Соборище 2. Авангард и андеграунд новой литературы - читать онлайн

Я могу объяснить, почему выбрасываются на берег киты. Почему так

сладки вишни и почему порой так беспощаден Всевышний и гнетущая

месть его, доносящаяся с небесной мглы.

Я могу объяснить, почему так сочны плоды и терпок сок цедры, я могу

объяснить, почему властны над нами мечты и почему так сложно остаться

собой, дойдя до последней черты. Я могу объяснить, почему мы так

трепетны пред пейзажами Родины: когда объяты смрадом зноя холмы и

когда они под тяжестью снежного покрова склонили свои горбы.

Я могу объяснить, почему от любви до войны есть только песнь

непонимания да расшибленные лбы.

Я могу объяснить, почему одиночеству всегда сопутствуют алкоголь и

табачные клубы, почему некогда непобежденные становятся в отчаянье:

несносны, да слабы.

Я могу объяснить, почему ранее наполненные жизнью становятся

покоренными превратностями судьбы, хоть пой по ним панихиду

и укладывай в гробы. Я могу объяснить, почему неприятностей ров

настигает нас в неисповедимом пути, словно песочные столбы странников

в степи, и почему мы в страхе и неведении своем – слепы.

Я могу объяснить, почему безобразие всегда держит за талию стан

красоты, я могу объяснить боль осознания, когда ничего не вернешь назад,

ибо разведены мосты, а глаза ранее тебя ждущих теперь безлики и пусты,

смотрят не вымолвленным словом страждущим – и видят, как стали

уродствами лучшие черты.

Я могу объяснить, почему те, что покорили горизонты и оставили

свои следы там, где никто ранее не был, одиноки, как пустырь.

Я могу объяснить, почему в существе своем так грустны искренние и

чистосердечные, обезумевшие от распятия их душевной наготы.

Я могу объяснить, почему столичные курвы объяты пеленой зависти

и вне себя пребывают от славы и ее сопровождающей суеты. Я могу

объяснить, почему человеческие сердца похоронены под гнетом отчаяния

и недостатка доброты. Я могу объяснить, почему человек человеку

становится волком и почему людские души порой подобие черной дыры.

Я могу объяснить, почему в пляске смерти по былой любви сгорают души,

словно их заживо погребли адские котлы.

Я могу объяснить, почему мы стали подобием кодлы, и за нашими

спинами теперь не крылья, а щиты, а поверх нашей кожи – шипы, чуть

кто попытается быть ближе, мы тут же встаем на дыбы и навостряем

клыки, заключив этого безумца в кандалы, ибо мы дети, вскормленные

временем не добродетели, а борьбы. Я могу объяснить, почему не

зарекаются от сумы и тюрьмы.

Я могу объяснить многое.

Но вот себе не могу объяснить

Почему

Из десятков мужчин, что посягают на мои духовные таинства: реликвии и

кресты,

Почему из десятков мужчин

Мне нравишься

Именно

Ты.

Спектры!

И какие сердца наши хранили вопиющие секреты! Чувство было

таинством, любовь – Ковчегом Завета. Нам подвластны были и кутежи

и сантименты, мы в объятьях кавалеров стройных были согреты, они

обещали нам дары, сонеты, но исчезали под утро, всегда бесследно.

Мы жили от триумфа до победы, неслись в галактике, завороженные

величием Андромеды, мы познавали себя, ища ответы на вопросы, что

задавала жизнь, даря нам драмы и кастаньеты. Мы были музыкой, нам

нипочем запреты, звучали гулко, словно концерты.

Мы были яркими, сгорали, как кометы: мы, не иначе, хулиганы – с нами

доски, гетры, баллоны, кеды.

Мы мизантропы, интроверты. Мы были, как фрегаты, в самом сердце

моря прокляты, без компаса и карты. Нам нипочем учения: ни Библия, ни

псалтырь, каждый сам себе Бог, Мессия и вожатый.

Нас не изображали художники, жадно, не щадя мольберты, о нас не

складывали стихов и псалмов километры, но мы вели себя так вальяжно,

как будто нам поклонялись все земные континенты! Как будто о нас хотели

снять полнометражный фильм киношники и это, непременно, стало бы

Оскороносной лентой!

Мы надирались так, что, смутой властвующие, домой возвращались

лишь к рассвету. Мы были победителями и никогда не занимали мы роль

жертвы, мы никогда не плакали, мы радости внимали всей планеты. Мы

вечно искали то, чего, по сути, нету. Мы были молоды и жили чувством,

что наполняет легкие, а позже становится у виска угрожающим дулом

пистолета.

Нас радовал один лишь лик любимого лица, возможность петь ему сонеты,

один лишь лик – все остальные лишь отражения, силуэты. И не было не

переписок, ни лайков, ни интернета, были горящие глаза напротив

и сердца, полные добра и света…

Мы были молоды – и молодость наша – чаша Грааля, из которой нам

посчастливилось испить. И эту силу, в грудь заложенную свыше, никем

не усмирить. Мы, как безумцы, не засыпая, желали ночь разворошить!

Мы жили жадно и благодарили за каждую роль, которую нам довелось

прожить.

Судьба, ты если сможешь, позволь мне службу сослужить: сумей мне

молодость и беспечность, легкость и безупречность в жизни продлить.

Душа, ты выросла, но эту жажду жизни ничем

Не утолить!

Душа, ты, главное, никогда не переставай

Любить!

Ему говорили (этакая прорва учителей): будь тенью среди теней да бесом

среди чертей, одним из сотен тебе подобных: потакающим согласием,

среди упоенных своим величием речей. Ему говорили: живи для себя

и перестань любить людей. Ему говорили: забей. Будь равнодушным,

пройди мимо просящих, каждый, кто нищ, в существе своем жид и

лицедей. Ему говорили: добивай, если кричат «Добей».

Ему говорили: верь обещаниям властей, не перечь, будь тише и слабей,

тут не жалуют того, кто смакует в талантливое начинание весь кладезь

собственных страстей. Ему говорили: не люби, а обладай и владей. Ему

говорили: ты всего лишь фрегат среди кораблей, ты всего лишь ветвь,

погребенная среди углей,

А не маковое зерно, среди проса.

Ему говорили: не усложняй, ведь все на самом деле просто. Сноси все

унижения того, кто выше тебя ростом, и нравься тем, кто пользуется

спросом, подчиняйся головорезам из девяностых, ведь если ослушаешься,

очнешься с разбитым носом.

