«УмЧестьИСовесть@^: Женщины – для слабаков, не познавших прелести порно в жанре соцреализм.
Главнюк: Ты за результатами?»
Начальник, как всегда, не поддержал нашу пикировку. И он, честно говоря, меня пугал: если остальные ребята сохраняли хоть какую-то человечность, то в Главнюке, бывшем Григории Мелешко, этого практически не осталось. Один холодный разум. Я удивлён, почему он ещё не сбежал в сеть окончательно, оставив материальное тело умирать. Мотивация существа, которое ни в чём принципиально не нуждается, оставалась для меня загадкой.
– Да, за ними, – кивнул я. – Список готов?
«Главнюк: Да. Оперативники на местах проверили – они там».
Всего несколько имён и фамилий. В разных точках Союза – Ленинград, Томск, Берлин, Гданьск, Пловдив, Исламшехр… И целых два в Москве.
Я поискал информацию: этих людей ещё не поймали потому, что каждый из них находился под колпаком и на свободе был полезнее. Понадобится, например, каким-нибудь иранским басмачам взломать какой-нибудь сервер, обратятся они к скромному пареньку в Исламшехре – и готово: становятся звёздами круглосуточного реалити-шоу. Только зрителей обычно всего четверо, и сидят они не дома у телевизора, а в неприметном грузовичке на соседней улице.
– Спасибо, – поблагодарил я Главнюка.
Позади что-то зажужжало, и я увидел хромированный манипулятор, который приставлял к губам УмЧестьИСовесть@^ зажжённую сигарету.
– Перед тем как уйти, есть ещё одно дельце. У меня есть план, и мне нужна будет ваша помощь…
Палыч снова пил кофе, вперившись невидящим взглядом в столешницу.
– Есть информация, – я переслал ему список. – Надо брать. Всех разом.
– Хорошо, я свяжусь с регионами и дам команду на проведение операции. Но это несколько часов, не меньше.
– Да, я понимаю. И ещё нужно приказать, чтобы спецы отключили доступ к сети «из головы».
Палыч поморщился.
– Да знаю я, знаю! – раздражённо сказал я. – Да, половина всех взаимодействий в отряде на этом завязана, но что остаётся делать? Не умрут, покричат друг другу голосом.
– Ой, повыделывайся мне ещё тут! – взвился Палыч. – Знает он… – кружка с громким стуком опустилась на какую-то бумагу, оказавшуюся под рукой. По ней начало расплываться кофейное пятно. Впрочем, так же быстро шеф и успокоился. – Ты сам что делать собираешься?
– Участвовать.
– Кого будешь брать?
Я задумался и вызвал оба досье. Первый «москвич» был ничем не примечателен – покрытый татуировками юноша с угрюмым взглядом, простая шпана, вчерашний детдомовец из семьи репрессированных. Уже отсидевший срок по малолетке. А вот второй…
– Сектанта, скорей всего.
– Самое вкусное ухватил, – усмехнулся Палыч.
– И самое опасное, – возразил я.
– Добро. Можешь пока пойти отдохнуть. Тут тебе не налёт на базар. Готовиться надо вдумчиво.
– Да, насчёт этого. У меня есть идеи. И я хочу, чтобы их включили в план.
Ближайшие несколько часов я провёл в кабинете знакомого оперативника, скорчившись на небольшом диванчике и укрывшись синим солдатским одеялом, внешний вид и колючесть которого не менялись, наверное, уже лет триста.
Я открыл глаза и, вытянув голову, увидел, что тьма не рассеялась. За окном была глубокая ночь, лишь светились ярко фонари и неоновая наглядная агитация на соседнем здании. Внутри черепа зудел входящий звонок от Палыча.
– Подъём. Полтора часа до операции.
– Ты внёс мои коррективы? – поинтересовался я судьбой своих предложений.
– Да, будь по-твоему.
Я отключил звонок, широко зевнул и, с наслаждением потянувшись, снова отправился в подземелья – туда, где вокруг эскадрильи чёрных вертолётов суетились небритые техники в промасленных комбинезонах, роботы-погрузчики и прочая обслуга.
В раздевалке было шумно: у бесконечных рядов железных шкафчиков в сырой полутьме толкались, грубо шутили, громко хохотали и лязгали стальными конечностями полуголые шкафообразные Железные дровосеки. Это был единственный момент, когда заступающая смена имела возможность пообщаться с теми, кто уходил на выходной. Штурмовики надевали тяжёлую чёрную броню и царапали подошвами тяжёлых ботинок каменную плитку пола.
– О, здорово! – поприветствовал меня один из бойцов: выше на голову, с широченной челюстью и светлыми мягкими локонами младенца. – Это мы с тобой полетим?
– Ага, – я пожал ладони размером с совковую лопату: ему и остальным штурмовикам. – Скоро увидимся!
Поднявшись по длинной лестнице, где лампочки горели через одну, я очутился в арсенале.
– Чего изволите? – Фёдорыч, эдакий благообразный старичок-боровичок, меня узнал и заулыбался. Он стоял за деревянной стойкой, как на обыкновенном армейском вещевом складе, и, если бы я не знал, что у нашего старшины медалей до пупа и в теле железа больше, чем плоти, это показалось бы мне вопиющим нарушением правил безопасности, учитывая то, какие сокровища хранились за его спиной.
– Давай-ка мне «троечку», – назвал я номер класса брони.
– А может, «четвёрочку»? Сектанты вас там не плюшками кормить будут.
Я задумался и вспомнил «четвёрочку» – бронежилет с воротником, наплечниками и паховой пластиной, шлем, как у скафандра, щитки на руках и ногах, кевлар вместо ткани – практически скафандр.
– Нет, всё-таки давай «троечку».
– Ну, как знаешь, – поджал губы Фёдорыч и, пошевелив усами, полез куда-то под стойку.
Мне стало неудобно, что я пренебрёг его советом.
– Всё нормально будет. Я же и так бронированный.
