Сны натощак - читать онлайн

Сны натощак, или Клятва Горациев

«Больше всего я ненавижу Солнце,

громкие человеческие голоса и стук».

М.Булгаков

Пролог. Наваждение

Возникший откуда-то сверху пучок яркого света ослепил его. Инстинктивно прикрыв веки, чтобы не было больно глазам, Марат, как сквозь туман, с трудом различил что-то большое и темное, надвигающееся прямо на него. В пароксизме страха он успел заметить, что у этого "большого и темного" два огромных бело-золотых глаза – яркие, горящие, словно галогеновые фары автомобиля.

Наваждение какое-то, – подумал было Марат. И тут же почувствовал, как руки и ноги его сковывает ледяной ужас. Нет… Не ужас, а почти инфернальное чувство, целиком захватившее душу и не дающее опомниться ни на секунду, сообразить, что происходит.

Почти теряя от страха сознание, Марат вдруг понял, что двинуться с места он не может, поскольку почти по подбородок закопан в землю. На поверхности осталась лишь голова, беспомощно подрагивающая от нервного шока. Вокруг – темнота. А откуда-то издали, будто сквозь густой туман, нарастает сатанинский, раскатистый хохот.

– Помогите! – попытался было крикнуть Марат, но его легкие, парализованные страхом, отказались повиноваться хозяину, и вместо крика на выходе из горла застрял лишь какой-то противный клекот.

Зловещий свет тем временем приближался. Он становился все явственнее и от того казался еще ужаснее. Чудовище, сверкая огромными галогеновыми очами, медленно, но неотвратимо надвигалось. Вот оно уже почти в нескольких метрах от головы Марата.

– Мама-а-а-а! – наконец издал душераздирающий, отчаянный вопль Марат, и… неожиданно для себя проснулся.

***

Ворочаясь во влажных от пота шелковых простынях и тихонько постанывая от режущей боли в пояснице, Марат Аркадьевич Заволжский, известный писатель-романист, сел на постели и, утирая рукавом шелковой полосатой пижамы невольные слезы, жалостливо всхлипнул.

Сердце бешено колотилось в груди, словно хотело выпрыгнуть оттуда и поскакать по дубовому паркету, которым был выложен пол в спальне.

Несколько минут Марат Аркадьевич проделывал некоторые специальные дыхательные упражнения; это немного успокоило его.

Пронзительно-яркие лучи предзакатного солнца (видимо, и послужившие причиной ужасного сна), струились сквозь тончайшее кружево тюлевых занавесок и постепенно рассеивали морок приснившегося ему только что кошмара.

Марат Аркадьевич попытался отвлечься от грустных мыслей, которые помимо его воли продолжали сумбурно врываться в подсознание. Чтобы как-то развеяться, он стал вспоминать недавнюю встречу с внуком, о существовании которого еще вчера даже и предположить не мог.

Надо же! Как может интересно повернуть судьба! Кто бы мог подумать! Такая неожиданная радость! У него, оказывается, есть взрослый внук! Да к тому же внук оказался таким милым молодым человеком, немного стеснительным, хорошо воспитанным. Показал все документы, справки, хотя Марат, едва увидев его, сразу же узнал себя в молодости и уже не нуждался ни в каких официальных бумагах.

Да-а… Теперь слово «семья» начинает приобретать какой-то новый смысл для Марата. Более радостный.

Писатель со счастливой улыбкой свесил ноги с постели, пытаясь попасть ими в шлепанцы, как вдруг на лицо его набежало облачко. Он задумался. Надо будет обязательно еще раз переписать завещание. Обязательно. А Аллочке он все объяснит. Она такая умница. Она поймет. Она так будет рада за него, Марата! Ведь семья – это главное, что может и должно быть у человека единственным, неповторимым и монолитным, не подверженным разного рода ржавчинкам и разрушениям. Кому, как не Аллочке, это знать.

Семья…Заволжский вновь загрустил и, все еще тяжело и неровно дыша, опустошенным взором стал разглядывать стену напротив кровати.

Там, в самом центре, в красивой золоченой раме висела мастерски сделанная копия картины Жака-Луи Давида, известнейшего французского портретиста XVIII века, «Клятва Горациев». Картина, изображавшая клятву верности долгу сыновей перед отцом, была знакома Марату с раннего детства.

Отец, тогда еще молодой, но уже очень известный и талантливый советский писатель Аркадий Заволжский, часто рассказывал сыновьям – Марату и Иллариону, старшему сыну от первого брака, легенду о трагедии семейства Горациев. Отец защищает одного из сыновей перед разъяренной толпой. Сын, вернувшись с войны, убивает родную сестру всего лишь за то, что бедная девушка плачет по погибшему жениху, воевавшему на стороне врагов Рима. Скрещенные мечи, руки, взлетевшие вверх для клятвы, вливают в картину мощнейшую энергетику. И воины кажутся почти живыми.

А сейчас Марату, взвинченному до предела, даже почудилось, что он слышит некоторые слова клятвы сквозь отдаленный гул толпы. Нет, это всего лишь гул в ушах.

Проклятье… – Писатель нервно вскинул глаза кверху и тяжело вздохнул. – Наверняка давление опять подскочило. Разнервничался слишком, старый дурак…Ну и как прикажете в таком состоянии работать? А ведь он подписал с издательством «Прима-т» договор, нарушение сроков которого грозит ему огромными штрафами. И если он, писатель Заволжский, не сдаст рукопись вовремя, то его гонорар снизится практически до нуля, и тогда вся работа – что называется, «коту под хвост».

А Марат Аркадьевич не любил работать «за так». Вот уже много лет во всем он старался придерживаться строгого распорядка и никогда, не при каких обстоятельствах не нарушал еще условий договоров с издателями.

Заволжский стремительно поднялся с постели, но тут же пошатнулся от резкой боли в затылке. Чтобы не упасть, он схватился рукой за лакированную спинку кровати в виде загнутого листа пергамента.

Холодный пот противной липкой струйкой пробежал по спине. В глазах запрыгали мушки, и все предметы завертелись по комнате в каком-то бешеном вальсе.

Присев на краешек кровати, чтобы удержать равновесие, Марат Аркадьевич потянулся рукой к мобильному телефону. Нажимая кнопки дрожащими пальцами, он, словно в бреду, шептал про себя странные слова:

– Папочка, милый, любимый! Прости меня! Я негодяй и трус. Но я твой сын. Илларион… Мой бедный брат… Я так виноват перед тобой… Но я хочу жить…

Марина? – шепот его вдруг перешел в обычный баритон, звучавший как бы даже немного свысока. – Мариночка! Это Марат Аркадьевич. Зайдите срочно ко мне. Я что-то неважно себя чувствую. Да-да. Пожалуйста, поскорее.

Небрежно бросив трубку телефона на лакированную прикроватную тумбочку, Марат Аркадьевич снова прилег на кровать.

Через пару минут он услышал, как открывается входная дверь, и каблучки стучат в направлении его спальни. Вбежавшая огненно-рыжая девушка испуганно взглянула на него и застрекотала:

– Сейчас, сейчас, Марат Аркадьевич, вы только, пожалуйста, не волнуйтесь. Сейчас я вам фенозепамчику дам, чайку согрею, посидим с вами, поболтаем. Вы поспите немного, и вам сразу же станет лучше.

Она что-то еще лопотала без умолку, одновременно укрывая Марата Аркадьевича пушистым пледом, подавая ему успокоительную таблетку и стакан с водой, чтобы запить лекарство. Потом сносилась на кухню и сделала ему вкусный ароматный чай с медом и лимоном.

Зазвонил мобильный телефон. Увидев в «определителе номера» знакомые цифры, Марат Аркадьевич счастливо улыбнулся – таблетка уже начинала понемногу действовать, и он чуточку растягивал слова:

– А-а, здравствуй, моя дорогая! Как ты, душечка? Я уже лучше… Да ничего, ничего, со мной сейчас Мариночка, а она меня всегда вылечит… Нет, нет, приезжать сегодня не нужно. Не волнуйся. Хотя, – на секунду он задумался, – нам есть о чем поговорить… Тут такое произошло. Извини, совсем замотался и забыл тебе сказать. Мне нужно будет еще разок переписать завещание. Нет, нет. Не волнуйся. Только самую малость! Наталья тут не при чем! Только немного подправить. У меня такая радость! – Он покосился на Марину, которая внимательно следила за ним, и уже более спокойным голосом продолжил, – давай, золотце, я при встрече тебе все расскажу. А сейчас, – он широко и счастливо зевнул, – я уже засыпаю. Таблетка, знаешь, сильная, оказалась. Извини, золотце. Пока.

Едва закрыв глаза, он тут же провалился в какой-то странный полусон, полуявь.

Вот перед ним стоит отец и сурово глядит на него. Отец одет в золотистую тунику, на голове его красивый серебряный шлем со страусиными перьями. В руках блестящий меч. Отец что-то говорит ему, но из-за странного, нарастающего откуда-то слева шума, Марат не слышит его слов.

Рядом с отцом стоит старший брат Марата, Илларион в белой тунике. Глаза Иллариона закрыты, а вместо меча у него в руке горит свеча. Пламя свечи постепенно разрастается до гигантских размеров и превращается в два огненных шара, что так неистово слепили Марата в его недавнем кошмаре.

Что-то темное и страшное снова медленно наползает на Марата, и он захлебывается в беззвучном, отчаянном крике. Кошмар, мучавший его столько лет, повторяется опять. Снова Марат не может двигаться, потому что по самый подбородок закопан в землю.

