Сова - читать онлайн

1

Ботаник Том Петтерсон достал из машины фотосумку и не спеша насладился видом на зеркально гладкий фьорд перед тем, как начать путь через лес. Стоял ранний октябрь, и прохладное субботнее утро купало пейзаж вокруг в изумительном свете, мягкими лучами по осенним желтым и красным листьям, которые очень скоро опадут и уступят место зиме.

Том Петтерсон обожал свою работу. Особенно когда получалось выбраться на природу. Губернатор фюльке Осло и Акерсхюс поручил ему зарегистрировать экземпляры змееголовника Руйша, исчезающего вида, растущего в области вокруг Ослофьорда. Недавно в блог ботаника пришла новая подсказка, и сегодня он собирался ее проверить, записать количество и точную позицию обнаруженных экземпляров этого очень редкого растения.

Змееголовник – это растение десяти-пятнадцати сантиметров в высоту, с синими, темно-синими или сине-фиолетовыми цветами, которые засохли осенью и оставили после себя кисть коричневых плодов, напоминающую колос. Редким было не только само растение, но и блестящий жучок, живущий в змееголовнике, – маленький синий глянцевый жук, питающийся цветами этого растения. Чудо природы, подумал Том Петтерсон и улыбнулся, свернув с тропинки и последовав описанию пути, которое прислал ему внимательный ботаник-любитель. Иногда – он никогда не произносил это вслух, ведь его воспитали с верой в то, что никакого Бога не существует, его родители настаивали на этом – и тем не менее, иногда он все же думал об этом. Творение. Все большое и маленькое, так прекрасно связанное между собой. Птицы улетают на юг каждую осень, чтобы высиживать птенцов, преодолевают огромные расстояния, прилетая каждый раз в одно и то же место. Листья, меняющие цвет в одно и то же время каждый год, превращая деревья и склоны в живое произведение искусства. Нет, как уже было сказано, он никогда не говорил об этом вслух, но эта мысль часто посещала его.

Том Петтерсон работал в Институте биологии при Университете Осло. Там он учился, а закончив учебу, получил предложение о работе. Прошлой осенью в коридорах шептались о месте главы института, но Том Петтерсон ничего не сделал, чтобы его получить. Глава института? Нет, административная работа не для него. Ему нравилась его должность, выезды на природу, поэтому он и стал ботаником, а не для того, чтобы сидеть на совещаниях.

Он с гордостью взял на себя задание, когда позвонили из офиса губернатора. Защитник змееголовника, да. Петтерсон согласился с большим удовольствием. Ботаник слегка улыбнулся про себя, вспомнив открытие, которое он сделал на Снарёйа несколько лет назад. Большая коллекция растений в районе миллионеров. Разумеется, это понравилось не всем, купившие участки там, где он нашел растения, больше бы хотели построить себе виллы и бассейны, но змееголовник находится под защитой Бернской конвенции, и его ни в коем случае нельзя было трогать.

Том свернул направо между двух больших елей и пошел в гору к месту, где должны быть растения, снова улыбаясь про себя. Том Петтерсон был ярым защитником окружающей среды, и его радовало даже одно маленькое растение, выигравшее в борьбе с экскаватором.

Тяжело ступая вверх по склону, он вдруг остановился как вкопанный, услышав шорох в зарослях перед собой. Петтерсон приготовил камеру к снимку. Барсук? Не его ли он только что увидел? Это животное, не терпящее дневного света, совсем не такое распространенное, как многие полагают. Он пошел за звуками и скоро оказался на небольшой поляне, к своему разочарованию ничего не увидев. Ему не хватало хорошей фотографии барсука для блога, и можно было бы написать небольшой рассказ: три змееголовника и барсук, идеальная субботняя прогулка.

Посреди поляны что-то лежало.

Голубовато-белое голое тело.

Девочка.

Подросток?

Том Петтерсон подпрыгнул так, что выпустил из рук камеру и не заметил, как она упала в вереск у него под ногами.

На поляне лежала мертвая девочка.

Перья?

Бог мой.

В лесу лежала голая девочка.

Покрытая перьями.

С белой лилией во рту.

Том Петтерсон развернулся на каблуках, тяжело дыша, пробрался сквозь густые заросли, нашел тропинку, со всех ног бросился к машине и позвонил 112.

2

Следователь по делам об убийстве Холгер Мунк сидел в машине около своего старого дома в Рёа и жалел, что согласился приехать. В этом самом белом доме он жил со своей тогдашней женой Марианне, пока они не развелись десять лет назад. С тех пор он здесь не был. Полный полицейский зажег сигарету и опустил стекло. Несколько дней назад он был на ежегодном обследовании у врача, и тот снова посоветовал ему есть меньше жирной пищи и бросить курить, но в планы пятидесятичетырехлетнего полицейского это не входило, по крайней мере, точно не последний пункт. Сигареты нужны Холгеру Мунку, чтобы думать, и если и было что-то, что он действительно любил, так это шевелить мозгами.

Холгер Мунк обожал шахматы, кроссворды, математику – все, что могло заставить мозговые клетки работать. Часто он сидел за компьютером и болтал с друзьями о разных шахматных партиях Магнуса Карлсена или решениях больших и маленьких математических загадок, например, только что ему пришло письмо от друга Юрия, профессора из Минска, с которым Мунк познакомился в интернете несколько лет назад.

Металлический шест стоит в озере. Половина шеста под землей. Третья часть шеста под водой. Над водой торчит 8 метров шеста. Какова длина всего шеста? Привет, Ю.

Мунк немного подумал над ответом, прежде чем нашел его, и уже собирался послать письмо, как его отвлек телефонный звонок. Он бросил взгляд на дисплей. Миккельсон. Его начальник в Грёнланд. Несколько секунд телефон продолжал звонить, Мунк раздумывал, брать ли трубку, но наконец решил отклонить вызов. Нажав на красную кнопку, он положил телефон обратно в карман. Сейчас время семьи. В этом он и ошибся чуть больше десяти лет назад. Недостаточно времени посвящал семье. Работал сутками напролет, и даже когда приходил домой, мысли его были в другом месте. И вот он снова стоит перед этим домом, где она теперь живет с другим.

Холгер Мунк почесал бороду и взглянул в зеркало, на большой розовый подарок с желтой лентой, лежащий на заднем сиденье. У Марион, его внучки, сегодня день рождения. Его маленькой любимице исполнилось шесть лет. Поэтому он и согласился приехать сюда в Рёа, хотя вообще-то давно решил, что нога его больше не переступит этот порог. Мунк сделал глубокую затяжку и потрогал ложбинку на пальце, где было обручальное кольцо. Он носил его десять лет после развода. Марианне. Она была его большой любовью. Он представлял себе, что они всегда будут вместе, и не был ни на одном свидании после расставания. Не то чтобы у него не было возможности. Женщины часто обращали на него внимание, но он просто не хотел. Это казалось неправильным. Но теперь он это сделал. Снял обручальное кольцо. Оно осталось лежать в аптечке дома в ванной. Он не смог его выбросить. Хотя прошло десять лет, есть ли еще надежда? Или это его ошибка? Нужно сделать так, как советовало большинство друзей? Идти дальше по жизни? Найти себе другую?

Холгер Мунк тяжело вздохнул, опять затянулся сигаретой и бросил взгляд на большой розовый подарок. Наверное, он снова переборщил. Его дочь, Мириам, все эти годы ругала его, потому что считала, что он избаловал малышку Марион. Покупая ей все, на что она показывала пальцем. Он купил кое-что не совсем политкорректное, но он точно знал: внучка хотела этого больше всего. Куклу Барби, большой дом Барби и машину для Барби. Он буквально слышал, как Мириам читает нотацию. Об избалованных детях. О женском теле, образцах и идеалах, но, господи, это же просто кукла! Что плохого в том, что именно ее хочет маленькая девочка?

Телефон опять зазвонил, снова Миккельсон, и Мунк еще раз нажал на красную кнопку. Когда раздался третий звонок, он почти взял трубку. Миа Крюгер. Он с теплом подумал о молодой коллеге, но все-таки не стал отвечать. Семейное время. Перезвонит ей позже. Может быть, выпить чаю с ней в «Юстисене» вечером? Это ему точно не помешало бы после такого сеанса. Поболтать с Мией. Он давно с ней не говорил и почувствовал, что соскучился.

Всего несколько месяцев назад он забрал молодую коллегу домой с острова недалеко от Трёнделага. Она изолировала себя от окружающего мира, отказалась от телефона, Мунку пришлось лететь в Вернес, арендовать машину и просить местную полицию везти его в лодке, чтобы найти ее. С собой у него была папка с делом. Именно оно заставило ее вернуться в столицу.

Холгер Мунк глубоко уважал всех сотрудников отдела, но Миа Крюгер была совершенно особенной. Он забрал ее из Высшей школы полиции еще до окончания учебы, в возрасте двадцати с чем-то лет, по наводке ректора, его старого коллеги. Холгер встретился с ней в кафе, никакой торжественности, просто встреча рядом с домом. Миа Крюгер. Молодая девушка с белом свитере и узких черных брюках, с длинными темными волосами, почти как индианка, с самыми ясными голубыми глазами, которые он когда-либо видел. Она сразу ему понравилась. Умная, уверенная в себе и спокойная. Как будто она видела, что он ее экзаменует, но продолжала отвечать вежливо, с едва заметной усмешкой во взгляде, думаешь, я глупая, или как?

Миа Крюгер потеряла сестру-близнеца много лет назад. Сигрид нашли мертвой, умерла от передоза героина в подвале в Тёйене. Миа обвиняла ее дружка, и во время планового обследования кемпингового трейлера у озера Трюванн много лет спустя она случайно столкнулась с ним, на этот раз он был с новой жертвой. В состоянии аффекта Миа убила его, выстрелив два раза в грудь. Холгер Мунк сам был там и знал, что этот поступок можно было легко списать на самозащиту, но из-за того, что он заступался за Мию, его перевели, а саму Мию отправили на лечение. После почти двух лет в полицейском участке Хёнефосса Мунка наконец позвали обратно на место главы отдела расследований на Марибуэсгате. Он также позвал назад Мию, но после того, как они раскрыли дело из папки, их начальник в Грёнланд решил, что она по-прежнему нестабильна. Миккельсон велел ей не появляться в офисе, пока она не посетит психолога, который сможет подтвердить ее трудоспособность.

Мунк отклонил еще один вызов от шефа из Грёнланд и остался сидеть, глядя на себя в зеркало. Чем он вообще тут занимается? Прошло десять лет, и вот он сидит около их старого жилища, где теперь она живет с другим мужчиной, и все еще надеется, что все может наладиться?

Ты идиот, Холгер Мунк. Тебе тоже не мешает сходить к психологу.

Мунк вздохнул и вышел из машины. На улице похолодало. Лето определенно закончилось, как и осень, судя по всему, хотя стояло лишь начало октября. Он застегнул пальто на животе, вытащил из кармана телефон и отправил ответ Юрию.

48 метров;) ХМ

Последний раз затянувшись сигаретой, он достал огромный подарок с заднего сиденья, дважды глубоко вздохнул и медленно направился по гравийной дорожке к белому дому.