Ему говорили: жизнь не райские кущи да не бархатисто-песочный остров,

ты не можешь жить, как в сказке, радуясь, словно подросток; подрасти

и избавься от мечты, что под кожей наростом. Ему говорили: потухни,

как докуренная папироса, ничего не меняй, живи, как живешь, и не

задавайся вопросами; будь тихим и неброским, будь не огнем свечи,

а расплавленным воском, не пробивайся никуда со своим неутомимым

войском.

Идей. И не думай пытливым своим мозгом ни о чем серьезном.

Просто будь никем, незваным гостем в этом мире величественном и

громоздком. Будь никем. Травинкой. Земли горсткой. Льдом промозглым.

Будь кем угодно, только не доминантой и не гостом, да не целься там, где

звезды.

Ему говорили: будь попираемым, а не тем, кто следует вопреки, не зная

преград. Ему говорили: сиди тихо, избегай почестей и наград, как бы ни

старался – ты всего лишь выскочка и плагиат, ты всего лишь подобие,

суррогат. Ему говорили: избегай духовных затрат да поклонись в пояс тем,

кто разворовал твой град, потакай и внемли им в такт, а не поклонишься,

ими будешь распят.

Ему говорили: твой друг тебе не друг, твой брат тебе не брат, всяк тебе

подсыпать в кубок яд, только будет рад алчущий мести и расплат,

а не наградить дарами да сладчайшими из цукат. Ему говорили: те, кто

любят – лгут, изысканно и в аккурат, ему говорили: священна наша

система да тоталитарный ее аппарат. Ему говорили: коль ты особенный,

иди сюда, превратим в дубликат, и у виска его бьет набат.

От всех этих советов повеситься можно.

Ему говорили: жизнь – поле боя – испещренный минами Сталинград, и

Он прислушаться бы и рад,

Да только тошно.

Ему говорили, а он знал: сердце его – лучший оракул средь лиан, пустынь

да цветущих сакур. И он предпочел быть, а не казаться, и за честь лез

в агонию и драку, и вместо того, чтобы в клетке быть покладистым

попугаем, был вольной, бунтующей птахой, пусть с подбитым крылом и

неминуемым, легким страхом.

Он сам себе был Богом, Буддой ли, Аллахом, и только Он мог знать, что

считать злом, а что благом. Он говорил: «Пусть недолго, но мне летать с

размахом, а у вас сердца полные тлетворного мрака, там ни музыки, ни

звука, ни азарта, ни смака, лишь разруха; ваши туши полны праха, словно

содержимое концентрационного барака.

И вам не смирить безудержный мой сердца порыв под рубахой. Оставьте в

покое, пока я вас с советами вашими не распял на плахе.

Ибо

Только сердце мое – единственно верный

Оракул!»

Смотри на мир, как на любимого мужчину. Пусть тот, погрязший в череде

страстей, пред добротой твоей свою склонил бы спину, пусть станешь

светом в сонме призрачных теней. Смотри на мир, как на любимого

мужчину, преграды – не порок безумных дней, принять смиренно все

невзгоды – на то пусть хватит мудрости твоей.

Справляйся, проживай и мысли, словом, будь мудрей. Рисуй свой мир,

словно картину, прости всех тех, увядших в колее несносных кутежей. Ищи

покой внутри – вовне не сыщешь, пусть слово – плеть, ты выстоять сумей!

Смотри на мир, как на любимого мужчину, заранее простив всех палачей.

Усмири рать противоречий, да спрячь мечи, что непосильной ношей стали

для твоих плечей. Злом на добро – то участь, ранящая хлеще каторжных

увечий да воинственных плетей. Злом на добро – то участь тех, кто

сердцем нищ, то участь сволочей,

Чем быть с такими, лучше быть ничьей.

Смотри на мир, как на любимого мужчину: на мир, полный загадок,

Атлантид, Гиперборей, пусть тот, кто враз тебя покинул, найдет иных

поводырей. Смотри на мир, как на любимого мужчину, даже тогда, когда

его объятья душат пуще отравляющего газа концлагерей.

И вот тогда,

Когда объятья мира душат,

Люби его

Еще сильней!

Я могу простить все сердечные обиды, остроту, желчь, лозунги. Простить

удары розгами, простить, как земля сырая и промозглая, покоящаяся

под куполом небесным, под мглой и звездами, прощает солнце грозами,

сменяет муки грезами, бархатные лепестки шипами – розы оставляя

розами. Простить всех тех, кто шел ко мне с угрозами, простить

оставшихся в душе занозами, простить стихами, прозой ли.

Простить, не знать упреков, исступленья, любить, не веруя в возврат —

пусть те слова, что внутри наростами, в огне прощения сгорят.

Я могу простить и непоколебимое дерзновение, и исступленный взгляд.

Простить, пусть и меня простят. Простить за сиротливое безмолвие того,

кем был распят, простить за желчь и яд всех тех, кем, как агонией, был

объят и просто бежать от них,

Бежать со всех пят.

Простить, не ведая мести и расплат.

Простить и нищету бетонных плат, и алчность тех, кто разворовывает

священный град; простить за муки солнца, за непрекращаемый град,

простить всех, кто как из пушки по сердцу палят. Простить мечи и плети,

что голову с плеч разят, простить ушедших, что нутро

Проводкой памяти коротят.

Я могу простить за не любовь, за все препятствия, за муки совести, за

обстоятельства, простить за праздное лицемерие празднества, простить за

осторожность, за муки паперти и предательство, простить за недодружбу и

переприятельство.

Простить без повода, дабы любить до беспамятства.

Простить за простоту, за таинство, за непонимание и неравенство,

простить и доблестного солдата, и его бесчинствующее воинство, простить

жестокость, варварство, простить за самое дерзновенное качество,

простить серьезность и чудачества, за безответственность и хмельное ее

изящество, простить и стереть все.

Начисто.

Я могу простить нелепую осторожность, гнетущую ревность,

непоколебимость, сложность, простить за каждую упущенную

возможность, простить и принять как непреложность. Простить за

жалость, невозмутимость, безбожность, простить за сквернословие и

непокорность, простить за невымоленную нежность, за неприятие,

ненадежность.

