По дороге Ангелина стала подумывать, не попросить ли отзывчивого приятеля сгонять еще и за плиткой, но ее замучила совесть. Гошке еще работать весь день, а он без сна. «Сама съезжу, – решила она, – от меня не убудет». Она позвонила, наконец, в банк, попросила заблокировать карточку и с чувством выполненного долга простилась с Гошкой, высадившим ее у подъезда.
В планах Ангелины было чуть перекусить, столько же отдохнуть и ехать за плиткой. Но едва она вставила ключ в замочную скважину, дверь распахнулась. На пороге предстал бледный и растерянный Файзали в майке и трениках, заляпанных побелкой.
– Плехо дело, хозяйка. Сестра твой в больницу забраль.
– Как в больницу? – ахнула Ангелина. – Когда?
– Недавно совсем. Дьесять минут назад, или пьятнадцать.
– В какую больницу? – Ангелина, оттолкнув Файзали, вбежала в прихожую. – Почему вы мне не позвонили?
– Я хотель звонить, но не успель. – Таджик сокрушенно развел руками. – А Римма сталь кашлять, потом задыхаться, вот так… – Он с шумом втянул воздух раскрытым ртом, пытаясь изобразить астматический приступ.
– Господи, – у Ангелины хлынули слезы, – второй раз за полтора месяца в больницу! – Она без сил опустилась на покрытый газетами пуфик и тут же вскочила, заметалась по коридору. – Надо же бежать к ней! Какая больница, Файзали, ты запомнил?
– Вот. – Он сунул ей под нос клочок бумажки с цифрами. Ангелина отыскала в интернете номер телефона.
– Але! Справочная! Скажите, к вам сейчас привозили Римму Шапошникову? Отчество? Михайловна. Шапошникова Римма Михайловна. Что? У вас? Как она? Что вы говорите? Ясно. – Ангелина надавила на отбой и упавшим голосом произнесла: – Состояние тяжелое.
– Да, да, тяжель, очень тяжель, – с готовностью поддакнул Файзали.
– Так. Я сейчас в больницу. Поговорю с врачами, куплю все, что надо. – Ангелина стремительно ринулась в комнату, оттуда на кухню, собирая вещи: чашку, ложку, халат, расческу – наверняка бедной Римке оказалось не до этого, и она уехала в чем была. Вытащила из бельевого шкафа припрятанные на особый случай десять тысяч, сунула в рюкзачок. – Пока, Файзали, я ушла!
Таджик грустно посмотрел на нее и промолвил:
– Не будет сегодня плитка…
Но Ангелина его не слышала, она стрелой неслась по ступенькам вниз. В голове ее тревожным молотом стучала одна мысль: что, если Римма не переживет приступ?! В прошлый раз ее поместили в реанимацию, кололи преднизолон, ставили капельницы. Лечащий врач в разговоре с Ангелиной тогда уронил страшную фразу: «У вашей сестры отсутствует компенсация».
– Что это значит? – дрожащим голосом спросила Ангелина.
– Это значит, что возможности ее легких и бронхов исчерпаны почти до нуля. Природный механизм работы дыхательной системы нарушен. Одним словом… – Врач посмотрел на Ангелину как-то искоса и тихо закончил: – Может быть летальный исход.
Ангелине показалось, что кто-то с силой ударил ее в грудь. Дышать стало невозможно, будто и у нее была декомпенсация. Она ничего не ответила, только глупо кивнула, продолжая стоять перед врачом, чувствуя, как по щекам текут слезы.
– Ну вы уж так не расстраивайтесь, – утешил ее доктор, – при надлежащем лечении и уходе ваша сестра имеет неплохие шансы. Главное, не пропускать ингаляции и соблюдать режим.
