– Трубач! Подай сигнал смолянам! Быстрее! – приказал Мстислав Удатный.
Сигнальщик затрубил на своем большом рожке частыми гудками. Но проходило время, из рощи никто не показывался. А появись сейчас дружина Всеволода Мстиславовича, на поле боя все бы переменилось. Только где она, эта дружина? Сколько ни трубил сигнальщик Мстислава Удатного, никто из рощи так и не появился.
Между тем Субэдэй сумел окончательно расчленить войско руссов, после чего пошла настоящая рубка, в которой конные монголы с их вооружением имели явное преимущество. В такой ситуации никто и ничто уже не могло удерживать дружины, ратники союзного войска в панике подались кто куда, лишь бы спастись. Но разве от коня, пусть даже небольшого монгольского, удерешь? Лишь часть галицких и волынских дружин сумели с боями добраться до Славутича, где оставались их ладьи и лодки. Они быстро начали в них погружаться. Тут кто-то из воевод увидел своего князя, спросил у него:
– Мстислав Мстиславович, что делать с остальными ладьями? Нас тут немного, нам хватит и трети судов. Другие оставим? Может, люди еще подойдут?
– Рубите все лишние ладьи! Все до единой! – приказал Мстислав Удатный. – Иначе монголы могут погнаться за нами и по воде.
Уже отплыв на версту, галичане увидели, как к берегу подбегало еще несколько сот русских ратников. Еще издали заметив, во что превращены оставшиеся ладьи, они заорали благим матом вперемешку с проклятиями вслед удиравшим без них сотоварищам, от отчаяния безысходно грозя им кулаками. Но вот сзади них показались монгольские всадники. Началась очередная рубка. А быстрое течение Славутича относило Мстислава и остатки его дружины все дальше…
…Черниговцы отступали на север под непрерывными атаками противника, потеряв при этом своего князя и его сына. За их отступлением наблюдал из своего лагеря великий князь Киевский Мстислав Романович. Но выступить на помощь собратьям он не решился. А как им помочь? Дружины действовали разрозненно, никто из князей друг друга не слушал и не подчинялся даже Удатному. Если бы они дрались сообща, разве могло такое происходить? Даже на глаз было видно, насколько больше на поле боя руссов по сравнению с монголами. Только ведь у страха глаза велики… Единственное, что смогли сделать киевляне, это зазывать пробегающих поблизости ратников в свой лагерь. Многие воспользовались этой возможностью. А нукеры Джэбэ продолжали гнаться за руссами по степи вплоть до Славутича. Это уже было похоже на игру в кошки-мышки.
Оказавшиеся в лагере дружинники и ополченцы, попав под единое начало великого князя Мстислава Киевского, несколько пришли в себя и стали дружно защищаться. Как ни наскакивали монголы, преодолеть даже легкие укрепления руссов с ходу у них не получилось. Тогда Субэдэй приказал двум ханам – нойонам Тсугиру и Теши организовать приступ на лагерь по всем правилам. Однако воины Мстислава дрались так самоотверженно и отчаянно, что нукерам никак не удавалось проникнуть в него. Так в боях прошел день, другой. Только лагерь не крепость. Тут нет ни запасов еды, ни источников воды. И на третий день начались переговоры. Субэдэй прислал к Мстиславу Романовичу лидера бродников*, некоего Плоскыню, который хорошо владел русским языком.
Уже второй день, как нагрянувшие откуда-то плотные облака ушли. Все небо, насколько хватало глаз, сверкало удивительной голубизной. Получившее волю солнце не жалело себя и жарило по-южному крепко. Хотя в шатре было еще душнее, чем на улице, Мстислав пригласил переговорщика туда – подальше от сторонних глаз и ушей.
После положенных в таких случаях приветствий Плоскыня не сразу перешел к делу.
– О, великий князь! Вы тут за простым частоколом и обыкновенными повозками держитесь уже третий день. Почему же ваши сотоварищи не стали воевать так же яростно? – вопросил он, и тут же извинился: – Прости, ежели вопрос мой оказался неуместным. Но у меня душа болит за вас.
Мстислав ничего не ответил, лишь нахмурил густые седые брови и, чуть наклонив голову, посмотрел на переговорщика исподлобья долгим изучающим взглядом. Плоскыня не выдержал, отвел глаза, хмыкнул неопределенно:
– М-да, конечно… – И взялся за дело, которое ему поручили. – Уважаемый великий князь Мстислав Романович, бахадур Субэдэй просил передать, что он требует сдаться, чтобы не проливать лишней крови. Он обещает, что если руссы сложат оружие, никто из них не будет убит, а вас, князей и воевод, и вовсе отпустят домой. Правда, за выкуп. Что скажешь?
Мстислав грузно встал, прошелся назад-вперед, остановился перед переговорщиком:
– Ты… Как тебя? Плоскыня, точно передал слова Субэдэя?
Переговорщик тоже встал, выпрямился.
– Точно, великий князь. Я хорошо владею и русским, и татарским, и монгольским, не мог ошибиться. Так что мне передать бахадуру и нойону? А то они собираются просто сжечь ваш лагерь и на этом завершить сражение.
Что на это скажешь? Мстислав уже видел, насколько далеко стреляют монгольские лучники. Видать, у них есть какие-то особенные луки, которые, возможно, с дальнего расстояния точно и не попадают, но достигают его лагеря беспрепятственно. Если прилетит туча таких стрел, да не простых, а подожженных, его легкие сооружения ничто не спасет от огня. Да и воды уже не осталось. Совсем не осталось. Не то, что тушить пожар, даже пить…
– Передай, что мне надо переговорить с другими князьями и воеводами. Одному мне такой вопрос не решить. Ответ дадим через час. Если поднимем белый флаг, значит, мы согласны на ваши условия, – сквозь зубы процедил Мстислав Старый.
Хотя в душе он понимал, что иного выхода у них нет, просто тянул время, как мог…
…К Субэдэю прискакал Кукуджу, не слезая с коня, с ходу доложил:
– Бахадур, руссы подняли белый флаг!
Сыновья, все трое, прилюдно никогда не называли Субэдэя отцом.
Субэдэй и сам видел белое пятно над лагерем руссов.
– Передай Тсугиру и Теши, пусть принимают пленных, – приказал он. – И пусть доставят их во-он на ту ложбину, где мы их особенно сильно побили. Ибо только там их место.
Кукуджу ускакал, словно тут его и не было.
Плененных руссов монголы разделили на две группы. В одну, меньшую, они отсортировали молодых и на вид более здоровых мужчин. Основную же массу согнали вниз, в ложбину. Близко к ним, на расстояние не более двухсот саженей, подвели отдельной группой князей и воевод. Их поместили на небольшой возвышенности, невдалеке от места, где расположился командный состав монгольской армии. Тут Субэдэй отделился от группы высших офицеров и в сопровождении нескольких гвардейцев подъехал к русским князьям.
– Как, хорошо вам видно своих людей? – обратился он к ним. Выискав глазами Мстислава Старого, крикнул ему в лицо: – Ну, так смотри, великий князь, смотри, что с ними сейчас будет! И вспоминай, как ты поступил с моим посольством, которое я отправил к тебе с предложением о мире!
Мстислав Романович и без его напоминания глядел на своих ратников до боли в глазах. Он высматривал среди них своих сыновей. Вернее, младшего сына Изяслава. Старшего, Всеволода, среди плененных не было и не могло быть, он с частью киевской дружины участвовал в сражении. Может, лежит теперь убитый или раненый на поле брани, а может, успел отступить вместе с другими. А Изяслав постоянно находился рядом с отцом и был пленен. Только в какой он группе? Заметить знакомого человека, пусть и родного сына, в многотысячной толпе непросто. Потому Мстислав сначала прощупал глазами меньшую группу. И увидел Изяслава! Он, видно, из-за жары снял доспехи и ничем от других, таких же молодых и здоровых ратников, не выделялся. Потому, значит, его и не оказалось среди князей и воевод. Хоть и заныло сердце Мстислава, увидевшего сына среди пленных, в то же время немного и отлегло на душе. Князь понимал, что ту группу монголы отделили не случайно, скорее всего, они их, молодых и здоровых, заберут с собой, то ли в рабство, то ли на продажу. Значит, у Изяслава пока есть шансы остаться в живых.
В это время Субэдэй взмахом руки дал какую-то команду, которую монголы поняли без слов. Тут же пленных руссов, расположенных в ложбине, окружили не менее двух конных минганов и начали свой излюбленный прием по уничтожению людей, который они называли каруселью. Всадники, беспрерывно кружась вокруг многотысячной толпы пленных, рубили их саблями, как на учениях. По ходу их действия толпа пленных все уменьшалась и уменьшалась. А монгольские вояки продолжали рубить, уже проезжая по телам поваленных только что людей. Стоял жуткий ор из предсмертных криков и стонов, выдержать который не смогли даже немало повоевавшие за свою жизнь старшие князья. Они закрывали уши руками, подняв голову, с немым криком и мольбой обращались к тому всесильному, кто на небе. Но кто им, потерпевшим поражение в бою, поможет?
– Субэдэй, негодяй, что ты делаешь?! Имей совесть! Ты же обещал пленных не убивать! Разве можно так?! – задыхаясь от возмущения, крикнул Мстислав Старый.
Субэдэй вплотную приблизился к нему, выкрикнул в лицо:
– А ты, великий князь, имел совесть, когда порубил моего посла?! Так получи же! А вашу княжескую кровь мы не прольем, я тут обещание сдержу. И вообще, не надо жалеть трусов. Хоть чужих, хоть своих. Они ничтожные люди, сдались послушно, как бараны. Для нас, монголов, сдаться в плен считается самым позорным поступком. Лучше умереть, чем стоять с опущенной головой перед врагом. Знай, среди моих воинов нет ни одного, кто бы мог быть плененным. Так-то, ве-еликий князь…
Субэдэй отъехал. И от группы князей, и вообще с места казни. Дальнейшее ему было уже неинтересно. Он вернулся на возвышенность, откуда три дня назад руководил сражением, подозвал туда юртчи тылового обеспечения.
– Здесь мы будем пировать в честь нашей победы. Поставьте на этом месте самый большой шатер, – громко приказал он, – с деревянным настилом…
И уже обычным голосом объяснил, как надо выложить этот настил.
Квартирмейстер понял его не сразу, а поняв, то ли захохотал, то ли захихикал. Уж очень ему понравилась идея бахадура. Да-а, действительно, талантливый человек талантлив во всем.
Единственная дружина, которая спаслась от бойни на реке Калке, спокойно держала путь домой. Ее возглавлял сам князь Всеволод Мстиславович, ехавший впереди основной группы вслед за отрядом авангарда. Внимательно наблюдая за ходом боя из рощи, где в качестве резерва находился его отряд, он понял, что битва осложнилась. Наверное, он мог бы изменить ее ход, выступи по сигналу Мстислава Удатного. А если нет? Тогда погибель. Только умирать почем зря, как эти южные князья, Мстислав не хотел. Ради чего? Монгольской угрозы для руссов, угрозы реальной, пока нет. Если что, когда еще они возвернутся обратно. Да и тогда им до Смоленска далеко, до этого придется повоевать со многими этими князьями, кто сегодня показывает полное неумение воевать по-крупному. Так чего гадать-то на много лет вперед? Придет время – Мстислав решит, что делать. Да и жизнь покажет и подскажет. Так всегда бывает.
И князь Смоленский принял решение: не станет он ввязываться в это бесполезное сражение, обрекать своих людей на бессмысленную погибель.
Отряд уходил не по тому маршруту, по которому руссы прибыли сюда, а окружным путем. Лучше дольше ехать по жаре, чем быстро словить стрелу и остыть. Через пару дней, когда стало ясно, что их никто не преследует, князь на привале посоветовался со своими близкими людьми. Говорили они вполголоса, долго, в конце, похоже, все пришли к единому мнению, потому как согласно кивали головами в сторону князя и расходились весьма бодро. О чем они договорились – стало ясно, когда дружина проходила по землям Черниговского и Туровского княжеств. Оказываясь в небольших городках, дружинники Мстислава вдруг рассыпались по улицам и начинали ловить молодых девушек и юношей. Действовали они жестко, быстро. Те сопротивлялись как могли. Кое-где на помощь детям бросались родители. Но куда им против вооруженных до зубов дружинников и воев. А свои-то ратники далече, они уже не придут на помощь, ибо сложили головы в бою с азиатским врагом.
– Ироды!
– Окаянные!
– Что же вы делаете? Руссы вы али кто? – неслись вслед смолянам проклятия жителей.
Да разве этим князя проймешь. А ратникам что – они получили приказ и должны его исполнять. Вообще, какое им дело до княжеских дел? Главное – он спас их от погибели на поле брани, и за это надо благодарить его до конца дней своих. Остальное все – мелочи. Хотя для чего они отлавливали этих молодых людей – почти никто толком так и не понял. Кроме ближайших помощников князя. Все прояснилось, когда дружина привела пять тысяч плененных девушек и юношей в город Друцк. Во всем славянском мире и не только знали, чем он знаменит. Это был центр работорговли. На что давало согласие вольное друцкое вече, состоявшее из разбогатевших на работорговле горожан. И в этот раз люди Всеволода Мстиславовича продали молодых руссов в рабство весьма успешно, поскольку заранее предупрежденные посыльными князя купцы из Риги и Готланда уже прибыли. Они затем перепродадут их в европейских странах, где рабы-славяне ценились особенно высоко.
– Ну, как? – справился Всеволод Мстиславович у своего казначея, когда отдали знакомому купцу последнюю девушку.
– Все отлично, мудрейший князь! – весело сообщил тот. – Мы не только возместили все затраты на совершенный поход, даже получили барыш.
– А как с отпущением грехов? Ты договорился со святыми отцами?
– О да! Митрополиты и Полоцка, и Смоленска отпустили всем нам грехи. Правда, пришлось им передать бесплатно по сотне рабов.
– Это ничего! – одобрительно похлопал князь своего казначея. – Это дело наживное.
Да уж, кому война, кому мать родна.
…На следующий день с утра тыловики монгольского корпуса начали ставить небывало длинный шатер, куда бы мог вместиться весь командный состав армии Субэдэя. Когда дошла очередь до настила, воины караула подогнали к месту стройки пленных русских князей и воевод. К ним пешком, вразвалочку подошел Субэдэй, остановился перед Мстиславом Старым.
