Сколько я себя помнила, мы экономили на всем. Денег не хватало, бабушка постоянно ворчала, что мы слишком много едим и слишком быстро растем. Но что мы могли с этим сделать? Разве что умереть во младенчестве.
Некогда наша семья процветала, на что указывал огромный пустой особняк, в котором мы жили. Сейчас в относительном порядке поддерживалось лишь несколько комнат в правом крыле около кухни, все остальное пришло в упадок. Мебель, которая стоила хоть чего-то, давно была продана, драгоценности – еще раньше.
Да что мебель! Было распродано все, кроме грифона дедушки. Но Росинант так стар, что на него не нашлось покупателя, поэтому он остался у Алонсо, моего брата. Истории о прислуге, раньше следившей за всем домом, садом, детьми, казались сказкой. Нет, дом всегда был таким – пустым и неухоженным. Стекла в некоторых окнах разбились, и ветер свободно гулял по пустым комнатам, завывая и поигрывая мелким мусором, которого было предостаточно.
Появлялись желающие купить огромное старинное здание, но бабушка всем отказывала. «Разве можно продать дом, в котором выросло столько поколений Кихано? Вот выплатим долги, – говорила она, – и заживем, как раньше».
Выплатим, как же… Денег с арендаторов земли впритык хватало на погашение процентов, сама же сумма долгие годы была неизменной, и лишь когда брат на старших курсах нашел подработку, начала таять. Но так медленно, что не было никаких надежд, что долг выплатят при моей жизни. Маги Воздуха не столь успешны, как Земли или Огня, а значит, доходы у них гораздо скромнее.
Иногда я жалела, что нам с Алонсо достался Дар Воздуха, а не Земли. Сильный, как у дедушки. Но лучше бы у дедушки никогда не было его Дара. Все беды нашей семьи – от этого. Всю свою жизнь дедушка, в честь которого назвали брата, любил совсем не бабушку. Он бредил своей Дульсинеей, в честь которой назвали и меня.
Мне всегда казалось, что они могли бы проявить большую твердость и не давать столь дурацкого имени. Но меня тогда никто не спросил, бабушку, подозреваю, тоже. А ведь большее оскорбление для законной жены сложно придумать. Не думаю, что ей приятно вспоминать эту историю, произнося мое имя вслух, но вида бабушка не показывала, разницы в обращении со мной и младшей сестрой не было. Все делилось поровну. Впрочем, что там делить-то? Разве что долги, оставленные дедушкой. А постарался он знатно, изо всех своих немаленьких сил.
С возрастом болезненная привязанность дедушки ничуть не стала меньше. Напротив, он всячески стремился доказать своей избраннице, что лучше него нет никого на свете. Для чего использовал все доступные способы: как дорогие подарки, так и показ выдающейся магической силы. И вот во время одного из таких показов выдранное из земли с корнями немаленькое дерево шлепнулось аккурат на сладкую парочку. Любовницу убило на месте, а дедушку нехило так стукнуло по голове. И что-то у него там перемкнуло.
Трагическое происшествие, случившееся по его собственной вине, он посчитал нападением драконов и отправился с ними разбираться. Каким-то причудливым образом его внимание привлекли ветряные мельницы, в которых он углядел злобного врага и начал крушить их, лишь только они попадались ему на глаза. А сил, как я говорила, у него было очень много. К силам прибавилась еще и ярость от потери любимой.
Подходить к нему боялись. Бабушка влияния на мужа не имела и до появления в его жизни той роковой женщины, потому надежд на нее не было. Пришлось срочно искать сына, нашего отца. Прибыл он быстро, и не один. Он и мама были военными магами и посчитали, что с легкостью утихомирят разбушевавшегося дедушку. К этому времени число разрушенных мельниц уже перевалило за двадцать, и ни одна из них восстановлению не подлежала.
Странно, но в нашей семье это стало предметом гордости. Уж если за что-то берется представитель семьи Кихано, то делает это качественно, даже если не создает, а разрушает. Передвигался дедушка хаотично, куда взгляд ляжет, в основном порталами, и отлавливать его оказалось неимоверно сложно.