3

Миа Крюгер видела, как шевелятся губы худого человека с тонкими усиками, сидевшего за большим письменным столом, но была не в силах слушать его речь. Слова не доходили до ее ушей. Она скучала по чайкам. Запах морских волн, бьющихся о скалы. Тишина. И снова Миа задалась вопросом, зачем она на это подписалась. Ходить к психологу. Разговаривать о себе. Как будто это может ей помочь. Она достала из кармана пастилку и еще раз пожалела, что согласилась. Надо было просто сказать «нет».

Нестабильна и не годна для работы.

Чертов Миккельсон, ничего не знающий, не работавший ни над одним делом, сидит на своем теплом местечке только потому, что знает, как правильно облизывать политиков с головы до ног.

Миа вздохнула, еще раз попытавшись вникнуть в речь человека за письменным столом; видимо, он ждал от нее ответа, но вопроса она не слышала.

– Что вы имеете в виду? – переспросила она, передав мысленный привет молодой худенькой девушке с выбритым затылком и светлой челкой, которая только что вышла через большую дверь в комнату ожидания, заваленную бессмысленными для Мии журналами. Выздороветь с помощью психологических тренировок. Верни форму на раз-два-три.

– Таблетки? – в третий раз повторил психолог, откинувшись на спинку стула и сняв очки.

Знак близости. Хочет показать ей, что тут она в безопасности. Миа вздохнула, положив на язык пастилку. Как будто он не знает, с кем разговаривает. Она видела людей насквозь с самого детства. Вот почему она скучала по чайкам. В них нет зла. Только природа. Удары волн о скалы. Звук тишины и больше ничего вокруг.

– Хорошо, – отозвалась Миа, надеясь, что ответ правильный.

– Так значит, вы закончили их принимать? – спросил психолог, снова надевая очки.

– Уже много недель назад.

– А алкоголь?

– Ни капли уже очень давно, – снова солгала Миа.

Она бросила взгляд на часы, висящие у него над головой, на стрелки, тикающие слишком медленно и показывающие, что ей нужно пробыть здесь еще некоторое время. Она снова с ненавистью подумала о Миккельсоне и об этом психологе с офисом в лучшем районе на западе Осло, но придержала последнюю мысль. Это не его вина. Он просто хочет помочь. И, по словам многих, он один из лучших. Психолог Маттиас Ванг. На самом деле, ей повезло, она просто выбрала его имя в интернете после того, как решила попробовать. Она не хотела ходить к одному из служебных. Обязанность хранить врачебную тайну в Грёнланд? Совершенно неочевидно, не в ее случае, не с Мией Крюгер.

– Думаю, нам нужно немного поговорить о Сигрид.

Миа успела немного расслабиться, но тут же снова собралась. Он мог быть сколько угодно милым и хорошим, но Миа пришла сюда не для того, чтобы говорить о своем личном. Ей нужно вернуться на работу. Взять пару часов у психолога. Получить необходимые бумаги. Она выглядит абсолютно здоровой, хорошо общается, осознает свои проблемы. Рекомендую немедленно вернуться к службе и приступить к обязанностям в полном объёме.

Она слегка улыбнулась про себя и послала воображаемый средний палец Миккельсону.

Не годна для работы.

Поначалу ей, конечно, хотелось просто послать всех куда подальше, но спустя пять недель одиночества в новой квартире, которую она купила в Бишлетте, в окружении коробок, которые она была не в силах распаковать, запертая в теле, все еще страдавшем от таблеток, которыми она кормила себя так долго, – она сдалась. Она потеряла всех, кого любила. Сигрид. Маму. Папу. Бабушку. На кладбище в Осгордстранден не хватало только ее. Все, чего ей хотелось, – покинуть этот мир. Избежать этого кошмара. Но через некоторое время Миа поняла, что она по-настоящему любит своих коллег. Время, проведенное на работе после одинокого заточения на острове, подарило ей ощущение, что, может быть, все же есть какой-то смысл жить дальше. По крайней мере, попытаться. На время. Они – хорошие люди. Добрые люди. Те, кто ей не безразличен.

Мунк. Карри. Ким. Анетте. Людвиг Грёнли. Габриэль Мёрк.

– Сигрид? – повторил мужчина за письменным столом.

– Что? – переспросила Миа, мысли ее снова были далеко, она думала о той девушке, которую видела выходящей из кабинета, та была на приеме перед Мией, лет на пятнадцать моложе, но и она словно немного пристыжена: да, да, я хожу сюда, я тоже, и я тоже не нормальная.

– Нам необходимо это сделать.

Опять психолог с вопросами, и похоже, на этот раз уже не отвертеться.

Сигрид Крюгер.

Сестра, подруга и дочь.

Родилась 11 ноября 1979 года.

Умерла 18 апреля 2002 года.

Помним, любим, скорбим.

Психолог снова снял очки и откинулся на спинку стула.

– Рано или поздно нам придется о ней поговорить, вам так не кажется?

Миа застегнула кожаную куртку на молнию и показала на настенные часы.

– Обязательно, – кивнула она, слегка улыбнувшись. – Но уже в следующий раз.

Маттиас Ванг немного разочаровался, увидев, что стрелки показывали окончание приема.

– Да, хорошо, – сказал он, положив ручку на записную книжку на столе перед собой. – На следующей неделе в это же время?

– Ок.

– Очень важно, чтобы… – продолжил мужчина с усиками, но Миа уже направилась к выходу.

4

Холгер Мунк почувствовал знакомое раздражение и в то же время некоторое облегчение, войдя в свой прежний дом впервые за десять лет. Раздражение – из-за того, что согласился отметить день рождения Марион здесь. Облегчение – потому что он переживал, каково ему будет тут, в окружении воспоминаний, он не знал, как воспримет это, но дом, в который он попал, был не похож на старый. Они сделали ремонт. Ободрали обои. Перекрасили стены в другие цвета. С удивлением Мунк подумал, что в старом доме довольно приятно, и чем больше он осматривался, тем спокойнее ему становилось. Рольфа, учителя их Хурума, тоже не было видно. Может быть, это будет не такой уж плохой вечер?

Марианне встретила его в дверях, с тем же выражением лица, что и прежде, когда им приходилось проводить время вместе: конфирмация, дни рождения или похороны – вежливо и мило: «Привет». Никаких объятий или проявлений чувств, но и никакой горечи, разочарования или ненависти в ее глазах Мунк не увидел, как случалось после развода. Только сдержанная и все же доброжелательная улыбка, добро пожаловать, Холгер, располагайся в гостиной, я сейчас украшаю торт для Марион, шесть свечек. Ты только представь, какой большой она стала!

Мунк повесил пальто в коридоре и уже собирался занести подарок в гостиную, когда раздался вопль, а за ним последовали маленькие бойкие шажочки по лестнице со второго этажа.

– Дедушка!

Марион подбежала к нему и крепко обняла.

– Это мне? – спросила малышка, во все глаза глядя на подарок.

– С днем рождения, – улыбнулся Мунк, погладив внучку по голове. – Каково это, чувствовать себя шестилетней?

– Ничего особенного, на самом деле, почти так же, как вчера, когда мне было пять, – отвечала Марион не по годам взрослым тоном, не сводя глаз с подарка. – Можно я сразу его открою, дедушка? Ну, пожалуйста, можно?

– Нужно подождать, когда мы споем песню «С днем рождения тебя», – сказала Мириам, спускаясь по лестнице.

Дочь подошла к Мунку и обняла его.

– Как хорошо, что ты приехал, папа. У тебя все хорошо?

– Все нормально, – сказал Мунк и помог ей занести большой подарок в гостиную и поставить его на стол, где уже лежали другие подарки.

– О, это всё мне, ну давайте откроем поскорее, – умоляла маленькая девочка, очевидно, ей казалось, что она ждет уже слишком долго.

Мунк украдкой взглянул на дочь, и она улыбнулась в ответ. Было приятно встретиться с ней взглядами. Их отношения после развода были, мягко говоря, какими угодно, кроме дружеских, но кажется, в последние месяцы ненависть, которую Мириам чувствовала к отцу все эти годы, постепенно сходила на нет.

Десять лет. Прохладные отношения между отцом и дочерью. Из-за развода. Потому что он слишком много работал. И вот, так странно, но именно его работа сблизила их снова, как будто справедливость все-таки восторжествовала. Менее шести месяцев назад они раскрыли большое дело, наверное, одно из самых трудных в истории отдела, и Мириам с Марион были напрямую замешаны в нем. Пятилетнюю девочку похитила сумасшедшая женщина, и можно было бы подумать, что это только увеличит дистанцию между ними, что дочь снова будет считать его ответственным за все случившееся, но все произошло наоборот. Мириам совсем не ополчилась на него и испытывала одно только безграничное счастье, когда отдел раскрыл преступление. Какое-то новое, особое уважение. Он видел это в ее глазах, теперь она смотрела на него иначе, понимая, какую важную работу он делает. Они ходили на терапию, и Мириам, и Марион, к профессиональному полицейскому психологу, чтобы пережить весь этот ужас, который с ними произошел, но, к счастью, оказалось, что у девочки не осталось глубокого следа. Наверное, она еще слишком маленькая, чтобы осознать, как плохо все могло кончиться. Конечно, несколько ночей было тяжело, Марион плакала, просыпаясь от страшных снов, но это быстро прошло. Маме, естественно, было труднее. Мириам продолжила ходить на сеансы одна, без Марион. Может быть, она все еще ходит туда, Мунк точно не знал, они были не так близки, чтобы она рассказывала ему абсолютно все. Но по крайней мере, они шли к этому. Шаг за шагом.

– А где Юханнес? – спросил Мунк, когда они сели на диван.

– А, понимаешь, у него дежурство, ему позвонили из Уллевола. Ему пришлось поехать. Вернется, если получится. Работа – она такая, ничего хорошего, когда ты важная персона, – сказала дочка, подмигнув ему.

Мунк дружелюбно улыбнулся в ответ, как бы говоря «спасибо».

– Вот и торт готов, – сказала Марианне, входя в гостиную с улыбкой на лице.

Холгер Мунк тайком бросил на нее взгляд. Ему не хотелось пялиться, но он не мог отвести глаз. Они встретились взглядами, и Мунку вдруг захотелось хитростью увести ее на кухню и крепко обнять, прямо как в старые добрые времена, но, к счастью, он смог взять себя в руки, не без помощи вовремя подоспевшей Марион, которая уже не в силах была сдерживаться.

– Можно мне открыть, ну пожалуйста? Подарки намно-о-о-го важнее этой дурацкой песенки!

– Мы должны спеть и задуть свечи на торте, – сказала Марианне, погладив внучку по волосам. – И еще нам всем нужно немного подождать, чтобы все смогли увидеть, какие прекрасные подарки тебе подарили.

Марианне, Мириам, Марион и он. О лучшей компании за ужином Холгер Мунк не мог и мечтать. Но слова бывшей жены о том, что они еще кого-то ждут, прозвучали как реплика из пьесы, условный знак, за которым что-то должно произойти, и действительно: входная дверь открылась, и за ней оказался Рольф, учитель из Хурума, с улыбкой на лице и с огромным букетом цветов в руках.

– Привет, Рольф, – засмеялась Марион и побежала к двери обнять его.

