Санчо Пансы и Дон-Кихоты
И увы, содомские Лоты
Смертоносный пробуют сок,
Афродиты возникли из пены,
Шевельнулись в стекле Елены,
И безумья близится срок.
Книга «Содом и Гоморра» расположена в самом центре романа «В поисках потерянного времени». До нее – три первые книги «Поисков», после нее – три последние. Мы еще помним, с чего все начиналось: с двух дорог, ведущих в разные стороны. Мы еще не догадываемся, чем все закончится, а закончится тем, что сторона Сванна и сторона Германтов сольются воедино. В «Содоме», кроме отсылок к предыдущим книгам романа, есть уже предвестья перемен, которые принесет с собой обретенное время, когда сойдутся обе эти дороги.
Условно говоря, первый том – это детство рассказчика, второй – это его отрочество, третий – юность. Дальше начинается прекрасная и мучительная взрослая жизнь, и вот в четвертом томе рассказчику открывается пугающее однообразие такого, казалось бы, пестрого и разнообразного мира. В середине этой центральной книги рассказчик объясняет Альбертине: «…если рассматривать мир как театр, то в этом театре декораций меньше, чем актеров, а актеров меньше, чем „положений“». Одни и те же актеры в одних и тех же условных декорациях разыгрывают самые разные ситуации перед Творцом, он же демиург, он же драматург, он же автор романа. «Мир как театр», theatrum mundi, как известно, – старинное понятие, популярное еще в искусстве барокко и дожившее до наших дней. Так, Шекспир устами своего персонажа говорит:
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль[1].
А в двадцатом веке, совсем незадолго до Пруста, Николай Гумилев говорит примерно о том же:
Все мы – смешные актеры
В театре Господа Бога[2].
И главный герой романа Марсель (он же рассказчик) очень кстати растолковывает Альбертине это понятие: ведь в дальнейших событиях «Содома» один и тот же г-н де Шарлюс играет то деспота и злодея, то изнывающего от горя влюбленного, то изысканного и тонко чувствующего артиста и эстета, то смехотворного и истеричного старикашку. Разные роли играют и Морель (всецело преданный искусству музыкант и циничный прохиндей), и Альбертина (добрая, милая, искренняя лгунья), и безымянная подруга мадмуазель Вентейль (бесстыжая развратница и терпеливая труженица, год за годом упорно восстанавливающая по неразборчивым черновикам музыкальное наследие Вентейля).
У самого рассказчика ролей вроде бы нет, он – создатель, зритель, истолкователь, а не актер. Но есть образ, в котором он себя узнаёт и с которым сам себя сравнивает. Это образ мифологического певца Орфея. И по этому образу в Содоме и Гоморре можно узнать мрачное царство Аида, куда спускается Орфей за своей возлюбленной Эвридикой и выводит ее на свет – но лишь затем, чтобы в дальнейшем навсегда потерять и оплакать.
Так сложилось, что два последних года в жизни Пруста были почти полностью отданы «Содому и Гоморре». Он провел 1921-й и начало 1922 года в основном над правкой корректур второй части «Содома». Больше всего он боялся, что не доживет до публикации этого тома, а о том, чтобы подержать в руках остальные три, уже и не мечтал. Откуда, кстати, взялись еще два тома, возникшие между «Содомом» и «Обретенным временем»? Дело в том, что, выделившись в отдельный том, «Содом» в свою очередь стал разрастаться. В нем оказались целых четыре части. И тогда автор решил, что 3-я и 4-я части могут стать отдельными томами; мы их знаем сегодня под заглавиями «Пленница» и «Исчезновение Альбертины». Последние три тома романа останутся после смерти автора хоть написанными и перепечатанными, но не выверенными и не подготовленными к типографскому набору. Опубликованы они будут позже, трудами брата писателя и его друзей.
Работа над «Содомом» была в основном завершена еще в 1916 году, тогда же Пруст нашел заглавие. Первая, коротенькая, часть была опубликована в издательстве NRF в апреле 1921 года под одной обложкой с последней частью «Стороны Германтов», но работа над второй частью продолжалась: до весны 1922-го автор непрерывно правил корректуры и вписывал в них добавления.
В мае 1922 года вышла наконец вторая часть. Изначально содержание «Содома и Гоморры» предполагалось гораздо короче: Пруст собирался вставить его в «Обретенное время» – последний том романа. Тогда он планировал уложить весь роман в три тома: «В сторону Сванна», «Сторона Германтов» и «Обретенное время». Но с 1914 по 1918 год из-за Первой мировой войны публикация «Поисков» прервалась, да и вообще книгоиздательское дело замерло. И все это время Пруст дописывал разные части своего романа, так что к концу войны вместо трех томов в «Поисках» оказалось целых семь.
