Глава 5
В которой я буду разглагольствовать об искусстве, навещать Холмса, позировать среди мировых знаменитостей и облучаться лазером
В Лондоне, как и в любом туристическом городе, вас ждут приятные контрасты. Стоит вам отметиться там, где «не побывать нельзя», и зайти за угол, как вы оказываетесь в другом мире, где вас никто не ждёт, а потому ничто не мешает вашему восприятию. Находясь, скажем, в Венеции (только, заклинаю вас, не летом!), нельзя не увидеть площадь Сан-Марко, это очевидно. Но если вы не пройдёте по Славянской набережной дальше, куда не доходят ленивые туристы, и не свернёте через три моста на улицу Гарибальди, где в многочисленных ресторанчиках сидит сугубо местная публика, понимающая толк в венецианской кухне и потому никогда не ужинающая в дорогих «одноразовых» ресторанах для приезжих вокруг моста Реальто, боюсь, вы никогда не почувствуете настоящую Венецию.
До этой поездки я, к стыду своему, про собрание Уоллеса не знал, хотя кичился тем, что побывал (и не один раз) во всех основных галереях России, Италии, Франции, Англии, Испании, Германии, Португалии и даже Японии. Правда, я не застал открытой галерею в Мюнхене, а также не бывал в США и потому не знаком с экспозицией нью-йоркского музея Метрополитен, но в остальном, как мне казалось, в моём послужном списке нет крупных белых пятен. Оказалось, что есть. Молодец, Алина!
Пока мы шли, теперь уже после очередного поворота сверяясь с картой и читая на каждом перекрёстке надписи «Look right» под ногами, сделанные белой краской специально для глупых пилигримов с континента, привыкших, что сперва нужно смотреть налево, а потом направо, потому что в Англии, как вы знаете, наоборот, так вот, проделывая эти нехитрые упредительные телодвижения, я размышлял о том, как же хорошо, что где-то на свете ещё сохранились частные коллекции, которые можно увидеть и почувствовать.
Вы когда-нибудь бывали в Третьяковской галерее? Смею надеяться, что если вы заинтересовались этой книгой, то склонны к любознательности, а потому, да, бывали. Но я очень не уверен, что вы застали её в том виде, в каком она была до «реставрации», когда оригинальное здание надстроили, а экспозицию расширили, растянули и перевесили. Потому что мне посчастливилось побывать там с отцом задолго до её раскурочивания, начавшегося в 1986 году и продолжавшегося без малого десять лет. Не знаю, сколько раз за это время Павел Михайлович перевернулся в гробу. Когда галерея открылась снова, остались лишь картины – духа не было. И уже не будет. А ведь для подобных коллекций очень важно не только то, что именно вставлено в раму, но и где это произведение висит, рядом с чем и т. п. Для правильного восприятия важна «рука хозяина», если она была. Особенно, когда раньше среди всего этого торжества искусства жили живые люди, когда нынешняя галерея в прямом смысле слова была их домом.
Второй раз я ощутил чарующую домашнюю атмосферу, когда, тоже с отцом, шёл по уютным коридорчикам дворца Питти во Флоренции и остановился в маленькой гостиной, со стен которой на нас смотрели сразу пять работ Рафаэля (на самом деле их там восемь, но выделялись пять). А вокруг были стулья, диванчики и всякая домашняя утварь, нужная для повседневности. Рафаэль присутствовал здесь не для вздохов умиления, а просто – для красоты. И это лишь усиливало впечатление.
От Хартфорд-хауса я был вправе ожидать чего-то подобного. Именно в нём на протяжении всей своей 70-летней жизни Ричард Сеймур-Конуэй, он же 4-й маркиз Хартфордский собирал со всего мира произведения искусства, которые вместе с домом завещал своему внебрачному сыну – сэру Ричарду Уоллесу. Вдова последнего, собственно, и завещала всю коллекцию английской нации. Женщиной она была, судя по всему, умной, а потому в завещании выдвинула одно очень простое условие: ни один из предметов собрания ни при каких обстоятельствах не должен покидать стен Хартфорд-хауса, даже на время.
Весьма примечательно, что первозданности Палатинской галереи Питти мы тоже обязаны женщине – герцогине Анне Марии Луизе, завещавшей в 1743 году всех своих Рафаэлей, Тицианов, Рубенсов, Тинторетто, Липпи, Боттичелли и Веронезе с Ван Дейками городу Флоренции.