Мунк почувствовал неприятный укол, когда маленькие ручки обвили шею этого мужчины, который абсолютно ему не нравился, но это быстро прошло. Для него эта малышка была важнее всего на свете, а для нее всегда было так: дедушка один, бабушка вместе с Рольфом.

– Посмотри, сколько у меня подарков!

Она потащила учителя из Хурума в гостиную, чтобы он посмотрел на стол с подарками.

– Как здорово, – сказал учитель, погладив ее по голове.

– А это тоже мне? – спросила Марион, показав на большой букет цветов в руках Рольфа.

– Нет, это для бабушки, – сказал Рольф, посмотрев на Марианне; она стояла в дверном проеме и улыбалась, глядя на них.

От Мунка не ускользнуло то, какой взгляд послала бывшая жена Рольфу в ответ. И вдруг все закончилось. Хорошее чувство. Идиллия. Псевдоидиллия. Он встал, чтобы поздороваться, пожал учителю руку и остался стоять и смотреть, как человек, которого он ненавидел, протягивает его бывшей жене шикарный букет и целует ее в щеку.

К счастью, его снова спасла Марион; раскрасневшаяся от нетерпения, она отказывалась ждать дольше.

– Нам нужно скоре-е-е-е закончить с песней, – громко сказала девочка, невольно напомнив Мунку, зачем он, собственно говоря, сюда пришел.

Они быстро спели, да и Марион все равно не слушала. Она задула свечи на торте и мгновенно принялась за подарки.

Уже через полчаса девочка закончила и, переводя дух, сидела перед своими подарками. Барби пришлась девочке по вкусу, она бросилась дедушке на шею, и хотя он ожидал порицания со стороны Мириам за то, что опять разбаловал внучку и подарил не то, все обошлось. Дочь лишь улыбнулась, словно говоря «спасибо», дала ему понять, что все в порядке.

Когда Марион открыла подарки, в комнате на секунду повисла неловкая пауза. Марианне с учителем на диване по другую сторону стола словно ждали какого-то разговора, который на самом деле всем был неприятен, но к радости Мунка, на этот раз его спас телефонный звонок. Опять Миккельсон, и теперь он был весьма кстати. Мунк извинился и вышел на лестницу, прикурил вожделенную сигарету и ответил.

– Слушаю.

– Ты решил перестать брать трубку или как? – произнес раздраженный голос на другом конце.

– Семейные дела.

– Как мило, – саркастически заметил Миккельсон. – Извини, что отвлекаю от идиллии, но ты мне нужен.

– Что случилось? – спросил Мунк с интересом.

– Девочка-подросток, – продолжил Миккельсон, немного успокоившись.

– Где?

– Дальний Хурум. Пеший турист нашел ее несколько часов назад.

– И мы уверены?

– В чем?

– Что это статья 233[2]?

Мунк глубоко затянулся сигаретой. Из-за двери был слышен смех маленькой Марион. Кто-то бегал за ней по дому, скорее всего, этот идиот, занявший его место. Мунк раздраженно помотал головой. Отметить день рождения в старом доме. И о чем он только думал?

– К сожалению, да, – продолжил Миккельсон. – Ты нужен мне там немедленно.

– Хорошо, еду, – сказал Мунк и положил трубку.

Он выбросил окурок и пошел вверх по лестнице, когда дверь открылась и вышла Мириам.

– Все в порядке, папа? – спросила дочь, посмотрев на него с беспокойством.

– Что? Да-да… Просто… по работе…

– Ладно, – сказала Мириам. – Я только подумала, что должна…

– Что должна, Мириам? – нетерпеливо перебил Мунк, но, тут же взяв себя в руки, бережно погладил ее по плечу.

– Должна подготовить тебя к большой новости, – сказала дочь, не глядя ему в глаза.

– Что за новость?

– Они собираются пожениться, – быстро проговорила Мириам, все еще отводя взгляд.

– Кто?

– Мама с Рольфом. Я пыталась убедить ее, что сейчас не лучший момент, чтобы объявлять об этом, но…

Мириам посмотрела на него, явно обеспокоенная.

– Так ты зайдешь в дом?

– Мне нужно на работу, – коротко ответил Мунк, не зная, что еще должен был сказать.

Пожениться? Вечер начался так хорошо, ему казалось… – да что он вообще такое себе вообразил? Он разозлился сам на себя. Чего он ожидал? Идиот. Но сейчас нужно думать о другом. О более важных вещах.

– Ты уверен? – спросила Мириам.

– Да, – кивнул Мунк.

– Подожди, я принесу твою куртку, – сказала Мириам. Она зашла в дом и вернулась с его пальто.

– Передавай от меня поздравления, – сухо добавил Мунк и пошел к машине.

– Позвони мне, ладно? Я очень хочу поговорить с тобой кое о чем, это важно для меня, в любой день, когда сможешь, хорошо? – крикнула Мириам ему вслед.

– Конечно, Мириам, – сказал Мунк, торопливо прошагал по гравийной дорожке, быстро сел в черный «Ауди» и завел мотор.

5

Часы едва пробили пять, но было уже почти совсем темно, когда Холгер Мунк подъехал к полицейским ограждениям в дальней части Хурумланне. Он показал свой пропуск в окно, и молодой стажер быстро помахал ему, приглашая проехать дальше. Парень выглядел смущенным из-за того, что остановил его.

Мунк припарковался на обочине в нескольких сотнях метров от ограждений и вышел на холодный воздух. Он прикурил сигарету и плотнее укутался в пальто.

– Мунк?

– Да?

– Ульсен, окружная полиция.

Мунк пожал руку в перчатке, принадлежащую высокому полицейскому средних лет, которого он не узнал.

– Каков статус?

– Жертва найдена примерно в пятистах метрах от дороги в северо-восточном направлении, – сказал плотный мужчина, указывая на темный лес.

– Кто сейчас на месте?

– Криминалисты. Судмедэксперты. Один из ваших… Кульстад?

– Кульсё.

Мунк открыл багажник «Ауди», достал сапоги и уже собирался их надеть, когда у него зазвонил телефон.

– Мунк.

– Это Ким. Ты приехал?

– Да, я стою на дороге, а ты где?

– Наверху у шатра. Вик закончил и начинает терять терпение, но я сказал, чтобы они оставили ее на месте, пока ты не приедешь. Я спущусь и заберу тебя.

– Хорошо. Как все выглядит?

– Нам придется на время забыть о сне. Это сумасшедший психопат.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Мунк, вдруг ощутив, как неприятное чувство разливается по телу.

Сумасшедший психопат?

Холгер Мунк вот уже почти тридцать лет занимает кресло следователя по делам об убийстве и видел многое, такие вещи, которые заставили бы обычных людей лишиться сна, но он редко терял самообладание. Обычно ему удавалось соблюдать профессиональную дистанцию по отношению к тому, что приходилось видеть, и если бы эту фразу произнес кто-нибудь другой, он бы не забеспокоился. Миа очень чувствительная, принимает все близко к сердцу, Карри все время на взводе, но Ким Кульсё?.. Мунк почувствовал, что ему все это не нравится.

– Мне рассказать или сам посмотришь? – продолжил Кульсё.

– Расскажи кратко, – сказал Мунк и заткнул пальцем ухо, когда патрульная машина рядом вдруг завыла сиреной и промчалась мимо него.

– Ты тут? – спросил Кульсё в трубке.

– Да-да, повтори, что ты сказал.

– Девочка, предположительно шестнадцать – семнадцать лет, – продолжил Кульсё. – Голая. Похоже на какой-то, как бы это сказать… ритуал? Все вокруг нее в перьях. И свечи…

Мунк опять заткнул ухо пальцем, когда еще одна патрульная машина с включенной мигалкой проехала следом за первой.

– …образуют какой-то символ…

Кульсё опять пропал. Мунк бросил раздраженный взгляд на начальника Ульсена, тот разговаривал по телефону и махал руками в сторону ограждения; там что-то происходило.

– Я тебя не слышу, – сказал Мунк.

– …очертание какой-то звезды, – продолжил Кульсё.

– Что?

– Голая девочка. Ее тело расположено в странной позе. Глаза широко раскрыты. Здесь полно перьев…

И Кульсё снова исчез.

– Я не слышу тебя, – прокричал Мунк, снова заткнув пальцем ухо.

– …цветок…

– Что?

– Кто-то засунул ей в рот цветок.

– Засунул что?

– Ты пропадаешь, – проскрежетал голос Кима. – Я спускаюсь.

– Давай, я стою у… – прокричал Мунк в трубку, но Кульсё уже отключился.

Мунк тряхнул головой, еще раз глубоко вдохнул сигаретный дым. К нему подошел Ульсен.

– У нас тут парочка любопытных журналистов пыталась прорваться за ограждение, но, думаю, теперь нам наконец удалось оцепить всю область.

– Хорошо, – кивнул Мунк. – Вы начали обход? В домах наверху?

– Да, – кивнул Ульсен.

– Кто-нибудь что-нибудь видел?

– Мне пока ни о чем не сообщали.

– Ок, проследите, чтобы охватили кемпинг, который чуть дальше по этой дороге; он, наверное, закрыт на зиму, но дома-фургоны еще стоят. Кто знает, вдруг нам повезет.

Начальник кивнул и исчез.

Мунк надел высокие сапоги и вытащил шапку из кармана пальто. Выбросив окурок, он красными окоченевшими пальцами зажег новую сигарету, с трудом добыв огонь из зажигалки. Черт побери, разве не только что было лето? Едва пять вечера – и уже темно и холодно, как ночью.

Ким с потемневшим лицом вышел к нему из рощи, держа в руках большой карманный фонарь.

– Ты готов к этому?

Готов к этому?

Кульсё действительно был сам не свой. Было ясно, что это зрелище в лесу так на него повлияло, и Мунку стало еще больше не по себе.

– Иди за мной вплотную. Тут непроходимая чаща. Ладно?

Мунк кивнул и пошел за своим обычно таким спокойным коллегой по тропинке, ведущей через лес.

6

Мириам Мунк стояла на пороге квартиры на Мёллерсгате и размышляла, стоит ли позвонить в дверь или лучше не надо.

Квартира Юлие. Одной из ее старых подруг. Юлие писала ей несколько раз и говорила, что Мириам обязательно должна прийти. Подруги были очень близки несколько лет назад, в те времена, когда они зависали в «Блитце» и записались добровольцами в «Международную амнистию»[3]; молодые бунтарки, у которых вся жизнь впереди, они верили, что в протесте против верховной власти действительно есть смысл. Как будто все это было целую вечность назад. Совсем другие времена. Совсем другая жизнь. Мириам вздохнула и потянулась к дверному звонку, но отдернула руку и продолжила стоять и думать. Марион осталась у бабушки с Рольфом. С ночевкой. Она хотела провести у них все выходные после дня рождения, настаивала на этом. Юханнес на работе, как всегда. Их квартира пуста и угрюма, и, тем не менее, она никак не решалась позвонить. Не то чтобы она не была на вечеринках с рождения Марион, господи, она вела полноценную социальную жизнь, – нет, ее останавливало что-то иное. Она бросила взгляд на свои туфли, и они показались ей дурацкими. Платье и красивые туфли. Мириам и вспомнить не могла, когда последний раз так наряжалась. Больше часа она провела дома перед зеркалом, мерила разные наряды, красилась, меняла образ, переодевалась, стирала макияж, садилась на диван, включала телевизор, пыталась найти какой-то способ успокоиться, но волнение не проходило. Потом она опять выключила ТВ, накрасилась заново, померила еще несколько платьев и вот, теперь она здесь. Нервничала, как подросток, чувствовала бабочек в животе в первый раз за очень долгое время.

