Сны об Уэссексе

Глава первая

Аэропорт Хитроу опять заминировали, и Джулия Стреттон, специально выбрав окружной путь, чтобы не застрять в вечных пробках на развязке возле трассы М3, в итоге два часа продиралась сквозь полицейские кордоны. Когда наконец она выехала на дорогу, оказалось, что время поджимает. Впрочем, опоздание было лишь на пользу, потому что она смогла выбросить из головы ненужные мысли про Пола Мэйсона и сосредоточиться на вождении. Джулия гнала с такой скоростью, что, наверное, нарушила все мыслимые правила дорожного движения, еще чуть-чуть, и за ней объявили бы погоню… однако это ее совершенно не заботило.

Близ Бейзингстока она свернула в сторону Солсбери. Серую долину заволокло туманом, вершины далеких гор укутались в низкие облака. Лето в Великобритании выдалось холодным и дождливым; поговаривали даже, что на йоркширском побережье выпал снег, а Корнуолл кое-где затопило. Впрочем, новости про погоду Джулию нынче интересовали мало, она даже немного удивилась пару дней назад, когда, жалуясь на холод, услыхала, что на календаре вообще-то июль!

Миновав Солсбери, на полпути к Бландфорд-Форуму она притормозила у придорожного кафе, чтобы выпить чашечку кофе, – и только там, сидя за пластиковым столиком, дала волю чувствам.

Джулия думала, что никогда больше не встретится с Полом Мэйсоном – тем самым человеком, который причинил ей столько горя. И все же судьба внезапно их столкнула, причем не где-нибудь, а в Уэссекс-Хаусе!

Уэссекс-Хаус в выходные оказался местом на удивление мрачным и неуютным, Джулия вообще не должна была там появляться, она уехала в отпуск. Однако один из поверенных Уэссекского фонда, въедливый и колкий тип по фамилии Боннет, внезапно позвонил ей, когда она была на полпути в Дорчестер, и велел незамедлительно явиться в Лондон. Выяснилось, что из отпуска ее отозвали по сущему пустяку, и когда Джулия, кипя от гнева, выходила из кабинета юрисконсульта, в коридоре вдруг столкнулась с Полом Мэйсоном.

Пол – и здесь, в Уэссекс-Хаусе! Что за попрание святынь?! Это ведь не кто-то – а тот самый Пол, который шесть лет назад чуть не сломал ей жизнь и который должен был навсегда остаться в прошлом.

Джулия мешала кофе пластиковой ложечкой, от злости расплескивая бледно-коричневую жижу на блюдце. Такое ощущение, будто Пол нарочно ее подстерег! Нет, он, разумеется, и сам удивился встрече, причем до того искусно, что сложно было заподозрить его в притворстве… «Джулия! Ты что здесь делаешь? Славно выглядишь, похорошела!» Еще бы не похорошела… А вот ты, Пол, остался прежним – пусть не красавцем, но таким же обходительным и любезным типом, как тот студент, в которого ее угораздило влюбиться на последнем курсе в Дареме. Несколько лет они вместе жили в Лондоне, Пол уверенно шагал по карьерной лестнице, а Джулия, невзирая на прекрасное образование, перебивалась с одной секретарской должности на другую. Затем они рассталась, и Джулия наконец обрела свободу – в то же самое время, как ни парадоксально, пытаясь побороть чувство ужасной зависимости.

Однако до сегодняшнего дня это все оставалось в прошлом…

Джулия глянула на часы. Как ни гнала – все насмарку, по-прежнему опаздывает. В пятницу она звонила в Мэйден-Касл, обещала доктору Элиоту быть в Дорчестере к обеду. А сейчас уже половина третьего. Может, позвонить еще раз, предупредить, что задерживается?.. Джулия огляделась, однако телефона-автомата нигде не заметила. Ладно, не важно, подождут. В крайнем случае сами позвонят в Уэссекс-Хаус, там скажут, что она недавно выехала.

Обычно к рабочим делам Джулия относилась с большим уважением. За нынешнее безразличие тоже надо благодарить Пола. Даже поразительно, как легко он до сих пор ломает размеренный ход ее жизни. Все время, что они жили вместе, Пол считал Джулию чем-то вроде своего придатка – всегда рядом, не требует лишнего внимания, но порой приносит пользу… И теперь, шесть лет спустя, Джулия кипела от одной мысли, что снова допускает подобное обращение.

Впрочем, злилась она прежде всего на саму себя. Джулия глядела на грязную столешницу, а видела Пола – то, как он щурился, не замечая ее якобы безразличия; в ушах опять звучали его слова, вроде спокойные, но с едва заметной насмешкой: мол, я-то знаю, как тебе без меня плохо… Казалось, он затеял старую «игру с секретами», как она называла тот последний, самый тяжелый год перед разрывом. Эта игра удавалась Полу особенно хорошо: он брал тайны, которые она сдуру ему доверила, и выворачивал их наизнанку, обращая против Джулии, чтобы ударить ее по больному месту и добиться своего. Вот и сегодня он вновь взялся за старое… Хотя сейчас у него ничего не вышло: он невольно выдал сексуальное влечение, и Джулия ответила ему разительным ударом, продемонстрировав полное равнодушие. Единственный миг триумфа за сегодняшний день… Оттого становилось еще горше – ведь во всем прочем Пол побил ее в пух и прах.

От кофе, как и от воспоминаний, во рту оставался горький привкус. Пить захотелось еще сильнее, однако вторую чашку Джулия заказывать не стала. Только зашла на минутку в туалет и вернулась в автомобиль.

Пока она сидела в кафе, начался дождь, и Джулия, заведя машину, первым делом включила обогреватель. Из головы не шла встреча с Полом, и отчего-то, в порыве странного упрямства, Джулия не хотела ехать дальше – словно злилась не только на Пола, но и на работу. Она просто сидела и смотрела, как дождь струится по ветровому стеклу.

Интересно, что Пол вообще делал в Уэссекс-Хаусе. Единственный возможный вариант – он теперь там работает… Когда четыре года назад Джулия подавала заявку в фонд, то не могла отделаться от ощущения, что отныне это ее убежище; даже сегодня, с головой уйдя в работу, она порой ловила себя на этой мысли. Однако Пол нашел ее и здесь, случайно или намеренно… Надо будет спросить у доктора Элиота; может, он что-нибудь знает? Элиот не задает лишних вопросов, ему не придется ничего объяснять…

Слава богу, пора возвращаться в Дорчестер. Даже если Пол и работает теперь в фонде, там он ее не найдет. В Дорчестер ему дорога закрыта, это самое надежное ее убежище: неприступное и крепкое.

Джулия тронулась в путь, хоть по-прежнему злилась на саму себя: зря она позволила Полу разрушить налаженную жизнь.

За три мили до Бландфорд-Форума Джулия достала свой пропуск и пристроилась в конец очереди на контрольно-пропускном пункте. Досмотр в этих местах был делом обычным, тем более что на документах Джулии стояла правительственная печать и сама машина давно примелькалась военным. Однако ее все равно задержали минут на десять.

Казалось бы, что террористам делать в захолустье? Пусть даже на Солсберийской равнине немало армейских баз, а до Бландфорд-Форума отсюда подать рукой; все равно – глушь глушью… Джулия стояла под дождем, пытаясь за бортом автомобиля хоть немного укрыться от летящих капель дождя. Да, в крупных городах взрывы теперь не редкость, но в сельской местности таких бед не знают. Бомба в Дорсете – это просто в голове не укладывается…

Джулии было холодно и неуютно. Два солдата проверили ее документы, обыскали в машине салон и багажник. За ними, и за ней заодно, внимательно следил офицер. На вид все трое – один моложе другого.

Потом, когда с обыском наконец покончили, уже по дороге в Дорчестер, Джулия отчего-то подумала о Дэвиде Хакмане. Некоторые участники Уэссекского эксперимента считали, что тот подался в военные, хотя, конечно же, никаких подтверждений эта теория не получила. Никто понятия не имел, где он на самом деле, и перед Джулией поставили задачу как можно быстрее его отыскать. Будучи в отпуске, она специально съездила в Лондон и поговорила с бывшей женой Хакмана, пытаясь хоть что-то узнать о его привычках. Встреча вышла не самой приятной – жена Хакмана даже сейчас, спустя семь лет после развода, изрядно обижалась на бывшего супруга.

Психологический портрет – единственная ниточка, за которую Джулия пока может уцепиться. Дэвид Хакман, преподаватель социальной истории, прежде, до участия в Уэссекском эксперименте, работал в Лондонской школе экономики. Коллеги из ЛШЭ описывали его как человека самоуверенного, немного консервативного, властного, но не слишком амбициозного. Насчет самоуверенности Джулия только согласилась бы – при подготовке Уэссекского эксперимента Хакман не раз демонстрировал редкое упрямство, свои мысли и идеи превознося выше других. В общем, этот тип ей не очень-то нравился. Какая ирония судьбы, что именно Джулии поручили его отыскать… Бегать от одного мужчины, которого она терпеть не может, и искать другого, который ей совершенно безразличен!

И все же злость понемногу унималась. Джулия была рада вновь вернуться к любимой работе.

После Бландфорд-Форума она свернула на дорчестерскую дорогу. Едва машина взобралась на первый холм возле реки, как дождь прекратился. Небо сквозь лобовое стекло посветлело, но на юго-западе все равно висели низкие тучи. Истинно дорсетская погода: ветреная, мокрая и переменчивая.

Просидев за рулем столько часов, Джулия устала, приступать сегодня к работе совершенно не хотелось. Мешала и сумятица в голове – для дела надо быть спокойной и собранной, а она изводит себя мыслями о Поле. Проскочив через Дорчестер и свернув к югу, Джулия снова задумалась: с какой целью объявился ее бывший? Чувствовалась в нем некая тяга к разрушению, с самого начала, с первого дня их знакомства… Хотелось бы знать, что он опять затеял? И почему только она не спросила у него прямо, когда была такая возможность…

Ворота Мэйден-Касла уже закрыли, пришлось давить на клаксон. Наконец из деревянной будки выглянул мистер Уэнтворт. Узнав машину, он улыбнулся.

Проехав через ворота, Джулия вылезла из автомобиля и встала, поджидая Уэнтворта.

– Что ж так мало отдохнули, мисс Стреттон, всего-то одну недельку?

– А мне больше и не надо, – отмахнулась она. – Мистер Уэнтворт, знаете, тут такое дело… У меня совсем не было времени заскочить в Бинкомб-Хаус. Вы не могли бы сами отвезти туда мои вещи?

Она вручила ему чемодан с одеждой и саквояж, где лежали книги. За время проекта Джулия уезжала в отпуск уже не впервые и отчего-то из Лондона всегда возвращалась не в самом радужном настроении. Лучше в следующий раз остаться в Дорсете; Бинкомб-Хаус большой, удобный, там у нее своя комната… К тому же в Бинкомбе можно видеться с остальными участниками эксперимента, а значит, быть в курсе самых последних новостей.

– Автомобиль я нормально поставила?

Она оглядела длинную вереницу машин, припаркованных в три ряда. Часть из них была очень грязной: мыть их вменялось в обязанность Уэнтворту, однако тот занимался этим исключительно по приказу сверху.

– Оставляйте здесь, мисс Стреттон. Сам уберу, если кому вдруг помешает.

Джулия отдала ему ключи, Уэнтворт прикрепил к ним бумажный ярлычок, который выудил из кармана, а Джулия шагнула в сторону, вглядываясь в дальний угол парковки. Желтый ровер Дэвида Хакмана, уже два года как брошенный владельцем, стоял все на том же месте.

– Меня никто не спрашивал? – поинтересовалась Джулия.

– Доктор Троубридж звонил недавно.

– И?..

– Велел передать, чтобы вы, как приедете, сразу шли к доктору Элиоту.

Джулия зашагала к дому, торопливо отведя от Уэнтворта взгляд. Было у нее одно суеверие, еще с самого детства: если посмотрит на кого-нибудь, думая, что видятся последний раз, – так оно и будет, словно она запрограммирует реальность. Вот и сейчас, поднимаясь по травянистому склону ближнего, самого низкого, земляного вала, Джулия краем глаза косила в сторону мистера Уэнтворта, чтобы потом не могла сказать наверняка, когда именно потеряла его из виду. Эти взгляды исподтишка, которыми она награждала людей при расставании, получались словно бы против ее воли. Пол называл эту привычку «хитрым прищуром»… впрочем, ему-то Джулия рассказала бы, в чем дело, лишь в самую последнюю очередь.

Наконец она вскарабкалась на верхушку первого вала, окружавшего древнюю крепость на холме. Здесь, с северной стороны Мэйден-Касла, их было три штуки – один выше другого. В самом удобном месте давно протоптали дорожку – по ней-то и шла Джулия. Было холодно: тонкая городская одежда липла к телу, резкий ветер норовил забраться под юбку и растрепать волосы. Внизу, после первого вала, под защитой земляных стен, ветер немного утих, и Джулия, рассмеявшись, откинула волосы за спину. Крепость всегда будила в душах – случайных ли туристов, которые порой допускались сюда под присмотром экскурсовода, или участников Уэссекского эксперимента – чувство легкости. Древняя и нерушимая, своими покрытыми мхом стенами она бросала вызов времени вот уже пять тысяч лет – и простоит еще столько же, не меньше. Каждый раз, как Джулия возвращалась в Мэйден-Касл из Лондона, ее охватывала эйфория. Сегодня, само собой, тоже, поэтому на второй вал она взлетела едва ли не бегом, задыхаясь на холодном ветру – даже не по тропинке, а прямиком по редкой жесткой траве.

Отсюда можно было заглянуть в провал между вторым и третьим валами, где находился вход в лаборатории. Никого; Джулию, видимо, еще не вышли встречать. Мистер Уэнтворт наверняка сообщил о ее прибытии Троубриджу или Элиоту, но пара минут в запасе все же пока была.

Она положила свой портфель и огляделась. Вокруг – лишь небо, ветер, трава. И несколько чаек, паривших в воздушных волнах.

Внизу лежал Дорчестер. На пустоши за городом торчала радиовышка, вокруг сновали машины. Неподалеку, почти у самой станции, выжидающе застыл на семафоре поезд. А еще дальше, в волнах дорсетских холмов, виднелись Серн-Аббас, Чарминстер и Толпуддл. Джулия замерла, глядя на них – и утопая в воспоминаниях и образах из другого лета…

Неподалеку вал изгибался, оттуда можно было посмотреть на восток, поэтому Джулия подняла портфель и зашагала по верхушке земляной насыпи. Вскоре она дошла до того места, откуда открывался шикарный вид на всю долину: совершенно плоскую, распахнутую ветрам. По ней вилась речка, медленно неся грязные волны к Вэрхэму и гавани Пул. Земля Томаса Гарди: Эгдон Хит и Энглбери, Кастербридж и Будмот[1]… Господи, когда она последний раз бралась за художественные книги – еще в школе, наверное?..

Отсюда, с вершины насыпи, сложно было понять, отчего людям так нравятся пейзажи Дорсета – на вид серые, унылые и совершенно невзрачные. Лишь справа зеленели холмы, что убегали за Пербек, к невидимому отсюда морю.

Однако пора было идти. На ветру становилось все холоднее. С юго-запада спешили тучи, обещая очередной дождь.

Джулия начала спускаться ко входу в лабораторию.

Глава вторая

В третьем веке до нашей эры обитатели Мэйден-Касла огородили свое поселение деревянными и земляными валами, полностью укрыв за ними два холма. Замка в нынешнем понимании слова здесь никогда не было: за стенами находилась лишь деревушка с полями, куда сбегались жители древнего Уэссекса, если вдруг в этих землях объявлялся враг. Нынче, в двадцатом веке, когда ветра и дожди превратили крутые насыпи в покатые склоны, такое укрытие выглядело очень ненадежным – даже самый неуклюжий воин преодолеет их за десяток минут, но прежде, в доисторической Британии, крепостные валы вкупе с укрепленными воротами служили неплохой защитой от стрел и копий.

Раскопки здесь начались в тридцатые годы. Археологи обнаружили останки вроде тех, что не раз находили в горных крепостях по всей южной Англии; самые любопытные реликвии выставили в Дорчестерском музее. Уникальнейшей находкой Мэйден-Касла оказалось массовое захоронение, где было погребено не меньше тысячи тел – в сорок третьем году нашей эры едва ли не все местные обитатели пали от рук легионеров Веспасиана[2].

Археологические работы активно велись вплоть до Второй мировой, а после войны Мэйден-Касл зажил обычной жизнью, и теперь среди крепостных валов бродили лишь овцы да случайно заплутавшие путники.

В качестве базы под Уэссекский проект это место выбрали неслучайно. Прежде всего потому, что оно располагалось вблизи Дорчестера и до него было легко добраться и на машине из города, и на поезде из Лондона. Сказались и возвышенность над уровнем моря – сто тридцать два метра, – и прекрасный вид на долину. Однако прежде всего крепость выбрали потому, что изо всех искусственных сооружений региона Мэйден-Касл был самым крепким и устойчивым.

Подземные лаборатории построили еще до появления Джулии, а туристом она здесь бывала только однажды, в детстве, с родителями, и с той поездки у нее оставались очень смутные воспоминания. Вроде бы по завершении строительных работ внешний облик крепости практически не изменился. Разве что расширили парковку да прокопали вход в лаборатории, но в целом снаружи ничего не тронули. Таково было главное требование герцога Корнуолльского, нынешнего владельца Мэйден-Касла.

У входа в лабораторию – единственном месте, доступном для широкой публики, – находились стеклянные витрины с обнаруженными в ходе ремонтных работ реликтами. Древние уэссекцы хоронили своих мертвых со всеми почестями, поэтому при прокладывании тоннелей нашлось немало глиняных горшков и прочих побрякушек, а еще неимоверное количество костей. Из них удалось собрать почти полный скелет. Возле витрины со столь причудливым экспонатом (из шеи у которого вдобавок торчала стрела, отмечая место, куда попал римский легионер) сидел охранник; он кивнул Джулии, когда та, проходя мимо, показала удостоверение.

Лифт для медиков был пуст, но Джулия предпочла спуститься на лестнице, выведшей ее в главный тоннель, по обе стороны которого белели пронумерованные двери вперемешку со шкафами.

У одной из дверей девушка остановилась, постучала и заглянула внутрь. Как и ожидалось, Мэрилин Джейн, здешний физиотерапевт, была на месте.

– Привет, Мэрилин. Не видала доктора Элиота?

– Ах да, он тебя искал. Кажется, он в конференц-зале.

– Да, знаю, я опоздала… Ужасные пробки.

– Ничего важного, – успокоила Мэрилин. – Просто мы уже начали волноваться, вдруг что случилось. Как отпуск?

– Так себе, – отозвалась Джулия, вспоминая про Пола и неудачный день. – Отдохнуть не хватило времени.

В отапливаемом тоннеле было прохладно. Джулия зашагала дальше, старательно прогоняя мысли о бывшем любовнике.

Конференц-зал находился в самом конце главного коридора. Доктор Элиот и впрямь сидел там, откинувшись на спинку одного из кресел и читая машинописный отчет. В дальнем углу, возле кофеварки, собрались его помощники, они играли впятером в карты.

– Простите, что заставила ждать… – с самого порога заговорила Джулия.

– Проходите, садитесь. Вы сегодня ели?

– Только тосты на завтрак. А по дороге выпила чашку кофе.

– И все? Отлично!

После смерти Карла Ридпата восемнадцать месяцев назад вся ответственность за проект легла на плечи Джона Элиота. Он много лет занимался исследованиями примерно в той же сфере, что и Ридпат; в частности, статью о нейропроводимости Элиот издал лет за пятнадцать до того, как Ридпат разработал свой нейропнологический проектор. Прибор, однако, носил имя исключительно своего создателя, не отдавая должной дани уважения его предшественнику. Хотя сам Ридпат не раз ссылался на работы Элиота, его изобретение, увы, и в средствах массовой информации, и участниками эксперимента звалось исключительно как «проектор Ридпата».

Когда у изобретателя диагностировали рак в последней стадии, Элиот взял на себя руководство проектом, причем в рабочий процесс влился так легко, будто занимался экспериментом с самого начала. В отличие от Ридпата, который прежде, до появления опухоли, на здоровье не жаловался, сам Элиот страдал от порока сердца, поэтому никогда, даже пробы ради, не испытывал проектор на себе. Иногда он говорил об этом с участниками – не то чтобы с завистью, но с заметным сожалением.

Когда Джулия уселась рядом, он вручил ей стопку отчетов, где лежал и ее собственный, подготовленный неделю назад.

