– Кого ты убил последним?
В голосе Талии не было ни осуждения, ни любопытства. Мы стояли среди берез неподалеку от кладбища, настоящего кладбища, в моем мире снов. Дул сильный, холодный ветер. Он безжалостно мотал тонкие ветви деревьев и свистел в обнаженных кронах. Под ногами похрустывал ледок, стянувший промерзшую землю.
– Ты же сама, насколько я понял, знаешь ответ, – сказал я. – Можно было и не напоминать мне.
Харита нахмурилась, глядя с легким недоумением. И я уточнил:
– Имя на могиле. Феликс. Совсем не обязательно было показывать мне его…
– Аметил, – мимолетным прикосновением руки Талия заставила меня замолчать. – Я не оставляла это имя. Когда я создавала плиту, она была гладкой, без единой впадины.
Теперь была моя очередь недоумевать.
– Значит, надписей не было?
– Нет.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
Я смотрел на хариту, но не видел ее, глубоко погрузившись в свои мысли. Можно было предположить, что имя на камне – послание от моего Фобетора. Напоминание или предупреждение. «Будешь двигаться в том же направлении, закончишь как твой учитель», или что-то вроде этого.
– Талия, ты очень спешишь или у тебя еще есть время?
– Мы можем побеседовать, – отозвалась она, непроизвольно ежась. Этот фрагмент моего сна был совсем не гостеприимен, хотя и не особенно враждебен.
– Так кого ты убил последним? – повторила харита свой вопрос.
– Не помню.
Она недоверчиво улыбнулась, провела кончиками пальцев по лбу, отводя рыжие пряди, растрепанные ветром.
– Аметил, я не собираюсь порицать тебя или выказывать негодование. Ты же понимаешь, насколько важен твой правдивый ответ. Одна из пленных дэймосов захватила человека только для того, чтобы увидеть этот знак в твоем мире. Мы должны понять…
– Я не помню, Талия. Прошло много времени. Я никогда не старался запомнить свои жертвы. Кроме того, я переделывал свой мир сновидений, почти все могилы ушли под землю. А те, что остались, не знаю – первые они или последние.
Несколько мгновений харита размышляла.
– Если ты не помнишь… мы можем обратиться к Герарду. Пусть заглянет в твое прошлое. Думаю, он сумеет увидеть ответы.
– А можно поступить еще проще. Допросите пленных дэймосов. Сразу узнаете и повод и мотив. Вряд ли Тайгеру будет сложно разговорить причастных к этому похищению.
Талия помолчала, скользя рассеянным взглядом по деревьям, прячущим за белыми стволами следы моих жертв. Определенно, за ее безмятежностью крылась напряженная работа мысли.
– Да, конечно… – произнесла харита задумчиво, затем пристально посмотрела на меня. – Я хочу взглянуть на твое кладбище.
Я сделал широкий приглашающий жест в сторону едва заметной тропы, петляющей среди берез. Пожухшая трава льнула к земле, кое-где из ее тусклого ковра торчали длинные сухие побеги полыни. Бурые листья, похожие на старые истертые пуговицы, лежали на дороге.
Здесь всегда было холодно, дул ветер, гулко шумящий в кронах деревьев. Унылое, тоскливое место.
Харита медленно шла между плит, рассматривая их. Всего четыре. Почти утонувшие в земле, покрытые лишайниками.
– Кому принадлежит эта?
Возникало ощущение, что мне предлагали рассматривать мертвые тела, чтобы опознать их. Я взглянул мельком.
Крайняя слева. Плоский черный камень пересекает длинная трещина, из нее торчат стебельки проросшей травы.
– Не помню.
– Никаких ассоциаций? – продолжила расспросы Талия, не удовлетворенная моим неизменным ответом. – Мужчина? Женщина? Ребенок?
– Никогда не воздействовал на детей, – ответил я довольно резко, а девушка неожиданно улыбнулась.
– Ну вот, мы уже сдвинулись с мертвой точки. Значит, мужчина или женщина.
Я невольно усмехнулся, убедившись еще раз – харита умела быть настойчивой.
– Хорошо, Талия. Я приложу все усилия, чтобы вспомнить.
Я приблизился к плите вплотную. Опустился перед ней на колени, чувствуя сквозь ткань джинсов холодную мокрую землю, положил обе ладони. Моя спутница замерла рядом. Боковым зрением я отметил ее неподвижную фигуру, неуместно ярко выделяющуюся на фоне серого пейзажа, а затем размахнулся и со всей силы ударил по камню кулаком. Тонкий силуэт рядом дрогнул, харита подалась ко мне, но больше я ничего не видел. Меня затопила боль, она хлынула от разбитых пальцев вверх, сковала локоть, плечо, пригасила зрение, и передо мной вспыхнула картина.
Длинная лестница. На мраморных ступенях одинаковые белые листы. Они летят, как высушенные солнцем листья. Среди них лежит молодой мужчина в деловом костюме, одна рука его откинута в сторону, в ней полураскрытая папка, из которой течет бесконечный поток бумаг. Голова запрокинута, пустые глаза широко распахнуты, на правом виске крошечная красная точка.
Видение рассеялось. Я снова оказался стоящим на коленях перед надгробием. Сжимая запястье разбитой руки. Талия с легким беспокойством склонялась надо мной.
– Мужчина, – ответил я хрипло на ее невысказанный вопрос. – Мертв.
– Кто он?
– Торговал чужими секретами. За последний запросил слишком много.
– Можно немного подробнее? – спросила Талия, но я отрицательно мотнул головой.
– Потом. Еще три могилы. А как ты видишь, это не самый приятный способ, чтобы освежить память.
Харита посторонилась, открывая мне подступ ко второй плите.
Я сел перед ней, рассматривая серую выщербленную поверхность. Рука заныла сильнее, словно предчувствуя новую волну боли. Талия пристально смотрела на меня, я чувствовал ее жаркий, внимательный взгляд. Не давая себе времени на размышления, я размахнулся и снова ударил.
В алой вспышке возник полутемный пыльный коридор, в глубине его дверь. Она медленно приоткрывается. Через щель выглядывает кто-то. Можно различить растрепанную сизую прядку волос, бледную щеку с продольной морщиной, и глаз, блестящий, словно новенькая стеклянная пуговица. В нем таилось болезненное любопытство и недоверчивость.
В отличие от первой, эта картинка гасла медленно и неохотно. Мне пришлось заставить себя вынырнуть из нее. Лицо хариты подернула легкая дымка, напоминающая туманное марево.
– Женщина… – сказал я и не услышал своего голоса, пришлось повторить громче: – Женщина.
