14 октября 1943 года произошло знаменитое восстание в Собиборе – единственное успешное восстание в нацистском лагере смерти. Несколько дней спустя по приказу рейхсфюрера СС, рейхсминистра внутренних дел Генриха Гиммлера лагерь был снесен, земля, на которой он стоял, распахана, на месте газовых камер и других лагерных построек немцы высадили деревья. Один из «цехов» огромной, идеально отлаженной и прекрасно работавшей фабрики уничтожения евреев, где за полтора года было убито до четверти миллиона человек, навсегда прекратил свое существование. История лагеря смерти Собибор на этом закончилась. Началась другая история – история памяти, история долгого возвращения подвига.
Собибор превратился для нацистов в эмблему позора – несколько десятков изможденных и обреченных на гибель «недочеловеков» под руководством лейтенанта Красной Армии Александра Печерского уничтожили до зубов вооруженных эсэсовцев, перебили их помощников (лагерных охранников – вахманов, или «травников») и вместе с остальными заключенными бежали через минные поля в лес. Но не только стремлением забыть об этом позоре руководствовался Гиммлер, отдавая приказ стереть Собибор с лица земли. У него были и более прагматические соображения: немцы тщательно следили за соблюдением секретности во всем, что касалось работы лагерей смерти. Они понимали, что почти триста бежавших узников являются свидетелями их преступлений, и потому сделали все возможное для скорейшей поимки и уничтожения беглецов.
Но и сами бывшие заключенные осознавали себя такими свидетелями. Отныне жизнь некоторых из них, в первую очередь самого Печерского, будет посвящена сохранению памяти о выживших и погибших, о героях и палачах Собибора. Однако, после недолгого всплеска интереса, их история на долгие десятилетия стала заложницей меняющейся конъюнктуры, как мировой, так и внутренней, в каждой стране своей. Для советского человека символом фашистских зверств стали лагеря Освенцим и Бухенвальд, для западного – тот же Освенцим и Дахау. А восставшие собиборцы оказались неудобны практически всем, хотя и по разным причинам. Польше – потому что многие из бежавших были убиты польскими антисемитами и просто мародерами. Голландии (а в Собиборе погибло больше 30 тысяч голландских евреев) – потому что в стране выжило в процентном отношении гораздо меньше евреев, чем в соседних Франции или Бельгии, и это ставило перед обществом неприятные вопросы. Западу в целом – потому что началась Холодная война и подчеркивать подвиги вчерашних союзников стало не принято. Израилю – потому что жители нового государства первые десятилетия вообще старались не вспоминать о Холокосте, а история восстания в Собиборе к тому же противоречила стереотипному образу забитого еврея диаспоры, на противопоставлении которому во многом строился образ израильтянина как «еврея нового типа».
Руководитель восстания Александр Печерский через несколько дней после побега из лагеря вместе с товарищами-красноармейцами перешел Буг и вступил в один из партизанских отрядов, действовавших на территории Брестской области. После освобождения Белоруссии он как бывший военнопленный прошел проверку в спецлагере НКВД и в конце июля 1944 года был направлен в штурмовой батальон. Провоевав меньше месяца, он получил тяжелое ранение и надолго попал в госпиталь. С этого момента основным содержанием его жизни стали разоблачение палачей, поиск бывших узников и переписка с ними, сбор и распространение информации о Собиборе. Он постоянно общался и переписывался с журналистами и энтузиастами, выступал в прессе и перед публикой, обращался в официальные инстанции с призывами увековечить подвиг собиборцев.
Этот путь оказался предсказуемо нелегким. Как ни странно, обобщающая работа, которая была бы посвящена советской политике памяти о Великой Отечественной войне и формированию пантеона героев, еще не написана. Но даже самых общих представлений о том, как менялось в СССР отношение к войне, к военнопленным, узникам нацистских лагерей, «еврейскому вопросу», геноциду евреев, достаточно, чтобы понять: послевоенная память о Собиборе теснейшим образом связана с эволюцией советского нарратива о войне.