Она принялась читать, старясь выбросить из головы мысли о личной жизни. Работа с отчетами была одной из самых неприятных ее обязанностей, хотя и наиважнейшей.

Спустя какое-то время Джулия попросила о минутке отдыха и, получив разрешение, перешла в одну из закрытых палат, чтобы полистать папку, где собирала досье на Дэвида Хакмана. Встреча с женой ни к чему не привела, и все же Джулия пересмотрела свои заметки, пытаясь найти даже самые маленькие зацепки и лучше понять его характер.

В палату вдруг заглянул Элиот.

– Вот, доставили из Бинкомба. – Он протянул конверт. – В прошлую субботу.

Джулия повертела его в руках.

– Прочитать сразу?

– Как хотите. Знаете, от кого?

– Нет, не знаю. – И все же почерк казался до отвращения знакомым. – Оставьте здесь. Потом прочитаю.

Стоило Элиоту отойти, как она схватила конверт и торопливо его вскрыла. Письмо, конечно же, было от Пола Мэйсона.

Внутри конверта лежал лишь один сложенный пополам лист бумаги. Джулия держала его, не разворачивая, не зная, идти ли на поводу у любопытства или лучше проявить благоразумие.

Ближайшее время надо думать только о работе, отвлекаться нельзя. Читать личные письма перед подключением к проектору глупо, а письма от Пола, который виртуозно умеет играть на чувствах, рискованно вдвойне. С другой стороны, она так и не узнала, какое отношение он имеет к проекту, а теперь есть шанс это выяснить. В письме, которое, судя по всему, было написано до их встречи, вполне может быть ответ.

Наконец она решилась прочитать письмо – если не утолить любопытство прямо сейчас, оно будет терзать ее, отвлекая от дела еще больше. В качестве компромисса потом можно проделать несколько мнемонических упражнений… Вроде как согрешить и тут же замолить свой грех десятком «Аве Мария».

Послание оказалось коротким и для чужих глаз совершенно безобидным. Джулия же, отложив письмо, тут же ринулась в душ, чтобы хоть немного остыть.

Дорогая Джулия!

Ты, наверное, удивишься не меньше моего, но скоро наши пути опять пересекутся. Я часто думал, как ты живешь, чем занимаешься… Теперь знаю. Надеюсь, вскоре и сам побываю в Мэйден-Касле. Может, ты согласишься тогда со мной поужинать? Я скучал… Очень хотел бы тебя увидеть. Думаю, нам есть что сказать друг другу.

Пол.

Джулия сердито намыливалась в душе. Даже удивительно, как легко Полу удается бить по самому больному! «Теперь знаю». Что же именно он знает? И с чего вообще решил ей написать? Будь послание от кого-нибудь другого, можно было бы решить, что его написали из чистой вежливости, – но это Пол, а значит, стоит подозревать его в самых дурных намерениях. «Думаю, нам есть что сказать друг другу» – вот, значит, как он пишет, причем еще до их случайной встречи?.. Предлагает поужинать? Чем же – остывшими за шесть лет объедками чувств, приправленными запоздалыми размышлениями?

И да, конечно же, он «скучает». Словно капризный мальчишка по замученному щенку. Он, кстати, ни разу не говорил, что любит ее. Ни разу, даже когда они были близки…

А еще он не удосужился подписать конверт!

Джулия вышла из душа, обтерлась полотенцем и голая села на краешек деревянной скамьи. Закрыла глаза и, как и обещала себе, принялась выполнять мнемонические упражнения. На этой стадии эксперимента мнемоника уже не играла особой роли, но по-прежнему помогала сосредоточиться.

В идеале участники должны избавиться от всех посторонних мыслей. Мысли, конечно, остаются в подсознании, но максимального эффекта можно достичь лишь в том случае, если думать только о грядущей задаче и ни о чем другом. Джулии, например, предстояло установить контакт с Дэвидом Хакманом, и чем лучше она сконцентрируется на деле, тем скорее ее ждет успех.

Еще раз проглядев досье на Хакмана, она надела больничную пижаму, наготове лежавшую рядом. Остальные вещи свернула аккуратной стопкой и положила сверху записку с просьбой отнести их в Бинкомб-Хаус.

Доктор Элиот ждал ее в конференц-зале.

– Не забудьте подписать допуск.

Он протянул ей распечатанный бланк. Джулия расписалась не глядя – стандартную форму, где дается разрешение загипнотизировать ее и поместить внутрь проектора, она знала наизусть.

– Я хотела бы сперва взглянуть на Хакмана, – сказала вдруг Джулия.

– Мы так и думали. Все уже готово.

Она прошла вслед за Элиотом в просторную, ярко освещенную комнату, которую участники эксперимента в шутку называли моргом. В официальных документах это помещение значилось как проекционный зал: именно здесь стояли кабинки проектора Ридпат, все тридцать девять штук. И хотя в помещении горело много ламп – подопытным в любой момент могла потребоваться врачебная помощь, – здесь всегда было очень холодно, потому что кондиционеры работали на полную мощность, и лежать внутри проектора было неуютно: все равно что загорать посреди арктической пустыни.

Доктор Элиот с помощью ассистента вытащил Хакмана из одного ящика. Джулия, дрожа, обхватила себя руками.

Точь-в-точь как мертвец… Неподвижно лежит на каталке, головой внутрь ящика. Под затылком и плечами – подпорки, чтобы не мешать нейродатчикам, прикрепленным к шее и позвоночнику. У Джулии при их виде защипало спину; она помнила, как больно те колются всякий раз, когда ее достают из проектора.

Хакман был подключен к машине два года, и мышцы заметно одрябли, невзирая на все старания физиотерапевтов. Лицо, будто забальзамированное, казалось бледным и восковым, волосы сильно отросли. Мимические мышцы порой вздрагивали, а руки, сложенные на груди, дергались, так и норовя за что-нибудь ухватиться. Глазные яблоки под веками метались, будто у спящего.

В каком-то роде Хакман и впрямь спал, вот уже два года подряд – и грезилось ему другое время и другой мир…

С дальнего угла зала подошел доктор Троубридж, первый заместитель Элиота.

– Доктор Элиот, что-то случилось?

– Нет. Просто мисс Стреттон решила освежить в памяти лицо Хакмана.

Троубридж уставился на мужчину в ящике.

– Может, по фотографии было бы лучше? Он сильно похудел за эти дни.

Джулия заговорила, не спуская взгляда со спящего человека:

– Я думаю, он вполне мог изменить свою внешность.

– А такое уже бывало?

– Насколько знаю, нет.

– Тогда вряд ли, тем более подобное решение противоречило бы его натуре, – заявил Элиот. – Хакман известен как человек консервативный и верный традициям. Никаких отступлений от правил. По характеру он идеально подходил для участия в эксперименте.

– Пожалуй, даже слишком идеально, – пробормотала Джулия, вспоминая, как яро тот спорил, отстаивая свою точку зрения.

Она снова посмотрела на бледное лицо, стараясь припомнить, как Хакман вел себя и что говорил перед началом эксперимента. Нынче он напоминал манекен и живым человеком совсем не выглядел.

Вслух же она сказала:

– Может, остальные участники его раздражали, просто он это скрывал? Мы чем-то мешали ему, поэтому, когда начался эксперимент, он предпочел действовать сам по себе…

– Маловероятно, – покачал головой Элиот. – В его записях об этом ни слова. Если только сработало подсознательное программирование. У нас такое уже бывало пару раз, правда, по мелочи.

– И один раз, видно, случилось по-крупному… – подытожила Джулия. Она кивнула Троубриджу: – Можете убирать. Думаю, я готова.

С громким лязгом ящик задвинулся.

Элиот сказал Троубриджу:

– По-моему, стоит уменьшить подачу глюкозы… Хотя ладно, потом обсудим.

Он предложил Джулии руку, и они прошли через длинный коридор в кабинет. Когда Элиот закрывал за девушкой дверь, она на миг вспомнила про Пола. Про случайную встречу и письмо – только нынче они казались чем-то совсем незначительным и глупым, пустым эпизодом из прошлого. Вот и замечательно; наконец-то удалось отодвинуть Мэйсона на задворки сознания.

Джулия уселась в глубокое кресло возле заваленного бумагами стола, готовая подчиниться воле Элиота.

Потом, когда он заговорил об Уэссекском эксперименте, ей ужасно хотелось отвести от него взгляд, посмотреть, как обычно, краем глаза, но сил отвернуться не было. Сидя перед ней, Элиот говорил и говорил, ровно и размеренно, а она все глубже впадала в гипнотический транс.

Глава третья

В Дорчестере вечерело, и прибрежные уличные кафе уже были переполнены – туристы возвращались с пляжей. С набережной открывался прекрасный вид на обмельчавшую при отливе гавань, где у берега на лебедках сохли вереницы яхт и катеров. Кое-где на палубе сидели люди, в основном матросы, потому что хозяева и гости давно сошли на берег. Прилив завершился, и прогулочные суда, битком набитые туристами, больше не сновали по гавани во все стороны, а отдыхающие не любовались пейзажами и не грелись на солнце. Если кто из гостей и оставался на борту, то предпочитал укрыться от чужих взглядов за цветными навесами.

На выходе из гавани поджидала целая флотилия рыболовных лодок.

По причалам и по набережной томно прогуливались люди. В толпе сновали нищие музыканты, собирая со слушателей дань в банки, закрепленные на грифе гитары. Вдоль одного края набережной выстроились сувенирные палатки и бары, среди которых примостился магазин спортивных товаров, где можно было купить или арендовать скиммер, а еще заметить самых именитых и богатых гостей города. Именно тут по вечерам собиралась здешняя богема.

На одной из улочек, отходившей от набережной, стояло здание английской региональной комиссии, оттуда сейчас вышли Дональд Мандр и Фредерик Кро. Они медленно двинулись сквозь толпу в сторону гавани. Мандр свой пиджак снял и нес в руках, а вот Кро, несмотря на жару, раздеваться не спешил.

Дойдя до конца причала, они остановились купить в баре, торговавшем безалкогольными напитками, два стакана лимонада.

Отсюда, с этой точки, под навесом одной яхты можно было разглядеть юную парочку. Парень был одет в шорты и футболку, а девушка, листавшая журнал, сидела в брезентовом кресле совсем голышом.

Мандр и Кро заметили ее одновременно, но оба не подали виду. И без того замкнутые по натуре, друг с другом они всегда держались отстраненно и не болтали лишнего. Проработав в комиссии бок о бок уже лет двадцать, эти двое до сих пор так и не перешли на «ты».

Допив лимонад, они неторопливо зашагали дальше.

Мандр указал на рыболовные суда, толпившиеся у края отмели, метрах в пятидесяти от входа в бухту. Некоторые лодки сидели ниже обычного, а рыбаки лениво потягивались на солнечной палубе.

– Неплохой сегодня улов, – заметил Мандр.

Кро кивнул, а Мандр про себя улыбнулся. Он помнил, что его собеседник терпеть не может морепродукты и редко ходит в местные ресторанчики. Насколько знал Мандр, не умереть тому с голоду помогают родители, до сих пор здравствующие и регулярно присылающие сыну посылки с привычной едой из материковой части Британии.

На другом конце бухты, где находился порт, вдруг громко зашипел паровой кран и, выпустив белую струю дыма, медленно пополз по рельсам к причалу для парома. Паром сегодня опаздывал, на пристани нетерпеливо переминались с ноги на ногу торговцы из Дорчестера.

В остальном в гавани царил мир и покой.

Мандр и Кро, покинув пристань, влились в толпу на набережной и зашагали в сторону бара. Они заметно выделялись на общем фоне: не только одеждой, но и поведением. Туристы бродили по улицам лениво, с любопытством поглядывая на витрины и красуясь друг перед другом, а вот чиновники из комиссии бросали по сторонам слишком настороженные взгляды, по долгу службы привыкнув подмечать самые мелкие детали.

Проходя мимо столиков под цветными зонтиками, где торговали сувенирами, Кро указал вдруг на одну из торговых палаток:

– Опять эти, из Мэйден-Касла! До сих пор стоят. Я думал, вы проверите у них разрешение на торговлю.

– Я проверил. Все законно.

– Тогда разрешение надо отозвать. Как они вообще его получили?

– Как и все, – пожал плечами Мандр. – Пришли в отдел и купили.

– Надо было отказать по каким-нибудь идейным соображениям.

Мандр украдкой, чтобы собеседник не заметил, покачал головой:

– Не все так просто…

Палатка, на которую взъелся Кро, на первый взгляд выглядела совершенно обычной. Она ничем не отличалась от соседних, и торговали в ней вроде бы такими же безделушками, что и по всей набережной. На прилавке, укрытом зеленой шерстяной тканью, лежали сувениры ручной работы: деревянные чаши и подсвечники, резные шахматы, брошки и браслеты с полудрагоценными камнями, изделия из эмали. Все вещицы были сделаны качественно, от души, но с каким-нибудь незначительным изъяном, который лишь подчеркивал мастерство работы.

Этим-то предлагаемые товары и отличались – в остальных палатках были недорогие, однако совершенно одинаковые сувениры, отштампованные на фабрике. Здесь же и впрямь виделась ручная работа, поэтому торговля шла веселее, чем у соседей.

Кро пренебрежительно оглядел и товар, и людей, его продававших.

За прилавком сидели трое: две женщины и мужчина. Одна из женщин, постарше, дремала. Носила она обычное для обитателей Мэйден-Касла самотканое буро-коричневое платье. Ее спутники были немного моложе, хотя мужчина, бледный и тощий, уже начинал лысеть и еле двигался, будто бы преодолевая неимоверную усталость.

Проходя мимо палатки, Мандр и Кро замедлили шаг, однако вторая женщина, та, что помоложе, хоть и заметила их, подходить не спешила. Мандр, не раз любовавшийся стройной фигурой юной торговки, попытался перехватить ее взгляд, чтобы подбодрить легкой улыбкой, но она, судя по всему, твердо решила не обращать на них внимания.

Миновав торговые ряды, мужчины наконец зашли на открытую веранду бара.

Не успели они сесть за свободный столик, как с той стороны бухты громко бахнуло. Чуть выше Бландфортского пролива, на острове Пербек, была установлена пушка, дважды в день предупреждавшая матросов и пловцов о начале прилива или отлива. Сейчас, впрочем, в море уже никто не купался, да и в гавани, если не считать рыбацких лодок, оставалось всего две или три яхты. По обыкновению, при звуке выстрела на набережную стали стекаться люди, чтобы посмотреть, как прибывает вода.

Кро спросил:

– Что знаете о новеньком?

– О Хакмане? Не больше вашего.

– Я думал, его перевели в ваш отдел.

Мандр неопределенно качнул головой: не то чтобы возражая, но и не соглашаясь.

– Он занимается какими-то своими исследованиями.

– Англичанин хоть?

– Не совсем. Мать из Шотландии. – Мандр окинул набережную взглядом. – И я бы сказал, какое-то время он прожил в Штатах.

Кро кивнул:

– На западе или востоке?

– И там, и там, думаю. Взгляните-ка, Надя Моровина!

Мимо бара неторопливо шла молодая женщина под руку с мужчиной. Лицо женщины пряталось в тени широкополой шляпы, под короткой юбкой вызывающе мелькали пухлые белые ляжки. Парочка старательно делала вид, будто не замечает повышенного к себе внимания: как прохожие косят взглядом, а за спиной пялятся на них уже в открытую. Один парень – наверное, турист из Штатов – достал фотоаппарат с мощным объективом и принялся щелкать им вслед.

Вскоре парочка пропала из виду, свернув в магазин спортивного оборудования.

– Это что, паром? – спросил вдруг Мандр.

Кро повернулся к морю и даже привстал, хотя с террасы бара и без того открывался прекрасный вид. Вдоль ограждений выстроились сотни людей, поджидая приливную волну. Правда, невооруженным взглядом отсюда, с расстояния в тридцать километров, удавалось разглядеть разве что белый гребень, но владельцы биноклей, расставленных по всей набережной, драли втридорога, а прилив обещал быть высоким.

Мандр указывал на юг. В той стороне, возле острова Лоуренс и впрямь мелькал скоростной теплоход. Он единственный нарушал безмятежную синюю гладь бухты.

– До прилива считаные минуты! – ужаснулся Кро. – Капитан вообще понимает, что творит?

– Видимо, понимает, – ответил Мандр.

Люди, заплатившие-таки за бинокли, вдруг взбудораженно прильнули к окулярам: на горизонте мелькнул гребень волны. Туристы замахали руками, указывая на море, родители водрузили детей на плечи.

Подошел официант, чтобы принять заказ, и Кро уселся.

– Думаете, Хакман там, на пароме? – спросил он, когда принесли два бокала с пивом.

– Иначе с чего бы ему опаздывать, – ответил Мандр, гадая, как собеседник отреагирует на подобный выпад.

– Я слыхал, новенький не в таких уж близких отношениях с региональным советником… Думаете, из-за вас или из-за меня паром задержали бы?

– Все зависит от обстоятельств.

Довольный реакцией Кро, Мандр глотнул пива. Днем он слышал, что в фарватере близ Паундбери очень оживленное движение, практически пробки, а значит, парому придется ждать прилива. А вот Кро, видимо, этого не знал… и говорить об истинных причинах опоздания парома ему не стоит. Секреты от коллег – дело неплохое.

Кро тоже поднес к губам стакан с пивом, вытер рот платком и опять встал.

Паром – теплоход на подводных крыльях, – очутившись в бухте, сбавил скорость и снова нырнул в воду. Потом развернулся носом к потоку, и, не успел Кро выскочить из бара и подбежать к ограде набережной, как первая волна ударила в корпус. Паром вздрогнул, сильно накренился, но, как только волна миновала, повернул к Дорчестеру и рванул сквозь бурлящую воду.

Мандр, сидя за столом, с раздражением глядел в спину Кро. Любые перемены в офисе неизбежно вызывают конфликты, новичку всегда сложно влиться в слаженный коллектив, однако появление Хакмана обещало взбаламутить размеренную жизнь дорчестерского отделения комиссии не хуже, чем прилив дважды в день тревожит гладкие воды залива.

Беда в том, что никто не мог понять, какое именно место в иерархии комиссии займет теперь Хакман. Мандра предупредили, что тот вправе получить доступ к любым документам, какие ему только потребуются, и все заявки необходимо подавать лично на имя комиссара Боровитина. В общем-то, это было логично. И все же Мандр до сих пор так и не понял, чем именно будет заниматься Хакман.

Кро, мастер офисных интриг, был бы рад заманить новичка к себе (тем более что его подчиненные отличались большей свободой действия). Он наверняка подсуетится и извлечет из его присутствия какую-нибудь выгоду.

– Может, еще по пиву? – спросил Мандр, когда Кро вернулся за стол.

Тот глянул на часы.

– Время есть. Паром причалит минут через десять, не раньше.

Мандр принял это за согласие и подозвал официанта. Приливная волна расползалась по бухте широким полукругом, теряя высоту. Сквозь проход до сих пор вливалась вода: она будет прибывать еще около часа, не меньше, правда, не столь разительно. Лежащие на боку яхты выпрямились, застучали корпусами о понтоны, а поджидавшие за пределами гавани рыбацкие суда стали заводить двигатели и цепочкой ползти к берегу. Вслед за ними подоспел и паром; он сбавил ход и медленно причалил к пристани. В курортной части гавани все было по-прежнему, разве что немного оживились люди на палубах; в портовой же шумно вскипела жизнь. Рыбаки принялись разгружать улов, а торговцы потянулись ближе, чтобы забрать грузы, привезенные с материка.

Сквозь толпу на набережной с грохотом проехал конный почтовый фургон и встал у пандуса задом к парому.

Тут Кро разыграл свою главную карту, до того припрятанную в рукаве:

– Я слыхал, он историк. Это так?

– Может быть…

Самым последним удачным завоеванием Кро был контроль над архивами комиссии – он триумфально заполучил его в прошлом году. Если Хакман и впрямь историк, ему, несомненно, придется работать бок о бок с Кро.

Мандр, допив пиво, встал. Он уже в красках представлял, какие баталии развернутся в офисе ближайшие дни.

Когда первые пассажиры – пожилая пара из Штатов – ступили на трап, Мандр и Кро поджидали в стороне, возле рыбацких лодок, любуясь видом на бухту.

Туристы при помощи стюардов все выходили и выходили. Мандр разглядывал каждого из них, гадая, как же выглядит Хакман. Отчего-то он нервничал, а еще немного злился на Кро, который, как выяснилось, все-таки знал больше его.

Мимо мужчин вдруг прошла молодая женщина, одетая в буро-коричневое, – та самая торговка из палатки Мэйден-Касла. Она встала чуть впереди, повернувшись лицом к парому.