Пруст в этот последний период своей жизни истерзан болезнью. Стоит почитать жалобы, рассыпанные по его письмам. В разговорах он часто цитирует строчку из стихотворения Мюссе «Письмо г-ну де Ламартину» (по ошибке приписывая ее самому Ламартину): «Прав Ламартин, говоря, что скучно все время умирать». Его преследуют мелкие, но зловещие неприятности: обжегся кипящим молоком, отравился неправильной дозой лекарства, упал у себя в комнате и сильно ушибся… Из-за обилия лекарств он делается рассеянным: то отправляет недописанное письмо, то дважды, причем по-разному, повествует в романе о смерти одного и того же персонажа. При этом работает он как одержимый – вычитывает бесконечные гранки, вносит исправления, добавляет все новые вставки в разные части романа. Он нервничает из-за того, что гранки опаздывают, пишет издателю (и своему другу) Гастону Галлимару: «Пока я еще могу работать, крайне желательно как можно скорее получить гранки второй части „Содома“ (остальное можно печатать как есть, даже если я умру)».
У Пруста было удивительное свойство: он умел описать только то, что сам видел или о чем ему подробно рассказали. И он продолжает по горячим следам добавлять в «Содом» свежие впечатления. Так, в феврале 1921 года знаменитый философ Анри Бергсон попросил «дорогого кузена», то есть Пруста (они в самом деле состояли в родстве), принять Альгота Руэ, своего шведского биографа и переводчика. Руэ, который был также писателем и поэтом, поведал о встречах с Прустом в двух статьях и в романе, а сам попал в «Содом» под видом «норвежского философа», который рассуждает о природе сна, очень медленно говорит по-французски, потому что сверяет каждое произнесенное им слово со своим внутренним словарем, и с молниеносной скоростью убегает из гостей.
А непрерывные приступы болезни подсказывают Прусту новые черточки в описании врачей во второй части «Содома»: это и профессор Э., отказавшийся в свое время принять бабушку рассказчика, потому что торопился в гости, и доктор Котар, ревнующий к популярности доктора Дю Бульбона. Котар, между прочим, становится в «Содоме» специалистом по интоксикациям, которые мерещатся ему всюду. Кроме того, возникает безымянный «специалист по нервным болезням», краснолицый весельчак, которому общение с больными-невротиками не мешает быть здоровым и жизнерадостным.
Начало 1922 года мучительно, Пруст чувствует себя ужасно, но все же в минуты облегчения, приняв сильнодействующее лекарство, выбирается на светские вечера к друзьям. Тем временем он вносит последние исправления в «Содом» и нанимает машинистку, которая перепечатает ему «Пленницу», а также «Исчезновение Альбертины». Машинистка – племянница Одилона Альбаре, состоявшего при писателе шофером, в то время как жена Одилона Селеста исполняла работу домоправительницы, сиделки и секретаря. Недаром Пруст говорит, что семья Альбаре «роится» вокруг него и это его успокаивает.
Наконец «Содом» выходит из печати. Пруст опасался, что критика набросится на книгу, сочтет ее содержание скандальным, но ничего подобного не произошло. Возможно, титулы лауреата Гонкуровской премии и кавалера ордена Почетного легиона придавали автору солидности и охраняли от чересчур резких выпадов. А возможно и то, о чем писал Пруст применительно к поздним квартетам Бетховена: «Гениальное произведение оттого трудно полюбить сразу, что его автор – не такой, как все, мало людей на него похожи. Таких людей будет выращивать и множить само это произведение, оплодотворяя те редкие умы, что способны его понять. Таковы квартеты Бетховена (двенадцатый, тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый): пятьдесят лет они создавали и преумножали для себя слушателей и, как все шедевры, обеспечивали прогресс если не в искусстве музыкантов, то по меньшей мере в духовном росте общества… Так называемое потомство, для которого творит композитор, – это потомство, порожденное его же произведением». Видимо, что-то подобное произошло и с «Поисками»: к 1922 году Пруст вырастил и воспитал своего читателя.
Позволим себе лишний раз напомнить структуру романа «В поисках потерянного времени» в ее окончательном виде:
Книга 1: В сторону Сванна (опубликована в 1913 году у Грассе).
Книга 2: Под сенью дев, увенчанных цветами (опубликована в 1918 году в «Галлимаре», так же как и все последующие).
Книга 3: Сторона Германта (1-я часть опубликована в 1920 году, 2-я – в 1921 году).
Книга 4: Содом и Гоморра (1-я часть – в 1921 году, 2-я – в мае 1922 года, еще при жизни автора; Пруст умер 18 ноября этого года).
Книга 5: Пленница (1923).
Книга 6: Исчезновение Альбертины (1925).
Книга 7: Обретенное время (1927).
И в заключение спешу выразить признательность тем, без чьей помощи и ободрения этот перевод едва ли дошел бы до конца. Благодарю за консультации и поддержку Отдел Пруста в Институте текстов и манускриптов (Эколь Нормаль Сюперьер, Париж) и его документалиста Пиру Вайз; моих дорогих редакторов Елену Березину и Алину Попову за тщательную правку; моего дорогого учителя и коллегу профессора Жозефа Брами за постоянную помощь в работе над французским текстом; друга и проницательного читателя Семена Шлосмана за то, что взял на себя нелегкий труд первым прочитать мой перевод и выловить в нем много того, что надо было исправить; любимую коллегу и подругу Наталью Мавлевич, помогавшую мне разбирать самые трудные места в романе и выбираться из непереводимых дебрей, и многих, многих других.