Вокруг ложа брата Хумилиса царил полумрак, не горела даже маленькая лампадка, зажигавшаяся обычно во время чтения: ведь один из его молодых друзей был неграмотен, а другой не мог читать вслух, сам же больной был еще слишком слаб, чтобы возиться с тяжелыми манускриптами, и сейчас с закрытыми глазами лежал в постели, обложенный подушками. Однако если Рун и не выучился пока читать по писаному, то память у него была отменная, и в эту минуту он с воодушевлением декламировал псалом святого Августина, который затвердил наизусть со слов брата Павла. Он как раз добрался до середины, как вдруг почувствовал, что слушателей у него прибавилось. Паренек запнулся, растерянно замолчал и обернулся.
В дверном проеме стоял Николас Гарнэдж – он замешкался на пороге, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сумраку. Когда Рун умолк, брат Хумилис открыл глаза и неожиданно увидел в ногах своей постели самого любимого и доверенного из своих прежних оруженосцев.
– Николас? – с сомнением вымолвил Хумилис и попытался приподняться, чтобы получше рассмотреть пришедшего.
Фиделис тут же наклонился, помог больному лечь повыше, подложил ему под спину подушку и безмолвно отступил в темный угол, чтобы не мешать гостю.
– Николас! Неужели это ты?!
Молодой человек сделал шаг вперед и, опустившись на колено, поцеловал протянутую ему исхудалую руку.
– Николас, что ты здесь делаешь? Ты для меня всегда желанный гость, но я никак не ожидал увидеть тебя в наших краях. Спасибо тебе за то, что взял на себя труд разыскать меня в этом приюте. Иди-ка сюда, садись поближе, дай я разгляжу тебя как следует!
Тем временем Рун молча проскользнул к выходу, отвесил поклон на пороге и удалился. Фиделис собрался было последовать за ним, но Хумилис удержал его за руку.
– Нет, не уходи! Останься с нами. Николас, этому молодому брату я обязан столь многим, что никогда не смогу отплатить. В обители он служит мне так же преданно, как ты в свое время на поле брани.
– Каждый, кто, как я, имел честь служить под вашим знаменем, будет благодарен этому брату, – пылко воскликнул Николас, устремляя взгляд на почти неразличимое под низко надвинутым капюшоном лицо молодого монаха – в царящем сумраке тот казался почти бесплотным духом.
Возможно, Гарнэдж и удивился, получив в ответ лишь вежливый кивок, но не стал забивать себе этим голову и тратить время на размышления о странном поведении человека, которого, скорее всего, никогда больше не увидит. Он пододвинул табурет поближе к постели и присел, с тревогой всматриваясь в изможденное лицо своего лорда.
– Мне сказали, что вы уже поправляетесь, а между тем выглядите вы хуже, чем тогда в Хайде, когда я уехал, чтобы выполнить ваше поручение. Мне пришлось весь Винчестер перетряхнуть, чтобы разыскать приора из Хайда и выведать, куда вы направились. А стоило ли вам ехать так далеко? Не лучше ли было поселиться в Олдминстере – епископ был бы этому только рад.
– Зато я не уверен, что был бы столь же рад епископу, – с легкой усмешкой отозвался брат Хумилис – К тому же у меня были свои резоны, чтобы забраться так далеко на север. Я знаю это графство и этот город: в детстве я провел здесь несколько лет, но это были такие годы, которые запоминаются на всю жизнь. Не беспокойся обо мне, Ник, мне здесь хорошо – ничуть не хуже, чем в любом другом месте, и куда лучше, чем могло бы быть. Впрочем, хватит обо мне, давай-ка поговорим о тебе: выкладывай, как у тебя дела и что за нужда привела тебя в мою келью.
– Благодаря вашим рекомендациям я получил повышение. Уильям Ипрес замолвил обо мне словечко королеве, меня хотели даже зачислить в ее личную стражу, но я предпочел остаться с Фицробертом. Мне больше по душе служить с англичанами, чем с фламандцами. Зато теперь я командую отрядом. Это ведь вам, милорд, – добавил молодой человек, радуясь и печалясь одновременно, – обязан я всем, что знаю и умею, – вам и сарацинам Мосула.
