«Суперского путешествия, оторвись там как следует! Не будь занудой, как я. Ф.».
В МИРЕ ПОЛНО ОТСТОЙНЫХ вещей. Залить миску любимых хлопьев Lucky Charms молоком и только потом заметить, что оно прокисло. То, как звучит слово «сырость». Споткнуться и влететь лицом прямо в тарелку с едой перед всей командой по лакроссу…
– Атака пернатых!
Лететь в одном самолете с Джейсоном Липпинкоттом тоже отстой.
Через два ряда от меня Джейсон воздевает руки к небу, изображая молитву, пока наш самолет болтается вверх-вниз, как на тарзанке. Не то чтобы я знала, каково это – прыгать с тарзанкой, я скорее приму участие в соревновании по правописанию в одних трусах, чем добровольно спрыгну с веревкой вокруг ног. За соревнование я хоть медаль получу.
Самолет резко проваливается на несколько десятков (сотен?) метров, и я впиваюсь обеими руками в подлокотники. Может, молитвы Джейсона и шутка, а вот мои очень-очень искренние: «Господи, прошу, пусть наш самолет благополучно приземлится в Лондоне… А пока мы летим, может, ты найдешь способ заткнуть Джейсона?»
Ненавижу летать. Честно. НЕНАВИЖУ. ЭТО. Нестись в металлической коробке на сверхсветовой скорости сквозь облака – просто безумие. С таким же успехом можно запускать людей через океан из огромной рогатки. Я засовываю томик Шекспира в карман впереди стоящего кресла и аккуратно складываю стопку журналов на откидном столике.
– Снижаемся! – Опять Джейсон, естественно.
Самолет подкидывает сильнее, чем в прошлый раз, и мои коленки врезаются в столик. Открытая пачка орешков и стопка журналов летят в проход. Я опять инстинктивно хватаюсь за подлокотники, и мой сосед-бизнесмен взвизгивает от боли. Упс! Это был не подлокотник. А его нога. (А ведь мне сразу показалось, что подлокотник какой-то мягкий.) Я бормочу извинения и вцепляюсь своей кунг-фу-хваткой в настоящий подлокотник.
Дыши. Дыши. Я закрываю глаза и стараюсь представить Марка. Почему-то первая картинка, которая всплывает в сознании, – его фото в классном альбоме. У Марка безупречные черты лица, как у модели. Белоснежная широкая улыбка с идеально ровными зубами, кроме одного, третьего от центра: этот зуб стоит немного криво, но мне нравится, потому что благодаря ему все остальные кажутся еще ровнее. Густые волнистые каштановые волосы всегда лежат красиво, слегка небрежно, но не слишком и без противных жирных или липких средств для укладки. Идеальные, как и он сам. Я наконец немного успокаиваюсь, представляя, что лечу через океан на спине маленькой певчей птички, а не в бугристом кресле с полиэстеровым чехлом, пристегнутая ремнем безопасности.
Вдруг Джейсон вопит: «Ву-у-ух-у-у-у!» – и мой дзен, созданный благодаря Марку, рассыпается. Я выпрямляюсь в кресле. Джейсон вскинул руки вверх, как на американских горках. Симпатичная стюардесса бесшумно подходит к нему. Отлично. Если богу не под силу заткнуть Джейсону рот, то, может, хоть ей удастся.
Вытягиваю шею в предвкушении – хочу в полной мере насладиться выволочкой, которая вот-вот светит Джейсону. Но вместо этого стюардесса протягивает ему салфетку, Джейсон разворачивает ее, там пара печений с шоколадной крошкой. Он берет их осторожно – видимо, они еще горячие. Стюардесса широко улыбается Джейсону. Он что-то говорит ей, и она смеется. Он ведет себя как придурок и все равно получает первоклассное угощение!
– О боже! Ну он дает! Разве не прелесть? – Это Сара Финдер, главная сплетница школы «Ньютон-Норд». Сара пихает в бок свою соседку Иви Эльстон, кивая на Джейсона.
– Да! Он милый! А что, говорят, со Скарлетт у них все, да?
