– Максин!
Я открыла глаза и несколько раз моргнула, пытаясь в полусне сообразить, кто это так кричит – громко, пронзительно, немного рассерженно, явно раздраженно и очень недовольно.
Мама. Она вернулась.
– Я же говорила, что Анна наденет синее платье – почему оно не выглажено?
Теперь голос раздался ближе, совсем рядом с моей спальней.
Я откинула лоскутное одеяло и потянулась за халатом, прежде чем нехотя поставить босые ноги на прохладный деревянный пол. Бедняжка Максин. Она не заслужила такого обращения. Опять на нее кричат.
Я открыла дверь.
– Мама, – осторожно начала я, зная, что ей лучше не прекословить насчет моды, и медленно вышла в коридор. – Я хотела надеть красное. Которое ты купила в Париже.
Мама стояла в нескольких шагах от лестничной площадки. Она улыбнулась и распахнула шторы, негодующе глянув на Максин.
– О, доброе утро, милая, – поздоровалась она, направившись ко мне. – Не знала, что ты проснулась. – Она протянула руки и взяла мое лицо в ладони. – Выглядишь усталой, любовь моя. Ты вчера поздно вернулась домой? С Герардом?
Его имя мама всегда произносила с придыханием, словно речь шла о шоколадном пироге. Порой мне начинало казаться, что мама и сама не прочь выйти замуж за Герарда Годфри.
Я покачала головой:
– Я вернулась довольно рано.
Она указала на припухлости у меня под глазами:
– Тогда откуда это?
– Не могла заснуть, – объяснила я.
К нам робко приблизилась Максин, держа в руках платье на вешалке.
– Антуанетта, это?
Я кивнула.
– Не называй ее так, Максин, – резко бросила мама, – она уже не маленькая девочка, а взрослая дама, вот-вот выйдет замуж. Пожалуйста, называй мою дочь Анна.
Максин кивнула.
– Мама, – выпалила я, – мне нравится, когда меня зовут Антуанеттой.
Мама пожала плечами. В ушах качнулись новые бриллиантовые серьги.
– В любом случае это уже не важно. Через месяц ты станешь миссис Герард Годфри, вот что главное.
Меня слегка передернуло, мы с Максин обменялись понимающими взглядами.
– Хочешь надеть красное, дорогая? – продолжила мама, склонив голову вправо. Она была очень красивой, гораздо красивее, чем когда-либо буду я. Я знала это с ранних лет. – Сомневаюсь, что это твой цвет.
Максин посмотрела маме в глаза, что делала крайне редко.
– По-моему, оно ей очень идет, миссис Келлоуэй, – безапелляционно заявила она.
– Надевай, что хочешь, но мы должны выехать к Годфри через два часа. Пора собираться.
Спускаясь по лестнице, на полпути она вновь обернулась к нам с Максин:
– И подбери волосы вверх, родная. Так твой профиль выглядит гораздо привлекательнее.
Я согласно кивнула. Мама была подписана на все модные журналы и каждый год посещала показы в Нью-Йорке и Париже. Она очень заботилась о внешности – куда сильнее, чем другие матери: одевалась по последней моде, делала шикарные прически, носила самые стильные аксессуары. И ради чего? Папа ее почти не замечал. Чем больше она накупала одежды, тем несчастнее казалась.
Она ушла, и я, глядя на Максин, закатила глаза:
– Что-то она не в духе, да?
Максин подала мне платье. Судя по глазам, она все еще переживала из-за резкого тона мамы. Мы вернулись в комнату, и я закрыла дверь.
Я приложила к себе платье.
– Оно точно мне идет?
– Чем ты встревожена, Антуанетта? – спросила экономка. Я почувствовала, что она пристально смотрит на меня.
Я опустила взгляд на деревянный пол и свои босые ноги.
– Не знаю, – растерянно призналась я, – просто все происходит так быстро.
Максин кивнула:
– Ты о помолвке?
– Да. Я люблю его, правда люблю. Он такой хороший.
– Он хороший, – повторила она, предлагая продолжить мысль.
Я села на кровать и положила голову на спинку.
– Знаю, никто не идеален, но иногда я думаю: полюбила бы я его сильнее, стали бы чувства глубже, если бы он исполнил свой долг?
Максин повесила платье на дверь.
– И отправился на войну?
Я кивнула:
– Мне хочется, чтобы кое-что у него, у нас было иначе.
– Например, милая?