Мандр, как всегда, невольно отвлекся на нее. Отсюда он видел лицо девушки вполоборота. Понятно, почему люди вроде Кро считают ее опасной – мол, такие, как она, представляют угрозу для размеренного существования советского Уэссекса. А еще понятно, как сильно Кро ошибается. На первый взгляд девушка выглядела сущим отребьем, от которого так и несло анархией и безответственностью: длинные волосы взъерошены, просторное платье неприлично развевается на ветру, ноги в веревочных сандалиях черны от грязи. Однако стояла она уверенно, изящно выпрямив спину, лицо было довольно красиво, а в глазах светился недюжинный ум. Остальные обитатели крепости, которые порой объявлялись в городе, тоже держали себя с достоинством, которое разительно не сочеталось с их неряшливым обликом, а продаваемые ими безделушки были сделаны на удивление толково.

Кро внезапно указал на человека, который сходил по трапу:

– Вот он. Хакман.

– Уверены? – уточнил Мандр, прищурившись. Однако он знал, что Кро прав. Этот человек отличался от окружения. Все прочие пассажиры были или туристами, или торговцами: одни неуверенно озирались в поисках багажа и таксистов, другие спешно втекали в толпу соратников. Хакман же встал на самом краю причала и с интересом, прикрывая глаза от солнца, оглядел раскинувшийся перед ним город, а затем повернулся к югу, где на мысе стоял Мэйден-Касл. На вид мужчине можно было дать лет сорок. Темноволосый и худощавый, по-спортивному подтянутый, он мало походил на книжного червя, какого Мандр успел себе представить по обрывистым рассказам о новичке. В отличие от туристов, Хакман не волок за собой чемодан, лишь на плече у него небрежно висела небольшая сумка.

– Я думал, он моложе, – наконец сказал Кро. – Наверное, фотография в деле старая.

– А там была фотография? – спросил Мандр.

Кро не ответил.

Девушка из Мэйден-Касла тоже глядела на Хакмана. Она стояла рядом с ним и пялилась в открытую. Когда он зашагал к выходу с причалов, ему пришлось пройти мимо нее – и на миг их взгляды пересеклись. Девушка тут же отошла в сторону, туда, где портовые грузчики таскали из трюма ящики с пивом, села на каменный столбик и отвернулась к морю.

Хакман кивнул мужчинам из комиссии, безошибочно узнав в них коллег, но останавливаться и сводить более близкое знакомство не стал.

Кро и Мандр еще долго стояли на набережной, Хакман тем временем успел смешаться с толпой. Из мечети неподалеку, которую построили для гостей города, завопил муэдзин, призывая мусульман на молитву.

Глава четвертая

Дэвид Хакман в одиночку завтракал в столовой хостела для комиссии. За другими столиками сидели люди, с которыми ему, видимо, вскоре придется бок о бок работать. Знакомиться он не спешил, поэтому с показным безразличием терпел на себе полные любопытства взгляды. Друзья из Лондона предупреждали, что в региональной комиссии заведены свои порядки и новым коллегам его обязательно должно представить начальство. Нарушать здешние правила Хакман не хотел: за долгие годы в бюро английской культуры он узнал немало тонкостей работы в государственном секторе.

Чтобы поменьше нервировать и себя, и окружающих, он поскорее доел и, словно бы невзначай кивнув остальным, вышел из хостела: решил немного прогуляться по окрестностям.

Неужели после стольких лет ожидания наконец-то он в Дорчестере? Из Лондона порой казалось, что остров Уэссекс находится на другом краю света и попасть туда не легче, чем в королевский дворец Эр-Рияда. И вовсе не потому, что Хакман считался неблагонадежной персоной: в конце концов, у него имелось временное разрешение от Балтимора на работу в Западных Объединенных Эмиратах, а пару лет назад он даже консультировал атташе по культуре в римском посольстве. Просто маховик бюрократической партийной машины, как всегда, крутился невыносимо медленно…

Даже партийному работнику попасть в Уэссекс было непросто. Это место со своими мечетями, казино и толпами туристов со всех Штатов в глазах руководства партии выглядело крайне неблагонадежным. Дорчестер же был сомнительным вдвойне, потому что не только находился ближе всего к английскому материку, но и потому что сюда стекалась основная часть иностранных туристов.

Партийцев утешало лишь одно: остров Уэссекс отделял от Англии широкий пролив, и пока в международные туристические зоны допускались только иностранные граждане и проверенные партийные работники, вольнодумцы, живущие на острове, не могли заразить опухолью капитализма все прочее английское население. Так что идеология идеологией, но Хакман, как и все прочие, обладавшие хоть зачатками разума, понимал, как важны эмиратские доллары для вестминстерского бюджета.

Собственно, именно идейный интерес к местному населению и привел Хакмана в Уэссекс.

Когда сильнейшее землетрясение в прошлом веке сдвинуло тектонические плиты, отделив юго-запад Англии от материка проливом, который позднее получил название Бландфортского, уэссекцы много лет были предоставлены сами себе, пока наконец вестмистерское правительство не спохватилось и не осознало туристический потенциал острова. С тех пор его взяли под контроль и обложили теми же налогами, что и прочие регионы Англии.

Хакмана как социального историка в первую очередь интересовала жизнь здешних обитателей в годы изоляции. Кое-кто из островитян еще помнил минувшие дни, сохранились и записи с прошлых времен (преимущественно в Дорчестере, Плимуте и Труро); Хакман намеревался на их основе написать объемную монографию, наиболее полно и объективно освещавшую этот исторический период. На книгу, наверное, уйдет несколько лет, однако ради дела всей своей жизни он готов на такие жертвы.

Именно эту причину переезда в Дорчестер он указал в анкетах. Однако в глубине души Хакман знал, что есть и другой мотив.

Уэссекс сам по себе.

С того дня как ему пришла в голову идея переезда, Хакман ощущал в жизни некую неопределенность. Не то чтобы ему не нравилась работа в бюро английской культуры (хотя в чем-то так оно и было) – сама жизнь в Лондоне наводила тоску. Можно сказать, что где-то глубоко внутри, на подсознательном уровне, Хакман считал Уэссекс своим духовным домом.

Началось все с истории об общине в Мэйден-Касле, которая случайно попалась на глаза. Хакман заинтересовался крепостью, попытался выведать подробности; и чем больше он узнавал, тем сильнее ощущал родственную связь и с Мэйден-Каслом, и с островом в целом. Этих чувств он не понимал, поэтому лишь сильнее жаждал поскорее взяться за научные изыскания, надеясь узнать ответ.

В Дорчестер Хакман прибыл поздно вечером, поэтому вчерашний день был склонен считать не только началом новой жизни, но и финалом прежнего этапа, когда каждое утро на протяжении двух лет он просыпался с чувством тоски по незнакомому месту.

А еще, совершенно случайно, его приезд совпал с приливом.

Много лет назад, в юности, Хакману довелось испытать на себе все страхи и прелести катания на скиммере. За три недели студенческих каникул он узнал, какие опасности таит бурлящая водяная бездна. И это не напугало его, а лишь пробудило в душе азарт.

Подобный вид спорта, конечно же, – участь молодых и богатых, но Хакман с юности держал себя в хорошей физической фирме; что касается средств, то за годы службы он скопил неплохую сумму. Нынче у него были все возможности вновь оседлать волну в Бландфортском проливе – и он, само собой, этот шанс не упустит.

Утро в Дорчестере выдалось солнечным, и Хакман с наслаждением вдыхал чистый свежий воздух и любовался узкими улочками и домами причудливой архитектуры. Город словно испытывал солнечное похмелье: клубы и бары, развлекавшие гостей до глубокой ночи, теперь спрятались от утренней прохлады за ставнями и глухими шторами. Впрочем, многие отдыхающие уже неспешно гуляли по улочкам и покупали всякие безделушки со скидкой, направляясь в сторону пляжей за городом.

Подумать только, что до Лондона отсюда подать рукой – каких-то двести километров…

Когда Хакман добрался до здания комиссии, то, повинуясь внезапному порыву, прошел мимо. До встречи с комиссаром Боровитиным оставалось еще несколько минут. А неподалеку стоял магазин, торгующий скиммерами, – он заприметил его еще вчера вечером, по дороге с причала. Надо бы заглянуть…

Хакман выбрался из тесных проулков на широкий солнечный бульвар и зашагал в сторону гавани. Там шустро сновали яхты: вода через час-другой схлынет, и для судов станет слишком мелко. Между киосками и кафе и впрямь приткнулся нужный магазин, где на ярко освещенной витрине лежали различные предметы спортинвентаря.

Первым делом Хакман направился к скиммерам, грудой сложенным под навесом магазинчика. Доски были всех цветов и размеров, на любой кошелек. Хакман вытащил одну и взвесил в руках. Она оказалась на удивление тяжелой; Хакман и забыл, какие эти штуки увесистые! На вид доска была крепкой, красивой окраски: ярко-желтые и красные разводы на глянцево-белой поверхности. Однако баланс так себе – Хакман чувствовал это подсознательно, а интуиция никогда его не обманывала.

Он положил ее обратно и взял другую.

С нею в руках зашел в магазинчик и огляделся. На стене напротив висело несколько спортивных постеров. Один из них Хакмана буквально заворожил: на картине посреди Бландфортского пролива замерли три или четыре десятка гонщиков на досках, а за ними вздыбилась волна высотой метров пятьдесят. Какой дивный снимок, одним лишь кадром передающий всю суть этого вида спорта: неумолимое буйство стихии и человеческие способности против сил природы!

Цены на практически все товары зашкаливали: гидрокостюмы самое меньшее по десять тысяч долларов, акваланги – от пятнадцати… Даже книги, всякие справочники и инструкции, – и те намного дороже, чем в Лондоне.

В магазине было трое продавцов: по-модному загорелых, в толстовках и широких мешковатых шортах. Слишком занятые болтовней, они не повернули к покупателю головы. Хакман снова вышел под навес и сам стал перебирать доски.

Крепость, баланс и скорость – вот составляющие лучшей доски; нижняя ее поверхность должна быть отполирована, верхняя же – достаточно шершавой, чтобы ноги не скользили под водой. Корпус – гладкий и обтекаемый; а баки для топлива – строго на своем месте, иначе заправленную доску будет перевешивать. Вся конструкция, и с двигателем, и без него, должна быть легкой, чтобы крепкий мужчина мог нести ее в руках, но при этом весить достаточно, чтобы не опрокидываться с пассажиром на борту. Идеальной формулы нет: каждый гонщик выбирает доску по себе, причем куда более придирчиво, чем спутницу жизни.

Хакман опробовал еще пару досок: вытащил их из кучи и покрутил в руках, проверяя баланс. Выразительно покосился в глубь магазина: продавцы по-прежнему трепались о своем. Ему же хотелось проверить доски на воде, посмотреть, как они держатся.

Глянув на часы, он понял, что пора возвращаться в здание комиссии. Поднял еще одну доску, взвесил… Теперь все они ощущались на один лад, ничем не отличаясь друг от друга.

– Хотите купить скиммер?

Хакман обернулся, решив, что до покупателя наконец-то снизошел один из продавцов, однако заговорила с ним молодая женщина, стоящая в тени навеса.

– Я давно за вами наблюдаю, – продолжила она. – Вы не похожи на здешних завсегдатаев. У нас есть скиммеры намного дешевле.

Хакман подошел ближе, узнавая в этой лохматой женщине ту весьма симпатичную особу, которую заметил на пристани вчера вечером.

– Вы тоже продаете скиммеры? – спросил он.

– Мы их делаем. Ручная работа, добавим все, что захотите.

– Беда в том, что я и сам не знаю, чего хочу… Давно не катался.

– Тогда попробуйте парочку. У нас есть готовые образцы.

– Где – у вас?

Двое продавцов вдруг выскочили из магазина и подлетели к ним.

– Эй, ты! – заорал один, грубо толкая женщину. – Пошла вон! С первого раза не дошло?!

Она отшатнулась, выходя из-под навеса, а Хакман повернулся к продавцу:

– Мы просто разговаривали…

– Знаем мы ее разговоры… Сэр, вам что подсказать?

– Ничего! – коротко ответил Хакман.

Он развернулся к ним спиной и зашагал вслед за женщиной. Та улыбнулась.

– Вы целы хоть? – спросил Хакман.

– Ничего страшного, я привыкла. Так что насчет скиммера? Хотите взглянуть?

– Хочу, но я опаздываю на встречу. Вы завтра здесь будете?

– Буду. Наша палатка вон там. – Она указала в сторону гавани. – В городе мы скиммеры не продаем, нам не дали разрешение. Может, придете в крепость? Там увидите все что есть.

– Вы про Мэйден-Касл?

Хакман тут же оглянулся на зеленый мыс с холмом.

– Да, он самый.

Ей, наверное, лет двадцать семь, решил Хакман, окинув взглядом простое неприглядное платье, спутанные волосы и грязные ноги.

– Я приду завтра в крепость. Как вас там найти?

– Просто спросите кого-нибудь. Я Джулия.

– А мое имя вам что, не интересно?

– Я вас и так запомнила, – сказала она, глядя на лодки в гавани.

– Я Дэвид Хакман, – представился он, однако женщина зашагала прочь, словно потеряв к нему всякий интерес.

И вдруг, не оборачиваясь, произнесла:

– Буду тебя ждать.

Большая яхта причалила к пристани, и с нее хлынула толпа туристов.

Глава пятая

Комиссаром Дорчестера был мужчина средних лет по имени Питер Боровитин – имя русское, а по крови англичанин в третьем поколении. Перед отъездом из Лондона Хакман постарался разузнать что-нибудь о новом начальстве, но выяснил только одно – Боровитин занял столь высокую должность в региональной комиссии не в силу личных заслуг, а лишь благодаря фамилии. Хотя по распоряжению Советов на руководящие посты должны были назначать исключительно коренных англичан, как слышал Хакман, едва ли не половина нынешних комиссаров имела славянские корни.

Комиссаром, впрочем, Боровитин слыл неплохим и вверенным ему участком – Дорчестерским районом Уэссекса – управлял толково и справедливо.

Собеседование в кабинете Боровитина – светлой полупустой комнате на верхнем этаже здания комиссии, единственным украшением которой был огромный, на полстены, портрет верховного президента, – вышло довольно-таки скомканным. То ли Хакман не произвел впечатления на новое начальство, то ли просто тот был занят… Так или иначе, комиссару явно не терпелось отделаться от посетителя.

Прочитав рекомендательное письмо от главы бюро, Боровитин долго, не меньше минуты, глядел на Хакмана из-под нависших бровей.

Наконец спросил:

– Исследования какого рода вы намерены проводить, мистер Хакман?

– Сперва я планирую поработать с документальными источниками: газетами, местными постановлениями и так далее. Надо понять, как вообще осуществлялось руководство на острове. Затем пообщаюсь с местными жителями. Для этого придется оформить несколько командировок…

Боровитин все еще смотрел на него таким взглядом, что Хакман добавил:

– Или мне запрещено покидать границы города, сэр?

– Не запрещено, только сперва надо получить у меня разрешение. Куда вы планируете съездить?

Для полноты исследований Хакману придется исколесить весь Уэссекс вдоль и поперек, но, если признаться в этом сразу, каждый шаг его начнут строго контролировать, а то и вовсе ограничат передвижения каким-нибудь одним районом.

– Ближайшие несколько месяцев я рассчитываю провести в Дорчестере, – уклончиво ответил он. – Может, в следующем году съезжу в Плимут.

Боровитин кивнул – значит, Хакман выбрал правильный путь. Однако тут комиссар произнес:

– Уж не знаю, что вы надеетесь найти в Дорчестере…

– Здесь все архивы комиссии, сэр. А это главный мой источник… Еще мне хотелось бы побывать в Мэйден-Касле.

– Зачем?

Вопрос прозвучал до того неожиданно, что Хакман утратил бдительность и необдуманно спросил:

– А что, по каким-то причинам мне не стоит туда ездить, сэр?

– Вовсе нет. – Боровитин вновь принялся изучать лежавшее на столе перед ним письмо, словно при первом прочтении мог упустить что-то важное. – Только я не понимаю, что вам там понадобилось.

– Это место имеет историческую ценность.

Боровитин опять на него уставился: с подозрением или безразлично? Хакман продолжил:

– При всем к вам уважении, сэр, напомню, что вы не социолог. С исторической точки зрения, Мэйден-Касл намного важнее Дорчестера. Я уверен, что в годы изоляции от материка крепость играла для Уэссекса очень важную стратегическую роль.

– Для поездок туда вам мое разрешение не требуется, – вынес наконец вердикт Боровитин.

На этот раз Хакмана его пристальный взгляд не смутил. Отстаивая свое желание бывать в Мэйден-Касле, он импровизировал – и, кажется, нащупал правильную дорожку. Беда в том, что истинные его мотивы были гораздо глубже, и он никак не сумел бы их объяснить.

Например, почему ему так хотелось увидеть ту девушку и купить скиммер.

– Так что насчет архивов, сэр? – уточнил Хакман под конец беседы, больше не тушуясь под тяжелым взглядом комиссара. – Вы позволите изучить документы комиссии?

– Вам придется подать официальный запрос. Обратитесь к Мандру.

– Как я понял, архивы в юрисдикции мистера Кро… Ведь это он подписывал документы по моему назначению.

– За все административные вопросы отвечает мистер Мандр.

Вскоре Хакман нашел кабинет, который выделили новому работнику. И кабинет этот совершенно ему не понравился. Пусть он был просторным и без лишнего хлама (предыдущий владелец забрал все личные вещи), однако в нем имелось одно-единственное окно, к тому же под самым потолком: чтобы просто выглянуть наружу, надо залезать на стул. Придется весь день сидеть под стерильным светом флуоресцентных ламп, вдыхать терпкий запах цветов, слышать жужжание насекомых и отвлекаться на топот прохожих, гуляющих по солнечной улице.

Дональд Мандр сам заглянул к нему познакомиться и произвел на Хакмана вполне благоприятное впечатление. Он оказался мужчиной средних лет, с розовой блестящей лысиной, слегка прикрытой пучками волос. Еще он много шутил – правда, наверное, больше затем, чтобы новичок расслабился, – и в немного циничной манере, зато весьма образно описывал заведенные в здешнем подразделении порядки.

– Комиссар Боровитин сказал, что запрос на допуск в архивы надо подавать через вас, – начал Хакман.

– Да, все верно.

– Тогда нельзя ли счесть, что я уже его подал? Хотелось бы поскорее приступить к работе.

– Надо заполнить бланк. Я поищу для вас образец.

Мандр принес себе стул из соседнего кабинета, и тот опасливо скрипнул под его весом.

– А просто от руки написать нельзя? – скорбно уточнил Хакман.

– Правила – без них никуда…

Мандр засмеялся. М-да, чтобы услышать в его словах что-то смешное, придется проработать в этом месте не один год.

– Как я понял, за архивы отвечает мистер Кро?

– Да, я вас с ним потом познакомлю.

Из мечети напротив раздался голос муэдзина. Зычный жутковатый зов напомнил Хакману, как он побывал с визитом в посольстве западных штатов. Там было много странного и непривычного, однако самое сильное впечатление оставила загадочная мусульманская традиция: пять раз в день все население штатов вдруг падало на колени и с молитвой обращалось к востоку. Отчего-то независимая в прошлом Америка вдруг покорно склонила голову: не перед Аллахом, нет, – перед властью нефтяных долларов, которые в итоге оказались сильнее прежней культуры. Мечеть в Дорчестере, как и в других туристических городах, выступала ярким символом этой власти, напоминая англичанам и уэссекцам, что, если их не устраивает социализм, есть и другой выбор.

– Тогда, наверное, мне стоит заглянуть к мистеру Кро? – уныло спросил Хакман.

Мандр крутанулся на стуле.

– Само собой. Пойдемте, заодно покажу вам, что где находится.

К вечеру Хакман вымотался и едва скрывал раздражение. В тягомотине дел мелькнул лишь один светлый момент: когда Кро передал Хакману номенклатуру дел от архива. Впрочем, и та представляла собой лишь беспорядочный набор аббревиатур и цифр, толку от которых пока было немного.

И вот рабочий день наконец закончился, и Хакман, отклонив приглашение Мандра пропустить по стаканчику с новыми коллегами, отправился на долгую прогулку по городу.

Как ни странно, томному настрою Дорчестера в стенах комиссии места не было. Здесь царила та же строгая и унылая атмосфера, что и в административных зданиях Лондона, где свято блюли каждую букву законов и правил, словно в любой момент туда мог пожаловать верховный президент собственной персоной.

