.
– Подумаешь! Хватит того, что Жад уйму денег переводит на косметику!
Виржини вздохнула. Муж ничего не видит и не понимает. Да она и сама себя не очень понимала. В ней поселилось какое-то беспокойство с тех пор, как она увидела Эллу будто со стороны, глазами докторши, принявшей ее дочь за мальчика. Погасив свет, она продолжала рассуждать в темноте, скорее для самой себя, чем для мужа:
– Бывает, конечно, позднее созревание. У моей бабушки месячные начались в семнадцать лет. Но тогда было другое время. И потом, у Эллы месячные раз или два уже были, и вдруг прекра…
– Хватит! Я хочу спать, – оборвал ее муж, которого коробили такие интимные подробности.
Но все-таки он понял, что сказала жена. Элла не женственная. Ну и что? Тоже мне беда! Он давно заметил: Элла, даже маленькая, гоняла мяч, как мальчишка. Надо было ее на футбол записать.
А Элла лежала в постели у себя в комнате за стеной, в футболке не по росту, доходившей ей до колен, и в наушниках и слушала песню Милен Фармер, которую давно знала наизусть.
Надо выбирать,
Раз ты хочешь знать,
Я должна сказать
Раз и навсегда…
Да, я парень, да!
А какое тело —
Никому нет дела.
Раз и навсегда,
Да, я парень, да!
Напевая, она приложила руку к тому месту, где у нее под футболкой… не было пениса. «Я хамелеон, не она, а он; кавалер д’Эон». Весь смысл песенки дошел до нее только что. По виску скатилась слеза. Она все больше убеждалась: она НЕНОРМАЛЬНАЯ. Внезапно ей захотелось включить телефон и посмотреть, угомонились ли ее одноклассники. 454! У нее накопилось 454 сообщения. Она прочла одно. Второе. Третье. Жуть! Сколько ненависти и злорадства. Ее опять окатили грязью. Эллу охватило оцепенение жертвы перед палачом, но она справилась и выключила телефон. Однако ей показалось, что внутри нее погас тот волшебный свет, от которого в минуты волнения у нее розовели щеки.
– Спаситель… – прошептала она.
В дверь постучали – на секунду Элла подумала, что сейчас войдет ее психолог. Но вошла Жад. Элла привстала ей навстречу.
– Что с тобой?
– Не со мной, а с тобой! – ответила старшая сестра. – Что это за история с фоткой?
Элла могла бы прикинуться, что не понимает, о чем речь, могла притворно потерять сознание, как уже делала не раз, когда пыталась убежать от себя. Но в ней заговорило то, что называется отвагой отчаяния.
– Откуда ты знаешь? – спросила она твердым голосом.
– От Эдме.
Эдме, их дальняя родственница, была знакома по Фейсбуку с Мелани, девчонкой из ее класса. Значит, сплетня ходила уже не только по лицею, она расползлась по городу. Того гляди, на весь мир расползется. Теперь бессмысленно переходить в другую школу в надежде убежать от мучителей – фотография появится там прежде, чем Элла переступит порог. Выхода не было.
– Расскажешь маме?
– Зачем? Родители и без меня всё узнают. Похоже, ты заигралась, только не понимаю во что. Тебе в самом деле надо лечиться.
Сквозь наигранный тон заботливой старшей сестры прорывались ехидные нотки. Жад – любимица папы с мамой, отличница, недавно у нее завелся мальчик, и все равно она ревновала к младшей сестре. Элла это чувствовала и повела себя так, как ни за что не сумела бы, не работай она с психологом.
– Спасибо, что предупредила, – сказала она, сделав вид, что наивно поверила, будто сестра на ее стороне.
– Лучше тебе самой признаться.
– Да в чем?
Она не совершила никакого преступления, никому не сделала ничего плохого. Сестру и девчонок-сверстниц злила сама ее сущность. Эту сущность они хотели уничтожить.
– В чем признаться? – переспросила она.
Но Жад вместо ответа вышла из комнаты.
У Спасителя были свои любимые пациенты. Понедельник – день Эллы, по вторникам с некоторых пор приходил шестнадцатилетний Самюэль. Он успешно учился в предпоследнем классе школы и был единственным сыном матери-одиночки, мадам Каэн. Она и заставила сына обратиться к психологу, потому что он был с ней груб и даже поднимал на нее руку. Потом мать решила прервать терапию, Самюэль больше не приходил к Спасителю, и поэтому на 9:45 он записал новую пациентку, четырехлетнюю Майлис, которая, по словам матери, чуть что не по ней, принималась биться головой об стену.