Но теперь картина меняется. В слепящем свете огненного чудовища Марат различает стройную фигуру в блестящей тунике. Судя по красивым обнаженным ногам, это женщина. Но не просто женщина. В руках у нее огромный стальной меч. От странной воительницы веет опасностью и какой-то фатальностью.

Женщина меж тем приближается к нему, грозно помахивая мечом. Марат цепенеет от ужаса, но на этот раз голос не изменяет ему. И он слышит свой хриплый крик:

– Помогите! Не убивайте!

Зловещая фигура с мечом в руках уже совсем рядом. Глаза женщины горят неистовым гневом.

Марат снова кричит:

– Кто вы? Что вам от меня надо?!

Женщина в тунике уже почти вплотную подошла к Марату. Теперь ему отчетливо видны ее роскошные белокурые волосы, рассыпавшиеся по плечам и по какой-то необъяснимой причине кажущиеся знакомыми. Глаза женщины источают ненависть.

Внезапно до Марата доходит, что эта страшная и красивая женщина его не пощадит. Он кричит, плачет, молит о пощаде, хотя и понимает, что все усилия тщетны. Что-то подсказывает ему, что он должен умереть и что это уже не сон, не кошмарное видение, а ужасная реальность.

Осознав, что смерть неизбежна, Марат вдруг неожиданно перестает бояться и дрожать. И четким, окрепшим голосом спрашивает свою Немезиду:

– За что?! Скажи только, за что?

– Ты знаешь, за что. Ты негодяй и должен умереть, – совсем рядом звучит странно знакомый голос. Марат удивленно приоткрывает глаза и из груди его вырывается нечеловеческий вопль, переходящий в звериный вой. Он узнает эту огненную голову, что склоняется над ним и тихо шепчет:

– Я мщу за Блестящую… и за остальных…

Потом женщина отступает на шаг, поднимает обе руки над Маратом и резко опускает их. Слышится жуткий хруст, и кровавый фонтан заливает белоснежные шелковые простыни, несколько капель брызгают прямо в центр картины "Клятва Горациев".

Часть первая. Неоконченная рукопись

– А я говорю вам, чтобы вы приехали немедленно. Улица Коваленко, восемнадцать, квартира пять. Если вы не приедете, можете считать нашу дружбу условной. И от меня лично вы больше никаких поблажек и помощи не добьетесь. Все. Жду.

В голосе старшего следователя прокуратуры Олега Сергеевича Соловьева и одновременно старинного друга семьи слышалось столько стали и экспрессии, что Яна Быстрова, положив телефонную трубку на рычаг, прошептала «Пипец!» и заметалась по квартире в поисках теплой одежды.

Ночью выпал первый снег, и летняя одежда уже не могла спасти от простуды. Проверять, в каком состоянии сейчас находится ее осенне-зимний гардероб, времени уже не было. Даже та короткая дистанция, пролегающая от двери подъезда до машины, могла стать причиной очередного респираторного заболевания, которые буквально преследовали Яну с детства.

Поэтому она, нащупав в огромном встроенном шкафу с зеркальными раздвижными дверцами самый большой ангоровый свитер, надела его и, почувствовав, как теплота разливается по телу, с удовлетворением вздохнула. Порывшись еще минут пятнадцать, она вытащила темно-зеленые джинсы с байковой подкладкой и тут только вспомнила про мирно сопящую в соседней комнате Маргошу.

Маргарита Пучкова, давняя подруга Яны, а также совладелица частного детективного агентства «Два попугая»*, приехала в гости к Быстровым накануне вечером. По обыкновению, первые часа полтора мрачная, словно осенняя туча, Пучкова монотонно жаловалась на одиночество и безрадостность существования, не забывая при этом закидывать в себя берлинские пирожные, которые специально к ее приезду купила Яна.

Насытившись и наворчавшись всласть, Маргоша просмотрела в полудреме какой-то нелепый боевик по телевизору и преспокойно уснула, по обыкновению забыв вымыть за собой посуду. И вот уже битых двенадцать часов выводила рулады с небольшого полукруглого диванчика, стоящего в гостиной Быстровых.

– Маргоша! Немедленно вставай! Слышишь? – крикнула Яна, торопясь на кухню. Щелкнув кнопкой электрического чайника, она решила повторить фразу и уже набрала полные легкие воздуха, чтобы голос ее прозвучал как можно громче и внушительнее, но, увидев в проеме двери огромную желтую пижаму в цветочек, поперхнулась воздухом и закашлялась. Взгляд лучшей подруги укоризненно буравил Быстрову.

– Ты считаешь, что человеку обязательно нужно вставать под громогласные вопли? – процедила Маргоша, входя на кухню и грузно шлепаясь на стул. – По-твоему, моя нервная система способна выдержать такие перегрузки?

– Извини, пожалуйста, Маргоша, – принялась оправдываться Яна. – Я не собиралась покушаться на твою нервную систему. Просто только что позвонил Олег Соловьев и поставил ультиматум – либо мы немедленно приезжаем, либо он нас больше не знает. Вот я и растерялась.

– Звонил Соловьев? А что у него там случилось опять? – тут же сменила гнев на милость Пучкова. Еще в бытность свою простым следователем, Олег Соловьев, сам того не подозревая, представлял для Маргариты Пучковой предмет девичьих грез. Он был холостяком, поэтому Маргоша с неослабевающим интересом следила за его судьбой. Когда же ему «дали» старшего следователя, Маргошин матримониальный интерес буквально перерос в манию.

– Да убийство у него очередное. Только вот не пойму, зачем мы там ему ____________________________________________

* Яна Быстрова и Маргарита Пучкова – частные сыщицы (См. «Долг шантажом красен», «Чешский дневник» и др.

понадобились. Говорит, что если немедленно не примчимся «на труп», то дружба врозь и все такое. Так что собирайся быстро, я сейчас кофейку заварю, а ты пока одевайся, да потеплее. На улице, кажется, минус.

***

Входя по широким каменным ступеням в огромный, «сталинский» подъезд, обе сыщицы с трудом сдерживали нетерпение, охватившее их сразу же при въезде во внутренний двор дома номер восемнадцать по улице Коваленко. Охотничий азарт подруг подогревал мерное гудение столпившихся вокруг дома возбужденных жильцов дома и просто прохожих.

Два сотрудника полиции проверяли документы у каждого входящего в подъезд, при этом старательно сдерживая наплыв любопытных. Прямо на тротуаре стояло несколько служебных машин, среди которых возвышался огромный желтый «Реанимобиль». Были здесь и обычная «Скорая» (жильцы шептались, что кому-то из соседей стало плохо) и зловещий серый «уазик», в народе прозванный «труповозкой».

Узнав в одной из оперативных машин черную «Волгу» Соловьева, Яна предъявила удостоверение частного сыщика молодому лейтенанту и, процедив «Нас вызвал старший следователь Соловьев», беспрепятственно проникла в подъезд, сопровождаемая завистливыми взглядами толпы и Маргошей, которая, вцепившись в ее локоть, пробиралась за ней.

Квартира под номером «пять» располагалась на втором этаже. Красивая металлическая дверь, обитая светло-бежевой кожей, была полуоткрыта. Из глубины квартиры слышались возбужденные мужские голоса, среди которых Яна без особого труда узнала сварливые интонации Соловьева, а также приглушенный басок его верного помощника, Сергея Репнина, теперь уже майора.

Войдя в широченный коридор, увешанный семейными портретами а`ля художник Шилов, Яна на минуту растерялась, соображая, куда идти: так много было различных дверей. Стоявшая неподалеку группка врачей в белых халатах тихонько переговаривалась между собой и попутно пялилась на раритеты, располагающиеся здесь повсюду.

Расставленные вдоль стен на полу гигантские китайские вазы ручной работы, расписной потолок, арки, украшенные искусной мозаикой, будоражили воображение. Бросив случайный взгляд в одну из полуприкрытой дверью комнату, Яна поразилась блеску развешенного на огромной шкуре леопарда старинного оружия – кинжалы, сабли.

– Простите, – решилась наконец Яна побеспокоить молодых эскулапов, – а где тут тело-то?

– А вам какое тело нужно? – не без удовольствия съязвил совсем еще молоденький врач с прыщавым лицом. Поправляя на огненно-рыжей шевелюре белую шапочку, он кокетливо пошевелил рыжими бровями, – помоложе или постарше?

– То есть как это, какое? – растерялась было Яна, но тут же пришла в себя и решила дать отпор нахалу, – разумеется, труп. Где он?

–А-а, труп, – разочарованно процедил рыжий шутник, – ну и ну, тогда вам вон туда, – и он показал рукой в одну из комнат по правую сторону коридора.

Молча продефилировав мимо разглядывающих их в упор врачей, Яна и Маргоша остановились на пороге довольно большой комнаты. В спину кольнуло небрежно брошенное: «Журналюги, наверное. Уже пронюхали, сволочи. Ну, теперь начнется».

Все еще недоумевая, что именно должно начаться с приходом «журналюг», Яна первая переступила порог комнаты и увидела… голову! Нет, не чью-то голову, повернувшуюся им навстречу, а именно голову, которая почему-то была сама по себе… Правда, она лежала на столе, в запекшейся кровавой лужице, но жизнь в ней явно отсутствовала.

Яна испугалась. Очень. Потому что глаза у головы были очень страшные – навыкате, рот искривлен, волосы спутаны, а цвет кожи неестественно желт, несмотря на обилие оттенков всех цветов на щеках и под глазами.