– Бронированный не бронированный, а в туннеле всякое может быть. Газы, электричество, растяжки. Да и стрелять будут в упор, – я слушал ворчание завхоза и вспоминал того, кто недавно стал убийцей депутата.
Как его фамилия? Забыл уже, чёрт. Наверное, он был таким же. Прежнее поколение, родившееся во время войны и не заставшее мирного времени, вовсю хлебнуло лиха, но это сделало их не злыми, а наоборот. Те немногие окопники, кто уцелел в пекле Величайшей Отечественной войны, были добрыми. Очень добрыми. Ценили жизнь – каждый момент – и любили её беззаветно, какой бы она ни была.
– Чего ты? – Фёдорыч вырвал меня из размышлений. – Лицо у тебя какое-то…
– А… – опомнился я. – Прости. Задумался.
– Оружие какое?
– «Кувалда» и «Стечкин».
Завхоз на пару минут скрылся в бесконечных рядах огромных шкафов и, вернувшись, со стуком положил передо мной огромный двуствольный автоматический дробовик и массивный воронёный пистолет с длинным магазином. Оружие выглядело так, словно его слепили из стальных параллелепипедов – много острых углов, грубый необработанный металл и почти нулевая эргономика, но зато феноменальная надёжность и умопомрачительные ТТХ. Да и производить их можно было в огромных масштабах и буквально на коленке: как раз то, что нужно для большой войны. Есть некоторая ирония в том, что советская конструкторская школа смогла нормально развернуться только в таких условиях.
Коробки с патронами Фёдорыч вытащил из бездонных карманов старых камуфляжных штанов, но те, несмотря на уменьшение веса, всё равно отвисали едва ли не до щиколоток.
– Спасибо! – улыбнулся я завхозу и, собрав в охапку снаряжение, потопал к ближайшей лавочке – деревянной, отполированной десятками задниц.
Спустя ещё час я, облачённый в броню, вооружённый до зубов и посвящённый в план штурма, шёл по высокому тёмному туннелю в молчаливой компании «альфовцев». Сегодня дежурили уже знакомые мне по предыдущим операциям ребята. Все они – и так, как на подбор здоровенные – из-за тяжёлой брони выглядели натуральными Гаргантюа. Фёдорыч таки впихнул им всем «четвёрочку». Спорное решение: чёрт его знает, что там эти сектанты у себя в подземельях понастроили и понарыли, а если застрять в узком лазе или быть погребённым под завалом – никакая сталь не поможет. Впрочем, от огня в упор она защитит – это точно.
В сырой полутьме горели огоньки сигарет. Обычно весёлые и дружелюбные здоровяки сейчас, как и перед любой операцией, были мрачны и собраны. Хохмить пытался только самый молодой – тот, что отловил меня в раздевалке, но его никто не слушал. Остальной народ подобрался тёртый и потому немногословный. Гул прогреваемых двигателей вертолёта слышался издалека, но когда мы подошли поближе, тут же стих и вернулся к своему обыкновенному негромкому жужжанию.
Чёрный Ми-2028 перемигивался габаритными огнями и медленно вращал лопастями. Загрузились, не торопясь и не толкаясь, но споро и без задержек. Привычно так. Буднично. Я почувствовал отголоски боевого азарта.
Дурацкое чувство. Волнение усиливается, и ощущение это тягучее и туманящее разум. Но растёт и ширится оно лишь до тех пор, пока не прозвучит первый выстрел: тогда ожидание закончится – и настанет пора делать свою работу. Причём делать лучше, чем плохие парни с пушками по другую сторону баррикад.
Внутри вертолёта горело лишь аварийное красное освещение, в котором ничего нельзя было рассмотреть. Шелест и жужжание сменились свистом винта, набиравшего обороты. Я пристегнулся и откинулся на спинку кресла, рядом со мной тем же самым занимались бойцы – щёлкали пряжки, затягивались с шуршанием ремни, поскрипывало снаряжение, лязгало оружие.
– Готовы, – отрапортовал командир, безликий из-за шлема с затемнённым забралом. Вертолёт плавно поднялся вверх, и у меня в ушах застучали барабаны битвы. Не хватало музыки: в прошлой жизни такую обычно вставляли в фильмах, когда компания крутых ребят собиралась на задание. Что-то небыстрое, но ритмичное и очень тяжёлое, чтобы хотелось замедлить время: все замедленные моменты под тяжёлую музыку выглядят круто.
Я заговаривал сам себя до тех пор, пока не понял, что полёт уже почти закончился – в микроскопическом иллюминаторе проплыла ярко освещённая Останкинская башня, на вершине которой развевалось алое полотнище с серпом и молотом.
Голос пилота, прозвучавший в голове, лишь подтвердил эту догадку:
«Две минуты».
Спецы подобрались в предвкушении высадки.
– Надеюсь, никому не надо напоминать, чтобы доступ к Сети в мозгах отключили? – спросил я.
Никому. Чёрные фигуры молчали в ожидании команды на выход – как статуи. Статуи, готовые в любой момент ожить и сеять смерть.
– Пошли! – захрипел динамик на потолке. Аварийные лампы загорелись ярче и завращались, словно разбрызгивая по бортам и полу кляксы красной краски. Я вытянул длинный трос, прицепил карабин к поясу и собрался высаживаться – последним. Открылись люки, и спецназовцы с неправдоподобной для их комплекции быстротой начали выскакивать прочь. Я последовал за ними. Москва переливалась яркими огнями, но под нами расстилалось многокилометровое пятно абсолютной темноты, словно мы прыгнули в чёрную дыру.
Впечатление усиливалось из-за того, что это пятно окружала то и дело пускающая голубоватые разряды изгородь – как на набережной Москвы-реки. Лишь оказавшись на раскисшей из-за дождей земле и включив тепловизор, я увидел вокруг себя корявые силуэты деревьев. Вдали белело круглое строение с большими окнами, очевидно, старый вестибюль метро «Ботанический сад».