– Еще раз, великий князь. Я обещал не проливать вашу кровь. И не пролью. Я буду пировать, сидя на вас, на живых. Пусть весь мир знает, кто должен быть на вершине власти отныне и во веки веков! – Тут он обернулся к следовавшим за ним мингханам, приказал: – Хватайте их и делайте, что надо!
Тысячники, в свою очередь, дали соответствующую команду своим подчиненным. Нукеры тут же начали хватать русских князей и воевод, связав их по рукам и ногам, уложили ровным рядом на землю. Вслед за этим тыловики притащили заготовленные еще с прошлого вечера щиты для настила и накрыли ими всех уложенных на землю пленных.
…Целый день гуляли монголы. Командиры – в шатре, рядовые – вокруг него. Ели от пуза баранину, пили айрак, пиво, более крепкие напитки, конфискованные у аланов. В начальный период сквозь их веселый праздничный гул нет-нет да и доносились из-под настила крики, стоны и проклятия русских князей. Одновременно сидевшие на нем монголы чувствовали толчки снизу, что приводило их в неописуемый восторг. Но время шло, постепенно все стихло, толчки прекратились. А пир продолжался. Победителям сейчас некого было остерегаться.
5
В четверг Сидимер хотел было устроить себе выходной. Не получилось. С утра к нему постучался постовой джандар и доложил, что прибыл посыльный командира передвижного дозора, патрулирующего на участке юго-западной границы. Ясное дело, просто так человека не прислали бы из такой дали. Сидимер приказал впустить посыльного… Выслушав переданное через него донесение, Сидимер и думать забыл о предстоящем выходном, тут же поехал к хану Ильхаму прямо домой. Эльтебер встретил его уважительно, как равного себе человека, пригласил в гостиную. Сам он собирался в баню, соответственно, и одет был по-домашнему. Главное же – находился в благодушном расположении духа.
– Эльтебер, мои люди сообщили, что на реке Калке состоялась жесточайшая битва между объединенной руссо-кыпчакской армией и тремя туменами монголов. Монголы наголову разбили руссов. Подробности ужасающие… – доложил Сидимер и рассказал все, о чем ему только что поведал посыльный командира дозора.
Благодушия у эльтебера как не бывало. Он, высокий, здоровый, встал и заходил по комнате, то завязывая, то развязывая пояс шелкового халата. Затем остановился напротив начальника разведки, спросил, глядя на него сверху вниз:
– Но ведь у руссов сил должно было быть в разы больше, чем у монголов?
Отвечать начальнику сидя неуместно. Сидимер тоже встал. Теперь он, ростом такой же, крепостью, пожалуй, даже мощнее, смотрел Ильхаму глаза в глаза.
– Так оно и есть, уважаемый хан, – подтвердил Сидимер. – Тем не менее руссы потерпели жесточайшее поражение. С великим позором. Монголы не просто разгромили союзные войска, они перебили почти всех пленных ратников. А на живых князях и воеводах плясали, празднуя победу.
– Да-а, нет предела человеческой жестокости! – воскликнул Ильхам. – Так, нам теперь как быть? Давай пораскинем мозгами. Не на ногах, а обстоятельно. Ну-ка, садись за стол…
Обсуждали ситуацию, правда, недолго. Собственно, о чем долго говорить? Все же ясно как божий день. И эльтебер решительно сказал: – Нам, дорогой мой друг Сидимер, надо сделать так, чтобы у этих зверей раз и навсегда отпало желание не то что завоевать, просто сунуться в нашу страну… Впрочем, ладно. Это все чувства. Давай включим разум. Сидимер, как думаешь, куда теперь пойдут монголы? На месте они больше не останутся, это ясно. Хоть и победили руссов, завоевать их княжества, а затем удержать их у них не получится, ибо сил для этого явно маловато.
– Уважаемый эльтебер, я тоже думаю, что они теперь вернутся на родину, к своему правителю. Им же надо доложить ему, что и как в здешних краях происходит. А вернутся они, конечно, точно через наши земли. Не через Кавказ же. Только, несмотря на победу над руссами, в центр нашей страны они, думаю, пока не сунутся, – размышляя по ходу, ответил Сидимер. – Во-первых, победа эта над русскими князьями монголам далась нелегко. Мои лазутчики доложили, что в сражении на Калке они тоже потеряли больше половины своих людей. Так что пройтись по центральным провинциям нашей страны они точно не решатся. Не самоубийцы же! Им бы сейчас хоть как-то проскочить к своим, и это для них будет большое счастье.
Ильхам, чуть наклонив голову, немного поразмышлял и вроде бы согласился с доводом своего главного разведчика. Но потребовал дальнейшего объяснения:
– Сидимер, ты вначале сказал «во-первых». Значит, есть еще и во-вторых?
– Да, конечно. Мои люди заметили, что монголы собрали оставленные руссами повозки и на них грузят все свое добро. Обычно их тыловые части для перевозки амуниции и оборудования, всяких припасов применяют вьючных животных, потому и передвигаются монголы весьма быстро. А тут… Обоз у них получается длинный, целый караван из двух сотен повозок. Похоже, победив в прошлом году аланов, они награбили много добра и хотят все увезти с собой. Да еще у них есть пленные руссы. Примерно полтысячи человек. Им ведь не вручат по коню, всех поведут пешим ходом.
– Так, так, так… А ты прав, разведчик. С таким обозом они уж точно не пойдут через горные перевалы. На наш центр тоже не нацелятся, тут ты тоже прав. Значит, как ни крути, монголам придется пройти по нашей земле. Только по малонаселенной окраине, тихо и незаметно, – начал размышлять вслух Ильхам. – И где у нас такая окраина?
Вопрос для Сидимера оказался ожидаемым.
– Вполне возможно, это саксинские степи, – быстро ответил он. – Ведь монголам по ходу надо кормить многие тысячи лошадей, овец. Да и малонаселенные они, эти степи. У рода саксинов один-единственный крупный город – Саксин.
– Единственный, но очень богатый торговый город, – заметил Ильхам. – Вот в него монголы наверняка по пути могут заглянуть. На это-то у них сил, пожалуй, хватит. Да и алчность их погонит… А ведь они там могут и проскочить, а?
– Пожалуй, – согласился Сидимер. – Устроить ловушку в степи для такой армии невозможно. А так, в открытом бою, победить опытных монголов непросто. В любом случае будут большие жертвы.
– Так какой напрашивается вывод? – с хитрым прищуром спросил эльтебер.
– Заставить противника двигаться туда, куда нам выгодно.
– Совершенно верно. Мы должны заманить монголов туда, куда нам выгодно. Как это сделать – сидя тут мы не определим. Давай-ка мы с тобой, дорогой друг Сидимер, выедем на юг. Но сначала в ближайшие дни я вызову улугбеков, посовещаюсь с ними на предмет выделения хашамов, отдам им соответствующие приказы – сколько и каких войск собрать, какое брать вооружение… У нас во всем курсыбае в мирное время состоит не больше пятнадцати тысяч человек. Даже если брать с собой добрую их половину, этого для противостояния опытным монголам, тем более для их полного разгрома, будет недостаточно.
Канаш-совет с главами провинций о выделении хашамов прошел бурно. Нет, улугбеки не отказывались предоставить свои дружины. Только они ведь у них немногочисленные. Поневоле речь зашла о чиртышах, как называли болгары ополченцев, которых, по прикидкам, требовалось тысяч пятнадцать. Вроде бы и немного для большой страны. Только ах как некстати это! – начали жаловаться улугбеки. – Повсюду началась жатва. Казанчии, то есть владельцы крупных земельных угодий, говорят, что урожай нынче хорош как никогда. Особенно удались рожь, пшеница, горох. Да и чечевица, овес, ячмень, просо… Купцы намерены вывозить по воде на север, к руссам, сотни насадов с хлебом.
Что тут скажешь, в их словах, конечно, есть резон. В такой сезон оторвать от дел пятнадцать тысяч самых здоровых мужчин весьма непросто. Ильхаму поневоле пришлось значительно убавить число требуемых ополченцев.
После совета эльтебер обговорил с Сидимером предстоящую поездку. В ходе обсуждения высказал и такую мысль:
– А что, если попросить поддержки у эрзи? Мы же не раз помогали им отбивать нашествия руссов, думаю, они в долгу не останутся… Короче, по пути в южные провинции заглянем в эрзянский город Эрземазы*. Если договоримся с инязором Пургасом, там на месте все и обмозгуем, что и как делать дальше. Монголы точно не смогут продвигаться быстро. Да и прийти в себя после такого сражения, подлечить раненых требуется время, ты в этом прав. Должны мы успеть подготовиться к встрече с ними, должны. Хотя придется поспешать.
Сидимер согласно кивнул головой, собрался было уйти, но развернулся и обратился к эльтеберу:
– Хан Ильхам, если честно, даже не знаю, надо ли мне об этом просить, но я обещал сестренке…
– Ну, говори, – милостиво разрешил Ильхам. Сегодня он был в отличном настроении.
– Сам знаешь, девушки Булгара численностью до двух сербю постоянно тренируются в стрельбе из лука, в рукопашном бою. Сами себя они называют амазярками. Сестренка моя Аюна у них как бы старшая. Не по возрасту, тут она как раз самая младшая, ей недавно исполнилось шестнадцать. Но она у них как бы командир. Так вот, девушки просят брать их на войну. Две сотни стрелков – это, может, и немного, но все же…
Эльтебер, вопреки ожиданиям Сидимера, сразу не отверг просьбу, задумался.
– Ты знаешь, у нашего болгарского народа были женщины-воины, – задумчиво произнес он. – Хотя, конечно, воевать – не женское дело. Но, с другой стороны, защита родины касается всех… А как они стреляют-то?
– О, стреляют девушки-лучники отменно! – воскликнул Сидимер. – Надо признать, даже лучше нас, обученных военному делу мужчин. Только одно дело – стрелять на расстоянии, другое… А вдруг им придется схватиться врукопашную?
– С этим-то мы как-нибудь уладили бы. Дать им быстрых коней, чтобы в случае чего монгольские тихоходы не догнали. Еще для прикрытия придать сербю, а то и два уланов или даже гузаров с тяжелым вооружением… А хорошие лучники нам там ох как могут пригодиться. Но… да, она же девушка, – размышляя, проговорил вслух эльтебер. – А ты вот что, посоветуйся с отцом. Вместе с сестренкой. Отец твой умнейший человек, мыслит масштабно. Как дома решите, так и будет.
Эльтебер, конечно, прав. Ему что? Ему чтобы воинов было больше. Но насчет девушек все же должно быть решение родителей.
Сидимер поклонился хану Ильхаму и поспешил домой.
* * *
Как ни старался Субэдэй, а возвращение домой, в столицу империи город Каракорум, затягивалось. Да, он одержал сокрушительную победу над руссами, но и сам потерял более половины своей армии. А пополнений ждать неоткуда. Так что, несмотря на все успехи, говоря по-простому, подошло время делать ноги. Ведь руссы и кыпчаки могли опомниться и вновь собрать силы, достаточные, чтобы отомстить монголам. Да еще если они договорятся с болгарами? Однако обратный поход все еще приходилось откладывать. Слишком много было у Субэдэя раненых. Хотя по его приказу нойоны умертвили безнадежно больных нукеров, все равно армейским шаманам хватало работы по излечиванию остальных. Им даже пришлось приготовить несколько десятков вуду* и, отметив на них те части тела, которые должны выздороветь, класть их отдельным лежачим раненым в постель. А ведь оставшейся армии Субэдэя до родной столицы, до своего повелителя Чингисхана добираться и добираться. Если суровая зима Сибири застанет их в пути? Правда, войска Субэдэя, дожидаясь выздоровления раненых, не стояли без дела. Отдельные отряды постоянно рыскали по окрестностям, совершали набеги на ближайшие племена кыпчаков и аланов, русские княжества, тем самым обеспечивали людей провиантом, да и собрали немало злата, серебра, меха. За счет дружественной части кыпчаков Субэдэю удалось даже немного пополнить личный состав своей армии. Благо их конники и по вооружению, и по способам ведения боя были схожи с легкой кавалерией монголов.
А время шло неумолимо. Заканчивался уже июль. Тянуть с отъездом дальше было некуда, иначе армия по пути непременно могла оказаться в плену суровой зимы. Ведь с таким обозом, да еще с пешими пленными и многотысячной отарой, за сутки монголы могли пройти не больше одного уртона*, а то и двух кочевок*. Не имея запаса кормов для десятков тысяч животных, попасть в тяжелые сибирские условия было сильно нежелательно. Оставаться до весны здесь, где, заготовив сена, скотину можно прокормить и в зимний период, тоже не было смысла. Субэдэй уже разведал в этих краях все, что хотел знать великий повелитель Чингисхан. И даже больше: он успел повоевать с руссами и понять, чего они стоят. Главное же – сумел обескровить их, возможно, на ближайшие лет десять, если, конечно, русские князья не возьмутся за ум и забудут о своих распрях. Теперь, вернувшись сюда через два-три года, монголы легко смогут подчинить все эти многочисленные княжества. Правда, оставались еще болгары. Непонятный народ. Непонятная страна. Говорят, она сильно развита. И ремеслами, и земледелием, и торговлей. Что ж, по пути домой Субэдэй пройдет и по их землям. Правда, лишь по окраине их страны. Если двинет в центр, можно здесь завязнуть надолго. С тремя туменами попытаться завоевать большую страну – дело авантюрное. Да, вынужденно вступив в сражение, Субэдэй победил руссов, у которых сил было почти в три раза больше. Но это дело случая. Каждый раз так не может повезти. Ничего, и по окраинам можно многое понять о стране. И Субэдэй поймет-таки. А еще привезет великому хану много-много богатых даров.
* * *
Эльтебер хан Ильхам приказал основные силы болгарских войск и тяжелое вооружение отправить на Самарскую луку по Адылу. Весте с ними пожелал прибыть туда и сам эмир Челбир. Как ни уговаривал его Ильхам, тот не захотел дожидаться окончания битвы с монголами, «сидя в кресле и попивая чай» в своем дворце, что в стольном граде Биляре.