Вообще создавалось впечатление, что это кто-то пошутил и выставил на всеобщее обозрение экспонат рижского исторического музея, демонстрирующего средневековые казни. Яна была в этом музее еще маленькой, но из памяти ее никак не хотели стираться ужасные сцены повешения, колесования и прочего средневекового мракобесия. Вот и сейчас она очень надеялась на то, что голова на столе – это просто муляж. Конечно, успокаивала себя Быстрова, сейчас все разъяснится: хозяин квартиры, вероятно, делал фрагменты для какого-нибудь музея или театра; по каким-то, пока необъяснимым причинам, его убили, и он не доделал голову на заказ. Яна еще успела подумать: из чего этот дядька, интересно, головы делает: вся комната пропиталась какими-то жуткими запахами.

С трудом оторвав завороженный взгляд от страшной головы, Яна посмотрела на другую сторону огромной комнаты и увидела большую белую кровать; вокруг нее столпилось несколько человек, среди которых возвышался старший следователь прокуратуры Соловьев. Он первый обернулся, заметив вошедших и, грустно улыбнувшись, подал Яне знак подойти ближе.

Быстрова постаралась выполнить его просьбу как можно тише: сердце слишком гулко стучало у нее в груди, и она ступала буквально на цыпочках, чтобы не привлекать всеобщего внимания своим появлением. Но это ей, увы, не удалось. Потому что, подойдя вплотную к кровати, Быстрова тут же схватилась за рукав Соловьева одной рукой, а другой зажала себе рот. На кровати лежало чье-то тело, но… без головы.

Разом прокрутив в мыслях фрагменты увиденного за последние две минуты, Яна резко повернулась на сто восемьдесят градусов и с мычанием ринулась по коридору. Добежав до все еще стоящих в коридоре врачей, она вопросительно замычала, не отрывая руки ото рта. Один из докторов все понял и рассеянно махнул рукой, показывая местонахождение санузла.

Холодная вода, которой Яна в течение пяти минут поливала лицо, наконец-то помогла обрести ясность мыслей. Быстрова, конечно, за время своей частносыщицкой деятельности видела уже много убитых, но чтобы вот такое… Даже не поддается осмыслению – отсечь человеку голову! Нет, на такую дикость нормальный человек явно не способен.

Выключив воду, Быстрова развернулась, и, не вытирая лица, с которого холодными капельками стекала влага, сцепив зубы, вернулась в страшную спальню. По счастью, головы на столе уже не было. Вероятно, ее уже «упаковали» на экспертизу. Тело на кровати тоже отсутствовало. Быстрова сосчитала до десяти и почувствовала себя вполне сносно.

Соловьев, о чем-то беседовавший с Репниным, увидев бледную, словно мел, Яну, молча показал на стул у окна, помог ей сесть и негромко добавил:

– А твоя Пучкова оказалась не такой слабонервной. Даже не пискнула – с интересом изучила все фрагменты тела, что оставил нам преступник.

– Олег, давай не будем вдаваться в подробности, – слабым голосом попросила Яна. – Ты лучше расскажи, кого здесь убили, и что ты обо всем этом думаешь.

– Ну, значит, так, – перекатился следователь с носков на пятки и обратно, – убит известный писатель Марат Аркадьевич Заволжский. Слыхала, наверное, о таком?

– Это тот, который написал «Смелее, в бой, мой генерал»? – робко предположила Яна. – Она не очень хорошо была знакома с творчеством современных литераторов, но радио в машине все же иногда слушала. Во всяком случае, фамилия Заволжский частенько упоминалась в различных эфирах.

– Вот-вот, «смелее в бой», – подтвердил Соловьев. – Убит он был, вероятно, еще вчера, во второй половине дня. Во всяком случае, предварительный осмотр тела показал именно это. В дальнейшем медэксперты определят точное время смерти, – он обернулся на кровать. – Орудие убийства – предположительно что-то вроде меча, взятого, видимо, из коллекции хозяина. – Яна тут же вспомнила, как она проходила мимо полузакрытой комнаты, в которой висела шкура леопарда.

– Кто же его обнаружил? – все еще поеживаясь, спросила Быстрова. – Кому так повезло? – Ей было не по себе: она стеснялась своей слабохарактерности и хотела побыстрее начать помогать следствию. А увидев Маргошу, которая деловито, словно раскормленный голубь на базаре, расхаживала вокруг страшной кровати, она совершенно пришла в себя и даже встала со стула.

Соловьев тем временем отвернулся и о чем-то вполголоса спросил криминалиста.

– Так я и думал, – разочарованно протянул он, снова оборачиваясь к Быстровой, – никаких отпечатков.

– Ну, так кто первым увидел тело? – спросила Яна уже более твердым голосом Соловьева.

– Да соседка. Она и полицию вызвала. Кстати, очень интересная молодая дамочка, – хмыкнул отчего-то Олег. – Если хочешь, пойдем на кухню. Серега Репнин как раз начал допрашивать ее, так сказать, на скорую руку.

Они вместе прошли в кухню, которая, скорее, напоминала небольшую деревенскую избу: примерно сорок метров, обитые деревянными лакированными дощечками со всех сторон, впечатляли. Развешанные на стенах предметы домашней утвари «под старину», в «духе народных традиций» придавали «избе» вид музейной экспозиции. В глубине стояла встроенная кухонная мебель, тоже «с русским духом». А посреди «избы», словно гигантский гриб-боровик, высился дубовый стол на одной толстой ноге. Вокруг стола были расставлены ручной работы резные стулья с высокими спинками.

На одном из таких стульев и сидела красивая молодая девушка с огненно-рыжей копной волос («везет же мне сегодня на рыжих», – подумала Быстрова, вспомнив молодого хамоватого врачишку). Тонкой изящной ручкой рыжая девица трепетно сжимала белый батистовый платочек, которым изредка, с большой аккуратностью промакивала вокруг глаз. Вся ее заплаканная острая мордочка напоминала лисичку, во всяком случае Яна определенно сравнила ее с маленькой лесной хищницей. Рядом с рыжей сидел хмурый Сергей Репнин («ежик», как давно окрестили его Яна и Маргоша за непослушно торчащие во все стороны короткие волосы) и, включив диктофон, вполголоса задавал обычные в данной ситуации вопросы.

– Значит, вы говорите, Марина Витальевна, – прибавил «ежик» децибел своему голосу, увидев входящих в кухню Соловьева и сыщиц, – что Марат Аркадьевич вчера сам вам позвонил и попросил зайти?

– Да, – слабым, слегка подрагивающим голоском стала отвечать «лисичка», теребя воланчик пестрого шелкового халатика, – он позвонил мне и сказал, что неважно себя чувствует, что просит меня поскорее зайти.

– А почему именно вам он позвонил? – наседал «ежик», – вы были, простите, в каких-то особых с ним отношениях?

– Ну, как вам не стыдно! О чем вы таком говорите, – с укоризной взглянула рыжая на «ежа» и тут же снова опустила глаза. – Марат Аркадьевич, как бы это сказать, ну в общем, он платил мне за то, что я иногда прихожу к нему, убираю квартиру, когда домработница вместе с его семьей уезжает на дачу, покупаю продукты, даю лекарства… Знаете, – внезапно, словно вспомнив что-то хорошее, оживилась она, – Марат Аркадьевич ведь гений, он такой известный писатель, ему, естественно, не гоже заниматься хозяйством. Да и не умеет он этого делать. – Рыжая закашлялась, – не умел, простите, – она театрально промокнула платочком около глаз и снова затараторила, – вообще я ведь рядом живу, в этом же подъезде, только на шестом этаже. Родителей у меня нет. С детства. Ну, да это к делу не относится. Сначала с тетей Полей жила, а потом и тетя умерла. Но Марат Аркадьевич, он очень хороший, он не дал меня в детский дом сплавить. Стал моим опекуном, нянечку оплачивал, помогал с учебой в школе, в общем меня с детства опекал… Жалел, что ли… То подарок какой подарит на день рождения, то на Новый год сладостями завалит… И жена его, Наталья Николавна, всегда со мной очень приветлива. Она, когда я выросла, даже поручала мне заботиться о Марате Аркадьевиче, пока ее самой дома нет: доверяла. Потому что уже много-много лет мы все вместе тут, соседи.

Исчерпав, видимо, весь свой запас красноречия, рыжая замолчала и, деловито поправив на груди халатик, выжидающе уставилась на Репнина.

– В котором часу он позвонил вам вчера? – спросил Олег Соловьев, присаживаясь на один из резных стульев.

– Было что-то около пяти вечера, – задумалась на секунду Марина, – да, да, точно, я еще подумала, когда он позвонил, что на закате многим людям нехорошо делается – вегетососудистая система шалит, перестраивается к ночи.

– Вы медик? – удивленно вскинул брови Соловьев.

– Нет, а почему вы спрашиваете? – в свою очередь удивилась Марина.

– Ну вы про вегетососудистую систему так интересно рассказываете.

– Ах, это, – улыбнулась Марина, – так это я от тети Поли знаю. У нее все время гипертонические крисы были. Она и умерла-то после одного из таких вот крисов – сердце не выдержало. Поэтому я все про давление знаю, – вздохнула Марина.

– И что, пришли вы к Заволжскому около пяти вечера, что было потом?

– Ну, я дала ему лекарство, фенозепам. Он почему-то один боялся его принимать. Хотя таблетки эти очень успокаивают и расслабляют. А Марат Аркадьевич, как все гении, очень нервный был… Боялся иногда, особенно, когда плохо себя чувствовал, один оставаться. Вот я и приходила к нему, когда звал. Поговорим, поговорим, чайку попьем. Глядишь, он и улыбаться начнет. А то сначала его всего трясет, глаза безумные. Боялся он чего-то очень, – внезапно вскинула глаза рыжая на Репнина, – не говорил, правда, но я чувствовала. Он что-то скрывал ото всех. Боялся, а кого и чего, не знаю. Может, правда, это у него мания какая-то с годами приключилась. Кто их разберет, писателей этих. Мне, когда я спрашивала, всегда отвечал в полушутливом тоне: мол, не дай бог, Маришечка, узнаешь, сама с ума сойдешь.