– Я поняла, Аметил, – долетел до меня с небольшим запозданием ответ девушки. – Что с ней случилось?
– Замкнутый круг. Тот, кто вызывает болезни, болеет сам.
Харита присела рядом, внимательно глядя мне в глаза.
– Ламия? Ты уничтожил ламию?
– Брима Кора, – мой голос звучал приглушенно и зловеще, хоть я и не стремился к внешним эффектам, стараясь говорить более-менее внятно. – Жива. Но сама погружает себя в безумие.
Я поднялся, ощущая на предплечье руку хариты, поддерживающей меня.
До третьей могилы была всего пара шагов, но мне казалось я преодолевал их гораздо медленнее, чем требовалось.
Третья могила отозвалась не сразу. Смазанный отпечаток моей руки темнел на фоне серого камня, в памяти было пусто, и мне пришлось долго смотреть на пятно крови, пока оно не стало расплываться, дрожать… а затем из его центра начал медленно проступать барельеф – черный, блестящий, неторопливо оживающий. Две человеческие фигуры. Одна резко вскинула руки и толкнула другую. Та, более массивная и неповоротливая по сравнению с хрупкой первой, опрокинулась навзничь, упала и больше не двигалась. А спустя мгновение четкое изображение превратилось в бесформенную кляксу.
– Кто это?
– Жертва убивает жертву, – ответил я, слыша, что мой голос становится сухим как прошлогодняя трава. – Жертва падает.
Вряд ли она что-то поняла из моего объяснения. Я сам с трудом понимал. Но надо было продолжать.
Я подошел к последней плите.
От нее осталась только небольшая впадина, почти заросшая травой и мхом. Бурый камень в центре едва просматривался под слоем корней. Я ударил кулаком прямо в него и… провалился в яркий солнечный день.
Едва слышно шелестел теплый ветер. Золотые лучи освещали зеленую поляну, окруженную высокими дубами. Неподалеку слышался плеск воды и мелодичный женский смех. Прямо передо мной стоял невысокий лавр. Я мог разглядеть каждый лист, каждую веточку, чувствовал свежий запах, исходящий от него. Деревце, молодое и сильное, дрогнуло, стало клониться к земле, тонкие струи дыма окутали его побеги, и очень скоро весь ствол скрыла сизая пелена. Сквозь нее еще пару секунд просвечивали листья, а затем лавр растаял, превратился в бесцветное облачко.
– Прорицатель… – долетел до меня едва слышный шепот.
Зрение вернулось ко мне. Я все еще был на кладбище. Холодное и мрачное, оно по-прежнему дышало ледяным ветром и равнодушием. Единственным теплым огоньком, озарявшим его, были рыжие волосы хариты, но взгляд янтарных глаз, обращенный на меня, пронзил морозом.
Мир вокруг меня перевернулся, вытягиваясь и искажаясь, а затем рухнул в темноту…
Я лежал на кровати, вытянувшись во весь рост. Правую руку простреливало болью от запястья до локтя. Пальцы левой, сомкнутые вокруг игрушки дэймоса, свело, и я с трудом разжал их.
– Ты убил прорицателя?! – прозвучал рядом голос Талии. Хоть она и обещала быть непредвзятой, не смогла сдержать негодования.
– Нет. Заставил его не делать предсказаний. – Я повернул голову и увидел, что она уже поднялась и теперь смотрит на меня сверху вниз.
– Ты убил его, – повторила девушка с ледяной уверенностью. – Все равно что убил. Знаешь, что происходит с оракулом, которого вынудили отказаться от своего дара?
– Примерно представляю, – ответил я, массируя руку, ноющую от боли.
– Он перестает отличать правду от лжи в мире снов. Знаки путаются, символы меняются местами, он не понимает, что видит. Реальность вокруг него также начинает сходить с ума. – Харита осеклась, покачала головой, еще раз окинула меня взглядом, словно недоумевая – кому и, главное, зачем она пытается рассказать о мучениях человека. – Какое предсказание ты заблокировал?
– Не помню, какую-то мелочь.
– Вставай. Одевайся. – Талия швырнула мне джинсы. – Из всех четырех жертв эта представляется мне наиболее ценной для дэймосов.
Я протянул руку и положил игрушку на комод, рядом со стеклянной банкой, в которой уже лежали несколько новых пуговиц, а затем сказал:
– Я по-прежнему не уверен, что этот последний.
– В любом случае, мы начнем, – холодно откликнулась Талия.
Мне совсем не понравился нажим, прозвучавший в ее голосе.
– Ты хочешь навестить все жертвы?!
– И если ты поторопишься, мы успеем сделать это сегодня.
– Как ты их найдешь? Я уверен в местоположении только одного – пепел в море.
– Нарисуешь портреты, – безапелляционно заявила харита, которой наскучило спорить со мной. – Знаю, ты прекрасный художник. Я пробью изображения по своей базе данных. А ты, если понадобится, переберешь все свои залежи пуговиц и проверишь каждую.
Она бросила быстрый взгляд на стеклянную емкость с моими трофеями и стремительно вышла из комнаты.
Мне пришлось вылезать из постели и, превозмогая неутихающую боль в руке, одеваться, а затем тащиться в гостиную. Там я зажег все имеющиеся источники света, достал чемоданчик с художественными принадлежностями, открыл его и снова подумал о Хэл. Ее рисунки по-прежнему лежали под деревянной крышкой – яркие, необычные, запоминающиеся. Вот последний набросок, всего несколько грубых штрихов, но образ весьма четкий – корявая человекоподобная фигура с длинными костлявыми руками. Изображение Фобетора моей ученицы. Успела его нарисовать за считаные минуты в тот день, когда мы спешили на помощь ее друзьям. Интересно, вернется ли она?..
Я закрыл папку с работами Хэлены. Достал чистый лист и взялся за первый портрет.
Харита села напротив и, пока я работал, не сводила с меня тяжелого, изучающего взгляда.
– Талия, ты не могла бы не смотреть на меня так? – попросил я, не поднимая головы. – Очень отвлекает.
– Я думаю о том, как Феликс мог скрывать этот дом. Здесь каждый угол, каждая деталь выдает принадлежность к миру дэймосов.
– Он никого сюда не приглашал. Кроме очень редких клиентов, – ответил я сухо, накладывая тени на впалые щеки женщины, все четче проявляющейся на бумаге.
– Нет, я о другом, – продолжила Талия с прежней задумчивостью. – Феликс был учеником Геспера. Тот учил его, поддерживал, всегда был в курсе любого его шага. И дом, где проходило обучение, должен был стать истинным домом Феликса. Откуда появился этот? Как возможно совместить два убежища? Две сути – дэймоса и эпиоса?