Что ты такое творишь?

Она покачала головой. Ведь она же счастлива. В последние недели она много раз повторяла себе эту фразу. Ты счастлива, Мириам. У тебя есть Юханнес. У тебя есть Марион. У тебя та жизнь, которую ты хочешь. И все-таки она не могла избавиться от этих мыслей. Перестать думать о том, о чем думать не следует. Она пыталась, но мысли не уходили. Они были с ней, когда она лежала ночью и пыталась заснуть. Утром, в первую же секунду, как она просыпалась. Перед зеркалом в ванной, пока она чистила зубы. Когда она провожала Марион в школу и махала ей на прощание за большими коваными воротами. Лицо. Лицо. Все время одно и то же лицо.

Нет, так не пойдет.

Она наконец определилась.

Дальше она не пойдет.

Мириам перевела дыхание и быстро пошла вниз по лестнице, как вдруг дверь открылась и вышла Юлие.

– Мириам? Ты куда?

Подруга уже явно хорошенько выпила, помахивая полным бокалом красного вина, она громко засмеялась.

– Я увидела тебя в окно, но подумала, вдруг ты заблудилась. Пойдем, тут полно народу.

Юлие подняла бокал, словно провозглашая тост, и снова жестом пригласила Мириам в квартиру.

– Перепутала этажи, – соврала Мириам, медленно поднялась обратно и обняла подругу.

– Милашка, – ухмыльнулась Юлие и поцеловала ее в щеку. – Идем же, идем скорее.

Коротко стриженная подруга, с которой Мириам несколько лет назад делила все, потащила Мириам за собой в квартиру, захлопнув дверь.

– Нет, обувь снимать не нужно, пойдем же, тебе надо со всеми познакомиться.

Мириам неохотно прошла в гостиную, полную людей. Они сидели на подоконниках, на диванах, на подлокотниках и на полу, маленькая квартирка была забита битком. Запах табака и менее легальных веществ тяжело висел в комнате над бутылками и стаканами всех возможных форм и размеров. Молодой паренек с зеленым ирокезом захватил колонки и включил группу «Ramones» так громко, что дрожали стены, так громко, что Юлие пришлось кричать, чтобы привлечь внимание, хотя Мириам вполне могла обойтись без этого внимания, но уже было поздно.

– Эй, Кюрре, эй, – засвистела Юлие. – Выключи этот панк!

Мириам молчала, чувствуя себя чересчур разодетой и слишком заметной, стоя рядом с подругой в дверном проеме.

– Привет всем-всем, приве-е-е-ет, – закричала Юлие снова, когда парень с ирокезом неохотно убавил громкость. – Это моя старая добрая подруга Мириам. Она тусовалась с важными персонами, так что попробуйте сегодня вести себя как люди, а не как обезьяны, ладно?

Она посмеялась над своей же шуткой и снова подняла бокал.

– Ах да, эй-эй, закончили еще кое-что. Мириам – дочка полицейского. Ее отец – сам супердетектив Холгер Мунк, так что уберите гашиш, а если не уберете, сюда может в любую минуту ворваться отряд по борьбе с наркотиками. И да, Гейр, я имела в виду тебя.

Она подняла бокал, указывая на парня в исландском свитере и с дредами, который раскачивался на подоконнике с большой скруткой во рту.

– Все, теперь можешь делать громче, – улыбнулась она пареньку с ирокезом. – Но, плиз, если будешь ставить панк, выбери что-нибудь нормальное, «Black Flag», или «Dead Kennedys», или в таком духе, правда, Мириам?

Мириам слегка пожала плечами. Больше всего ей хотелось провалиться сквозь землю, но к счастью, кажется, никто особо не обратил внимания на сказанное. Через две секунды опять заорала музыка, а народ вернулся к своим бокалам, как будто ничего не произошло, а Юлие потащила Мириам через всю комнату на кухню и налила ей полный до краев бокал из стоявшего на столе бочонка с красным вином.

– Как хорошо, что ты пришла, – улыбнулась подруга и еще раз крепко обняла ее. – Я немножко пьяна, сорри.

– Все хорошо, – улыбнулась Мириам, осторожно скользнув взглядом по кухне.

Того лица не было в гостиной, и тут, в кухне его тоже не было. Может быть, она зря переживала. Вечеринка. Самая обычная вечеринка. Вот и все. Ничего, кроме этого. Она немного переборщила с нарядом, да. Ну и что? Вечеринка с гостями ее возраста, которые пели и выли на луну. Все в порядке. Все нормально. Хватит с нее обедов с врачами. Разговоров о машинах и городах, о названиях серебряных приборов и фарфора. Она неправильно оделась, но в остальном все было как в старые добрые времена. Просто вечеринка. Ничего больше. Ничего не случилось.

– Это правда?

Мириам повернулась в ту сторону, где только что стояла Юлие, но ее там уже не было, хозяйка исчезла в гостиной и стояла, наклонившись над ирокезом перед колонками.

– Это правда? – повторил мальчик перед Мириам, осторожно улыбнувшись.

– Что правда? – переспросила Мириам, еще раз осмотревшись по сторонам.

– Холгер Мунк – твой отец? Полицейский? Следователь по делам об убийстве, вроде бы так?

Мириам почувствовала знакомое раздражение, услышав вопрос. Ей задавали его так много раз, она привыкла к этому с самого детства, ее папа полицейский, нам нельзя ничего рассказывать Мириам, но, встретившись взглядами с мальчиком, спросившим ее сейчас, она поняла, что его вопрос безобиден и задан без задней мысли. Парень был одет в белую рубашку, носил круглые очки и просто был любопытным, без злых намерений.

– Да, это мой отец, – ответила Мириам, и в первый раз за долгое время ощутила, что это не так страшно произнести вслух.

– Классно, – сказал парень в круглых очках, пригубив из своего стакана, как будто искал слова, чтобы что-то сказать, но не находил их.

– Ну да, неплохо, – отозвалась Мириам, снова устремив взгляд через края бокала с вином.

– А ты чем занимаешься? – спросил парень.

– В каком смысле? – немного холодно переспросила Мириам, почти на автомате, но тут же пожалела об этом.

Мальчик был просто смущен и растерян. Старался поддержать разговор, может, это и было похоже на допрос, но на самом деле он ничего такого не хотел, это вышло не нарочно. Ей стало чуть ли не жаль его: стоит, цепляется за свой стакан в надежде, что этот вечер может стать его. Одет он был так же не в тему, как и она: белая рубашка, узкие брюки и ботинки, которые должны были выглядеть как начищенные дорогие итальянские, но на деле были дешевой подделкой. Она встряхнула головой, словно пытаясь избавиться от этих мыслей. Несколько лет назад она сама бы сидела на подоконнике со скруткой во рту или стояла бы на столе с распущенными волосами и бутылкой в руках, а теперь она действительно знала, как выглядит брендовая обувь «Scarosso».

– Я мама, – дружелюбно ответила она. – Я немного училась на журналиста и подумываю начать заново, но пока что я мама на полный рабочий день.

– Ах, вот как, – отреагировал мальчик в круглых очках, одарив ее немного разочарованным взглядом, который она так много раз видела в барах и кафе.

Мириам Мунк была красивой девушкой и никогда не чувствовала недостатка во внимании и поклонниках. Фразы «у меня шестилетняя дочка» было обычно достаточно, чтобы они убежали, поджав хвост.

– А ты чем занимаешься? – доброжелательно спросила она, но, кажется, допрос был окончен, и мальчик в круглых очках уже смотрел в другую сторону.

– Он настоящий черт в дизайне плакатов, правда, Якоб?

И все-таки оно оказалось здесь.

Это лицо.

– Якоб, это Мириам, Мириам, это мой друг Якоб, я вижу, вы уже познакомились, как хорошо.

Лицо подмигнуло ей и улыбнулось.

– А, так это про нее ты… – начал мальчик в круглых очках, глуповато запнулся и вдруг очень резво ретировался.

– Думаю, мне нужно налить еще, да, – пробормотал он, показав на свой стакан, и исчез.

– Про нее? Интересно, и что же ты говорил про нее? – улыбнулась Мириам.

– А, ну, знаешь, – сказало лицо, посмеявшись. – Кстати, у тебя красивое платье, приятно видеть здесь кого-то с хорошим вкусом.

– Спасибо, – сказала Мириам, сделав небольшой реверанс.

– Ну и? – спросило лицо.

– Что – и? – не поняла Мириам.

– Разве тут не слишком многолюдно?

– Да, слишком, – хихикнула Мириам.

– Я слышал, что тут рядом, в «Интернационале» подают хорошую «Маргариту», – улыбнулось лицо.

– Не думала, что когда-нибудь это скажу, – засмеялась Мириам, – но сейчас бы мне не помешало немного текилы.

– Так и сделаем, – подмигнуло лицо.

Он отставил свой бокал на стол и спокойно пошел перед ней к выходу сквозь шумную толпу.

7

Полицейский Юн Ларсен, в кругу друзей более известный как Карри, пытался открыть дверь в свою квартиру, но никак не мог попасть ключом в замочную скважину.

Он много раз обещал своей любимой бросить. Они долго копили деньги. Откладывали по две тысячи крон каждый месяц больше года. Она хотела на Фиджи. Три недели в раю. Пить экзотические коктейли с зонтиками. Купаться с разноцветными рыбками в лазурно-голубой воде. Отдохнуть от работы, которая ей на самом деле не нравилась. А теперь он опять все испортил.

Карри тихо выругался на самого себя, наконец смог засунуть ключ в маленькую скважину и запер за собой дверь так тихо, как только мог. Попробовал повесить куртку, но врезался в вешалку и теперь стоял, покачиваясь, и размышлял, стоит ли идти в спальню или сразу изгнать себя на диван. На нем он обычно спал, когда приходил домой таким, пьяным в стельку, не в состоянии убрать за собой, пустившим на ветер сбережения. Еще один вечер игры в покер, опять все проиграл, очень много проиграл. Он так хорошо держался весь вечер, но поставил ва-банк со стритом[4], а блестящие зубы на другом конце стола встретили его стрит-флешем[5], и все жетоны Карри вдруг сменили владельца. Ему просто нужно было напиться в дрова, разве она этого не понимает? После восьми часов за столом. Всю ночь играя как бог. Бросаясь вперед, когда надо. Повышая ставки, когда надо. Блефуя, когда без этого было не обойтись. Он играл хорошо, действительно хорошо. Сегодня Карри играет как настоящий мужик. Но в конце все пошло прахом. Минутный триумф, почти сорок тысяч в банке, он ни за что не проиграет их, это его вечер, наконец-то – и вот все закончилось как обычно.

Дьявол.

Он оперся спиной о стену, наконец снял ботинки, пошатываясь, зашел в гостиную и сосредоточил свое внимание на диване.