– Так прямо и говорил? – спросила Яна. Она уже давно с любопытством разглядывала прозрачную бледную кожу с голубыми прожилками: свойство рыжих. Фарфоровая белизна личика девушки казалась какой-то ненастоящей, игрушечной. И Быстровой на ум почему-то пришла сказка об оловянном солдатике, влюбленном в фарфоровую статуэтку. – Как вы думаете, Марина Витальевна, Марат Аркадьевич не хотел вас расстраивать или просто отшучивался?

– Да не знаю я, – отрешенно пробормотала рыжая, – мне как-то все равно было… Это ведь только сейчас я вспомнила, когда такое несчастье случилось.

– Марина Витальевна, – снова подал голос Репнин, – а когда вы уходили, ничего необычного не заметили? Ну, может, при вас кто-то звонил Марату Аркадьевичу. Или заходил кто-то.

– Да нет, вроде, вообще-то я ушла, когда он заснул, я всегда так делала, – недоуменно посмотрела на «ежика» Марина. – Он сначала всегда очень суетился, волновался, что-то пытался мне рассказать, а потом, как фенозепам начинал действовать, то речь его становилась, ну, как вам сказать, такая смешная, он слова ронял из фразы, путал имена и получалось очень смешно. А потом вообще засыпал. И я всегда уходила спокойно домой, закрывала дверь снаружи на ключ, чтобы он был спокоен.

– У вас есть ключ от этой квартиры? – снова стал проявлять интерес к рыжей Соловьев.

– Ну а как же! – с вызовом подтвердила «лисичка». – Я же с самого начала сказала, что у меня всегда хранился второй ключ – мало ли что. И Наталья Николавна мне говорила, что так спокойнее: мало ли что – вдруг приступ какой с Маратом Арадьевичем приключится, и он до двери дойти не сможет. А тут я прибегу, лекарства накапаю. И ему так спокойнее было.

– Где сейчас этот ключ? – спросил Соловьев.

– Да вот же он, – рыжая сунула руку в карман халатика и выложила на стол большой винтовой ключ. – А как бы я иначе поняла, что случилась беда?! Ведь я сегодня с утра решила позвонить Марату Аркадьевичу: узнать, как самочувствие, не нужно ли чего в магазине купить. Я всегда так делала после его приступов. Ну вот, – рыжая положила ногу на ногу и с силой запахнула халатик, – позвонила я, позвонила, а трубку никто не берет. Я еще через полчаса – может, подумала, он в ванной. А когда и через час он опять трубку не взял, я уже заволновалась. Сначала, конечно, сбегала позвонить в дверь – ничего, тишина. Потом набрала Наталью Николавну на даче, она сказала, что тоже с утра не может дозвониться. Ну мы подумали-подумали, и она попросила меня открыть квартиру и проверить, дома ли его портфель – может, в издательство поехал, а мобильный забыл. А тут вон какой кошмар, – Марина вновь запахнула халатик с такой силой, что чуть не задушила сама себя.

– Скажите, Марина Витальевна, – Репнин достал из нагрудного кармана целлофановый пакетик, в котором что-то темнело, и поднес поближе к рыжей, – вам эта штуковина ни о чем не говорит?

– Что это? – с опаской глянув на содержимое пакетика, произнесла молодая женщина.

– Это было найдено на груди Марата Аркадьевича. Скорее всего, какой-то талисман или предмет ритуальной атрибутики… Мы пока не знаем, эксперты будут разбираться. Скажите, этот предмет вы видали раньше в квартире Заволжских? – Репнин сосредоточенно вглядывался в лицо рыжей.

– Не-ет, никогда не видела, – пролепетала та. – Вы извините, мне что-то нехорошо, может, я домой пойду? А то голова кружится и знобит.

– Да, да, конечно, – забеспокоился Репнин, – вот здесь распишитесь, пожалуйста, – он придвинул к ней листок бумаги. – Если что, мы вас вызовем, Марина Витальевна, мало ли какие вопросы могут возникнуть. – Он натужно улыбнулся. – Все-таки вы обнаружили тело, да и покойного знали хорошо. Так что у меня к вам большая просьба – пока не уезжайте из города.

***

– Жене уже сообщили? – поинтересовался Соловьев у Репнина, когда «лисичка» покинула кухню-«избу».

– Да, Олег Сергеич, она уже едет сюда, – ответил «ежик».

– Как она?

– В шоке. Я, правда, не стал говорить, в каком виде мы нашли тело ее мужа.

– Вполне резонно. Думаю, что такие подробности сообщают не по телефону, – согласился с ним Соловьев.

– Олег, а эту…, – Яна запнулась, потом справилась с волнительным воспоминанием, – голову, ну, как ее оттяпали? Сразу?

– Ты знаешь, – задумчиво произнес Соловьев, – эксперты считают, что, судя по срезу на шее Заволжского, голова была отсечена одним ударом. Может, я и ошибаюсь, но скорее всего убийца очень силен и, вероятно, имеет кое-какие навыки в области восточных единоборств. Это там практикуют борьбу на мечах.

– То есть, шею не пилили, – решила уточнить Маргоша.

Быстрова метнула на подругу взгляд «38 калибра», но было поздно. Пучкова решила занять некоторую пустоту в разговоре и продолжила, как ни в чем не бывало:

– То-то я смотрю, брызги по всей кровати. Даже на стенах, потолке и полу.

– Марго, нельзя ли без этих подробностей? – Яна зло посмотрела на подругу.

– А что, собственно, я такого говорю не такого? – тут же ощетинилась Маргоша. – Можно подумать, здесь слет общества по вышиванию крестиком, а не расследование убийства.

– Ты, Маргарита, молодец, – решил разбавить накалявшуюся обстановку Соловьев, – все верно определила. Вот помогла бы ты нам еще с соседями контакты наладить. Совсем бы хорошо было! Понимаешь, – он доверительно посмотрел ей в глаза, и Пучкова сразу же начала таять, – я давно заметил, что с женщинами соседки откровеннее себя ведут, чем с полицейскими. То ли формы пугаются, то ли ответственности. А с женщинами убалтываются буквально до потери пульса. Может обойдешь несколько квартир, вдруг зацепочку какую найдешь? Доверяю тебе, как самому себе, – наддал следователь и добился желаемого результата. Маргоша деловито поднялась со стула, одернула свитерок, который был ей мал чуть не на два размера (поскольку был из Яниных закромов) и молча удалилась.

– Спасибо, Олег, – улыбнулась Яна. – Нейтрализовал Маргошу. Она сегодня какая-то взвинченная с утра. То ли не выспалась, то ли наоборот, переспала.

– Ничего, ничего, – рассмеялся Соловьев. – Думаю, сейчас она соседок дожмет. Энергии у нее хоть отбавляй! Чего надо и не надо вызнает. Всю, так сказать, подноготную Заволжских.

– Олег Сергеич, – подал голос Сергей Репнин, который выходил вместе с Маргошей из кухни и вернулся немного озадаченный, – там жена Заволжского приехала. То есть уже вдова… На ракете что ли прилетела. Уж очень быстро. Она же на даче была.

– Ну, не у всех же дачи за сто километров от Москвы, – хмыкнул Соловьев, весело посмотрев на Яну, – давай ее сюда. Она одна? Или с детьми?

– Одна, одна. Дочь уже взрослая, но она на юге с мужем.

– Ну, давай, зови.

Но сразу разговора со вдовой не получилось. Когда в кухню вошла статная, красивая, но невероятно напуганная и нервная женщина и узнала, что мужа ее действительно убили (оказывается, она все еще не верила в случившееся, пока возвращалась с дачи), то бессильно рухнула на стул и прорыдала не менее пятнадцати минут. Яна отпаивала ее сначала валерьянкой, потом валокордином, чаем и даже холодной водой.

Соловьев, потерявший терпение, вышел в другую комнату, чтобы переговорить с оперативниками и сделать кое-какие распоряжения.

Оставшаяся один на один с плачущей женщиной Яна, как могла, старалась успокоить несчастную. Наконец, ей это удалось. Вдова секунду смотрела невидящим взором в окно, потом глухо произнесла:

– Задавайте свои вопросы. Я в порядке.

Поняв, что у нее в запасе всего каких-то несколько минут (Яна была уверена, что новая волна истерики долго не заставит себя ждать), Быстрова решила самостоятельно начать предварительный допрос. Единственное, что пришло ей в голову, было следующее:

– Наталья Николаевна, скажите, в последнее время ваш муж опасался кого-то или чего-то? Может, ему кто-то угрожал?

В глазах убитой горем вдовы мелькнула какая-то искорка, но тут же погасла.

– Не могу вам ничего сказать по этому поводу, – монотонным голосом проговорила она, – дело в том, что мы с Маратом Аркадьевичем в основном обсуждали хозяйственные проблемы, – она немного смутилась, – понимаете, мы как раз решили сейчас перестраивать наш загородный дом – дочь с мужем собрались ребенка заводить. И мы планировали жить все вместе. А квартиру эту собирались определить под рабочий кабинет для Марата. Марат так хотел. – Из глаз женщины снова потекли слезы, и Яна испугалась, что истерика не заставит себя долго ждать.

– Наталья Николаевна, – решила она сбить с «курса» Заволжскую, – а вы полностью доверяете Марине, вашей соседке?

– Мариночке? – вскинула полные слез глаза Заволжская. – Ну, что вы, конечно, она славная девушка. Всегда помогала нам. Марат Аркадьевич, знаете ли, был очень добр к ней, когда Мариночка осталась сиротой. Он ведь ее с раннего детства знал.

