Допив кефир, Саша поставил стакан на табуретку рядом с диваном. И, погружаясь в воспоминания, словно в речку жарким июльским днем, опять задремал. Его рука свесилась с дивана, и он ощутил давно забытую нежную шелковистость изящного изгиба спины Малюлика, которого он ласково погладил. Малюлик, левретка на хрупких, суетливо дрожащих лапках, в ответ преданно лизнул Сашину руку.
«Странно, откуда тут взялся Малюлик? Ведь это так давно было! Как хорошо, что Малюлик опять со мной!» – подумал Саша, пытаясь приподнять Малюлика с пола, чтобы положить его рядом с собой на диван. Но вместо тепла серо-бежевой шерстки Малюлика с распахнутыми, как крылья для полета, ушами его рука задела и сбила пустой стакан из-под кефира, с грохотом упавший с табурета на пол. Отчего Саша резко проснулся с досадой, что этот сон так внезапно оборван.
А он так обрадовался, увидев Малюлика! И вспомнилось Саше, как он впервые увидел Малюлика. Тот был на поводке, который вместе с другими поводками, застегнутыми на грациозных шеях остальных левреток, крепко держала в руках Ольга, занимавшаяся разведением левреток для продажи в элитном клубе собаководов. Трудно теперь вспомнить, кто сильнее очаровал Сашу с первого взгляда: Малюлик с его трогательно-нелепым белым пятном на боку и неравномерными белыми «носочками» на трех лапках и ровного цвета шерсткой на левой передней лапке или строгая холодная красота белокожей и сероглазой Ольги, задумчиво курившей, держа сигарету тонкими пальцами, с печальным взором, обращенным куда-то вглубь себя.
Саша подошел к ней, хотя и спешил. И сразу же обратился к Малюлику, нарочито вежливо попросив познакомить его с хозяйкой этой изумительной стаи левреток, которую Саша назвал «ваш прекрасный букет левреток», обращаясь к ней. И хотя Малюлик так и не выполнил его просьбу, зато Ольгу сразу развеселило то, как обрадовался ее Малюлик беседе с незнакомцем, отчего его ушки затрепетали, а сам он стал нежно тереться о джинсы Саши. Они разговорились так легко и непринужденно, что Саша оказался приглашен на чашечку кофе вечером этого же дня.
Роман их был легким, пьянящим и радостным. И она несколько раз приезжала к нему в его холостяцкую «однушку», всегда с Малюликом на руках. В их отношениях проросла та очаровательная доверительность и непринужденность встреч близких людей, так что однажды Ольга, торопясь утром по делам, оставила у Саши обожавшего его Малюлика. И Саша любил Малюлика, даже чувствуя гордость, прогуливая того два раза в день, как гордятся «Феррари» или «Бугатти» – потому что об элитности левреток он теперь знал все. Правда, Малюлик оказался отбраковкой из-за того белого пятна на боку и неправильных «носочков», которые у «правильных» – породистых, ценящихся в собачьем клубе – должны быть равномерной высоты на всех четырех лапках или отсутствовать вовсе. Поэтому Ольге и не удалось пристроить Малюлика на продажу, в отличие от его братьев и сестренок, которых она активно развозила то в клуб, то желающим приобрести собаку по ее объявлению. Уж такой у нее был бизнес. Но какое значение все эти «пятно-носочки» имели для Саши, когда им было так хорошо вместе – ему, Малюлику, Ольге?
Однако в последнее время какие-то хлопоты и загруженность не позволяли Ольге заехать к Саше. И они с Малюликом напрасно ждали ее по вечерам. К телефону Ольга перестала подходить, а если подходила, то разговоры получались скомканные, торопливые. Но они ждали верно и преданно свою прекрасную Ольгу.
Дни шли, и Саша устал быть «на привязи», ожидая Ольгу. Чтобы разрядить напряжение от постоянного ожидания, Саша однажды, взяв Малюлика на руки, отправился летним днем на пляж. Покупаться, если вода уже достаточно нагрелась, и попить пивка, конечно, в любом случае. Вода оказалась еще прохладной, и потому Саша сразу отправился пить пиво. Подходя к пивной палатке, он увидел молодого мужчину, своего ровесника, с очень похожим на Малюлика песиком, с такими же разномастными носочками. Благодаря знаниям, почерпнутым у Ольги, Саша сразу, едва взглянув на ту левретку, определил про себя – отбраковка. Незнакомец с левреткой тоже рассматривал его Малюлика.
Лето, пляж, пиво – все это так сближает и толкает на дружеское общение и перебрасывание полушутливыми фразами между совершенно незнакомыми людьми. Но то, что на вопрос Саши: «Как зовут вашу собачку?» – незнакомец ответил: «Малюлик»… И что-то сломалось внутри Саши. Ему стало ясно, что для более откровенного разговора нужно выпить с незнакомцем чего-то покрепче. К чему они оба тотчас и приступили, чтобы ничто уже не мешало им обоим задать друг другу главный вопрос. И оказалось, что смутные опасения обоих были совершенно верны. Они хорошо тогда врезали по коньяку, сидя на парковой скамейке, на двоих, по-братски, прямо с горла, когда на фоне пламенеющего заката на парковой тропинке возник третий Малюлик с признаками «отбраковки» на своих миниатюрных лапках и боках.