Отдав все необходимые распоряжения и убедившись, что они начали исполняться, сам Ильхам вместе с Сидимером тоже выехали в сопровождении пиньбю, то есть десятитысячного отряда, который по пути должен был разделиться на три группы. Они направятся к той же Самарской излучине напрямую, нарочито открыто. Ильхам понимал, что у южных границ страны сейчас наверняка рыскают разъезды Субэдэя. Должен же командующий знать, что ожидает его на маршруте движения, какова там обстановка. Так пусть видит, что болгарские войска отправились на юг, но они немногочисленны и ведут себя беззаботно. Возможность легкой добычи распаляет душу охотника. Военный человек – он ведь в некотором смысле и есть охотник.
До разделения пиньбю на группы Ильхам сделал небольшую закорючку – слегка отойдя от главной дороги, заехал в город Эрземазы. Свой отряд он оставил за пределами городских укреплений, приказав разбить невдалеке от них временный лагерь для отдыха. И все же охрана защитных сооружений встретила его настороженно. Тысяча конных воинов все-таки немалая сила, и она напрягала. Когда Ильхам попросил пропустить его к инязору, как эрзяне называли своего князя, стражи городских ворот велели ему подождать, сами послали нарочных к Пургасу с донесением о появлении нежданного гостя. Вскоре встретить этого гостя вышел к воротам сам Пургас. Еще до подхода к Ильхаму он широко заулыбался и распростер руки. От души ли он так обрадовался или по законам гостеприимства – поди пойми. Поздоровались, потискав друг друга по-мужски, обменялись любезностями, и Пургас велел охране пропустить не только самого болгарского эльтебера, но и его личную охрану в составе двух вунбю.
Рассчитанная Ильхамом на небольшую продолжительность встреча затянулась до вечера и завершилась тем, что гость и его тысячный отряд здесь же и переночевали. Оказалось, что у эрзянского князя вопросов для переговоров было даже больше, чем у самого болгарского эльтебера. Связаны они были с войной, начатой два года назад Пургасом за возврат земли, на которой расположена Нижегородская крепость Владимирского княжества. Ильхам хорошо знал историю этого вопроса, сейчас ее дополнил и Пургас. Выходило, что в недалеком прошлом на месте этой крепости находился Абрамов город. Назывался он так потому, что изначально тогдашний мордовский князь Абрам, перекочевав из-за реки Кудьмы, переселился сюда, к месту впадения реки Оки в Адыл, и на покрытых тогда дремучим лесом Дятловых горах построил дома для своих четырнадцати сыновей и трех дочерей. Вскоре самого Абрама выбрали правителем – князем всех эрзянских племен, и колония стала быстро разрастаться, превратилась в настоящий укрепленный город – столицу Мордовского края. Тут-то русские князья и углядели, какое это удобное место для развития торговли, а еще пуще – для контроля над очень важным торговым путем, охватывающим многие страны, и начали захватнические набеги на город. В конце концов объединенная армия Суздальского, Муромского и Рязанского княжеств завладела-таки Дятловыми горами. Руссы перебили всех жителей столицы, сам город сожгли. Князь Абрам и его соратники сражались с захватчиками до последнего и пали в неравной битве. И вот теперь уже другой мордовский правитель, Пургас, совершал набеги на Нижний Новгород, стремясь вернуть город и местность. Видя такое, руссы сильно укрепили крепость. Теперь она даже внешне выглядит весьма внушительно. Для ее захвата у князя Пургаса не хватало ни сил, ни соответствующей военной техники. Правда, сведущие люди говорили, что если бы все мордовские племена объединились и пошли на Нижний Новгород, та крепость не устояла бы. Но почему-то оцязор, то есть князь сильного мокшанского племени пуреш, был не в ладах с Пургасом. Или сам Пургас с ним, кто их разберет. Только они не просто недолюбливали друг друга, между их племенами иногда даже вспыхивали вооруженные столкновения.
– Что ж, хан Ильхам, я готов тебе помочь, – в заключение переговоров пообещал Пургас. – В тех краях, о которых ты говоришь, немало мордвы, в основном эрзи и мокши. Да и отсюда я могу послать с тобой своих людей. В общей сложности наберу тысяч пять. Больше, извини, не рискну. У нас, как и у вас, началась страда. Главное же – помогу тебе построить там, на Самарской излучине, ловушки для монголов. Местность я представляю, бывал там, потому считаю, что таких точек найдется немало. Но… – тут Пургас приблизил лицо к собеседнику и тихо, но твердо заявил: – Но ты, эльтебер, должен обещать мне, что болгары станут нам союзниками в борьбе за возвращение Дятловых гор.
Ильхам не сразу нашелся, что ответить. Согласиться на такие договоренности он полномочий не имел, потому как он не эмир Серебряной Болгарии, а всего лишь эльтебер. Не согласишься – Пургас вполне обоснованно мог ему отказать в помощи. А пять тысяч воинов и строителей ему сейчас ох как пригодились бы…
– Вижу, ты в чем-то сомневаешься? – услышал Ильхам. – Но разве не вы, болгары, постоянно воюете с руссами? Особенно с Северо-Восточной Русью. Все тамошние княжества – Ростовское, Переяславское, Юрьевское, Стародубское, Суздальское, Ярославское и какие там еще – все они выступают против вас, болгар. Или ты забыл, хан, как они уничтожили ваш славный город Ошель? А во главе всех этих князей стоит проклятый Владимирский великий князь Юрий Всеволодович. Как жаль, что он, хитрец, увильнул от сражения с монголами на Калке. Ведь так? Я слышал, что там его не было. Был бы, может, тоже не вернулся бы… И ты полагаешь, что вам не стоит с ним связываться, наказывать его? Вот заодно и мне помогли бы.
Так-то оно так. Только Пургас, похоже, не в курсе, что в позапрошлом году в Городце между Владимирским княжеством и Серебряной Болгарией было подписано перемирие на шесть лет. Сказать ему об этом? Нет, пожалуй, не стоит. Тогда все, о помощи эрзи в сражении с монголами можно забыть. Только ведь хану и обманывать не пристало.
– Уважаемый инязор, вилять не стану, я не вправе решать такие вопросы, – все-таки признался Ильхам. – У нас в Болгарии ныне глава страны и верховный главнокомандующий – разные лица, сам видишь.
– Да, у вас это стало так. Хотя, как я помню, совсем недавно было иначе. Что, совсем сдал эмир Челбир?
– Ну, с годами, конечно, здоровья ни у кого не прибавляется… Так-то у эмира ум светлый и ясный. Это главное. А исполнители его воли найдутся.
Оба собеседника замолчали.
– Уважаемый хан Ильхам, да ты ешь, ешь. Разговоры разговорами, они не должны отвлекать нас от трапезы, – вспомнил про обязанности хозяина дома Пургас. – Предлагаю попробовать автонь лапоть* и запивать ее медовым киселем. А скоро подадут горячее. Я велел приготовить селянку*. Надеюсь, тебе она понравится.
Уже когда они вышли из-за стола и пошли в сад прогуляться, Пургас, осторожно дотронувшись до рукава Ильхама, остановил его и сказал:
– Дорогой хан, не думай ничего такого, помогу тебе безо всяких предварительных условий. Я ведь понимаю, что коли монголы, не дай бог, вернутся, чтобы захапать здешние земли, нам, эрзе, не миновать войны с ними. Так что лучше попытаться сейчас вместе с вами отбить у них это желание. Пусть поймут, что просто проскакать по нашим степям, как по степи, у них не получится.
На том и порешили. На следующее утро вместе с болгарским войском в южные края отправилось не менее сотни эрзян, в основном мастеров по строительству защитных сооружений. А свой военный отряд Пургас обещал выслать вслед, как только наберет людей.
* * *
Плыть по течению, да еще при попутном северо-западном ветре, дело несложное. Потому болгарским судам на преодоление пути от Булгара до Самарской излучины потребовалось всего несколько дней. К тому же сам маршрут известен шкиперам более чем хорошо еще с появления торгового пути по Адылу. Они настолько точно помнили фарватер, что даже десяток гигантских белян с тяжелым вооружением и табунами лошадей провели без всякой заминки. А уж об асламках, этих быстрых и юрких небольших кораблях мастера Аслама, на которых спускались к месту предполагаемого сражения десять тысяч воинов курсыбая, хашамов и чирмышей, и говорить нечего.
Одновременно с другой стороны, в десятках, а местами в сотнях зюхрымах от великой реки к излучине тремя маршрутами приближались части отряда Ильхама. Болгары продолжали двигаться открыто, на значительном расстоянии друг от друга, чтобы их можно было увидеть и там, и тут. И, кажется, увидели-таки. Причем, судя по коням и манере держаться в седле, именно монголы, вернее, их разъезд. Правда, раньше их обнаружил конный дозор Сидимера. Чтобы монголы поняли наверняка, что за отряд идет по степи, болгары начали громко переговариваться. Голоса по степи расходятся далеко… Судя по тому, что на горизонте частокол копий на какой-то момент остановился, затем резко полетел вперед, монголы, кажется, прислушались и поняли, на каком языке переговариваются вооруженные люди. Убедившись, что монголы точно заметили болгар, Сидимер тут же поскакал к Ильхаму с донесением.
– Эльтебер, мы видели вооруженных конников! – оповестил он. – Судя по всему, монгольский разъезд. Что будем делать?
– Двигаемся дальше! – удовлетворенно приказал Ильхам. – Только, Сидимер, усиль наблюдение. Чтобы не было неожиданностей. Еще сделай так, чтобы монгольские разведчики невзначай заметили и нас, и третью часть отряда и больше не теряли из виду.
Когда болгары наконец завернули на Самарскую луку, Ильхам через посыльных всем трем группам пиньбю дал команду: как только они окажутся рядом с лесом, который в этих краях тянется на сотни верст, тут же нырнуть туда и скрыться. Если монгольские разведывательные разъезды потянутся в лес вслед за ними, замыкающие части отрядов должны отогнать их немедленно и так, чтобы они больше не рискнули даже носа туда сунуть. Эльтебер как в воду глядел. Только болгары скрылись в лесу, монгольский разъезд в составе арбана оказался тут как тут. Но там его ожидал неприятный сюрприз: нукеры лишь приблизились на расстояние выстрела, как на них хлынул дождь стрел. Случилось это так внезапно, что несколько монгольских воинов тут же получили серьезные ранения, один даже вывалился из седла.
– Назад! – скомандовал арбай разъезда. – Назад! Упавшего подобрать!
Того, конечно, болгары могли отбить и пленить, только они не стали с этим возиться. Что толку от раненого пленного, когда перед отрядом стоит задача куда более важная…
Ильхам в течение целых двух дней тщательно исследовал местность, куда он задумал загнать монгольскую армию. Свободного пространства для прохода крупной армии здесь было немного. С юга оно ограничивалось правым изгибом Адыла. Уже через три – четыре зюхрыма начинались вековые леса с непроходимыми чащобами и болотами, лишь местами обрывающиеся небольшими степными участками. На некоторых таких участках имелись небольшие кары – крепости или укрепленные поселения засечной линии. В центре них стоял город-крепость Муран. Все гарнизоны укрепленных пунктов Ильхам решил значительно пополнить. Только для задержания трех туменов, набравших боевой опыт в крупных сражениях, хотя бы на пару дней этого было явно недостаточно. Но и распылять силы на мелкие гарнизоны значило ослабить мощь решающего удара в заключительной стадии сражения. И тут болгарам здорово помогли мастера Пургаса. Они имели большой опыт создания твердей – укрепленных пунктов посреди леса, издали совершенно незаметных. Оказывается, из таких укрытий мордовские бойцы быстро наносили по врагу неожиданный удар и тут же скрывались. Ошарашенный враг терял время, не зная, что делать дальше, и потому осторожничая. Ильхам быстро понял полезность таких маневров и тут же выделил группы воинов, которые вместе с эрзянами немедленно взялись за работу, а после должны были остаться на месте. Все это в конечном счете должно было привести к тому, что монгольская армия, обходя или огибая такие непонятные пункты сопротивления, выйдет прямо на ожидавшие их главные силы болгар. А когда завяжется решающий бой, в нужный момент со стороны леса появится резервный отряд и замкнет кольцо вокруг армии монголов… Так Ильхам планировал. Как получится на самом деле – это уже зависело от точности исполнения его приказов военными. Был еще один момент, о котором постоянно думали и Ильхам, и Сендиер. Лишь бы не подвело их племя саксинов. Сдержат ли они слово? Ведь, желая помешать врагу, они нанесут немало вреда и себе, потому могут и передумать. Хотя слово они дали…
Отдав все распоряжения и проверив, что они начали исполняться, Ильхам направился к Адылу на встречу с эмиром Челбиром.
* * *
Удивительный здесь край! Даже в конце августа дни стоят теплые, солнечные. Кругом, как и на родине Субэдэя, бескрайняя степь. Но не голая, как там, а с перелесками, множеством мелких речек и судоходных рек, кишащих рыбой. А трава! По брюхо монгольским лошадям. Да, здесь – настоящий диваажин*. Прав, ох, как прав великий правитель Чингисхан, который поставил цель – завоевать все это пространство. Здесь все зеленеет, цветет, благоухает, дышит, живет! Не то, что в Средней Азии, что они завоевали, где, да, тепло, но неуютно. К тому же в этих краях кругом, если не считать кыпчаков, народы, которые занимаются земледелием. Зерна всякого – завались! Короче, скотину держи – сколько хочешь, делай с лихвой запасы всего, что годится и на еду, и на прокорм скота. Чего еще кочующему человеку надо?