На двадцать седьмой мельнице родителям удалось его настичь. Но увы, что-то пошло не так. Строение начало разрушаться, и постороннее вмешательство привело лишь к тому, что под обломками оказались все – и спасатели, и преступник. Трое детей осиротели. Военное ведомство назначило нам пенсии по утрате кормильца, которые были не слишком значительными – хватало только на еду, не больше.
Бабушка в одночасье постарела. Гибель единственного сына и позор легли тяжелым грузом на ее плечи. Легли и сломали. Она ни от кого не желала принимать помощь, выслушивать слова утешения, за которыми иной раз стояло лишь жадное любопытство к чужому горю. Наше общение с соседними семействами постепенно сошло на нет – приглашения мы не принимали и к себе не звали. Кому хочется лишний раз смотреть на чужую нищету?
Фьордина Кихано, некогда стройная женщина с горделивой осанкой, сгорбилась, глаза ее потухли, она целыми днями сидела в кресле-качалке и читала бесконечные любовные романы, которые нам с сестрой вменялось в обязанность приносить из городской библиотеки. Готовить приходилось тоже нам – кухарки и горничные бесплатно не работали, преданность семье имела пределы.
Потом брат уехал учиться в Академию, и стало еще печальнее. Если раньше бабушка выныривала из своих грез хоть изредка, чтобы с ним поговорить, то сейчас, если не читала, мечтательно смотрела вдаль. Представляла будущие прекрасные перспективы Алонсо, Марии Долорес и мои.
Пенсию от военного ведомства на брата платить перестали, но он уже был достаточно независим. На личные нужды ему хватало стипендии, и в каждый приезд он старался привезти нам что-нибудь в подарок, чтобы порадовать.
Алонсо хмурился, глядя на стремительно ветшающий дом, но сделать ничего не мог, хотя временами долго бродил по опустевшим пыльным коридорам. Денег не было даже на остекление окон, а жалюзи пропускали не только свет, но и пыль, ветер, дождевые капли. Разумнее всего казалось забить окна досками, но и их не было. Только огромный семейный особняк, пустой и унылый, да родовая гордость, приносящая одни проблемы. Что толку в череде предков, если есть нечего?
– Ты должен выгодно жениться, – заявила брату в один из приездов бабушка. – На тебе лежит ответственность за род. И за сестер тоже.
На коленях ее лежал очередной томик в яркой обложке с прекрасной девушкой, сидящей на скамейке в парке. «Богатая невеста», – гласило название. Не книга, а руководство к действию.
– А не будет ли урона чести семьи, если я таким образом поправлю ее положение?
Брат сразу показал, насколько ему не нравится идея, извлеченная из романа.
Но бабушка уже загорелась этой мыслью. Чем больше она погружалась в выдуманные истории, тем с меньшим желанием выходила в серую реальность.
– Вы же друг друга будете любить! – уверенно сказала она. – Хорошо воспитанная, красивая девушка с большим приданым – вот что тебе нужно.
– Боюсь, что такой не нужен буду я, – усмехнулся брат.
Я не могла себе представить, что мой брат кому-то может не понравиться. Да, мы были небогаты, но хорошего рода. Брат, хоть и бедно одетый, все равно привлекал внимание приятной внешностью, хорошей осанкой и манерами настоящего аристократа.
– Глупости! – поддержала мои мысли бабушка. – Как это ты – и не нужен? Вот помяни мое слово: как встретишь, сразу все наладится. А потом и для Дульче богатый муж найдется, и для Мариты…
– Дульче через год может в Академию поступать, – намекнул Алонсо.
– Нет, – покачала головой бабушка, – нельзя, чтобы представительница рода Кихано бывала на людях в таких обносках. Это неприлично.
– Все равно в Академии требуют постоянно носить мантии, – сказал брат. – И кто там увидит, что под ней?
Бабушка задумалась.