В последнее время столько всего произошло, разве она этого не понимает? Столько всего навалилось, и ему это нужно, немного свободы от всего. Фиджи – это ее мечта, коктейли – это неплохо, но разве обязательно лететь через весь мир, чтобы выпить? Почему не сделать этого дома? Он не особенно любит купаться и лежать на пляже, обычно обгорает после первого дня на солнце и сидит в тени оставшиеся дни. Карри даже рассердился на это. Вразвалку он дошел до белого дивана из «ИКЕА» и взгромоздил на него свое тучное тело. Положив голову на одну из подушек, он попытался натянуть на себя плед, но, так и не дойдя выше коленей, вдруг проснулся от телефонного звонка – он и не заметил, как уснул.

– Алло?

За окном был день. Тусклое октябрьское солнце светило в лицо, избежать реальности было невозможно. Опять он напился как свинья и просрал все накопленные ими деньги из-за чертова стрита против флеш-стрита.

– Ты проснулся?

– Проснулся? – пробормотал Карри, не в силах оторвать голову от подушки.

Мунк явно нервничал и был в очень плохом настроении.

– Мы собираем всех на общий брифинг, сможешь через час?

– В воскресенье?

– Ты в состоянии?

– Я… – начал Карри.

Во сне он пустил слюни. Почувствовал, что щека мокрая. Голова раскалывалась, и с языка с трудом шли слова.

– В офисе через час?

– Конечно, – пробурчал Карри. Ему удалось наполовину выбраться с дивана, прежде чем тело грубо напомнило о предыдущем вечере и заставило лечь обратно.

– Я только должен… сказать Сунниве… отменить воскресную прогулку… Мы собирались в горы, немного подышать свежим воздухом, но…

Карри осторожно огляделся в комнате наполовину раскрытыми глазами в поисках своей невесты, которой, судя по всему, не было дома.

– Прости, что нарушил семейную идиллию, но ты должен приехать, – сухо сказал Мунк.

– Что… произошло?

– Не по телефону. Через час, хорошо?

– Да, да, конечно, еду, мне только нужно… – продолжил толстый, страдающий от жуткого похмелья полицейский, но Мунк уже положил трубку.

Скрючившись, Карри добрался до кухни и принял три таблетки от головной боли, запив их целым литром воды. С трудом дошел до душа и стоял там, пока не кончилась горячая вода.

Он набирал входной код на доме 13 по Марибуэсгате, когда увидел приближающуюся Аннете Голи. Карри она нравилась. Достаточно спокойная, ничего из себя не изображает, но чертовски искусный полицейский адвокат, всегда прямая без всякой чепухи. И хотя некоторые думали, что она чересчур заискивает перед Миккельсоном и сделает все что угодно, чтобы получить повышение, Карри никогда не видел подтверждения этому.

– Привет, – сказала Аннете и прошла вперед него в лифт.

– Ага, привет, – пробормотал Карри.

Запах виски и сигар теперь отчетливо чувствовался, и Карри прокашлялся, чтобы прочистить горло.

– Длинная ночка выдалась? – спросила Аннете и криво улыбнулась из-под светлой челки.

– Нет… а что?

– От тебя пахнет, – сказала Аннете.

– Пропустил пару стаканчиков, не больше, – пробубнил Карри, ощутив, как все вчера выпитое просится обратно, когда лифт зашумел на пути на третий этаж.

– Так что случилось? – сказал он, выдавив улыбку.

– Девочка-подросток, найдена в Хуруме, – кратко сказала Аннете.

– Вот как, а есть… следы? – начал Карри, когда лифт доехал.

Аннете странно посмотрела на него, слегка покачав головой, и прошла вперед в офис.

Карри воспринял это как знак, что сегодня лучше держать рот на замке. Раскачиваясь, он зашел в столовую, налил себе большую чашку кофе и принес ее так аккуратно, как только мог, в переговорную.

Коротко кивнул всем коллегам: Ким Кульсё, Людвиг Грёнли, Габриэль Мёрк, новая девушка, которую Мунк недавно принял, – как же ее зовут, кажется, на «и»? Коротко стриженные светлые волосы, по-своему красивая, но слишком похожая на мальчика в такой одежде, на его вкус. Ильва, точно, вот как ее зовут. Карри выбрал себе место на задних рядах и осторожно поставил чашку на стол перед собой, чтобы не облиться.

Мунк уже занял место на подиуме и стоял с пультом от проектора в руке. На лбу его пролегли глубокие морщины, и он не улыбался, как имел обыкновение делать перед общим брифингом.

– Выключишь свет, Людвиг? – кратко сказал он, нажимая на кнопку.

На стене за его спиной появилась фотография. На ней была обнаженная девочка с широко раскрытыми глазами. Карри вздрогнул от увиденного. Чертово похмелье. Оно разыгралось в полную силу, и он пожалел обо всем. Надо было соврать. Сказать, что болеет. Остаться на диване. Пот струился под рубашкой, руки тряслись, пальцы не слушались. Карри вцепился в свою чашку кофе в надежде, что никто этого не заметит.

– В 12:40 вчера в лесу в Хурумланне был найден труп девочки, – сказал Мунк. – Недалеко от дороги к горе Харальдсфьелле. Труп обнаружил Том Петтерсон, сорокашестилетний ботаник, сотрудник Университета Осло. Петтерсон приехал фотографировать какое-то растение и случайно наткнулся на девочку.

Карри многое видел в своей жизни и думал, что у него уже выработался своего рода иммунитет, но здесь было что-то совершенно иное, и похмелье совсем не улучшало ситуацию. Голая девочка. До смерти перепуганная. Глаза широко раскрыты. Тело повернуто в странной позе, одна рука указывает вверх, а другая лежит вдоль тела.

Мунк опять нажал на кнопку. Новое фото на экране.

– Согласно заключению патологоанатома, девочку задушили, вероятно, на месте преступления, а потом положили в эту позу. Мы позже пройдем по всем деталям, но уже сейчас есть смысл обратить внимание на это…

Мунк несколько раз нажал на кнопку, и фотографии на экране сменили друг друга одна за другой.

– Перья.

Новая фотография.

– Свечи.

Новая фотография.

– Парик. Эти фигуры на холме.

Новая фотография.

– Расположение рук.

Новая фотография.

– Эта татуировка. Лошадиная голова, с буквами «A» и «F» под ней.

Карри попробовал отпить кофе, но не смог проглотить и тут же выплюнул обратно в чашку как можно осторожнее. Он был уже больше не в силах следить за тем, что происходит вокруг. Перед глазами все кружилось, и вдруг он почувствовал острую необходимость в свежем воздухе. Он был еще пьян, когда позвонил Мунк. Вот почему он смог доковылять до работы, не развалившись окончательно, но теперь пришло настоящее похмелье, снежная лавина обрушилась. Ему нужно взять себя в руки, чтобы не рухнуть на стол. Самогон? Его он пил? Перед глазами всплыла туманная картинка, лифт в многоэтажном доме в… Эстеросе? Какой-то усатый парень, какие-то женщины на высоких каблуках и слишком тяжелыми духами и большим кувшином спирта на столе. Черт подери, неудивительно, что ему так плохо. Но где же Суннива? Поняла ли она уже, что случилось? Опять уехала к маме, на этот раз с концами?

– И не менее важно вот это.

Карри услышал отдаленный голос Мунка.

Новая фотография.

– Цветок во рту.

– Психопат хренов, – прошипел Ким Кульсё за его спиной.

Карри уже едва держал голову. Вчерашний день хотел покинуть его тело. Он отчаянно посмотрел на дверь, хотел выбежать, но ноги не слушались. Он остался сидеть, тяжело дыша, снова вцепившись в чашку.

– Предварительный отчет патологоанатома, – продолжил Мунк, не обращая внимания на реакцию в комнате, – показывает ряд странностей, которые мы также рассмотрим подробнее позже, но прежде всего, нужно отметить следующее.

Еще фотографии. На некоторые Карри не мог смотреть.

– Синяки на коленях и локтях. Ладони в мозолях. Кроме того, девочка неестественно худая, как видите, почти анорексичная, и причиной этому может служить вот это.

Мунк оставил на экране последнее фото и зарылся в бумаги.

– По словам патологоанатома в ее желудке не было ничего, кроме гранул.

– Кроме чего?

Шум пронесся по комнате.

– Корм для животных? – спросил Людвиг Грёнли.

– Да, – Мунк кивнул.

– Но какого…

– Гранулы?

– Как это возможно?..

– Я не понимаю, – сказала новая девочка, Ильва.

Она была в полном шоке, как будто не осознавала, свидетелем чего стала на самом деле.

– В животе нет ничего, напоминающего обычную еду, – сказал Мунк.

– Да, но я не понимаю…

– Корм для животных, – повторил Людвиг Грёнли.

– Да, но как?..

– Это, как было сказано, только предварительный отчет, – продолжил Мунк. – Завтра Вик обещал мне подробности, так что остается только ждать. А пока…

– Как у нее в животе мог оказаться только корм? – не унималась Ильва, растерянно оглядываясь по сторонам.

Казалось, Мунк хотел что-то сказать, но его прервал телефонный звонок. Взглянув на дисплей, он решил ответить.

– Привет, Рикард, ты получил мое сообщение? – громко сказал он, чтобы показать другим, почему он взял трубку посреди собрания.

Миккельсон. Их шеф из Грёнланд. Карри никогда раньше не слышал, чтобы Мунк называл его по имени. Он увидел, как несколько коллег также переглянулись, в недоумении пожимая плечами.

Мунк взял в рот сигарету и показал на веранду для курения, дав понять, что у них есть пять минут перерыва.

8

Миа Крюгер сидела на полу на коленках в своей квартире, перед рядом пузырьков с таблетками, и пыталась найти причину не открывать их.

Всю ночь она беспокойно бродила по пустой квартире, часами ходила туда-обратно, обхватив руками свое холодное тело, и наконец упала без сил на матрас перед окном.

Ей снились такие прекрасные сны. Сигрид. Этот сон снился Мии уже много раз. Близняшка бежит к ней в белом платье через золотое кукурузное поле, как в замедленной съемке, улыбается и машет рукой.

Пойдем, Миа, пойдем.

Было так хорошо. Сон успокоил ее. Так тепло. Наконец ей подарили чувство, что жизнь прекрасна. И вдруг она проснулась. Под звуки города. Звуки действительности. В этой все затмевающей темноте. Сейчас она не совсем понимала, зачем согласилась попробовать. Жить. Она ведь все решила, разве нет? Ведь поэтому она переехала на Хитра? Чтобы покинуть все это? Разве не за этим? Она ведь давно уже все решила, неужели нужно опять проходить через все это?

Пойдем, Миа, пойдем.

Да.

Но ведь должна же ты попробовать?

Нет.

Пойдем, Миа, пойдем.

На мгновение Миа пришла в себя и заметила, как окоченела, все тело дрожало. Она плотнее укуталась в одеяло и протянула худую белую руку к одной из коробочек с таблетками. Попыталась прочесть, что на ней написано, но ничего не было видно. Она не включила свет. Она даже не была уверена, что оплатила счет за электричество.

Миа встала, чтобы что-нибудь выпить. Какая она была молодец, убрала все бутылки в попытке жить, быть здоровой и правильной, спрятала их в глубине корзины с грязным бельем в ванной.

Я не пью.