Спецы сразу же выстроились в боевой порядок и направились вдаль от станции – туда, где в земле зиял огромный провал, ведущий во тьму. Счётчик Гейгера возле него громко затрещал, что было неудивительно: тут куча металла, впитывавшего в своё время радиацию, как губка. Вокруг нас что-то шуршало палой листвой – скорее всего, ветер, но один раз в поле зрения промелькнула и пропала какая-то серая неясная тень, заставившая меня крепко вцепиться в дробовик.
В кровь поступало всё больше адреналина, а барабаны войны в голове звучали громче и ускоряли ритм. Мы спустились на дно старого туннеля метро, и бодро, но соблюдая осторожность и внимательно глядя по сторонам, двинулись вперёд. Спецы сперва старались не шуметь, но это было бесполезно: туннельное эхо усиливало каждый шорох.
Как же тут воняло! Мертвечина, гнилая вода, плесень и непередаваемый аромат отсыревающей штукатурки. С потолка капало, под ногами хлюпало, и чавкал мох. Туннель шёл под уклон, и туда, в темноту, тёк небольшой ручеёк. Отовсюду торчали куски арматуры, по земле змеились толстые кабели, ранее висевшие на стенах. Кое-где встречались небольшие обвалы, но в целом ничего особо ужасного. Один раз на путях встретились остатки баррикады, за ней обнаружился небольшой столик, пара стульев и железная бочка, изнутри покрытая сажей.
– Рации у всех включены? – спросил командир, и я, устыдившись, незаметно вставил в ухо гарнитуру.
Мы спускались всё дальше и дальше, как казалось, в самый ад.
– И чего их раньше не выкурили? – пробубнил рядом со мной тот самый молодой спец.
– Анекдот про неуловимого Джо слышал? – усмехнулся я.
– Ага. Вот только не пойму, у них правда там… – он сделал паузу и страшным шёпотом произнёс: – Троцкизм?
Я громко фыркнул, и командиру, повернувшемуся ко мне, не потребовалось поднимать забрало, чтобы я понял, как именно он на меня посмотрел.
– Нет у них троцкизма. Зато есть толпа идиотов. Инвалиды и ветераны войны собрались в одном месте и ударились в религию. Причём ударились, похоже, головой, потому как они против любой электроники, и, ходят слухи, что ещё и поголовно без причинных мест.
– Да ну! – не поверил боец. – Серьёзно, что ли?
– Совершенно, – кивнул я. – Правило такое. Искупление или что-то вроде. У них же от религии мозги набекрень. Вот и живут.
– Ого! – удивился сапёр – могучий мужик, шедший рядом со мной с полным рюкзаком взрывчатки. – Что же они там жрут?
– Да чёрт их знает, – пожал я плечами. – Сам удивляюсь. Иногда выходят на поверхность в костюмах химзащиты, подстрелят пару ворон, и назад. Смешные.
– Смешные не смешные, – вклинился в радиоканал командир, – а нескольких вояк уложили. Отставить базар, не в кабак идём.
В эфире стало тихо, лишь слышалось периодически потрескивание в гарнитуре. Да, сектанты в своё время смогли отстоять свою независимость: позиция была очень уж хороша.
Когда упали ракеты, на ВДНХ спаслось множество людей. И за то время, пока в стране и мире творился кромешный ужас, там появилось целое государство, которое вело успешные завоевательные войны с соседними станциями и обеспечивало себя всем необходимым за счёт трофеев. Оружие, патроны, топливо, консервы – всего этого было навалом в тайниках и схронах.
Во время проведения Большой Спасательной Операции в Москве ВДНХ стала длинной и болючей занозой в заднице новорожденного государства. Эмиссаров новосоветского правительства встретили пулями, приняв то ли за мутантов, то ли ещё чёрт знает за кого. И после этого практически в центре радиоактивных руин Москвы развернулась новая война – подземная. Она была короткой – всего пара недель, но очень насыщенной. Встречалось всё: и позиционные бои, и внезапные рейды, и ловушки а-ля Вьетнам, хитроумные и коварные. Тем не менее, несмотря на упорное сопротивление, полноценно противостоять могущественной империи маленькая, но очень гордая станция не могла – ресурсы не те.
Входы залили бетоном, а туннели и технические проходы взорвали, оставив жителям лишь один выход на поверхность – через ботанический сад, в котором, по слухам, творилось странное и часто пропадали люди.
ВДНХ сдалась непокорённой: лидер был разумным человеком и предпочёл обойтись без лишних жертв. Жители покинули станцию и растворились среди нового мира, а новая власть оставила её практически нетронутой – совсем не до того было – повсюду шла большая война, уже названная Величайшей Отечественной. И вот спустя десятилетия подземелье приняло новых постояльцев – секту скопцов. Они были, в принципе, ребятами мирными. Пара погибших милиционеров, забредших не туда, и неудачная военная операция, когда проблему попытались решить наскоком, – не в счёт.
Сектанты никому не докучали, молились, постились, отрезали гениталии и дальше зоны отчуждения вокруг ботанического сада не выходили. Словно и не было их на белом свете. Старейшина провозгласил принцип невмешательства в дела внешнего мира, и это было просто здорово: если человек сам додумался отрезать себе кое-что важное ради некоего божества, ему нечего делать в обществе. Главная причина, по которой власти закрывали глаза на их существование: штурм напичканной ловушками станции обошёлся бы слишком дорого при сомнительной выгоде от уничтожения нескольких двинутых кастратов. Так что если бы в их ряды не проник подозреваемый в организации убийства целых двух депутатов, то вымерла бы секта сама через пару десятков лет.
Тут повсюду виднелись следы былых боёв – баррикады, щербины от пуль на металле и бетоне. Да, перестрелка в здешней тесноте – это, конечно, страшно…
– Что-то тихо, – пробурчал командир. Мои барабаны били с совершенно диким ритмом, сердце стучало им в такт, ладони потели, а кровь кипела. Палец на курке зудел, чёрт на левом плече умолял выстрелить хоть куда-нибудь – просто в черноту туннеля. Тепловизор показывал впереди какие-то неясные тепловые пятна, но нельзя было с уверенностью сказать, что это именно люди, а не…
Вспышки!