– Да и выбор женихов там побольше, – подмигнул мне брат. – За кого выходить здесь, если она, кроме мышей, никого и не видит?
– Ну если в мантиях, – с сомнением в голосе сказала бабушка, – тогда посмотрим.
Я обрадовалась возможности выйти из замкнутого круга, в который нас загнали бедность и честь.
«Недостойно представительнице нашего рода работать за копейки», – сказала бабушка, когда мне предложили место в библиотеке. Теперь там выдавала книги фьорда из менее знатного рода, а я с тоской вертела в руках протертое на локтях платье и не знала, что еще можно сделать, так как вид у него был такой, что у иных и половые тряпки лучше.
С последней подработки Алонсо привез нам с сестрой по платью, но бабушка на него так напустилась, что он роскошествует, не выплатив долг, что стало понятно: больше обновок у нас с Марией Долорес не будет.
Подаренное братом платье я берегла для Академии, но, увы, поехать туда не довелось. На последних каникулах Алонсо приехал необычайно подавленный и проговорился, что понравившуюся ему девушку с весьма приличным приданым увел не кто-нибудь, а лично ректор. И если бы просто увел! Так нет, на радостях сделал несколько нововведений, среди которых не последнее место занимала отмена постоянного ношения мантий.
На этих словах брата бабушка некстати очнулась от своих размышлений и заявила, что в заведении, где ректоры ведут себя столь безнравственно, ноги ее внучек не будет. Особенно если эти ноги одеты в столь поношенные туфли. Алонсо расстроенно замолчал, но слово уже было сказано, и решение принято.
В Академию я не поехала. Мы вообще никуда не ездили. Казалось, я так и состарюсь в этих мрачных комнатах с высокими потолками, где летом невыносимо жарко, а зимой – холодно. Раньше, при родителях, работала магическая система регулирования. Она тогда уже начинала сбоить. Все хотели вызвать мага-специалиста, но так и не успели. Алонсо пытался исправить, не смог и забросил. Все повторял, что пойдет работать, и все наладится.
Но оказалось, что маги-воздушники не очень востребованы. В столице предлагаемая работа была не из самых оплачиваемых. Тогда он решил последовать бабушкиному совету и выгодно жениться. Почти перед окончанием учебы привез невесту. Фьорда Хильда Бренсон была единственной дочерью промышленника. Не сказать, что красавица, но ухоженная и уверенная в себе. На наши обноски смотрела с пренебрежением, потом и вовсе перестала обращать внимание на нас с сестрой. По дому бродила с недовольным видом. Сначала заявила, что эту рухлядь проще снести и на ее месте построить что-то новое, но потом в голове у Хильды что-то щелкнуло, и она заявила:
– Алонсито, у меня есть прекрасный план. Заодно и папе покажем твою предпринимательскую жилку, а то он недоволен моим выбором. Место здесь чудесное. Виды опять же. Процветающий пансионат – вот то, что нам нужно.
– Пансионат? Из этого дома?
Алонсо был в шоке.
– Да, сейчас он в ужасном состоянии, – неправильно поняла его фьорда, – но если привести в порядок, дать хорошую рекламу, сестриц твоих поставить за стойку, чтобы выдавали ключи от номеров, деньги рекой потекут. Одна только фраза «Гости обслуживаются представительницами древнейшего рода Империи» привлечет клиентов не хуже, чем экзотический храм под боком.
– Сестер за стойку?
– А что, просто так кормить? – Она презрительно фыркнула. – Нет уж. Еще тебе, как мужу, могу просто так деньги давать. Точнее, не просто так. – Она выразительно прищурилась и облизнула тонкие губы. – Но кормить ораву твоих нищих родственников? Пусть отрабатывают. Да и самим лучше. Глядишь, и подберут богатого мужа среди клиентов…
И это вот «среди клиентов» оказалось последним гвоздем, который она вбила в надежды нашей семьи на удачный брак Алонсо. Хильда уехала, и о ней больше никогда не вспоминали. Хотя бабушка от мысли выгодной женитьбы Алонсо не отказалась, лишь указывала, что искать нужно среди фьорд своего круга. Хорошо воспитанных.
