Мунэ-Сюлли, когда мы вошли к нему, пересматривал кассовые книги, полные билетов, – и читал трагический монолог.
Перед ним стояли его французский антрепренер, его русский антрепренер, его немецкий антрепренер, директор, вице-директор, инспектор, обер-инспектор, суб-инспектор, над-актер, под-актер и еще 666 старших и младших администраторов, и все просили:
– Нельзя ли накинуть на каждый билетик по гривенничку в мою пользу?
Мы, – признаемся откровенно, – сказали, будто мы – Паспарту[2] и были приняты, конечно, с восторгом.