И только в фойе, где принимались посетители, можно было вспомнить, что Дорчестер – самый роскошный курорт страны: высокие панорамные окна выходили на зеленую площадь с двумя ресторанчиками, рядом с которыми сидели уличные художники. В помещении всегда было людно, и народ тщательно делили на две очереди. В первой – английские граждане, партийные работники, местные жители и рабочие-иммигранты, которые получали почту, регистрировались в службе занятости, приобретали разрешение на торговлю; в общем, впустую тратили время, чтобы исполнить очередное бестолковое требование бюрократов. В другом окошке подавали документы на материковую визу иностранные туристы, ярко выделяющиеся в толпе своими нарядами и вальяжными манерами.

Хакман задержался было на выходе посмотреть на обычную для комиссии суету, однако панорамный вид из окна манил его куда сильнее.

Дэвид прошел через весь центр города к Паундбери-Кэмп на севере и долго стоял там, глядя, как крохотные яхты из Чарминстера протискиваются сквозь узкий пролив. В Чарминстере, в отличие от соседнего мегаполиса, где жили люди всех национальностей, располагались исключительно государственные отели и виллы для отдыхающих англичан, которым не было места в полном крамолы и разврата Дорчестере.

Оглядываясь на Дорчестер, Хакман вдруг вспомнил, каким этот город изображался на старых картинах. Все прежние здания оказались разрушены, а с ними исчезло и любое напоминание о прошлом. Если какие дома и устояли после землетрясения, их смыло потом при наводнении. Нынешний Дорчестер строился уже не столько красивым, сколько крепким и удобным. И пусть в этих краях лет сорок не замечали подземных толчков, по закону каждое возводящееся сооружение должно было выдержать землетрясение в шесть баллов по шкале Рихтера и при этом вписаться в архитектуру города. Усиленные бетонные и стальные конструкции прятали под гипсом, штукатуркой и побелкой; вездесущие балкончики и террасы с видом на море украшали кованой филигранью, сосновыми панелями и обязательно засаживали цветами; окна ставили из закаленного стекла, а мощеные улочки хоть и выглядели узкими, на самом деле запросто могли вместить фургоны спецслужб.

Даже мечети, чьи купола и минареты торчали по всему городу, при землетрясении разве что потрескались бы.

Вдалеке бахнула пушка, и Хакман сел прямиком в сухую траву, дожидаясь прилива. Здесь бухта была глубже, чем возле Дорчестера, и когда минут через двадцать подоспела волна, высотой она оказалась не более полуметра. Даже самые мелкие суденышки разве что немного закачались на ряби; донеслись радостные вопли детей.

Эта волна была лишь отзвуком громадного вала, который поднимался в Бландфортском проливе, однако Хакман все равно вспомнил о своем намерении купить скиммер, и пока волны плескались о берег, заползая все выше, задумался, хватит ли ему решимости уже завтра вечером попытаться оседлать бландфортскую волну.

Правда, ночью, когда Хакман лежал в своем номере, думал он не о скиммере, а о Мэйден-Касле и той женщине, которая все время отводила взгляд.

Глава шестая

Разбудил Джулию Грэг – он жадно зашарил руками по ее телу. Джулия лежала к нему спиной, и в поясницу ей тыкался твердый член. Все как всегда: Грэг просыпается первым, возбужден до предела и жаждет секса. Еще немного, и Джулии будет страшно засыпать вечерами, зная, что неизбежно ждет ее утром…

Сквозь сон она попыталась отползти, словно это могло что-то изменить.

Грэг потянулся вслед, заставил повернуть голову и поцеловал. Горячее мокрое дыхание обожгло губы, борода защекотала лицо. Джулия, не проснувшись толком, была совсем вялая, бессильная, даже не открыла глаза.

– Ну поцелуй же меня… – хрипло выдохнул Грэг, покусывая ей ухо, отчего шепот вышел невнятным.

Он провел рукой по ее бедру и сунул ладонь между ног. Джулия повернулась, и ему пришлось убрать руку, но в отместку он подмял ее под себя и жадно впился в губы. Она не сопротивлялась, и он толкнулся внутрь. Джулия, не успев возбудиться, была совсем сухой, однако Грэг решил, что стонет она от страсти, и начал двигать бедрами еще резче, еще настойчивее. По старой привычке Джулия отвечала, хоть и не испытывала при этом ничего, кроме легкой боли.

Наслаждался происходящим один лишь Грэг, а она и вспомнить не могла, когда последний раз испытывала с ним оргазм.

Наконец с хрипящими стонами он достиг разрядки, и к тому времени Джулия уже проснулась достаточно, чтобы, лежа под его весом, как никогда остро ощутить напряжение во всем теле. Она сжалась вокруг пульсирующего внутри члена, стремясь получить новые ощущения… Грэг, ничего не заметив, сполз с нее и молча улегся рядом на живот.

И вот так – каждый день! Только-только она возбуждается и готова получить удовольствие – как все, финиш! Джулия провела пальцами между ног – там было мокро и липко, даже легкое касание вызывало невольный спазм.

Она посмотрела на Грэга – он не спал, но свое желание уже утолил. Джулия не стала его тормошить. Ни к чему.

Грэг не двигался, поэтому она выползла из-под жестких простыней и подошла к двери. Яркий солнечный свет затопил хижину.

Найдя полотенце, она обмотала его вокруг бедер и направилась к общим душевым, которые находились неподалеку. Теплая соленая вода все-таки освежала, смывая остатки неутоленного желания. Когда Джулия вернулась в хижину, Грэг уже ушел.

Она огляделась: до чего же здесь грязно и убого… Жаль, что у нее нет ни малейшего желания прибираться.

Перекусив на скорую руку, Джулия пошла искать Тома Бенедикта, одного из старейших членов общины. Тот оказался возле печей, где выметал золу из очага.

– Том, можно тебя на пару слов?

Том обернулся. Глаза у старика были мокрыми и красными, а грабли он держал обеими руками, заметно сгорбившись.

– А, Джулия… Не поможешь?

– Тебе что, плохо?

Она взяла его под локоть. Из-под тонкой, почти бумажной кожи выпирали острые кости. Мозолистые пальцы заскорузли от грязи.

– Все нормально. Просто ночью не спалось.

Джулия подвела старика к скамье возле печи и сама села рядом. Том хрипло закашлялся.

Последние две или три недели Джулия днями напролет пропадала в торговой палатке: был наплыв туристов, поэтому она почти не видела Тома, разве что поздним вечером. Из всех членов общины его она, наверное, знала лучше прочих – они сдружились сразу же, как только он приехал. За два года, которые Том провел в крепости, он почти ни с кем не общался, становясь все более замкнутым, но Джулии было известно, что прежде он жил на материке, много лет был счастливо женат и что у него есть дочь, которая работает где-то в Ноттингеме. А еще два внука. Она никогда не спрашивала, какие обстоятельства привели Тома в общину, лишь по случайным оговоркам догадалась, что после смерти жены ему пришлось переехать к дочери, а он не очень-то ладил с ее мужем. Том был гораздо старше других обитателей крепости и не сразу нашел с ними общий язык, но в итоге его приняли все. Многие, в том числе и Джулия, приходили к старику за подсказкой или советом.

– Не надо бы тебе сегодня работать, – сказала Джулия. – Что с плечом?

– Просквозило ночью, наверное, – ответил тот, старательно пряча взгляд.

– Уже ведь не первый день болит?

– Может, дня два или три…

– К Аллену ходил?

В общине тот считался за врача, хотя характер у Аллена был тяжелый и скверный.

– Ходил.

– Никуда ты не ходил. Том, я же тебя знаю!

– Сегодня схожу.

– Тебе надо в Дорчестер. В больницу!

Целых полчаса она убеждала его обратиться к врачу. Том не столько упрямился, сколько боялся, и Джулия решила сама подойти к Аллену, если старик вдруг не послушает.

Правда, за уговорами она совсем забыла о себе. Джулия ведь искала Тома затем, чтобы поговорить с ним о Грэге – спросить совета, надо ли и дальше жить с партнером, который не проявляет к тебе ни любви, ни заботы и которому плевать на твои чувства. Она, конечно, не собиралась говорить об их отношениях прямо – так, намекнуть немного про свою неудовлетворенность в постели, этого хватило бы…

Оставив Тома отдыхать, Джулия прошла на восточную окраину деревни. Здесь, возле крепостных валов, с видом на море, находилась школа. В общине жило три десятка детей, и Джулия, когда не была занята торговлей, старалась улучить минутку, чтобы помочь учителям.

На первый взгляд в Мэйден-Касле детей учили из рук вон плохо: ни форменной одежды, ни скучных классов с доской, занятия едва ли не при любой погоде проходят на улице… Однако с тех пор как три года назад здесь побывали инспектора из комиссии, все уроки вели строго по программе. Дети учились в крепости до десяти лет, а потом их отдавали в государственные школы Дорчестера.

Помощь Джулии обычно ограничивалась всяческими развлечениями: сегодня, например, ей поручили толпу девятилетних детишек, и она, разбив их на две команды, устроила футбольный матч. А вскоре и сама включилась в игру, неистово пиная мяч всякий раз, как могла до него дотянуться, чем изрядно веселила ребятню. К футболу в Мэйден-Касле относились очень серьезно, и Джулия частенько промахивалась, потому что дети умело перехватывали мяч у самых ее ног.

Через час она заметила, что у импровизированного матча есть и зрители: неподалеку стоял мужчина и внимательно за ними наблюдал.

Джулия тут же, забыв про игру, побежала к нему. Мужчина стоял в той же позе, что и вчера, когда рассматривал скиммеры: расслабленно, перекинув пиджак через плечо. Он улыбнулся, а она невольно засмущалась своего вида: Джулия вспотела и запыхалась. Ужасно захотелось хотя бы пригладить волосы…

– Я мог и подождать, – сказал он. – На вас интересно смотреть.

– А, ладно, все равно я только помогаю. Ты за скиммером?

– Я думал, ты забыла.

Хорошо бы, если так… Джулия давно уже пожалела, что завела тот разговор в магазине: Грэг был до ужаса ревнив, а к этому мужчине Джулия испытывала странную тягу, причем, судя по всему, взаимную.

– Ты… Дэвид Хакман. – Она замешкалась, прежде чем произнести его имя, словно одним звуком могла выдать, как много оно для нее значит.

– Да. А ты – Джулия.

Казалось, ему ничуть не жарко. Здесь, на вершине холма, всегда дул ветер, но солнце сегодня палило сильнее обычного, и Джулия взмокла и раскраснелась. Она откинула с лица волосы.

– Ты на лодке приплыл?

– Нет, прошел берегом. Хотел немного отдохнуть после душных кабинетов на работе.

– Работаешь в комиссии?

– В их здании, да. В штате не числюсь.

Она внимательно его разглядывала: лицо отчего-то казалось знакомым. Прежде они никогда не встречались, это исключено. И все же, что тем вечером на пристани, что вчера в спортивном магазине, что сегодня… Знаком до ужаса. Имя тоже звучит привычно. Хакман, Хакман… Словно оно живет где-то там, в глубине души.

Чтобы скрыть волнение, Джулия спросила:

– Ну, давай посмотрим скиммеры?

– Я хотел бы опробовать парочку, если можно.

Она окинула взглядом его деловой костюм.

– Обычно гонщики одеваются немного иначе.

Он рассмеялся, шагая вслед за ней по краю поля.

– Я захватил плавки.

– А мы обычно без них обходимся.

– Вижу.

Летом обитатели крепости так и норовили раздеться. Кое-кто из детей, а порой и взрослых, ходил вовсе нагишом. В мастерских, конечно, надевали защитные штаны и куртки, однако те, кто работал на полях, обычно предпочитали что полегче. Джулия, например, свое бурое платье носила скорее по привычке – ей нравились карманы. Дэвид Хакман в костюме – отутюженные брюки, начищенные ботинки, голубая рубашка – выглядел в Мэйден-Касле, мягко говоря, странно. Впрочем, на необычного гостя не пялились.

Они прошли к южному валу крепости, где земляная насыпь причудливо изгибалась в сторону. Спустившись в первый ров, по его дну достигли бреши в следующем валу; здесь у древних уэссекцев находились ворота, поэтому можно было не карабкаться лишний раз на насыпь. Наконец они добрались до большого деревянного здания, построенного совсем недавно. Одной стены у него не было, и открытым проемом оно выходило на залив. Изнутри несло тяжелыми ароматами столярной мастерской: целлюлозой, опилками, кислым клеем. Красильня находилась в другой части здания, подальше от вездесущих опилок, хотя краской воняло и здесь.

Внутри несколько рабочих – мужчин и женщин – на все лады пилили, строгали и колотили молотками.

– Грэг здесь? – крикнула Джулия.

– В красильне!

В эту минуту из-за шторы появился и сам Грэг в белой маске, плотно закрывающей нос и рот. Увидев гостей, Грэг стянул маску и кивнул Хакману.

– Грэг, познакомься – Дэвид Хакман. Он хотел бы взглянуть на скиммеры.

– Что именно вас интересует, мистер Хакман?

– Пока не знаю. Сперва погляжу.

– Потяжелее? Полегче? Какой двигатель?

– Трудно сказать. Я давно не катался. Может, сами что предложите?

Грэг окинул его взглядом с головы до ног.

– Сколько вы весите? Килограммов восемьдесят.

– Да, где-то так.

– Тогда доску надо побольше. Хотя если вы давно не катались, я бы тяжелый двигатель не ставил.

– У вас есть что подходящее?

– Сейчас глянем.

Грэг вышел из мастерской и направился к небольшому строению неподалеку. Джулия с Хакманом последовали за ним. В сарайчике ровными стопками лежали два десятка скиммеров.

– Эти все без моторов, – предупредил Грэг. – Если какой понравится, я поставлю.

Несколько минут они вдвоем перебирали доски и выносили их на солнце, чтобы рассмотреть получше. Отчего-то на все вопросы Грэг отвечал коротко и снисходительно. Джулия не верила своим ушам: если забыть, какой он эгоист в постели, во всех прочих отношениях Грэг был человеком великодушным и очень спокойным. Единственное, что объясняет его нынешнюю грубость, – это если он почуял что-то неладное в том, как Джулия ведет себя с Хакманом.

Хакман тем временем отложил пять досок. Он по очереди поднимал их, проверяя баланс, а Грэг наблюдал за ним с ехидной усмешкой. Похоже, считал покупателя абсолютным профаном.

– А цена какая?

– Сейчас посчитаем… – начал было Грэг, но Джулия его перебила:

– Сперва выбери ту, которая нравится. Они все стоят по-разному.

– Можно эти две попробовать? – спросил Хакман, наконец определившись с выбором.

– Сейчас поставим двигатели.

Грэг вернулся в мастерскую. За полчаса он на пару с другим рабочим установил моторы и вкратце объяснил Хакману, как управлять доской. Наконец скиммеры вынесли на крошечный пляж возле крепостных стен.

Пока Хакман переодевался, Джулия отвела Грэга в сторону.

– Я сама все сделаю, иди.

– Знаешь, я, наверное, лучше останусь, – заупрямился тот.

– Это мой покупатель. Я привела его сюда.

– Просто покупатель, и только? Мне не нравится, как он на тебя смотрит.

– Грэг, он из комиссии. Я хочу сама продать ему скиммер.

Грэг снова глянул на Хакмана и скривился в ревнивой гримасе. Надо же, Джулия и не знала, что Хакман смотрит на нее как-то по-особому… Приятно…

– Только сдери с него побольше. Раз он из комиссии, может купить за те же деньги, что и в государственном магазине.

– Я знаю, что делаю. Грэг, не учи меня торговать!

Тот по-прежнему не торопился уходить, поэтому Джулия добавила:

– Потом поговорим.

Грэг постоял еще немного, опять с подозрением глянул на Хакмана, но все-таки зашагал к ближайшей насыпи и вскоре пропал из виду.

Глава седьмая

Хакман наклонился вперед, завел двигатель, и доска чуть не вылетела из-под ног. Он сдавленно вскрикнул от неожиданности, в последний момент поймал равновесие и выполнил широкий разворот на мелководье бухты. Потом отъехал подальше от берега и прибавил газу, чтобы испытать двигатель на скорость. Упасть он не боялся: бухта со всех сторон была укрыта от ветра: с одного бока крепость, с другого – лес на холме; вода глаже стекла.

Проезжая мимо пляжа, где он выбирал скиммеры, Хакман поискал взглядом Джулию, но та куда-то запропастилась. Он доехал до конца бухты и вновь повернул к берегу, на сей раз опробовав обычный для гонщика маневр: используя один лишь свой вес, развернулся на сто восемьдесят градусов по малой дуге радиусом не больше длины доски.

Уже увереннее подкатил к берегу и теперь увидал Джулию. Та плавала и, заметив его, помахала из воды рукой.

Старые навыки вспоминались легче, чем он думал, так что Хакман еще трижды прокатился по узкой бухте, с каждым разом все лучше закрепляя результат. Наконец он подъехал к Джулии и сбавил ход, позволяя двигателю затихнуть.

Та подплыла ближе. Мокрые волосы облепили ей лицо. Когда Джулия ухватилась руками за край скиммера, Хакман заметил, что девушка совсем голая.

– Ты бледнее даже наших туристов!

Засмеявшись, она плеснула в него водой.

– Я всю жизнь не вылезал из рабочего кабинета, – парировал Хакман, стараясь удержаться на скиммере, который девушка нарочно раскачивала.

– Слезай, поплаваем.

– Нет, я хочу испытать другую доску.

– Обойдешься!

Он с усмешкой завел двигатель и, отъехав чуть в сторонку, вдруг повернул обратно и обдал Джулию волной брызг. Она зафыркала, отплевываясь от воды.

Хакман же со смехом помчался на другой край бухты.

Джулия все еще плавала, когда через пять минут он спустил на воду второй скиммер. Лишь раз прокатившись туда-обратно, Хакман понял, что этот гораздо тяжелее и неповоротливее.

Джулия тем временем выбралась на отмель и стояла по пояс в воде, так что он подъехал ближе.

– Я возьму первый, – сообщил Хакман, стоя на доске и глядя на нее сверху вниз.

Она широко улыбнулась и вдруг с силой толкнула доску. Хакман неистово замахал руками и свалился в воду. Сориентировавшись, хоть и не сразу, он ринулся за Джулией, собираясь окунуть ее еще разок, но та ловко выскочила на берег.

– Ты же хотела искупаться, – напомнил он.

– Уже накупалась. Холодно. Лучше здесь подожду.

Она подобрала платье, небрежно валявшееся на песке, и им вытерлась. Хакман отвернулся и погреб на глубину. Плавать одному в зеленой бухте было не так интересно, как плескаться рядом с красивой голой женщиной. Перевернувшись на спину, он увидел, что Джулия, снова отложив платье в сторону, сидит на пляже, поджидая его.

Минут через пять Хакман выполз на берег, и Джулия бросила ему платье.

– Вот, можешь вытереться.

Он, промокнув лицо с шеей, сел рядом.

– На солнце высохну.

И растянулся на песке, остро ощущая близость обнаженной женщины.

– Отличные у вас скиммеры, – сказал Хакман, лишь бы думать о другом. Нельзя забывать, что в этой части Уэссекса нагота в порядке вещей, Джулия вовсе не пытается его соблазнить.

– Наверное.

– Кто их делает?

– Рабочие в той мастерской.

Интересно, она вообще сознает, какой эффект на него производит? Они обменивались пустыми фразами, чтобы друг друга не спугнуть. Или ему просто так кажется?.. Джулия лежала, опираясь на локти, и смотрела на темно-зеленую гавань. Хакман, стараясь не слишком откровенно пялиться, разглядывал ее тело и восхищался изящными формами и загорелой коричневой кожей.

Интересно, почему Джулия вообще осталась с ним на пляже? Если дело в продаже скиммера, то сделку давно можно было закрыть…

Одежда валялась горкой рядом, и он залез в карман пиджака, доставая сигареты.

– Куришь?

– Нет, спасибо.

Хакман откинулся на спину, выдыхая дым. Позади них на солнце пылала крепость, излучая древний жар и жизненную силу. А может, ему просто мерещится ее мощная аура? Он ведь поддался тому непонятному желанию, что снедало его в Лондоне, – и приехал в Мэйден-Касл. Однако по-прежнему не знает ответа, что привело его сюда, и ничего не делает, чтобы узнать – только лежит на пляже в тени крепостных стен и наслаждается отдыхом.

Джулия вдруг заерзала и беспокойно оглянулась на крепость.

– Это был твой приятель? – спросил наконец Хакман, нарушая тишину, которая длилась уже несколько минут. – Тот, из красильни?