Я посмотрел на хариту.
– Не знаю. Он никогда не говорил об этом. У нас было много тем для обсуждения, помимо прошлого моего учителя… Вот, первый портрет. – Я подтолкнул к ней рисунок.
Талия взяла лист, внимательно изучая лицо на нем, не глядя вынула из кармана пиджака тонкий коммуникатор. Суперсовременный сканер.
– Кора, – произнесла она через минуту. – Семьдесят шесть лет, живет в семье сына. Исторический центр Полиса…
Похоже, коммуникатор хариты был подключен к сети эринеров.
– Зачем ты напал на ламию? – спросила она, не поднимая взгляда от экрана.
– Мы столкнулись, когда я лечил одного из пациентов, – ответил я, рисуя второй портрет. – И она слишком настойчиво цеплялась за человека. Не хотела его отпускать. Мне пришлось принять меры, чтобы она забыла о жертве.
– Кто был жертвой?
– Девочка, – сказал я, растушевывая черную тень на листе. – Семь лет. Рисовала в парке. Добрая женщина восхитилась ее пейзажем. Юная художница подарила ей рисунок, а та угостила ее конфетой. Через два дня девочку привезли ко мне. Без сознания, с температурой под сорок. Кто-то из медиков, к счастью, понял, что ей нужен не врач, а сновидящий.
Талия мельком взглянула на меня, я заметил быстрый проблеск одобрения и подал следующий рисунок. На нем был изображен мужчина с высоким лбом, крупным носом, который Феликс назвал бы исторически-монументальным, и тонкими губами – в их складке виделась сдержанность и невозмутимость. Широко расставленные, светлые глаза…
– Норикум, – сказала Талия, вновь прибегнув к помощи сканера. – Северо-западный район Полиса. Научный сотрудник одного из отделений корпорации «ЗЕВС», лечился от серьезного невроза. Победил недуг и вернулся к работе. Что ты сделал с этим человеком?
– Сыграл роль мироздания.
– Кого, прости? – нахмурилась Талия.
– Помнишь, люди в древности молили богов о дарах и милости. Затем стали обращаться к мирозданию – дать любви, гармонии, благополучия. Фабий пришел ко мне просить сил.
– Сил? Физических?
– Нет, душевных. – Я невольно улыбнулся, вспоминая своего давнего клиента. – Уверен, Талия, у тебя никогда не было подобных проблем. Он считал, что ему недостает стойкости, решимости перед лицом возможных трудностей.
– Возможных? – чутко уловила Талия самое главное слово в моем ответе.
– Именно. У него была какая-то мелкая незначительная проблемка. Уже не помню что. И он обратился ко мне с просьбой дать сил, чтобы пережить сложности. Ну а как можно помочь человеку понять, что эти силы у него появились? Только подсыпав новых испытаний.
Харита откинулась на спинку стула и недоверчиво покачала головой, видимо поражаясь выводам, которые я делал.
– Вполне логично, – продолжил я. – Как тренируют мышцы? Все увеличивающейся физической нагрузкой. А мозг? Все более сложными задачами. А как тренировать силу духа? Проблемами и бедами, которые надо перенести с достоинством и мужеством.
– Мне сложно представить, что ты заставил его пережить. И главное, как ты это сделал?
– Подсознание – прекрасное место для игры, как ты понимаешь, фаенна. Я записал в него приказ постоянно делать неправильный выбор. Отступать тогда, когда требуется двигаться вперед, медлить, а не действовать, торопиться вместо того, чтобы остановиться и подумать.
– И к чему это привело его? – спросила Талия, слушающая меня со все возрастающим интересом.
– К попытке убийства. Но, судя по твоим сведениям, – я кивнул на коммуникатор в ее руках, – он действительно прошел все испытания. Теперь может говорить сам себе: «Какой же я сильный, все пережил и не сломался». То, что он хотел.
Харита покачала головой, поражаясь моему изощренному воображению и явно думая о том, что она никогда не доверила бы лечение людей дэймосу, даже бывшему.
– Жестокое решение, – произнесла наконец Талия и добавила нехотя: – Но необычное.
Я понимал, ей не слишком приятно оценивать нюансы действий черного сновидящего. Но она не могла не отметить стиль и размах моей работы. Девушка больше ничего не сказала, но я чувствовал ее пристальный взгляд.
– Я не очень-то задумывался о людях – хочешь ты сказать? Это правда. И юмор у меня был… своеобразный.
А еще я подумал, что в тандеме с Феликсом мы обладали действительно большой силой.
Я протянул ей последний лист. На нем был портрет парня с решительным и волевым лицом, строгость которого смягчали красивые, чувственные губы.
– Адриан? – произнесла Талия с удивленной вопросительной интонацией, напряженно вглядываясь в рисунок, словно пытаясь понять – не ошиблась ли она, потом посмотрела на меня, и в ее глазах отразилась новая степень неприязни. – Значит, это ты сделал?
– Кто он?
– Боюсь, Аметил, сегодня к числу твоих недоброжелателей прибавится еще один.
– Кто он, Талия?
– Друг Клио. Был им тридцать с лишним лет назад. – В голосе хариты зазвучала зимняя сталь. – Той самой Клио, которая вечно вытаскивала тебя из проблем, голосовала за тебя при решениях Пятиглава, добиваясь самого мягкого из всех возможных наказаний, и всячески поддерживала. А ты отблагодарил аониду тем, что украл жизнь у ее самого близкого человека.
Я почувствовал себя убийцей. Снова.
Воздействовать на прорицателя меня просил Феликс. Адриан не был моей жертвой. Нет, был, конечно, но выбрал его не я. Учитель принес однажды пуговицу и велел внести кое-какие мелкие изменения в сознание жертвы. Я сделал это. Легко, не задумываясь. Такое элементарное касание. Я забыл о нем, едва выполнив. Я даже не знал, что парень – потенциальный оракул. Вернее, не дал себе труда узнать, потому что был занят другим интересным, сложным, захватывающим делом.
Я хотел сказать об этом Талии, но не сказал. Не стал оправдываться. Все равно оправдания не было.
– Я могу все исправить.
– Почему же не исправил раньше? – горько спросила харита.
– Я делал это. Каждый день, но…
Я мог справиться со всем, кроме смерти. Помню, как сидел, перебирая пуговицы, но за каждой, почти за каждой была тьма. Тогда я старался вылечить кого-то другого, или сделать немного счастливее, или спасти от атаки дэймоса. Другого дэймоса.