Но брат к этой идее совершенно остыл. Предложили поехать бурильщиком нефтяных скважин в Корбинианское королевство, деньги давали неплохие, и он согласился. Бабушка возражала, мол, нельзя представителю столь славного древнего рода соглашаться на черновую работу, это порочит честь семьи. Но Алонсо взглянул на нее, на нас с сестрой, выразительно обвел взглядом дом и сказал:
– Бабушка, неужели жениться ради денег на девице, которая мне даже не нравится, менее позорно, чем работать? Я не могу смотреть, как вы здесь прозябаете в нищете. Я единственный мужчина в роду, и позаботиться о вас – мой долг. Не выполнить его – вот что позорно. А работа позорной не бывает, даже если она грязная.
Бабушка пыталась его убеждать, но он как стоял на своем, так и не отступился. Пришлось ей смириться. А я тогда подумала, что, пойди я на работу в библиотеку, не пришлось бы ходить в тряпье и было бы, в чем ехать в Академию.
Честь семьи не в том, чтобы не показывать свою бедность, а в том, чтобы поступать как брат, который не кичился родовитостью, а делал все, чтобы нас вытащить. Из выдаваемой зарплаты он гасил основную сумму долга и отправлял часть нам на повседневные нужды. Но бабушка считала единственной повседневной нуждой возврат денег и все до эврика уносила в банк. Сумма, что лежала на нас тяжким бременем, начала таять. Появилась надежда, что к старости мне удастся все-таки купить новые туфли. А если очень повезет – то и две пары.
От беспросветной тоски хотелось временами выть. Единственное развлечение, что было доступно, – разговоры с сестрой, которая была младше меня всего на год и так же тяжело переживала вынужденное затворничество.
Последний артефакт связи в нашей семье хранился у бабушки. Старенький, с постоянно выпадающими кристаллами, он продолжал работать, хотя вызовы на него поступали лишь от Алонсо, и не слишком часто. Брат старался экономить, его голос мы слышали лишь раз в две недели, по вечерам. Поэтому когда артефакт завибрировал в неурочное время, я почему-то сразу решила, что с братом случилось нечто ужасное. Бабушка, наверное, тоже: руки у нее дрожали, когда она нажимала на кристалл ответа.
– Соледад? – с легким недоумением переспросила она, и тут же облегченно добавила: – Ну конечно, помню, разве тебя можно забыть? Сколько лет в одном пансионе! И каких лет – волшебных!
Она выпрямилась в кресле, глаза засияли, и через облик замученной пожилой женщины проступила юная девушка, гордая и прекрасная, какой она была много лет назад. Я решила не мешать возвращению в дивные годы, проведенные в пансионе, и ушла на кухню, к Марии Долорес, которая как раз занималась ужином.
Но помощь уже не требовалась: все, что нужно, было порезано, засыпано в кастрюльку и теперь весело побулькивало, приподнимая крышку. Сама сестра сидела за кухонным столом, одиноко стоявшим в огромной кухне напротив плиты. Локтями она оперлась о столешницу, что неминуемо вызвало бы возмущение бабушки, увидь та подобное. Но бабушки не было. Сестра же закрыла ладонями лицо и тихо плакала.
– Марита, что случилось? – испуганно спросила я.
– Я вдруг подумала, что вот так вся наша жизнь пройдет, – горестно всхлипнула она. – В варке жидкой похлебки и уборке никому не нужного дома. Лучше бы Алонсо женился на той Хильде и согласился сделать из этой развалины пансионат. Любит, не любит… И что? Я бы не задумываясь вышла замуж за того, кто нас вытащит из нищеты. А он…
Сестра разрыдалась. Слезы катились по лицу крупными каплями, она не успевала их вытирать, лишь размазывала давно намокшим платком, таким же ветхим, как и украшавшие его кружева.