– А она вроде бы сирота с детства… Не в курсе случайно, что произошло с ее родителями? – настороженно поинтересовалась Яна.

– Да я толком-то и не знаю, то ли в автокатастрофе они погибли, то ли в авиа… Давно это было… Мы еще тогда с Маратом даже не были женаты.

В кухню вернулся Соловьев, укоризненно поглядел на Быстрову, но ничего не сказал. Подошел к вдове, взял под локоток.

– Наталья Николаевна, давайте мы с вами, не спеша, пройдемся по квартире, посмотрим, ничего не пропало, может, украли что-то. Это очень важно для следствия.

– Да, да, конечно, пойдемте, – женщина разом поднялась, потом вдруг, сцепив руки, дрожащим голосом спросила:

– А… Марат… он где? Здесь? В квартире? Я могу его увидеть?

– К сожалению, это пока невозможно, Наталья Николаевна, – как можно мягче ответил Соловьев. – Тело увезли на экспертизу. Потом, разумеется, вы получите такую возможность.

– Тело, – словно эхо, – гулко повторила женщина, но потом, видимо, сдержала эмоции и произнесла почти ровным голосом, – ну что ж, пойдемте, пойдемте.

После того, как вдова Заволжского констатировала, что, кроме старинного самурайского меча из оружейной коллекции мужа, ни одна из ценных вещей не пропала, Соловьев предложил Яне выйти во двор, так сказать, на свежий воздух. Внешний вид Быстровой говорил о том, что ей лучше покинуть квартиру Заволжских. Она была бледна, малоразговорчива и часто и глубоко дышала.

***

Могли бы и меня подождать, – ворчливо произнесла Маргоша, выходя из подъезда и с завистью поглядывая на разложенную еду вокруг сидящих на лавочке Соловьева и Быстрову.

Сергей Репнин по заданию шефа сбегал в соседнюю палатку со смешным названием «Крошка-картошка» и притащил оттуда целый пакет с едой и напитками в пластиковых стаканчиках, а сам понесся снова в квартиру, где произошло убийство. Олег с удовольствием поедал салаты, уложенные прямо в размятый горячий картофель, а Яна, стараясь не глядеть на еду, посасывала из трубочки кока-колу со льдом, наотрез отказавшись от горячего кофе.

– Садись, Маргарита! – Приветливо показал Соловьев на место рядом с собой. – Давай, присоединяйся, еды на всех хватит. – Ну что, смогла что-нибудь интересненькое выведать у соседей? – он с улыбкой придвинул ей пакет с едой, но Маргоша, раздосадованная тем, что трапезничать начали без нее, стояла, надув губы. Наконец, когда ноздри ее стал щекотать аромат свежезапеченного картофеля, она сменила гнев на милость и принялась уничтожать салаты, сэндвичи и хрустящие гренки, не забывая при этом выдавать информацию, как говорится, на-гора:

– А из восьмой квартиры Зоя Антоновна, такая мрачная тетка лет шестидесяти, в бигудях, сообщила мне, что рыжая Маринка в последние дни буквально не вылезала от Марата. Носилась по лестнице то туда, то сюда. Вся расфуфыренная. Короче, тетка намекает на то, что у Маринки что-то было с убитым. Правда, думаю, что из зависти сочиняет много. Она ведь живет одна, без детей, без мужа. Вот и выдумывает, что ни попадя.

– Молодец, Марго, интересная информация. Будем проверять. А еще с кем-нибудь удалось переговорить? – Соловьев закурил и с наслаждением выпустил дым.

– А как же! Еще Ариадна Павловна из шестой квартиры нашептала мне, что в последнее время между супругами Заволжскими случались громкие перебранки. Дочь-то у них уже взрослая, Тамара, так ее почти не было дома весь прошлый месяц. С женихом уехала отдыхать на море. А вот Наталья Николаевна и Марат Аркадьевич, да домработница Глаша сидели все время дома и собачились. До тех пор, пока Наталья Николавна и Глаша не уехали на дачу. То есть собачились-то хозяева. Домработница не в счет. А Ариадне Павловне этой все через стенку слышно. Ведь она рядом живет. А стенка-то между ними из гипсокартона, не настоящая значит.

– Как это не настоящая? – удивилась Яна.

– Когда-то, во времена перестройки, семья Ариадны очень нуждалась в деньгах, а Заволжские расширяться захотели, вот и продала она им одну комнатку. А теперь с удовольствием подслушивает, наверное.

– Так она наверняка должна была что-то услышать из вчерашней кровавой бойни, – вставил свое слово Соловьев, все это время внимательно прислушивающийся к болтовне Маргоши.

– Так должна-то она была должна, – причмокнула губами Маргоша, чтобы картофель не выпал у нее изо рта, – но не слышала… Сама, по-моему, себе этого простить не может – вчера на весь день уезжала к сестре в гости, вернулась лишь к девятичасовой программе «Новостей».

– Да, жаль, однако. Ну, тогда, кстати сказать, неплохо было бы пообщаться с этой домработницей, как ее, Глаша что ли, – заметил Соловьев, выпуская клубы дыма изо рта.

– Приедет с дачи – пообщаемся, – деловито заявила Маргоша. – Ну, так вот. А самое интересное рассказал мне один дядечка пожилой. Кажется Савелий Рудольфович или Эдуард Семенович, я что-то запуталась в этих сложных «Фридрихах Карловичах и Пульхериях Андреевнах», живущих в «сталинке».

– Ты давай, Марго, по существу, по существу, – поторопил разглагольствующую Пучкову Соловьев.

– Ну да, это и вправду не важно. Важно то, что старик живет здесь всю жизнь. В седьмой квартире. И помнит, как здесь появилась эта Маринка-то. Значит так, – Пучкова деловито нахмурилась и даже временно прекратила жевать, – отца Маринки этой никто не видел. Кажется, и не было его у нее вовсе. То есть, конечно, он где-то был, но Маринка появилась вне законного брака. И сразу же стала круглой сиротой – мать ее скончалась в роддоме. Здоровьичко вроде как у нее слабое было, поэтому и роды не перенесла. А поскольку в квартире этой никого больше не было, то соседи и не сразу-то узнали, что дите сиротой осталось. А потом вдруг через какое-то время Маринку маленькую какая-то тетка привезла из роддома. И стала с ней тут жить. Назвалась Полиной Сергеевной, сказала, что дальняя родственница Малиновых. И Марат Аркадьевич проявил заботу и, кажется, даже помогал материально им.

– А как же тогда Маринка нам говорила, что родители ее погибли в автокатастрофе? – спросила Быстрова и под влиянием гастрономического азарта Пучковой рискнула взять хрустящую гренку из бумажного пакета.

– Как, как, – крякнула Маргоша, – почти все дети без отцов уверены в том, что их папы космонавты или капитаны дальнего плавания. На крайний случай, для тех, кто не слишком верит в эти сказочки, говорят, что отцы их погибли в катастрофах.

– Ну ладно, эту историю мы тоже проверим, – Соловьев аккуратно затушил о край лавочки сигарету и кинул в кусты неподалеку. – Сереге Репнину предстоит побегать по паспортисткам. Паспортистки все знают. А не скажут паспортистки, по картотеке проверим. Может, и узнаем, что за «капитан дальнего плавания» участвовал в рождении Марины Витальевны Малиновой.

– Думаешь, Заволжский? – Яна посмотрела на него с недоумением.

– А что? – пожал плечами Соловьев. – По возрасту он вполне мог оказаться ее отцом. Как говорится, седина в бороду. А иначе чего бы это он стал так опекать девчонку? Не отдал ее в детский дом после гибели матери, нанял нянечку, помогал во всем. Доверял. Маринка-то даже ключ от его квартиры имела при себе! Обязательно проверим.

– Но тогда версия с рыжей Мариночкой, первой обнаружившей труп, глухая, – задумчиво произнесла Быстрова, – не будет же дочь убивать собственного папашку, тем более что он помогал ей всю жизнь. А отпечатков ее пальчиков в квартире полно – она ведь почти каждый день там торчала. Вообще мне кажется, что обычная женщина не может убить мужчину вот таким зверским способом, тем более без особых на то причин.

– Тем более самурайским мечом! – Маргоша стряхнула крошки со свитера и деловито подбоченилась, – это ж надо, какая дикость – башку человеку отсечь! Да это сколько силы-то надо! Не каждому доступно мечом размахивать! Я бы, например, и поднять этот меч не смогла…Не то, что по шее кого-то бабахнуть! Кровь рекой! Обезглавленное тело! Жуть!

– Марго! Ты опять за свое! – с укором посмотрела на нее Яна, опасавшаяся, что гренка, которую к этому времени ей удалось проглотить, вернется обратно. – Ну, неужели нельзя без спецэффектов!

– Ладно, девчонки, не собачьтесь, – Олег решил увести разговор от этических противоречий в другое русло, – скажите лучше, помогать будете? А то мне, боюсь, без вашей помощи тут труднехонько придется. И текучка опять, зараза… Ведь московские преступники не ждут, пока я это убийство раскрою – они каждый день душегубствуют. А в этом деле особый подход нужен. Сдается мне, что убийство это имеет какую-то мистическую подоплеку. А вы такие дела любите. Ну так что? Будем дружить?

– А то! – деловито поднялась со скамейки Пучкова. – Ты главное, нам «зеленую улицу» обеспечь, чтобы нас не третировали с нашими «частносыщицкими» пропусками.

– Я скажу Сереге, чтобы он позаботился о том, чтобы вас везде, где нужно, пропускали. А будут проблемы – звоните, я всегда помогу, – на полном серьезе ответил Соловьев. – Быстрова! Очнись! Я пошел! Марго! Присмотри за ней. Она что-то неважно себя чувствует, по-моему.