В коллекции Уоллеса также присутствуют два полотна Тициана, четыре – Рембрандта, три – Рубенса, четыре – Ван Дейка, двадцать два – Каналетто, есть там и Франс Хальс, и Мурильо, и Веласкес, и англичане вроде Гейнсборо и Рейнолдса, и французские художники. Ценители искусства вообще, а не только живописи, найдут там красивую мебель, фарфор, скульптуры, миниатюры, европейское и восточное оружие с доспехами и произведения из золота.
Когда мы, наконец, нашли зелёненький скверик, называющийся Манчестерской площадью и вошли в белокаменный свадебный торт подъезда (это сравнение вырвалось у меня самопроизвольно, но я решил его оставить, поскольку трёхэтажное здание и в самом деле похоже на торт, аппетитно присыпанный кофейной пудрой, и в таком случае выдающееся во дворик крыльцо с колоннами – начинка конфет «Птичье молоко»), нас ждали две новости: хорошая и не очень. Вход был, как и всюду в государственных галереях Англии, бесплатным, однако мне почему-то запретили пользоваться видеокамерой. Фотоаппарат под рестрикцию, к счастью, не попадал, если я обещал не пользоваться вспышкой. А зачем, спрашивается, мне вспышка, если у меня одна из последних моделей «Соньки»? Даже её предшественницы позволяли мне украдкой снимать разных спящих в Шанхае Будд, которых снимать запрещается строго – снимать в полутьме, с рук, но при этом результат без всякой вспышки получался чётким и ярким.
«Торт» с коллекцией Уоллеса.
Описывать странствия по музеям и галереям – дело неблагодарное. Если уж репродукции трудно назвать даже бледной тенью оригиналов, то чего стоит образ, облачённый в слова. Это надо видеть. А видеть, действительно, надо.
Могу разве что поделиться своим опытом восприятия картинных галерей. Заглядывая в новый зал, я обычно выхожу на середину и осматриваюсь. Как правило, одна-две работы сразу привлекают внимание. К ним я подхожу в первую очередь. Остальное осматривается в процессе неспешного хождения вдоль стен. Очередь следующей залы наступает только после полного круга по предыдущей. До сих пор у меня это не получалось в двух местах: у «голландцев» в Эрмитаже, потому что там очень хочется рассмотреть каждую мордашку каждой крохотной коровки на поле и каждый конёк маленького бегунка по заледеневшему каналу, и в вилле Боргезе, потому что в ней такая концентрация вечного, что подбираешь челюсть только когда, когда выходишь на бодрящий11 римский воздух.
Вообще же восприятие искусства – вещь сугубо индивидуальная и каждый волен иметь свои особые предпочтения в силу собственного вкуса. Или его отсутствия.
Мне, например, нравятся музеи, где целый зал посвящён чему-то одному. Например, статуе Давида во флорентийской Академии, или пролёт лестницы с Никой Самофракийской – в Лувре. У Уоллеса можно найти зал, где, кроме стеклянных шкафов по стенам с доспехами и оружием, в центре стоит бронированный конь с рыцарем – и больше ничего. В Дрезденской галерее (как и в Эрмитаже) такого не встретишь: там выставлено всё и сразу. И это притупляет восприятие.
Кстати о доспехах. Недавно я столкнулся по этому поводу с двумя новыми теориями. По одной все доспехи, что мы видим сегодня в музеях – новодел. Причина тому – их качество. Слишком хорошее. Не в смысле того, что на них почти нет царапин (что, согласитесь, тоже довольно подозрительно), но в смысле физической невозможности изготавливать идеально гладкие нагрудники и замечательно округлые шлемы с помощью молотка и наковальни. Для подобной работы нужен не молоток, а пресс, который появился гораздо позже рыцарей.