Простить за ревность, за легкую небрежность, за сонмы несбывшихся

надежд, что подарили безмятежность.

Я могу простить.

И провести черту под всеми своими «прощай». Простить, чтобы больше

не было «жаль», я могу простить за каторжную боль и непримиримую с

нутром печаль,

Простить и заново начать.

Простить и заключить в объятья палача. Чем муки памяти на своем

хребте волоча, сныть в неприязни и обиде, скулить и кричать, необходимо

прощать для того, чтобы обида на лике сердце лишь пятно, а не печать, не

смела более ныть и докучать, простить за все слова, что не смолчать!

Я могу простить петлю на шее и даже судороги удушья,

Я могу простить все

Кроме равнодушия.

Мой милый мальчик, когда ты вырастешь, ты будешь большим и сильным,

но сперва осознай силу, что в груди твоей заложена, ведь она

Всеобъемлема и глубока.

Прекрасные девы будут чаровать тебя, но будь мужественен совладать

с соблазнами, что уготовила для тебя судьба, и предпочти самую

добродетельную из дев, а не заложницу своего греха.

Пусть по жизни тебя ведет незримая тропа, знающая желания твоего

сердца и духовного естества. Помни, что самая главная и решающая

борьба разворачивается внутри тебя, – никогда не переставай бороться за

ценности и свои права.

Да помогут тебе небеса.

Пусть в пути тебя сопровождают надежда, любовь и доброта, пусть

человеческие сердца для тебя будут, как океан, в котором ты находил бы

глубоководные желоба, что удивляли и наполняли бы тебя.

Пусть твоя добродетель не знает дна, пусть она будет в груди твоей

заключена и поступками воплощена. Будь справедлив и силен, не

допускай, чтобы человеческая слепота управляла тобой.

Не допускай, чтобы твои глаза объяла невежественности пелена. Не

допускай жалости к себе и нытья, больше благодари, ничего не бойся и

верь в себя.

Да поможет тебе сила Вселенского волшебства.

Ты знай, что бы ни происходило – все не зря, обрамляй наследие

духовного поиска в силу творчества, не поддавайся на трусость, алчность и

несправедливость человеческого забытья.

Путешествуй по всему миру, в поисках своего начала и Грааля

нравственного бытия. Но помни: ты никогда не увидишь целого мира, если

в твоем сердце не будет красоты и боли всех его проявлений. Чувствуй,

как природа говорит с тобой – всевластна и нема. Пусть попутный ветер

благоволит и служит на благо твоих стремлений.

Помни, жизнь – величайшее приключение, в котором ты можешь быть

разным, в каждом новом прожитом мгновении, но оставайся собой – ведь

из всех твоих воплощений

Это лучшая роль.

Уповай на силу Божественного провидения, но и сам, не требуя признаний

и почтений, твори добро и делай все из лучших побуждений.

Человеком управляет бездна вожделений, внимательнее и со всей

ответственностью подбирай себе влечения. Помни, сквозь череду падений,

попыток, откровений рождается талант, вскармливается духовный гений.

Слава и успех приходят сквозь череду смятений.

Не губи мечту своего сердца хладнокровным мечом ума, помни, в чем

живет твой талант, помни и «корми» его сполна. Пусть любовь твоя будет

обеспечена, а не обречена, пусть сила твоя будет с мужеством обручена,

Да поможет тебе сила Космического сумрака, забвение звездной бездны,

полное чуда, полыхающего кострами небесного серебра.

Прими всю мудрость, что хочет дать тебе судьба, прими ту жизнь, что тебе

предначертана, но находи в себе силы судьбу свою, как резвого коня,

С лихвою обуздать. Пускай тебе откроются истины бытия – ты главное

помогай, дай неимущему хлеба, крова и добра, дай правды ищущим и

никогда не суди, кляня. Лишь поощряй, любя.

Пусть вся твоя жизнь будет духовным светом озарена. Мой сын, будь

верен правде, той, что внутри тебя. Выходи достойно сквозь испытание

огня, пусть он не посмеет обуглить и сжечь, а лишь раскалит тебя

На новые свершения.

Пусть та, что неприкаянна, с тобою оживет сполна, пусть мысль твоя будет

не истасканна, а величественна и мудра.

Не унимай жара в груди, отправляйся на поиск неизведанного, нового,

особенного полотна, кем бы ты ни был, главное, чтобы вера в твоей

груди была заключена, оберегала и наталкивала на поиски сокровища,

сохранила для тебя во мраке лучину костра.

Сам будь огнем и из кокона удушающего выбирайся с легкостью мотылька.

Благодари, и жизнь будет к тебе щедра. Да поможет тебе власть звездного

неба, полыхающего кострами Божественного торжества.

Пусть твоя жизнь будет преисполнена светом, пусть в ней будет достаточно

доблести и добра.

С любовью. Мама твоя.

Питер, ты один такой, не сыскать тебе брата-близнеца, объятия твои —

обитель для вольного рок-н-ролльщика, почтенного поэта и бездушного

чтеца. В тебе что ни слово, то величие и мудрость, будто сошел ты из —

под пера Творца! В тебе помпезность залов, роскошь комнат, величие

каждого дворца совмещены с унылой скорбью серых зданий, с мрачным

отражением тоскующего лица…

Ты, Питер, услада, Богам и льстецам – ты прорва благодетели,

нравственности и безумства для каждого ныне живущего тут святоши и

подлеца.

Гранитные набережные омывает с почтением Нева,

И нет в мире ни лицедея, ни иноверца, коему бы этот город не запал

бы в сердце, Петербург всякого примет, всякому предложит сказку и

приоткроет дверь в детство, всякого зачарует своей утонченностью и

хмельным кокетством.

Петербург – это отличное место для поиска себя.

Тут Кто-то находит славу, творя, обретает бессмертие, свое дело,

неистово любя, Кто-то просто лишается невинности на Думской, тусуясь

до утра, а Кто-то постигает суть мироздания с помощью книг или

наркотического снадобья.

Кто-то обретает нечто более ценное, бродя допоздна по тропинкам своего

города, когда аллеи его посетила весна и в воздухе царит благоухание

каждого лепестка, Кто-то в поисках своего места в мире, а Кто-то, пьяный

и нищий, не имеет ни кола, ни двора…

Все мы немного одиноки в этом городе, нам всем порой самое главное

изречь – не по словам. И оттого в сердце дыра.