– Ну уж сюда-то тебя занесло, надеюсь, не по делам атабега Зенги, – улыбнулся Хумилис – Оставь его королю Иерусалимскому, который давно уж сражается с этим достойным и опасным противником. А что стало с Винчестером с тех пор, как я уехал оттуда?
– Его окружила армия королевы. Мало кому удается выбраться оттуда, и в город не поступает никакой провизии. Люди императрицы заперлись в замке и держатся пока крепко, но их припасы наверняка на исходе. Мы выслали отряд на север и перекрыли дорогу у Андовера. Пока там затишье, вот я и испросил отпуск, чтобы съездить сюда по собственному делу. А нашим противникам остается лишь попробовать прорваться, иначе всем в замке грозит голодная смерть.
– Они уберутся из Винчестера не раньше, чем попытаются очистить дорогу и разжиться съестным, – предположил брат Хумилис и задумчиво нахмурил брови, обдумывая возможный ход событий. – И если решатся на прорыв, то, скорее всего, в направлении Оксфорда. Ну да ладно – если нынешнее затишье дало тебе возможность навестить меня, стало быть, хоть одно доброе дело из этого вышло. Но что же все-таки привело тебя в Шрусбери?
– Милорд, – начал Николас, склонившись к Хумилису и понизив голос, – помните, три года назад вы посылали меня в эти края, в манор Лэ. Я должен был уведомить Хэмфри Круса о том, что вы приняли постриг и не можете жениться на его дочери, с которой были помолвлены.
– Что-что, а такое не забывается, – хмуро подтвердил брат Хумилис.
– А я, милорд, никак не могу забыть эту девушку. Вы ведь видели ее шестилетней малышкой, перед тем как отправились в крестовый поход, а когда я ее повстречал, ей минуло девятнадцать – это была уже настоящая леди. Я сообщил ее отцу, что вы велели, и, выполнив поручение, уехал, но с тех пор эта девушка не идет у меня из ума. Она была так мила, скромна и с таким достоинством выслушала мои слова. Милорд, если она до сих пор не замужем и не обручена, я хотел бы просить ее руки. Но я не могу ехать к ней, не получив вашего согласия и благословения.
– Сынок, – отозвался брат Хумилис с удивленной и радостной улыбкой, – видит Бог, с тех пор как я вынужден был отказаться от женитьбы, я больше всего на свете хотел бы видеть ее счастливой. Эта девушка вольна выйти замуж за кого захочет, но я не мог бы пожелать ей лучшего мужа, чем ты. И если твое сватовство завершится успешно, это снимет с моей души камень, ибо я уверен, что с тобой ей будет лучше, чем было бы со мной. Рассуди сам, мой мальчик, ведь, вступая в орден, я отрекся от всего, чем владел в миру, – как же могу я притязать на обладание творением Господним? Отправляйся к ней – я благословляю вас обоих. Но не забудь вернуться и рассказать мне, чем закончится дело.
– Я так и сделаю, милорд, обещаю. Как мог бы я поступить иначе, ведь это вам я обязан тем, что встретил ее!
Склонившись, Николас поцеловал Хумилису руку и поднялся, собираясь уйти. И тут взгляд его упал на молчаливого монаха, который до сих пор держался в тени и ничем не обнаруживал своего присутствия. Молодой человек порывисто обернулся к нему и с теплотой в голосе произнес:
– Брат, я от всей души благодарю тебя за заботу о моем лорде. Сейчас я должен уйти, но надеюсь снова увидеть тебя по возвращении.
Николаса несколько смутило то, что ответом ему вновь был только вежливый кивок. Молодой монах не проронил ни звука.
– Брат Фиделис нем, – мягко пояснил Хумилис, – но жизнь его и труды красноречивее всяких слов. И я готов побожиться, что его благословение пребудет с тобой так же, как и мое.