– Давным-давно все. Они уже несколько недель как расстались.
Уж Сара-то знает. Сара всегда все про всех знает. За три часа и двадцать семь минут, что мы в воздухе, Сара и Иви перемыли кости всем. (Кроме меня, потому что последний раз повод обсуждать меня был в восьмом классе, когда Брайан Холломан прикрепил скотчем розу из фетра к моему шкафчику на День святого Валентина. И всех это заинтересовало лишь потому, что на следующий день выяснилось: роза вообще-то предназначалась для Стефани Келли.) Благодаря моей удачной позиции – прямо за Сарой – я теперь в курсе того, что Эмбер Райли, похоже, сделала пластику носа, что Роба Дайамоса временно отстранили от занятий из-за курения в подсобке, что бедная Лора Робертс стала всеобщим посмешищем: она хвасталась всем, что вот-вот получит в подарок новенький «рендж-ровер», а в итоге мать отдала ей свою старую «хонду».
– Думаешь, он теперь весь такой бедный и несчастный? И ищет себе кого-нибудь? – У Иви огромной рот, да и вообще черты лица крупные, и она долго тянет гласные.
– Вряд ли, – ответила Сара. И добавила, понизив голос: – Он говорил как-то, что его следующая цель – стать членом клуба высокого полета.
– Что, серьезно? Это ведь… ну то есть… когда двое делают это в самолете? – Голос Иви взлетел до октавы Мэрайи Кэри то ли от удивления, то ли от желания предложить себя в качестве партнера.
– Тише ты! И да. Сто процентов. Ты же его знаешь. Он такой, – шепотом ответила Сара.
Фу-у! Я молча молю Бога, чтобы он, пока занимается поддержанием нашего самолета в воздухе, добавил Сару и Иви к списку тех, кого стоило бы отправить в режим «Беззвучно». То есть я, конечно, не из тех ханжей, что думают, что секс в подростковом возрасте равносилен смертному греху или социальному самоубийству. С сексом у меня нет никаких проблем. Его в моей жизни вообще пока нет. Но если бы и был, то уж точно не в туалете самолета. Да кто в своем уме вообще захочет заниматься этим в таком тесном и грязном месте?
Я закрываю глаза и пытаюсь снова представить Марка. Но резкий голос Сары продолжает врезаться в мое сознание, как те дурацкие суперострые ножи, не требующие заточки, из рекламы магазина на диване: разрезают консервные банки, ботинки и грезы.
Поскольку воображаемый Марк, очевидно, не может составить мне компанию, остается лишь один способ заглушить главных сплетниц «Ньютон-Норд» и отогнать жуткие мысли об авиакатастрофе. Я достаю айпод из фиолетовой кожаной сумки, лежащей под сиденьем, распутываю наушники и включаю расслабляющую музыку. (Сейчас мне больше всего подходит Хэйвард Уильямс. У него голос – будто в блендере смешали сливочное масло и гравий.) Но, надевая наушники, я обнаруживаю что-то мокрое и липкое в волосах. Я хватаюсь за хвост, подношу его кончик к глазам и вижу комок виноградной жвачки.
Сзади раздается хохот, я оборачиваюсь – мальчишка лет семи в футболке с Баззом Лайтером злобно улыбается. Era мама мирно спит в соседнем кресле.
– Это ты?! – в ярости шиплю я и трясу своим хвостом.
– У-упс! – говорит парень и снова хохочет, как бесенок. Его толстые раскрасневшиеся щеки подпрыгивают, а светлые кудряшки стали влажными от пота.
Детей определенно надо добавить в список того, что я ненавижу. Полеты и детей. Несколько минут я дергаю волосы в разные стороны и пытаюсь аккуратно вытащить жвачку по кусочкам (одновременно благодаря родителей за то, что я единственный ребенок в семье), но становится ясно: несмотря на горящий значок «Пристегните ремни», мне придется встать с места и пойти в туалет.