– Собирайся, Аметил, – сказала Талия, аккуратно складывая мои рисунки. – Времени у нас не так много.
До остановки «Нота» я добирался сам. Очнувшись дома и поняв, что все произошедшее было лишь сном.
Харита и впрямь умела замечательно скрывать одну реальность в другой, смешивать явь со сновидением. Я получил, в каком-то смысле, то, о чем мечтал всегда, – иллюзию, созданную ее воображением, но сейчас отчего-то был совершенно не рад этому. Хотя и понимал, что, конечно, у одного из членов Пятиглава действительно нет времени на то, чтобы навещать меня лично.
До отправления экспресса оставалось еще полчаса. Чувствуя себя Сизифом, вынужденным бесконечно повторять одну и ту же тяжелую работу, я вошел в здание вокзала. Он работал круглосуточно, чтобы припозднившиеся пассажиры могли отдохнуть, погреться и перекусить. Небольшой уютный зал, освещенный светильниками, выкованными в виде факелов. Они отражались в гладком зеркальном полу, словно в неподвижном утреннем озере.
Автоматы с напитками помаргивали зелеными огоньками. Я плюхнулся в кресло возле окна, за невысоким оливковым деревом в кадке, и прислонился виском к стеклу. Я занят тем, что вкатываю на гору камень, он летит вниз, готовый расшибить меня же самого по пути, – и я снова стремлюсь к подножию, чтобы затащить его обратно. Вполне понятная аналогия – пока разбираешься с одним дэймосом, на его месте появляется второй. Потом снова возвращается первый, хотя ты пребывал в блаженной уверенности, что с ним давно покончено. Впрочем, в этом занятии тоже есть плюсы. Пока вприпрыжку бежишь вниз с горы – отдыхаешь. Я усмехнулся, удобнее устраиваясь в кресле.
Десятки мыслей крутились в голове, полученная информация требовала немедленного анализа, четких выводов и решительных действий. Всего того, к чему я сейчас был совершенно не готов. Факты, гипотезы, домыслы сталкивались в сознании, пытаясь вытеснить друг друга.
Дом Феликса – дом дэймоса. Кто построил его? Кто был настоящим учителем моего учителя, кто развил в нем его истинную суть темного сновидящего? Я много раз спрашивал, но он всегда уходил от прямого ответа.
Почему Феликс блокировал Адриана? Чем тот был опасен для него? Или не для него?
Зачем дэймосам последняя могила из моего мира?
Ламия, предсказатель, ученый из корпорации… и четвертый, погибший… Но это не последняя могила, а первая значимая. Давняя история. И убирать ее из своего мира мне не хотелось. Она служила важным напоминанием о прошлом. Харита склоняется к версии прорицателя. И снова тот же самый вопрос – зачем Феликс с моей помощью поставил мощный блок на его дар. Что тот мог увидеть? Тайную суть моего учителя? Парень был близок с Клио? И, конечно же, рассказал бы ей о дэймосе под личиной целителя? Но почему Феликс опасался юного, еще не состоявшегося оракула, а не представителя Пятиглава – опытнейшего предиктора Андониса? Многое бы я отдал, чтобы пообщаться с учителем и задать ему все эти вопросы.
Рядом скрипнуло что-то, как будто ножки скамьи по полу. Я поднял голову, выпрямляясь. По проходу между рядами к моему укромному месту за деревом шла девочка-подросток. Невысокая, тонкая, в коротком светлом платье, на ногах сандалии, золотистые ремешки оплетают худые голени. Она села рядом со мной, расправила подол на коленях, а затем медленно повернулась ко мне. У нее было белое плоское лицо, без носа и рта. А вместо глаз – две черные спирали, прорезанные в плоти. Они медленно вращались, из узких щелей на щеки текли мутные струйки грязи или крови.
Я смотрел в них, чувствуя, как немеет затылок. Существо рядом со мной пошевелилось, нижняя часть его лица задергалась, кожа вспучилась пузырем и лопнула с оглушительным визгом.
Я дернулся и открыл глаза. Висок холодел от стекла, к которому я прижимался мгновение назад, а за плечо меня кто-то решительно тряс.
– Эй, с тобой все в порядке?
Я выпрямился, повернулся. Рядом сидел молодой мужчина. Его куртка была расстегнута, под ней виднелась белая туника с золотой полосой. На светлых кудрявых волосах – широкополая шляпа-петас с крылышками, за поясом крылатый жезл вестника – керикион. Глаза, смотрящие на меня с участливым вниманием, сверкали золотой пылью вокруг зрачка. В руке с широким браслетом по запястью – пластиковая бутылка с водой.
– Держи. Выпей. Похоже, тебе приснился кошмар.
Все еще замороченный после резкого перехода от сна к реальности, я взял бутылку.
– Спасибо… Трисмегист.
Он рассмеялся, довольный. И только теперь, оглядевшись, я увидел, что меня окружают веселые люди в костюмах древних богов и героев. Эти наряды забавно сочетались с современной одеждой остальных пассажиров на вокзале. Все еще не уверенный, что нахожусь не во сне, я смотрел по сторонам….Мне понадобилась целая минута, чтобы понять – все они едут в «Этномир». Огромный исторический парк-музей, где жители Полиса любили проводить выходные и праздники.
– Плохой сон? – спросил меня человек, одетый Гермесом.
– Бывало и хуже. – Я отдал ему бутылку, поблагодарив кивком.
– Проблемы?
Забавно слышать вопрос, который обычно я сам задавал людям, выглядевшим обеспокоенными, озадаченными или взволнованными.
– Нужно сделать выбор. Сложный выбор.
– О, это по моей части. – Древний бог сложил руки на груди и посмотрел на меня с лукавой усмешкой. – И в чем сложность?
– Логическая задача. Три человека. Один из них важен. Но нужно понять какой. И я пока не знаю, как это сделать.
Золотые линзы в глазах моего собеседника заискрились. Бог разума, ловкости, красноречия, покровитель астрологии, алхимии, посланник богов и проводник душ умерших проницательно улыбнулся.
– А может, ты подходишь не с того конца. Что, если выбора нет. И важны все трое. Каждый по-своему.
Я уставился на собеседника. Такая мысль не приходила мне в голову.
Ламия. Оракул. Ученый…
Я вскочил, увлеченный новой идеей.
– Ты себе даже не представляешь, как мне помог, Трисмегист.
– Всегда пожалуйста, – отозвался он.
Вдохновленный неожиданным поворотом событий, я направился к выходу из зала.
Ламия. Оракул. Ученый.
Если допустить, что важны, действительно, все они, то с кого мне лучше начать?