Звуки выстрелов в закрытом пространстве больно бьют по ушам. Я бросился прямо в ручей подо мной и вжался в пористый склизкий бетон, вонючая ледяная вода накрыла меня с головой.
Бойца из головного дозора сразу же опрокинуло на землю сверкающими пунктирами трассеров, и кровь его в тепловизоре засветилась, как стереотипная радиоактивная жижа в каком-то кино. Остальные отреагировали мгновенно: залегли и открыли огонь из своих чудовищных автоматов.
Нас поймали профессионально: подпустили на максимальное расстояние и вжарили из трёх-четырёх стволов, включая, судя по звуку, тяжёлый пулемёт. Пальба слышалась отовсюду – спецы мгновенно сориентировались и вовсю давили укрепление.
Откатившись в сторону и кое-как прицелившись, я увидел, что впереди, за баррикадой из стальных рельс, нагромождённых поперёк туннеля наподобие решётки, вспыхнули первые два взрыва. Громкие хлопки гранат высветили человеческие силуэты, над моей головой прокатилась жаркая волна, рядом с ухом прожужжал мелкий осколок, загремели упавшие рельсы.
«Альфа» быстро перехватила инициативу и пошла в атаку, не прекращая стрельбы. Я поднялся и, пригибаясь, последовал за ними, жалея, что не послушал совета Фёдорыча и не взял «четвёрочку».
Взрыв!
По шлему застучали мелкие камешки, в руку и грудь ударили осколки. Не страшно. Яркая вспышка ослепила мой ПНВ, но я увидел, как, нелепо взмахнув руками, упал ещё один боец из авангарда. Я не понял, кто это был, видел лишь тёмный силуэт, у которого, кажется, не хватало ноги.
– Свалите нахрен! – заорал пулемётчик, и в тот же миг пространство перед ним очистилось: все мгновенно залегли. Грянула длинная очередь, три ствола выплюнули свинец, гильзы застучали по стенам. В воздухе стало душно от раскалённого металла.
Эффект оказался таким же, как если бы в муравейник вставили стальной прут и как следует им поворошили. Утяжелённые пули сминали всё на своём пути, прошибали стальные перегородки, дробили камень и выкашивали защитников баррикад.
Пока пулемётчик прижимал сектантов, остальная группа получила шанс опомниться и снова ринуться в атаку. Едва стихли выстрелы с той стороны, мы снова поднялись и, поддерживая друг друга огнём и хриплым матом, бросились вперёд. Невероятно, но на той стороне ещё остались живые: по нам снова стреляли. Вдалеке на станции завыла сирена. Я перемахнул через баррикаду следом за парой бойцов из авангарда. Жажда действия и адреналин гнали меня к цели вопреки здравому смыслу, кричавшему, что не стоит лезть на рожон.
Я заметил покорёженный древний пулемёт ДШК, когда по нам снова открыли огонь.
Бойцы остановились, заслоняясь могучими бронированными руками от пуль, словно по ним стреляли горохом мальчишки. Свинцовое угощение, заготовленное для нас, ударялось о бронепластины, искрило и, тонко взвизгивая, рикошетило по сторонам. Защитники успели отступить и перегруппироваться – вот чёрт! – дальше по туннелю огрызалась ещё одна баррикада, а места, чтобы спрятаться от пуль, не было совершенно. Кто-то вскрикнул: боец позади меня запрыгал на одной ноге, стараясь избавиться от огромного медвежьего капкана.
Снова ударил пулемёт, впереди взорвалась ручная граната, и о мою броню снова лязгнул осколок. Я залёг за грудой камня и металлического хлама, по которой беспрестанно палили защитники. Рядом со мной, присев на колено, стрелял командир. По нему палили тоже – и достаточно метко. Его шлем три раза взрывался снопом искр, и лишь на четвёртый он упал на землю, обхватив голову руками, и громко взвыл, забыв отключить рацию.
– Медик! – завопил я во весь голос, подбежав и перевернув командира, но тот меня прервал.
– Отставить медика! Всё в порядке! Прижимаем и прорываемся!
Я инстинктивно наклонился, услышав громкое шипение – и вовремя – над моей головой пронёсся заряд из древнего гранатомёта. Он взорвался где-то позади нас, в рации раздался громкий вопль – судя по всему, последний. Пулемётчик работал без перерыва, его трёхствольный «дегтярёв» с ленточным питанием выплёвывал пули сотнями, но в огромном коробе за спиной боезапаса было ещё предостаточно. Когда оружие начинало с характерным отрывистым звуком «плеваться», боец приседал, окуная перегретые части в ручей, и стрелял дальше. Поднятый пар от ручейка из-за постоянных вспышек окрасился ярко-оранжевым, как будто в туннеле объявилось привидение.
– На счёт «три»! – командир решил прорываться, и я, зарычав для пущей храбрости, приготовился покидать своё убежище. Это трудно, очень трудно, с психологической точки зрения, но надо себя заставить.
Командир дал команду, и мы грянули – все одновременно, стараясь подавить чёртову баррикаду. Бог с ними, с автоматами – это обычные древние «калаши», но вот РПГ и пулемёты – штука однозначно неприятная.
– Щас я им оторву всё, что осталось! – мой знакомый выругался и вырвался вперёд, но внезапно споткнулся, провалившись ногой в какую-то яму. Он кричал, ужасно кричал, но времени помочь совершенно не было: бежать, бежать, бежать, несмотря на шквальный огонь.
Пули больно бьют в грудь и отбрасывают назад, хлопки ручных гранат оглушают. Бронежилет пробит как минимум в двух местах, но подкожные пластины сдержали удар. Я растратил весь боезапас, нырнул в укрытие, запнувшись и растянувшись на бетоне, торопливо перезарядился и продолжил стрелять, но абсолютно не видя противника. Хаос. Полнейший хаос.