Я не хожу в туалет в самолете. Это мое железное правило. А я стараюсь никогда не нарушать правила. (Это еще одно мое правило.) Потому что если уж мне суждено разбиться в лепешку, то никак не со спущенными трусами. Однако жвачка в волосах – это настоящее ЧП даже для меня, хоть меня в принципе мало волнуют мои пересушенные хлорированной водой непослушные каштановые кудри. Я аккуратно отстегиваю ремень безопасности, поглядывая на закуток бортпроводников, и быстро пробираюсь в туалет.
Я пытаюсь избавиться от сиреневого безобразия в волосах, а за стеной постоянно слышится негромкое хихиканье. Почему все ведут себя так, будто мы приехали в парк аттракционов? Да я бы предпочла лучше оказаться на «Титанике». Там хотя бы путешествовали с комфортом – с хрустальными бокалами и теплыми пледами.
Наконец последний кусочек липкой гадости извлечен, и можно выходить, правда, сначала приходится сразиться с раздвижной дверью, которая вцепилась в рукав моей толстовки. Я дергаю дверь, давлю на нее локтем, в конце концов мне удается освободиться, и я поворачиваюсь, чтобы выйти. В эту секунду самолет снова проваливается в воздушную яму, и меня вышвыривает из туалета, как ядро из пушки. Чьи-то руки ловят меня и спасают от удара головой об косяк. Я поднимаю голову и вижу, что удержаться на ногах мне помог Джейсон Липпинкотт.
– Зубрила! – Джейсон вспомнил самое идиотское из всех прозвищ, которые были у меня в средней школе. Он ухмыляется: – Веселенький полет, да?
Я делаю шаг назад.
– Вообще-то меня зовут Джулия. – Я стараюсь говорить максимально спокойно и поправляю край штанины, которая зацепилась за подошву кроссовки.
– Конечно-конечно, – отвечает Джейсон и делает жест рукой, пропуская меня вперед. – Только после вас!
– Эм-м… спасибо.
Может, он и правда понял, как сильно я хочу скорее оказаться в своем кресле с пристегнутым ремнем.
На пути к своему месту я замечаю, что все одноклассники уставились на меня. Потом раздается несколько сдавленных смешков, и вдруг хохот со всех сторон. Райан Линч, капитан команды по лакроссу «Ньютон-Норд», с дурацкой ухмылкой смотрит мне прямо в глаза. Сара возбужденно шепчет что-то на ухо Иви, глядя в мою сторону. Не понимаю, что происходит. Может, я не всю жвачку убрала из волос или испачкала ею лицо? Я хватаюсь за волосы и вдруг краем глаза замечаю какое-то копошение. Я оборачиваюсь и вижу, что Джейсон делает непристойные движения бедрами в мою сторону, подмигивая Райану. А Райан тянет к Джейсону руку, чтобы дать пять.
О господи! Нет! Они думают, что там, в туалете, мы были вместе! Клуб высокого полета и все такое. Они так думают, потому что Джейсон делает вид, что все так и было! Да как им только в голову могло прийти, что я захочу делать хоть что-нибудь вместе с Джейсоном Липпинкоттом! Да еще в самолете! Да еще в туалете! Я опять смотрю на Сару, она включила свой режим сплетницы на полную, и ее взгляд застыл на мне. Если знает она, то знают все, а значит, это только вопрос времени, как скоро слух дойдет до Марка. И я боюсь даже представить, до каких масштабов мутирует эта сплетня. Порой «Ньютон-Норд» превращается в огромный испорченный телефон.
Одно ясно точно: хороший, милый, добрый и умный Марк не захочет иметь со мной ничего общего, если узнает, что я была с Джейсоном в туалете самолета полуголая во время перелета через Атлантику. Джейсон перестал кривляться и теперь со смехом дает пять своим дружкам. Дает пять. Н-да уж. Сначала называет меня зубрилой, а потом делает вид, будто я развязно вела себя на высоте в девять тысяч метров! Все, что сейчас приходит мне на ум, – это развернуться и прошипеть: «Прекрати!»
Я плюхаюсь на свое место. Потом резко всовываю наушники в уши и ставлю максимальную громкость на айподе в надежде, что громкая музыка сможет заглушить обиду. Теперь я почти надеюсь на скорейшую авиакатастрофу.