– Я хочу гордиться им, как гордятся своими мужчинами, ушедшими воевать, другие женщины, – продолжила я, задумавшись на мгновенье, – хочу испытывать страсть. Китти считает, нам не хватает страсти, – нервно буркнула я.
– Ну, – выжидательно посмотрела на меня Максин, – а что думаешь по этому поводу ты?
– Не знаю, – призналась я и тотчас же отбросила эти мысли. – Послушай только, что я несу. Я ужасная невеста, раз болтаю такие вещи. Герард – просто мечта. Мне очень повезло. Пора приступить к своей роли.
Максин посмотрела мне в глаза. В ее взгляде вспыхнуло пламя.
– Никогда так не говори, Антуанетта, – отчеканила она, стараясь проговаривать слова ясно и четко, насколько позволял акцент. – Нельзя играть роль в жизни, а уж тем более – в любви. – Она обняла меня за плечи, как в детстве, и прижалась щекой. – Будь собой и всегда слушай сердце, даже если следовать его зову больно и очень тяжело.
Я вздохнула и уткнулась ей в плечо.
– Максин, почему ты так говоришь? Почему ты говоришь это сейчас?
Экономка заставила себя улыбнуться, но в ее глазах застыла печаль:
– Однажды я не послушала свое сердце и теперь жалею об этом.
У матери Герарда, Грейс Годфри, была неприятная внешность. Темные глаза и резкие черты лица, которые делали Герарда таким неотразимым, лишали женщину привлекательности. Но улыбка делала ее черты мягче. В детстве я часто мечтала, чтобы мама была больше похожа на миссис Годфри – практичную и приземленную, несмотря на достаток и положение в обществе. Обычно женщины ее круга перекладывали большую часть забот о детях на наемных работниц, но миссис Годфри все делала сама. Если в детстве кто-нибудь из мальчиков Годфри разбивал коленки, она прогоняла няню прочь и сама перевязывала раны, нежно целуя ребенка.
– Не понимаю, почему Грейс Годфри не позволяет няне заниматься своим делом, – жаловалась мама папе, когда я училась в начальной школе.
Как и следовало ожидать, когда мы с родителями подошли к дому Годфри, Грейс помогала официантам перенести ледяную фигуру – большую утку с тремя утятами в ряд – с веранды на лужайку.
– Позвольте мне помочь, – послышался за моей спиной папин голос.
– Грейс, осторожнее, – вмешалась мама, – у тебя больная спина.
Как только подскочил папа, Грейс уступила власть над уткой, которую удерживала с явным трудом.
– Спасибо, – поблагодарила она и повернулась к маме: – Луэллен, Анна, добрый день. Чудесная погода, не правда ли?
– Да, – согласилась я, посмотрев в голубое небо, на котором виднелось единственное пушистое облачко. Дорогой газон заставлен столами, а в вазах, установленных на сиреневые скатерти, красуется пурпурная гортензия.
– Все это… – замешкалась я, внезапно растрогавшись таким выражением любви ко мне, Герарду и нашему грядущему союзу. – Все очень красиво.
– Рада, что тебе нравится, – ответила миссис Годфри, обхватив мою руку крепкими пальцами. – Герард ждет тебя на веранде, дорогая.
Я увидела его издалека – он растянулся на шезлонге, покуривая сигару с отцом. Галантный, красивый, сильный – словно сошел со страниц одного из маминых журналов. Увидев меня, он быстро встал.
– Анна, – крикнул он, махнув рукой, – я сейчас!
Я поправила ленту на платье, и у меня в голове прозвучали слова Максин: «Нельзя играть роль в жизни, а уж тем более – в любви». Но разве все вокруг не играют роли? Мама. Папа. В каком-то смысле – Китти. Даже Максин. Почему я должна вести себя иначе?
Через несколько мгновений Герард обнял меня за талию.
– Ты, – прошептал он мне на ухо, – самая красивая девушка!
Я покраснела.
– Ты правда так думаешь?
– Уверен, – ответил он. – Откуда у тебя это платье? Ты изумительна.
– Я надела его для тебя. Хотела, чтобы…
– Погоди, это Итан Вагонер?
Герард смотрел на ворота в сад, куда входил мужчина с беременной женой.
– Дорогая, прости, что прерываю, но это мой старый друг из колледжа. Давай я вас представлю.
Тот день был переполнен знакомствами и встречами, и я почти не видела Герарда – лишь иногда он махал мне рукой или быстро целовал в щеку. Праздники в честь помолвки – не для помолвленных.