В конце концов наш свинец возобладал над их свинцом – и бой закончился. Резко: так же, как и начинался… Я посмотрел на часы. Три минуты. Всего три минуты, в которых уместилась целая жизнь. Я был разгорячён и промок из-за чёртового радиоактивного ручья, наверное, поэтому меня и заколотило, словно в лихорадке.
Мы осторожно двинулись, оставив позади медика. Больше не было никакого сопротивления, лишь приближавшийся с каждым шагом вой тревоги на станции.
– Осторожно! Под ноги смотрите! – напомнил командир, небезосновательно опасавшийся мин и прочих ловушек возле очередной баррикады. – Мелкий, ты как там? – спросил он у моего знакомца, которого сейчас перевязывал санитар.
– Нога, – прошипел он. – Хрень типа волчьей ямы. Всё в мясо.
– Не ссы, вернёмся – новую тебе сделаем, ещё лучше.
На занятой нами позиции валялись разорванные и почерневшие от огня трупы. Они были изрешечены осколками и пулями, которых мы не жалели во время атаки.
Один из сектантов лежал на животе, вытянув руку в сторону станции, только ноги его остались у баррикады, а тело – в десятке метров от неё. Рядом с помятым РПГ нашёлся ещё один, словно надкушенный динозавром с разных сторон.
Пулемётчик усмехнулся:
– Моя работа.
– Ого. А я думал, что при попадании остаётся дырка поменьше… – пробурчал я больше для себя, рассматривая раны диаметром с голову, но спецназовец воспринял это на свой счёт и рассмеялся.
– Это ещё ничего. Обычно вообще не остаётся достаточно тела, чтобы оценить размер дырки.
Вся баррикада была в круглых пулевых отверстиях.
Они накладывались друг на друга, образуя странные узоры, в которых угадывались очертания лиц и животных. Поодаль, рядом со стеной и очередным трупом валялся протез ноги – простой, деревянный, без какой-либо электроники.
Я просмотрел туннель во всех возможных диапазонах: от ультрафиолетового до инфракрасного и теплового, – и заметил несколько тоненьких ниток, которые вели к связкам гранат, висевшим на потолке в старых авоськах.
– Вот тебе и новый год… – сказал командир, тоже заметивший ловушки. – Ступаем осторожно! Всякие дощечки, картонки и прочую хрень не топчем!
Барабаны в моей голове, успокоившиеся во время боя, снова начали громкую отбивку. Впереди показалось красноватое свечение – дошли. Вот только почему так тихо?
– Стоять! – фальцетом завопил мегафон, и мы моментально рассосались по туннелю так, словно там никогда никого не было. Я упал за большой кусок бетона, вывороченный из стены неведомой силой.
– Ни шагу дальше! Уходите, или мы взорвём туннель! – от голоса хотелось смеяться: говорил он грозные вещи, но произношение делало их похожими на передразнивание.
– Майор Иванов, КГБ! – закричал я. – У вас находится опасный преступник! Выдайте его, и никто не пострадает!
– Иванов? – переспросил переговорщик. – А не тот ли ты Иванов, что под Белградом меня к расстрелу приговорить хотел за пачку сербских сигарет?
– Нет! Я другой.
– Да все вы там… Уходи, майор! И людей своих забери! С Дону выдачи нет! А не то все тут поляжем!
– Поляжем! – пообещал я. – Но вы к богу своему не попадёте!
– Чего это не попадём?
Я нервно хихикнул – голос меня забавлял.
– Потому что бог вас не примет с работающим железом в теле. Я прав?
– Наше железо давно неактивно, нехристь! – уверенно сказал сектант.
Я молча вытащил из кармана небольшую алюминиевую коробочку с антенной – простейший приёмо передатчик всего с одной кнопкой, что-то вроде древнего Wi-Fi роутера – и примерился к расстоянию. Вроде должно добить даже с учётом экранирования. Советская техника, она такая. Нажать на кнопку и подождать полминуты.
– Чего молчишь, нехристь?! – гневно пищал сектант. – Мы вас не звали! Пошли вон, а не то всё взорвём.
– Сейчас-сейчас! – отозвался я и подмигнул командиру спецотряда. – Сейчас всё будет.
Негромкий вскрик не был усилен мегафоном, но всё равно оказался хорошо слышен в тишине туннеля, прерываемой лишь журчанием ручейка.
– Как вы это сделали?! Его же отключали! В голову ко мне влезли, ироды! – испуг в голосе стал просто музыкой для моих ушей.
– Мы отключим всё обратно, если выдашь нам Ионо! Давай сюда этого сраного литовца – и мы уйдём! В противном случае вам не яйца, а головы придётся друг другу отпиливать!
Недолгое молчание, переговоры вполголоса, несколько негромких восклицаний.
– Ждите! – от волнения голос переговорщика стал ещё выше, хотя это, казалось, было невозможно.
– Пищит, как дочкина игрушка, – тихонько сказал пулемётчик, вызвав серию смешков.
Примерно через десять минут послышались вскрики и гомон голосов. Отряд оживился, и я, подняв голову, увидел, что к нам движется целая делегация.
Десяток нездорово пухлых бородатых мужиков в поношенной форме Новосоветской армии возглавлял колоритный седобородый старик с безумными глазами, одетый в самодельную чёрную рясу с погонами капитана. Вместе с ними был ещё один человек – в классической синей робе заводского рабочего. Его руки связали за спиной, а на голову зачем-то нацепили мешок.
– Сюда идитя! – сказал капитан в рясе, пройдя половину пути. – Без оружия!
– Только без глупостей! – предупредил я и, оставив дробовик, пошёл навстречу.
– Вот он! – старик улыбнулся, обнажив все свои три гнилых зуба. – Забирайте и идите! Идите!
Сопровождающие толкнули Ионо мне под ноги, тот упал на колени и застонал.
– Ну вот. «Выдачи нет, выдачи нет», – передразнил я, с нескрываемым удовольствием наблюдая за тем, как перекосило от злости лицо сектанта. – Сейчас я заберу его – и мы с отрядом пойдём на выход. Делать подлянки и стрелять в спину не советую: это может плохо кончиться.