Этот день Субэдэй объявил днем отдыха для всех. Решил расслабиться и сам. Потому, съев в обед шматок баранины и запив мясо пивом, решил немного вздремнуть. Он приказал слугам постелить рядом с шатром, на теневой стороне, войлок и решил прилечь на свежем воздухе раздетым, безо всяких там доспехов. В конце концов, чего ему сейчас бояться, чтобы постоянно быть в состоянии боевой готовности, и потому день и ночь находиться в тяжелом облачении и при оружии? Первым делом Субэдэй сбросил с головы отороченный мехом войлочный малгай. Ему утром выбрили макушку и волосы над бровями, потому сразу стало приятно свежо. Только спустя четверть часа на его круглой голове появилась испарина. Вскоре с макушки потекли редкие капли пота. Оставленные «ласточкиными крылышками» узенькие полоски бровей не удерживали их, и они, крепко соленые, нет-нет да и попадали в глаза или на раздвоенную челку, концы которой спускались за ушами немного ниже мочек. Впрочем, Субэдэй на это не обращал никакого внимания. Он снял с себя доспехи, кожаный пояс с нефритовыми бляшками и золотой пряжкой, наконечником, петлями для клинка и сумки, потом сбросил под ноги голубой халат с цветами лотоса, разулся, оставшись в одной толстой шелковой рубахе и в стеганых штанах. Рубаху снимать не стал. Она была обязательна для всех воинов, потому как служила для улавливания приостановленных доспехами стрел. Наконечник таких стрел застревал в шелковых волокнах и не углублялся в тело, потому его легче было вытаскивать. Впрочем, вряд ли Субэдэй сейчас думал об этом. Скорее он действовал по привычке. Но вот бахадур, предварительно аккуратно уложив под голову заплетенные за ушами четыре косы, закольцованные нитками жемчуга, лег на спину.
Ох, и хорошо же! Дышишь полной грудью чистым воздухом, действующим как бальзам. Думать ни о чем не надо. Хотя бы временно. И забот у тебя никаких. Потому как ты сейчас не командующий армией, и вообще никто, а просто беззаботно отдыхающий человек.
Небо синее-синее, светлое-светлое! Солнце яркое-яркое! На душе легко-легко! Вообще, если судить по небосводу – весь мир одинаков. Сложнее судить о нем по земле. Но правят миром, человечеством небесные силы во главе с Кок Тенгри. Нет на свете никого сильнее него, даже остальные боги все подчиняются ему. И послал всемогущий Тенгри самого великого предводителя Тэмуджина – Чингисхана именно монголам, чтобы они, только они стали единственными хозяевами на земле. Наверное, он знал, что делал, верил, что лишь монголы могут править миром и установить в нем такой порядок, какого хочет сам Тенгри. И вот он, Субэдэй, верный помощник Тэмуджина и преданный слуга Тенгри, здесь, вдалеке от родины. Он и здесь хозяин. Он небольшими, в общем-то, силами разбил большую армию руссов. Все потому, что ему как своему верному слуге, преданному рабу, как соратнику своего посланца на землю великого Чингисхана помогает сам всемогущий Тенгри. Придет время, монголы не просто разгромят армии здешних стран, а полностью подчинят их народы. Вот вернется Субэдэй к хозяину, доложит обо всем, и они составят план завоевания этих благодатных просторов. И хозяин пошлет Субэдэя обратно сюда не разведчиком, а завоевателем. Все это произойдет по воле всемогущего небесного бога. Интересно, а видит ли Он сейчас Субэдэя, лежащего на земле под этим чистым прозрачным небом? Знает ли Он вообще о его существовании? Или даже такие люди, как Субэдэй, для него всего лишь песчинки в пустыне, которые не то, что с небес, с двух шагов не различишь в общей массе песка?
Размышляя таким образом, Субэдэй незаметно задремал. Долго ли он спал, коротко ли, но увидел сон, который снится ему уже не первый и не второй раз. Не понятно, как и откуда, но неожиданно перед ним будто бы опять появилась девушка в красной шелковой накидке. Или в расстегнутом халате – не поймешь никак. Это нечто развевается на ветру, словно знамя. А за мчащейся верхом к небу девушкой тянется сильный, вихристый ветер, потому как конь ее такой быстрый, будто не скачет даже, а летит. У Субэдэя екнуло сердце, дрогнула душа. И вот он помчался за этой сказочной красавицей. Так он ее воспринимает, хотя не видел ни лица, ни стана. Только девушка все удаляется – настолько искрометен ее рысак. Вот она уже рвется в синий-синий небосвод. Субэдэй пробует подняться вслед за ней, тянется, тянется… Но что это? Вдруг впереди неожиданно возникла какая-то огромная тень и накрыла всю синь неба…
– Великий бахадур! – услышал Субэдэй сквозь сон. – Тут к тебе пришли. С важным донесением.
Субэдэй открыл глаза. Тут же привстал, затем сел, поджав под себя ноги:
– Кто? Что?
Оказывается, его будил первый помощник.
– Великий бахадур, вернулся шестой разъезд. Его арбай привез важную весть, и я решился разбудить тебя. Ты ведь сам просил…
Субэдэй не дал ему договорить, встал на ноги, сошел с войлочной постели, быстро оделся.
– Зови арбая сюда! – приказал он.
Тот появился, словно из-под земли вынырнул. Хорош разведчик!
– Великий бахадур, в двух днях пути отсюда на северо-востоке мы обнаружили отряды болгар, – быстро и коротко доложил он.
– Почему решил, что это болгары?
– Они громко переговаривались. А в степи звуки разносятся далеко. Говорили они точно не на русском. И не кыпчаки были эти воины, их-то язык похож на наш или на татарский.
– Но могут же быть и другие народы. В этих краях, я слышал, полно всяких племен.
– Может, и так, великий бахадур. Но такие военные отряды вряд ли могут быть у простых племен. Я считаю, что это были именно болгары, – настоял на своем арбай.
Судя по всему, он прав.
– И много их? Какие они по численности? – начал уточнять Субэдэй.
– Мы и соседние разъезды всего обнаружили три отряда. В степи мы за ними могли наблюдать лишь издали, потому длину колонн полностью не видели. Но в них точно было по многу сотен воинов. Думаю, это были минганы, – объяснил арбай. – Мы же знаем, у болгар войска устроены так же, как у нас: отряды численностью десять, сто, тысячу, десять тысяч воинов.
Он прав, конечно. Значит, три мингана.
– Как думаешь, для чего они появились? – спросил Субэдэй у арбая, хотя сам вроде бы уже все понял. Но он хотел подтверждения своей мысли.
– Раз у них где-то тут начинается рубежная зона, скорее всего, есть и засечная линия, – сказал разведчик. – Думаю, они или прислали смену гарнизонам крепостей, или решили их усилить.
Ну, раз и арбай думает так же… Ведь эти арбаи не просто командиры арбанов разведки. Они – люди с вострым глазом и тончайшим умом, по части соображения обставят иного мингхана. Что ж… Три тысячи. Численность местных гарнизонов укрепленных пунктов вряд ли была больше. Время же мирное. Однако, видно, слухи о битве на Калке дошли-таки до болгар – не могли не дойти! – и вот они решили подстраховаться. Таким образом, болгар в их крепостях наберется шесть-семь тысяч человек. Ну, пусть даже десять тысяч! Причем они разбросаны по гарнизонам. Самое то, чтобы испробовать на прочность и болгарскую армию. Как она станет обороняться? Насколько силен у их воинов боевой дух? Сколько времени потребуется, чтобы разгромить эту шести–десятитысячную армию? Все это можно будет определить по ходу, по пути домой. Лучше и не придумаешь. Вот только заковыка: а вдруг не получится быстрого разгрома? Тогда армия Субэдэя застрянет в этих краях на какое-то время. Только ведь задержка даже на месяц чревата многими бедами по пути домой. Да уж, есть о чем помозговать. Потянувшись за легкой добычей, как бы не обжечься. Может, все же лучше уходить по малонаселенной степи, с заходом в торговый город Саксин, где наверняка можно разжиться немалым богатством? Короче, надо это дело продумать сообща, чтобы все было наверняка.
Вечером Субэдэй с Джэбэ собрали всех оказавшихся к этому моменту близ ставки командиров разведки и поставили задачу: найти и обозначить все крепости засечной линии болгар, узнать, какие в них гарнизоны. Заодно проверить, есть ли возможность пройти Серебряную Болгарию через саксинские степи с выходом на город Саксин, не сталкиваясь с ее значительными военными силами. Получив сведения обо всем этом, Субэдэй с Джэбэ и определят маршрут, по которому монголы возвратятся на родину.
* * *
Осмотрев все места, сопряженные с возможным будущим сражением, эльтебер Ильхам и начальник разведки Сидимер поехали на встречу с эмиром Челбиром. Они знали, что вместе с главой страны сюда прибыли и улугбеки Казанской, Жукотинской и других илей со своими хашамами. Одним словом, сейчас здесь собрались отборные военные отряды.
Ставка эмира располагалась на большой поляне, в трех зюхрымах от места причаливания водного каравана. Впрочем, заметить ее невозможно даже вблизи. С причала уже убрали все корабли, их отвели за остров, покрытый девственным лесом. Разведка противника с берега никак не могла их заметить, соответственно, понять, что сюда по воде прибыли войска. Правда, на берегу кое-где еще лежали деревянные стойки, брусья, доски и прочие предметы, заготовленные для быстрого возведения фортификационных сооружений. Но их уже отвозили на последних подводах, после чего должны были разобрать сам причал.
По пути к шатру эмира Ильхам заметил среди деревьев странные фигуры. Присмотрелся. Это были женщины. Молодые женщины-воины. Ах да, это же отряд лучников дочери уважаемого купца Мамута. Хан это помнил, только он ни разу не видел саму девушку, потому подошел к амазяркам, поздоровался и спросил:
– Кто ваш командир?
К нему подошла симпатичная девушка выше среднего роста, на первый взгляд, несколько худая, но по движениям чувствовалось, что она весьма сильная и изворотливая.
– Старшая здесь я, Аюна, дочь Мамута, – представилась она.
– Дочь Мамута? – Ильхам не без интереса присмотрелся к девушке. – И сколько вас, амазярок, набралось?
– Нас два сербю, эльтебер, – доложила Аюна. – Все стреляют отлично. Слабоватых мы отсеяли, пусть еще подучатся. Можем драться и на саблях. Просим взять нас с собой на непосредственный бой с врагом.
Посылать девочек драться на саблях с мужиками… Нет, этого Ильхам ни в коем случаене может допустить. Вот использовать их как стрелков – почему нет? Сидимер как-то рассказывал ему, как далеко и точно, с какой скоростью стреляют амазярки. Он тогда даже засомневался, правду ли говорит начальник разведки или же просто передает рассказы сестренки, которая, увлекшись, могла и приврать чуток. Женщины на это мастаки. Потому он начал расспрашивать Аюну:
– С какого расстояния вы можете цель поразить?
– Мы пользуемся стрелами с плоским наконечником. Они летят на четыреста шагов. А тяжелые стрелы для поражения лошадей – до ста пятидесяти, – охотно объяснила Аюна.
– Можешь показать, как это делается? Прямо здесь. Видишь, во-он там стоит сосна. Видишь, где она начинает ответвляться. Попадешь отсюда в основание первой нижней ветки?
Сам он на глаз прикинул, что до сосны будет примерно триста семьдесят – триста девяносто шагов. Если девушка попадет в цель с такого расстояния, значит, ей можно верить во всем.
– Я попробую, – спокойно ответила Аюна и достала из-за спины свой лук, из колчана – стрелу, зарядила… Она почти не целилась, потому Ильхам даже не успел проследить, когда вылетела стрела. Но она вылетела. И, судя по еле слышному из-за расстояния глухому звуку, попала в дерево. Эльтебер торопко пошел к сосне. Аюна последовала за ним. Стрела торчала точно у основания нижней ветки.
– Отлично! – воскликнул эльтебер. – Ты одна так стреляешь или у тебя еще есть такие прекрасные лучники?
– Так стреляют многие. Да и другие не намного хуже, – сказала Аюна. – Хотите проверить?
– Да верю я, верю! – улыбнулся Ильхам. – Все отлично! Мы найдем, где вас использовать. Не беспокойтесь, без дела не останетесь.
В приподнятом настроении от встречи с амазярками Ильхам пошел дальше, к эмиру. Он уже хорошо представлял всю местность Самарской луки, потому успел составить план сражения и сразу начал знакомить с ним Челбира, улугбеков и высших сардаров-офицеров. По нему выходило, что треть войска надо оставить в этой же местности и завязать с монголами затяжной бой. Остальная часть должна переместиться ко входу в луку и замаскироваться отдельными группами в лесной полосе, ничем не выдавая себя. А засечные крепости должны, оказывая как бы отчаянное сопротивление, собрать и задержать вокруг себя отдельные группировки противника, чтобы затем болгарские отряды резерва смогли окружить и уничтожить их по отдельности. Эльтебер особо оговорил, как освободить пленных руссов, которых заметили его лазутчики. Ну и созданная еще одна группа захвата сразу должна овладеть обозом.
Вроде бы все ясно. Но сардары еще и еще раз сверяли каждую часть плана, договаривались о взаимодействии и сигнализации.
Тем временем на южной стороне Самарской луки оставшиеся здесь болгарские и мордовские воины продолжали укреплять крепости засечной линии, обнося их второй линией обороны из бревенчатого частокола и глубокого рва с соответствующим валом из выбранной во время копки земли. Одновременно они под руководством эрзянских мастеров устраивали места для засад. А главный опорный пункт – город Муран – обнесли еще и третьей линией обороны, чтобы противник не смог достать до самого города камнеметами.
* * *
В один из дней середины августа монгольские воины проснулись не под бой барабанов, зовущих на физзарядку, а под дробь многочисленных бубнов. Это одетые в белый оргой* шаманы приступили к камланию. Такое действо происходит накануне выхода армии в поход. Обряд непростой. Шаманы готовятся к нему загодя. Обходясь в течение целого дня без еды и питья, они впадают в состояние транса и горловым пением и своеобразными танцами изгоняют злых духов, которые могут помешать монголам в бою.
На следующее утро армия из трех туменов с внушительным обозом и многотысячной отарой овец двинулась в путь тремя колоннами, точно следуя по заранее намеченному маршруту. А составили его окончательно четыре дня назад, когда собрали все данные разведывательных разъездов, рыскавших по окрестностям несколько суток. Сам Судэбэй до этого склонен был возвращаться домой все-таки через Саксин. Но это желание отпало после того, как разведка доложила, что саксины подожгли свои степи и там на расстоянии многих километров выгорела вся трава. Это означало, что будет негде пасти коней и овец. А как возможен поход без этого? «Это не саксины заворачивают нас в сторону от себя, это сам Всевышний посылает нас на бой с болгарами, – сказал тогда Субэдэю его друг Джэбэ. – Что ж, померимся силами. Я много слышал об этой Серебряной Болгарии, об их якобы мощи. Видно, пришла пора испытать ее».