– Грэг? Не то чтобы приятель…

– Ты его ждешь?

– Нет, просто… – Она вдруг села. – Мне не стоит сидеть вот так рядом с тобой.

– Хочешь одеться?

– Не в этом дело. Если Грэг… Если кто-нибудь будет идти мимо, то обязательно спросит, почему я здесь до сих пор торчу.

– Да? И почему же?

– Не знаю…

– Может, оформим продажу? – спросил Хакман. – Я взял деньги.

– Не надо. – Она выставила перед собой руку. – Потом. Пока останься, поболтаем еще.

Вот оно – подтверждение, что Джулия испытывает то же самое. Нечто неопределенное, что трудно выразить словами. Просто странное, беспричинное желание быть рядом, говорить, наладить более крепкую связь.

Хакман сказал:

– Когда я позавчера приехал в Дорчестер, мне показалось, что я тебя знаю. Понимаешь, о чем я?

Она кивнула.

– А я будто чувствовала, как тебя зовут. Дэвид Хакман… С таким же успехом можно было на лбу написать.

– Неужели? – усмехнулся он.

– Не то чтобы так прямо… И все же. Мы точно никогда не встречались?

– Вряд ли. Я в Уэссексе впервые.

– Я тоже живу здесь всего третий год.

Она принялась рассказывать о своем прошлом, спокойно, словно описывая череду обстоятельств, при которых их пути могли бы пересечься. Хакман внимательно слушал, хоть и без того знал, что прежде они не встречались: Джулия родилась на кооперативной ферме под Херефордом и жила там до трех лет. Никогда не бывала в Лондоне, никогда не выезжала дальше Малверна, где училась в школе.

Хакман задумался о своей жизни, впервые ощутив груз собственного возраста. Все-таки на пятнадцать лет старше Джулии… И рассказ об этих пятнадцати лишних годах занял бы гораздо больше времени, чем история всей ее жизни. Хотя, в общем-то, ничего особенного и не происходило: учеба, работа, женитьба, опять работа, развод, снова работа… Бесконечная череда кабинетов, департаментов, отчетов. Сорок лет – не так уж много, но гораздо больше, чем хотелось бы описывать Джулии.

– Тогда в чем дело? – спросила она. – Откуда я тебя знаю?

Девушка посмотрела ему прямо в глаза, и Хакману вдруг вспомнилось, как упорно Джулия отводила взгляд вчера возле магазина.

– Хорошо, что ты сам об этом заговорил. Думала, я одна такое чувствую.

– Тогда скажу еще вот что: меня к тебе влечет.

Большая муха с жужжанием летала у Джулии перед лицом, и та, не глядя, отмахнулась. Муха, ничуть не испуганная, села ей на ногу и, торопливо перебирая лапками, поползла выше. Джулия сбросила ее ладонью.

– Я сперва думала, что… Не знаю, как сказать, это трудно передать словами. Но вчера в магазине… Я никогда такого желания не испытывала.

– Джулия, ты очень привлекательная женщина.

– Дело ведь не только в моей привлекательности, да?

– Хотел бы я сказать, что только, – признался Хакман. – Потому что тогда было бы намного проще. Это тоже важно, да… но не только.

– Отдай мне платье, пожалуйста.

Он беспрекословно протянул ей платье, и Джулия накинула его через голову. Встала, расправляя подол, и вновь уселась рядом.

– Ты решила одеться, потому что мы заговорили о влечении? – спросил Хакман.

– Да.

– Тогда, думаю, мы друг друга понимаем.

Испытывая непреодолимое желание прикоснуться, Хакман хотел взять ее за руку, однако Джулия отпрянула.

– Джулия, кажется, нас с тобой что-то связывает. Наша встреча была неизбежна. Понимаешь, о чем я?

– Возможно.

– Я бы предпочел, чтобы ты ответила прямо.

– А я не уверена, что смогу, – сказала она.

Хакман бросил окурок в воду и тут же закурил новую сигарету.

– Наш разговор тебя чем-то оскорбляет?

– Нет, просто все очень сложно. Я понимаю, о чем ты, потому что и сама испытываю то же самое. С той минуты, как тебя увидела.

– Джулия, два года назад я спокойно работал в Лондоне, – и вдруг накатило дикое желание переехать в Уэссекс. Я был буквально одержим этой мыслью и не мог думать ни о чем другом. В конце концов я подал заявку на перевод в Дорчестер и вот попал сюда. Зачем? Сейчас, когда я с тобой разговариваю, мне кажется, все потому, что я должен был повстречать здесь кого-то вроде тебя. Хотя умом понимаю, что это полный бред.

Он замолчал, вспоминая, с каким волнением ждал в Лондоне перевода.

– Продолжай.

– Пожалуй, все. За исключением того, что теперь, когда я встретил тебя, все остальные причины для переезда кажутся надуманными и пустыми.

Джулия внезапно сказала:

– Мне это знакомо. Когда я впервые приехала в Мэйден-Касл, все остальное, что было со мной раньше, стало каким-то ненастоящим.

Хакман удивленно вскинул бровь:

– Словно ты все выдумала?

– Нет. Я помню родителей, и ферму, и учебу в школе. Но очень смутно.

– Ты с родителями с тех пор виделась?

– Вроде бы ездила к ним… не так давно. Не скажу точно когда.

– А на ферму вернуться не хочешь?

Джулия покачала головой:

– Это в любом случае невозможно.

– Почему?

– Потому что я принадлежу Мэйден-Каслу… – Она отвела взгляд. – Просто мое место теперь здесь. Не могу объяснить.

– А мое место теперь рядом с тобой, – сказал Хакман. – Тоже не могу этого объяснить. Но из Уэссекса я больше не уеду.

– Дэвид, чего ты хочешь?

– Тебя, Джулия… А еще – знать почему.

Глядя ему прямо в глаза, она спросила:

– А если бы тебе пришлось выбирать что-то одно – что бы ты выбрал?

И она снова отвела взгляд: совсем как тогда, в магазине.

Сверху раздался шорох, и Хакман поднял голову. На вершине ближайшего вала показался Грэг – он шел к ним. Джулия тоже его заметила.

– Ты придешь ко мне вечером в Дорчестер? – спросил Хакман.

– Нет, не могу. Я занята.

– Тогда приходи завтра.

Она покачала головой, глядя на Грэга, и добавила:

– Я все равно не знаю, где тебя искать.

Затем встала и смущенно разгладила подол платья.

– Хостел комиссии. Комната четырнадцать.

Грэг спрыгнул на песок и подошел ближе. Хакман повернулся к нему:

– Я возьму вон тот.

– Две тысячи долларов, – сказал Грэг. – И еще семь – за двигатель.

– Грэг, обычно мы торгуем по другой цене, – вмешалась Джулия.

Хакман посмотрел на нее и, догадавшись о подтексте, спросил:

– Так сколько?

Джулия, не поднимая головы, отряхивала платье от песка.

– Обычно мы берем шесть тысяч долларов за полный комплект.

Грэг промолчал.

– Годится. – Хакман поднял пиджак и полез за деньгами.

– Я сама привезу скиммер, – сказала Джулия. – Завтра к вечеру.

Пока Хакман отсчитывал Грэгу банкноты, Джулия стояла у кромки воды и глядела на узкое горлышко залива.

Глава восьмая

К обеду Тому Бенедикту стало совсем плохо, и Джулии пришлось едва ли не силой отвести старика в лазарет, выбросив Дэвида Хакмана из головы. Еще и Ханна с Марком, которым она обещала помочь сегодня с торговлей, наверняка ее заждались – пришлось оставить Тома в лазарете одного, а самой найти кого-нибудь, чтобы отправить в город записку.

Когда Джулия вернулась, Аллен уже осмотрел Тома, и старик лежал на койке в прохладной хижине с белоснежными стенами. Сквозь сон он узнал Джулию, но вскоре совсем отключился.

За здоровьем членов общины следили одни лишь волонтеры, и никакого медицинского оборудования у них, разумеется, не было. Лазарет представлял собой обычную длинную хижину с шестнадцатью кроватями, чистую и ухоженную, где могли пару дней подержать человека с каким-нибудь легким недомоганием. В крохотном шкафчике в дальнем углу хранились кое-какие медикаменты, однако с любым мало-мальски серьезным заболеванием надо было ехать в Дорчестер.

Джулия подошла к женщине, которая сегодня была за медсестру.

– Где Аллен? Что он сказал про Тома?

– Говорит, пусть пока отдохнет. Он вызвал врача из Дорчестера, к вечеру тот должен приехать.

– К вечеру? Так поздно?! А Аллен не сказал, что с Томом?

– Нет, не сказал. Джулия, Том совсем старый. Мало ли что могло обостриться с возрастом.

Едва сдерживая злость, Джулия подошла к кровати Тома и взяла его за руку. Костлявые пальцы были холодными, и на секунду стало жутко: не умер ли он, пока она бегала по деревне? Впрочем, грудь у старика едва заметно приподнималась. Джулия сунула руки под одеяло, пытаясь хоть немного его согреть.

В лазарете было холодно, потому что окна открывали нараспашку, и хотя ветер сегодня дул не так сильно, хижина стояла в тени и не нагревалась на солнце. Джулия убрала с лица старика редкие седые волосы. Лоб у него казался прохладным, не в испарине.

В жизни Джулии сейчас не было человека роднее Тома: и Грэг, и родители значили для нее гораздо меньше. Соединяло их со стариком не кровное родство и уж тем более не физическое влечение. Скорее они были близки по духу и понимали друг друга без слов.

Мало кто из двухсот человек общины мог хоть как-то повлиять на Джулию и изменить ход ее мыслей. Для нее они были бледными тенями, лишенными индивидуальности и запросто подчиняющимися чужой воле. К примеру, Аллен. Врач из него, несомненно, вышел неплохой: он легко справлялся с мелкими болячками и правильно диагностировал что-то серьезное. Но, казалось, он никогда не принимает важных решений, и если болезнь нельзя вылечить за пару дней комбинацией простейших препаратов, Аллен незамедлительно передавал пациента в больницу Дорчестера. Может, так оно и правильно… тем не менее он выглядел человеком безвольным и пустым.

И Грэг в чем-то – тоже. Хотя Джулия уже много месяцев делила с ним постель, а в самом начале отношений была даже немного влюблена, до сих пор она так и не увидела в нем что-то по-настоящему живое. Для нее он был либо рабочим из мастерской – причем почти незнакомым, – либо невнимательным и холодным мужчиной, который эгоистично использовал ее тело. В общине Грэга любили, и даже сама Джулия, если забыть про неуклюжесть в постели, считала его парнем забавным и легким в общении. Однако и в нем чувствовалась та же раздражающая безликость. Порой Джулии хотелось разораться или надавать ему пощечин – что угодно, лишь бы вызвать хоть какую-то реакцию.

Однако были и другие люди: как в общине, так и в Дорчестере или его окрестностях. Яркие личности.

Например, Нэйтан Уильямс, которого очень уважали; поговаривали даже, что он был среди основателей общины при Мэйден-Касле. Или женщина по имени Мэри, лепившая глиняные горшки. Или рыбак Род. Учительница Алисия. Опять-таки Том Бенедикт…

Иногда, стоя за прилавком в Дорчестере, Джулия глядела на проходящих мимо горожан и, как ни парадоксально, чувствовала с ними то же родство.

Сперва она думала, что у нее открывается какой-то экстрасенсорный дар, нечто вроде ясновидения. Может, она телепат? Впрочем, никакой другой мистики в ее жизни не наблюдалось. Просто она испытывала к некоторым людям эмпатическую близость – нечто вроде духовного узнавания.

Джулия старалась не обращать на это внимания, и постепенно оно сошло на нет, однако встреча с Дэвидом Хакманом всколыхнула былые тревоги и заставила вспомнить про это необъяснимое, но вполне себе реальное обстоятельство ее жизни. Хотя с Дэвидом было иначе: с ним она испытала сексуальное влечение, физическое желание, эмоциональное напряжение.

– Джулия, это ты?..

Том говорил очень тихо и глаз не открывал. Она легонько сжала под одеялом его пальцы.

– Я, Том, я. Не переживай. Сейчас приедет врач из Дорчестера.

– Не уходи…

Джулия огляделась. Они с Томом были в лазарете одни: летом жители общины болели редко. Никого, даже медсестры, не говоря уж про Аллена.

В окно она видела детей: те носились по улице и пронзительно орали друг другу: занятия в школе давно закончились, скоро стемнеет.

К детям Джулия тоже не испытывала особой привязанности, хоть легко находила с ними общий язык и потому старалась помочь учителям. Она считала малышню шумной, надоедливой, отнимающей слишком много сил и времени. В целом к детям она была скорее равнодушна и нейтрально воспринимала сам факт их существования. С тем же отстранением она вспоминала свое прошлое, а Дэвид Хакман, по его словам, – работу в Лондоне.

Недавно в селении родился ребенок, и Джулия видела мать с младенцем сразу после родов. Та, казалось, воплощала собой классический образ материнства. Женщина со спутанными волосами сидела на койке, укрытая теплой кофтой. В руках у нее кричал новорожденный: розовый, мокрый и очень маленький. Глаза матери, хоть и усталые, сияли от радости. Простыню под ней тщательно расправили, ни единой складочки. Зрелище идеальнее некуда: крепкая мать и здоровое дитя.

Джулия вообще не могла припомнить, чтобы в деревне происходили какие-нибудь неприятности. Да, порой случались эпидемии гриппа, дети подхватывали друг от друга корь и свинку… но никто не ломал ногу на ровном месте, не было никаких внезапных выкидышей и несчастных случаев. На юго-западе от селения находилось кладбище – однако те несколько покойников, что там лежали, ушли тихо, мирно и даже как будто незаметно для окружающих.

В общем, Джулия жила в тихом местечке, укрытом от всех опасностей, куда суровым реалиям жизни просто не было ходу.

И тут, словно наперекор ее мыслям, Том застонал. Голова у него заметалась по подушке.

Том был другим, Том был ей близок. Он всегда выделялся в толпе: как солист, а не участник хора… Эта аналогия частенько приходила Джулии в голову – словно подсказка, которая лишь запутывала еще сильнее…

До Дэвида Хакмана она ни с кем не обсуждала эту загадку. Ни с Нэйтаном, ни с Мэри, ни даже с Томом. А Дэвид Хакман вдруг сам об этом заговорил.

«Мы другие, – вот что он хотел ей сказать. – Мы другие, потому что мы с тобой похожи».

На пороге хижины появилась женщина с маленьким ребенком на руках. Она медленно подошла к Джулии, и та с тревогой обернулась:

– Врач приехал?

– Я же говорила, милая моя, ему только что позвонили. Он, наверное, будет еще не скоро – в Дорчестере ведь полно всяких иностранцев.

– Тогда найди, пожалуйста, Аллена, – попросила Джулия. – Тому очень плохо. Я не знаю, что делать.

Женщина шагнула ближе и ладонью потрогала лоб старика.

– Жара нет. Он просто спит.

– Пожалуйста, приведи Аллена! Я очень волнуюсь.

– Хорошо, пойду гляну, где он.

Ребенок у нее в руках смеялся и сучил ножками, задевая кровать и лежащего на ней старика. Женщина, не задумываясь, что пациенту может быть неудобно, перехватила младенца и неспешно пошла к выходу. Джулия чуть было не рявкнула, велев ей поторапливаться – она чувствовала, что Тому все хуже и хуже. Он метался на подушке, открывая глаза, но ничего перед собой не видел.

– Может, принести ему поесть? – У самого порога женщина опять застыла, вопросительно обернувшись.

– Нет! Приведи Аллена! Пожалуйста, скорее, ради Тома…

В этот миг пальцы старика вдруг выскользнули из ее руки. Все еще глядя на женщину, Джулия зашарила под одеялом, пытаясь их нащупать. Она в страхе посмотрела на кровать… И увидела совсем не то, что ожидала.

Койка была пуста.

Одеяло скомкано, на простынях – отпечаток старческого тела, но сам Том пропал.

Джулия всхлипнула и отшатнулась, громко заскрежетав стулом.

– Том! Господи боже, Том!..

– Что такое? – удивленно спросила женщина.

– Он исчез!

Не веря глазам, Джулия сорвала с кровати одеяло, словно старик мог в шутку спрятаться под ним, как маленький ребенок. Одеяло, зацепившись за стальное изголовье, упало на пол. На матрасе была вмятина.

– Джулия, ты что творишь? Не видишь, что ли, здесь никого нет!

Джулия вскарабкалась на кровать и заглянула по ту сторону – вдруг Том скатился на пол?.. Однако там было пусто.

Женщина, положив ребенка, подскочила к Джулии и схватила ее за руку.

– Если бы это ты днями напролет заправляла тут койки!..

– Том пропал! Он был здесь, только что! Я держала его за руку!

– О ком ты вообще говоришь? Никого здесь не было.

Джулии хотелось орать в голос. Однако она лишь молча указала на пустую койку, подтверждавшую ее слова.

Женщина подобрала с пола одеяло.

– Эти кровати застелили на всякий случай – вдруг кому станет плохо. А ты здесь почему? Заболела?

Она несла какой-то бред. Джулия медленно сползла с кровати и встала, пытаясь увязать в голове все, что произошло за последние пять минут.

– Том. Том Бенедикт! Ты же видела его… Он был здесь.

Женщина расправила ладонями простынь, словно уничтожая последние доказательства, что Том и правда здесь был. Отчаянным жестом Джулия схватила подушку – будто там спрятался тощий и мелкий старик. Женщина отняла подушку, взбила ее и положила обратно.

Джулия попятилась, глядя, как та перестилает постель. Ребенок лежал на соседней койке и пинал ножками спинку. В остальном хижина была пуста. Что вообще происходит?.. Том ведь не мог просто взять и исчезнуть с лица земли…

Ничего не понимая, Джулия затараторила:

– Ты же видела здесь Тома, правда?.. Он умирал! Ты еще потрогала у него лоб, сказала, что жара нет, и обещала привести Аллена!

Женщина удивленно вытаращила глаза:

– Аллена? Он в Дорчестере.

– Но ты видела Тома Бенедикта!

Женщина медленно покачала головой:

– Тома… Какого Тома? Как ты сказала – Бенедикта? Не помню такого…

– Ты его знаешь! Его все знают!

Женщина заправила одеяло под матрас, разгладила последние складки и выпрямилась.

– Прости, Джулия, я не понимаю, о чем ты говоришь. Я захожу, вижу, как ты швыряешь во все стороны подушки с простынями: что я, по-твоему, должна была подумать? Ты говоришь, кому-то из наших плохо?

Джулия набрала в грудь воздуха, чтобы повторить все с самого начала, и вдруг осознала, что женщина и впрямь не понимает, о чем речь. Лазарет выглядел безжизненным, почти стерильным, словно в него не заходили уже несколько дней; в общине давно никто не болел.

– Извини… Почудилось…

Она медленно вышла из хижины. Дети все еще играли, перекидывая друг другу мячик. Из толпы внезапно выскочил мальчишка, что-то крикнул. За ним побежал второй; вскоре они вернулись к игре. Вдалеке, на полях, над грядками горбились рабочие.

Женщина тоже вышла из лазарета, заперла дверь, с любопытством покосилась на Джулию и пошла по своим делам дальше.

А Джулия осталась, пытаясь понять, что, собственно, здесь происходит. Ей не хотелось покидать это место, словно Том мог выйти из-за угла, привычно хмыкнуть и признаться, что ее разыграли.

Она села на траву, не замечая никого вокруг, и громко расплакалась.

Потом, чуть позже, обошла здание – может, Том каким-то чудом мог незаметно ускользнуть?.. Однако оставшиеся обе двери были крепко заперты.

Вечером она подошла к Нэйтану Уильямсу:

– Ты не видел Тома?

– Тома? Какого Тома?

– Тома Бенедикта.

– Я такого не знаю.

Никто его не знал.

Потом Джулия нашла Аллена.

– Ты осматривал сегодня Тома?

– Джулия, я весь день был в Дорчестере. Ему что, не стало лучше? И… кто это вообще такой?

– Это Том… Том…

Джулия поняла, что не помнит его фамилии. Она сидела за столом с остальными членами общины, старалась думать о Томе… но к концу ужина забыла уже и имя.

В душе царила ужасная пустота: ее мучило чувство страшной тоски, словно она только что потеряла кого-то очень близкого.

Кто-то умер или уехал из общины. Вспомнить бы кто… Мужчина или женщина? Так странно…

К вечеру, когда Джулия легла в постель рядом с Грэгом, унялась и тоска, оставив за собой лишь смутную печаль.