– Да не будем, не будем! – запричитал старейшина. – Только железо отключи. Не по-христьянски это.
– А стрелять первыми, значит, по-христьянски? – я угрюмо взглянул на старика.
– А стрелять – по-христьянски! – уверенно повторил мои слова священник. – Сами живёте без бога и другим не даёте, черти краснопузые! Давай уже! Забирай этого… хакера! – последнее слово он произнёс как ругательство.
Я помог Ионо подняться на ноги и снял мешок для того, чтоб посмотреть на его рожу. А ну как старик меня обмануть решил?
Да, это был он. Хенрикас Ионо – белобрысый тридцатилетний мужик с арийскими чертами лица и голубыми глазами, которые смотрели с холодной ненавистью и презрением.
– Лабвакар, – оскалился я.
– Это по-латышски! – вскинул голову хакер.
– А мне плевать, – я передал по рации, что мы готовы выступать.
Отряд выстроился для прикрытия тыла. На обратном пути мы забрали сапёра, санитара, двух раненых и одного «двухсотого».
Бойцы взвалили на себя товарищей, которые из-за наркотика тихонько пели песни и хихикали, а командир без слов взял на руки тело погибшего. Нас никто не преследовал, и тишина туннеля нарушалась лишь воркованием накачанных наркотиками бойцов да ручейком, который уже не воспринимался на слух.
Люди старались не смотреть на погибшего, но я знал, что это лишь до окончания операции. Когда они доберутся до базы, закончат дежурство и вновь станут обычными людьми, чувство потери навалится, как груда металла, упавшая с небес. Друзей терять всегда тяжело, а в таких отрядах служили только друзья.
Командир внезапно остановился и повернулся к сапёру, когда мы отошли метров на пятьсот:
– Как там? Не пора?
– Да, наверное, пора, – пожал плечами сапёр после двухсекундного раздумья, и земля содрогнулась. Старые туннели встряхнуло, чугун застонал и заскрипел, а бетонная крошка посыпалась нам на головы. Отряд обдало волной горячего воздуха и пыли, от которых я инстинктивно закрылся рукой. Несколько раз громко чихнув, я протёр глаза, сняв предварительно перчатки – чёртова пыль!
– Ну, вот и всё, – жёстко резюмировал командир, оглянувшись на завал. И повторил уже тише, словно для мертвеца у него на плече: – Мы отомстили.
А я покосился на Ионо и подумал, что лучше б ему оказаться тем самым хакером, которого мы ищем. В противном случае вина за смерть офицера «Альфы» целиком ляжет на меня.
– Куда его? – спросил, оторвавшись от старомодной бумажной книги, молодой и щеголеватый дежурный офицер. Он уставился на Ионо, которому вкатили конскую дозу снотворного и немножко прооперировали. Два санитара везли хакера на каталке следом за мной.
– В «бункер».
– Распишитесь! – отчеканил лейтенант и кивнул на стойку. Там, рядом с новенькой офицерской фуражкой с красным околышем и звёздочкой, лежала заляпанная предыдущими прикосновениями считывающая пластинка. Я с некоторой брезгливостью приложил к ней большой палец и дождался, пока загорится зелёная лампочка.
– Проходите! Камера номер три! – дежурный снова углубился в чтение устава и более не обращал на нас внимания.
«Явно чей-то знакомый или сынок», – подумал я. Крепкий, молодой, здоровый, с зализанными воском волосами и отвратительно упитанный. При виде него во мне проснулся праведный гнев, из-за которого приходили на ум слова, которыми любили бросаться при виде несправедливости уцелевшие фронтовики: «В окопы бы тебя, сукиного сына!»
«Бункер» представлял собой тесную допросную камеру, обшитую стальными листами двадцатисантиметровой толщины. Ничего лишнего: только два прикрученных к полу стула, стол следователя и убранные за грязное бронестекло лампы под высоким потолком. Никакой связи с внешним миром: полный информационный вакуум.
У входа санитары расстегнули ремни, удерживавшие Ионо на каталке, и с кряхтением занесли этого недоделанного арийца в допросную. Они пообещали, что сейчас введут препарат – и через десять-пятнадцать минут клиент будет готов к разговору, на что я попросил их особо не торопиться и ушёл пить кофе.
Спать хотелось ужасно: ночь выдалась бурная – и мой несчастный организм, стоило ему оказаться в тепле и спокойствии, тут же настойчиво потребовал пойти и отключиться минут на шестьсот. Первые пять минут я провёл возле кофемашины, которая хрипела, трещала, тряслась и стонала, как будто не кофе варила, а собирала на конвейере танки.
Синтетическое пойло оказалось ожидаемо мерзким. Его не спасал даже искусственный молочный порошок – на языке постоянно чувствовался привкус соды. Не знаю, из-за чего он там появлялся и какие реакции происходили в моём организме после попадания этих ядохимикатов внутрь, но напиток чертовски бодрил.
«Интересно, где его производят?» – подумал я и, взяв полупустую упаковку со странными рыжими кристаллами, похожими на сахар, прочёл: «Брянский завод консервации и минеральных удобрений». Это многое объяснило.
В голову настойчиво лезла дурацкая картинка, где на бескрайних кофейных плантациях Брянщины вкалывали измождённые негры, а какой-нибудь злобный помещик, словно сошедший со страниц поэмы Некрасова, в это же время тащил к себе в барский дом для угнетения чёрных девок в сарафанах и кокошниках. Красота.
«А ведь забавно получается», – поглядел я на бурую вязкую жижу. Я никогда не пробовал в этой жизни настоящего довоенного кофе. Может, он на самом деле совсем другой. Может, этот кофе намного лучше. Может, память моя, на самом деле, вся целиком создана и срежиссирована тут, как говорится, «в кровавых застенках КГБ». Впрочем, нет, о таком лучше не думать. Недосып рождает в голове странные мысли и ассоциации.
Когда я вернулся и захлопнул за собой тяжёлую стальную дверь, Ионо уже пришёл в себя и сидел, прикованный к стулу несколькими парами усиленных наручников, больше похожих на древние кандалы. Синяя роба лишь усиливала классический образ киношного каторжника, не хватало лишь чугунного шара на цепи.