Я оглянулся на парня в костюме бога. Он смотрел мне вслед. Жезл в руке, небрежно опущенной на спинку кресла, покачнулся, и мне показалось, что змеи, обвивающие его, шевельнулись. Одна посмотрела на меня, лизнув воздух раздвоенным языком, другая подмигнула рубиновым глазом.
Я тряхнул головой и провел обеими руками по лицу. Феликс говорил как-то, что сновидящие, чрезмерно погруженные в свою работу, могут начать путать сон и явь. Срываться с грани, отделяющей один мир от другого, и не замечать мгновение перехода. Не хотелось, чтобы нечто подобное начало происходить со мной.
У входа в туалет крутился механический уборщик. Увидев меня, он приветливо мигнул зеленым огоньком сенсора и вежливо посторонился. Я вошел в просторное светлое помещение. Зеркало, занимающее всю стену над рядом раковин, отражало бежевые плиты травертина. Темное состаренное дерево дверей гармонировало с ним цветом.
Я махнул рукой напротив сенсорного датчика крана, наклонился над керамической чашей, плеснул в лицо холодной воды. Состояние раздвоенности стало рассеиваться. Стабильность реальности перестала покрываться трещинами. За спиной стукнула дверь кабинки, послышался приглушенный детский смех.
В соседней раковине зашумела вода. Краем глаза я видел, как молодая женщина умывает маленькую девочку, а та смеется и пытается дотянуться до тонких палочек в стеклянной колбе диффузора, стоящего на мраморной столешнице. Когда она задевала их, аромат жасмина становился сильнее. Нормальная обыденность.
Я выпрямился, взглянул в зеркало, и тут же гладкая поверхность приобрела глубину, интерактивная панель отреагировала на мое движение. По ней побежали надписи, представляющие интерес для путешественника. Дружелюбное приветствие. Сегодняшнее число. Температура на улице. Время до отправления следующего экспресса. Расписание движения транспорта. Схема, помогающая добраться от зала ожидания до ресторанного дворика. И так далее.
Ничего нового. Я уже отворачивался от зеркала, когда среди стандартных строчек мелькнуло то, чего там не могло быть. Почти уверенный, что мне показалось, я снова повернулся к стеклу, и спустя мгновение среди букв и цифр мелькнуло «…Кора…». Вновь исчезло и загорелось красным в другом месте табло: «Брима Кора». Слова наливались зловещим багрянцем, наползали на остальные надписи, становились все больше и ярче. Теперь они пульсировали и занимали собой все зеркало.
«Кора. Брима Кора».
Алый цвет стал непереносим. Я зажмурился.
И открыл глаза. Гладкая стеклянная поверхность оказалась чиста. Я посмотрел на часы. До отхода моего поезда было меньше пяти минут.
Висок холодило оконное стекло. За ним проносились подсвеченные золотистым сиянием здания центрального Полиса. Кресло, в котором я полулежал, едва заметно покачивало. Уютно светились лампы на потолке. Место рядом со мной пустовало. Напротив сидела девушка, ее веки были опущены, на голове наушники, волна светло-русых волос накрывает плечи, тряпичная сумка, расшитая блестками, время от времени съезжала с колен, и путешественница, не открывая глаз, машинально ее поправляла. Девушка слушала музыку и едва заметно улыбалась.
– «Исторический центр», – пропел из динамика мелодичный женский голос. – Следующая остановка «Икария».
Экспресс начал тормозить.
Я поднялся и направился к выходу. Спустился на платформу.
Исторический центр. Место, куда мне всегда хотелось возвращаться. Здесь не ходил общественный транспорт, и передвигаться можно было только пешком или на гироциклах. Мимо меня как раз бесшумно прокатила стайка подростков на этих удобных платформах.
Высотные сооружения отступили. Вокруг не было домов выше пятого уровня, чтобы не заслонять величие древних храмов.
Включилась подсветка, и мраморные здания озарились теплым, золотым светом.
Группа туристов тесным кольцом стояла напротив храма Адриана. Яркие вспышки фототехники бросали белые блики на белый мрамор. Проходя мимо, я с интересом рассматривал путешественников. Невысоки ростом. Черные волосы, черные узкие глаза, круглые лица, желтоватая кожа. Впрочем, девушки, несмотря на свою экзотическую внешность, были очень даже милы. Я улыбнулся двоим девчонкам, рассматривающим меня с не меньшим интересом.
В Полис приезжали туристы. И довольно много. Наша культура, исторические ценности, политическое устройство привлекали внимание остального мира. Да и мы сами на фоне других выглядели необычно. Высокие, светловолосые и светлоглазые.
«Единственный белый островок среди черно-желто-красных волн», – говорил Феликс про Полис.
Я еще раз оглянулся на девчонок, заметил, что они фотографируют меня украдкой, и помахал им. Путешественницы захихикали смущенно и отвернулись.
Впереди показался Пантеон[3]. Уникальное древнее сооружение, архитектуру которого долго не могли повторить досконально наши зодчие. Снова захотелось войти внутрь. Постоять под круглым отверстием купола, посмотреть на звезды. Но я прошел мимо белоснежного здания с рядом мощных колонн, поддерживающих тяжелую кровлю портика перед входом.
На ступенях сидели студенты, во все горло распевали пятый хтонический гимн о радости жизни и беззаботно хохотали. Похоже, сдали какой-то очередной экзамен.
Фонтан в центре площади переливался прозрачно-голубыми струями, а мифические рыбы удивленно пучили каменные глаза на веселых молодых людей.
Дом, куда я стремился, стоял в парке неподалеку от Пантеона. Невысокое здание из стекла и бетона напоминало очертаниями подкову и успешно маскировалось на фоне деревьев и пышных кустов, отражая зеркальными стенами темную, густую зелень. Свет фонарей растекался по фасаду вытянутыми золотыми стрелами.
Дверь мне открыл мужчина, в семье которого жила ламия.
Я с некоторым удивлением уставился на него. Высокий, широкоплечий, буйная шапка светло-русых кудрей небрежно перетянута светлой полосой ткани по лбу. Белая рубашка с закатанными рукавами в потеках и кляксах грязи. Мешковатые брюки растянуты на коленях. А поверх одежды – длинный фартук, густо заляпанный чем-то буро-серым. Мужчина стоял, держа руки кистями вверх, словно хирург перед операцией, и они до локтей были испачканы жидкой грязью.
– Добрый вечер, – сказал я, рассматривая его. – Виктор?
– Да, – ответил он, дружелюбно улыбаясь. – Извини, руки не подаю. – Хозяин дома пошевелил пальцами, на которых застывала густая серая масса.