По другой версии следует, что концом доспехов стало появление арбалета. Потому что из него стреляли железными болтами не бог весть с какого расстояния, а практически в упор, поскольку натягивать арбалет для нового выстрела – целая канитель, так что логичнее сделать такой выстрел один, но уж наверняка. Метров же с тридцати железный болт прошивает доспех на раз, превращая его в ненужную консервную банку, а незадачливого хозяина – в бездушную оболочку. Как любитель пострелять из обычного корейского (деревянного) лука на своём деревенском участке я, увы, не понаслышке знаю, что даже обычная стрела со стальным наконечником, срикошетив о мишень в 35 шагах, пролетает ещё шагов десять в сторону и насквозь прошивает железный лист забора. Не забывайте при этом, что таким образом, действительно, можно было легко обрушить культуру в серость средневековья, поскольку под дорогущими рыцарскими доспехами скрывались не абы кто бы, а цвет тогдашней аристократии. Благодаря изобретению арбалета, нужда в доспехах отпала, они заняли место в коллекциях, а развитие военного дела пошло своим чередом, без них. Если это так, то век рыцаря в доспехах длился на самом деле не несколько столетий, как нам рассказывают, а от силы лет пятьдесят.
На обеих теориях я вовсе не настаиваю, просто они мне показались занятными и запомнились, а ежели логика последней показалась вам странной, вспомните, почему с некоторых пор города перестали обносить неприступными стенами. Правильно, потому что были изобретены пушки, против которых эти стены всё равно бы не выстояли.
Не помню точно, но предполагаю, что на беглый осмотр уоллесовских богатств у нас ушло часа полтора. Думаю, было уже около четырёх вечера, поскольку я начинал испытывать неторопливо подползавшее чувство голода и спешить: в путеводителях говорится, что музей мадам Тюссо закрывается по выходным в 18:00, а я, честно говоря, хотел ещё застать открытой квартиру Холмса на соседней Бейкер-стрит.
Тянувшееся до сих пор праздной рысцой время внезапно перешло в галоп. К тому же пошел дождь. Сперва мелкий, но постепенно всё усиливающийся. Хотя пока ещё грибной, как накануне.
До Пекарной (baker – пекарь, булочник) мы дошли за три минуты, но от одноимённой станции метро, находящейся ровно между музеем мадам и квартирой детектива, нас отделяло пять кварталов и шесть перекрёстков. Золотое правило «поспешай медленно» в нашем случае уже не годилось.
Сегодня, чтобы попасть в гости к мадам Тюссо, нужно свернуть на Мэрилебон-роуд, а когда в 1835 году открылась её первая постоянная выставка, она располагалась прямо на Бейкер-стрит.
Мы прошли мимо. Я всё-таки больше хотел попасть к Холмсу, а Алине было довольно безразлична к обеим достопримечательностям.
Сэр Артур поселил своего вечного героя по адресу Бейкер-стрит 221b. В тогдашнем 1890 году (и вплоть до 1930 года) нумерация домов по этой улице заканчивалась цифрой 85. Когда улица вытянулась дальше, к Риджентс-парку, здания с 219 по 229 в 1932 году заняла крупная финансовая компания «Национальное строительное общество Эбби». Вероятно, среди его начальников попался поклонник таланта Конан Дойла (или Холмса), потому что «Эбби» наняла постоянного секретаря, который (или которая) отвечал на письма, приходившие на адрес знаменитого сыщика. В 1990 на стене дома появилась синяя табличка, знаменующая в Англии официальное решение о том, что по такому-то адресу некогда проживал такой-то известный человек. Персонаж писателя обрёл статус «жившего». Осталось выяснить, где же именно. Начался пятнадцатилетний диспут между «Эбби» и «Музеем Шерлока Холмса» за право продолжать получать письма и отвечать на них от имени экстравагантного детектива. Закончился он лишь с закрытием «Эбби» (вызванным, правда, не столько происками музея, сколько финансовым положением и появлением новых хозяев) в 2005 году.
Музей расположен по нечётной (разумеется) стороне Бейкер-стрит между домами 237 и 241. Несложно догадаться, что фактически он занимает помещение в здании 239. Но на это никто уже не обращает внимания.
Когда мы подошли, несмотря на припустивший не на шутку дождь, перед входом на улице стояла и не двигалась небольшая очередь. Памятуя, как это было в первый и последний мой сюда визит, который состоялся году в 1994, я очереди удивился, а вышедшего наружу служку в псевдо полицейской форме спросил, нельзя ли всё-таки войти внутрь и купить билеты. Оказалось, что соседние стеклянные двери и есть вход в кассу.
