Тото (Ангел) Кудриков – 13 лет.
Семен Захарыч, – дядька в пансионе, из отставных солдат.
Действие происходит в Петербурге в одном из частных пансионов.
Небольшая комната, вся заставленная шкафами. – Слева дверь – справа сундуки, на которых навалена всякая старая мебель, большею частью поломанная и видимо ожидающая починки, и другой хлам. – Все это сложено нарочно в стороне, чтобы опростать место, где поставлен простой стол и стул.
Дядька Семен Захарыч отворяет дверь и Вносит чернильницу и перья, которые кладет на стол, – за ним появляется Тото Кудриков; он в ботинках, в шароварах по колена и курточке, свободно накинутой на жилет[1], – в руках у него тетрадь, перо и книга; появившись у двери, он внезапно останавливается.
Семен. Пожалуйте! что вы стали?.. пожалуйте, войдите…
Тото. Что такое? какой же это карцер? разве я сломанное кресло, что меня хотят тут запереть со всякой дрянью?
Семен. Ну, ну, ладно, будет с вас и этого… У нас не казенное заведение, а частный пансион.
Тото. Каково мне дело!!.. меня хотят посадить в карцер, меня отправляют под арест, это мне все равно… только для этого дайте мне чистую, хорошую комнату, – а это чорт знает что такое!..
Семен. Куда мне приказано вас посадить, туда я и сажаю… что тут еще разговаривать! – пожалуйте…
Тото. Позовите директора, пускай он посмотрит… разве это карцер? – я сюда не пойду.
Семен. Извольте идти, некогда мне тут с вами…
Тото. Не пойду.
Семен. Ан пойдете.
Тото. Ни за что.
Семен. А вот увидим.
Затевается борьба, во время которой Тото кричит: «это насилие, вы не смеете так обращаться!.. оставьте меня!»… Семен все таки его втаскивает в комнату. Семен тащит его за плечи (Тото в это время топает ногами), сажает за стол и сам отходит к двери; Тото тотчас вскакивает.
Тото. Как вы смеете так обращаться!? вы не имеете: права так обращаться!!..
Приводить в порядок свой костюм: застегивает расстегнувшийся жилет, завязывает галстук.
Семен. Этакий… сорви-голова; право, сорви-голова (Про себя.). А уж как я этих пострелят люблю… ей Богу… ишь ты, разгорелся весь!!.. (Громко.) Вона! и пуговицу вырвал… ах ты, разгром Ерофеич!
Тото. (Кипятясь все больше и больше.) Очень жалею, что я вам еще голову не оторвал… Здесь не казарма, что вы позволяете себе так обращаться… я буду жаловаться директору, я этого так ни за что не оставлю!
Семен. Ну, ну, хорошо…
Тото. После этого еще вы, пожалуй, и бить меня станете…
Семен. (Поддразнивая его.) А и ударю! Что с меня возмешь?..
Тото. Вы не смеете.
Семен. И не смею, – а вот взял да ударил.
Тото. Ну-ка, попробуйте.
Семен. А что-ж не попробовать!?.. вот тебе – бац!
Ударяет его по плечу.
Тото. (В крайнем негодовании.) А!! вы так то?.. а знаете ли вы, что телесные наказания запрещены?!.. телесные наказания запрещены, чорт вас возьми совсем!!..
Налетает на Семена и бьет его в спину кулаком.
Семен. (Полусмеясь.) Ну, ну, будет!.. будет, что ли!..
Тото. (Отходя от него, запыхавшись.) Телесные наказания запрещены, а вы себе позволяете…
Семен. (У двери.) Ишь ты, право, буян какой! – настоящий соврас без узды… Садитесь-ка лучше, не спорьте; дело-то лучше будет.
Выходить и запирает за собой дверь.
Тото. (Делает несколько шагов и останавливается.) Ушел и запер… Вот вам мудрые распоряжения нашего директора!.. меня сажают в карцер, под арест… я вас спрашиваю, что такое арест?! – это есть наказание лишением свободы! – ну, запри меня в приличную комнату, я никуда не уйду… а меня запирают в какой-то хлев, в компании со старой, переломанной мебелью… тут уж не одно лишение свободы, тут оскорбление… наконец, посылают меня сюда с каким то салдафоном, с каким то бурбоном армейским, который толкается, насильно втаскивает сюда, дерется… ведь это кулачное право!!.. ведь это мы возвращаемся ко временам Атиллы и Феодорика… какое же это девятнадцатое столетие? это Бог знает, до чего мы дожили!!.. Ну посмотрите, ради Бота, – какие-то корзины со всяким старым хламом… (Вытаскивает старые ботинки.) Старые ботинки директорши… тряпки какие-то… кринолин… тьфу! какая гадость!!.. (Опрокидывает корзину, из которой вываливается всякий хлам.) Ба! еще корзина. да тут какие-то бумаги! вот это интересно может-быть, я тут открою какую-нибудь тайну на счет директора или… (Смотрит.) Ce cahier appartient а Nicolas Kolpakoff…. ex temporalis!!.. (Кидает тетрадки через голову.) Чорт вас возьми! – какие-то старые тетрадки наших учеников, вокабулы, диктовка… (Раскидывает тетрадка по полу.) Это что за сверток? (Развертывает сверток.) Старые ученические рисунки… и как скверно сделано… Смотрите: голова Юноны су бакенбардами… это что?.. два гладиатора борятся… опять два гладиатора… еще два гладиатора… Господи, сколько гладиаторов… это, я вам скажу, самый любимый рисунок нашего учителя рисования; тут, по его мнению, обрисовываются какие-то античные мускулы… ничего я тут хорошего Не вижу. (Развертывает и расправляет один из рисунков и привешивает его к шкафу, прищемив сверху в щель дверцы.) Просто, какие-то два дурака дерутся. (Берет перо и как кистью намазывает надпись: два дурака дерутся, а третий смотрит.) Однако, в этом хламе должно быть мало интересного. (Подходит к окну.) И окно какое-то небывалое… маленькое, все сразу отворяется… (Отворяет окно.) Тсс!!.. кажется, идут…
Становится перед шкафом. Дверь отворяется, входит Семен.
Семене. Зачем это вы окно отворяете? кто вам позволил?.. ох! барин, барин, ладу с тобой нет… господин Кудриков!.. фу ты, куда он тут спрятался?!.. Ах ты, соврас беспардонный… ишь какой Садом-Гамор наделал здесь, все бумаги раскидал… Господин Кудриков!! да вы не извольте прятаться… я сейчас дилехтора позову…