День пути прошел без происшествий. Тем не менее монголы прошли не более двадцати верст. Непривычные к гужевым работам монгольские лошади с трудом тащили перегруженные повозки. Да и пленные руссы со связанными ногами шли медленно, как их ни подгоняй.
К концу четвертого дня раньше срока вернулись сразу три разъезда. Все три арбая доложили, что впереди справа видели болгарских конников.
– Новые отряды? – быстро откликнулся Субэдэй.
– Нет, такие же разъезды, как наши, – ответили ему арбаи.
Значит, где-то поблизости у болгар должны быть и отряды поболе. Скорее всего, те самые три мингана, которые ранее попадались на глаза.
Когда вышли к какой-то речке, где можно было напоить лошадей и овец, да и самим напиться после жаркого дня, Субэдэй приказал войску остановиться и разбить походный лагерь.
– Завтра – день отдыха! – распорядился он. – Всем привести себя в порядок, чтобы быть готовым к вступлению в бой в любой момент.
Сам, как только поставили ему шатер, пригласил к себе Джэбэ, мингханов, штабных юртчи и высших сардаров.
– У нас три возможности, – заключил Субэдэй свое сообщение о текущей обстановке. – Или отступить южнее и переправиться через Адыл в сторону земель Кыпчакского каганата – а там река гораздо шире; или постараться как можно незаметнее, без шума проскользнуть между болгарскими укрепленными крепостями к Самарской луке; или же, наоборот, попутно прощупать боеспособность болгар, вступив с ними в бой. Разведка доложила, что у них близ Самарской луки появились три мингана. Мы с Джэбэ предположили, что болгары забеспокоились после того, как узнали о разгроме нами руссов, и решили укрепить свои приграничные пункты. Ведь в засечных крепостях обычно держат всего-то по два-три джагуна.
– То есть можно предположить, что всего у болгар набралось тысяч шесть, может, чуть больше нукеров, – добавил Джэбэ. – Даже если так, выходит, у нас четырехкратное превосходство. Сам Кок Тенгри предоставил нам возможность проверить силу государства, которое нам предстоит завоевать.
– У кого-то есть иное мнение? – оглядел Субэдэй всех своих соратников. – Других мнений нет. Значит, так тому и быть! Разведка, немедленно организуйте поиск расположения основных сил болгар, чтобы нам неожиданно не преподнесли какого-либо сюрприза. Мы тем временем завтра тронемся в сторону Самарской луки.
На том и разошлись.
На второй день после возобновления движения один из монгольских разъездов заметил на горизонте болгарский отряд, остановившийся, судя по всему, на привал. Арбай тут же приказал своим людям отойти, чтобы их не заметили. Сам послал в сторону отдыхающих двух пеших лазутчиков. Те, вернувшись, доложили, что болгар там три джагуна. Судя по тому, что готовят на костре еду, остановились надолго. При этом ведут себя беспечно, охрану выставили лишь на расстоянии трех–четырех сотен шагов от места расположения. Хотя, может, это вовсе не из-за беспечности. Ведь в степи просматриваются даже далекие дали.
Разъезд тут же помчался к ближайшему темнику – командиру левого крыла нойону Джэбэ. Тот решение принял мгновенно – немедленно выступить с отрядом в два мингана, окружить и пленить незадачливых болгар. А разъезду приказал отправиться дальше к Субэдэю и доложить ему обо всем, чтобы тот был в курсе.
Пока минганы, руководимые самим Джэбэ, подходили к болгарам с двух сторон, монгольские лазутчики ни на мгновение не упускали их из виду. А болгары, похоже, так ничего и не почувствовали, сварив, судя по запаху, шурпе, с удовольствием поедали его. Но что это? Вдруг откуда-то, на ходу что-то выкрикивая и указывая руками в сторону приближающихся монголов, к отряду примчались не замеченные ранее болгарские дозорные. Вот черт, не такими уж они оказались беспечными. Болгары тут же вскочили на коней и, побросав все, даже не прихватив кое-какую посуду, умчались на восток. Окружить их у Джэбэ не получилось, хотя на это не хватило времени всего-то чуть-чуть. Только, как известно, чуть-чуть не считается. Однако, раз взялись, дело нужно доводить до конца. Легкая кавалерия Джэбэ погналась за болгарами. В какой-то момент монголам казалось, что расстояние между ними вроде бы начало сокращаться и они вот-вот нагонят удирающих трусов. Еще немного, еще чуть-чуть – и монгольские сабли начнут полосовать их спины. Но тут болгары резко свернули на север и поддали ходу. Вскоре они достигли леса и были таковы. Казалось, словно они и не мелькали только что перед глазами, что это было просто видение, которое каким-то образом моментально испарилось. Монголы торкнулись было вслед за болгарами в чащобу, только тут на них неожиданно вылетела целая туча стрел. Главное, стреляли лучники не абы как, чтобы лишь остудить наступательный пыл противника, а весьма прицельно и с одного залпа поранили сразу несколько десятков нукеров. Джэбэ дал команду отступить. Лес не самое удобное место боя для конницы. К тому же из-за кустов продолжали стрелять, причем весьма искусные лучники. Только вот кто они? Сами конные болгары? Пожалуй, нет, они вряд ли успели спешиться и изготовиться к стрельбе. Скорее тут расположился специальный отряд лучников, который ждал появления монголов. А эти трусливые конники не решились вступить в бой и шустро удрали под его защиту. А может, это вообще была специально устроенная засада, чтобы заманить монголов и уничтожить их, окружив? Хотя нет, это вряд ли. Заманить-то, конечно, можно. Но чтобы окружить и уничтожить два мингана, нужно иметь кратно превосходящие силы, чего у болгар нет. Скорее всего, где-то здесь у них есть укрепленный пункт. Отыскать его и уничтожить? На это Джэбэ не решился. Все-таки всей армией командует не он, потому сначала надобно посоветоваться с Субэдэем. А то застрянешь тут без толку…
В то время как Джэбэ проводил свою неудачную спонтанную операцию, центр монгольской армии тоже продвинулся вперед и наткнулся на небольшую деревянную крепость. Скорее по привычке Субэдэй приказал окружить ее и взять с ходу. Но не тут-то было. Хотя сама крепость и небольшая, а рвы вокруг нее прорыты глубокие. Соответственно, и валы за ними довольно-таки высокие. По крайней мере, верхом их не перейти. Началась возня с прокладыванием трапов, спуском и подъемом по лестницам. Все это – под градом тяжелых стрел. Тем временем правое крыло, в обязанности которого Субэдэй вменил охрану обоза, табуна, отары и пленных руссов, наткнулось на другой отряд болгар. И тоже численностью примерно триста человек. Что возмутительно, несмотря на малочисленность, ершистая болгарская кавалерия сама первой нападала на целый монгольский тумен. Быстро приблизятся верхом, выпустят по нукерам тучу стрел – и так же быстренько сматываются. Пройдет каких-нибудь полчаса, отряд болгар – то ли тот же, то ли уже другой – возникает на другой стороне. И опять ужалит монголов одним–двумя залпами и исчезает. Вроде бы ничего такого, а число раненых перевалило уже за сотню. Появились и убитые. Темник пытался отгонять назойливых болгар и так и сяк, но быстро понял: чтобы реально браться за их истребление, требуется оставить и обоз, и скот, и пленных где-то в охраняемом месте. О чем он и посоветовался с Субэдэем через посыльного. Бахадур согласился и предложил сделать таким местом крепость, которую он скоро возьмет. Действительно, через несколько часов монголы сумели-таки преодолеть валы и рвы, вышли к стене из частокола. Тут Субэдэй приказал тяжелой кавалерии спешиться и пойти впереди штурмующих нукеров. Потому как они были защищены от стрел и клинков доспехами: металлическим шлемом дулга с забралом и стрелой над носом, панцирем хуяг из металлических же пластин, соединенных кожаными ремнями. Но тут на спешившихся кавалеристов из-за стен крепости посыпались тяжелые стрелы. Они пробивали даже защитные пластинки. И хотя наконечники стрел все же задерживались ими и глубоко в тело не проникали, раненые нукеры все равно вынуждены были оставлять поле боя. Еще не известно, что хуже: убитые, которых можно и оставить на месте, или раненые, с которыми приходится возиться. Как бы ни было, монголам, в конце концов, удалось-таки разрушить значительный участок частокола. Но болгары не стали продолжать бой, вдруг снялись с позиций и верхом ускакали в восточном направлении. Странно, что у них было столько лошадей. Ведь крепости обычно защищают пешие… Только Субэдэю некогда было задумываться над этим. Заметив, что защитников крепости оказалось не более двух сотен, он пустил за ними погоню. Но поздно: те ушли в какой-то город, находившийся неподалеку, и укрылись за его стенами. Как объяснил офицер разведки, это и был город-крепость Муран – центр опоры всей здешней засечной линии. Субэдэй решил, что его-то как раз обязательно надо брать, ибо оставить такой опорный пункт противника за спиной никак нельзя. Оставив в занятой деревянной крепости обоз, а близ нее пленных, табун и отару, выделив на их охрану минган правого крыла, бахадур двинулся на Муран.
* * *
Посыльные командиров отрядов, лазутчики, дозоры и разъезды постоянно снабжали ставку эмира Челбира информацией о ходе начавшегося сражения. Стало ясно, что часть разработанного эльтебером Ильхамом плана по распылению сил монголов начала осуществляться. Вот очередной посыльный разведки доложил, что противник взял небольшую крепость засечной линии и оставил там мешающие в бою обоз, табун, отару, пленных, а также целый минган для их охраны. Другая часть монгольской армии, более значительная, застряла у города Муран. Еще примерно пять тысяч конников гонялись по степи за болгарскими быстроходными отрядами, которые «трусливо бежали» по приказу эльтебера так, чтобы вывести преследователей на основные силы болгар.
– Ильхам, может, пора завязать решающий бой? – обратился эмир к эльтеберу.
– Думаю, пока рано, – стараясь говорить деликатно, возразил Ильхам. – Монголы к нашим главным силам подошли пока еще лишь малым числом. У них нукеров до тридцати тысяч, может, после сражения с руссами чуть меньше. За нашими отрядами погнались всего-то тысяч пять–шесть. Предлагаю выпустить еще пару летучих отрядов, чтобы сильнее раздразнить противника. Как считаешь?
– Ты прав, – согласно кивнул головой Челбир. – И вот что еще. Что ты думаешь насчет монгольского обоза и прочего оставленного в засечной крепости? Помнится, она расположена не так далеко от Мурана…
– Совершенно верно, недалеко, – сразу понял намерение эмира эльтебер. Все-таки Челбиру много приходилось воевать и с руссами, и с кыпчаками, и с буртасами, взаимоотношения с которыми по жизни складывались так, что они, мягко говоря, не всегда дружили. Само собой, эмир, принимая сообщения, нутром чуял, что и как происходит на поле боя. Просто из-за возраста он сам уже не мог мчаться вместе со своими ратниками. – И да, не мешало бы захватить все это и оставить противника без тылового обеспечения.
Эмир одобрительно взглянул на него и кивнул головой в знак согласия. Тем самым заодно дал добро на разработку и осуществление очередной операции.
– Я немедленно выеду к войскам, отдам соответствующий приказ, – сказал эльтебер и быстро вышел из шатра.
Для захвата тылового хозяйства монголов и уничтожения охраняющих его нукеров Ильхам выделил пиньбю Жукотинского иля. Отчасти потому, что его улумбек не прибыл сам вместе со своим войском, а посланный им вместо себя бек легко согласился передать командование отрядом Сидимеру, которому эльтебер и поручил провести задуманную операцию. Хотя Сидимер и не числился ни в йори, ни в сардарах, то есть не был военным офицером высшего и даже среднего ранга, как начальник разведки он лучше всех знал сложившуюся на поле сражения ситуацию. Ильхам понимал, что для захвата всего тылового хозяйства и уничтожения охранявшего его тысячного отряда монголов одного пиньбю мало, потому придал отряду Сидимера одно серьбю лучников-амазярок и два серьбю гузаров, то есть тяжелой кавалерии, которая должна была прикрывать стрелков.
Предварительно послав к крепости лазутчиков, Сидимер узнал, что основная часть монгольского отряда расположилась на территории крепости, где держат пленных руссов. А табун и отару пасут и охраняют не более двух сотен человек. Причем в ходе пастьбы скот переместился от крепости довольно далеко, не менее чем на три зюхрыма. Тогда он подозвал командиров лучников и гузаров, то есть тяжелой кавалерии. Амазярками командовала юная Аюна. Сидимер при людях даже виду не подал, что они не то что брат и сестра, а вообще знакомы.
– Вы, амазярки, приблизитесь к охране, желательно незаметно до последнего момента, и расстреляете как можно больше нукеров. Сделали несколько залпов – тут же назад. И так раз за разом. Только стреляйте не абы как, для устрашения, а предельно прицельно. Если оставшиеся в живых нераненые монголы начнут вас преследовать, вы тут же уходите за спины гузаров. Пока они сражаются, вы быстро перемещаетесь в сторону и заходите за спину неприятеля. И опять делаете несколько залпов. И так продолжите действовать, пока не уничтожите всю охрану табуна и отары, – объяснил Сидимер Аюне. – Тут же обернулся к командиру двух серьбю гузаров: – Ваша задача – защитить амазярок. Само собой, одновременно уничтожать врага как можно больше. Еще вот что. В ходе схватки вы как бы невзначай пропустите к крепости нескольких нукеров. Табунщики наверняка пошлют туда кого-то за помощью. Мы пока спрячем пиньбю своих уланов во-он в той рощице. Как только монголы вышлют из крепости отряд на выручку своим – мы тут как тут. А дальше все зависит от нас.