Я очень хорошо помнил, как поднимался следом за буквально несколькими посетителями по узкой деревянной лесенке с этажа на этаж, заходил в уютные комнатки, садился у камина в кресло, надевал «хозяйскую» шляпу с двумя козырьками, делал вид, что раскуриваю лежавшую тут же, на столике, трубку, чтобы получилась забавная фотография, одним словом; а потом на верхнем, 5-м этаже с интересом рылся в сувенирной лавке. Тогда я деньги слегка экономил и лишних покупок себе не позволял и, честно говоря, надеялся восполнить этот пробел сейчас.
Не тут-то было!
Послушавшись «полицейского» мы в сомнениях вошли в помещение кассы и… оказались в лавке с бывшего 5-го этажа. Только теперь здесь ещё и билеты продавали. Сувениров было много, но – сплошь китайский ширпотреб, который и на книжную полку в кабинете ставить как-то совестно. В большом количестве продавалась знаменитая кепка Холмса с двумя козырьками. Сегодня она считается неотъемлемой частью образа лондонского сыщика, а ведь сам Конан Дойл никогда её не описывал. Возникла она лишь благодаря фантазии одного из иллюстраторов историй о Холмсе. Точно также как ставшую присказкой фразу «Это элементарно, Ватсон!» вы ни в одном оригинальном рассказе не найдёте: она появилась лишь в первых экранизациях по мотивам произведений Конан Дойла.
Что до остальных экспонатов лавки, то позабавил нас лишь железный указатель с пальцем и строгой надписью: «Туалет сломан. Пользуйтесь дальним углом». Указатель был такой один, ценника не имел, так что я до сих пор прибываю в задумчивости, уж ни правду ли изрекала надпись.
Лавка с сувенирами произвела на меня гнетущее впечатление. Поэтому я сам предложил Алине никуда наверх не подниматься, никаких билетов не покупать, а поспешать за угол, смотреть на восковые фигуры знаменитостей. Я очень надеялся на то, что они нас развлекут и отвлекут от становившегося всё навязчивее чувства голода.
Здесь я должен пояснить, что за многочисленные поездки по миру мы с женой выработали некий традиционный подход к дневной трапезе. Будь то туповатый отдых на островах летом или познавательное путешествие по новой стране, обед – есть обед. Это не перекус бутербродом. Хочется найти эдакое заведение ресторанного типа, войти в него, облюбовать столик, изучить меню, сделать заказ, а потом разговаривать, поглядывать в окно на прохожих (или на машины, или на волны, или на соседей) и наслаждаться разнообразием вкусовых ощущений. Иначе как-то неинтересно. Поэтому, не сговариваясь, мы решили пока терпеть, чтобы потом уж как следует «оторваться».
В оба предыдущих раза, когда я наведывался к мадам Тюссо (Tussauds), накрапывал дождик. В первый раз он заставил длиннющую очередь прятаться под зонтиками, а бедный Чарли Чаплин шлёпал вдоль неё по лужам и пытался нас смешить. Во второй раз очередь была, но уже без Чаплина. Сегодня мы не застали ни Чаплина, ни очереди. Неужели в будущем я приду сюда и не обнаружу дождя?
Снова касса. Красные стены в поющих и пляшущих мониторах. Громкая музыка. И несколько человек, решивших провести вечер в компании восковых знаменитостей. Пока мы ждали, когда дойдут до нас, точнее, когда мы дойдём до мечущейся за прилавком девушки, я с грустью понял, что был здесь давно, почти двадцать лет назад. Тогда билет сюда стоил астрономические 8 фунтов с копейками. Теперь – 30. Без копеек. Правда, сейчас он включал какой-то непонятный «Marvel Experience», но всё равно это было как-то слишком. Однако раз нету хлеба, давайте зрелищ! И мы смело шагнули в кабину лифта (с билетами, разумеется).
Мадам Тюссо, точнее, Анна Мария Гросхольц, заварила эту восковую кашу в 1777 году, когда создала восковую фигуру не кого-нибудь, а самого Вольтера. Этому ремеслу её научил бернский врач Филипп Куртиус, у которого мать Анны Марии работала экономкой. Потом у неё получились Жан-Жак Руссо и Бенджамин Франклин. Рассказывают, что, когда началась французская революция, она не дрогнувшей рукой подбирала возле гильотин головы известных деятелей, делала с них посмертные маски. В 1794 году рукастый доктор умер, и Анна Мария унаследовала всю его огромную коллекцию восковых фигур и последующие 33 года путешествовала по Европе, показывая её, разумеется, за деньги. Думаю, она бы немало удивилась, если бы узнала, сколько сейчас стоит посмотреть на работы её подражателей.