Я просто спрятала бутылки под грязной одеждой, которую нужно постирать, в стиральной машине, которую я даже не подключила, в ванной, в квартире, в районе, в городе, в мире, частью которых мне совсем не хочется быть.

Вдруг она заметила свое собственное лицо в зеркале ванной и вспомнила, как выглядела несколько месяцев назад, в доме там, на берегу Трёнделага.

Миа Лунный Свет.

Индианка со сверкающими голубыми глазами. Длинными черными волосами, волнами струящимися по худым белым плечам. Шрам у левого глаза. Трехсантиметровый след, который никогда не исчезнет. Татуировка в виде маленькой бабочки прямо около резинки трусов на бедре, сделанная в ту ночь юношеского идиотизма в Праге. Она погладила маленький посеребренный браслет на правом запястье. Им обеим подарили такой на конфирмацию, ей и Сигрид. Детский браслетик – сердечко, якорь и буква. «М» – для Мии, «С» – для Сигрид. В тот вечер, когда праздник закончился и гости ушли, они сидели в своей детской комнате наверху в Осгордстранде, Сигрид вдруг предложила обменяться.

Давай ты возьмешь мой, а я твой?

С тех пор Миа не снимала этот браслет.

Миа Лунный Свет.

Так ее называла бабушка.

Ты совершенно особенная, знаешь об этом? Другие дети тоже хорошие, но ты знаешь все, Миа, не правда ли? Ты видишь то, чего другие дети не замечают.

Бабушка, которая на самом деле и не была ее бабушкой, приняла ее как родную. Сигрид и Миа. Миа и Сигрид. Две прекрасные девочки, удочеренные пожилой парой, Евой и Кюрре Крюгер, потому что родившая их молодая девушка решила отказаться от них.

Мама. Папа. Бабушка. Сигрид.

Четыре могилы на одном кладбище, не хватало только ее. Миа просунула руку в корзину с грязным бельем, достала бутылку и трясущимися руками донесла ее и поставила у одеяла на пол перед кучей таблеток.

Ходить к психологу?

Идите к чертовой матери.

Она ведь попыталась, разве нет?

Маттиас Ванг. С тоненькими усиками, в лучшем районе западного Осло, добрый и милый, умный и способный, образованный по всем правилам, и несмотря на все это, он не понимал абсолютно ничего.

Знаете, что я думаю, Миа?

Миа открутила крышку бутылки.

Не знаю.

И приложилась к бутылке.

Мне кажется, причина вашей болезни – ваша работа.

Она почувствовала, как тепло растекается по горлу.

Что вы имеете в виду?

Почти как в том сне. Сигрид на поле.

Нет, я точно не знаю, но в вас есть что-то, чего нет в других полицейских.

Миа сделала еще глоток, тепло потекло по всему телу.

Что же?

Не имело никакого значения, что на Мии сейчас не было одежды.

Вы слишком сильно переживаете. Мне кажется, это высасывает из вас жизненные соки.

Миа закуталась в одеяло. Стало спокойно и хорошо, это друг, который поможет ей сделать то, что она собирается.

Что же это, Маттиас?

Пять пузырьков с белыми таблетками.

Это зло. Все, через что вам приходится проходить. Все, что вы видите. Все, что трогаете. Для других это просто работа. А для вас, я не знаю… как будто вы переживаете это сама, будто с вами случаются эти ужасные вещи, не слишком ли драматично я выразился, как думаете?

Миа снова поднесла бутылку к губам.

Я думаю, вы ошибаетесь.

Можно открыть целых пять пузырьков.

Да, конечно, у нас было не так много сеансов, я совершенно не могу сказать, что знаю вас или вообще знаю что-либо, это просто мое… да, как бы точнее выразиться… непосредственное ощущение, чувство по поводу вас.

На этот раз Миа надолго приложилась к бутылке.

Поговорим об этом подробнее на следующей неделе?

Нет.

Думаю, мы сможем разобраться в этом, вам так не кажется, Миа?

Нет.

Миа поставила бутылку и спокойно погладила маленький серебряный браслет на запястье.

Нет.

Мне так не кажется.

И начала осторожно откручивать крышки на пузырьках с таблетками на холодном линолеуме.

9

Холгер Мунк чувствовал раздражение, сидя за рулем черного «Ауди» на пути в Бишлетт. Он остановился на красный на Уллеволсвейен и стал рассматривать улыбающуюся молодую пару с коляской, переходящую дорогу на светофоре перед ним. Закурив, он слегка покачал головой. Как он вообще оказался в такой ситуации? Ведь не так давно у него было все, что можно пожелать. Марианне и он. С Мириам в коляске. Почему это не выходило из головы? Они женятся? У него есть дела поважнее, над которыми надо думать. Семнадцатилетняя девочка. Убита и брошена голой в лесу. На постели из перьев. С цветком во рту. А он заискивал перед Миккельсоном, наверное, это раздражало больше всего. Он понял, что нужно сделать, сразу же, как вошел в белый шатер в лесу и увидел лежащую там девочку. Ему нужно снова вернуть Мию Крюгер. У него превосходная команда, это верно, лучшие следователи, но никто не сравнится с ней.

Из задумчивости его вывели сигналы машины сзади. Светофор переключился на зеленый, а молодая пара ушла. Мунк переключил передачу и свернул к стадиону Бишлетт. Пожениться? Почему это так необходимо?

Он только успел припарковаться и собирался выйти из машины, когда зазвонил телефон.

– Мунк, слушаю.

– Это Людвиг.

– Да?

– Думаю, мы опознали ее.

– Уже?

– Думаю, да.

Мунк поручил Людвигу Грёнли и новой ассистентке Ильве проверить списки пропавших.

– Превосходно, Людвиг. Кто она?

– Нам еще нужно подтверждение, но я почти уверен, что это она. Ее звали Камилла Грин. Заявили о пропаже три месяца назад, описание соответствует, рост, цвет глаз, татуировка, но да, есть одна странность.

– В смысле?

– Вот почему это заняло время, – продолжил Людвиг.

Мунк улыбнулся, зажигая сигарету. Заняло время. Прошло не больше двух часов с того момента, когда они разделили рабочие задачи в команде. Он почувствовал легкий укол совести от этой мысли, ему нужна была Миа. У него команда лучших в стране следователей, и он никогда бы не справился без Людвига.

– Расскажи, – сказал Мунк, вылезая из машины.

– Камилла Грин, – продолжил Грёнли; по интонации было понятно, что он читает с монитора. – Родилась 13 апреля 1995 года. Зеленые глаза. Русые волосы до плеч. Рост 168 сантиметров. Вес около 70 килограммов. Сирота. Заявка о пропаже поступила три месяца назад, от Хелене Хенриксен, управляющей неким заведением под названием «Садоводство Хурумланне».

– Семьдесят килограммов? – переспросил Мунк, доставая папку и закрывая машину. – Это не может быть она, правда? Девочка, которую мы нашли, ужасно худая.

– Знаю, – прервал Грёнли. – Но у меня есть ее фотография, это точно она, Камилла Грин. Все остальное сходится. Татуировка и все остальное.

Грёнли сослался на одну из фотографий в папке Мунка. Голова лошади с буквами «A» и «F» на правом плече.

– Ладно, и когда, ты сказал, они заявили о пропаже?

– Девятнадцатого июля. Вот это как раз странно, поэтому я не смог сразу найти ее в регистре.

– Почему же?

– Эта Хелене Эриксен, заявившая о пропаже, очевидно, забрала заявление, так это вроде называется? Всего несколько дней спустя.

– Ты имеешь в виду, что ее нашли?

Грёнли пропал на пару секунд, как будто опять изучал монитор.

– Нет, ее не нашли. Просто забрали заявление.

– Это кое-что может объяснить, – сказал Мунк, бросив взгляд на окна в квартиру Мии.

Темно в обоих окнах. Он пытался дозвониться до нее, но она не брала трубку, поэтому Мунк решил приехать сам.

– …но она не отвечает, – продолжил Грёнли.

– Кто?

– Эта Хелене Эриксен. Тут есть ее номер, но она не берет трубку.

– Ок, – сказал Мунк, пересекая улицу. – Ты сказал, сирота? Значит, кто-то должен быть ее опекуном? Есть еще сведения о ней?

– Сейчас больше ничего нет, – ответил Людвиг. – Только это место, «Садоводство Хурумланне».

– И что это?

Мунк пошел к входу и посмотрел на список имен у дверных звонков – бессмысленная затея, конечно, Миа никогда бы не повесила тут свое имя. Он сделал пару шагов назад и еще раз бросил взгляд на окна. Странно, вообще-то. Они жили всего в нескольких кварталах друг от друга, его квартира на Тересесгате была в паре минут отсюда, но он никогда не был у Мии дома. Скорее даже, глупо, чем странно. Он бросил окурок в ведро, взял новую сигарету и почувствовал еще один укол совести. С тех пор, как Миккельсон отстранил Мию, Мунк виделся с ней всего пару раз. Короткие, поверхностные встречи в «Юстисене». Миа казалась такой отсутствующей, говорила немного. Не так уж и странно, наверное. После всего, через что она прошла. Пара телефонных разговоров. Пара чашек чая. Ему следовало бы сделать больше для нее. Быть лучшим начальником. И другом. Но Миа, она же такая, любит свою личную жизнь, не любит, когда ее тревожат, и он просто оставил ее в покое.

– Пока мы не так много выяснили, но это, судя по всему, какой-то дом для проблемных подростков, – продолжил Грёнли.

– «Садоводство Хурумланне»?

– Да. У них есть сайт, но он немного…

– Из девяностых, – на заднем плане послышался голос Ильвы.

– Мало обновляется, – добавил Грёнли.

– Но это садоводство?

– Да. Судя по всему, да. Место для подростков с проблемами, они там работают, или что-то в таком духе, как я уже говорил, пока я знаю немного, это все что у меня есть.

– Хорошо, – сказал Мунк. – Продолжайте работу с этой, как ты ее назвал?

– Хелене Эриксен.

– Да, продолжай звонить, пока не ответит. И посмотри, что еще можно найти по Камилле Грин. Ты знаешь, где искать.

– Уже работаем, – сказал Людвиг.

– Хорошо, – подытожил Мунк и повесил трубку.

Он еще раз набрал номер Мии, но она по-прежнему не отвечала. На секунду Мунк задумался, не позвонить ли во все звонки без имени, пока случайно не попадет правильно, как вдруг проблема решилась: дверь открылась. Молодая женщина в обтягивающем разноцветном спортивном костюме вышла, и Мунк как раз успел выбросить сигарету и подняться по лестнице, когда дверь за ним закрылась.

Третий этаж, насколько он помнил. Один раз он провожал ее домой из «Юстисена», и она показала ему на окна.

Тут я живу. Мой новый дом.

Она была пьяна и сказала это с сарказмом.

Дом.

Прозвучало это так, словно на самом деле она так не думает. Тяжело дыша, Мунк поднялся на третий этаж. К счастью, там оказалось всего две квартиры. На одной была вывеска. Здесь живут Гуннар и Вибеке. На другой ничего не было.

Мунк расстегнул куртку, два раза нажал на звонок и стал ждать.