Когда позвонили к обеду, я стала искать глазами Китти и поняла, что не видела ее весь день. Странно, я сообщила ей о празднике несколько недель назад. Во время обеда она должна была сидеть рядом с нами, но так и не появилась. А когда оркестр заиграл первую песню, я начала волноваться.
– Герард, – прошептала я ему на ухо, пока мы кружились по танцполу в теплом вечернем воздухе, и казалось, что на нас смотрят тысячи глаз. Я старалась не обращать внимания. – Китти почему-то нет… Я беспокоюсь.
– Наверное, она просто опаздывает, – ответил он без тени волнения, – ты же знаешь Китти.
Да, Китти часто опаздывала. Но не на пять часов и не на помолвку лучшей подруги. Нет, я чувствовала: что-то не так.
Герард уверенно вел меня по танцполу, я положила голову на лацкан его пиджака, закрыла глаза и позволила ему лидировать, как всегда, ни на секунду не перехватывая инициативы, и вслушивалась в слова песни.
– Герард, – прошептала я, – ты думал о войне? Об отправке на фронт?
Он отстранился и посмотрел мне в глаза:
– Любимая, если ты беспокоишься, что меня мобилизуют, то напрасно. Отец уже обо всем позаботился.
Я нахмурилась.
– Но, – начала я и тут же остановилась, пытаясь подобрать слова, – разве тебя не волнует, что…
– Волнует что?
Я отвлеклась – краем глаза заметила у входа в сад какое-то движение. Кто-то махал рукой, пытаясь привлечь мое внимание. Свет танцпола затемнял окружающее пространство, но мне удалось разглядеть, кто именно. Китти. Она стояла за садовыми воротами. Ворота заперты? Почему она не заходит? Она поднесла к глазам носовой платок. Нет, явно что-то не так.
Песня закончилась, и к нам присоединились несколько пар. Я прижалась к Герарду поближе и прошептала:
– Ничего, если эту мы пропустим?
Он удивленно улыбнулся и кивнул. Я поспешила к воротам. Китти сидела на тротуаре, уронив голову на колени.
– Китти, что случилось? – Я наконец разглядела ее лицо: потекшая от слез косметика, красные от слез глаза.
– Ты, наверное, думаешь, что я ужасная, отвратительная подруга, – всхлипнула Китти и вновь опустила голову.
Я погладила ее по голове, тщетно пытаясь убрать выбившиеся пряди. Я еще никогда не видела ее кудри в таком беспорядке.
– Конечно нет, милая. Что случилось? Расскажи.
– Анна, прости, что так подвела, – вздохнула она. – Должно быть, ты считаешь меня никудышной подругой. И правильно. Я плохой, недостойный тебя друг.
Всхлипы продолжились, я вытащила из складки платья свежий носовой платок.
– Чушь, ты мой самый дорогой друг.
Китти высморкалась и посмотрела на меня пугающе горьким взглядом. Ее переполняли грусть и какое-то отчаяние. Эта девушка стояла на пороге решительного шага. Я отвела глаза.
– Я приехала много часов назад, но не смогла войти.
– Да почему же?
Она снова высморкалась.
– Мне невыносимо смотреть, как ты уходишь.
– Но, Китти, я никуда не уезжаю.
– Но ты выходишь замуж. Все изменится. Я знаю, что должна за тебя радоваться, но думаю лишь о том, что тебя теряю.
– Китти, ты никогда меня не потеряешь!
Она посмотрела на меня.
– Потеряю. Это естественный ход жизни. Просто я еще не привыкла, – она указала на вечеринку за забором, – поэтому и не смогла прийти. Анна, мне так жаль.
– Не нужно извиняться, – твердо сказала я, взяв Китти за руку, и стерла краем платья слезу, сбежавшую по ее щеке.
– Анна, – начала Китти немного отстраненно, – я должна тебе кое-что рассказать.
Я отпустила ее руку.
– Что?
– Тебе не понравится.
– Все равно говори, – поторопила я.
– Я приняла серьезное решение насчет будущего. Ты двигаешься вперед, и я должна тоже.
– Китти, о чем ты?
Она глубоко, взволнованно вздохнула:
– Ты помнишь, что мы друг другу пообещали, когда поступали в медицинское училище?
Я кивнула:
– Да. Мы поклялись, что никогда не станем такими, как наши матери.
– Именно, – подтвердила она, глядя перед собой, – что мы хотим другой жизни, более значимой.