Тут дни не провожает медная заря, но встречает надежда на чудо нового

дня, встречает с мечтой, что умирает до его конца. Я планирую остаться тут

на века – Питер – красивое место, в этом городе я не родилась, но я бы тут

умерла…

И если ты однажды влюбился в этот край, то знай – это навсегда.

Петербург – незабываемый друг, его из сердца не выдворишь

Никогда.

Хочется, чтобы был только закат, гитара, крыша и мои друзья, чтобы

смеяться от души, петь песни до утра и философствовать о сотворении

мира, о канонах нравственности и о противоречии бытия.

А может, в этом городе Кто-то ищет именно меня…

Я этого не знаю. Поэтому, пока я в баре, в дрова, поддаюсь усладе кутежа,

я, кстати, почти всемогуща, когда пьяна. Тут каждая женщина, по-своему,

пытается мнить что-то из себя (без обид, ну разве я не права?), на ее сердце

непробиваемая броня – до первого романа, до первого мальчика, что

объятиями своими растопит плотины ее льда…

Тут в каждом юноше – воплощение кокетства, мужества, хмельного угара

и баловства, соединены с толикой спеси и добра, тут каждый, по-своему,

храбр,

Если выпил до дна.

Первое правило Питера: если тебе грустно, садись в первый попавшийся

автобус, уезжай

В ебеня!

Второе правило: Если ты выпил в баре с кем-то, значит, вы уже кореша!

И самая главная заповедь: если пьешь, то пей до последнего гроша, если

любишь, то люби до самых глубин, до постижения себя!

Тут, в Питере, да, впрочем, как и в целом мире, у каждого из нас одна

мечта: чтобы на том конце города Кто-то крепко прижал лбы наши к

своим щекам, с лаской и трепетом взглянул бы в глаза, чтобы ночь с этим

человеком длилась вечно, как вино в бокал текла, не спеша, и чтобы никто

наслаждаться моментом не мешал…

Все мы об одном мечтаем, еле дыша:

Чтобы на том конце города

Нас

Кто-то

Ждал!

Я прошу тебя быть добрей, даже прошу быть милым. Унеси не больше, не

меньше в своей горсти, унеси, сколько необходимо. Свою сущность как

непреложность прими и постарайся наконец быть счастливым!

Именно так прошу, будто нет и не было никогда иной альтернативы.

Пусть вокруг беспощадный лесной массив и мир лицемерный и лживый,

я прошу тебя быть добрей,

Я прошу тебя быть справедливым.

Я прошу тебя быть смелей, быть смелей – это лучшая перспектива.

Я прошу, доискивайся до правды из последних сил, доискивайся умом

своим пытливым, я прошу тебя быть мужественным, учтивым и брать

«свое» упорством строптивым.

Я прошу тебя быть красноречивым, чтобы слово твое лечило, чтобы

ты смог и распять, и вытащить из могилы. Я прошу тебя идти на

компромиссы и не быть неумолимым, я прошу тебя помнить, самое

главное – всегда незримо, самое главное мы теряем в обязанностях

рутинных. Я прошу тебя, не переставай мечтать – твоя мечта всесильна, и

когда ты мечтаешь, ты неуязвимый!

Помимо полотна твоего сознания – нет в мире лучше шедевра, нет

живописней картины. Я прошу тебя не осуждать того, кого без суда

считают повинным, я прошу не скрывать сердца порывы и быть

искренним со мной – быть открытым, быть целиком, ибо нечестно

быть наполовину.

Я прошу тебя не уходить без весомой причины.

Я прошу тебя не сдаваться, даже когда хочешь бросить все, мукой

томимый. Я прошу не доверять бессердечным и льстивым, пустым и

хвастливым, не бойся нырять и бороздить таинственные и неизведанные

глубины. Я прошу тебя, будь упорным. Быть упорным – не значит быть

резким и спесивым, я прошу тебя

Быть любимым.

Я прошу тебя, будь добрей. Только это сделает меня счастливой. Оттого,

что ты добрей,

Ты такой красивый.

Я прошу тебя, будь мудрей.

Я прошу тебя, будь

Мужчиной.

Нева лижет каменные берега губы, дождь окропляет величие

мраморных ланит. Прохожие продрогли, скалят зубы, лишь покорен и

постоянен серый питерский гранит. Мне сего торжества виды любы: от

Петропавловки, чьи бархатисты песчаные дюны, до ассамблей дворцов и

храмов, сей чувствуется помпезный колорит.

Отстоявший сотню битв, покоится на берегах Невы мой город, что

благороднее и искренней молитв. Тот, что Петром воздвигнут да

всякого влечет, словно магнит. И пусть сей край прокурен да пропит,

я восторгаюсь мудростью, заложенной в каждый его монолит.

И из-под подступи серого смрада мне шепчет Нева:

«Будь прекрасней цветов да смелей вероломных стремлений. Будь

красивей, чем музыка, что из филармоний звучит. Не ищи оправданий да

утешений, не смакуй кладезь веских причин. Живи здесь и сейчас, пусть

не уязвит тебя клинок отчаянья, да меч самомнения пусть голову с плеч не

разит! Пусть печаль не обуглит стремления, пусть надежда животворящим

потоком бурлит. Принимай все дары, кои жизнь тебе сулит.

И из всех существующих в мире мер и величин – предпочти обитель

сердечных глубин. Только тот отдает по-настоящему, кто дарит последний

воды глоток из кубка, в кой душу излил.

Только тот достоин любви, кто за нее боролся из последних сил да

напряженных жил.

Будь прекрасней цветов да смелей вероломных стремлений. Будь огнем

да сияй ярче небесных светил! Останься с тем, кто все на алтарь любви

возложил, кто сложил шпаги да мечи, кто заведомо тебя за все простил.

Будь прекрасней цветов да смелей вероломных стремлений. Лишь любовь

тебя сможет спасти. Отдавай все, без права обрести. Чаще сей семена

добродетели, что в груди окружающих способны в прекрасный росток

прорасти. Сумей оставить то, что бежит от тебя, не тоскуй, отпусти. Пусть

благородны да деятельны будут твои пути.

Пусть бушует, как океан, радостное, молодое сердце в груди. Любую ношу

сумей покорно снести, останься человеком да всех, кто желал тебе зла,

отпусти.

И тогда, на последнем, исступленном дыханье останется только вздохнуть да

Покорно уйти».