– Аметил. Целер Аметил.
– О, снова к Коре? – Он посторонился, пропуская меня в прихожую, относительно чистым локтем захлопнул дверь. – Ее уже сегодня навещали сновидящие.
Значит, Пятиглав, так же как и я, торопится пройти по следам, которые могут привести к решению сложной задачи. Но они успели быстрее меня. Живущие в Полисе мастера снов не могли дожидаться, пока я выберусь из своей глухомани. Им надо было работать. Дом дэймоса, конечно, давал мне силы и защиту, но иногда я досадовал на то, что живу вдали от центра основных событий.
Интересно, что узнали они… и еще более интересна реакция Виктора. Его не удивило внезапное посещение представителей сновидящих. Хотя не каждый день в дом врываются желающие побеседовать с одним из членов семьи, к которому раньше не проявляли никакого интереса. Или проявляли?
– Возникли дополнительные вопросы. Я могу поговорить с ней?
– Конечно. Прямо по коридору. – Он мотнул головой, указывая мне направление, и пояснил: – Ты проходи. Знакомься сам, а то у меня там глина сохнет.
– Гончар? – спросил я с невольным удивлением.
– Нет, – улыбнулся он. – Скульптура крупных форм. Хочешь посмотреть?
– Очень, – ответил я абсолютно искренне. – Мне еще не доводилось бывать в мастерской скульптора. Но сначала нужно поговорить с Корой.
– Понимаю, – кивнул он, – работа прежде всего.
Дверь в конце коридора была приоткрыта. Точно как в том видении, что я показывал Талии. Тусклая полоска света пробивалась в щель и лежала на полу. Слышалось ритмичное, очень тихое постукивание.
Комната, где я оказался, была довольно просторной, но почти все пространство занимала старая мебель. Вдоль стен впритык друг к другу выстроились: деревянный резной комод с трещинами, этажерка, заставленная старыми книгами с потертыми, порванными корешками, пузатый шкаф, подпирающий собой потолок, его дверцы не закрывались плотно, потому что изнутри на них давила одежда – в щели виднелись разноцветные рукава и поеденные молью трикотажные воротники. Под окном – стол, заваленный всяким хламом, среди бумажных папок, из которых торчат серые от времени листы со схемами для вязания, приткнулись два черных керамических горшка с чахлыми ростками красной сныти.
«Да, похоже, я сильно прижал ламию», – подумалось мне при взгляде на жалкие растения.
Особой рухляди и грязи здесь не было, но воздух комнаты пропитывал запах пыли, полироли для мебели, сушеной лаванды и старых, слежавшихся вещей.
В большом удобном кресле под высоким торшером, втиснутым между двух шкафчиков с посудой, сидела немолодая женщина в тускло-сером платье и сосредоточенно вязала нечто ядовито-розовое, бесформенное. Блестящие спицы так и мелькали в ее бледных руках с тонкими, сухими пальцами. Пробор старомодной прически с низким узлом разделял на две половины волосы на ее склоненной голове. От этой белой полосы во все стороны разбегались паутинки седины.
– Кора, – сказал я негромко.
Проворные пальцы замерли, звякнув спицами. Медленный, тяжелый взгляд исподлобья воткнулся в меня, обжигая неукротимой ненавистью.
– Ты-ы… – прошипела она и стиснула вязанье. – Это ты?!!
– Как самочувствие?
Ламия выпрямилась в кресле. Видно было, сколько усилий ей требовалось, чтобы сдержать ярость. Но на худом, морщинистом лице застыла маска отвращения.
– Зачем явился?
Я прикрыл громко скрипнувшую несмазанными петлями дверь, чтобы отголоски нашего разговора не долетели до ее домашних.
– Охотилась еще на кого-нибудь?
– А что, не заметно? – выплюнула она с ожесточением, продолжая обжигать меня взглядом. Ее глаза, когда-то должно быть голубые, теперь напоминали тусклое, пыльное стекло. – Сидела бы я здесь старой арахной, если бы могла черпать силу как прежде.
– И не пыталась?
– Пыталась. – Еще один злобный взгляд в мою сторону, и она снова склонилась над вязаньем. – Чуть не сдохла. Всю ночь выкручивало. Еле поднялась.
Значит, я неплохо поработал над ней, полностью лишив возможности вытягивать жизнь из людей, чтобы пополнять свою силу.
– Ты могла обратиться к сновидящим. Тебе бы помогли. – Я подошел к столу, отодвинул папки и присел на край.
– Перековка? – Кора хрипло рассмеялась, постукивая спицами. – Издеваешься? Мне надо было избавиться от твоего блока, вылечиться, а не сунуть голову между жерновами.
– Так ты пыталась вылечиться?
Ламия нахмурилась, задышала хрипло, но знала, что вряд ли сможет скрыть от меня правду.
– Пыталась. Не вышло.
– И к кому ты обращалась?
– Не твое дело, – буркнула она, помолчала и призналась нехотя: – Есть один человек. Лечит таких, как мы.
Вот это интересная новость. Ни о чем подобном я раньше не слышал. И Феликс не говорил.
– Таких, как мы?
– Дэймосов, – произнесла ламия очень тихо, – пострадавших от атак других дэймосов.
– Кто он?
Кора насупилась, спицы в ее руках застучали с агрессивным звоном.
– Я ведь все равно узнаю. Проще сказать добровольно, чем ждать, когда я перепашу весь твой мир сновидений.
– Живет в Эсквилине[4]. Большой дом с колоннами на втором уровне. Зовут Акамант. Принимает только по рекомендации. Это все, что я о нем знаю.
Акамант, значит. Интересная аллегория. Древний герой. После того как он покинул фракийскую принцессу, та подарила ему таинственный ларец. И когда он открыл крышку, то увидел, что содержимое его так ужасно, что упал с коня, напоролся на собственный меч и умер. Современный Акамант, по всей видимости, считает, что так же, как герой древности, заглядывает в таинственные шкатулки с чудовищными секретами дэймосов. Только испугать его, похоже, невозможно.
– И многих он вылечил?
– Не знаю, – медленно процедила Кора. – Мне даже не известно, как он выглядит. Звонишь ему. Договариваешься на определенное время. Приезжаешь. Заходишь. Оказываешься в темной комнате. В центре – светлое пятно, в нем – стол, стеклянный. Кладешь на него личную вещь и деньги. Уходишь. Дома ложишься спать. Просыпаешься здоровой.
– Так почему он не помог тебе?
– Понятия не имею! Я перезвонила. Спросила. Он ответил, что не полезет в яму.
