Весь мир вращается вокруг женщин! И мы кстати тоже. Да я куда ни посмотрю, всюду мужиков вижу. Как они туда-сюда носятся. Кто с цветком бежит по эскалатору, кто в телефонной будке стоит, чуть не рыдает, кто в очереди. Да с нами что хотят, то и делают!
Да мы ночами не спим! Как вообще на работу ходим, не знаю. Откуда только силы берутся? А как вечер так бежим с ними в театр, или в концерт и сидим там с одними мыслями. Доколе? Да мы не понимаем, что там за беготня за такая. Что за прыжки?
Мы-то сели в грузовик в Михин да в лес приехали. И сидим там на пнях, на природу смотрим, на муравейники. Много ли надо? Костер развели, песни попели.… Вот она, жизнь! Потом в палатку легли и лежим, разные истории рассказываем, детство вспоминаем. И сердце сжимается, и плакать охота.
На утро встаем родные такие.… Так бы жили в лесу, если б не завод. А из-за женщин приходится на сцену смотреть, когда жрать охота и сил никаких нет! Я как-то пришел с дамкой в театр, думаю, отдохну хоть, забудусь. Сели с ней, сидим, а народ кругом, дамы в воротниках и с биноклями. Возле меня присела одна, веером машет, будто ей жарко. А у самой шляпа на голове чуть ли не с перьями и перчатки до локтей.
Я сижу, и интересно мне стало. Мужчины при бабочках, кто с тростью, кто в очках. И волосы чем-то намазали, они аж блестят. И платки достают и лица промакивают, будто из ванны только что вышли и дамок своих усаживают, а те программки читают и по сторонам поглядывают. А кругом красный бархат, люстры качаются, светильники горят и запахи такие, что голова кругом!
А мне жрать захотелось, как никогда! Что ж, думаю, я котлет-то с собой не понабрал? Можно сказать, впервые бы в жизни поел сидя в кресле. Да еще среди женщин, которым без конца жарко. Так они стали воротники с себя снимать. Я смотрю и глазам своим не верю! И это в нашей стране!
А они сидят с голыми спинами и хоть бы что! И не стыдно! А я не пойму, как такое можно шить? На каком предприятии? Да это уму не постижимо!
– Товарищи женщины! – говорю я, как можно громче. – Немедленно наденьте свои воротники!
– А что такое? – разнеслось по залу. – В чем дело?
Тут свет начал гаснуть, занавес поднялся, музыка заиграла, а я сесть не могу.
– Товарищи! – говорю я, обращаясь к мужчинам. – Вы посмотрите, как велико влияние фальшивых буржуазных свобод! В кого они превратили наших женщин?
Тут артисты выскочили, прыгать давай, скакать, а мне разве до них?
– Мы не можем допустить, – говорю я, перекрикивая артистов, – чтобы в нашей стране, в стране развитого социализма и высоко поднятых общечеловеческих принципов, преобладала такая беспринципность!
– Да сядьте вы! – зашумели в зале. – Да сколько можно!
– Товарищи артисты! – взываю я к артистам. – Ну вы то хоть им скажите! Ну, должна же быть какая-то совесть, в конце-то концов!
А артисты продолжают скакать, им и дела нету, что у нас женщины раздеты. Что наше общество переживает период нравственного упадка. Что прямо на глазах рушатся все наши идеалы!
Тут смотрю, ко мне два милиционера подходят. Уж они-то думаю, заставят наших женщин одеться!
– Товарищи милиционеры! – говорю я. – Вы только взгляните на этих женщин!
А они на женщин даже не смотрят. Взяли меня под руки и вывели в фойе.
– Успокойтесь, – говорят, – товарищ, а то мы вас в отделение отправим, в психиатрическое.
Вот вам и театры! Да лучше в лес поехать и на пнях посидеть. И спину никто не показывает и веером перед носом не машет!