Как бездомный путник я, в скитаньях без возврата, иду из края в край и от

костра к костру: я в каждом юноше ищу родного брата, я в каждой девушке

приветствую сестру.

Я умиляюсь ростку, покачивающемуся на ветру, воздаю славу ветру,

солнцу и безмятежному кораблю, что в Океаньей пасти, как в плену.

Я лелею мечту, поклоняюсь кресту, за все дары, что любы и милы моему

нутру – благодарю.

В людях ценю искренность и доброту, порой за честь сочту признать

ценней всех даров – откровение да простоту. Свет и тьму, забвение и

тоску – все принимаю как урок, порой как игру. Воспринимаю все как

наилучшее и никогда не кляну судьбу.

Если до слез, то люблю, если без чувств, то скорблю. Чту свою историю и

свою страну, и если плачу – значит чувствую, что

Живу.

Не терплю алчность, лицемерие и суету. Думаю, что за любовью и

преданностью можно пройти хоть версту – хоть в зной, смрад, хоть в жару.

Всегда подвожу черту под всеми своими «прощай» и если ты однажды

ушел, знай, обратно не приму. Хоть за все смиренно прощу.

Иногда бывает совсем невмоготу, тогда я молюсь и молю. Я об одном

всегда прошу: чтобы не знать хворь да не пройти войну. Чтобы всегда

только мирное небо над головой, а рядом люди, которых люблю.

Признаюсь честно, я знаю все о грусти, я изучила от сих до сих

беспощадную тоску, ее молчаливое покровительство да покорную немоту.

Чувствую в собственных слабостях только свою вину.

И в минуты забвенья, когда дождь окропляет листву, я наконец понимаю

чего хочу:

Хочу, чтобы был только лес да густые вечнозеленых деревьев кроны,

и у подступи его холмов – серебристые да величественные горы. Хочу

просыпаться и, полусонной, вдыхать воздух морской да привкус соленый.

Хочу просыпаться любимой и влюбленной.

Хочу чувствовать единение с блаженной землей, сокрытой от глаз

людских, пожелавшей остаться неназванной, потаенной. Чтобы был

только прибой да журчание водоема, чтобы ненавязчиво волны касались

моей персоны скромной. Выйти бы к морю, пройтись по песку ночью

темной, прокричать во всю мощь долине бесплодной, быть босоногой да

румяной, в ночи бессонной.

Созерцать блики солнца у прибоя, осознать, что вся сила в простоте, без

званий, корон и тронов. Вот так лежать, распластав руки на песке, не

дрогнув, оставив алчность, скупость, сдать мечи да патроны. Все в себе

принять, и лучшие черты и препоны, и пока утренней прохладой дышат

деревьев своды,

Поблагодарить жизнь за ощущение полной гармонии.

И, наконец, осознать чувство

Внутренней свободы.

Джессика танцует, и стук ее каблуков, отбивающих пол, звучен и дерзок,

как ассамблея лучших стихов. Она словно нимфа из снов изголодавшихся

по женщине моряков. Она танцует, и мне, право, не хватает слов, рвется

наружу сердце, некогда запертое на засов. Ее всяк пустил бы в свой альков,

и джентльмен влюбленный и гладиатор и даже священник, что стоит на

страже Богов,

Но она танцует в хмельном угаре кабацкого застолья, потерявшаяся

где-то посреди миров, танцует для пьяных, безнравственных мужиков,

заблудших в этот край, избавившись от оков, она танцует для лицедеев и

дураков. Стрелка часов

Показывает: Двенадцать ночи. Она снимает каблуки, отталкивает от

себя омерзительных и пьяных мудаков, стремящихся достать купюры из

кошельков и предложить ей воплотить с ними весь спектр сексуальных

грехов. Джессика получает пару неблагодарных шлепков от этих чудаков и

спешит собраться домой, в свой кров…

По пути из бара до дома она видит мост, что настолько высок, что едва ли

не касается облаков. Джессика взбирается на него и, взобравшись, пишет:

«Прости меня, мама, я желала в этом краю обрести любовь, а встречала

лишь обманщиков и скотов. Мечтала о торжественном, благоговейном

звуке фанфар и меня встречающих колоколов, мечтала о сцене и шла на ее

зов, но меня приветствовал лишь гул бесчинствующих мертвецов.

Самое время простится, мне более не хватает строф…»

Джессика делает шаг и сбрасывается в бездну, чувствуя жар погребальных

костров… Ее находят через три дня мертвой, где-то на окраине, средь

смрада зловонных песков, средь чистилищ и Богом забытых городов…

Но я-то точно знаю, что где-то на периферии миров она все так же танцует

свой танец и на паркете остаются отпечатки ее следов… Я-то точно

знаю: где-то на периферии миров, она обрела свою любовь, не встречая

обманщиков и скотов. И где-то там, так же посреди миров

Для нее звучит торжественный и благоговейный звук фанфар да

колоколов. Она повелительница сцены, ибо всегда шла на ее зов.

Но это реальность

Где-то там

Посреди миров…

Под моим каблуком целый мир покоится – многогранен, многолик,

невесом. Сколько жизни кругом! Философии, которую не обуздать ни под

хмелем, ни под коньяком, ни под терпким ромом, ни под наркотическим

табаком, сколько жизни кругом, что пленительней всякого сна, что

необузданней, чем фантазии под косяком.

Откровения мне в руки вверены, я могу рассуждать и про любовь, и

про Содом, леса гремучие мне по колено, мне по мускулам усладой

разливается малиновый стон! Создание этого Мира, Богу, несомненно,

удалось! Но наверняка с превеликим трудом.

Ведь сколько жизни кругом!

Хочется отправиться в горы с рюкзаком, взять в спутники лишь солнце,

и идти, с ветерком, хочется, чтобы свет закипал топленым молоком и

чтобы ласково струились сквозь облака златокудрые лучи, отпущенные

с поднебесья Богом, и все благоухало кругом. Хочется почувствовать

единение со своей землей, как будто каждый лепесток и лик леса был мне

ранее знаком.

Посмотри, обернись, ни гроша не стоит тоска, коей ты заклеймен,

понаблюдай за водной ряби переливом, пройдись по нашим полям

бескрайним босиком, понаблюдай за величественным лесным массивом.

Он тоже, знай, в тебя влюблен!