Все произошло почти так, как наметил Сидимер. В тот момент, когда к табуну и отаре подлетела сотня Аюны, монгольские охранники в большинстве оказались пешими. Увидев странных болгарских воинов в женских халатах поверх обычной амуниции, они растерялись и заметались в поисках своих коней. Лучники Аюны воспользовались этим полностью. Стреляли они на ходу, потому монголы вначале не смогли оказать им никакого сопротивления. Так еще в начале боя амазярки вывели из строя почти сотню нукеров. Когда наконец остальные монголы вскочили в седло и оказались в своей стихии, Аюна тут же приказала своему серьбю отступить. И девушки тут же переместились за спину подошедшего отряда тяжелой кавалерии. В завязавшемся бою с преследователями амазярок болгары выглядели явно сильнее, прежде всего, за счет вооружения и защитных доспехов, ибо оказалось, монголы выставили на охрану скота легких кавалеристов. Их стрелы слабо поражали защищенных металлическими панцирями, шлемами и щитами болгар, а вот удлиненные граненые пики и узколезвийные копья последних доставали нукеров, не давая им даже приблизиться. Если же кто-то пробивался – в ход шли не только тяжелые мечи против легких сабель, а еще боевые топорики-чеканы с длинной рукояткой, которые даже если не пробивали иногда доспехи, то оглушали и ошеломляли, после чего оставалось лишь добивать несчастного нукера. Не пришлось амазяркам делать несколько заходов, бой завершился при первой же стычке. Пробились сквозь заслон болгарского отряда всего-то человек десять, которые тут же что есть духу умчались в крепость. Вскоре оттуда вышла конница числом в полтысячи сабель. С мощными гортанными гиками и улюлюканьем она помчалась к табуну, выручать сотоварищей. Хотя выручать там было уже некого… Да и не сумела она доскакать туда, потому как тут же из ближайшей рощи вылетела болгарская конница и с ходу, словно таран, вонзилась в середину монгольского отряда, разделила его на две половины. Одну тут же окружили и начали рубить, словно на учениях. Другая половина начала было разворачиваться, но тут подоспели амазярки и начали жалить нукеров стрелами со спины. В ответ монголы только успели еще раз развернуться уже в сторону лучников, как на них налетела тяжелая конница…
В крепость болгары вошли легко. Оставшийся охранять пленных небольшой отряд монголов, видя бессмысленность сопротивления, после первых же небольших стычек сложил оружие. Сидевшие прямо на земле пленные руссы поднялись и стояли в полной растерянности, не понимая, радоваться им такому повороту судьбы или для них это все одно, что попасть из огня да в полымя. Ведь руссы тех княжеств, откуда были эти пленные дружинники, не ладили с болгарами, сколько себя помнили.
Аюна верхом медленно проезжала мимо пленных, осматривая их сверху без особого интереса. Ну, руссы. Ну, здоровые. А сдались в плен. Кому интересны такие люди?
– Аюна! – вдруг услышала она. Думая, что ее зовет кто-то из своих, оглянулась назад и влево – никто к ней не обращался. Тем временем послышалось сильнее: – Аюна!
Девушка повернула голову вправо, в сторону пленных. Точно, оттуда кто-то махал ей рукой. Аюна остановила коня, всмотрелась в человека. Молодого, светлого кожей и волосами, счастливо, казалось, улыбающегося. Да это же… Изяслав! Княжич киевский. Как он попал в плен к монголам? Ах да, они же сражались… Аюна не стала подходить к нему и даже не откликнулась, а заспешила к брату.
– Сидимер, там среди пленных княжич Киевский Изяслав, – сказала она ему тихо. – Помнишь, в степи мы встречались с разъездом руссов?
Сидимер такие встречи, конечно же, помнил. И самого княжича тоже. Думал он недолго, решил сразу:
– Я его сейчас освобожу. Только, прежде чем отпустить домой, повезу его к эмиру Челпиру. Думаю, княжичу есть что рассказать такого, что нашему предводителю интересно знать.
Вскоре пленных – только что захваченных монголов и уже освобожденных руссов – построили в две разные колонны и под охраной повели сначала к лесу, а оттуда – в только что построенный эрзянами лагерь, оказавшийся теперь, так сказать, лагерем двойного назначения. Сидимер оставил там всех пленных под охраной команды эрзянского князя Пургаса, сам со своим пиньбю и несколькими руссами, среди которых был и княжич Изяслав, отправился в ставку эмира.
* * *
К Субэдэю чуть ли не каждые полчаса доставляли донесения от мингханов. Только обилие сведений никак не помогало составить полную картину завязавшегося с болгарами боя, скорее наоборот. Уже прошло время обеда, а ни Субэдэй, похоже, и Джэбэ, судя по его действиям, так и не поняли, что же происходит в целом? То там, то тут на монголов нападали болгарские отряды. Поди пойми, какие у них главные силы, где они находятся. По-прежнему ясно было лишь одно: этих сил у болгар не может быть много. Так что если их обнаружить, то разбить не составит особого труда. Так все еще думали и командующий армией Субэдэй, и его правая рука Джэбэ. А время шло. От небольших, казалось бы, стычек с болгарами монголы уже понесли значительные потери. Да и разбить их, оказалось, не так-то просто. Вон, у какого-то небольшого городка застряло больше половины тумена Джэбэ, а взять крепость все не получалось. Мешал наружный третий ров, который пролегал на значительном расстоянии от центра города. Протащить через него камнеметы и тараны не давали болгарские лучники, расположившиеся на крепостной стене. Да и подведешь те же самые тараны к стене – и что толку? Они, стены, здесь не каменные, как в Средней Азии, а деревянные. Можно было бы их поджечь, но опять незадача. Деревянные-то они деревянные, но лишь снаружи. А изнутри срубы заполнены землей. Одним словом, быстро выжечь стены тоже никак не получится. Применить другой известный способ взятия крепостей – блокировку на измор – здесь не годится. Монголам надо спешить. Бросить все и оставить в тылу крепость с непонятным числом воинов тоже опасно. Тем временем новости все продолжали поступать: где-то произошло легкое столкновение с болгарами, где-то завязался настоящий бой, еще происходят стычки и там, и там… И уж совсем неожиданное: болгары отвоевали взятую монголами засечную крепость. При этом они отобрали у них весь обоз, табун, отару, освободили пленных руссов, а охранявших их нукеров большинство перебили, оставшуюся часть взяли в плен. Узнав об этом, бахадур от злости аж заскрежетал зубами.
– Найти! Немедленно найти их основные силы! – приказал он разведке. – Чувствую, они, жаля то тут, то там пытаются нас отвести от их места расположения. Ну-ка, доложите, где они нападали и в какую сторону уходили после стычек? Давайте подытожим.
Когда рассмотрели все данные, наконец-то получилось определенное направление – восток. Значит, болгары стояли где-то недалеко от Адыла.
– Вот мы и скинем их в реку! – крикнул со злостью Субэдэй и быстренько в уме прикинул план действий.
Вскоре мингханы получили приказ. Суть его была проста: не глядя на уколы каких-то мелких отрядов, оставив в тылу окруженную крепость Муран, все силы бросить на уничтожение основного ядра противника. И монголы, вопреки своим традициям, двинулись вперед не тараном, а широким фронтом, чтобы обнаружить место расположения болгарского войска. И вот левое крыло, которым командовал Джэбэ, наткнулось-таки на отряд численностью не меньше двух минганов. Нойон, отправив донесение бахадуру, тут же вступил в бой. Получив сообщение от Джэбэ, Субэдэй почти все, что у него было (а это полтора тумена) отправил к месту боя, оставив при себе лишь кэшик и небольшой резерв. Он решил не миндальничать с надоедливым противником, сильным ударом ошеломить его и, быстро окружив, разгромить, уничтожив до последнего сопротивляющегося человека. День клонился к вечеру, оставаться к ночи в этой неясности и неизвестности было нежелательно.
* * *
Почти одновременно в ставку болгар примчались посыльные из нескольких пиньбю. Они сообщили, что началось прямое столкновение основных сил болгар и монголов. Противник наступал сильно, напористо, не чета русским дружинам, потому тысячники просили быстрее приступить к оговоренным заранее действиям.
– Пусть держатся! Еще немного! Пусть монголы завязнут бесповоротно! – отправлял посыльных обратно эльтебер Ильхам с одобрения эмира. Сам тут же послал своих людей к резервной группе отрядов, которым приказал выступить и, наступая на монголов с тыла, захлопнуть ловушку.
* * *
Вроде все шло по намеченному плану. Монголы почти окружили болгар. Началась настоящая схватка, а не отвлекающая или с какой-то иной хитринкой. Такие вещи Субэдэй чувствовал тонко. Болгары бились отчаянно, более умело, чем руссы. И все же они должны были пасть, потому как их слишком мало… Но в какой-то момент Субэдэй без видимой причины забеспокоился. Кажется, все идет хорошо. Болгары вроде бы бьются на последнем издыхании. Но что-то тут не так. По ходу боя болгар почему-то не становилось меньше, скорее наоборот. Оказалось, не так их и мало. По крайней мере, на глаз – не меньше тумена. Конечно, монголов все равно было два к одному, да еще в тылу полтумена продолжал осаждать город Муран. Однако это все же не превосходство один к четырем. Вдруг Субэдэй, находящийся ближе к передовой, увидел, что задние ряды его армии начали приближаться беспорядочно, сумбурно. Причем странное дело, многие двигались спиной вперед. Посланные к арьергарду штабные офицеры доложили, что с тыла на них напал крупный отряд болгар, возможно, целый тумен, а то и больше. Откуда у них такие силы?
Тут до Субэдэя дошло, что на этот раз противник воспользовался всеми теми приемами, которые любили применять сами монголы: заманиванием, отвлечением, засадами… В конечном счете все это должно завершиться окружением врага.
– Назад! Вернуться к крепости! Соединиться там с нашими и быстро отступить! – на ходу начал раздавать приказы бахадур своим мингханам.
Но не тут-то было, болгары уже перекрыли все пути отхода. Мало того, оказалось, что монголы уже полностью окружены. Им теперь оставалось либо пробиваться, либо погибнуть. И пошла рубка. Страшная. Под звон клинков, глухих ударов булавами и кистенями, крики и стоны раненых, храпа ошалевших от крови лошадей. Ильхам, применив опять же излюбленный монголами прием карусели, не давал им смешаться со своими воинами, потому те, не имея возможности драться в контакте, несли огромные потери. К тому же из-за спин своих воинов-мужчин монголов продолжали обстреливать амазярки. Они не жалели стрел. А ведь у каждого лучника было три колчана по тридцать стрел в каждом: два – с легкими для людей, один – с тяжелыми для коней. Среди амазярок выделялась одна в прозрачно-алой накидке. Это была Аюна. Одевалась она в бою так по совету брата, чтобы ее подруги постоянно видели, где их командир.
В какой-то момент к Субэдэю сумел приблизиться Джэбэ. Сам он еле держался в седле.
– Ты ранен? – громко спросил у него Субэдэй.
– Да. Но не о том сейчас речь, – ответил нойон. – Бахадур, что станем делать?! Мы тут не победители…
Договорить им не дали. Нежданно откуда-то появились женщины-лучники и стали жалить их охрану стрелами. В какой-то момент перед глазами Субэдэя мелькнуло что-то красное. Будто появилось видение из его сна. Отбившись мечом от подлетавшей к нему стрелы, бахадур еще раз мельком глянул в сторону, где, как ему показалось, мелькнуло это алое нечто. Нет, ничего такого он там не увидел. Да разве о том сейчас должны быть мысли! Он, пробиваясь с боем, опять приблизился к Джэбэ, который явно еле держался в седле.
– Собери свой кэшик! – приказал ему Субэдэй. – Объединим его с моей охраной и будем прорываться. И да, ты видел Кукуджу?
– Он со своим минганом осаждает болгарскую крепость. Прикажешь прорываться туда, чтобы спасти его?
– Нет, нам это не удастся, – возразил бахадур. – Спаси его, Всевышний.
Ни о судьбе сына, ни о судьбе своей армии он больше не сказал ни слова. Джэбэ и спрашивать не стал. Все ясно и так.
Гвардейцы, вооруженные, помимо прочего, удлиненными копьями с крючьями для стаскивания всадника-противника с седла, не подпускали болгар к группе высокопоставленных офицеров и медленно двигались к периметру окружения. Хан Ильхам поздно заметил их маневр и не смог воспрепятствовать этому. Да и как тут уследишь за всем боем, как узнаешь, где находится командование армии противника. Тем более что начали спускаться сумерки… И вот Субэдэй, Джэбэ и другие высокопоставленные монгольские офицеры в сопровождении гвардейцев вырвались-таки из окружения и помчались в степь куда глаза глядят. Болгары, подумав, что это вырвалась случайная группа, не стали гнаться за нею, решив не распылять силы.
* * *
Незаметно спустились сумерки. На этом фоне поле битвы выглядело как нечто потустороннее, как мир неживых людей. Кругом, насколько мог охватить пространство человеческий глаз, лежали мертвые в самых невообразимых позах, с искаженными от ужаса и боли лицами. В телах многих торчали пронзившие их копья, пики, стрелы. У некоторых не было головы, рук, ног. Они, отрубленные мечом, саблей, топором, валялись где-то рядом как немой укор хозяевам, не сумевшим их сохранить. Только к чему теперь такой укор? А кое-где средь этого месива нет-нет да и шевельнется, а то и застонет кто-то, еще не отдавший богу душу. Средь этой жути ходят команды болгар, собирая своих погибших и раненых. Их, к счастью, не так много по сравнению с поверженными монголами, но, к несчастью, все же и немало. Погибших похоронят сегодня же, для них уже копают могилы. Таков обычай. Раненых перевяжут, попробуют вылечить. А тела врагов останутся до завтра, может, и до более дальних дней. С утра над ними будут кружить вороны, выклюют им глаза, вырвут куски мяса. Позже специальные команды выроют для мертвых монголов глубокую длинную яму и покидают их туда как попало. И останутся они там, в чужой земле, безвестные. Скоро о них все забудут, даже родные перестанут оплакивать. Вскоре после того, как отсюда уедут люди, появятся здесь шакалы. Они станут доставать не очень глубоко лежащие тела и выть, зазывая на пир своих сородичей. Со временем уйдут и они. Кругом все стихнет. Лишь степной ветер будет разносить трупный запах по всей округе. Да ковыль заспешит покрыть образовавшуюся над общей могилой проплешину. Пройдет неделя-другая, затем месяц-другой, может, немного больше, и все здесь будет выглядеть так же, как и сто, двести лет назад. Вот и все, что останется от доблестных когда-то воинов. Такова участь побежденных – сгинуть без следа на земле и в человеческой памяти.