Джулия крепко уснула, а когда утром Грэг опять ее разбудил, о вчерашнем вечере она не помнила вовсе. Печаль ушла; лежа под Грэгом, Джулия думала о Дэвиде Хакмане. И мысли о грядущей встрече так ее возбуждали, что старания Грэга в этот раз доставили удовольствие.

Глава девятая

Прежде чем Грэг ушел в мастерскую, Джулия сообщила, что днем будет в Дорчестере, а после обеда вернется забрать скиммер для Дэвида Хакмана.

– Возьми лучше сразу.

– Лодка и так перегружена. Тем более мне все равно надо днем быть в крепости. Заодно и захвачу.

Грэг странно на нее посмотрел: на минуту Джулии показалось, будто сейчас он заявит, что сам отвезет скиммер Хакману. Она уже запаслась отговоркой, для себя все окончательно решив. В глубине души, правда, сомневалась, не наживет ли себе в будущем из-за Дэвида Хакмана неприятностей, но сочла, что отношения с ним того стоят.

Грэг, однако, ничего не сказал и ушел молча.

Оставшись в одиночестве, Джулия торопливо умылась и побежала искать Марка и Ханну. Марк ушел в город пешком, а Ханна готовила лодку, на которой в Дорчестер возили товары. Это была небольшая плоскодонка с древним бензиновым двигателем – единственная моторная лодка, что имелась в замке… вообще единственное средство передвижения с двигателем. Ночью ее обычно оставляли на песке у северо-восточного вала.

– Ханна, мне сегодня нужна будет лодка. Я хочу после обеда вернуться в крепость. Вы с Марком ведь доберетесь вечером из города пешком?

Ханна – молчаливая женщина средних лет – кивнула.

Джулия добавила:

– А в Дорчестер езжайте без меня, сама дойду. Только решу кое-какие дела.

Ханна снова кивнула. Поначалу она казалась Джулии очень замкнутой и нелюдимой, да и сейчас их нельзя было назвать подругами. Порой, работая бок о бок в палатке, они могли не разговаривать по два-три дня и воспринимали это как должное.

Джулия помогла Ханне спустить лодку на воду и оттолкала на глубину, где можно было завести двигатель. Стоя на пляже, она смотрела, как лодка исчезает вдали, затем пошла вдоль берега под северным валом. Подол платья намок, поэтому Джулия сняла его и положила на песок просушиться.

Когда солнце легло ей на плечи, она вспомнила, как сидела вчера на пляже и смотрела на Дэвида, а внутри все трепетало в предвкушении. И чувство это никуда не ушло. Джулия ждала вечера как шестнадцатилетняя девчонка, когда отношения с парнями полны загадки и неведомой опасности, а в каждом взгляде, брошенном в твою сторону, чудится интерес… когда решаешь впервые проверить на опыте, что на самом деле сулит тебе мужское внимание.

Те прежние впечатления нынче казались далекими и нереальными – может, острота ощущений стерлась после стольких месяцев в компании унылого Грэга, а может, изначально Джулию влекло лишь стремление испытать что-то новое, и не более того. Однако думая о Дэвиде Хакмане, о том животном магнетизме, что тянул их друг к другу, Джулия чувствовала, как сохнет во рту и тяжелеет в животе: она возбуждалась и телом, и душой.

Увлекшись мыслями о грядущем свидании, Джулия вдруг встрепенулась и пощупала платье. Высохло, не высохло, а пора идти.

Взобравшись на первую насыпь, она постояла там, глядя на синюю бухту. Вода за ночь поднялась, но уже понемногу убывала; десятки прогулочных судов сновали по ее ровной глади. Над гаванью висел туман, закрывая холмы по ту сторону Бландфортского пролива. Порой Джулия завидовала богатым туристам: те могли купить виллу и наслаждаться покоем подальше от местных жителей, погрязших в бытовой рутине. Совсем уж бедняков в этой части Уэссекса, конечно, не было, однако виллы, отели и апартаменты для приезжающих разительно отличались от обычных домов. По окончании туристического сезона уэссекцам приходилось затягивать пояса, и когда в разгар зимы сквозь пролив неслась громадная приливная волна, свирепый вал напоминал о том, что стихийные силы создали здешние места отнюдь не для праздной потехи богачей.

Правда, Мэйден-Касл большую часть дохода получал как раз от продажи оборудования для этой самой потехи, что в глазах Джулии теперь было иронично вдвойне. Во-первых, без торговли обитатели замка просто не выжили бы, а во-вторых, именно поиски скиммера привели к ней Дэвида Хакмана – а уж его-то назвать праздным богачом она никак не могла.

Джулия отвернулась от моря и зашагала по гребню насыпи. Потом сбежала по склону и нашла тропинку, вьющуюся по лугам между крепостью и Дорчестером. Та не вела никуда конкретно, просто уводила путника прочь от моря. Джулия очень любила эти места: здесь было тихо и безлюдно. Ее тайное святилище.

На берегу даже в самую спокойную погоду ощущалась близость моря; лишь здесь, в глубине острова, Джулия чувствовала, как море отступает: становилось жарче, суше и вокруг вскипала жизнь. Жужжали насекомые, шелестела трава, зеленели кусты, земля становилась более темной, мягкой и пружинила под ногами.

Наконец Джулия нашла, что искала: небольшой холм, поросший папоротником. Он находился довольно далеко от Мэйден-Касла, хотя с его макушки сквозь деревья вокруг крошечной деревушки Клендон можно было разглядеть крепостные валы. Джулия стала взбираться по пологому склону, продираясь сквозь заросли папоротника, что порой доходил ей до плеч. Мшистая земля кишела насекомыми и прочими мелкими тварями. С противоположной стороны холма, более крутой, травы росло меньше: почва там была каменистой, и папоротник колосился не так густо.

Джулия села и обхватила колени руками. Она ни разу не встречала здесь обитателей крепости. Это было только ее место, она единственная о нем знала. Целый час она сидела, наслаждаясь свободой и одиночеством. Потом все-таки стала спускаться сквозь папоротник, собираясь не спеша дойти до Дорчестера, поторговать немного в палатке, забрать лодку и вернуться в крепость.

Внезапно ее ослепило яркой вспышкой; Джулия моргнула и замотала головой, словно вытряхивая из глаз попавший песок. Огляделась, пытаясь понять, откуда свет. Вроде бы он шел справа, из самых кустов.

Она шагнула в ту сторону, вглядываясь в густые заросли. И, раздвинув руками самый высокий куст, увидала, как по траве и листьям мечется яркое белое пятно, которое вдруг кинулось прямиком к ней, снова нырнув в глаза. Отскочив в тень, Джулия разглядела источник света: метрах в двадцати на корточках сидел молодой человек и игрался с какой-то стекляшкой.

Поняв, что его заметили, он тут же встал.

– Ты что здесь делаешь? – спросила Джулия, прикрывая лицо рукой: вдруг он снова решит ее ослепить.

– За тобой наблюдаю.

Судя по произношению, мужчина был из местных, однако Джулия все равно усомнилась: складывалось впечатление, что он нарочно тянет слова, подражая уэссекцам.

Мужчина вышел из кустов – молодой, темноволосый, неплохо сложенный, симпатичный даже, вот только ехидная ухмылка ей откровенно не нравилась. Джулии стало тревожно, но потом она заметила, что одет он в рубаху и штаны из такой же ткани, как и ее платье. Значит, незнакомец из Мэйден-Касла. Правда, она ни разу его там не встречала.

– Ты кто такой?

– Не важно, – сказал молодой человек с тем же протяжным старинным акцентом. – А ты Джулия, я знаю. Правильно?

Она машинально кивнула и лишь потом спохватилась:

– Ты из общины?

– Можно и так сказать.

– Я ни разу тебя там не видела.

– Я вроде как только что приехал.

Незнакомец стоял перед ней, не пытаясь угрожать, – словно и сам удивлялся неожиданной встрече. В правой руке молодой человек держал зеркальце: маленькое круглое стекло, на вид совершенно обычное; он поигрывал им, крутя в разные стороны, отчего солнечные зайчики разбегались по кустам, небу и Джулии.

– Чего тебе надо?

– Ты и сама знаешь.

Опять-таки, не угроза, а искреннее удивление: мол, почему она не знает таких простых вещей?

– Мне пора в крепость, – сказала Джулия, пытаясь его обойти.

– Мне тоже. Пойдем вместе.

С этими словами он сделал шаг в сторону, оказавшись на солнце. Снова поймал зеркалом луч и направил Джулии прямо в глаза.

Она отвернулась.

– Пожалуйста, хватит!

– Джулия, посмотри на себя.

Он поднял зеркальце на уровень ее глаз. Она не хотела в него глядеть, опасаясь новой слепящей вспышки, но на сей раз незнакомец держал зеркало так, чтобы она увидела свое отражение. Держал ровно, просто слишком низко: она могла разглядеть только подбородок и шею. Джулия невольно наклонилась, чтобы увидеть глаза.

– Не двигайся.

Она не слышала, потому что смотрела в свои глаза – будто в бездонную пропасть. Это и пугало ее, и манило одновременно, и чем пристальнее она глядела, тем более одержимым становился взгляд у ее отражения.

Джулия невольно отшатнулась и моргнула.

– Ты себя видела?

– Пожалуйста… Я не понимаю… Что ты делаешь?

Она отступила, чтобы больше не видеть собственного пронзительного взгляда. И вдруг заметила в зеркале движение. За ее спиной кто-то был!

Испуганно охнув, Джулия обернулась. Позади бесшумно подкрадывался другой мужчина. Он тоже на высоте ее лица держал зеркальце.

В душе шевельнулось что-то смутно знакомое… нечто вроде давнего воспоминания…

– Нет! – прошептала Джулия. – Не надо, прошу…

Первый парень снова крутанул зеркало, чтобы солнечные зайчики завертелись вокруг ее головы, мазнув по лицу.

Джулия зажмурилась – не только от яркого света, но и чтобы не видеть это страшное зрелище, которое таилось внутри стекла.

Второй мужчина заговорил:

– Джулия, посмотри на себя.

Он уже стоял рядом с первым, и они держали перед ней зеркала. Она пятилась, увязая ногами в папоротнике, а они упорно следовали за ней. Отводить глаза становилось все труднее, и…

Взгляд невольно уцепился за отражение. Там, в ее глазах, полыхал тот же испуг вперемешку с восторгом, притягивая, удерживая в зыбком, иллюзорном мире зеркал. Джулия стала двухмерной, растворилась в плоскости между стеклом и амальгамой. Где-то в отголосках сознания хотелось бежать, спрятаться – но было поздно. Ее поймали в зеркале.

Потом она шла обратно той же тропинкой, и один незнакомец вел ее впереди, а другой следовал сзади. В трансе она не замечала ничего вокруг – видела только спину перед собой, слышала три пары шагов.

Мужчины привели ее в Мэйден-Касл, и она послушно стала карабкаться с ними на земляную насыпь. Потом они прошли по рву между вторым и третьим валами. Кажется, вокруг были люди, но Джулия их не замечала, а те не обращали внимания на нее.

В конце концов они добрались до входа в какой-то бункер. Дверь была открыта. Внутри оказалось пусто, лишь щебень лежал под ногами. Сквозь трещины в потолке и стенах сочился свет. У дальней стены была лестница, ведущая вниз. Спускались, шли медленно и осторожно, переступая через кучи обсыпавшейся штукатурки и куски бетона. Было холодно и пахло глиной. На нижней лестничной площадке царила тьма: лампочка на стене перегорела, зато уходивший под крепость длинный тоннель ярко освещался флуоресцентными лампами.

Пол тоннеля был усеян рваными бумагами и битым стеклом.

– Джулия, сюда.

Они зашли в узкий длинный зал, холодный и очень темный. В самом центре помещения горела одна-единственная лампочка, отбрасывая на пол ровный круг света.

Джулия тряслась от страха, который становился сильнее из-за нежелания подчиняться чужой воле. Солнечное тепло, ветер, красоты морского залива, люди – все это осталось где-то там, далеко, как сон или пустая мечта.

Вдоль стены, почти теряясь во мраке, стояла вереница стальных шкафов, выкрашенных в серый цвет. Второй мужчина, тот, что держался позади Джулии, подошел к ним и за ручку вытянул один длинный узкий ящик.

Джулия сама, не дожидаясь приказа, шагнула ближе.

Первый мужчина – тот, что моложе, с темными волосами и протяжным акцентом – встал рядом с ней.

– Джулия, не бойся.

Он казался знакомым, она почти вспомнила его…

– Что вам от меня надо?

– Снимай платье. Ложись в ящик.

За разговорами транс несколько ослаб. Она отвела взгляд, понемногу приходя в себя.

– Нет. – Правда, голос неуверенно дрогнул.

Мужчина вновь поднял зеркало, и она отшатнулась, не желая видеть своего лица. Сзади в ноги впился холодный стальной бок ящика.

– Джулия, снимай платье.

– Нет, ни за что!

– Стив, я держу ее. Снимай.

Прежде чем она опомнилась, ее оттолкнули от ящика и схватили сзади, одной рукой крепко стискивая плечи. Второй мужчина рывком распахнул на ней платье, стягивая его вниз. Джулия забилась, затрепыхалась, но, будучи под гипнозом, уже через минуту осталась голой.

– Так, отлично.

Они подхватили ее и уложили в ящик. Стальное днище обожгло кожу холодом, Джулия опять стала вырываться, однако мужчины были сильнее. Они обхватили ее в четыре руки и надежно зафиксировали. Головой уложили на подставку, и что-то острое вонзилось в шею и затылок.

В тот же миг Джулию парализовало.

Мужчины отпустили ее и захлопнули ящик.

Джулия скользнула во мрак.

Пока ящик закрывался, сверху что-то блеснуло, и она успела заметить на крышке своей темницы, перед самым лицом, зеркало с полметра диаметром. В нем отразилось голое тело, распростертое на спине. На мгновение мир перевернулся, ей показалось, что она не лежит, а стоит перед зеркалом и разглядывает в нем себя… а потом нечаянно заглянула в свои глаза – и окончательно пропала.

В ящике вспыхнул яркий свет, но уже через мгновение огни погасли.

Глава десятая

Джулия пришла в себя. Вокруг было темно, истошно завывала сирена, и ящик словно сам по себе вдруг выскользнул наружу.

Ее тут же укрыли холодной простыней, а женский голос рядом произнес:

– Доктор Троубридж! Это мисс Стреттон.

– Несите успокоительное.

Она попыталась открыть глаза, но не успела: что-то мокрое мазнуло кожу чуть ниже локтя, и тут же больно впилась игла. Кое-как Джулия разлепила веки и сквозь пелену увидела доктора Троубриджа.

– Не надо, Джулия, молчите. Все хорошо. Вы целы и невредимы.

Ее бережно вытащили из ящика, затылок и шею смазали чем-то липким и пахнущим как йод. Потом уложили на каталку и закутали сразу в несколько одеял.

Каталку повезли по длинному коридору, и перед глазами узкими светлыми оконцами замелькали флуоресцентные лампы. На мгновение показалось, будто она поднимается, как на лифте, но нет – каталка ехала прямо. Джулия плохо ориентировалась в пространстве: смежив веки, она представила, что каталку везут в другую сторону, ногами вперед – этот трюк она порой проделывала в детстве, когда на поезде въезжала в тоннель. Потом открыла глаза и увидела, как скользит над ней потолок, заставляя вернуться в реальность.

Она хотела попробовать еще раз, однако каталка остановилась. Лязгнули металлические двери, и ее вкатили в кабину настоящего лифта. Внизу загудело, лифт, дернувшись, поехал. Здесь Джулия не видела стен, поэтому не стала экспериментировать с восприятием.

Потом ее вывезли на улицу, и холодный ветер брызнул дождем в лицо. Неподалеку стоял заведенный джип, и каталку с Джулией уложили в задний отсек. Внутри было чисто, тепло, по стальной крыше барабанил дождь. Хлопнули двери, автомобиль тронулся. В окно Джулия увидела, как уплывает вдаль крепостной вал Мэйден-Касла. Водитель ехал аккуратно, объезжая все кочки.

В джипе впереди сидела молодая женщина. Она улыбнулась Джулии:

– С возвращением.

– Мэ… Мэрилин…

Говорить было трудно: язык не ворочался от лекарств, которыми ее накачали, а тяжелые одеяла камнем придавили подбородок.

– Джулия, не надо, молчи. Мы едем в Бинкомб-Хаус.

Теперь она вспомнила. Вспомнила себя настоящую. И Бинкомб-Хаус, старую загородную усадьбу, где жили участники Уэссекского эксперимента. Джулия чуть не зарыдала от облегчения. Мэрилин взяла ее за руку.

Джип вздрогнул напоследок, проезжая автостоянку, и плавно прибавил скорость. Под шинами захрустел гравий. Жаль, нельзя сесть и выглянуть в окно. Дождь полосками скользил по стеклу над головой, а когда автомобиль выехал на асфальтированную дорогу, в такт колесам загудел металлический корпус машины.

Джулии казалось, что она еще в Уэссексе и лишь пара минут отделяет от недавних событий, когда двое мужчин с зеркалами перепугали ее до чертиков и выдернули из привычной жизни. Теперь она их узнала: Энди и Стив, так называемые эвакуаторы, задачей которых было возвращать участников к реальности… однако внутри проекции появление этих незнакомцев всегда сулило одно и то же: странную агрессию, непонимание, страх…

Мэрилин, по-прежнему перегнувшись через сиденье, держала Джулию за руку, отпуская лишь на самых крутых поворотах.

– Уже скоро, – обещала она. – Почти доехали.

Джулии было все равно, сколько еще ехать. По возвращении ее всегда накрывало чувство невероятного облегчения, такое же, как когда заходишь домой после долгой прогулки по ночным подворотням – и вот иррациональный страх сменяется ощущением уюта и безопасности. Джулия знала, что дома; знала, кто она такая на самом деле. Из Уэссекса она возвращалась уже пятый раз и всегда испытывала одни и те же эмоции.

Автомобиль замедлил ход и развернулся. Из-под колес шумно брызнула вода. Джип замер, двигатель затих. Водитель вышел, обогнул машину; задняя дверь распахнулась. Откуда-то, наверное, из дома, на зов водителя появился второй мужчина. В лицо снова брызнуло дождем, ветер взметнул одеяла, забираясь под них холодным сквозняком, Джулию переложили на другую каталку и повезли по коридору, вымощенному мягкой прорезиненной плиткой. В доме приятно пахло: едой, людьми, свежим ремонтом. Где-то звенел телефон, за закрытой дверью играло радио. Мимо прошли две женщины в привычной одежда – джинсы и шерстяные свитера, – улыбнулись ей.

Руки у Джулии были сложены поверх одеяла. Она подняла их, потянулась, как после долгого сна, снова чувствуя свои мышцы. Потом бессильно уронила на каталку: накатила дикая усталость.

Ее привезли в прежнюю спальню: вот и знакомая постель, а еще большое окно с видом на сад. Каталку поставили возле кровати.

Мэрилин, которая все это время шагала вслед за ней, тут же подошла ближе.

– Скажу доктору Элиоту, что ты здесь.

Джулия кивнула.

Ее переложили на постель и укрыли одеялом. Потом Мэрилин в сопровождении мужчин вышла, а Джулия шумно, полной грудью вздохнула, прижалась щекой к мягкой подушке и закрыла глаза. Приходил доктор Элиот или нет, она так и не поняла, потому что через несколько секунд заснула крепчайшим сном.

Проснулась от того, что дневной свет бил прямо в глаза, а волосы щекотали лицо. Невольно дернулась, чтобы их убрать, и из кресла напротив тут же вскочила сиделка.

– Мисс Стреттон, вы проснулись?

– М-м-м…

Джулия не торопилась открывать глаза, плотнее кутаясь в одеяло.

– Чаю хотите?

– Угу…

Она все еще пребывала в зыбком мире между сном и реальностью.

Сиделка позвонила кому-то, потом трубка с легким щелчком легла на телефон. Джулии не хотелось просыпаться. Вот бы спать вечно…

– Доктор придет, как только вы выпьете чаю.

…Впрочем, поспать ей больше не дадут.

– Лучше позавтракаю, – объявила Джулия, приподнимая с подушки голову. – Можно ведь?

– Чего бы вы хотели?

– Что-нибудь горячее. Бекон… И побольше! И яичницу. А еще, пожалуйста, не чаю, а кофе.

– Только не перестарайтесь, – предупредила сиделка.

– Я же не болею, просто голодна. Так давно не ела нормально… Сколько на этот раз?

– Три недели.

– Еще бы я не умирала с голоду!