– И денег, конечно, не вернул, – пробормотал я, думая о другом. – Ладно, дай номер его телефона.
Ламия помедлила, отложила вязанье. Поднялась и прошла к комоду, со скрипом выдвинула нижний ящик, спиной заслоняя от меня его содержимое, наклонилась и принялась рыться, шурша бумагами. Я взглянул на ее склоненную седую голову и увидел на шее длинное малиновое пятно, напоминающее старый ожог. Он уползал под воротник ее платья и терялся там. Кожа выглядела нездоровой, сморщенной, из глубоких складок кое-где торчали редкие волоски. Вот она, так называемая метка Фобетора. Знак ламии. Феликс говорил, что иногда его может и не быть на теле вызывающего болезни, или он едва заметен, а бывало отметина бросалась в глаза вызывающим уродством. Не удивлюсь, если это зависит от того, сколько жертв на счету ламии.
Она не заметила моего пристального интереса. Наконец нашла то, что нужно, повернулась и небрежно сунула мне в руку.
– Спасибо, Кора.
Дэймос скривилась и снова села в кресло.
– Значит, к тебе приходили из Пятиглава?
– Приходили, – скупо ответила она и взглянула на меня с вернувшейся злобой.
– Кто?
– Девица из охотников. Зеленая… в зеленом, – неопределенно махнула рукой женщина и пожаловалась со слезливой интонацией: – Забрала любимую брошку.
– Еще кто?
– Прорицатель. Здоровенный титанище. Глаза как ледышки.
Весьма узнаваемое описание. Значит, Герард был здесь. Тогда у меня есть шанс выведать у него нужную мне информацию. Небольшой шанс.
– О чем спрашивали?
– О жизни.
– И что ты им рассказала?
– Правду, – выплюнула она зло. – О том, как столкнулась с молодым да ранним и он одолел меня. А теперь я полупарализованный инвалид, тащу по миру снов свое немощное тело, не живу, а существую, не дышу, а…
– Вот только на жалость давить не надо, – отозвался я резко. – На меня это не действует. Могла согласиться на перековку.
– Нечего перековывать, – оскалила женщина на удивление ровные, белые зубы. – Мой мир снов практически разрушен, тело сновидения сковано, психика подавлена. Ты славно поработал.
– Может, мне рассказать тебе о девочках, которых ты уморила? Судя по пятну у тебя на шее, их было немало.
Ламия, выпустив вязанье, непроизвольно вскинула руку, но не коснулась отметины. Я ожидал нового приступа гнева, однако женщина вдруг ссутулила плечи и произнесла тускло:
– Какая теперь разница.
– Послушай, Кора. – Я приблизился к ней, встал напротив, и ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть мне в лицо. – Я не вправе рассказывать тебе все детали, но хочу спросить…
– Ты говоришь прямо как представитель Пятиглава, – желчно усмехнулась она.
– В твоей жизни в последнее время не происходило ничего необычного?
– Кроме появления двух сновидящих, ничего.
– Ты уверена?
Она молча дернула плечом, показывая, что мои вопросы только ее раздражают. А я все смотрел на нее и пытался понять – чем эта немолодая женщина может быть интересна дэймосам? Одна или в комплекте с двумя другими моими жертвами.
– А в мире снов тоже все спокойно?
– А в мире снов я ничего не вижу и не слышу, – фыркнула она брюзгливо.
– К тебе никто не обращался со странными вопросами или предложениями?
– Нет.
– Никто не пытался связаться с тобой?
– Я же сказала, нет! – рявкнула она, и мне показалось, что ей очень хочется воткнуть в меня свои спицы.
– Тебе может грозить опасность.
– Хуже уже не будет, – она снова сгорбилась над вязаньем. – Мне все равно.
– Есть другие люди, кроме тебя, которые могут пострадать.
– Мне все равно. Повторить еще раз?
Ничего другого я и не ждал. Настоящий дэймос, которому плевать на всех, даже на близких.
– Кора, – послышался приглушенный голос Виктора, – сейчас начнется твоя любимая передача.
Ламия порылась в складках платья, вытащила старый пульт от телевизора и нажала на кнопку. Отвернулась от меня, показывая, что разговор окончен. Да и я видел – больше ничего не добьюсь. Можно попробовать заглянуть в ее мир снов, не через могилу на моем кладбище, конечно, мне хватило прежней попытки. Листок с телефоном неведомого лекаря вполне проходит по категории личная вещь. Впрочем, я и так знал, что там увижу. Слабость, безысходность, серую хмарь полностью подавленного мира.
И словно насмешка над этим воспоминанием, на экране под бодрую, радостную музыку пролетели пейзажи прекрасного острова с изрезанным берегом, бухтами, глубоко вдающимися в сушу, и длинными мысами, рассекающими море. Вода невероятно синего цвета, яркая зелень, желтый песок…
Затем на этом красивом фоне начали сменять друг друга изображения людей. Разного возраста. Мужчины и женщины. Привлекательные и не очень, дерзкие, уверенные, уравновешенные и стремительные. Я читал их лица быстрее, чем краткие досье, сопровождающие фото.
Первый умен и решителен, явный лидер. Второй – талантлив и предпочитает действовать в команде. Третья – тверда и честолюбива…
Все наши кандидаты в Ареопаг принимали участие в этой передаче. На уединенном острове в океане три недели они жили в сложных условиях, выполняя трудные, часто опасные задания.
Экстремальная обстановка всегда выявляет скрытые, истинные качества и достоинства. Прекрасный, умный, ответственный, как кажется с первого взгляда, человек в реальной жизни может оказаться нетерпимым, резким или истеричным в условиях недостатка еды, воды и убежища.
Это была отличная возможность показать свои человеческие и профессиональные качества – умение договориться с коллегами, способность действовать в команде и поодиночке.
А люди могли видеть на домашних экранах тех, кто вызвался защищать их интересы в правительстве. И реально оценивать, насколько готовы доверять каждому из кандидатов.
Кстати, передача пользовалась бешеной популярностью – и, как я читал, попасть в нее стремились все претенденты на кресло в Ареопаге.
В другое время я, быть может, уделил бы внимание захватывающим приключениям на одиноком острове, но не сегодня.
Я вышел из комнаты, попрощавшись с Корой. Она не ответила, сделав вид, будто не слышит.
Ну и что мы имеем в итоге. По словам ламии, ею никто подозрительный не интересовался, не приходил, странных вопросов ни во сне, ни наяву не задавал. Впрочем, я не могу быть ни в чем уверенным, пока не проверю ее мир сновидений. Сам. Лично. Без участия Пятиглава.