…На другом конце поля под конвоем вели плененных у крепости монголов. Их оказалось более четырех тысяч человек. Вначале они держали в осаде болгарский город Муран, позже их самих окружили другие болгары, вернувшиеся с поля боя. Монголам тут сопротивляться не было смысла никакого. Они уже знали о поражении своей армии и дожидались приказа нойона Джэбэ или бахадура Субэдэя о дальнейших действиях. Но не дождались. Зато им окружившие болгары сообщили, что оба военачальника монгольской армии бросили всех и удрали со своей гвардией.
Ильхам приказал пленных поместить в лагерь, построенный плотниками мордовского князя Пургаса. А с руссами разобраться позже отдельно и поступить с ними так, как прикажет эмир.
Весь следующий после сражения день ушел на подчистку поля боя и подсчет убитых, раненых и плененных. Своих и вражеских. После чего хан Ильхам отпустил людей Пургаса домой, вручив каждому по лошади из захваченного у монголов табуна и весьма значительные подарки из обоза Субэдэя для самого инязора.
На второй день утром Челбир первым делом приказал привести к себе киевского княжича Изяслава. Тот теперь не совсем понимал, в каком положении находится: то ли он уже свободный человек, то ли все еще пленный и для него поменялись лишь хозяева. Все же старался держать себя достойно своему званию. Высокий, со светлыми волосами и мягкой, еще юношеской бородой, он выделялся не только среди болгар, но и своих. Яркие синие глаза дополняли эту особенность, и казалось, от всего него несет светом и чистотой. Так подумала Аюна. Ее позвали на встречу как толмача.
– Княжич, ты сам видел, что мы дрались с пришельцами с Востока не на жизнь, а на смерть. Ведаю, что и руссы бились с ними так же, – обратился Челбир к Изяславу после взаимных приветствий. – Потому нам не просто любопытно, а необходимо знать, как происходила ваша битва с супостатами, почему вы ее проиграли.
Изяслав осмотрел сидевших в шатре эмира, эльтебера, Сидимера, еще нескольких, по всему, высокопоставленных военных. Особенно внимательно, как-то по-особенному он глянул на Аюну. Девушка стояла, словно отстраненная от всего, беспристрастно переводила слова эмира. Осмыслив вопрос, Изяслав, прежде всего, подумал, что от его ответа, возможно, зависит и отношение к нему хозяев положения. Да и зачем ему теперь что-то скрывать? И он о битве на Калке рассказал все, что знал и видел, не утаив, как трагически погибли его отец и многие русские князья. А завершил рассказ так:
– Уважаемый эмир, теперь я понимаю, что мы вполне могли, нет, должны были победить монголов. В том, что не сумели добиться этого, – вина целиком наша. Слишком много у нас, руссов, князей с их отдельными владениями. А у тела должна быть одна голова, у народа – один предводитель.
– Мудро. Слова не юноши, а мужа, – оценил его Челбир. – Вывод из вашего поражения сделаем и мы, – затем он оглядел своих людей и обратился к ним: – Ну, что станем делать с княжичем? Впрочем, теперь он, может статься, уже и не княжич вовсе, а полновластный князь. Если, конечно, мы отпустим его с миром и он вернется домой в добром здравии. Так что, отпускаем его?
– Надо отпустить. Хотя, конечно, отношения с Киевом у нас весьма непростые. Но мы княжича в плен не брали, с руссами в последнее время не воевали. У нас нет причины задержать ни его, ни других руссов тоже, – откликнулся на вопрос эмира Ильхам.
Другие военачальники закивали головами, поддерживая эльтебера.
– Что ж, – заключил Челбир. – Выдайте всем руссам по лошади из монгольского табуна, провиант на дорогу и проводите с миром. А ты, Изяслав, помни: негоже вам с нами враждовать, теперь тем более. Полагаю, монголы не смирятся со своим поражением и еще попытаются отомстить нам. Ладно бы, если только так. Думаю, они не отбросили и мысли свои о захвате всего нашего общего пространства.
…Перед отъездом Изяслав остановился возле Аюны.
– Не думал встретить тебя здесь, красавица, – с особой теплотой сказал он. – Тем более в воинских доспехах. Но ты такая мне страшно нравишься. Как бы я хотел встретиться с тобой еще раз и в другой обстановке. Представляю, как ты выглядишь в платье и черевичках…
Аюна смущенно опустила голову. Переводить его слова стоявшему рядом брату Сидимеру она не стала.
* * *
Субэдэй с Джэбэ в сопровождении гвардии и сумевших вырваться из болгарского окружения немногочисленных нукеров скакали всю ночь. Предположительно вдоль Адыла. И только под утро остановились в прибрежном девственном лесу. Раненый Джэбэ измотался вконец и, еле спустившись с коня, свалился наземь как подкошенный. Его тут же подняли и уложили на войлок. Тем временем, отдышавшись, все взялись за работу: рубили деревья, очищали их от сучьев и из бревен связывали плоты, используя арканы. Плотницких инструментов не было, все осталось в обозе тылового хозяйства, приходилось орудовать мечами и боевыми топорами, потому работа шла не очень споро. И все же, соорудив несколько платформ, двумя ходками туда и обратно все сумели перебраться на левый берег Адыла, сохранив и лошадей, и оружие. Оказавшись в относительной безопасности, монголы отъехали от берега на некоторое расстояние и наконец-то остановились на отдых. Прежде всего, сосчитали, сколько же человек сумели вырваться. Оказалось, даже меньше мингана. При этом чуть ли не каждый десятый ранен. Плохо было с питанием. В личных бурдюках у многих воинов еще сохранились кумыс или напитки покрепче. А вот еды ни крошки – все осталось в обозе, как и табун, как и отара, в которой, как знал Субэдэй, имелось более четырех тысяч овец.
Хотя здесь им вроде бы никто не могли угрожать, Субэдэй приказал выставить посты охраны, а всем остальным – в пределах имеющихся возможностей устроить нечто похожее на лагерь. Людям требовалось отдохнуть. Воины любой армии мира не способны выдержать тяжелых нагрузок больше десяти–двенадцати дней, и с этим приходилось считаться. Сам Субэдэй, расстелив халат, прилег в тени густой кроны старого клена. Ему хотелось, чтобы сейчас его никто не видел. Да и сам он никого не желал видеть.
Да, он, Субэдэй, обласканный самим великим Чингисханом бахадур, полководец, знавший до сих пор только безусловные победы, вчера потерпел сокрушительное поражение. Да что там сокрушительное – позорнейшее поражение! При этом, судя по всему, противник имел силы не больше, чем у него, скорее даже меньше. Но он маневрировал, отвлекал, заманивал в ловушки, устраивал засады, применял резервы, то есть использовал все те тактические приемы, чем славится монгольская армия. А Субэдэй, словно зеленый новичок в военном деле, вначале даже не понял этого и дал втянуть себя в навязанную ему игру. Когда же спохватился – было уже поздно, мышеловка захлопнулась. Боже, какой несмываемый позор! Как жалко он будет выглядеть перед великим предводителем Чингисханом! Как он теперь вообще предстанет перед ним? Как объяснит, что из тридцати тысяч человек у него осталось меньше тысячи? Что он бежал с поля боя, оставив свою армию без управления? Нет, возвращаться домой вот так просто Субэдэй не может. Лучше уж умереть, как положено в таких случаях монгольскому воину… Так, все-все-все, хватит терзаться! Надо отдохнуть! Может, на свежую голову придет свежая мысль.
Отдав себе такой приказ, Субэдэй вскоре задремал. И – что же это такое?! – опять увидел тот же сон с девушкой в красном. Он снова мчался за нею, словно ошалевший. Снова готов был вот-вот схватить ее. Но тут воздушная девушка вдруг резко взмыла вверх, к небу, и…кругом стало темно, как в безлунную ночь. Казалось, еще шаг вперед – и упрешься в стену. Или нырнешь в бездну. И куда податься? А из темноты послышался голос. Жалобный. Просящий. Голос сына Кукуджу. Он же воин! Боевой командир мингана! Почему у него такой жалостливый голос? И, похоже, он все-таки жив еще? Или это был его предсмертный крик о помощи?.. Субэдэя охватила такая жуть, что он вскрикнул и тут же проснулся.
Пока он спал, солнце заметно продвинулось вправо и вверх, и теперь свет бил Субэдэю прямо в глаза. Кругом по-прежнему ярко-светло, нет намека не то что на темень, даже на тень. Тогда почему красная девица вдруг перекрыла Субэдэю путь черным занавесом? И тут в его голову пришла мысль, вроде бы не связанная со странным сном, но очень важная, возможно, спасающая его самого от позора, каких-то больших неприятностей или крушений: надо выручить тех, кто, осаждая болгарскую крепость, сам попал в окружение. Вполне возможно, болгары их не стали убивать. Или пока не убили. Ведь их превосходство над осаждающими крепость монголами было настолько очевидным, что полтумена нукеров они могли просто взять в плен. Если, конечно, те согласились сдаться. Скорее и согласились. Тоже ведь понимали, что сопротивляться после уничтожения почти всей армии бессмысленно. Да, если их выручить, то Субэдэй вернется домой не с жалкой тысячей, а с полтуменом. Уже кое-что. А еще в голове подсознательно сверлила мысль о том, что среди пленных, если не погиб в бою, может оказаться его сын минхгам Кукуджу. Он взывал о помощи! Он просил ее не у бахадура, а у отца! И отец, пусть во сне, да услышал его.
Стараясь не мешать отдыхающим, Субэдэй прошелся вдоль рядов спящих людей к Джэбэ, присев рядом на корточки, коротко посовещался с ним относительно задумки попытаться освободить оставшихся у болгар нукеров. Нойон согласился с ним безо всяких возражений. Без этого ему тоже по возвращении на родину не светило ничего хорошего. Они вдвоем тут же назначили группу переговорщиков из пятерых офицеров во главе с командующим кэшиком, которую на следующий день решили переправить на другой берег Адыла. По всем расчетам, болгары еще должны были находиться на месте сражения. Не чужая для них здесь земля, чтобы оставлять ее неубранной.
* * *
Болгары еще целых два дня собирали тела монголов и отвозили их в болота, что на северной стороне Самарской луки. Поместить всех мертвых в общую могилу оказалось просто невозможно. Туда попали лишь те, кто участвовал в решающей стадии сражения, и потому остался лежать на земле близко от вырытой ямы. А ведь в разных местах поля битвы убиты более двадцати тысяч нукеров. Если хоронить их всех, пришлось бы рыть такие могилы, что трудно даже представить их размеры. А болота – они бездонные, примут столько, сколько вывалишь…
Худо-бедно, к вечеру третьего дня поле недавних боев, простирающееся на несколько верст, очистилось. Эмир решил после короткого отдыха вернуться в Биляр по Адылу же, а эльтеберу хану Ильхаму приказал побывать во всех почти сорока крепостях засечной линии и определить меры по их укреплению, возможно, даже пополнить гарнизоны за счет наемных эрзян, мокшан, кыпчаков, буртасов, местных венгров. Они и раньше с охотой шли на службу к болгарам и слыли неплохими воинами. А вот что делать с пленными монголами – все еще было неясно. Их вместе с ранеными, которых подобрали на поле боя, набралось уже больше четырех тысяч. По этому поводу тучи – высшие офицеры курсыбая – и йори – командиры хашамов – на подведении итогов сражения высказали самые разные предложения. Одни считали, что всех пленных надо «немедленно казнить», и делу конец. Другие были за то, чтобы отдать их в рабство тем ханам и бекам, кто захочет их взять. Спор уже начал разгораться не на шутку, как на подходе к ставке показался отряд разведчиков Сидимера. В их окружении ехали пятеро монголов, один из которых держал поднятым белый флаг.
– Кажется, к нам прибыли переговорщики, – высказался кто-то из офицеров. – Как их станем встречать? Может, по-русски?
– Как это – по-русски? – не понял его Ильхам.
– А так, как, по рассказу княжича Изяслава, поступили с монгольскими послами русские князья, – уточнил офицер.
– Там это случилось до битвы. А мы монголов уже поразили, – напомнил Ильхам.
– И что? – настаивал на своем офицер. – Надо отбить у этих узкоглазых всякое желание еще раз появиться в наших краях. Предлагаю четверых переговорщиков казнить, одного отпустить, чтобы рассказал своим хозяевам, как болгары поступят с ними, коли они посмеют появиться в наших краях вновь.
Тут переговорщики подъехали совсем близко, спешились и, определив главного по одеянию, сквозь расступившихся воинов конвоя подошли к эмиру Челбиру, сняв малгаи, разом поклонились ему до пояса.
– Уважаемый эмир Челбир, я – посланник прославленного монгольского бахадура Субэдэя, – представился старший из них, назвав и свое имя.
Грянул дружный хохот десятков здоровых мужчин. Длился он долго, некоторые даже захлебывались от смеха.
– Да уж, прославился он теперь…
– Бахадур – это по-нашему «великий батыр», кажется? – послышались сквозь дружный смех голоса.
Многие болгары, постоянно бывая среди татарской ветви кыпчаков, вполне сносно понимали схожий с их языком монгольский.
Но вот Челбир поднял руку, требуя тишины:
– Тихо! Не забывайтесь! – мощным голосом приказал он. И обратился к посланнику Субэдэя: – Не скажу, что рад видеть тебя. Но выслушать обязан. Так говори, с чем пришел?
– Уважаемый эмир Серебряной Болгарии Челбир, наш командующий бахадур Субэдэй просит отпустить всех плененных вами монгольских нукеров. Он готов отдать за них все, что имеет, – сказал посланник, стараясь держать себя так, словно не слышал насмешек.
Тут опять повторился дружный хохот десятков здоровых мужчин. Челбир еще раз поднял руку, требуя остановиться, и громко обратился к посланнику:
– А что у него есть? Мы, кажется, захватили весь ваш обоз. Или он самое драгоценное таскает на поясе или за своим седлом?