– Марита, он делает все, что может, – попробовала я успокоить ее. – Думаешь, так хорошо стоять за стойкой и выдерживать презрительное обращение тех, кто считает себя лучше лишь потому, что богаче?
– Думаю, хорошо. Уж намного лучше, чем так жить.
Она неприлично громко высморкалась и с вызовом уставилась на меня покрасневшими глазами. Мне самой было невыносимо здесь находиться. Все сыпалось, разваливалось, рушилось со скоростью, справиться с которой мы не могли.
Пенсию на меня от военного ведомства принесли последнюю, так что дальше станет только хуже. Нужно на что-то решаться. Но я признавала бабушкину правоту: в такой одежде появляться в элитном учебном заведении нельзя. Стыд и позор не только семье, но и лично Алонсо, который делает для нас все, что может.
– Дульче!
Бабушка закричала так, что я за нее испугалась и бросилась на выручку. Но она выглядела такой довольной, что страх тут же рассеялся. Бабушка улыбалась и поглаживала магофон, словно у нее на коленях лежала довольно урчащая кошка.
– Дульче, – повторила она много тише, – ты вытащила счастливый билет. Звонила моя подруга детства. У нее есть внук, ты выходишь за него замуж, мы договорились.
– Замуж?
От неожиданности я растерялась. Нет, мне хотелось изменить жизнь. Но выходить замуж за фьорда, которого я никогда не видела? Дикость какая-то. И подруга эта странная… Столько лет даже не вспоминала, а сейчас сразу сватает…
– Это ты про какую из подруг сейчас говоришь? – решила уточнить я.
Последнее время бабушка не упоминала никого. Общество забыло про нас, мы старательно делали вид, что тоже никого не помним.
– Соледад, – довольно ответила бабушка. – Соледад Берлисенсис. Мы с ней с самого детства дружили, вот она и вспомнила про подругу, когда будущим внука озаботилась. Внук у нее такой красавчик! Смотри.
Она подавила на кристаллы, и над магофоном возникло маленькое фантомное изображение моего предполагаемого жениха. Изображение постоянно подрагивало и перекашивалось, так что нельзя было толком рассмотреть, даже как он выглядит. Понятно, что блондин. Но и только.
Я с сомнением смотрела на перекашивающуюся фигуру, и меня одолевали подозрения, что с фьордом что-то не так, если он до сих пор не нашел невесту сам. Но в каком смысле «не так» – физическом или умственном, – по фантому понятно не было.
– Ты раньше о ней никогда не вспоминала. О такой своей близкой подруге, – сказала я.
– Не вспоминала, и что? – с довольной улыбкой ответила бабушка. – Главное, что Соледад обо мне вспомнила. «Фелиса, – говорит, – мне сказали, у тебя старшая внучка на выданье. Пришли мне магографию». А у меня как раз в магофоне подходящая. Та, где Алонсо тебя по весне в саду снимал. Только лицо и ветви цветущей яблони. Я и отправила тут же. А она сразу: «Какая замечательная девушка! А у меня есть не менее замечательный внук, Бруно». Маг Огня, закончил Академию чуть больше года назад, как и Алонсо. Семья – настоящие аристократы, одни из самых богатых в Империи. Но традиции блюдут, абы на ком женить Соледад внука не хочет, только на девушке соответствующего происхождения и воспитания.
Я опять посмотрела на перекошенного фантомного жениха. Навязываемый бабушкой фьорд мне совершенно не нравился.
– Бабушка, а тебе не кажется, что она могла кого-нибудь поближе найти? – спросила я. – И не таких безденежных?
– Берлисенсисы всегда гордились своей родословной, – ответила бабушка. – Вот и ищут единственному внуку невесту с безукоризненным происхождением.
– Зачем ей нужна я? Фринштад полон девиц с происхождением не хуже нашего.
На фантом я перестала смотреть. Постоянное подергивание перед глазами все равно не вызывало ни малейшего желания стать женой этого мага Огня.
– Лучше тебя им просто не найти. Наш род – один из самых древних, а родословная безукоризненна. Дульсинея, ты что, собираешься отказаться? – В голосе бабушке зазвенело праведное возмущение.