Собственно, мадам Тюссо она стала в 1795 году, взяв фамилию мужа. Теперь её шоу так и называлось – Madame Tussaud’s. Франко-британская война застала её в Англии и, не имея возможности вернуться домой, она сперва странствовала по Великобритании и Ирландии (как мы), а в 1835 году осела в Лондоне и открыла музей своего имени. Сегодня его филиалы открыты в Лас-Вегасе, Голливуде, Нью-Йорке, Вашингтоне, Амстердаме, Париже, Берлине, Блэкпуле, Вене, Бангкоке, Гонконге, Джакарте, Шанхае, Токио и Сиднее.
Как оказалось, за прошедшее время изменились не только цены, не только расположение залов, не только стоящие в этих залах двойники новых знаменитостей, но и отношение к ним. И это, пожалуй, самое большое впечатление, которое я вынес после этого визита. Раньше посетителей было такое же море (безлюдность на улице и в кассе оказались обманчивыми – все кружились внутри, где интересно), но вели они себя гораздо скромнее и почтительнее: какого-нибудь теннисиста Борю Беккера обходили стороной, Майкла Джексона фотографировали издалека, перед английским королевским семейством стояли чуть ли не по стойке смирно и позволяли себе расслабиться разве что в «Комнате ужасов» среди знаменитых убийц и насильников. Теперь – никакого пиетета! Фигуры знаменитых, а подчас и великих людей стали для публики не более чем большими игрушками. Мало какая из них стоит в гордом одиночестве. Индусы, китайцы, чукчи, белые, черные, рыжие, зелёные – все норовят запечатлеть себя рядом с ними. Кого-то тискают, над кем-то глумятся, кого-то целуют, кому-то делают «рожки». Самое грустное – смотреть на былых звёзд. Их уже никто не узнаёт, а потому их постепенно выставляют из залов в проходы, чтобы через годик-другой вообще убрать с глаз долой.
«Когда в Риме – поступай как римлянин». Я примерился к крошке Тому Крузу, запечатлел Алину с Одри Хепбёрн, поговорил о чём-то с задумчиво застывшем у стены Оскаром Уайльдом, вместе с Гитлером погрозил жене кулаком, сфотографировал её с Маргарет Тэтчер и под конец почувствовал себя стройняшкой рядом с грузным Генрихом VIII.
Нет, разумеется, до конца было ещё очень далеко.
Сперва нужно было пройти через упомянутую «Комнату ужасов» – лабиринт темных переходов, где в нишах по обеим сторонам стояли за решётками те, кто посвятил себя убийствам. Скажу сразу, нашего Чикатило там нет. А есть всякая местная «мелочь», имевшая в послужном списке не больше 20—30 жертв. Англичане вообще любят всякие кукольные ужастики. В Лондоне и многих других городах есть немало специально посвящённых этому музеев и подвалов.
После ужасов неподвижных нас решили напугать ужасами живыми. Вас снова загоняют в извилистый коридор, где плохо видно и из-за шума плохо слышно, вы идёте следом за кем-то, а в этот момент из-за угла на вас с воплем нападает какой-нибудь штатный зомби. Детям нравилось.
Уважаемый читатель, это мы не вам…
Следующим аттракционом раньше посещение музея Тюссо заканчивалось. Вы садитесь в подобие лондонского кэба, и вас провозят сквозь историю Лондона, от римских поселенцев до современности. Музыка гремит, голос за спинкой кресла пафосно вещает, огромная голова Нельсона подмигивает единственным уцелевшим глазом, строители стоят, кузнецы куют, Шекспир скребёт бумагу, пожарные тушат Великий пожар, устроенный угольком из стоящей здесь же печи на Пудинг-лейн и т. п. Называется всё это «Дух Лондона» (The Spirit of London) и занимает немногим более пяти минут. Пишу я эти строки, наверное, весьма сдержанно. Не верьте мне, это результат переедания. Потому что во время первого катания через «Дух Лондона» я визжал от восторга, как мальчишка.