Посланник сообразил, что ведет переговоры неверно. Действительно, такое предложение в сложившейся ситуации выглядело нелепо. Посланник несколько растерялся и замешкался с ответом. Видя это, в разговор вступил стоявший за ним монгол:
– Уважаемый эмир Абдулла Челбир, предводитель всех болгар. Зачем вам наши пленные нукеры? Мы знаем, многие из них ранены. Для вас это – лишняя забота и обуза. Вы нас победили, разгромили. Так чего теперь-то? Отпустите наших людей. У них у всех семьи. Дома их ждут жены, дети, родители, сестры, братья. Зачем вам создавать для них лишнее горе?
– Когда шли на нас войной, вы об этом, что, вовсе не думали? – не вытерпел опять уже высказывавший свое мнение офицер курсыбая, но под колючим взглядом хана Ильхама замолк. Не пристало простому человеку, даже высокому офицеру, встревать в переговоры эмира без его высочайшего разрешения.
– Что ж, я вас услышал, – встал со своего места Челбир. – Ответ вы получите утром, – и приказал конвою: – Отведите их на ночь в крайнюю палатку. Накормите. Но чтобы ни в палатку, ни из нее мышь не проскочила!
Когда переговорщиков увели, Челбир тут же высказал приближенным свое решение:
– Надо их отпустить. Кто-то же должен там, на родине, рассказать о том, что с их армией тут произошло. Чтобы об этом знал не только Чингисхан из уст своих подчиненных, но и простые люди от своих друзей – рядовых воинов. И чтобы подумали, что их ждет, если они еще раз попытаются пойти походом на нас.
– А как быть с выкупом? – напомнил неугомонный офицер. – Негоже отпускать пленных просто так. Не нами заведено. Да и, чтобы их захватить, многие наши братья сложили голову…
– Есть у меня по этому поводу мнение, – хитро улыбнулся эмир. – И тут же всем объяснил, в чем оно заключается.
…Утром после завтрака Ильхам с отрядом Сидимера сопроводил монгольских переговорщиков в город Муран. Здесь, в поле за стенами крепости, уже были выстроены все пленные – более четырех тысяч человек. Сейчас они представляли жалкое зрелище. Без оружия и доспехов, в одних халатах и шароварах да в нелепых, на первый взгляд, сапогах с загнутыми вверх носками, не по сезону теплых войлочных шапках – они, если бы не жиденькие бороды, на мужчин-то были мало похожи. Даже не верилось, что эти люди еще недавно представляли собой грозную силу, сумели разгромить огромную армию руссов.
Перед пленными и переговорщиками всего несколько слов сказал эльтебер Ильхам. Вернее, пересказал приказ эмира.
– Монголы! Из жалости к вашим семьям: женам и детям, братьям и сестрам, родителям и родным, мы готовы милостиво отпустить вас. Все захваченное у вас – обоз тыла, награбленное вами у разных народов имущество, табун военных лошадей – мы считаем своими. А вот отара ваша. Так вот, уважаемые посланники Субэдэя, если вы отдадите за каждого воина баш на баш по одному барану, можете забрать своих нукеров.
Переговорщики переглянулись, старший открыл было рот, но остановился и так стоял долго, словно ему не хватало воздуха. Молчали и сопровождающие его люди, оглядывая пленных с широко раскрытыми узкими глазами. А что вообще можно говорить по поводу такого предложения? Болгары требовали – о, ужас! – одну овцу или одного барана за воина славной монгольской армии! Это как понимать?
– Так что, принимаете наше условие? – вывел их из оцепенения Ильхам. – По-моему, для вас это весьма выгодное предложение. Или вам жалко баранов?
Переговорщики опять переглянулись, опустили головы.
– Да, – тихо выдохнул старший из них, едва приподняв голову и никому не глядя в глаза.
– Что? Не слышу? – громко спросил Ильхам.
– Да! – громче сказал старший посол.
– Что – да? Повторите, как поняли наше условие?
– Ваше условие… Вы отпускаете пленных, если мы заплатим за каждого человека по барану, – теперь уже четко произнес посланец Субэдэя, чтобы больше не терзать ни себя, ни всех монголов.
– Ну, тогда с богом! – указал жестом в сторону Адыла Ильхам. – Можете все идти. Только соблюдайте маршрут. Шаг влево, шаг вправо – стрела в спину!
Многотысячная колонна монголов тронулась с места. Шла она медленно, поскольку приходилось поддерживать или нести раненых. Потому еще долго слышали нукеры, как за их спиной изгаляются болгары:
– Во, бараны идут!
– Даже колонной не умеют ходить.
– Бабы жидкобородатые…
Не думали в этот момент болгары, что когда-то им придется встретиться с монголами на поле брани еще, и не раз. Не думали монгольские нукеры, что их вожди когда-нибудь опять пошлют их сюда.
Глава вторая
Любовь и стрелы
1
В начале одна тысяча двести двадцать седьмого года Чингисхан созвал всю монгольскую знать на курултай.
В столицу империи, город Каракорум, задолго до его открытия начали съезжаться военачальники, эмиры, ханы, беки, предводители племен, торговцы, крупнейшие скотовладельцы, мудрецы, шаманы – разве всех перечислишь. Многие из них оказались в этом единственном в мире чисто монгольском городе впервые и целыми днями ходили по его улицам, изумляясь тому, как он прекрасен. А ведь его основали всего-то восемь лет назад на месте кочующей ставки монголов в верховьях реки Орхон. Да вот до этого у великой империи не было своего столичного града, то есть сама столица была, конечно, но существовала в виде временных ставок, кочевавших по стране с места на место. Золотистый шатер Чингисхана вместимостью более сотни человек и несколько сот войлочных шатров, паланкинов и палаток вокруг него до этого можно было видеть в самых разных местах обширной страны. Но империя должна иметь постоянное место, куда бы стекалась богатая военная добыча и дань, золотые и серебряные изделия со всего мира. Ведь Чингисхан вел войны не просто ради победы. Из завоеванных им стран впоследствии непрерывно шли караваны с богатыми трофеями и собираемой аккуратно, в срок данью. Сейчас в Каракорум ежедневно прибывало до пятисот верблюдов, груженных различным товаром, оружием и продуктами. Доставлялись сюда из завоеванных стран и лучшие мастера и ремесленники. Они и воздвигли, и продолжили расширять этот прекрасный город. Они же в поте лица трудились в различных мастерских и кузнях, поражая монголов изумительными изделиями, созданными человеческими руками. Хотя арата, кочующего в предгорьях Алтая, или охотника из сибирской тайги мало интересовали такие тонкости. Они, от удивления причмокивая языком, разглядывали ханский дворец Тумэн-Амгалан, весь синего цвета – цвета неба, то есть вечности, постоянства, верности. Покрыт он был красной черепицей. Красный – значит счастье, победу, радушие. Еще этот цвет означает огонь и солнце. Без них нет тепла и света, а значит, и самой жизни, потому и почитаются они людьми как божественные явления. Многие приезжие надолго останавливались перед входом во дворец, где стояло – трудно даже вообразить такое, а тут на тебе! – серебряное дерево с чудесным фонтаном. Знающие люди рассказывали, что внутри «дерева» проложены четыре трубы. Выходной патрубок каждой из них обращен вниз. Причем отверстие в них не просто круглое, а сделано в виде пасти позолоченной змеи. Только, оказывается, они, эти змеи, вовсе нестрашны, потому как неядовиты. У одной из пасти вытекает молоко, у другой – вино, у третьей – медовуха, у четвертой – рисовое пиво. Чудеса на этом не заканчивались, они продолжались и внутри дворца. Там зал как бы подпирали двадцать четыре золотые колонны. В центре стояла большая чаша из яшмы высотой в два человеческих роста. Она не простая – оправлена золотом и украшена жемчужной сетью. По всей ее стенке как бы ползали змеи с разинутой красной пастью. Субэдэй и до начала похода на запад, и после возвращения не раз бывал и в городе, и в ханском дворце. Ничего особенного, поражающее воображение, он до сих пор вроде бы не замечал. Теперь же от множества чудес глаза разбегаются! А ведь прошло всего-то три года, как он вернулся домой. Нет, Субэдэй, конечно, видел, как все отстраивалось, совершалось, но в обыденности как-то не задумывался над тем, как это происходит, не до того было. Он готовил план нового похода на Серебряную Болгарию – именно на нее в первую очередь, ибо должен был отомстить ей за свое позорное поражение! – и время от времени на ее рубежах проводил в разведывательных целях боестолкновения. Сейчас вот в честь предстоящего курултая как бы объявлен праздник, и Субэдэй тоже имел возможность праздно пошататься по улицам, глядя на все глазами простого обывателя. И бахадур вдруг понял, насколько сильны люди, созидающие дома и предметы, необходимые для жизни. Он знал, что на окраинах города расположены удивительные мастерские, в которых ремесленники плавили металл, делали из него многие вещи, в том числе оружие и доспехи для воинов его армии. За городом во врытых в землю печах калили кирпичи и ту же черепицу, которой покрыта крыша дворца. Ну да, он, воин-бахадур, тоже силен. Он может разрушить самые крупные города, какие только бывают на свете. А построить? Создавать что-то нужное людям? Хотя бы те самые простые вещи, которыми он и его многочисленная семья пользуются в повседневной жизни… Нет, не стоит ему ходить по улицам прекрасного города, ибо почему-то после этих осмотров в голову лезут всякие несуразные мысли…
Курултай на этот раз оказался необычным. Ничего на нем не обсуждали. Просто выслушали великого вождя империи – уважаемого и почитаемого всеми монголами, татарами и некоторыми другими тюркскими племенами Чингисхана, все сказанное им поняли и приняли беспрекословно. А Чингисхан, оказалось, собрал всех по случаю своего шестидесятипятилетия. Ибо считал, что это тот возраст, когда вождь обязан предпринять меры, чтобы дело его после его смерти не прекратилось.
– Друзья мои, представители могучего и великого народа! – обратился он под конец своей речи. – Мы только что завершили поход на страну Си Ся, покорили ее и присоединили к своей империи. Судя по всему, я лично в подобных походах участвовал последний раз. Простите меня великодушно, но я уже по ходу его чувствовал некую усталость. А случись схватиться с противником один на один – я, пожалуй, окажусь слаб против крепкого воина врага. Потому решил передать бразды правления своему сыну Угэдэю. Только империя наша теперь стала совсем огромной. Руководить ею одному человеку становится не под силу. Потому оставляя Угэдэю большую часть Восточной Азии, включая китайские земли, остальные земли я решил поделить между другими сыновьями. Чагатай отныне будет править Центральной Азией и Северным Ираном. Толуй – мой самый молодой отпрыск, он получит территорию Центральной Монголии, ибо ею легче управлять. А сыну Джучи, как вы знаете, я уже передал – и подтверждаю это – Хорезм и Дешт-и-Кыпчак от границ Каялыка до отдаленнейших мест Саксина, Хазара, Булгара, алан, башкир, руссов и черкесов, вплоть до тех мест, куда ступит копыто монгольской лошади. Особо обращаю внимание на такие сильные страны, как Серебряная Болгария и русские княжества. А о кыпчаках даже отдельно не напоминаю, ибо их покорение должно быть для нас, монголов, делом чести.
– Отец, но ведь эти страны пока не завоеваны, – несмело напомнил Джучи.
– Так завоюй! – грозно отрезал его Чингисхан. – Прежде всего, эту сильную, осмелившуюся сопротивляться нам Серебряную Болгарию. Ты покори ее. И остальные народы тех краев. Покори княжества руссов. – Тут Чингисхан отвернулся от Джучи и вновь обратился ко всем: – Мы, монголы, не просто великий и сильный, а самый великий и могущественный народ на земле. Кое-кто пытается на это возразить, говоря, что мы будто бы умеем только воевать, убивать и разрушать, но строить и созидать у нас будто бы кишка тонка. На это я отвечу так. А вы, дорогие мои, посмотрите, какой мы город выстроили за какие-то несколько лет! Такого красивого и удобного города нет нигде в мире! А ведь их строили сотни, тысячи лет! Еще вы сходите, не поленитесь, к восточным воротам Каракорума. Там вовсю идет торговля хлебом. Хлебом не простым, а выращенным на нашей земле. Прямо недалеко от тех ворот тянутся искусственно орошаемые пашни. Нигде в мире нет такого! Ну и что, что город делали пригнанные со всего мира ремесленники? Ну и что, что хлеб выращивают лучшие земледельцы из покоренных нами стран? Важно не то, кто строил город, а то, кто в нем живет. Важно не то, кто вырастил хлеб, а то, кому он достался. Мы – непобедимый, значит, избранный вечным небом народ. И мы покорим весь мир! На земле скоро будет одна-единственная держава, в которой непререкаемо станет господствовать монгольский народ. Так пойдем же на Запад! Подчиним эти слабые народы воле Кок Тенгри – нашего вечного небесного бБога! Он – один бог на земле, создатель неба и земли, он творит жизнь и смерть, богатство и бедность так, как угодно ему. Он один обладает высшей властью. Исполнять эту власть он поручил нам, монголам. Так давайте заставим всех людей на земле жить по нашему своду законов Яса. Да будет так!
– Да будет так! Да будет так! Да будет так! – ответили ему тысячи голосов.
Вместе они прогремели так сильно, что могучие отзвуки возгласов, как бы пробив стены дворца, разлетелись далеко по всей округе. Теперь все монголы знали, какая у них главная цель в жизни и за счет чего ее можно добиться.
Случился еще один момент, о котором знали всего лишь несколько человек. С ними Тэмуджин встретился позже, через день после курултая. В числе особо доверенных оказались Угэдэй, Чагатай, Толуй, Джучи, Субэдэй, Джэбэ, Мункэ, Гуюк и еще несколько военачальников – всего не более двух десятков. Чингисхан посоветовался с ними уже о том, как лучше и быстрее достичь того, что наметили на курултае. Все шло нормально, пока великий хан не упомянул кыпчаков.
– Ребята, я от вас не скрою. Полное уничтожение Дешт-и Кыпчака – дело чести для каждого монгола, – сказал он, поочередно глядя каждому в глаза. – Я вам просто напомню предысторию. Когда мы разгромили в Забайкалье племя меркитов, их приютили кыпчаки. А еще каган кыпчаков Котян находится в родстве с Теркен-хатун, матерью хорезмшаха, нашего злейшего врага. И вообще, великая степь должна иметь одного хозяина. Пока их получается два – мы и кыпчаки. Согласны со мной?