Три недели? Всего? Так мало! Прежде она проводила внутри проекции как минимум два месяца, а то и дольше. Не следовало ее так рано вытаскивать, предстояло еще много работы. Дэвид Хакман, например… Получается, они так и не встретились вечером. Джулия вновь, хоть и сознавая абсурдность ситуации, испытала трепет и волнение.

И некоторое разочарование.

Сиделка, неодобрительно хмурясь, все-таки позвонила на кухню и заказала завтрак.

Джулия, взбив подушку, уселась в кровати и взяла с ночного столика расческу. Во время подключения к проектору у участников, естественно, не имелось возможности помыться, и по возвращении волосы всегда были ужасно грязными. Она стала расчесываться: долго, со вкусом, пока волоски не начали потрескивать от статического электричества. Голове сразу полегчало. Джулия отложила расческу и взяла зеркальце. Посмотрела на отражение, ловя уверенный взгляд. Высунула язык – он был бледным и сухим. Кожа сально блестела. Надо будет принять ванну, как только соберется с силами и встанет с постели.

До чего же хорошо снова быть собой!

Едва она доела завтрак, как пришел доктор Троубридж. Он осмотрел ее, велел встать и пройтись.

– Что-нибудь болит?

– Нет, только мышцы немного затекли.

– Как спина?

– Терпимо. Постараюсь первое время не таскать тяжести.

Он кивнул.

– Можете ходить на массаж, если хотите, и ближайшие день-два постарайтесь отдохнуть. Рекомендую легкие физические нагрузки и прогулки на свежем воздухе.

Джулии по-прежнему казалось, что руководство проекта немного перегибает палку, заставляя участников так часто проходить медосмотр, хотя по сравнению с начальным этапом все стало гораздо проще. Первый раз по возвращении Джулии пришлось терпеть анализы, обследования и тесты несколько дней.

В комнате была своя ванная, и когда Троубридж ушел, Джулия немедленно туда забралась. Ранки на затылке защипало от горячей воды. Она с наслаждением вымылась, высушила волосы и надела любимое платье. Выглянула в окно: дождя не было, дул сильный ветер. Сиделка сказала, три недели, значит, сейчас примерно середина августа…

– Мисс Стреттон, я вам больше не нужна? – заглянула сиделка в ванную.

– Вроде бы нет… Доктор Троубридж уже меня осмотрел.

– Записать вас на массаж?

– Пока не надо. Может, вечером… Кстати, который час?

– Четверть одиннадцатого.

Сиделка удалилась, а Джулия нашла наручные часы, завела их и встряхнула, проверяя, работают ли. Они всегда останавливались за время ее отсутствия. Вчера ее привезли, кажется, днем. Значит, сколько она проспала? Часов шестнадцать? Как бы то ни было, она вполне отдохнула.

Спустя некоторое время, когда Джулия сидела за туалетным столиком, к ней постучалась Мэрилин.

– Ну что, тебе лучше?

– Да, вполне.

– Вчера ты выглядела откровенно больной. Я первый раз тебя увидела сразу после морга.

– Я просто очень устала. Плюс препараты сыграли свое.

Джулия не раз видела, как вытаскивают других участников. Было бы глупо мечтать, что сама она в одурманенном состоянии никогда не попадется на глаза знакомым.

– Сегодня собрание, – добавила Мэрилин. – В одиннадцать. Тебе тоже стоит сходить.

– Да, конечно… Мэрилин, послушай, ты не знаешь, почему меня так рано вытащили? Сиделка сказала, прошло всего три недели.

– Разве доктор Элиот не сообщил?

– Я его не видела. Ко мне приходил Троубридж.

– Из-за Тома Бенедикта.

Джулия недоуменно нахмурилась. И вдруг вспомнила: она ведь не думала о Томе с тех самых пор, как…

– Что с ним?

– Умер. Прямо в проекторе. У него случился инсульт, мы слишком поздно заметили.

Джулия в ужасе распахнула глаза. После проектора она всегда путалась в воспоминаниях: какое-то время реальности наслаивались друг на друга, и сейчас из-за этого трагедию пришлось пережить второй раз. Она вспомнила, как Том лежал в лазарете и цеплялся за ее пальцы, а потом как забыла его: словно он выскользнул не только из ее рук, но и из памяти.

– Боже, Мэрилин… Я не знала…

– Нас будут опрашивать. Тебя, наверно, тоже.

– Ты не понимаешь, Мэрилин… Не понимаешь: я ведь была там. Была, когда он умер!

– В Уэссексе?

– Так странно… – Теперь она окончательно вспомнила. – Я держала его за руку, ему становилось все хуже. Врача рядом не было, вообще никого… И вдруг он пропал. Просто взял и исчез. И его никто не помнил!

Глаза защипало от слез. Джулия отвернулась, ища салфетки.

– Том ведь был тебе другом, да? – тихо уточнила Мэрилин.

– Он дружил с моим отцом. И именно Том предложил мне работу. Если бы не он, меня бы здесь не было. – Она высморкалась и запихала мятую салфетку в карман платья. – Теперь все ясно. Я не понимала, почему он исчез. А он, должно быть, в этот момент умер. И для проекта перестал существовать.

В Уэссексе у Джулии не было возможности понять, что к чему, однако по возвращении она всякий раз удивлялась, как самые затаенные чувства получают свое отражение в обеих реальностях. Том Бенедикт всегда был ей близок. Одно из самых ранних воспоминаний детства – она, года в четыре, сидит у него на коленях и лопает мыльные пузыри. Том, который, несмотря на все увещевания родных, так и не женился, был очень дружен с отцом Джулии и частенько проводил отпуск с ним и его семьей. Со временем, когда Джулия выросла, завела друзей и уехала из дома, с Томом они стали видеться гораздо реже, но она по-прежнему ощущала его незримую опеку. Четыре года назад, когда Джулия тяжко переживала разрыв с Полом Мэйсоном, именно Том посоветовал ей сменить работу и обратиться в Уэссекский фонд, который финансировал новый эксперимент. Он был одним из попечителей фонда, и благодаря его протекции Джулию взяли на работу, не взглянув даже толком на ее резюме. Впрочем, дальнейшую карьеру она строила сама, работая упорно, до изнеможения. С Томом они по-прежнему общались, хоть и не так близко. Поэтому и в Уэссексе их пути неизбежно должны были сойтись.

Как и в реальном мире, уэссекский Том был мудрым, жизнерадостным и надежным другом. Ужасно, что ему пришлось умереть в проекторе, но сознанием он находился в любимом Уэссексе, а рядом в тот момент находилась Джулия.

Она поняла, что молчит уже слишком долго, а Мэрилин смущенно за ней наблюдает.

– Похороны прошли?

– Нет, завтра. Ты пойдешь?

– Конечно. Родственникам сообщили?

Мэрилин кивнула.

– Твои родители тоже, наверное, приедут.

Джулия снова задумалась, до чего все странно получается. Ее воспоминания о родителях перепутались с уэссекскими. Однажды в отпуске она позвонила отцу и, заболтавшись, спросила, как дела в кооперативе. Отец, владевший крупной молочной фермой под Херефордом, мягко говоря, ее не понял. Джулия неловко перевела все в шутку – объяснять было бы слишком долго. Родители до сих пор крайне смутно представляли, в чем заключается ее работа.

Было уже без пятнадцати одиннадцать.

– Ну, пора на собрание, – сказала Мэрилин. – Ты ведь, наверное, еще не сделала отчет?

– Нет, времени не хватило.

Они вышли в коридор, и Джулия сказала:

– Кстати, я нашла Дэвида Хакмана. Он работает в…

– Да, в региональной комиссии, – подхватила Мэрилин. – Дон Мандр уже сказал.

– Он тоже вернулся?

– Да. И хотел поговорить с тобой насчет Дэвида. Дон подозревает, что ты затеяла какую-то свою игру.

Джулия улыбнулась.

По дороге на собрание она заскочила в кабинет проверить скопившуюся за три недели почту. Писем оказалось штук пятнадцать, она быстро их перебрала. В основном там были счета из лондонской квартиры. Их Джулия оставила секретарю – та должна следить за подобными мелочами, пока участники лежат в проекторе.

Когда она выходила из кабинета, дверь напротив вдруг распахнулась.

– Привет, Джулия, – сказал мужчина, выходя в коридор. – Мне говорили, ты сюда заглянешь.

Это был Пол Мэйсон.

Джулия, совершенно не ожидая его здесь увидеть, застыла и невольно вжалась в стену. Ноги чуть сами не понесли ее к выходу – бежать куда угодно, лишь бы подальше. Зачем только ее вернули из будущего, лучше бы она осталась там навсегда!

Глава одиннадцатая

– Ты не рада меня видеть? – спросил Пол.

Что бы Джулия ни делала с момента возвращения, о чем бы ни думала – в один миг при виде Пола все вылетело из головы, как реальные воспоминания стираются при подключении к проектору Ридпата. Она видела Пола, одного только Пола – а вместе с ним все, что он сотворил с ней в прошлом, когда растоптал ее гордость, уверенность, самоуважение. Вновь, как после мимолетной встречи в Лондоне, он захватил все ее мысли.

– Ты следишь за мной? – спросила Джулия, не в силах скрыть некоторой паранойи в голосе.

– Я? Слежу? Джулия, ты о чем?

Он серьезно или притворяется?

– Пол, послушай, все кончено. Не хочу больше иметь с тобой ничего общего.

– Я понял.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Он улыбнулся в своей обычной снисходительной манере.

– Я здесь не ради тебя. Просто мы работаем в одной команде, вот и все.

– Ты же не участвуешь в проекте! – невольно вырвалось у Джулии.

– Я тут от имени попечителей.

Джулия беспомощно оглядела коридор. Мэрилин ушла искать машину до крепости и, наверное, уже уехала… В коридоре больше никого не видать, однако некоторые двери были открыты.

– Давай не здесь, – заявила она. – Нас могут услышать.

– А разве нам есть что скрывать?

Джулия протиснулась мимо Пола в кабинет, из которого он вышел. Стол был завален бумагами, причем до отвращения знакомыми – на нем возвышалась часть той горы отчетов, которые участники Уэссекского эксперимента строчили всякий раз по возвращении из проекции. Именно отчеты стали главным источником данных для прогнозов и выводов, которые в дальнейшем попадали на стол руководству проекта и прочим заинтересованным лицам. Один только факт, что эти бумаги мог читать кто-то вроде Пола Мэйсона, в глазах Джулии был грубейшим нарушением конфиденциальности проекта.

Пол по-прежнему стоял в дверях.

– Хотел поговорить – значит, заходи, – велела Джулия.

– Вообще-то поболтать не терпелось тебе, – хмыкнул Пол, но все-таки зашел и даже закрыл за собой дверь.

– Это твой кабинет? – спросила Джулия.

– На текущий момент да. К концу недели подготовят другое помещение, и я переберусь туда.

Он говорил про кабинет Тома Бенедикта. Джулия не стала спрашивать – и без того понятно.

Теперь, за закрытыми дверями, Пол переменился. В коридоре – мало ли кто мог их увидеть – он еще старался любезничать и вести себя более формально. Однако оказавшись с Джулией наедине, вмиг стал прежним, тем самым Полом, которого она знала по прошлым дням. Отчасти Джулии даже стало легче: ее опасения подтвердились. Порой она подозревала, что гнилая натура Пола ей только мерещится.

Пол обошел стол и уселся в кресло. Многозначительно посмотрел на Джулию, поднял ближайшую стопку отчетов и показал ей.

– Вот, читаю про вашу сказочную страну. Крайне увлекательное чтиво.

– Чтиво? – переспросила она. – Что ты имеешь в виду?

– Вы же пишете сказочки про то, как якобы живете в вымышленном мире.

Пол терпеть не мог, когда лезли на его личную территорию – рано или поздно он обязан был отпустить какой-нибудь язвительный комментарий.

– Там, знаешь ли, все по-настоящему.

– Чистой воды фантазия! Вы просто взяли и придумали себе сказочный мирок с нуля.

– Это серьезный научный проект!

– Изначально – да. Но я читал ваши отчеты. Вы создали тихое уютное местечко и живете себе в полной идиллии.

Джулия не знала, заорать ли ей от ярости или расплакаться с обиды. Хорошо бы просто взять и уйти, но на сей раз битву надо выстоять до конца. Попечители и прежде упрекали участников, что те просто развлекаются, реализуя свои мечты. Это неизбежно, если понять саму суть проекта. Проектор так или иначе считывал подсознательные желания участников и моделировал наиболее благоприятную для них среду. Впрочем, научный подход все равно оставался на первом месте.

В устах Пола старое обвинение прозвучало на совершенно ином уровне.

– Ты ничего не знаешь об Уэссексе!

– Я читал отчеты. И тебя хорошо знаю. Разве это не в твоем духе? Помнишь, как ты любила ходить в кино?

– Не понимаю, о чем ты! – запальчиво объявила Джулия.

Пол лишь хитро улыбнулся: мол, все ты понимаешь.

Был один момент, месяцев за девять до их разрыва, когда Джулия осознала, что больше не может так жить. Днем она прозябала на очередной скучной работе, умирая с тоски, а дома ждал Пол, который не стеснялся лишний раз напомнить обо всех ее недостатках и ошибках, даже не думая при этом хоть как-то скрыть свое презрение. И вот однажды вечером Джулия, не желая его видеть, позвонила и сказала, что работает допоздна… а сама пошла в кино. Провела два с лишним часа в тишине и спокойствии, и это было так приятно, что на следующий день она снова купила билет. Целых три недели Джулия ходила в кино чаще, чем домой. Разумеется, в конце концов Пол все узнал. Джулия пыталась объяснить ему, в чем дело, жаловалась, как ей плохо, однако вместо сочувствия услышала очередные оскорбления. С тех пор фраза «ходить в кино» в устах Пола приобрела новый уничижительный смысл, стала метафорой, обозначавшей попытку сбежать от реальности.

Пол ничего не забывал – и снова, спустя долгие годы, бил Джулию теми же словами.

– Ты всегда сбегала от реальности. Сбегала от меня.

– А другого ты и не заслуживал!

– Разве ты не говорила прежде, что я самый важный человек в твоей жизни?

– Я так думала первую неделю!

Да, первую неделю… В те наивные дни, когда она верила ему, любила его… или ей просто так казалось. Тогда она без утайки рассказывала Полу свои самые затаенные секреты – и невольно сеяла семена, давшие потом ядовито-жгучие всходы, которые Пол благополучно пожинал по сей день.

– Больше тебе не убежать. Да, ты когда-то совершила ошибку… но ты ведь сама знаешь, как сильно я тебе нужен.

Джулия наконец дала волю гневу:

– Господи, да мне на тебя плевать! Век бы тебя больше не видать – буду только рада!

– Кажется, это я уже слышал, и не раз.

– Ничего другого и не услышишь. Я живу теперь своей жизнью!

– Ах да, в сказочном мирке иллюзий… Какая прелесть!

Джулия развернулась на каблуках и зашагала к двери, вся трясясь от гнева.

– Снова сбегаешь, да?

Взявшись за ручку, она помедлила. Оглянулась на Пола и увидела, как невозмутимо он улыбается. Ему всегда нравилось сдирать с нее понемногу кожу, оголяя нервы, а потом дергать за них, как за ниточки.

– Мне больше незачем от тебя бежать. Ты для меня пустое место.

– Понятно… Что ж, в проекции посмотрим.

– Ты это о чем?

– Посмотрим, как твое подсознание реагирует на мое.

Джулия в ужасе вытаращила глаза:

– Ты не посмеешь войти в проекцию!

– Нет, нет, что ты. Как можно – вдруг я опять сломаю тебе жизнь.

Из всего его арсенала сарказм был наименее опасным орудием – он затупился от частого использования.

– Пол, поверь, я сделаю все, что только от меня зависит, но в проекцию тебя не пущу, – размеренно произнесла Джулия.

Он засмеялся, словно она сказала что-то смешное.

– Думаю, попечители твое мнение спрашивать не станут. Я работаю на них, не на тебя.

– Я полноправный участник проекта. Если не захочу тебя там видеть, то тебя не пустят.

– Вообще-то такие вопросы решаются общим голосованием.

Должен быть какой-то выход. Его не может не быть…

– Пол, я тебя не пущу, – повторила Джулия.

В самом начале эксперимента участники пришли к негласному соглашению. Проекция так сильно зависела от подсознания тех, кто к ней подключался, что любые конфликты могли серьезно нарушить равновесие мира. Поэтому все дружно решили: за пределами проекции никаких личных отношений. Ни служебных романов, ни близкой дружбы. Все былые связи предстояло разорвать до начала проекта, или кому-то одному, а лучше даже обоим участникам надо отказаться от эксперимента. Едва ли не по крупинке, с той же скрупулезностью, с какой как они создавали новый мир, все участники достигли редкого взаимопонимания – но исключительно в рамках проекции. В реальном мире каждый жил своей жизнью; встречались изредка, чтобы обсудить рабочие вопросы.

Пол, по-прежнему улыбаясь, ждал ответа.

– Есть одно правило, – сообщила Джулия. – Мне достаточно сказать остальным, что у нас с тобой было, и тебя не пустят.

– Неужели ты признаешься, что по-прежнему от меня без ума?

– Ах ты ублюдок!.. Нет, я расскажу, как сильно меня от тебя тошнит. Я расскажу обо всем, что ты со мной сделал… и о сегодняшних твоих оскорблениях тоже. Расскажу что угодно, лишь бы ты не попал в Уэссекс.

Хотя Пол перестал улыбаться, взгляд у него остался тем же: прищуренным и крайне хитрым.

– Не боишься, что это оружие я обращу против тебя?

– С какой стати?

– Я ведь тоже могу много чего рассказать.

Он неожиданно встал, и Джулия невольно отпрянула. Она все еще держалась за ручку двери, но повернуть ее не хватало сил.

– Я много лет пахал ради этой возможности. И здесь только потому, что мне наконец-то выпал редкий шанс. Поверь, я его не упущу. Никто не встанет у меня на пути, и уж, конечно, не тупая фригидная сучка, которая всю жизнь ищет, на кого бы свалить свои ошибки. Найди себе другую нору, чтобы прятаться. Если и будут выбирать между мной и тобой – то выберут меня!

Джулия возразила, призвав последние остатки сил:

– Я уже в проекте. Тебя не пустят.

– Вот и проверим. Посмотрим, что скажут другие. Кто им расскажет, ты? Или мне самому?

Джулия в отчаянии затрясла головой.

– И, если уж заведем этот разговор, может, отдельно стоит упомянуть о твоей дружбе с Бенедиктом? Рассказать остальным, как ты получила эту работу?

– Пол, не смей!

– Что ж, у нас обоих есть в чем признаться. Вот и славно.

Джулия была готова грохнуться в обморок. За каких-то десять минут в жизнь воплотился самый страшный ее кошмар. Она знала, что Пол безжалостен, что он амбициозен, знала и о той ядовитой химии, которая разъедает все между ними, – однако никогда не думала, что три эти составляющие однажды сольются и устроят такой сокрушительный взрыв. Невольно издав тихий стон отчаяния, она отвернулась. Пол за ее спиной удовлетворенно хмыкнул.

Вылетая из кабинета, она слышала, как Пол шелестит отчетами на рабочем столе.

Глава двенадцатая

Хотя давно уже миновала полночь, рестораны и ночные клубы Дорчестера не спешили пустеть, да и на улицах было полно народу. Ночь выдалась теплой и душной, как перед грозой. В кафе наперебой гремела музыка и слышались шумные разговоры, из открытых дверей баров, как из котельной, струился свет, полный табачного дыма и жара от распаренных тел. Люди с сияющими лицами, в облегающей яркой одежде танцевали, пели, кричали…

И только море, бьющееся о бетонную дамбу, дышало ветром и прохладой.

Деревья на набережной были увешаны цветными гирляндами, которые вместе с шипящими газовыми фонарями на стенах домов озаряли прохожих причудливым золотым светом.

Дэвид Хакман медленно шагал в сторону бухты, правой рукой обнимая Джулию за талию. Она льнула к нему, прижимаясь щекой к плечу, чтобы подольше сохранить отголоски недавней телесной близости.

Джулия казалась совсем крохотной, он мог обхватить ее одной рукой. Хакман держал девушку очень трепетно. Вечер они провели незатейливо: сперва отправились в бухту, чтобы поставить его новенький скиммер к арендованному днем причалу, затем поужинали в ресторане. А оттуда вернулись в комнату Хакмана. Сперва оба испытывали неловкость, не хотели вновь говорить о той странной связи, что возникла между ними, но в конце концов стеснение отступило перед физическим влечением. Их любовь была страстной и вконец вымотала обоих.

