Слесарь РЭПа Южноморска, шестидесятилетний Павел Зимин, получивший у местных алкашей прозвище Зяма, в теплый июньский воскресный день приговорив утреннюю порцию горячительного, почувствовал желание излить кому-то душу. Им часто овладевала потребность пообщаться с кем-нибудь, порой даже неважно с кем. Кто попадется под руку – тот и друг, тому он и расскажет, как мерзкая женушка, с которой они не развелись официально, но вместе не жили уже добрый десяток лет, не пускает на порог, чтобы увидеться с внуками, не дает денег, когда он страдает похмельем, и вообще стерва, каких свет не видывал. Потом, щедро полив жену грязью, он переходил к начальству, никогда его не ценившему и постоянно грозившему увольнением. В такие минуты Зяма начинал ораторствовать, клеймить позором всех и вся, обещал уволиться с работы, не дававшей нормальные средства к существованию, но обычно дальше разглагольствований дело не шло. Наутро он отправлялся в РЭП, выслушивал отповедь начальника и, с вожделением думая о запотевшей бутылке, ждавшей его в холодильнике, с неохотой шел по вызовам. По воскресеньям Павел начинал пить с девяти утра, в десять уже был, как говорят, «готовенький» и жаждущий общения.
Отодвинув стакан, Зяма подошел к окну, поглядел на свой заброшенный огород, на соседский забор сотрудника краеведческого музея Игоря Илларионова, такого же, как и он, одинокого, полгода назад похоронившего жену, и решил навестить его. Илларионов, пожалуй, был из тех немногих людей, кто жалел беспутного Зяму, всегда ссужал его деньгами и не отказывался поговорить. После смерти жены никогда не выпивавший Игорь стал составлять Павлу компанию, иногда не только слушая соседа, но и рассказывая о своих проблемах. И ему становилось легче, во всяком случае, он сам так говорил. Поистине водка творит чудеса!
Зяма хлопнул по подоконнику с облупившейся белой краской и пошел к двери. В голове рисовалась радужная картинка. Сейчас он навестит соседа, и они выпьют и поболтают по душам. Мужчина сунул ноги в старые-престарые шлепки и, забыв закрыть дверь, бодро пошел на участок Илларионова, думая, что не видел соседа уже дня три.
Обычно летом Игорь часто возился в своем огороде (после смерти жены он продолжал ухаживать за деревьями, а весной посадил помидоры и огурцы, наверное, только для того, чтобы отвлечь себя от грустных мыслей, от одиночества – детей у супругов не было). Ухоженный одноэтажный домик краеведа выглядел каким-то грустным и заброшенным, и Зяма подумал, что, возможно, Игорь уехал куда-нибудь, в какой-нибудь санаторий, не сказав ему ни слова.
Павел толкнул калитку, и она, на его удивление, отворилась. Удивленный Зяма прошел на участок, осторожно ступая по выложенной битым кирпичом тропинке, и, оказавшись на крыльце, постучал в дверь.
Обычно Игорь открывал почти сразу, словно радуясь любому гостю, а теперь медлил. Скорее всего, его действительно не было дома. Однако Зяма не хотел сдаваться и подергал дверь. Она оказалась запертой.
«Черт, наверное, действительно куда-то укатил, – подумал Зимин с неудовольствием. – Ладно, придется идти на соседнюю улицу, к старому другану Ваньке». У Ваньки, правда, была сварливая жена, и когда она грозилась выдрать Зяме последние волосы, он вызывал друга во двор побазарить. Ванька составлял ему компанию до тех пор, пока его мегера не появлялась на горизонте со сковородой, тогда Зимин поспешно ретировался. Иногда мегера уходила по магазинам, на шопинг, как выражался друг, и тогда друзья напивались до поросячьего визга. Может быть, сегодня повезет и она опять потащится на свой шопинг? Зяма улыбнулся, спустился с чисто выметенного крыльца, ступил было на дорожку, но в последнюю минуту какая-то сила подтолкнула его к окну, и, придвинув ящик, одиноко стоявший возле старой сливы, слесарь забрался на него и припал к стеклу.
– Матушка моя! – Он чуть не свалился с ящика, замахал руками, чудом удержавшись, как заправский канатоходец, спрыгнул, побежал по дорожке, размахивая руками. Увидев соседку, тетю Клаву, полную степенную женщину с двумя кошелками, он закричал что было мочи:
– Полицию вызывай, быстрее, старая. Полицию!
Тетя Клава дернулась от испуга, охнула, уронила сумки и чуть не села в серую пыль.
– Что орешь, алкаш? – напустилась она на Зяму, белого как мел. – Что людей пугаешь, придурок?
– Там… – Длинный желтый ноготь с траурной каймой вытянулся в сторону дома Илларионова. – Там Игорь. Он… того… Мертвый.
– Да что ты городишь? – Клава вдруг осеклась и прошептала: – То есть как мертвый?
– Мертвее не бывает, – буркнул Зяма, шмыгая вислым красным носом. – Будешь вызывать полицию или нет? У меня городской за неуплату отключили.
– Иду, Паша, иду. – Женщина засеменила, как утка, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Кинув сумки на крыльцо, она побежала к телефону и, набрав две всем известные цифры, заорала в трубку:
– Полиция? Немедленно приезжайте.