Я нахмурилась:
– Китти, если ты хочешь сказать, что, выходя за Герарда, я…
– Нет, – быстро перебила она, – я имею в виду вовсе не это. Просто я подумала, что мне надо как-то изменить свою жизнь. Я думаю об этом давно, еще с тех пор, как появились первые слухи о войне, но сегодня, Анна, я точно поняла, что надо делать.
Мои пальцы крепко сжались.
– Я уезжаю, – сообщила она, – далеко на юг, на океан. Поступаю в корпус медсестер, чтобы помогать на войне. Сегодня я ездила в город, в центр регистрации волонтеров. Анна, им нужны квалифицированные медсестры. Их отчаянно не хватает. Для меня это – шанс сделать что-то стоящее в жизни.
Меня переполняли эмоции. Я вспомнила рассказы об островах из писем Норы – душные ночи, звезды, такие близкие, что, кажется, их можно потрогать рукой, красота и загадка, страх разрушения и войны, таящийся на каждом углу. Мужчины. Я осмеливалась о таком только мечтать. А Китти собирается туда поехать.
Я пнула ногой камень.
– Ты уверена?
– Да, – мягко сказала она.
Я вздохнула.
– Послушай, – продолжила Китти, – ты выходишь замуж. Все вокруг женятся или уезжают учиться или еще куда-нибудь. Я не хочу просто сидеть здесь и смотреть, как все меняется. Я хочу перемен.
Да, перемены ждали нас обеих, хотелось нам того или нет. А теперь мы смотрели им прямо в глаза, и я не могла превозмочь сердечной боли.
– Разумеется, мама в ужасе, – продолжила Китти. – Я убегаю на дикий остров, буду жить с варварами, среди солдат – но мне плевать. Мне не важно, что подумают остальные, – ее тон стал осторожнее, – кроме тебя.
Мне тоже было невыносимо думать, что Китти уезжает, но не из-за «дикарей» или мужчин, хотя последние и вызывали изрядное беспокойство. Нет, мне было невыносимо, что Китти уезжает на другой конец света – и без меня.
– Я переписываюсь с Норой, – призналась я.
Китти сначала обиделась, но потом ее глаза загорелись:
– Она ведь там, на островах?
– Да, она хотела, чтобы я тоже туда приехала.
Китти ухмыльнулась:
– Она тратит время не на ту девушку.
– Возможно, – тихо согласилась я.
Я подумала о свадьбе, которая должна была случиться через несколько недель. Представила все до малейших деталей, как в кино. Мое платье, французский шелк. Голубая подвязка. Пятиярусный торт с помадкой. Салфетки. Букеты подружек невесты. Белые пионы и бледно-лиловые розы. Я содрогнулась. Как я могу выйти замуж, если рядом не будет Китти?
Я выпрямилась и кивнула:
– Я поеду с тобой.
Китти просияла:
– Анна! Нет, не может быть. А как же свадьба? Нам придется уехать на той неделе, и как минимум на девять месяцев, а то и на более долгий срок.
Я пожала плечами:
– Им ведь нужны медсестры?
Китти, всхлипывая, кивнула:
– Да. Вербовщик сказал, обстановка на островах накаляется, и им очень нужны медсестры.
Я улыбнулась:
– Что я за подруга, если я отпущу тебя одну в такое приключение?
Китти обняла меня, и мы просидели на тротуаре всю следующую песню, а потом еще одну. Казалось, праздничная музыка доносится из другого мира – в каком-то смысле так оно и было. Живая изгородь из подстриженных лавров стала границей между определенностью и неизвестностью.
– Герард меня никогда не простит, – сказала Китти. – Я похитила его невесту прямо перед свадьбой.
Я покачала головой:
– Чепуха. Ты же меня не насильно тащишь. Я сама захотела.
Я обернулась и посмотрела на праздничный вечер. Разумеется, мое решение приведет к серьезным последствиям. Мама выйдет из себя. Папа будет против. И Герард… Герард. Я вздохнула. Ему придется непросто – невеста отправится в район боевых действий, а он будет сидеть в домашнем уюте. Я знала, что он обидится, и это беспокоило меня сильнее всего. Но сейчас я не могла об этом думать. Если он любит – действительно любит меня, – он подождет, а если нет – значит, оно того не стоит.
Моя решимость росла с каждым мгновением. Я должна поехать с Китти на Тихий океан. Почему? Ответ был ясен не до конца. Одно я знала точно: на этот раз я не буду просто играть роль.