Я подошел к двери, которая виднелась в другом конце коридора, прямо напротив жилища ламии. Постучал. Ответ прозвучал не сразу и, как мне показалось, донесся издалека. Я открыл ее и застыл в полнейшем изумлении. Создавалось ощущение, что я внезапно увеличился в размерах, превратившись в гиганта. Меня окружали здания. Пантеон чуть выше колена, мраморная ротонда правительства высотой до пояса, овал стадиона…
Между ними голографические проекции – фрагмент стены, составленной из тонких перекрытий, в которых перетекал, светясь, серый дым, колонна, над ней часть фронтона.
На огромном экране, занимающем всю стену, – часть трехмерного чертежа какого-то строения. Я разглядел несколько этажей с разной высотой потолков, на них квадраты, прямоугольники, ромбы и круги помещений с указанным метражом. Сбоку тянулись длинные колонки расчетов и формул.
– Аметил… – донеслось откуда-то из-за них.
Я пошел на зов, обходя по дороге коробки, сложенные одна на другую, тонкие плиты пластика и новые голограммы, мерцающие голубоватым светом. Одна подрагивала, видимо, передающее устройство плохо направляло сигнал.
Виктор опирался о верстак, на котором стоял макет очередного здания. А подле него на виртуальном экране ноутбука последнего поколения медленно вращалась статуя богини. Та держала в руках тяжелые колосья, перевитые цветами. Деметра улыбалась, чуть наклонив голову с венцом сложной прически.
– Ну как она? – спросил мужчина, глядя на меня с доброжелательным вниманием.
– Кора? На первый взгляд довольно бодра, – ответил я.
А также полна ненависти и злобы. Но этого я, конечно, вслух не сказал.
– Меня удивил визит твоих коллег, – пояснил скульптор, жестом показывая мне на стул, и сел сам. – Но Кора сказала, в последнее время у нее были проблемы со сном. Поэтому она вызвала сновидящих. С ней действительно что-то серьезное?
Значит, ламия никогда не рассказывала о своих темных способностях домашним. И сейчас предпочла соврать. Что ж, не могу ее за это осуждать.
– Пока не провели прямое воздействие, сложно сказать.
– Понимаю, – отозвался Виктор.
А я подумал, что именно сейчас могу задать нужные вопросы и этому человеку. И спросил его о том же, о чем Кору:
– Скажи, в последнее время не происходило ничего необычного?
– Даже если и происходило, я бы этого не заметил. Мы сдаем проект. Все силы и все внимание на него. Отстраиваем новый район на побережье.
Я читал об этом. Грандиозный план, новые технологии. Часть зданий будут стоять на берегу, а часть под водой. В строительстве принимал участие Гефестион.
– Постой! Так ты работаешь с великим архитектором?
Он улыбнулся моему удивлению.
– Да. Уже много лет. Но он рассчитывает и возводит монументальные конструкции, а я занимаюсь фронтонной скульптурой.
Я промолчал. Наверное, выглядел изумленным. Но не потому, что познакомился с человеком, близким к величайшему творцу современности. Похоже, ответ на вопрос – зачем дэймосам могла понадобиться ламия, нашелся. Она была им не нужна. Больший интерес представлял ее близкий родственник.
– Как думаешь, кто выиграет? – снова зазвучал голос Виктора, отвлекая меня от размышлений.
Я с недоумением посмотрел на него, а он кивнул на небольшой экран, который я не заметил сразу. Там шла та же передача, что и у Коры, но с приглушенным звуком.
Меня совсем не волновали ни победители, ни проигравшие в этом шоу, но заявление, что меня не интересует общественная и политическая жизнь города, в котором я живу, можно было приравнять к признанию в неумении плавать или читать.
– Думаю, все шансы есть у Идмона. – Я кивнул на молодого мужчину, как раз в этот момент что-то горячо объяснявшего пяти собеседникам, окружившим его, и, судя по их лицам, те были готовы согласиться с его доводами. – Он лидер, умеет сплачивать вокруг себя людей и не боится риска.
– А я думаю, Анхис обойдет его, – улыбнулся Виктор. – Он менее напорист и агрессивен. Но его сдержанная тактика чаще приносит победу, чем энергия и прямой натиск. К тому же у него степень по политологии…
«Все же в существовании дэймосов есть смысл хотя бы потому, что у них бывают разумные, талантливые дети», – подумал я, глядя на скульптора, увлеченного беседой со мной. Если бы я уничтожил Кору, на свет не появился бы Виктор.
– Я оставлю тебе свои координаты, – сказал я, кажется перебив собеседника, – если случится нечто непредвиденное. Не важно что – захочется статую разбить, или желание работать пропадет, начнут сниться странные сны, позвони обязательно.
Он взглянул на меня с легким удивлением и усмехнулся:
– То же самое сказали твои коллеги. Мне уже стоит начать беспокоиться?
– Нет, – улыбнулся я как можно беззаботнее. – Нередко члены семьи больного тревожатся о его здоровье, иногда чрезмерно. Это раскачивает психику, увеличивает тревожность. Думаю, с Корой все будет в порядке, но просто знай, если что, ты всегда можешь позвонить.
– Ну хорошо. Спасибо, – ответил он, вполне успокоенный моим объяснением.
Мы поговорили еще немного и расстались довольные друг другом. Вернее, он был доволен, а я переполнен мрачными мыслями и сомнениями.
Через полчаса я сидел на нижней ступени Пантеона со стаканом кофе в руках и мучительно пытался проанализировать ситуацию.
Ламия. Беспомощна и бесполезна. Зато есть ее сын, мастер, который работает с самим Гефестионом, принимавшим участие в постройке большинства значимых объектов Полиса и – более того – в создании Стены. И через этого человека можно «выйти» на знаменитого архитектора.
Я вынул из кармана листок с номером телефона неизвестного лекаря дэймосов. Таинственного Акаманта, не страшащегося заглядывать в шкатулки с неведомым содержимым. Позвонить сейчас? Нет, вряд ли. Предчувствие подсказывало – спешить с этим не стоит, пока я абсолютно точно не определю, как именно следует вести с ним игру.
И в какой роли.
Я достал коммуникатор, нашел номер Герарда, но нарвался лишь на вежливый голос робота, сообщавший, что абонент находится вне зоны доступа. Куда его унесло?
Но едва я сбросил номер оракула, как экран высветил имя Талии, вызывавшей меня.
– Где ты? – спросила она, опустив приветствие, едва я успел ответить.
– Сижу у Пантеона, пью кофе. Хочешь присоединиться?
– Приезжай к Клио, – ответила она. – Сейчас. Это очень важно.