За без малого полвека, разделяющие восстание в Собиборе и распад Советского Союза, подвиг собиборцев был активно «востребован» дважды: в 1944–1945 годах и в первой половине 1960-х годов, в период «оттепели». Все остальное время Собибор в коллективной памяти советских людей, по сути, отсутствовал.
Кроме того, едва ли не с самого начала обозначились две разные парадигмы восприятия истории Собибора. Для Печерского и его товарищей – советских военнопленных, ставших костяком восстания, события 14 октября были прежде всего эпизодом Второй мировой и Великой Отечественной войн, «битвой при Собиборе». Они осознавали себя красноармейцами, в силу драматических обстоятельств временно выбывшими из рядов действующей армии, но вступившими в бой с нацистами и одержавшими победу. Их основной интенцией было вернуться в РККА и продолжить сражаться. Для польских евреев, оставшихся после восстания на территории Польши и позже рассеявшихся практически по всему миру, все произошедшее было связано не столько с войной как таковой, сколько с Холокостом. Для них победить означало спастись, избежать гибели, обмануть ту почти совершенную машину уничтожения, которая на протяжении нескольких лет охотилась за ними и их близкими и от которой им в последний момент чудом удалось ускользнуть. Внешним маркером этой разницы подходов стало различное словоупотребление. В советской историографии и в воспоминаниях самого Печерского случившееся практически всегда описывалось как «восстание», тогда как в западных источниках закрепилось слово «побег».
Впрочем, бывших узников Собибора, где бы они ни жили – в Советском Союзе, Израиле, США, других странах – объединяло одно: их мало кто хотел слушать. О Собиборе выходили статьи, писались книги, даже снимались фильмы. Но все усилия сделать эту невероятную историю достоянием масс до поры до времени упирались в «стеклянный потолок», пробить который не удавалось ни Печерскому, ни западным энтузиастам.
Ситуация начала радикально меняться лишь в последние годы. Объединенными усилиями представителей гражданского общества, политиков, историков, писателей, людей из киноиндустрии Печерский постепенно вырастает в одну из центральных фигур истории Второй мировой войны. Приходит осознание масштаба подвига собиборцев – людей, которым удалось не просто совершить массовый побег и спастись от верной гибели, но и продемонстрировать, что ставка нацистов на уничтожение человеческой личности под давлением чудовищных обстоятельств не сработала. Восстание узников Собибора все полнее раскрывается в своем подлинном значении – как один из вечных символов несокрушимости человеческого духа. День восстания, 14 октября, постепенно превращается в сознании людей всего мира – как бы пафосно это ни звучало – в День победы над злом.
В конце января 1933 года Адольф Гитлер был утвержден рейхсканцлером Германии. Антисемитизм стал официальной политикой Рейха. Начался экономический бойкот евреев, один за другим принимались антиеврейские законы, постоянно ужесточавшиеся. В 1935 году на сессии рейхстага в Нюрнберге были приняты два т. н. нюрнбергских закона: Закон о гражданине Рейха и Закон об охране германской крови и германской чести, лишавшие евреев права на немецкое гражданство и закрывавшие им доступ к государственной службе, а также запрещавшие браки между евреями и немцами и вводящие ряд других ограничений. В ноябре 1938-го по Германии прокатилась волна погромов, известная как Хрустальная ночь, или Ночь разбитых витрин, почти сто евреев были убиты.
После вторжения Германии в Польшу (сентябрь 1939 года) в польских городах стали создаваться многочисленные гетто – закрытые кварталы, где сосредотачивалось еврейское население. Курс на «окончательное решение еврейского вопроса», то есть физическое уничтожение всех евреев, был взят, по-видимому, незадолго до нападения на СССР, следствием чего стало истребление целых общин в первые же месяцы Великой Отечественной войны. В январе 1942-го в Берлине прошла Ванзейская конференция, на которой была разработана программа «окончательного решения».
Но еще до этого, осенью 1941 года, нацисты приступили к выработке плана уничтожения евреев в т. н. Генерал-губернаторстве (так немцы называли часть Польши, оккупированную, но не аннексированную Рейхом). Ответственным за эту операцию был назначен Одило Глобочник, начальник СС и полиции Люблинского округа. Позже ее назовут «Акцией Рейнхард» – по имени Рейнхарда Гейндриха, одного из идеологов и ведущих исполнителей «окончательного решения», руководителя Главного управления имперской безопасности (РСХА), который был убит подпольщиками в Праге в середине 1942-го.