– Ладно уж, пригляжу, – Маргоша свысока поглядела на свою бледную подругу и снова села на скамейку, – мы тут пока посидим еще, воздухом подышим, а ты иди, «наша служба и опасна, и трудна!»

Проследив немного грустным взглядом за удалявшимся следователем, Маргоша развернулась всем корпусом к Яне и примирительно пробасила:

– Да ладно, подруга, не грузись ты так. Ты же детектив, а не кисейная барышня. Между прочим, обилие крови вокруг трупа говорит о том, что голову отрубили живому Заволжскому, а не мертвому. Вот я тут думаю, – она деловито поерзала на лавочке и хитро прищурилась, -а я ведь не все Олегу рассказала.

Быстрова с удивлением воззрилась на нее. Даже тошнота сразу прошла.

– Да, нечего их баловать, сами раскроем, у меня тут идейка одна появилась. – Маргоша отломила сухую веточку с соседнего куста и стала что-то царапать ею на песке.

– Ну, давай, выкладывай свою «идейку», – поторопила Яна подругу, – а то ведь не май месяц, замерзнем тут, пока ты с мыслями собираешься.

– Мне кажется, что надо бы поближе познакомиться с этой рыжей, ну, с Мариной Витальевной этой, – начала Пучкова вычерчивать какой-то замысловатый рисунок на песке, – где работает, чем занимается в свободное время, кто за ней ухаживает, ну и так далее… Потому что носом чую – она что-то знает! И выведет нас, может быть, сама того не подозревая, на убийцу. Может, она его давно знает, и даже не обратила внимания на его звонок или приход – такое часто бывает. Я читала. Люди не замечают людей, которых видят ежедневно – соседей, родственников – поэтому и считают, что «никого не было», «никто не приходил», «никто не звонил».

– С чего ты взяла? – Яна понемногу уже начинала приходить в себя и обретать ясность мысли. Маргошина теория ее встревожила.

– А вот с чего. Ты вот сама подумай. Пока что на сегодняшний день рыжая девица была последней, кто его видел живым.

– Может, мы не все знаем, и к Марату Аркадьевичу приходил кто-то поздно вечером, – предположила Быстрова. – Ведь с того момента, как она ушла от него спящего, прошло много часов – почти сутки – до того времени, как она же его обнаружила.

– Может, приходил, а может, и нет. Наша задача, причем, наипервейшая, это понять, почему он с детства опекал Марину. Ясно? Клубочек нужно разматывать постепенно, проверять всех знакомых досконально, тогда будет вырисовываться правильная картина. Ясно?

– Ясно, ясно. Но ты же слышала, что Соловьев сказал. Пошлет «ежика» к паспортисткам. Надо подождать.

– Ничего мы ждать не будем, – Марго встала с лавочки, отшвырнула в кусты прутик и скрестила руки кренделем, – будем действовать сами.

– Но как?

– Думаю, что для начала нужно провести обыск в ее квартире.

– Ты в уме, Маргарита? Это же подсудное дело, – возмутилась Яна, тоже вставая. – А если нас кто-нибудь застанет копающимися у нее в квартире?! Полицию вызовут! Да нам даже Соловьев тогда не сможет помочь! Ведь без санкции прокурора это будет считаться проникновением в чужое жилище! Нет, я этой ерундой заниматься не буду, да и тебе не позволю!

– Да о чем ты говоришь?! – возмутилась в свою очередь Пучкова. – Кто тебе сказал, что мы должны вламываться в квартиру рыжей без нее? Мы, наоборот, все сделаем так, что она будет дома и сама нас примет. Ну-ка, пошли, пошли, – и Маргоша бодро зашагала по направлению к подъезду.

– Марго! Опомнись! Ты спятила! – пыталась урезонить ее на ходу Яна. – Сначала объясни, что ты задумала!

– Не все же тебе экспромтами блистать, – обернулась с хитрой улыбкой Маргоша, – могу и я чем-нибудь удивить!

– Только смотри, не перестарайся! – многозначительно посмотрела на подругу Яна.

Но возразить ей особо было нечего, и Яна неохотно поплелась вслед за ней.

***

– Ты хотя бы рассказала, что задумала, – ворчала Яна, когда они, пыхтя, поднимались на шестой этаж. Лифтом тучная Маргоша воспользоваться категорически отказалась, чем страшно удивила Быстрову.

– Слишком уж старая конструкция, – туманно заявила Марго, – да и вид у нас должен быть не такой свеженький, как обычно.

Еще больше удивило Яну то, что, подойдя, наконец, к квартире под номером 22, Пучкова вызвала лифт и невозмутимо открыла дверь приехавшей кабинки. Тут же с грохотом захлопнув ее, Марго с силой надавила на дверной звонок.

– Молчи, говорить буду я, – прошипела она окончательно сбитой с толку Быстровой.

Послышались торопливые легкие шаги. Дверь распахнулась, и на пороге возникла уже знакомая фигура Марины, рыжеволосой соседки-"лисички" убитого Заволжского. Узнав тяжело дышавших дам, девушка остановилась в дверях с дежурной улыбкой. В глазах ее застыл немой вопрос.

– Вы хотите еще что-нибудь узнать? – голос ее прозвучал довольно натянуто и холодно. – Я очень устала и плохо себя чувствую.

– Марин, да мы сами еле дышим, – хрипло начала Маргоша, и, схватив ничего не подозревавшую о своей важной миссии Быстрову под руку, зашептала-заохала, – помогите нам, пожалуйста!

– Что случилось? – рыжие брови красивой дугой поползли вверх по мраморному лбу.

– Понимаете, Мариночка, наша сотрудница в положении, но срок пока еще маленький. На работу все же ходить надо. Служба. И от увиденного в пятой квартире ей стало очень плохо. Ну да вы видели, наверное. Как она в ванную убегала. Так вот. Все на машинах уже разъехались. А Яне опять плохо стало. Так вот я и подумала, может, приютите нас на полчасика, пока она в себя не придет. А то я боюсь с ней одна на метро-то ехать. Токсикоз – страшная вещь. – Марго сделала печальное лицо и невозмутимо продолжила тираду, – пожалуйста, Мариночка, у нас ведь здесь никаких знакомых больше нет. Мы только чуть-чуть побеспокоим вас. – И не дожидаясь приглашения хозяйки, Маргоша, подхватив еще не оправившуюся от шока подобной «версии» Быстрову, проследовала вглубь квартиры.

– Ой, – заторопилась им вслед Малинова, – проходите на кухню, а то у меня в комнатах не убрано.

В кухне было просторно и спокойно. Окна игриво поблескивали разноцветными воланчиками симпатичных занавесочек из органзы. На плите в небольшой пузатой кастрюльке что-то кипело, видимо, хозяйка перед их приходом планировала пообедать. Стены были сплошь увешены всевозможными тарелочками, ложками и кашпо с искусственными цветами. На овальном небольшом деревянном столике красовалась расшитая аляповатыми цветами льняная скатерть. Солонка, перечница и держатель салфеток в виде белых грибов придавали уют этому островку девичьего одиночества. То, что Марина проживала одна, Яна поняла по отсутствию мужской обуви и верхней одежды в коридоре.

Немного успокоившись, Быстрова, «вошедшая в роль», так внезапно навязанную ей Маргошей, медленно опустилась на небольшой низенький диванчик, обшитый гобеленовой тканью с цветами, и сложила руки на животе (она видела в кино, что так поступают беременные героини, и теперь старалась «держать марку», решив про себя, что после задаст Пучковой трепку за самоуправство).

– Хотите чаю? – предложила хозяйка квартиры, нажимая кнопку электрического чайника.

– Ой, вы так любезны, Марина, спасибо вам, – заворковала Маргоша и добавила почему-то полушепотом, – а где у вас тут «ручки помыть можно»?

– Вон дверь, там совмещенный санузел, – довольно прохладным тоном ответила девушка.

Маргоша со словами суетливой благодарности исчезла из поля зрения. Яна запаниковала. Она совершенно не представляла, о чем говорить с этой неприветливой девушкой в том положении, в какое поставила ее Маргоша. Поэтому она решила прикрыть глаза и сделать вид, что собирается с силами.

– Вам какой чай? Цветочный? Черный? А может, зеленого заварить?

– Да, да, если можно, то зеленый, – все еще извиняющимся тоном произнесла Яна. – Вы уж, простите нас, Марина, но такого кошмара я не видела ни разу… Вот и реакция организма.

– Слабый организм у вас какой для оперативника-то, – недоверчиво процедила Малинова, но в голосе ее уже не чувствовалось напряженности. И Быстрова расслабилась.

– Да как-то не приходилось раньше нарываться на такое… Да еще беременность… Скажите, Марин, вы, наверное, сильно испугались, когда увидели Марата Аркадьевича в таком виде?

Девушка, отвернувшись, наливала в это время чай в изящную фарфоровую чашечку с изображением каких-то пасторальных фигурок. Но по напряженной спине ее Яна догадалась, что вопрос застал Марину врасплох. Наконец, после неловкого молчания, та ответила:

– Ну, а вы-то как думаете? Я все-таки не патологоанатом… Да и Марата Аркадьевича с самого детства знаю. Конечно, испугалась. Да я так заорала, что аж стекла зазвенели на окнах… А потом сразу же бежать… Я ведь полицию-то из дома уже вызвала, – она аккуратно поставила чашку с ароматным чаем перед Яной и села напротив, на круглый стульчик.