– Да, да, конечно, – пролепетала Ангелина…
Она была в панике. После смерти родителей Римма стала для Ангелины всем – матерью, отцом, воспитателем, другом, советчиком. Разница у них была всего семь лет, но Римма в глазах Ангелины выглядела взрослой, уверенной в себе, непоколебимой и надежной. Она привыкла слушаться ее еще при жизни родителей, а когда их не стало, сестра и вовсе начала казаться ей почти божеством. Умная, деловая, хваткая, несмотря на тяжелую болезнь, унаследованную от матери, Римма вызывала у Ангелины восторг и уважение. Она не замечала, что в том воспитании, которое давала ей Римма, были и негативные моменты. Слишком прямолинейная, иногда догматичная, Римма не ведала полутонов. Она уверенно делила мир на белое и черное, вкладывая в юную душу сестры те же правила, по которым жила сама. Однако Ангелина была совсем другой от природы, более гибкой, способной понимать и угадывать интуитивно то, что не лежит на поверхности и скрывается от взгляда. Сердцем она чувствовала, что люди не могут быть только плохими или хорошими, все зависит от угла, под которым смотришь, и у поведения, не вписывающегося в стандартные рамки, есть логическое объяснение. Привыкшая во всем слушать сестру, девушка порой отчаянно страдала, поступая вопреки собственным принципам, вынужденная быть слишком категоричной, чтобы соответствовать эталону, созданному Риммой. Тем не менее, страдая, она все равно продолжала без памяти любить старшую сестру и старалась безропотно слушаться ее. Сегодня она позволила себе своеволие, и вот к чему это привело…
За тревожными и тягостными мыслями Ангелина не заметила, как добралась до больницы. У окошка справочной толпился народ. Ангелина с трудом протолкалась вперед, слыша за спиной злобный шепот: «Ишь куда прет, молодая да наглая».
– Я по поводу Риммы Шапошниковой.
Женщина в окне скосила глаза на экран.
– Шапошникова в реанимации. – Она перевела взгляд на бледное лицо Ангелины: – Пойдете к ней?
– А можно?
– Можно. Переоденьтесь: халат, бахилы, шапочка – и идите. Вон, кабинет справа, там санитарка вам все даст.
Ангелина поспешно кивнула и бегом кинулась туда, куда ей указали. Через пятнадцать минут ее привели в палату интенсивной терапии. За отдельными шторками, в боксах, лежали люди, опутанные трубками. Римма тоже вся была в трубках, в руке капельница, на лице кислородная маска. Говорить она не могла, но глаза ее, казавшиеся без очков огромными и беззащитными, не мигая, смотрели на Ангелину. В них можно было без слов прочитать все: боль, страх умереть и оставить сестренку одну, отчаяние.
– Сядьте вот тут, только тихо, – велела Ангелине реанимационная медсестра, бесшумно сновавшая по залу взад-вперед.
Ангелина послушно села на стул, продолжая неотрывно глядеть на Риммино бескровное лицо.
– Все будет хорошо, слышишь, – почти беззвучно, одними губами прошептала она и погладила сестру по одеялу.
Та чуть заметно шевельнула ресницами. Ангелина видела, что ей по-прежнему тяжело дышать, даже в маске. Почему врачи ничего не предпринимают? Римма может в любую минуту задохнуться! Ангелина затравленно огляделась по сторонам. Врачи были заняты вместе с медсестрами, боролись за жизнь других пациентов: проверяли мониторы, слушали сердце, поправляли бесконечные трубки. Ангелина не выдержала, вскочила со стула и кинулась к одному из докторов, молодому красавцу богатырского сложения:
– Я прошу вас, помогите моей сестре! Я… я отблагодарю.
Богатырь взглянул на нее рассеянно и одновременно сурово, он был занят своими мыслями и заботами.
– Девушка, вы о чем? Что вы тут делаете?
– Меня пустили к сестре. Вон она. – Ангелина кивнула в сторону кровати, на которой неподвижно, как маленькая кукла, лежала Римма.
– Почему вы решили, что вашей сестре не помогают? Мы делаем все возможное, все, что в наших силах.