10

Мириам Мунк проснулась в чужой квартире. Не в чужой постели, нет – он оказался джентльменом, даже ничего не предлагал. Принес ей одеяло и застелил диван, в маленькой очаровательной квартирке, не имеющей совершенно ничего общего с квартирой Мириам.

Совсем другая жизнь, похожая на ту, что она вела до того, как забеременела от Юханнеса, можно сказать, более свободная жизнь. В новой квартире во Фрогнере, которую они только что купили, была итальянская плитка на полу. В холодильнике был ледогенератор и отдельный ящик для сохранения свежести овощей. Стиральная машина с электронным дисплеем. Батареи на дистанционном управлении с приложением в телефоне, чтобы можно было приходить домой в идеальную температуру воздуха. Новая машина, Мириам даже не знала, какой марки, но там было все что нужно: GPS, полный привод, подушки безопасности спереди и сзади, DVD-экраны, люк на крыше и крепление для перевозки лыж. Квартира, в которой она сегодня проснулась, представляла собой нечто совсем иное. Старые плакаты скотчем приклеены на стены. Проигрыватель пластинок в углу. Повсюду одежда. Она почувствовала сквозняк из окна, когда села в кровати, в комнате было так холодно, что пришлось плотнее завернуться в одеяло. Она потянулась к пачке сигарет на столе.

Октябрь в Осло. Зима уже в пути, и в обычное время она выкрутила бы ручку, регулирующую температуру во всей квартире, чтобы Марион было тепло, когда она сонная выходила из своей комнаты, и чтобы она не мерзла, садясь за стол завтракать, и снова в Мириам заговорила совесть. Нехороший ведь она человек, разве не так? Пошла на вечеринку. Согласилась выпить в «Интернационале». А потом согласилась пойти сюда, пить красное вино и часами говорить о вещах, о которых она давным-давно не говорила. О папе. О разводе. Как она на самом деле это пережила. О Юханнесе. Об этом смутном чувстве, не покидавшем ее последние годы. Что она выбрала его, чтобы убежать, чтобы поднять бунт, родила ребенка такой молодой от мужчины, который был полной противоположностью ее отца.

Мириам закурила, нащупала в сумочке под столом свой телефон и опять почувствовала укол совести, проверяя сообщения, но там ничего не было. От Юханнеса. Никаких: Скучаю по тебе. Никаких: Где ты? Только одно сообщение от матери: Можно Марион останется у нас еще на одну ночь? Она очень хочет, чтобы мы проводили ее в школу завтра.

Мириам набрала ответ: Хорошо, мама, конечно, поцелуй ее от меня. Отложив телефон, она осталась сидеть под одеялом и смотреть на плакаты вокруг себя.

Свобода животных – наша свобода.

Остановите «Лёкен Горд»[6].

Плакат, изображающий кошку, запертую в клетке, изголодавшуюся, во дворе в Мюсен. Норвежцы, зарабатывающие деньги, покупая собак и кошек, держа их взаперти и затем перепродавая их для опытов за границу.

Так они познакомились.

То лицо и она.

Зигги.

Мириам по новой ощутила, как подкрадывается совесть, но не в силах была решиться. Встать, одеться, взять такси до Фрогнера, приготовиться встретить Юханнеса, когда он придет домой с дежурства в больнице, как хорошая жена, хорошая мать, какой ей следует быть, или просто укутаться в одеяло в этой маленькой, но очень живой квартире, так сильно напоминавшей ей о той жизни, которой она раньше жила.

Остановите «Лёкен Горд».

Вот где они встретились. В «Защите животных» на Муссевейен. Потому что она чувствовала, что должна была что-то сделать со своей жизнью. Не только быть мамой. Туве и Кари, отличные люди, думавшие только о том, как позаботиться об этих кошках, которые никому не нужны. Кормить их. Гладить. Чтобы они чувствовали себя важными. Что, пусть есть люди, использующие их как украшение интерьера, а потом выбрасывающие в канаву, но есть и другие, кому не все равно. Кто их любит. И этого для нее было достаточно. Взять паузу от будней. Позаботиться о ком-то.

И вдруг он оказался там.

Лицо.

Зигги.

У них было много добровольцев, постоянно приходили люди, кто-то всего раз, а кто-то чаще, но она сразу поняла и ни минуты не сомневалась, что он, Зигги, какой-то особенный.

Они стали совсем как маленькие девочки, Туве и Кари, в первый раз, когда он пришел, слегка покраснели щеки, как будто в гости пришла какая-то звезда. И поначалу Мириам не понимала, почему так, он ничем особенно не отличался от других добровольцев.

Совсем ничем.

Но теперь она поняла.

Черт возьми.

Мириам потянулась за новой сигаретой и зажгла ее, когда дверь в спальню открылась.

– Привет.

– Привет, – сказала Мириам.

– Ты поспала?

Он слегка сощурился, осторожно перешел комнату, сел на стул перед ней и закутался в одеяло, которое принес с собой.

– Немножко.

– Хорошо, – улыбнулся он, наклонив голову, пристально посмотрел на нее улыбающимися добрыми глазами и заговорил, перейдя прямо к делу.

– Как ты считаешь, что нам делать, Мириам? Со всем этим?

Ей вдруг стало нехорошо. Она сидела и смотрела на свою сигарету, ничего не говоря. Она думала, что это опьяняющее чувство, когда сидишь всю ночь вместе с кем-то, чувство, когда можно быть самой собой, пройдет.

Пройдет, когда она проснется. Просто испарится.

– Мне нужно выпить кофе. Хочешь чашечку?

С удовольствием.

– Нет, думаю, мне пора идти.

Я могла бы остаться здесь на весь день.

– Понимаю, – улыбнулось лицо. – Мне кажется, что не стоит отпускать тебя без завтрака, но решать, конечно же, тебе.

Ничего больше не говори, иначе я останусь.

– Нет, мне действительно пора.

– Конечно. Делай то, что считаешь нужным.

Одевшись и стоя за порогом квартиры, Мириам поняла, что все может осложниться.

Она влюбилась.

Серьезно.

Не в шутку.

Тяжелое чувство, сидевшее внутри нее, нечто абсолютно запрещенное и в то же время казавшееся таким правильным.

Может быть, если я больше не буду с ним видеться?..

Она поймала такси и всю дорогу до дома пыталась утвердиться в этой мысли.

Это должно пройти.

Она положила ключи на тумбочку в прихожей, разделась по пути в спальню, скользнула под одеяло и уснула, едва коснувшись головой подушки.

11

Холгер Мунк еще раз позвонил в дверь, несколько раз постучал и уже собирался уходить, когда дверь вдруг распахнулась, и в проеме показалась Миа.

– Сколько сейчас времени, что ты будишь людей?

Миа криво улыбнулась и впустила его в квартиру.

– Воскресенье, четыре часа дня? – сказал Мунк.

Он снял обувь, поискал крючок, чтобы повесить пальто, но не нашел, поэтому просто положил его на пол и проследовал за Мией в гостиную.

– Извини за бардак, – сказала она. – Я еще не успела тут разобраться. Хочешь чего-нибудь? Чашку чая? Полагаю, алкоголь ты по-прежнему не пьешь?

Мунк поискал подтекст в этой фразе, намек на то, что слишком давно он ее не навещал, но ничего такого в ее тоне не было.

– Я как раз собиралась идти в душ, подождешь, ладно?

– Подожду, конечно, – кивнул Мунк.

– Хорошо. Две минуты. Скоро вернусь.

Миа еще раз криво улыбнулась и исчезла в ванной, а Мунк остался стоять посреди гостиной, не зная, что ему делать. Не успела разобраться – это мягко сказано. Квартира напомнила ему ту, в которой он жил в Хёнефоссе. Так и не разобрал вещи, так и не смог сделать жилье домом, и тут было точно так же. У окна лежал матрас с одеялом и подушкой. Видимо, она спала, когда он пришел. Повсюду штабелями стояли коробки, казалось, что некоторые из них наполовину открыли и закрыли снова. На стенах ничего, и почти нет мебели. Квартира очень похожа на его собственную, навскидку около семидесяти квадратов, гостиная, открытая арка в кухню, дверь на балкон и коридор, ведущий, вероятно, в ванную, и наверно, две спальни, которыми Миа явно не пользовалась.

Было похоже на то, что она делала несколько попыток. Везде стояли нераскрытые коробки из «ИКЕА», наполовину собранный белый стул, ножки по-прежнему лежали на полу рядом с инструкцией, а маленький столик ей, по крайней мере, удалось скрутить. Мунк тяжело опустился на недоделанный, слишком низкий стул, положил папку на столик, почувствовав, что ему не понравилось то, чему он только что стал свидетелем.

Она выглядела дико уставшей. Опять. Почти как тогда на Хитра. В тот раз его передернуло от увиденного, и сейчас было то же чувство. Обычно такая сильная Миа, полная энергии и с ясным взглядом, сейчас сократилась до своей призрачной версии. На полу рядом с матрасом стояла наполовину пустая бутылка «Арманьяка» и стакан, а в углу сложены три пустые коробки из-под пиццы. Мунка опять кольнула совесть. Давно надо было навестить Мию. Она плохо выглядит. В их последнюю встречу, в тот вечер в «Юстисене», она казалась немного радостнее, с какой-то верой в то, что все наладится, но сейчас ее глаза были как тогда, на Хитра. Отсутствующие. Безжизненные.

Мунк встал, чтобы достать сигареты из своего пальто в коридоре.

– Курить можно тут или выходить на балкон?

Он прокричал вопрос в сторону ванной, но она на полную включила воду в душе и не слышала, так что Мунк выбрал балкон. Он стоял там на холоде, наблюдая, как последние лучи дневного света исчезали и стадион «Бишлетт» и остальная часть города погружалась во тьму.

Чертов психопат.

Мунк зажег сигарету и затянулся.

Не перед командой. Он никогда этого не делал. Здравомыслящий. Сдержанный. Спокойный. Конструктивный. Поэтому он и был начальником, никогда не позволяя другим видеть, как дела влияют на него, но он чувствовал, как это подкрадывается, то, что он увидел в Хуруме, приводило его в сильное беспокойство. У них было много дел. Всегда были дела. И Мунк всегда сочувствовал жертвам, семьям, жутким трагедиям, поражавшим людей, заставлявшим их терять кого-то, но в большинстве дел была какая-то рациональная связь. Случайная ссора с несчастливым исходом. Ревность. В большинстве дел, над которыми Мунк работал, была какая-то человечность. Конечно, неправильно говорить, что в убийстве присутствует человечность, но в своей профессии – он, конечно, никогда не говорил об этом вслух, но часто думал об этом – Мунк всегда чувствовал какое-то облегчение, находя связь, которую мог понять.

Но не в этот раз.

Это был чертов психопат.

Мунк оставил пальто в коридоре, опять вышел на веранду и закурил снова. Увидев, как Миа прошмыгнула из ванной в полотенце и исчезла в одной из комнат, наверное, пошла к шкафу с одеждой или коробке, он почувствовал себя не очень хорошо из-за всего этого, всей ситуации. Она выбрала покинуть действительность. Спряталась одна на острове в устье фьорда. А он вытащил ее обратно. Они воспользовались ей для своих целей, а потом опять выбросили, оставив одну. Нет, последнее не совсем верно. Не они. Миккельсон отстранил ее. Отдел. Система. Но не он. Если бы Холгер Мунк мог решать. Миа Крюгер могла бы делать все, что ей заблагорассудится, только бы она была с ним на работе.