И все же теперь, шагая сквозь душную ночь, Хакман чувствовал, как их связь стала слабее. И вовсе не потому, что, утолив сексуальный голод, они нарушили таинство. Он ощутил это в тот же миг, как только увидел Джулию на пороге: казалось, неосязаемая нить между ними утратила прежнюю упругость.

Прогуливаясь по набережной, Хакман вдруг понял, что воспоминание о недавнем сексе столь же тускло и невыразительно, как память о днях до того момента, когда он подал заявку о переводе в Дорчестер.

И это неправильно и нечестно. Он ведь испытал яркие эмоции, пережил красивые моменты…

Возможно, вся причина в нем: вдруг он просто не способен чувствовать?.. Хакман поспешил отогнать эту мысль.

Джулия была осязаемой и очень теплой, он чувствовал, как рядом с его грудью бьется ее сердце. Живое, настоящее.

Добравшись до бухты, они спустились по бетонным ступеням, и Хакман помог Джулии забраться в лодку. Потом поцеловал: недолго, но со страстью.

– Придешь еще?

– Если хочешь.

– Конечно, хочу. Если хочешь сама.

– Я приду… завтра. – Она стояла в качающейся лодке, держась за его руки, а Хакман старался не сверзиться в воду с края нижней ступеньки. – Дэвид… Я очень хочу тебя увидеть.

Они снова принялись целоваться, потом Джулия наконец перешла на корму, завела двигатель и направила лодку к выходу из гавани. Вода была черной и спокойной, вдоль берега в ней отражались цветные фонари. Лодка взрезала гладь, заставляя огни плясать и смешиваться за ее кормой.

Хакман стоял на лестнице до тех пор, пока гул двигателя совсем не утих, и лишь потом вернулся в город.

До чего странно его память впитывает пережитый опыт: уже сейчас образ Джулии, уплывающей от него по черной воде с цветными отблесками, стремительно терял объем и краски. Словно воспоминание было ненастоящим, навязанным извне. Казалось, что по набережной весь вечер он гулял в одиночестве, а Джулию придумал, убедил себя в ее реальности.

Говорить Джулии о своих ощущениях он не стал, хотя весь вечер чувствовал, как едва ли не на глазах меняется действительность.

Взять, к примеру, еду в ресторане: запеченные морепродукты, отличное вино с севера Франции – самый вкусный ужин, который Хакман только пробовал после приезда. Джулия сказала, что никогда прежде в этом ресторане не бывала. В памяти остались мелкие детали: официант, подаривший Джулии розу, четыре музыканта во дворике, которые играли так громко, что метрдотель попросил их удалиться, шумная компания за соседним столиком – шестеро американцев в арабских одеждах, пронзительно орущие какие-то свои гимны. Еда была настоящей, в желудке до сих пор чувствовалась ее тяжесть.

И все же, едва они вышли из бара, Хакмана накрыло ощущение, что все там было фальшивым.

И Джулия – тоже. Когда они занялись любовью, Хакман вдруг понял, что в постель к нему она легла до того естественно, будто ей это не впервой, и что все события, предшествующие этой минуте, – не более чем искусственно внедренные воспоминания.

Вскоре пустым воспоминанием стал и сам секс, а реальностью – расслабленное состояние, которое последовало за ним.

Теперь, по дороге обратно в гостиницу, Хакману казалось, что и лодку, скользящую по черной глади, он просто-напросто придумал. Казалось, что Джулии рядом с ним не было, что она существует лишь в его воображении.

Он дошел до гостиницы и прокрался к себе в комнату, стараясь не столкнуться в коридоре с кем-нибудь из коллег. Впрочем, все они, видимо, давно спали, потому что в здании было совсем тихо.

Хакман принял душ, разделся и откинул смятое одеяло. На простыне напоминанием о недавнем интиме темнели влажные пятна. Он задумчиво на них уставился – они были такими же реальными, как и все воспоминания о сегодняшнем вечере: реальными… но как будто не имевшими смысла.

Когда он лег в постель, влажные пятна липко холодили кожу спины.

Глава тринадцатая

Дональд Мандр разговаривал по телефону с лондонским офисом. Из Уэссекса его вызволили на день раньше Джулии, поэтому все симптомы усталости уже прошли. Он чувствовал себя свежим и отдохнувшим, хотя известие о смерти Тома Бенедикта отрезвило не хуже ведра ледяной воды. В свои пятьдесят четыре года Мандр теперь был самым старым участником эксперимента.

– …Расследование проведем послезавтра, – сказал он Джеральду Боннету, юрисконсульту фонда. – Да, после похорон.

Боннет боялся, как бы смерть Тома не сказалась на репутации проекта. Эксперимент был не таким уж тайным, однако СМИ после первой волны публикаций быстро утратили к нему интерес и переключились на другие, более животрепещущие темы, поэтому так уж сложилось, что за следующие два года руководство проекта привыкло оберегать свои секреты от внимания общественности.

– …Нет-нет, вскрытие делать не обязательно. Формально Том все это время был под наблюдением врачей. Да, конечно, мы усилим меры предосторожности. Будем проводить более тщательное обследование перед каждым подключением к проектору.

Боннет что-то говорил про возможный иск от наследников Бенедикта: мол, его смерть обойдется фонду в целое состояние.

– Он не был женат, – успокоил Мандр. – Хотя я постараюсь выяснить, что известно о его родственниках.

Потом Мандр позвонил в Мэйден-Касл и поговорил с Джоном Элиотом, который этим утром должен был осмотреть участников. Элиот подтвердил, что наблюдение за ними усилят. Опасения вызывал лишь Дэвид Хакман – на данный момент тот был единственным, кого ни разу не возвращали. Теперь это, конечно, лишь вопрос времени, раз уж его наконец обнаружили. Впрочем, за два года в бессознательном состоянии могло проявиться немало побочных эффектов. Оба эвакуатора – Эндрю Холдер и Стив Карлсен – сейчас находились в Уэссексе, пытаясь его вернуть, но долгое пребывание Хакмана в будущем ослабило в нем восприимчивость к гипнозу.

Работа эвакуаторов всегда была сопряжена с элементом случайности – например, самого Мандра они вернули в последний раз довольно-таки забавно. Энди и Стив заявились прямиком в здание комиссии и потребовали выдать им визу во Францию. Клерк, обратив внимание на грубую одежду, обычную для обитателей Мэйден-Касла, тянул время как мог, но парни не сдавались, поэтому клерк проводил их в кабинет к Мандру. Оставшись с ним наедине, они сразу достали зеркала, и Мандр послушно зашагал вслед за ними в крепость.

В общем, действовали они практически наобум. Ни участники эксперимента, ни Стив с Энди не представляли, где окажутся в будущем и почему им необходимо встретиться; эвакуаторам удавалось находить людей, которых надо вернуть, лишь благодаря долгим мнемоническим тренировкам и собственной предприимчивости.

Как и все остальные, Мандр первые часы по возвращении испытывал сильное разочарование. Когда окончательно сознаешь, какие воспоминания реальны, а какие – нет, сориентироваться гораздо проще. Однако в будущем альтер-эго завладевает твоей личностью во всем, начисто стирая память о прошлом. Поэтому-то и с Хакманом возникли такие сложности: в проекции он действовал согласно предпочтениям не себя настоящего, а своего альтер-эго.

К тому времени, когда Мандр собрал разрозненные заметки в полноценный отчет, Элиот успел приехать из крепости. Они встретились в холле у лестницы.

– Вы уже видели Пола Мэйсона? – поинтересовался Элиот, пока они шли по коридору в зал, где обычно проходили собрания.

– Встретился с ним мельком вчера вечером, прямо перед нашим с вами разговором. Пока он для меня темная лошадка.

– У него отличное образование. Даремский университет. Сперва был журналистом, затем перешел в сферу продаж: проводил исследования рынка недвижимости и планировал затраты на строительство. Идеальный кандидат на место Тома.

– Вы правда верите, что он нам подойдет?

Отчего-то Мандр испытывал сомнения, и никакие аргументы про образование и опыт не внушали ему доверия. Вчера вечером у него с Элиотом вышел долгий спор, и Мандр выступал от имени, как ему казалось, всех участников: любой, кто присоединится к эксперименту на столь позднем этапе, неизбежно исказит проекцию, перестроит ее под себя.

– Подойдет он или нет, решать уже не нам. Попечители ничего не желают слушать, требуют, чтобы его включили в программу. Хотя лично я проблемы не вижу. Он весьма приятный молодой человек и очень быстро ухватил самую суть эксперимента.

– Полагаю, Мэйсона тоже пригласили на собрание?

– Разумеется. Думаю, ему пора познакомиться с кем-нибудь из наших. – Они дошли до двери, и Элиот ее распахнул: – После вас.

Чем меньше участников находилось в проекторе, тем слабее становилась проекция, поэтому было решено, что за пределами морга одновременно должно находиться не более пяти участников. После смерти Тома Бенедикта их число сократилось до четырех.

Кроме Дональда Мандра вернули Колина Уилмента – ему подошел срок отпуска. По просьбе родственников отключили Мэри Рикард (впрочем, как рассчитывали, всего на пару дней). И, естественно, Джулию Стреттон – чтобы дать ей новые указания насчет Дэвида Хакмана, а заодно обсудить смерть Тома.

Когда Мандр и Элиот вошли в зал, Колин и Мэри уже ждали внутри, а вот Джулии до сих пор не было.

Мандр сдержанно кивнул им, как всегда испытывая неловкость при встрече с участниками эксперимента вне проекции.

Следом за Мандром по возрасту шла Мэри Рикард – биохимик из Бристольского университета, которая работала над проектом с первых его дней. Весьма проницательная женщина, прекрасно разбирающаяся к тому же в работе проектора, она сразу заслужила к себе уважение, но позднее, когда теория перешла в практику, Мэри выпала не самая значимая роль в Уэссексе, и она понемногу отошла в тень. В Мэйден-Касле Мэри была какой-то ремесленницей, и с Мандром, так уж вышло, они ни разу не пересекались.

Колин Уилмент был экономистом, и на какое-то время он, как и Хакман, тоже терялся. Правда, его альтер-эго нашли гораздо быстрее, в частных доках рядом с Паундбери, где он трудился грузчиком.

Дожидаясь остальных, Мандр и Элиот налили себе кофе из электрической кофеварки, которая стояла в углу.

– Дон, я хотела бы сходить завтра на похороны Тома, – заговорила Мэри Рикард. – Можно ведь?

– Да, конечно. Джулия тоже наверняка пойдет.

– Разве ее вернули? – удивилась Мэри.

– Да, вчера. Должна сегодня быть здесь. Никто не знает, где она?

– Троубридж осматривал ее этим утром, – сказал Элиот. – Так что про собрание она знает… Придет.

Мандр с Элиотом заняли свои места, и в этот момент в комнату вошла Джулия. Мандру сперва показалось, что она до сих пор так и не пришла в себя после проектора: Джулия выглядела бледной, усталой и заметно нервничала. Поздоровавшись с остальными, она подошла к буфету налить себе кофе. Мандр заметил, как сильно у нее дрожат руки: добавляя сахар, она просыпала его мимо чашки.

Наблюдая за ней, Мандр вспомнил, как много раз видел ее в будущем. Его собственное альтер-эго было, мягко говоря, тем еще бабником, поэтому во время вечерних прогулок он частенько прохаживался мимо ее палатки. При первой же встрече с Джулией вне проекции пришлось списать все свои подмигивания и многозначительные ухмылки на работу подсознания – мол, участники эксперимента все равно друг друга узнают, хоть этого и не понимают.

Беда в том, что, к немалому удивлению Мандра, уэссекский блудный нрав теперь проявлялся и в реальности. Однажды его поймали на том, как он пялится Джулии за вырез платья, и на сей раз удобной отговорки уже не нашлось.

Дождавшись, когда Джулия сядет, Джон Элиот заговорил:

– Итак, этим утром нам предстоит немало дел, но сперва надо решить, кто на этой неделе вернется в проекцию. Мэри, ты едешь в Лондон, так?

Та кивнула: ее жилье заняли бездомные, и их предстояло выселять с полицией.

– Да, меня, наверное, пару дней не будет.

– Это плохо, – цокнул языком Элиот. – Энди и Стив в ближайшее время должны вытащить Дэвида Хакмана. А значит, в проекции недосчитаются еще троих. Джулия, надеюсь, ты сможешь в ближайшее время вернуться? И ты, Дон?

Оба выразили согласие. Джулия при этом глядела в окно, на парк возле усадьбы.

– А ты, Колин? Тебе полагается отпуск…

– Я хотел бы, конечно, отдохнуть, – сказал Колин. – Но, если надо, я готов хоть завтра приступить к работе.

– Вам всем, гляжу, не терпится в Уэссекс… Порой мне кажется, там вы счастливее, чем здесь.

Никто не ответил. Мандр, оглядев собравшихся, увидел, что все они явно думают об одном. На общих встречах они никогда это не обсуждали, но во время личных бесед Мандр быстро убедился, что в своих ощущениях не одинок: Уэссекс стал для всех участников отличным убежищем, где нет ни бед, ни опасностей и где любые подсознательные желания немедленно находят воплощение. Тихое уютное место, сулящее мир и покой. Даже климат – и тот лучше не придумать.

Большинство участников жили в крупных городах, как минимум половина – в Лондоне. Жизнь в индустриальном центре особых радостей не приносила. Жилья катастрофически не хватало, бездомные захватывали любую квартиру, пустовавшую больше одного-двух дней, – что, собственно, и случилось с Мэри Рикард. Цены на топливо росли с каждым часом, продуктов становилось все меньше, зато процветал черный рынок. Английские газеты – точнее, то, что от них осталось, – наперебой утверждали, что городской житель дичает на глазах. Вдобавок ко всему росла преступность, а на подступах к городам то и дело случались террористические атаки.

Уэссекс – туристический островок из воображаемого будущего – на этом фоне, разумеется, выглядел сказкой.

Мандр, впрочем, знал, что никто из участников никогда не признает этого вслух: говорить о своих ощущениях – все равно что раскрашивать яркой гуашью полупрозрачную акварель.

Для самого Мандра тяга к Уэссексу была вопросом спорным: он терпеть не мог свою работу в региональной комиссии, до того она была нудной и тягомотной. Так скучно ему было лишь однажды, когда в молодости, лет тридцать пять назад, Мандр по долгу службы все лето проторчал в университете. И даже несмотря на это, вне проекции Мандр всякий раз испытывал беспокойство и хотел поскорей туда вернуться.

– Еще один важный вопрос, – продолжил Элиот. – Он связан с тем, как на проекции отразится неожиданная кончина Тома Бенедикта.

Мандр огляделся: остальным, как и ему, тоже стало неуютно. С одной стороны, да, случилась трагедия, умер человек, однако работу необходимо продолжать любой ценой. Некоторые участники – те, что были в Уэссексе, – до сих пор не знали о случившемся.

– Том всегда держался особняком, – заговорил Колин Уилмент. – Я был вчера в проекции и никаких последствий не заметил.

– Дело не в этом, – покачал головой Элиот. – Вопрос в попечителях. Все вы знаете, что в Лондоне до сих пор идут дискуссии по поводу эксперимента; некоторые считают, будто проект себя изжил и его пора сворачивать. Поэтому когда они услышали про Тома, то первым делом решили, будто это отличный повод нас закрыть.

– Разве Том умер из-за того, что был внутри проектора? – спросила Мэри.

– Вряд ли. Я как главный врач проекта уверен, что его смерть произошла по естественным причинам.

– Вы говорили это попечителям? – уточнила Мэри.

– Разумеется. Как я сказал, это была лишь самая первая реакция. Поразмыслив немного, они решили, что проект стоит продолжить. Правда, исправив некоторые «недочеты», как они заявили.

Элиот покосился на Мандра. Он ступал на зыбкую почву – участники эксперимента очень ревностно относились к своему детищу.

Элиот продолжил:

– До вас наверняка доходили слухи, что попечители порой считают… будто бы для некоторых нахождение в проекции стало, скажем так, главной целью участия в эксперименте.

Взглянув в сторону Мэри Рикард, на ее лице Мандр увидел те же мысли, что обуревали его самого. На подобный упрек участникам возразить было нечего. В первый год их отчеты вполне соответствовали задачам эксперимента: они активно изучали новое общество, делали прогнозы его развития. Однако шло время, участники все глубже погружались в иную реальность, и в отчетах неизбежно стало появляться все больше подробностей их личной жизни в отрыве от настоящего. Иными словами, участники начали воспринимать этот мир как существующий сам по себе, а не воссозданный согласно их представлениям о том, как должно выглядеть будущее.

Разумеется, иначе и быть не могло. Уэссекс строился на основе подсознания, а значит, для участников при подключении к проектору он и впрямь становился реальным.

Вот только попечители, которым нужна была в первую очередь финансовая выгода, нужного результата так не получили.

Задумка была очень смелой и креативной: спроецировать такой вариант развития общества, где будут решены все проблемы современности. Нет голода, потому что в проекции еды хватает на всех. Нет назревающей мировой войны, потому что в будущем политическая ситуация стабильнее некуда. Нет угрозы бунта, потому что в Уэссексе все мирно и спокойно. Ископаемых и ресурсов тоже в достатке, ведь технологии будущего вышли на новый уровень. Тем самым проекция – это конечная модель мироустройства, а участники эксперимента, живя внутри системы, должны рано или поздно понять, как удалось к такому результату прийти, в чем, собственно, и заключалась цель эксперимента.

Однако за два года в исторических процессах так никто толком и не разобрался. Сам Уэссекс начала двадцать второго века был изучен вдоль и поперек, как и то место, которое он занимал в существующей на тот момент картине мира, – а вот каким путем власти будущего сумели достигнуть такого благоденствия, вопрос оставался открытым, и фонду, который финансировал исследования, доставались лишь пустые догадки и предположения.

– Многие, наверное, уже знают, – начал Элиот, – что на место Тома Бенедикта попечители назначили Пола Мэйсона. Я так понял, что в фонде он работает не первый день, прежде он оценивал результаты проекта. Узнав о смерти Тома, попечители решили перевести Мэйсона к нам. Они считают, у него есть все необходимые качества, чтобы направить нашу работу в более продуктивное русло.

– А попечители осознают, какое влияние новый участник может оказать на проекцию? – уточнил Мандр.

– Вы про то, что будущее под его влиянием может измениться? – Элиот, которому выпала нелегкая роль выступать в защиту попечителей, немного нервничал. – Полагаю, осознают. Мэйсон производит впечатление человека крайне умного; он несколько недель изучал не только саму программу, но и все отчеты участников. Я долго с ним беседовал и могу сказать, что он прекрасно ухватил суть наших с вами действий. Полагаю, если какие-то изменения и будут, то незначительные. Не больше, чем из-за смерти Тома.

– Том очень органично вписывался в нашу компанию, – заметила Мэри Рикард.

– Думаете, Мэйсону это не удастся? – спросил Элиот. – Я хочу вас с ним познакомить. Он ждет снаружи. Можете сами составить о нем мнение.

– А если мы решим, что он не подходит? – спросил Мандр.

– Тогда попечители, скорее всего, через некоторое время свернут проект.

– Значит, выбора как такового у нас нет, – подытожила Мэри.

– Надеюсь, вы быстро поймете, что Мэйсон вовсе не так опасен, как вам кажется. Он очень глубоко проникся самой идеей проекции.

Мандр заметил, как покосились на него Мэри Рикард и Колин Уилмент. Им очень хотелось возразить, но они молчали, как и он сам. Идеей проекции нельзя «проникнуться», пока в ней не побываешь. Ее нельзя понять, изучая одни лишь отчеты и доклады. В ней нужно жить, прочувствовать – и только тогда «проникнуться».

Однако проекция была местом очень замкнутым, и любой новичок, каким бы дружелюбным он ни был, неизбежно воспринимался как враг. Пола Мэйсона не полюбят, пока он не исправит под себя весь мир, – а никто из участников этого допускать не хотел.

Мандр сказал:

– Наверное, сперва надо познакомиться с мистером Мэйсоном…

– Тогда пора его пригласить? – Элиот оглядел присутствующих, дожидаясь их согласия. – Хорошо. Схожу позову.

Элиот вышел. Едва за ним хлопнула дверь, как Мандр спросил у остальных:

– Что будем делать?

Колин пожал плечами:

– Выбора нет. Остается лишь его принять.

– Нас шантажируют, – сказала Мэри Рикард. – Если примем его, он изменит проекцию. Если откажемся – проект вовсе закроют.

– Так что думаешь?

– Надо соглашаться.

– Джулия? Что скажешь ты?

Всю дискуссию Джулия, бледная и измученная на вид, молча просидела в кресле. Кофе перед собой она так и не тронула.