Ты распластай свои объятья миру, коль в этот мир судьбой ты приглашен,

будь добродетельней и лиру свою ищи во всем, что видишь ты кругом!

Будь милосерднее, добрее, и никогда ты не жалей о том, что был влюблен,

пылал неудержимо, как будто Бог пригрел своим крылом! И никогда ты не

жалей о прошлом, ты не тоскуй, упиваясь, о былом, ты в настоящем – и в

этом счастье! Взгляни же ты.

Сколько жизни кругом!

Взгляни, как бесконечна красота природы. Ощути, как ненасытны

рассветы, дурманы-восходы, посевы и их всходы, томление солнца,

свежесть грозы, как прекрасен космический сумрак и пламень падающей

с неба звезды!

Взгляни, как прекрасны и хвои и березы, и скромные ромашки и пряные

розы, как чист и свеж воздух, как ненасытно щебечут птицы и стрекозы,

посмотри, как трепетны влюбленных лиственниц грезы, насколько

ласкова капля росы, капля, что упоенно наслаждается лепестком.

И ты – часть мозаики в пазле мировом.

Посмотри, как горы наслаждаются на шапках своих снега серебром, как

будто Бог драгоценную пыль смахнул с небес своим величественным

рукавом.

Да посмотри же ты,

Сколько жизни кругом!

Идущие на смерть приветствуют тебя, ликуй, ликуй, Владыка! Воинам

дробит кости сумасбродная тоска, бесчинствует беспощадная битва.

Лезвием глотки рассекает бритва. Гладиаторы умирают тихо на пьедестале

поруганного бытия, в последнем бою, под шум арены, внимая безумству

восторженного крика.

Идущие на смерть приветствуют тебя, оставившие свои семьи и молитвы

для святого лика, идущие на смерть, те, чья судьба отъявленна и дика, те,

чья судьба без Бога и креста проносится в бою, короче мига.

Догорает безмятежное зарево, промелькнет луч света в обреченных на

смерть глазах, а завтра новое утро, новый бой, а завтра все заново: влачить

тяжбу палача да плоть воинов на мечах. В груди сердце замерло, дай в

последний раз осмотреть, как кровью залило

Низверженный Рим, которому предстоит еще в огнях погребальных

истлеть. Догорает безмятежное зарево в сумраке багрового румянца

закатного, Бог поделится с усопшими новым знанием да отмолит грехи,

снизойдет благодатью – таково оно, с миром прощание.

Гладиаторы, падшие, останутся в истории лишь неоправданным

ожиданием, не сольют для них священные изваяния, они останутся навек

лишь Божьим подаянием, припавшим к земле замертво.

Он так и останется Генералом названным, что тяжбами боя изнурен.

Но, быть может, это свобода от этого мира – он погиб, а значит – он

освобожден. Сильнейший из всех существующих воинов, Гладиатор,

миссия пытливого нрава, скорбь времен, знай, ты даже смертью не

покорен!

Ибо что смерть тому, кто

Заживо

Погребен…

Я знаю, брат, тебе нравятся златокудрые и длинноногие, стройные

станы, души босоногие, жемчуг кожи, нежные, черноокие, кокетливые и

высокие. Я знаю, тебе нравятся женщины, что в мыслях глубокие. Сердца

многоликие…

Может быть, в женщине – самое главное – глаза? Чтобы были темнее

сажи и пленяли тебя? А может, главное, чтобы они сияли как океанской

глади бирюза?

Может, самое главное, чтобы она горела с тобой, как свеча, давала

вдохновения и чтобы пленяла ее красота? А может, в женщине важна

обывательская простота или просто скромность и чистота, чтобы свет

очага, ухоженный дом, теплая ласковая рука, которая приласкает в

минуты тоски и даст чуда и добра?

А может, лучше пусть бессовестная курва, развратная бестия, воплощение

сумасшествия, все соки источит из тебя, зато ее стан подарит тебе ночи

сексуальных перверсий, после которых ты и сам бы стал воплощением

бесчестия!

А может, главное, чтобы она была твоей веры, социального статуса и вы

совсем не различались конфессиями? А может, к черту теории, просто

необходимо сыскать равновесия?!

Главное, брат, чтоб, когда повсюду смрад и суета – тебе уютно с ней и

чтобы только тебе одному была вверена сердца ее нагота!

Брат, пусть твоя женщина засыпает и просыпается с именем твоим на

устах, пусть ценит тебя не за карат на перстах, а за твое обнаженное

естество… Пусть будет добродетельна, ласкова и проста.

Главное, чтобы тебе было хорошо с ней, чтобы она просто была

отражением тебя… И когда ты спрашиваешь у меня: «Какова женщина

мечта? Как понять, моя ли она навека?» – Я отвечаю:

Главное,

Чтобы с женщиной

Ликовала

Душа!

Марсель пишет письмо. Его морщинистые пальцы выводят буквы, словно,

каждая из них – произведение каллиграфических искусств. Он пишет

нервно и суетливо, слышит шелест бумаги и дров в камине хруст, Марсель

знает, времени осталось мало и нужно поскорей избавиться от слов, что на

сердце его – тяжкий груз. Марсель пишет:

«Дорогая Бетти.

С твоих рук насущный хлеб и вересковый мед – обретают вкус. Всю эту

жизнь я был слеп, шел на ощупь, думал, не ошибусь. С твоих рук даже яд

полезнее, чем гроздь ягодных бус. Слаще елея речи, что снисходят с твоих

уст. И как знать, кто сейчас делит с тобой постель и восхищается красотой

твоих блуз.

Всю свою жизнь я был пуст – я старый романтик, все время ждущий

взрыва новых эмоций и чувств. Ранее меня прельщала бездна вожделений

и безумств, я, алчущий свободы, не желал ничего, кроме кутежа и

безрассудств, и потому меня настигала кладезь смятений и духовных

буйств.

Все мои женщины, клянусь, были прекрасны: они покорно ждали меня, и

светлая грусть в их глазах была неподдельна, я думал, собрав подле себя

всех своих муз, буду счастливей – я ошибался. Только ты мой козырной туз.

Бетти, ты понимала меня и принимала мои противоречия, говоря: «Я не

боюсь», ты была мудра и красива, и, встретив тебя, я знал: не сбегу, не

спасусь. В бездну сердца твоего окунусь и, проснувшись в твоих объятиях,

буду необъятно счастлив, если на счастье решусь.