Марина сидела спиной к коридору и не увидела, как Маргоша, дико вращая глазами, показывает приложенными к щеке ладошками, что Яне следует попроситься полежать.

– Ой, Марина, – театральным жестом Яна схватилась за голову, – что-то закружилось все. Мама… Ой, я, кажется, сейчас упаду, – слабым голосом пролепетала она, мысленно планируя убить Пучкову по окончании спектакля.

– Ой, Яночка, что с тобой? – кинулась откуда ни возьмись Маргоша и засуетилась, – Марина, где у вас можно положить ее? Видите, она сейчас сознание потеряет. У беременных это каждый божий день случается. Да помогите же мне скорее!

Через пару минут Яна уже возлежала на большом мягком кожаном диване в просторной гостиной и разглядывала красивую хрустальную люстру с позолотой. Рядом хлопотала Маргоша. Она зачем-то махала на нее бумажными листами, взятыми с хозяйского стола без спроса. Охала, ахала, послала на кухню Марину за стаканом воды. Потом крикнула, чтобы та накапала туда немного валерьянки.

– Давайте ненадолго оставим Яночку полежать тут в тишине, – сказала ласково Маргоша, беря под локоток взбудораженную странными гостьями Малинову. – Пойдемте, пойдемте, – затараторила она, видя, что хозяйка квартиры не совсем с ней согласна.

Когда Яна осталась одна в комнате, до нее вдруг дошло, что Марго изо всех сил стремилась увести Марину на кухню не для того, чтобы Быстрова тут прохлаждалась на диване.

Немедленно вскочив на ноги, она пробежала глазами по стене, сплошь уставленной книжными полками, скользнула взором по небольшому изящному письменному столу в углу и подошла поближе, чтобы рассмотреть то, что лежало на его поверхности.

Ничего особенно интересного она не нашла, да и нервы были на пределе: приходилось все время прислушиваться к случайным шорохам, доносившимся из кухни. Яна очень боялась, что внезапно в комнату войдет Марина и разразится жуткий скандал. Но она не могла не оценить подвига Пучковой, которая, так сказать, приняла удар на себя и из последних сил сдерживала хозяйку квартиры на кухне.

Неожиданно на глаза ей попалась старинная фотография в рамке из слоновой кости. Изображенная на ней женщина была молода, но не очень красива, хотя ее выразительные темные глаза поражали своей глубиной и чувственностью. Пышные светлые волосы были кокетливо забраны в узел на макушке, а несколько завитков небрежно касались маленьких изящных ушек. «Интересно, кто это может быть, – задумалась Яна, – может быть, мама Марины… Или бабушка…А может, и тетя Поля, которая ее воспитывала…» Надо будет уточнить на всякий случай. А еще лучше было бы…

Тут она догадалась вытащить из кармана мобильный, пощелкала кнопками и перенесла фотографию в память телефона. Получилось не очень качественно – все-таки фотография была старой и черно-белой, но, как говорится, «на безрыбье».

Удовлетворенная проделанной работой, а особенно тем, что ее не «застукали», Быстрова медленно подошла к окну – теперь не страшно, если в комнату войдет хозяйка – скажет, что ей уже лучше и она решилась поглядеть в окно.

Рядом с окном буквально вплотную к шторам стояли ряды книжных полок. Машинально проглядывая содержимое библиотеки, Яна задержала взгляд на простенькой, довольно потрепанной темно-зеленой тетрадочке-блокноте, плотно засунутой между двумя здоровенными томами. Книги были ярко-красные, и Яна почти сразу заметила эту тетрадку, словно травинку на красном платье. Яна прислушалась – на кухне, кажется, шла размеренная беседа Маргоши и Марины, иногда Марго натужно чихала, и тогда Быстровой прекрасно было слышно, как Марина вежливо желает Пучковой здоровья.

– Ну что ж, попытка не пытка, товарищ Берия, – мрачно пошутила сама с собой Яна и уже было протянула руку к книжной полке, чтобы взять зеленую тетрадочку, как почти рядом раздалось:

– Ну, спасибо, Мариша, накормила досыта, а то я уж от голода чуть сама не упала в обморок.

Узнав нарочито громкий басок Маргоши и, поняв, что нужно отвести любые подозрения хозяйки квартиры, Яна немедленно отвернулась снова к окну и, облокотившись на подоконник, стала делать вид, что внимательно изучает двор. Из полуоткрытого окна проскальзывал свежий холодный ветерок, смешанный с бензиновыми выхлопами и чем-то вкусно-ванильным (наверное, где-то рядом пекут торт, подумала Яна и на всякий случай сосчитала про себя до десяти прежде, чем обернуться).

– А-а, пришли уже в себя? – вместе с Маргошей в комнату вошла хозяйка и ревностным взглядом окинула непрошенную «беременную» гостью.

– Да, все уже хорошо, спасибо вам, Марина, за помощь, – Яна удивлялась тому, как предательски дрожит ее голос, но боялась она зря – Малинова ничего не заметила и, вероятно, объяснила ее волнение недавним стрессом. Во всяком случае, увидев, что гостья стоит у окна и наверняка скоро покинет ее квартиру, рыжая окончательно расслабилась. Правда, Быстровой показалось, что Марина все же бросила взгляд на то место, где находилась зеленая тетрадка. Но может быть, Яне это только лишь показалось.

Решив про себя, что хватит нервничать по пустякам и что она больше не останется здесь ни минуты, Яна торопливо принялась еще раз благодарить за оказанное гостеприимство и помощь. Маргоша вторила ей баском, и совсем скоро они уже распрощались с Малиновой и подошли к двери лифта. Яна взяла под руку Маргошу и шепнула:

– Ну, Марго, погоди!

– Чуть что, так косой, – весело парировала Пучкова.

***

– Ну, что удалось что-нибудь узнать? – спросила Маргоша Яну, когда они снова сидели на лавочке перед домом. Лавочка находилась за довольно высокими кустами сирени, и сверху активно пропекалась солнышком, каким-то чудом вырвавшегося из облачного плена. На лавочке было тепло и уютно. Сыщицы немного расслабились после нервных потрясений, выпавших на их долю с самого утра.

– Кое-что, – скупо ответила Быстрова, вычерчивая замысловатые линии носком туфли на песке. – Конечно, окровавленного самурайского меча мне найти не удалось. Но все-таки и не без «улова». Знаешь, есть пара странных вещей в квартире этой рыжей Мариночки, которые не дают мне покоя… Но я пока что не знаю, с какой стороны на них посмотреть.

– Что за вещи? – Маргоша деловито поправила золотую дужку очков, съехавших на кончик носа.

– Да в общем-то ничего особенного… Старая фотография. Черно-белая. Довольно яркая молодая женщина с копной светлых волос. Чем-то отдаленно напоминает Марину. Может, родственница.

И еще одно: зеленая тетрадочка, аккуратно засунутая между книгами на полке. Сама не знаю, почему мне не дает покоя эта тетрадочка, рука так и тянется сама собой – взять эту тетрадочку и прочитать, что в ней написано. Может, это какие-нибудь важные записи, вроде расходной книги или поиски родственников. Моя мама, между прочим, как-то раз попыталась было опросить своих престарелых теток о наших предках, так вот, то, что они смогли вспомнить, она аккуратно записала в подобную тетрадочку, только голубого цвета. И очень бережно где-то ее хранит. Говорит, что нельзя быть «Иваном, не помнящим родства».

– И что нам со всем этим делать? – Пучкова задумчиво зевнула. – Сами будем пытаться взять эту тетрадочку или с Олегом посоветуемся?

– Да чего его беспокоить такими мелочами, – отмахнулась Яна, – сами что-нибудь придумаем. У него там криминалисты, патологоанатомы, следственная бригада и еще много чего… Думаю, что у него работы пока хватает… Надо только будет с ним обсудить, какие версии есть у следствия, чтобы у нас была какая-никакая пища для размышлений. Ну все, Маргош, я устала очень. Давай-ка действительно домой поедем, отдохнем да подумаем, как следует.

Сыщицы поднялись с лавочки и направились в сторону припаркованного около дома маленького черного «Шевроле», любимицы Яны Быстровой. Едва они уселись в машину, как из подъезда вышла маленькая, сухонькая старушка в дутом темном пальто и мохеровом цвета морской волны берете. В руках у нее была довольно изящная, но допотопная сумочка из крокодиловой кожи. Старушка близоруко прищурилась и стала осторожно спускаться со ступенек подъезда.

– Между прочим, это Ариадна Павловна из шестой квартиры, – шепнула Маргоша Яне. – Соседка убитого.

– Да ты что? – вскинула брови Яна. – А ну-ка подойди, спроси у нее, не подвезти ли ее куда-нибудь? Может, она на рынок собралась или в гости к кому… Мы бы у нее еще чего-нибудь интересненького узнали в дороге.

– Нет, ну я же говорю, вечно я как обезьяна – каштаны из огня для тебя вынимаю, – беззлобно пробубнила Маргоша, вылезая из машины и кидаясь наперерез довольно бойко шаркающей старушке.

***

Поздно вечером в гости к Быстровым приехал старший следователь прокуратуры Олег Сергеевич Соловьев. После ужина Дмитрий Быстров, по обыкновению, уютно устроившись на диване, приступил к просмотру телепередач, а трое сыщиков остались на кухне. Олег старательно курил в форточку (Яна прониклась ситуацией и пошла на такую уступку), Маргоша заваривала чай, а сама Яна сражалась с горой грязной посуды.

Первым молчание нарушил Олег.

– Начальство наседает, требует срочно раскрыть убийство Заволжского, – мрачно изрек он, машинально выкидывая окурок в форточку и при этом испуганно оглядываясь на Яну. Но та, поглощенная борьбой за чистоту тарелок и кастрюль, не заметила демарша и продолжала спокойно перемывать ножи и вилки.