– Но ей плохо! Она задыхается!!
– Послушайте, – взгляд богатыря немного прояснился и сфокусировался на Ангелине, – у вашей сестры астматический приступ. Тяжелый астматический приступ. – Он веско налег на слово «тяжелый». – Ей провели весь комплекс мер, теперь нужно только ждать. И… я вас хотел спросить – это ведь уже второй приступ меньше чем за два месяца, так?
– Да. – Ангелина опустила голову.
– Она пропускает прием лекарств? У вас в доме присутствует аллерген? – Голос врача звучал жестко.
У Ангелины пересохло во рту.
– У нас… у нас ремонт, – сказала она упавшим голосом.
– Ремонт? Вы издеваетесь? – Богатырь нагнулся и навис над Ангелиной, как огромная глыба. – Какой ей, с ее формой астмы, ремонт? Дышать штукатуркой и красками? Это же самоубийство! Как вы могли это допустить? Как, я вас спрашиваю?!
– Я не хотела, – прошептала Ангелина, – я была против. Говорила, что это опасно. Но Римма не послушала меня. Она давно мечтала о ремонте, деньги копила.
– Деньги пригодятся ей на похороны, – отрезал врач. – Я все сказал. Побудьте с сестрой, а когда вернетесь домой, потрудитесь сделать так, чтобы ваш ремонт немедленно закончился. Да, и не забудьте все вымыть как следует, чтобы ни грамма пыли не осталось. Ни следа от краски и побелки. Что хотите делайте, хоть вызывайте клининговую компанию. Ясно?
– Да. – Ангелина невольно вытянула руки по швам, будто она была солдатом, а врач генералом.
– Вот так, – тон его немного смягчился.
– Валерий Борисович, – позвала из другого конца зала медсестра, – вы же обещали подойти!
– Иду, – отозвался богатырь и, кинув на Ангелину свирепый взгляд, быстро пошел прочь.
Ангелина вернулась на свой стул. Ей показалось, что грудь Риммы под одеялом вздымается меньше, а лицо утратило синюшную бледность и слегка порозовело.
– Тебе лучше? – Она склонилась над кроватью. Риммины ресницы снова дрогнули и опустились. – Умница! – обрадовалась Ангелина. – Скоро все пройдет. Тебе снимут маску, и ты сможешь поспать. А после поесть. Я куплю тебе фруктов, каких ты любишь – персиков. И черешню. И еще сливы. Ты ведь любишь сливы. А ремонт мы завтра закончим, так врач сказал – никаких ремонтов… – Ангелина говорила сама с собой, но она знала, что Римма слушает ее. Она даже представляла себе, как та отвечает, спорит: «Глупости, зачем персики да еще черешня? Слишком дорого! Нужно быть экономней, нам еще мебель новую покупать. И ремонт нужно доделать любой ценой. Слышишь, любой!»
Словно в подтверждение этих слов, Римма открыла глаза и строго взглянула на Ангелину.
– Не волнуйся, я все сделаю. Съезжу закажу плитку, заставлю Файзали шевелиться побыстрей. Ты только поправляйся, Риммуша, я тебя очень прошу!
Откуда-то сзади подошла сестра:
– Вы можете идти. Ей лучше. Скоро мы снимем маску, и она уснет. Приходите через пару часов, принесите воды и фруктов. Совсем немного, лучше яблок. Только в магазине не берите, они там все с пестицидами. Возьмите домашние, со своего сада. Если у самих нет, попросите у знакомых.
– Хорошо. – Ангелине не хотелось уходить от Риммы, но ту уже окружили сестры и врачи, загородили и начали что-то делать, тихо переговариваясь, так, что она ни слова не могла различить.
– Идите, идите, – повторила медсестра, на секунду обернувшись.
Ангелина встала, чувствуя, что ноги не слушаются. Последний раз взглянула на закрытую чужими спинами кровать и побрела к двери.