– Мадам Фукар?
Молодая женщина, просматривавшая что-то в смартфоне, не сразу оторвалась от экрана. У ее ног, посередине приемной, сидела на полу девчушка и держала на весу за шнурок свою кроссовку, как дохлого зверька.
– Мадам Фукар? – повторил психолог.
– Да. Это я… Мне должны позвонить.
И действительно, телефон у нее в руке завибрировал, она вскочила, ринулась было к двери, потом отошла к окну и повернулась к Спасителю спиной.
– Ты в своем уме?! СРОЧНОЕ письмо, а ты тянул с ответом два часа! – распекала она какого-то стажера. – Это невежливо! Если бы все так грубили… – И т. д.
Спаситель на миг растерялся. Но тут же подошел к девочке, успевшей отбросить дохлую зверюшку, и улыбнулся ей. У малышки были рыжие волосы, брови, ресницы и насупленная веснушчатая мордашка. Спаситель быстро заметил: буйная шевелюра плохо расчесана, а местами, где голова терлась о подушку, даже свалялась, один носок красный, другой зеленый, платье надето на спортивные штаны.
– Кроссовка что, плохая? – спросил он, присев на корточки.
– А посему ты чёйный?
– У меня черные родители. Может, наденешь кроссовку?
– А где твои хадители?
Мадам Фукар всё надрывалась у окна, не обращая никакого внимания на то, что происходит у нее за спиной.
– Они умерли. Давай я покажу тебе, как завязать шнурки.
– А почему они умехли?
– Потому что прожили жизнь до конца. Смотри, сначала делаешь петельку, как мышиное ушко, потом – другое ушко…
– У меня ношки – один желёный, а дхугой кхашный.
– Я вижу. Очень красиво.
– Вот-вот, в этом – вся моя дочь! – раздался громкий голос у них над головами. – Одевается утром в спортивные штаны с летним платьем, напяливает разные носки. А возразишь – скандал.
Спаситель встал. Мадам Фукар извинилась – звонок был «неотложный». Он молча пригласил обеих в кабинет.
– Сто будем деять? – спросила девчушка.
– Ты поиграй пока вот тут. – Спаситель показал ей столик с карандашами и коробки с игрушками.
– Да у меня с собой ее айпад! – Мадам Фукар хлопнула себя по лбу.
– Ее айпад? Зачем?
– Займем ее, пока будем разговаривать, – ответила мадам Фукар, удивляясь непонятливости психолога.
– Ее не надо занимать, она будет играть, – сказал Спаситель.
Но мама девочки уже не слушала, у нее снова звякнул телефон.
– О! Это мама, – поморщилась она. – Я же просила… Сейчас… пошлю ей эсэмэску.
Выстукивая текст, мадам Фукар опустилась на край кушетки – не глядя, так что чуть не села мимо. Потом пробормотала: «Что он там опять?..» и, еле взглянув на психолога, буркнула:
– Только отвечу на письмо. Это важно. Одну минуточку…
– Я недавно читал, – громким голосом перебил ее Спаситель, – что в среднем люди проверяют свою электронную почту тридцать семь раз за час, то есть каждые полторы минуты.
– Да что вы! – изумилась мадам Фукар. – Хотя… может, и так. Когда я на работе. Как вы сказали: тридцать семь раз за час?
Она принялась набирать эсэмэску.
– Что вы делаете?
– Скидываю инфу отцу Майлис, он оценит. Лионель в этом смысле маньяк, еще больше, чем я… Каждые полторы… Да вы говорите, не смущайтесь, я управляюсь разом с массой вещей.
– Я не вещь.
Она оторвала глаза от экрана.
– Что? Ну конечно.
Брынь. Пришел ответ от папы Майлис. Мадам Фукар просияла:
– Он твитнул инфу дальше!
– Мадам Фукар, вы пришли поговорить о своей дочери или о своей одержимости электронными технологиями?
Телефон промурлыкал приятную мелодию, мадам Фукар застонала. Это опять ее мать. Спаситель оставил ее наедине со смартфоном и повернулся к Майлис, которая опять развязала шнурки.
– Посмотри-ка, тут у меня есть все домашние животные. – Он вытащил из коробки корову, овечку, свинью, расставил их на столе и промычал, проблеял, хрюкнул. – Поищи, там есть еще лошадка. И собака – гав-гав!