Как оказалось, сегодняшний музей этим не ограничивается. Следуя за людским потоком, вы обходите громадную фигуру зелёного Халка (не путать со Шреком, который остался где-то внизу) и пристраиваетесь в хвост неожиданной толпы. Вам хочется есть, вам хочется на волю, вы совершенно не разделяете царящего вокруг возбуждения, но постепенно осознание безнадёжности даёт вам силы оглядеться внимательно и понять, что сейчас будет то, что значилось в билете как «Marvel Experience». Рядом с вами стоят здоровенные корзины, заполненными очками. Рука машинально выхватывает первые попавшиеся. На закрытых дверях бежит информационная строка, напоминающая, что чего-то осталось ждать всего 13 минут. Нет, уже 12. Кроме живых людей, вокруг вас фигуры супер-героев, фильмами про которых и сделала себе имя студия «Марвел». Наверняка даже вы помните заставку с быстрым-быстрым листанием страниц комиксов. Присматриваясь к рекламным плакатам на стенах, вы узнаёте, что вам уготован некий сюрприз в формате 4D.
На 4D я ходил ради младшего сына в каком-то павильоне бывшего ВДНХ. Помню, что кресло ходило ходуном, пытаясь попасть в такт происходящему на экране, а сам экран был виден как-то слишком блекло и размыто. Нечто подобное я был вправе ожидать и здесь. Алина стоически выносила моё брюзжание.
Наконец нас запустили в круглый зал, который с улицы выглядит как цирк с зелёной крышей, а на самом деле является бывшим планетарием. Мы сели в большие кресла где-то в заднем ряду, напялили очки и вместе со всеми задрали головы куда-то туда, где на потолке-экране уже начиналось действие.
Продолжалось оно не больше пятнадцати минут. Но за это время я напрочь забыл про то, что голоден, что устал от впечатлений, что я вообще где-то на далёком острове. Показывали забавный детский мультик. Несколько хороших героев во главе с Бэтменом спасали Лондон от плохих героев, которые решили взорвать памятник королеве Виктории перед Букингемским дворцом. Но беда в том, что когда где-нибудь разбивалась витрина, осколки стекла буквально вылетали из экрана и летели в орущую публику. Если кто-то по недоразумению падал в фонтан, меня обдавало настоящими мокрыми брызгами. Ну а когда похожий на Пушкина персонаж из «Людей Х» втыкал во что-нибудь свои ногти-ножницы, в спину чувствительно впивалось что-то острое.
Когда зажгли свет, я тупо улыбался до ушей и не хотел вставать…
Как и всюду в уважающих себя заведениях, в музее мадам Тюссо вас перед самым выходом обязательно прогоняют через магазинчик с сувенирами. Вспомнив о голоде, я решил было не задерживаться, но тут мой взгляд упал на странного вида витрину, в которой были выставлены стеклянные кубики, треугольники и призмы, внутри которых опять таки в трехмерной изометрии улыбались ни разу не повторяющиеся лица людей. Именно эта неповторимость и заставила меня навести справки. Оказалось, что прямо здесь же, буквально за прилавком, всего через каких-то 5 минут можно получить на память такой же кубик или шарик с собственным портретом. Девушка по имени Джулия (это я вижу теперь по сохранившемуся чеку) усадила нас с Алиной на стул, её напарник поколдовал над обычным компьютером, и нам в глаза с разной частотой стал бить зелёный луч лазера. Позже, ожидая результата, я пронаблюдал за этим процессом со стороны. Просто лазерная линия пробегает несколько раз по вашему лицу, сканируя его, и в результате умная программа получает объёмную картину всех частей вашего «ландшафта». Выбранная вами же стекляшка вставляется затем в довольно внушительных размеров агрегат, и вы снаружи можете наблюдать, как другой лазер выжигает внутри то, что первый «увидел». Стоило это удовольствие 32 с половиной фунта. Гулять, так гулять, решил я и ещё за 10 фунтов купил специальную световую подставку под призму, которую с тех пор включал раза два, но кому какое дело, пусть будет!
На улице уже смеркалось. Зато дождь успел прекратиться, так что закатное солнце обещало назавтра хороший день.