Тогда же, в 1941-м, началось строительство лагерей смерти, отличающихся, как понятно из названия, от «обычных» концентрационных лагерей тем, что их единственным назначением было быстрое массовое умерщвление привозимых туда людей. Все лагеря смерти были созданы на территории Польши – страны с самым большим на тот момент еврейским населением в Европе. Это Освенцим, или Аушвиц (точнее, один из трех лагерей, входивших в этот комплекс, – Освенцим-II, известный также как Освенцим-Биркенау), Хелмно, Треблинка (Треблинка-II), Белжец и Собибор. Последние три лагеря были построены специально для реализации плана «Акции Рейнхард». Некоторые историки причисляют к лагерям смерти также Майданек.
Собибор был построен весной 1942 года (чуть позже Белжеца, но раньше Треблинки-II) рядом с одноименными селом[1] и железнодорожной станцией, в малонаселенной лесистой местности. От ближайшего города Влодава до лагеря было около 10 километров, от Хелма – 40, от Люблина – 80. Первым комендантом Собибора стал Франц Штангль, но в сентябре 1942-го его перевели в Треблинку, а в Собибор прибыл Франц Рейхлейтнер[2].
Лагерь разделялся на три сектора. В первом находились мастерские (сапожная, портняжная, столярная) и два жилых барака – мужской и женский, в которых жило несколько сот (обычно 400–600) узников. Во втором секторе («чистилище») вновь прибывшие в Собибор раздевались и оставляли личные вещи. Затем они шли в третий сектор, где находились газовые камеры, замаскированные под бани. Первые партии депортированных были удушены газом в апреле – мае 1942 года. В лагере действовали сначала три, а с осени 1942-го шесть газовых камер. Угарный газ вырабатывался танковым двигателем, стоявшим в соседнем сарае.
Лагерь был окружен несколькими рядами проволочного заграждения и минным полем. Администрация Собибора состояла из 20–30 эсэсовцев. Охрана – из 120–150 бывших советских военнопленных, преимущественно украинского происхождения. На вышках дежурили пулеметчики. Секторы внутри лагеря также отделялись один от другого оградами с колючей проволокой. Назначение третьего сектора держалось в тайне от узников, работающих в других секторах, хотя, конечно, большинство из них знало обо всем, что там происходит.
В июле 1943-го Гиммлер приказал преобразовать Собибор в концлагерь и создать там предприятие для работы с трофейными боеприпасами и производства систем залпового огня. Однако начальник Главного административно-хозяйственного управления СС Освальд Поль заверил его, что создание такого предприятия не требует преобразования Собибора в концлагерь, и Гиммлер с ним согласился. Собибор остался лагерем смерти, но к нему начали пристраивать четвертый сектор, где должны были располагаться оружейная мастерская и военные склады.
Кроме польских евреев, в Собиборе уничтожали также евреев, прибывших из Германии, Австрии, из протектората Богемии и Моравии и из Словакии. В марте 1943 года начались депортации из Голландии (всего более 34 тысяч человек) и Франции. В сентябре в Собибор стали привозить узников гетто, расположенных на оккупированной советской территории (Минск, Лида, Вильнюс).
Александр Печерский попал в плен в октябре 1941 года под Вязьмой. Находился в лагере для военнопленных в Смоленске, после попытки побега был переведен в Борисов, а оттуда в Минск. Там он был идентифицирован как еврей, но тем не менее пробыл в минском трудовом лагере еще год до отправки в лагерь смерти. В Собибор Печерский прибыл 22 сентября 1943-го. В эшелоне вместе с ним ехало около двух тысяч человек, в том числе шестьсот советских военнопленных-евреев. Восемьдесят новоприбывших немцы отобрали для работы, остальные были уничтожены.