– Поговорим, – я поставил два стаканчика с кофе на стол.
– Вы принесли мне кофе? – удивился хакер.
– Размечтался, – оскалился я. Разговор предстоял очень долгий, и мне не хотелось бегать по Лубянке туда-сюда в поисках допинга.
– Что вы со мной сделали? – спросил Ионо, косясь на свои руки.
– Обезопасили, – я злорадно ухмыльнулся. – Так! Давай определимся сразу. Сотрудников у нас мало, должность хорошего полицейского постоянно вакантна, поэтому с тобой будет говорить только плохой.
– Итак, – я спроецировал голограмму с загруженным личным делом Ионо и начал пролистывать материалы, – тебя разыскивали за взлом базы продовольственных карточек, махинации с талонами на бензин и мебель, а также – ай-яй-яй – с очередями на квартиры и машины.
– Доказательства? – изогнул бровь Ионо.
Настал черёд удивляться мне.
– А с каких пор нам нужны доказательства? И не перебивай, будь добр, я не хочу переходить сразу к части, где тебя избивают в кровь… Так вот, кроме всего сказанного, в твоих золотых руках и остальной тушке мы нашли множество самодельного «железа»: от запрещённых передатчиков до оружия. Но это всё, – я немного театральным жестом «схлопнул» голограммы, – полная фигня в сравнении с главным, дорогой товарищ. На этот раз ты влип по-крупному. Я готов выслушать, как ты организовал убийство двух депутатов.
Каменное бесстрастное лицо Ионо на миг вытянулось, но он быстро водворил на место прежнюю постную рожу. Я включил в левом глазу тепловидение, чтобы увидеть, когда он соврёт, и прищучить.
– Я жду, – напомнил я о своём существовании через полминуты напряжённого молчания. Хакер сверлил меня взглядом.
От него очень плохо пахло: сказывалась жизнь в метро, а из-под не до конца застёгнутой робы виднелись уродливые металлические разъёмы с проводами.
Похоже, этот засранец очень ценил свою морду: все аугментации были скрыты под одеждой.
– Я не убивал их, – осторожно заявил Ионо. Видимо, опасался, что это была ловушка.
– Верно, – кивнул я, ухмыляясь. – Ты – нет. Понимаешь, о чём я?
– Нет! – ответил хакер намного увереннее, а я едва не расплылся в торжествующей улыбке. Вот он. Попался. Его нос, щёки и подмышки немного нагрелись. Этого не случилось бы, говори он правду.
Я отпил немного из стаканчика. Хотел посмаковать, но понял, что это была дурацкая затея.
– Ты врёшь мне, – спокойно сказал я, грозя хакеру пальцем. – И если не хочешь, чтобы я перешёл к форсированным методам допроса, советую начать говорить. Чем меньше ты отнимешь у меня времени, тем больше у меня будет желания походатайствовать за тебя перед судьями.
– Так ты хочешь повесить на меня тех двоих и выбить признание? – кривая усмешка прорезалась на бледном высокомерном лице. – Тогда действуй, чего ты ждёшь? И о каком ходатайстве вообще может идти речь, о замене расстрела в голову расстрелом в сердце или пожизненной урановой каторгой? Хрен тебе, а не признание.
Недурно, даже очень.
– Допустим. Но если я неправ и ты невиновен, то попробуй доказать мне это.
– Что-о? – удивился Ионо. – Это ты меня выдернул и плетёшь какую-то чушь про депутатов, о которых я и слыхом не слыхивал. Вот ты и доказывай.
Врёт, сукин сын. Совершенно точно врёт. От рассинхронизации зрения немного кружилась голова, но я отчётливо видел честнейшее лицо с печатью лжеца – специфическим красно-синим тепловым рисунком, похожим на тест Роршаха.
– Ты забыл, что находишься немножечко в КГБ, – усмехнулся я. – И тут презумпция невиновности не работает. Что ж, если хочешь, чтобы мы ничего не доказывали, давай поступим проще: я звоню в ОБХС, оттуда приезжают ребятки и после «птицы-тройки» тебя расстреливают. На всё про всё – пять дней. Правосудие, как обычно, будет скорым и безжалостным, а ОБХСники мне даже коньяк поставят. У них-то давно на тебя зуб.
– Чего ты хочешь от меня, я не могу понять?! – ощерился хакер. – Не знаю я ничего ни про каких депутатов. Поймал – и ладно. Отправляй к ОБХС и пей свой коньяк, только голову не морочь!
– Врёшь! – прикрикнул я. – Не думай, что я не вижу! Вся твоя электроника деактивирована, ты больше не можешь контролировать себя, как раньше! Не зли меня! В твоих интересах доказать, что я неправ. Если не ты – то кто?
– Я. Ничего. Не знаю.
Со вздохом сожаления я засучил рукава и неторопливо, наслаждаясь моментом, зашёл за спину подозреваемого. Тот делал вид, что мои маневры его не пугают, но обмануть не мог: участившийся пульс и мелкие капельки пота говорили сами за себя.
– Что может сделать мощный шокер с твоим «железом»? Оно рассчитано на перегрузку?
Я поднёс костяшки кулака к металлической спинке стула и постучал. Ионо дёрнулся.
– Ну? – спросил я перед тем, как долбануть подозреваемого током. – Последний шанс нам с тобой поговорить нормально.
Хакер упрямо молчал. Напряжённый, приготовившийся к удару.
– Как хочешь, – я пожал плечами и хотел подать ток, но Ионо вскрикнул:
– Стой! Стой-стой! Я всё скажу, ладно? Только давай без тока!
Отступая назад, я чувствовал даже некое разочарование. Как будто у ребёнка конфету отняли.
– Итак, – я сел на своё место. – Говори.
Ионо пожевал губами.
– Для начала… Я не убивал тех депутатов. И я вообще к этому делу никаким боком. Правда.