– Вообще ты можешь курить тут, только окно открой.

Улыбаясь, Миа вышла из одной из комнат, одетая в черные узкие брюки, белый свитер с горлом и с полотенцем на голове. Она сняла его и начала вытирать волосы.

– Да, черт, извини, – улыбнулся Мунк, не услышав, что она сказала, мыслями совсем в другом месте.

Он выбросил сигарету на улицу, зашел обратно и закрыл за собой дверь.

– Если бы я по-прежнему работала следователем, – ухмыльнулась Миа, сев на матрас у окна, – я бы сделала вывод, что, если сам Холгер Мунк вдруг пожаловал сюда в воскресенье вечером с папкой фотографий под мышкой, это должно означать, что в большом мире случилось что-то чертовски ужасное, и отдел в отчаянии, и я, может быть, возвращаюсь на работу?

Мунк снова опустился на белый стул без ножек.

– Это мне кое-чего стоило, – кивнул он.

– И мне вроде как нужно поблагодарить тебя, ты это имеешь в виду?

Мунк опять поискал подтекст в ее голосе, но и сейчас его не было. Она казалась посветлевшей, почти радостной. Мертвый взгляд, встретивший его в дверях, как будто снова немного ожил, и казалось, что она оценила его приход.

– Так что там у нас? – сказала она, положив полотенце на пол.

– Хочешь сразу посмотреть или послушаешь, что я думаю?

– А обязательно выбирать? – сказала Миа, взяв папку со стола.

Мунк заметил, как изменились ее глаза, когда она достала фотографии и начала раскладывать их на полу перед собой.

– Мы нашли ее вчера днем, – начал Мунк. – В дальней части Хурумланне. В нескольких сотнях метрах от дороги, в лесу. Турист, или даже нет, биолог, ботаник фотографировал там какое-то растение и набрел на нее, нашел ее в такой позе, посреди…

– Ритуал, – сказала Миа отсутствующим тоном.

Мунк затих, пока Миа не разложила последние фотографии.

– Похоже на то. Но…

– Что? – спросила Миа, на секунду оторвавшись от них.

– Хочешь, чтобы я помолчал или?.. – сказал Мунк, тут же почувствовав, что отвлекает ее.

– Да нет, извини, продолжай, – пробормотала Миа, открыв бутылку «Арманьяка» на полу и до краев наполнив грязный бокал.

– Это выглядит, как ты сказала, как ритуал, – продолжил Мунк. – Парик. Перья. Свечи. Положение рук.

– Пентаграмма, – сказала Миа, пригубив из бокала.

– Да, точно. Ильва тоже так сказала.

– Ильва?

– Кюрре перевели, – сказал Мунк. – И она как раз закончила академию, так что…

– Как я, что ли? – улыбнулась Миа, переведя взгляд обратно на фото.

– Нет, ты так и не закончила, разве нет? – сказал Мунк.

– Так какой будет договор?

– С Ильвой?

– Нет, со мной, – сказала Миа, выудив одну фотографию.

– В каком смысле?

– Миккельсон. Что он хочет на этот раз? Дай угадаю: я могу вернуться на работу, если пообещаю продолжить ходить к психологу?

– Ага, – кивнул Мунк, приподнявшись на стуле.

– Да кури тут, где-то была пепельница, надо поискать в одном из тех шкафов, – указала Миа, все еще не отрываясь от фотографий.

– Камилла Грин, – снова усевшись и поднеся зажигалку к сигарете, сказал Мунк. – Семнадцать лет. Детдомовский ребенок. О пропаже заявили три месяца назад в каком-то учреждении для подростков с проблемами, в садоводстве.

– Цветок во рту, – кивнула Миа.

– Предварительный отчет по вскрытию показал, что в ее животе был корм для животных.

– Что? – переспросила Миа, подняв на него глаза.

– Гранулы.

– Твою мать, – сказала Миа, направив взгляд обратно на фото.

Она сделала еще глоток. Взгляд ее стал отсутствующим, каким он был много раз раньше. Она больше не здесь. Она была далеко, и Мунк почувствовал, что ему вообще не нужно находиться в комнате, что можно просто оставить Мию одну.

Когда у него зазвонил телефон и он вышел на балкон поговорить, Миа даже не заметила.

– Мунк, слушаю.

– Это Людвиг. Мы связались с ней.

– С кем?

– С Хелене Эриксен. Это она заявила о пропаже девочки. Она сейчас приедет сюда. Уже в пути.

– Еду, – быстро сказал Мунк и положил трубку.

Когда он вернулся в квартиру, Миа уже опустошила свой бокал и наполнила его заново.

– Ну как?

– Что «ну как»? – спросила Миа, посмотрев на него мутным взглядом.

– Что думаешь?

– Я приеду завтра. Сейчас мне нужно побыть одной с ними.

– Хорошо, – сказал Мунк. – Уверена, что справишься? Я хочу сказать, может, тебе еды принести или еще чего-то?

Миа махнула рукой, не отрываясь от фотографий.

– Тогда увидимся завтра.

Миа отстраненно кивнула.

Мунк зашнуровал ботинки, осторожно закрыл за собой дверь, сбежал вниз по лестнице, открыл машину и поехал на Марибуэсгате.

12

Сорокалетняя женщина в красном пуховике стояла под уличным фонарем у стадиона «Бишлетт». Она увидела, как из двора вышел полный мужчина в бежевом пальто. Он прикурил, по его виду казалось, что он о чем-то размышляет, затем сел в черный «Ауди» и уехал.

– Чего мы ждем?

Парень лет на двадцать ее моложе, стоявший рядом, нервно оглядываясь по сторонам, надвинул шапку на уши.

– Я замерз.

– Помолчи, – сказала женщина и засунула руку в карман, проверить, на месте ли он.

Браслет.

– Неужели это так сложно? – сказал двадцатилетний парень, дрожащими пальцами зажигая во рту самокрутку. – Ты же сказала, что она даст нам денег!

Женщина в красном пуховике пожалела, что взяла его с собой, этого молодого паренька, они друг друга даже не знали, ей нужно было сделать это самой, и уже давно.

Она плотнее запахнула куртку, продолжая стоять и смотреть на окна квартиры на третьем этаже, в них был слабый свет, значит она дома, это точно она, и все равно все это казалось неправильным.

– Мне нужно ширнуться.

– Помолчи, – повторила женщина в красной куртке, на этот раз сама ощутив это.

Нехватку иглы, которая заставит исчезнуть эту убогость, даст ей необходимое тепло.

– Дай посмотрю, – попросил парень, протягивая руку.

– Что дать?

– Браслет! Ты же сказала, она даст нам за него деньги?

Она снова бросила взгляд на окна квартиры и дала ему посмотреть то, что у нее в кармане.

– Этот? – удивился парень, поднеся браслет под свет фонаря. – Как это может чего-то стоить? Это же дешевый хлам, как носят дети? Черт возьми, лучше бы мы взяли киоск, «Seven-Eleven» или какой-нибудь еще, туда-обратно, всего делов на пять минут, что мы можем получить за эту хрень? Пошли отсюда, ты совсем тупая?

Женщина в красной куртке решительно забрала браслет и снова спрятала его в карман.

Посеребренный браслет, сердечко, якорь и буква «М».

– Нематериальная ценность, – тихо произнесла она, почувствовав, как ломка начинается вовсю, так, что было почти невозможно терпеть.

Нужно уколоться, чтобы заставить темноту убраться.

– Какая-какая ценность?

Парень нервно огляделся и затянулся скруткой.

– Твою мать, давай лучше возьмем какой-нибудь «Seven». Или я спрошу у Леффе, может, у него есть заначка. За ним должок, блин, я уверен, он нас подлечит. Черт возьми, да он живет тут рядом, пойдем, а? Боже мой, этот браслет стоит три копейки, какой смысл во всем этом, нет уж, я уношу ноги, пошло все к черту.

Женщина в красном пуховике подняла взгляд в тот момент, когда дверь открылась и черноволосая девушка вышла на балкон с бокалом в одной руке и каким-то предметом, который она разглядывала, в другой. Листочек. Фотография. Что-то подобное. Несколько секунд девушка постояла, как будто вглядываясь в темноту города, затем вошла внутрь и закрыла за собой дверь.

Миа Крюгер.

Женщина опять почувствовала, как ее захлестывает чувство вины, давно уже надо было это сделать.

Давным-давно.

Ведь она была там тем вечером.

– Пойдем уже, – сказал парень почти умоляющим тоном, выбросив окурок. – Пошли, наконец, черт тебя подери. Я больше не могу.

– Молчи. Дело не только в деньгах.

– Чего? – переспросил он.

– Дело не только в деньгах.

– Но какого хрена, ты же сказала, что…

– Мы были подругами, – раздраженно прервала его женщина, снова пожалев, что взяла с собой на дело этого сопляка.

Она должна была сделать это.

Она давным-давно должна была это сделать.

– Подругами? С кем? С этой, там наверху?

– Почему ты не можешь помолчать?

– Если вы подруги, просто пойди и попроси у нее денег. Боже мой, Сиссе, это какой-то полный идиотизм, зачем мы тут стоим, я же сказал, что Леффе даст нам дозу, пошли скорее!

– Нет, не с ней. С Сигрид.

– С какой еще Сигрид?

– С ее сестрой.

Парень достал из кармана тоненькую пачку табака и принялся скручивать новую сигарету из остатков в пачке, нервно оглядываясь вокруг.

– Черт, Сиссе, серьезно, я больше не могу терпеть, мне срочно нужна доза. Ты что ли не хочешь? Пойдем просто к Леффе?

– Я была там, – сказала женщина в красной куртке, все еще не отрывая взгляд от тени в квартире над ними.

– Была где?

– Я видела его.

– О чем ты говоришь?

– Когда он убил ее.

Он замолчал. Завис с тоненькой скруткой во рту и поднесенной к ней зажигалкой, не прикуривая.

– Черт, Сиссе, ты меня пугаешь. Убил ее?

Сигрид.

Женщина опять почувствовала, как через все ее тело прошла ломка.

Ей следовало давно это сделать.

Я была там.

Когда он ее убил.

– Пошло все к чертовой матери, Сиссе, я просто хочу ширнуться, ты ведь сказала, что мы идем сюда за бабками! Пойдем уже отсюда?

– Что?

– Я знаю, что Леффе даст нам дозу, блин, здесь недалеко, пойдем, Сиссе, это же просто бред.

Сорокалетняя женщина осторожно нащупала маленький посеребренный браслет в кармане, убедившись, что он на месте, между пальцев, когда свет в квартире вдруг погас и в окнах наступила темнота.

– Ну, пойдем же!

– Заткнись уже наконец.

– Нет, блин, Сиссе! Нам пора, ты со мной или как?

– Ты уверен, что Леффе нас уколет?

– Да, господи, он мне должен. На хрена мы вообще тут стоим? Пошли уже!

Женщина в красном пуховике еще раз потрогала браслет в кармане. Бросила последний взгляд на темные окна квартиры наверху.

И пошла за молодым, нервным парнем в сторону Пилестреде.