Как ты понимаешь, я не решился на счастье с тобой – от того и бешусь.

Быть с тобой не зарекусь, ибо я гораздо меньше того человека, которым

кажусь.

И ни в мужья, ни в добрые други тебе не гожусь.

Я уже стар. Я умирающий, бесцельно проживший жизнь трус, но если есть

Мессия или Иисус, то я молюсь:

Пусть, пусть

Бетти прочитает это письмо, за которое я берусь.

С твоих рук насущный хлеб и вересковый мед – обретают вкус. Ты и ладан,

и мускус, и поцелуй бриза и змеиный укус. Всю жизнь я боялся быть с

тобой и сейчас, признаться, боюсь. Я умираю, любимая, но борюсь,

Пока борюсь.

Когда мы встретились, я не подумал бы, что на целую жизнь в тебя

влюблюсь.

Заезженная пластинка, черный проектор, дельта блюз, ты облилась вином,

а я смеюсь. Небо, полное звезд, и я безвозмездно тебе отдаюсь. Нет, ни на

кого в жизни не обижался, а вот на тебя и себя – безумно злюсь…

Я умираю, любимая, умираю, дописывая это письмо. Как жаль, что я не

стал для тебя чем-то большим, чем набором букв, с которыми я вскоре

сольюсь.

В этих строчках мое тебе покаяние.

Я буду любить тебя, даже когда вознесусь».

Марсель написал письмо. Его морщинистые пальцы выводили буквы,

словно каждая из них – произведение каллиграфических искусств. Он

писал нервно и суетливо, слышал шелест бумаги и дров в камине хруст,

Марсель знал, времени осталось мало, и ему необходимо было поскорей

избавиться от слов, что на сердце его – тяжкий груз.

Марсель умер. Его сгубила старость или неведомая хворь, что тяжелее

всяких обуз…

Бетти читала письмо и на строчке: «С твоих рук насущный хлеб и

вересковый мед – обретают вкус», поняла, что сердце ее объяла

вселенская грусть, сонмы памяти стяжали ее старческую грудь. Читая

письмо, она шептала: «Не умирай, останься, позволь я еще хотя бы раз к

тебе прижмусь».

Но даже любовь не возвращает с того света тех, у кого более не

прощупывается пульс…

И теперь

Слова из письма,

Каждую ночь

Бетти будет выплакивать

Наизусть…

Ты говоришь: Человек человеку – волк, варвар, черная дыра и полость.

Человек человеку долг, злодей, смрада кладезь, вопиющая подлость!

Человек человеку – враг, горный отрог зловещий, безысходность!

На время вещь и ртутная помесь.

Нет! – Я тебе кричу: человек человеку – друг, брат и совесть. Человек

человеку – музыка, тишина и повесть. Теплая обитель, родной дом,

невесомость.

Ты говоришь: Человек человеку – сплетня, вражда и пошлость. Человек

к человеку лишь от того испытывает интерес и склонность – лишь бы не

остаться одному – такова реальность.

Нет! – Я тебе кричу: человек человеку океан, откровение, кротость.

Человек человеку – милосердие, добро, беспечность и

Возможность.

Человек человеку – нежность, аргумент, мудрость и непреложность.

Человек человеку – постоянство, теплый ветер, таинство, постичь,

которое – величайшее счастье и, одновременно, сложность. Человек

человеку – чувство, дружба,

Космос!

Ты говоришь: Человек человеку – хищник, жестокость, всего лишь еще

один вызов – ничтожность!

Нет! – Я тебе кричу: человек человеку – теплый морской бриз,

противоположность, отражение лучших черт, нравственность, духовность.

А ты говоришь о человеческом несовершенстве лишь от того, что внутри

тебя самого – косность. У тебя, что не сравнение человеческих черт, то

войско головорезов из девяностых. А ты приглядись к человеку —

у каждого ведь своя мерность.

Но одно я знаю точно – человек человеку плечо, любящее сердце и

Нежность.

Человек человеку – Бог, дом, безмятежность. Человек человеку —

противоречие, непокорность, клад, душевность и легкость. Человек

человеку – доброта, попытка, путь, порой, проверка на стойкость. Человек

человеку – брат, товарищ, невесомость.

Человек человеку – друг, жизнь и настоящая

Гордость!

Если вздумаешь обидеть меня, то стреляй сразу в голову. Сердце мое не

страшится ни копья, ни секир, лишь безжалостного в голову выстрела.

Меня, правда, не возьмет ни свинец, ни яд, ни олово – и это абсолютная,

непреложная истина.

Если вздумаешь обидеть меня, то стреляй сразу в голову. Сердце по —

прежнему будет верить в нутряной свет и мистику. Если вздумаешь

покинуть меня или подвергнуть голоду, холоду неистовому – я все приму

и пусть на душе бесы хоть целую щель

Выскребут!

Закатай меня в бетон, оставь неузнанной и непризнанной – сердце мое

примет все, от последнего испытания до единственного.

Если вздумаешь обидеть меня, то отправь в дальний путь, пусть дорога

будет тяжела да преградами выстлана. Предложи добывать золото трудом

каторжным или сталь выплавлять, глядя на огонь пристально, нагони на

меня лукавого и нечистого – сердце мое все переживет и за все простит

тебя мысленно.

Позволь себе даже избавить меня от роли «избранной», сердце примет все,

от такого как ты Мистера – далекого и неизбежно близкого.

Сделай из меня добытчика руд.

Пусть меня истерзают да бранным словом нарекут – сердце мое не

испугается. Сердце мое, пережившее горечь отчаяний и противоречий

бунт, – сердце мое не страшат ни розги, ни кнут,

Ни желчь, ни яда фунт.

Сердце мое ничего не страшится, хоть закатай его в грунт, хоть устрой ему

страшный суд, делай что хочешь, насыпь на него соли пуд – истерзай.

Сердце мое не испугается.

Сердце мое – труп.

Если вздумаешь ранить меня, то стреляй сразу в голову. Моя искренность —

донага.

Если надумаешь очернить меня, помни – я чистая. Если надумаешь все

забрать, забирай, я все отдам, ибо

Бескорыстная.

Ты не сможешь не проклянуть меня, не высмеять,

Если вздумаешь обидеть меня, то тебе нужно лишь выстрелить.