Уже достаточно поддатый Саша хохотал так, как хохочут только в детстве – во весь голос. Сквозь смех он выкрикнул незнакомцу:
– Эй, Малюлик! Третьим будешь? Иди к нам! Да не тормози. Все мы тут Малюлики! Мы отбраковка! Не в тех «носочках» мы родились! Эй, друг! Ну что ты там замер? Ведь и твою левретку наверняка зовут Малюлик. Значит, и сам ты Малюлик. У нас тут «клуб Малюликов». Рули к нам! – куражился Саша, словно старался отмахнуться от наплывающей тоски и униженности, но освобождаясь от привычки ожидать возвращения Ольги, теперь уже точно зная, что она никогда больше не приедет к нему, как обещала. Потому что она заводила отношения с мужчиной только ради того, чтобы пристроить очередную отбраковку из нового помета своих подопечных левреток, которых она действительно любила.
Этот клуб холостяков-Малюликов пил коньяк на троих до густой августовской темноты. До первой предрассветной прохлады. Разница между ними была в том, что тот, кто появился третьим, третий год «воспитывал» один Малюлика в ожидании возвращения Ольги. А встреченный Сашей у пивного ларька – года полтора. Саша же только третью неделю.
А на четвертую неделю со дня их с Ольгой знакомства Саша с Малюликом на руках рано утром позвонил в дверь Ольги на последнем этаже панельной пятиэтажки. Она открыла заспанная, с полузакрытыми глазами, в наспех натянутой майке, которую она лениво пыталась обеими руками натянуть хотя бы до середины своих мраморно-белоснежных бедер. Как Саша и думал, вернее – надеялся, он вовсе не нарушил никакую ее идиллию, не помешал чьему-то счастью, но разбудил совершенно уединенно спящую в своей квартире, наслаждавшуюся покоем и независимостью Ольгу. Вокруг ее стройных босых ног мельтешила целая стая нежных и задорных щенков, образцово породистых левреток в «правильных носочках» или правильно без них. Они скулили, зевали или что-то бурчали: слишком были малы, чтобы лаять. И на мгновение Саша оторопел, насколько она была прекрасна в этой блекло-застиранной майке, без резкости гламурного макияжа, без нарочито вульгарного эротического нижнего белья, походившего на цирковую униформу, в котором она являлась к нему в квартиру по вечерам с Малюликом на руках. И тотчас пронзительно остро вспомнилось ему, как воздушно легко вспрыгнула она на столешницу его письменного стола в один из тех вечеров, когда он включил для нее свое любимое, хотя и старомодное «Люби меня нежно!» Элвиса Пресли. Вспомнил и то, как он любовался ее танцем на своем стареньком письменном столе, тем, как чувственно медленно она расстегивала свое кружевное белье и спускала черные ажурные чулки, словно освобождалась от надоевшей и тесной одежды, чтобы укутаться бархатом голоса Пресли, спрятаться в кокон его музыки. От всего этого на Сашу накатила такая жгучая ревность к Пресли, что, сжав горло в тиски, довела его до головокружения. И только взгляд на Малюлика с высунутым от возбуждения дрожащим розовым язычком, похожим на лепесток ириса на ветру, так рассмешил Сашу, что ревность отхлынула прочь, освободив его. Малюлик, смешно повизгивая и скуля, проворно вскочил в кресло, где только что сидела Ольга, стараясь усесться как можно удобнее. Теперь-то Саша понял, что не к тому он тогда ревновал. Но тотчас он словно одернул себя, вспомнив о «клубе Малюликов», запрещая себе любоваться ею, такой естественной и простой.
– На! – неожиданно для самого себя по-школьному грубо сказал Саша, опуская Малюлика ей на плечо.
Ольга машинально обняла Малюлика и прижала его к груди, распахнув глаза в изумлении от натиска его неожиданной для нее агрессии. Малюлик повернул свою мордочку к Саше, с глазами, уже наполненными слезами, с выражением отчаяния и горя от расставания с Сашей.
Но Саша, еще переполненный чувством оскорбленного мужского достоинства, с тяжелым послевкусием от услышанных им недавно на парковой скамейке в «клубе Малюликов» откровений его сотоварищей по несчастью, резко развернулся и стал быстро спускаться по лестнице вниз.
Ольга, прижимая к себе скулящего Малюлика, перегнувшись через перила, выкрикнула вслед Саше:
– А что вы все от меня хотите? Чтобы я топила маленьких беззащитных щенков?! Отдавала бы их в усыпалку? Убивала бы их – отбракованных? А зачем вы небо коптите? Зачем вы все родились, если неспособны создать семью? Неспособны кого-то любить? Неспособны за всю жизнь ни одного Малюлика пригреть! Хотя бы Малюликов могли бы сделать счастливыми! Чтобы хоть кто-то вас любил на этом свете! А как еще мне было заставить вас взять хотя бы одного Малюлика к себе жить? Как?
Саша упрямо спускался вниз, изгоняя из памяти горестный взгляд только что преданного им Малюлика, не позволяя себе оглянуться.
Теперь, спустя многие годы, он все чаще вспоминал Малюлика.
«Сколько бы сейчас Малюлику было лет? Ах да… собачки столько не живут. Сколько же лет улетело! Зря я тогда так!» – впервые так отчетливо сожалея о прошлом, сказал самому себе Саша, переворачиваясь на другой бок, чтобы уткнуться носом в спинку дивана.
Он думал о том, как сильно Ольга любила этих Малюликов – и шла на все, лишь бы пристроить нового Малюлика очередному разомлевшему кавалеру, всякий раз используя один и тот же прием. Как бы случайно оставляя утром Малюлика в квартире обольщенного ею поклонника в надежде, что, ожидая ее возвращения, тот привыкнет и оставит у себя жить ее питомца, которому не выпало счастья родиться без отметин отбраковки.
«Как же она любила этих своих Малюликов! Зря я тогда так. Может быть, и меня полюбила бы, ведь чем и я не Малюлик?» – горько сожалел в наступившей старости.