В Собиборе неоднократно предпринимались попытки побега. Однажды удалось бежать двум узникам, подрывшим землю под колючей проволокой. В другой раз бежали несколько человек, работавших в лесу[3]. Однако чаще все заканчивалось провалом. За несколько месяцев до прибытия в лагерь Печерского и его товарищей побег планировала группа заключенных во главе с евреем из Голландии (его точное имя неизвестно, по одним данным, он был морским офицером, по другим – журналистом). Однако их выдали, и несколько десятков человек были казнены. Известны случаи бунта депортированных сразу по прибытии на станцию или по дороге в газовые камеры, но эти спонтанные выступления легко подавлялись эсэсовцами и охранниками.
К моменту прибытия Печерского и его товарищей в лагере действовала подпольная группа во главе с сыном раввина, бывшим главой жулкевского юденрата Леоном Фельдгендлером. Члены группы хорошо знали внутрилагерные порядки, однако практически ни у кого из них не было боевых навыков. Появление красноармейцев изменило ситуацию. Впервые среди узников Собибора оказалась сплоченная группа людей не просто воевавших, но «заряженных» на борьбу и победу. Печерский, младший офицер, служивший по хозяйственной части и не имевший ни малейшего опыта планирования военных операций, показал себя в экстремальных обстоятельствах незаурядным стратегом. Опираясь, с одной стороны, на своих соузников по Минску, которых он давно знал и которым доверял, с другой – на подпольщиков, ориентировавшихся в Собиборе, он придумал и реализовал план, оказавшийся успешным. Под предлогом примерки обуви и одежды, оставшейся от погибших узников, заключенные заманили в мастерские одного за другим нескольких эсэсовцев и зарубили их топорами (всего в ходе восстания погибло двенадцать эсэсовцев и минимум двое вахманов). После этого они совершили массовый побег, в котором приняли участие около 320 из 550 находившихся в лагере заключенных. На минах и от пуль охранников погибли 40 из них, добрались до леса 280. Многие были пойманы в ходе облав и казнены, другие – убиты в ближайшие дни и месяцы местными жителями, в массе своей враждебно настроенными по отношению к евреям. До конца войны дожило около 60 бежавших.
Печерский и несколько его товарищей перешли Западный Буг и вступили в партизанские отряды. После освобождения Белоруссии Печерский как бывший военнопленный был направлен сначала в фильтрационный лагерь НКВД, а затем в штурмовой батальон. В августе 1944 года он был тяжело ранен и несколько месяцев провел в госпиталях. После войны жил в Ростове-на-Дону. Печерский умер в 1990 году, в возрасте 80 лет.
Число погибших в Собиборе долгое время оценивалось в 250 тысяч человек. Однако в 2001 году британские историки Питер Витте и Стивен Тайес опубликовали расшифровку перехваченной английской разведкой радиограммы Германа Хёфле – начальника штаба «Акции Рейнхард», непосредственно отвечавшего за депортации евреев[4]. Точнее, речь идет о двух идентичных радио-граммах, отправленных из Люблина 11 января 1943 года, – одна адресована Адольфу Эйхману в Берлин, вторая – Францу Гейму[5] в Краков. В радиограммах называется точное количество евреев, депортированных в лагеря смерти в течение 1942 года. Напротив Собибора стоит число 101 370[6]. На основании радиограммы Хефле голландский историк Юлиус Шелвис скорректировал данные по этому лагерю и оценил общее количество убитых там в 170 тысяч[7]. Впрочем, его оппоненты, среди которых ведущий польский специалист по Собибору Марек Бем, считают эту цифру существенно заниженной. Они предполагают, что Хефле отчитывался об «успехах» «Акции Рейнхард» и в радиограмме учтены лишь польские евреи, отправленные в Собибор, а несколько десятков тысяч депортированных в лагерь из других стран Хефле проигнорировал[8].
Традиционно Собибор считается самым секретным из нацистских лагерей смерти. Тем не менее польские подпольщики узнали о существовании лагеря в Собиборе почти сразу, и вскоре первые сведения о нем просочились на Запад.