После ухода Николаса, когда замерло эхо его шагов и воцарилась тишина, брат Хумилис лежал неподвижно и размышлял с умиротворенной улыбкой на лице.
– Было в моей жизни кое-что, о чем ты еще не знаешь, – промолвил он наконец, обращаясь к Фиделису, – все это случилось задолго до того, как мы с тобой познакомились. Но я не хочу иметь от тебя никаких секретов. Да, бедная девушка! Я ведь намного старше ее, и даже не стань я калекой, боюсь, она вряд ли была бы счастлива, если бы вышла за меня, как было сговорено. Я и видел-то ее всего раз, совсем малюткой, с каштановыми кудряшками и круглым, уморительно серьезным личиком.
Знаешь, до тридцати лет я вовсе не помышлял о том, чтобы жениться и завести детей. Мой старший брат должен был унаследовать владения и продолжить наш род после смерти отца. Я же был свободен как ветер, а потому решил стать крестоносцем и начал собирать отряд, чтобы плыть в Святую землю. И тут я получил известие о смерти брата и оказался на распутье – меня связывал и обет, данный Господу, и долг, который налагало мое происхождение. Я не мог нарушить клятву и должен был отправиться в Палестину на десять лет, но я обязан был подумать и о женитьбе, чтобы не пресекся наш древний род. Тогда я задумал поискать маленькую девочку, которая вполне могла бы дождаться моего возвращения, – чтобы жениться на ней, когда она вырастет. И я нашел такую – Джулиану Крус, шести лет от роду. Ее семья владела манорами в этом графстве, да и в Стаффорде тоже.
Хумилис пошевелился и глубоко вздохнул, размышляя о том, сколь самонадеянно было с его стороны заглядывать вперед на десять лет. Фиделис подошел поближе, откинул капюшон и присел на табурет, на котором до этого сидел Николас. Они посмотрели друг другу в глаза и долго не отводили взглядов.
– Человек предполагает, сынок, а Господь располагает, – помолчав, произнес брат Хумилис. – Видать, у Всевышнего были на мой счет совсем другие планы. Ты видишь, что со мной приключилось. Ну а она, Джулиана Крус… Я рад за нее, ей не придется сочетаться браком со стариком, и она найдет себе лучшего мужа, чем я. Об одном молю Бога: чтобы она не оказалась уже обрученной. Николас был бы ей прекрасным супругом, и выйди она за него, душа моя обрела бы покой. Ибо когда я думаю о ней, то чувствую себя должником и клятвопреступником.
Брат Фиделис покачал головой и с укоризненной улыбкой приложил палец к устам старшего друга.
Хью остался у сторожки, а брат Кадфаэль направился через двор к своему садику, где у него накопилось немало дел. В этот момент из-под арки вышел Николас Гарнэдж. Увидев монаха, он громко окликнул его и, подбежав, ухватил за рукав.
– Брат, можно тебя на минутку!
Кадфаэль обернулся к молодому человеку.
– Ну и как ты его нашел? Твой лорд проделал долгий путь и слишком утомился, да к тому же не обращался за помощью, пока рана не загноилась. Но теперь все это позади. Воспаление спало, рана очистилась и заживает. Будь уверен, мы не допустим, чтобы такое повторилось.
– Я не сомневаюсь в твоих словах, брат, – с горячностью отозвался Николас, – но я увидел его впервые после трех лет разлуки, и теперь он выглядит гораздо хуже, чем тогда, когда получил это страшное увечье. Рана была тяжелой, он какое-то время находился между жизнью и смертью. Лекари едва выходили его, но когда он оправился, то, по крайней мере, был похож на того Годфрида Мареско, которого мы знали и за которым готовы были следовать в огонь и воду. Тогда-то он и решил вернуться в Англию, да и пора было повидать родную землю, тем паче что сражался за веру мой лорд гораздо дольше, чем требовал того его обет. Я отплыл вместе с ним и знаю, что он тогда хорошо перенес путешествие. А теперь он так исхудал и ослаб, и каждое движение дается ему с трудом! Он очень плох? Прошу тебя, скажи мне правду.