– Мне все это не нравится, – ответила я. – Будто меня собираются купить.
– А если и так? – раздалось от двери. – Если ты не хочешь, пусть меня берут. Я согласна.
– Согласна она, – проворчала бабушка. – Да только ты несовершеннолетняя, Марита, а ждать, пока в возраст войдешь, никто не станет. Да мы уже сговорились, что Дульче к ним едет. – Она сурово сдвинула брови и посмотрела на меня с огромным возмущением. – Тоже мне, фьорда какая разборчивая нашлась! У тебя здесь женихи в очередь выстраиваются? Нет? Тогда будь добра, слушай, что говорят. Брат твой на самую черную работу согласился, чтобы семье помочь. Сестра тоже готова собой жертвовать, а ты носом крутишь. Значит, ты для нас сделать ничего не хочешь? Красивый богатый муж в столице ей не по нраву, видите ли.
Сестра горестно шмыгнула носом, заслужив неодобрительный бабушкин взгляд. Мария Долорес была согласна под венец хоть сию минуту, лишь бы выбраться из этого богами забытого места, где мы никого не видим и где ничего никогда не случается.
– Я могу ему не понравиться, – почти смиряясь с неизбежным, сказала я.
Бабушка повеселела:
– Как это – не понравиться? Да вы как друг друга увидите – влюбитесь сразу и на всю жизнь! Я просто чувствую, что вы друг другу предназначены судьбой, иначе разве бы я согласилась?
– Мне даже ехать не в чем.
– А платье, что Алонсо тогда привез? – оживилась сестра.
– А обувь? – мрачно ответила я.
– Соледад деньги предлагала, – задумчиво сказала бабушка, – только я отказалась. Может, и зря. Без приличной обуви нехорошо фьорде из нашей семьи появляться в столице. Чести урон.
Я было обрадовалась, что поездка отменяется.
– А знаешь, – вдруг вспомнила бабушка, – у меня же сохранились туфли твоей мамы. Ну-ка…
Она раскрыла сундук и стала выкладывать вещи, давно вышедшие из моды, но старательно проложенные пахучими травками от моли. Одежда складывалась унылыми кучками на стоящие рядом стулья. Не вся. Пару платьев бабушка повертела в руках и отложила. Похоже, их придется взять с собой. От вещей шел резкий запах затхлости, который не мог перебить даже сильный аромат лаванды. Я зажмурилась и чихнула. Может, все к лучшему? Богатая семья не позволит, чтобы их невестка в таком ходила.
– Ага, вот и они! – Радостная бабушка вытащила тряпичный мешок, из которого достала довольно изящные туфли-лодочки. – Ну-ка примерь.
Мария Долорес завистливо вздохнула. Туфельки действительно были чудо как хороши. Вот только когда я их надела, оказалось, что они мне чуть-чуть не по ноге. На ту самую малость, что превращает в пыточный инструмент даже самую прекрасную обувь.
– Красота! – сказала бабушка и велела к туфлям надеть еще и платье, чтобы посмотреть, как я буду выглядеть.
За платьем, висевшим в соседней комнате, сбегала сестра. Глаза ее горели предвкушением грядущих изменений, на щеках появился румянец, и платье на мне она расправляла с таким мечтательным видом, словно оно было подвенечным.
– Худовата ты, – недовольно сказала бабушка после того, как я перед ней немного повертелась. – Может, в лиф тряпок положим? Все привлекательней жениху покажешься при первой встрече?
Сразу начинать с обмана? Недостойно.
– Нет уж, – резко ответила я. – Что есть, пусть в то и влюбляется.
– Твоя правда, – смирилась бабушка. – Ты и без этого хороша. Вот встретит тебя завтра с прибывшего экспресса и непременно влюбится.
– Завтра?
– А зачем тянуть? Найдется другая фьорда и уведет ненароком. Нет, Бруно Берлисенсис нужен семье Кихано, – важно сказала бабушка.