Не врёт, чёрт его побери. Но нужно держать ухо востро.
– Если я расскажу всё, что знаю, ты можешь гарантировать мне послабления?
Я едва сдержал глупую шутку, вроде: «Тебя, я гляжу, и так послабило».
– Смотря, что ты натворил и насколько можешь мне помочь. Учти, ты не спрячешься за хитрыми формулировками. Мне нужна конкретика.
– Да-да, это понятно. А мне нужны гарантии.
Ты глянь – ещё и торгуется, стервец.
– Гарантии есть. Я смогу уговорить заменить тебе расстрел пожизненным. А принимая во внимание, что ты хороший специалист, никто не станет тебя гробить в шахте. Ты же работал в Каунасе на одном из филиалов «Электроники», верно? Ну вот и будешь кодить или паять в какой-нибудь шарашке. Всё зависит от информации. Дай мне что-нибудь.
Ионо задумался на пару секунд.
– Ладно, согласен. Я, правда, солгал сначала. Как-никак, с вашим братом лучше отрицать всё, вплоть до собственного существования, а то все свои висяки свалите.
Я кивнул:
– Продолжай, – с другим подозреваемым можно было бы поиграть в справедливость, но Ионо был тёртым калачом и знал о методах Конторы не понаслышке.
– Я слышал про убийство депутатов. И кое-что ещё. Понимаю, что сказанное будет выглядеть как бред, но об этом вся Сеть шумит.
– Вся Сеть? – я скептически приподнял бровь. – Что-то я нигде ничего не слышал.
Ионо усмехнулся:
– Я говорю не о вашей Сети, а про Айсберг. Ты должен был слышать о нём.
О, да. Я слышал. Ещё как слышал. По слухам, последнее место в мире, где обитала настоящая свобода и анонимность. Это была не официальная сеть Союза, созданная для регулирования плановой экономики и предназначенная для передачи информации между серверами министерств, а нечто другое, похожее на старый добрый Интернет, только доступный лишь единицам. Там, разумеется, работали наши сотрудники, но они, в основном, просто собирали информацию, так как поймать кого-либо, умеющего шифроваться, было очень непросто.
– Да, слышал, – подтвердил я. – И что же там говорят?
– Какое-то время назад пропал один из наших. Его ники: Унгерн, Чёрный барон и, реже, Тевтонец. Перед исчезновением он говорил, что познакомился с каким-то крутым специалистом, который обещал его многому научить. Таких, мол, никогда не встречал, очень умный мужик. Чтоб ты понимал, гражданин начальник, Унгерн сам был одним из лучших, хвалил кого-то очень редко, и потому такая характеристика из его уст очень впечатляла. С тех пор пропало ещё несколько спецов. И кто-то, я не знаю кто, сделал практически невозможное: сумел хакнуть базу БАМа.
– БАМа? Того самого?
– Не того, который железная дорога, а того, который крупнейший в Айсберге магазин запрещённых штуковин. База была децентрализована и запрятана глубже некуда. Несколько десятков мелких серверов по всему Союзу, сотни физических носителей, специально написанные протоколы шифрования, ключи у разных людей, прокси чуть ли не через сотые руки, – и кто-то всё это расковырял за пару дней.
Увлекательно рассказывает, сукин сын. И не врёт.
– Мы прозвали его Разум. Пытались пообщаться, но он груб и неразговорчив. Кроме того, выйти на него очень сложно. Я знаю, почему Контора ищет хакеров: слухами земля полнится. Депутатов убили чужими руками, взяли людей под контроль через боевые имплантаты. Кроме него, никто не сможет это сделать.
Я всматривался в лицо Ионо, стараясь найти хоть малейшие признаки лжи, – и не находил.
– Хорошо. Давай только уточним некоторые детали…
Я гонял хакера по его показаниям, задавал уточняющие вопросы, пытался подловить на несоответствии или лжи, иногда кричал и угрожал, пару раз всё-таки ударил его шокером, но это всё было бесполезно. Ионо не лгал.
Когда я вызвал перед глазами часы, то обнаружил, что прошло очень уж много времени с момента начала допроса. В «бункере» воздух стал серым от табачного дыма, а к первой паре стаканчиков кофе прибавилось ещё две. Стол был перепачкан коричневыми мокрыми липкими пятнами, а Ионо окончательно измотан.
– Ладно. Сейчас тебя отведут в камеру.
– Мы же договорились? – спросил хакер настороженно.
– Да, – соврал я. – Я поговорю с твоей «тройкой». Можешь быть свободен. Работай хорошо – и, может быть, даже заслужишь амнистию.
Покинув бункер, я направился к кофемашине. Поскольку я засыпал прямо на ходу, кофе хотелось колоть внутривенно. Рядом с ближайшим аппаратом уже кучковались ребята из отдела – такие же помятые.
– Ну что? – спросил наш альфа-самец Вадик, высокий, плечистый и курчавый. – Сознался?
– Не-а, – я занял очередь к тарахтящей машине.
– А чего так? – удивился коллега. – Мой, вон, сознался, – оскалился он.
– И мой тоже, – поддакнул молодой человек, только недавно «воскрешённый» взамен утилизированного предшественника.
– Как это так: у всех сознались, а у тебя – нет? – хохотнул Вадик. – Хочешь, я его… того?
– Не, не надо, – покачал я головой, устанавливая кружку под струю кофе. – Я сам как-нибудь. Того.
«Альгвазилы хреновы».
– Ну, как знаешь.
Кофе не принёс облегчения. Я прислонился к стене, закрыл глаза и простоял так несколько минут, пока не вздрогнул, поняв, что выключаюсь.
Нельзя. Нельзя. Надо пойти к себе в кабинет, отрапортовать Палычу о зацепках и продолжить заниматься делом. Побегать по Москве, пострелять во всяких врагов народа – и сонливость сама уйдёт.
Возле моего кабинета топтался незнакомый тип в серой милицейской шинели со сверкающими медными пуговицами. Я прошёл мимо, обратив на него внимания не больше, чем на предмет мебели.