С середины 1940 года в Варшавском гетто существовала подпольная группа, созданная историком Эммануэлем Рингельблюмом специально для документирования судьбы польского еврейства. К сотрудникам этой группы, называвшейся «Онег Шабат», уже в конце мая – начале июня 1942 года стали поступать первые сведения о том, что около села Собибор нацисты построили новый лагерь смерти по образцу Белжеца. Официальный орган польского Министерства внутренних дел, выходившая в Лондоне на английском языке газета Polish Fortnightly Review, сообщала в номере от 1 июля 1942 года о ликвидации люблинского гетто, жители которого были «задушены газом, расстреляны из автоматов и даже заколоты штыками» в Собиборе и Майданеке. В августе 1942 года бундовский[9] лидер Леон Файнер направил представителю Бунда при польском правительстве в изгнании (во время Второй мировой войны оно находилось в Лондоне) Шмуэлю Цигельбойму[10] развернутый доклад о трагедии польского еврейства, где упомянул о массовых убийствах в Собиборе и других лагерях смерти[11].
В ноябре 1942-го курьер польского Сопротивления Ян Карский сообщил лондонскому польскому правительству о положении в Варшавском гетто. Среди прочего Карский рассказал о депортациях из Варшавы в «специальные лагеря в Треблинке, Белжеце и Собиборе»: «По прибытии туда так называемых поселенцев массово умерщвляют». Карский знал, о чем говорил, – в Польше он встречался с Файнером и с одним из сионистских лидеров, которые организовали ему «экскурсии» в Варшавское гетто и в транзитный лагерь-гетто в Избице Любельской. 10 декабря польский министр иностранных дел Эдвард Рачинский на основе доклада Карского и других свидетельств выпустил специальную ноту «Массовое уничтожение евреев в оккупированной немцами Польше», адресованную «правительствам объединенных наций». В ноте, в частности, описывались депортации варшавских евреев в три названные Карским лагеря смерти. В мае 1943-го текст Карского с упоминанием Собибора был зачитан по BBC. Карскому удалось встретиться с высшими должностными лицами Великобритании и США, включая президента Франклина Рузвельта. Однако особого результата эти встречи не принесли – визави Карского либо не хотели ему верить, либо оказались не готовы принимать изложенную им информацию как руководство к действию.
Начиная с осени 1942-го сообщения о депортации евреев в лагеря смерти, включая Собибор, регулярно передавались польским и польско-еврейским подпольем[12]. Информацию об отправке в Собибор французских и голландских евреев распространяли печатные органы и доклады командования Армии Крайовой[13].
Еще до восстания о лагере узнали и советские партизаны. В конце сентября партизанскому начальству поступили донесения от капитана отряда им. Г. К. Жукова Мигдара Абдулалиева[14] и политрука отряда им. К. Е. Ворошилова Н. В. Эйберга. Кроме того, бывший охранник Собибора Иван Каракаш, в июле 1943 года перешедший к партизанам, нарисовал план лагеря. Полученные сведения были обобщены в докладной записке уполномоченного Брестского обкома КП(б) Белоруссии по руководству партизанским движением в южной зоне Брестской области Захара Поплавского от 7 октября 1943 года на имя уполномоченного ЦК КП (б) Б по Брестской области полковника Сергея Сикорского[15]. Поплавский сообщал о существовании в Собиборе «печи смерти», «в которой жгут людей», и сообщал другие подробности об устройстве лагеря и газовых камер. Неизвестно, был ли дан ход этой информации и ушла ли она «наверх»[16].
Информация о восстании также сразу достигла польского подполья[17] и Лондона. Уже 25 октября 1943 года левый сионистский активист Адольф Абрам Берман, представлявший Еврейский национальный комитет[18], сообщал из Польши еврейскому представителю при польском правительстве в изгнании Игнацию Шварцбарту: «Остатки евреев уничтожили и подожгли два места уничтожения: Треблинку и Собибор»[19].
Одно из донесений польского подполья о «кровавом бунте евреев в лагере смерти»[20] тогда же, осенью 1943-го, прочитал начальник штаба белорусского партизанского отряда Михаил Лев – до войны начинающий писатель, добровольцем ушедший на фронт и бежавший из лагеря для военнопленных. Известие о подвиге восставших узников потрясло Лева и во многом определило его жизнь. После войны он познакомился и подружился с Печерским, написал несколько книг о восстании и собрал огромный архив, материалы которого легли в основу настоящей работы и других трудов о Собиборе.