Ибо пред всем остальным

Сердце способно

Выстоять!

Но если есть чудо, свет и совершенство, гармония, исток Божественного

начала и блаженства, если есть благородство и чародейство, магия,

волшебство, если есть любимое действо, если есть люди, понимающие с

полуслова, с полувзгляда и полужеста,

Если есть женщины, лишенные лицемерия и прелюбодейства,

преисполненные добродетели, женственности и кокетства, если есть

юноши, не измеряющие любовь купюрами и денежными средствами, если

есть добро и мир, безвозмездная простота, легкость детства,

Значит, в этом мире для меня

Есть место.

Если есть чувство, смысл, если можно еще отдать дань стихам,

безмятежным прогулкам и дрейфующим кораблям и если кто-то еще

придает ценность огням, горящим в поднебесном таинстве распутникам и

вождям, и если есть смельчаки, отданные душевным страстям,

И если есть исток, что дает жизнь отрогам и мхам, и если есть Творец, что

вытачивает рельеф по скалам и подсыпает песок к берегам, и если, правда,

есть кто-то, кто дает сознание деревьям, людям и создает форму камням,

и если есть высшая сила, что дарует величие императором и королям, и

низвергает в преисподнюю фарисеев и подонков, превращая их в хлам, и если

Кто-то еще прислоняет свой лоб к иконе и поклоняется при входе в храм,

Значит, этот мир еще не трещит по швам.

И если кто-то еще способен добиваться всего сам, а не калечить и идти

по головам, и если кто-то еще способен любить ответственно и сильно,

признаваясь поступками в чувствах, ибо сокровенное – не по словам,

и если кому-то еще пути любви и поиска – по стопам, если кто-то еще

способен протянуть руку к звездам и довериться мечтам,

Значит,

Стоит поблагодарить жизнь и время, что нам

Отмерено.

И если Кто-то еще руку протянет, когда ты будешь у края, а все содеянное

будет растрачено и разменяно, и если у людей остались еще добрые

помыслы и чистосердечные намерения

То стоит поблагодарить жизнь и возможности, что нам в руки вверены.

Ведь, значит,

Не все еще потеряно…

Верни меня туда, где добродетельны пути, где марципан и восточный

купаж. Верни меня туда, где покой и земная блажь, где дома без замков,

в коих нет ни собак, ни страж, верни меня туда, где любой человеческий

недостаток – мираж, где всякое застолье – воплощенный в исповедь пир,

а не в хмельной смуте кураж.

Верни меня к тем, кому чужда зависть и злость, у кого на столах медных

бусен горсть. Верни меня туда, где я самый желаемый гость, где на блюдце

ягоды красны, словно рябины гроздь.

Если буду падать, там протянут мне трость, если одолеет неведомая хворь,

напоят меня лечебным снадобьем, чтобы лучше спалось, чтобы во снах

все желаемое – сбылось, верни меня туда, где у каждой из принцесс —

бабочки летят с волос, где у каждого юноши в сердце – Христос.

Верни меня туда, где любое стремление бы мне удалось, верни меня к тем,

кто видит всю суть мою – насквозь, кто предлагает реальной помощи, а не

алкоголя и папирос, прибереги для меня самую прекрасную из

Роз.

Верни меня в царство без боли и слез.

Туда, где Атлантида по-прежнему царский остров, полный забвения и грез.

Пока в груди достаточно слов, а сердце цветущий утес, прибереги для меня

мне подобных, тех, кто позаботился о сердце моем, верни меня туда, где на

небосклоне достаточно для желаний звезд.

Верни меня в детство мое.

Где мальчик, что целовал

Взасос,

Ни на минуту не дал усомниться,

Что все

Всерьез.

Мне знакомы люди, внутри которых черная смоль. Каждый из них даже не

знает толком, почему такой – то ли оттого, что пережил каторжную боль,

то ли от неурядиц, что путь к счастью преградили стеной. Тот, кто не знал

мечты и добродетели, странствует по жизни, словно слепой.

Мне знакомы люди, что даруют тишину и покой, когда кто-то из них

касался меня рукой, я чувствовала и бриз и прибой, хотелось говорить с

ними наперебой, делиться и радостью и бедой. То ли я шла за ними всю

жизнь, то ли жизнь вела меня к ним незримой тропой.

Мне знакомы люди, проклятые своей судьбой, с печалью на челе,

влачащие срок земной, словно ожесточившиеся воины Второй мировой,

они переживают каждый новый день, словно новый бой. По вечерам с

работы возвращаясь, будто бы с передовой. Недовольные кровом, детьми и

женой.

Ну и, конечно же, в первую очередь собой. Эти люди болеют жизнью,

словно чумой…

Мне знакомы люди, которые встречают каждое утро в благодарности за

все сущее, свободные, как всплеск волны, как ветер степной, кажется, они

всегда будут жить в сердце, и невозможно представить, что однажды в их

честь придется выпить за упокой…

Мне знакомы люди, что готовы за своих стать стеной, за Родину и честь

ответить головой, через принципы которых не преступить никакой ценой.

Мне знакомы те, кто хоть из плена, хоть из земли сырой найдут способ

выбраться и снова встать в строй.

Мне знакомы люди, что сплетничают, слывя в зависти, гудя, как пчел рой.

Обескураживают сквернословной строкой и готовы опорочить всякого,

наговорив на него с лихвой.

Мне знакомы люди, что живут мечтой.

И я радуюсь всей своей душой, когда встречаются их в поездах, в

маршрутках, на мостовой. И я мечтаю вместе с ними, и это дарует мне

чувство, что я

Живой.

Мне знакомы люди, ибо я гуру человеческих душ и порой я заглядываю

в сердца их, чтобы прежде всего понять, кто я такой.

И каждый, с кем я, так или иначе, коротаю путь мирской, отражение

меня самого. Каждого встречного я вскармливаю разной пищей,

кого-то зловонной тьмой, забвением и тоской, кого-то добродетелью,

искренностью и простотой.

Есть те, для кого припасены мечи за моей спиной, есть те, к плечам

которых я прильну щекой, есть те, кого люблю, и те, к кому прихожу

с душой пустой

И ухожу с пустой, поражаясь черствости людской.

И вы знаете, я искренне верю, что каждый в существе своем не хороший,

не плохой,

Ибо не бывает хороших и плохих, бывает только твой человек

И не твой…