– Какие-нибудь версии уже есть, Олег? – спросила она, в очередной раз выдавливая на губку средство для мытья посуды.

– Самое ужасное, что версий-то целая куча! – пустился в объяснения следователь. – Во-первых, если помнишь, на груди Заволжского был обнаружен некий предмет, отнесенный нашими экспертами к атрибутике одной мало известной, но, судя по всему, очень нехорошей секты.

– Что за предмет? – Яна вытянула шею.

– Да что-то вроде фашистской свастики, – буркнул Соловьев, – черный такой фашистский крест. Слушай, а может, Заволжского скинхеды порешили?

– Скажешь тоже! Он же русский мужик, известный писатель! Причем тут скинхеды? А свой вещдок вообще-то мог бы и нам показать, – Быстрова явно была обижена на следователя, – а то помахали им тогда перед носом у рыжей Маринки, а нам даже не удосужились. – Помолчав немного, она продолжила. – Между прочим, на фашистский крест очень похож так называемый «крест джайнов», или свастика, один из самых мистических знаков в эзотерическом буддизме. Но буддизм мирная религия, поэтому я не совсем понимаю, причем тут отрубание головы. Хотя, знаешь, эту самую «свастику» возлагали на грудь посвященным после их смерти. А насколько я тебя поняла, именно на груди у Заволжского и была обнаружена эта вещица… Да, еще, кажется, свастика означает добывание 49 огней в буддизме.

– Точно, вспомнил! – хлопнул себя вдруг по лбу Олег. – Секта эта называется «Огненный дождь»!

– Что-то я о такой ничего не слыхала, – удивилась Маргоша, которая во время разговора раскладывала на красивом фарфоровом блюде любимые «берлинские» пирожные.

– Да и я тоже, – повернула голову Яна, – Олег, расскажи, что за секта такая.

– Сведения, которые пока удалось добыть, на редкость скупы. Секта эта немногочисленная, но ритуалы у нее очень кровавые, – Олег почесал переносицу, – где их штаб-квартира, никто не знает. Откуда они вообще появились, тоже непонятно. Но слухи ходят о них самые нелицеприятные. Их глава, а правильнее сказать, гуру, то ли из бывших шаманов, то ли притворяется таковым. О нем тоже известно крайне мало. Как говорится, при дневном свете сектанты эти живут обычной мирной жизнью – не отличишь от других жителей. Но примерно раз в месяц собираются где-нибудь в лесах, далеко от городов, и совершают какие-то непонятные и страшные ритуалы. Подавляют волю людей, истязают, ну в общем те еще ребятки. Говорят, и квартирными делами балуются.

– Это как? – не поняла Яна.

– Ну, некоторые члены секты совершают самоубийства, а квартиры свои завещают «гуру». И полиция ничего с этим поделать не может – все бумаги подлинные, написаны в присутствии нотариуса.

– Может, нотариус подставной?

– Да это же не только в Москве происходит, – ответил Олег, – по всей России-матушке. Но квартиры – шут с ними, как говорится, люди иногда и не такое выкидывают. Страшно то, что многих людей стали находить с отрубленными головами, а в руках у них были зажаты вот эти самые свастики. Из черного дерева.

– Что-то типа «вуду»? – неожиданно решила проявить осведомленность Маргоша.

– Может быть, – невесело усмехнулся Олег. – Главное во всем этом то, что Заволжского угораздило начать писать об этой секте роман. Рукопись еще не закончена. Но, по отзывам сотрудников издательства, где должен был печататься роман, секта сразу же пронюхала об этом и «ощетинилась» против Заволжского. Говорят, на его имя в издательство стали поступать анонимные письма с угрозами.

– А откуда сектанты узнали, что Заволжский пишет о них? – спросила Яна. Она наконец-то расправилась с посудой и стояла, облокотясь на столешницу и вытирая руки полотенцем.

– Да пес их знает, – ответил Соловьев. – Земля слухами полнится… Издательство поторопилось и проанонсировало будущий роман известного писателя. Вот информация и попала, как говорится, прямо в «яблочко». А может, Заволжский и сам пытался найти контакт с отдельными членами секты. Чтобы, как говорится, войти в тему.

Короче, «сектантская» версия самая мутная, даже не знаю, с какого конца ее разматывать. Это ведь нужно внедряться. Ждать. У меня ни людей, ни времени столько нет. Ведь убийство Заволжского – только капля в море. Хотя, надо заметить, страшная капля. Э-эх! Да чего уж там говорить.

– Если что, я в секту внедряться ни за что не стану! – выпалила вдруг Маргоша и, не мигая, уставилась на Яну.

– Да успокойся ты, Марго, – поспешила Быстрова заверить подругу, – ты мне еще слишком дорога, чтобы так рисковать тобой. А что, Олег, – она посмотрела на следователя, – я так поняла, что уже были случаи отсечения голов, в которых подозревалась эта секта?

– Да как тебе сказать, – замялся Олег, – в сводках значится, что в разных регионах находили несколько обезглавленных трупов, причем и мужчин, и женщин… Но выяснить толком ничего не удалось. Скорее всего, люди эти были бомжами. Во всяком случае, по заключению патологоанатомов, букеты болезней, сопровождавших их при жизни, те еще! Да и одежда на них была самая что ни на есть затрапезная.

– Ну, положим, людей можно было и переодеть в чужие тряпки, а с другой стороны, – резонно отметила Яна, – ведь не секрет, как раньше действовали определенного рода «риэлторы» – вывозили пьяниц из их квартир куда-нибудь подальше, заставляли их подписывать дарственные, да и, как говорится, концы в воду. Но только зачем головы отрубать?.. Ведь можно и водкой некачественной отравить.

– А головы, головы-то находили при них? – вновь «ожила» Маргоша, как только поняла, что в секту ее не «внедрять» не собираются.

– Нет, вот как раз голов-то и не находили, одни тела, – обреченным тоном сказал Олег, – поэтому, увы нам, но это прочные, железобетонные «висяки»: ни документов, ни голов, ни мотивов Списали в конечном счете на ритуальные убийства.

– Да уж, – мрачно изрекла Быстрова, – ну и дела творятся у на.… А что же вы, прокуратура? Почему такие ужасные дела не расследуете досконально?

– Да если бы ты обо всем знала, что сейчас творится в Москве, я уж не говорю о регионах, то у тебя бы волосы дыбом на голове встали, – обиженно вскинулся следователь. – То, о чем печатает «желтая» пресса, не так уж и далеко от истины. Н-да, – задумчиво протянул он. – Но хвостик все же у этой «сектантской» версии есть. Это рукопись Заволжского. И изучать ее придется именно тебе, дорогая Яночка, – к Соловьеву вернулось игривое расположение духа, как всегда, когда ему удавалось часть дел спихнуть на Быстрову.

– Ну, теперь понятно, почему ты начал именно с этой версии, – хмыкнула Яна, – просто решил начать, как говорится, «с плохой новости». Ладно уж. Рукопись-то где? Конечно, у тебя?!

– У меня, у меня, дорогуша, можешь не сомневаться, – Олег быстро сходил в коридор и вернулся с небольшим крафтовым пакетом. – Вот она, голубушка, – радостно изрек он, – распечатали прямо из компьютера Заволжского. Здесь все, что он успел написать до своей гибели.

– Что-то не больно много ему удалось наваять, – оценила взглядом тощий пакет Быстрова. – Ладно уж, почитаем на сон грядущий. Подумаю, что нам тут может пригодиться. Хорошо, а другие-то версии у тебя все-таки есть?

– Ну а как же, есть, конечно, – выдохнул с облегчением Соловьев. – И вот тебе сразу вторая версия. Семейная, так сказать.

– Ну-ка, ну-ка, – удивленно вскинула брови Яна.

– Дело в том, что сейчас мои ребята выясняют, на кого было составлено завещание Заволжского. Ведь есть вдова, дочь. И, между прочим, вы будете смеяться, но молодая любовница тоже обнаружилась в процессе общения с соседями.

– Как это?! – в один голос воскликнули сыщицы.

– Все очень просто. Дочь Заволжских после свадьбы, да и до нее, жила не с родителями. А жена Марата Аркадьевича большую часть года проводила на даче, вместе с домработницей Глашей. Вот и получалось, что Марат Аркадьевич был, как говорится, предоставлен сам себе. Так что ничего тут такого уж странного нет. Богатый, именитый писатель, разумеется, был лакомым кусочком для московских профурсе. Вот и вцепилась в него зубами и когтями некая Аллочка Блумлинг.

– Это что, фамилия такая или прозвище? – спросила Маргоша.

– Представь себе, фамилия, – рассмеялся Олег. – Студенточка филфака МГУ, разумеется, не москвичка, приехала из какого-то Мыльнопупинска. Заволжский полгодика назад в МГУ лекцию читал. Ну, пригласили его молодежь развлечь рассказами. А Аллочка эта возьми, да и окажись предприимчивее всех «невест». Филфак ведь издавна «фабрикой невест» считается. Короче говоря, задавала она ему вопросы после лекции, задавала, да и заморочила мужику голову так, что с первого же дня их знакомства буквально повисла у него на шее. Так заморочила мужику голову, что он даже не стал от соседей скрывать свою влюбленность в эту особу.

– Боже мой! – изумилась Яна. – Откуда это ты все успел так быстро узнать?

– Так на что мне оперативники? – обиделся Соловьев. – Вот они и проводят оперативно-розыскные мероприятия. Да на самом деле все разрешилось очень просто. Эта Аллочка, узнав из новостей о гибели Заволжского, сама примчалась к нам. Между прочим, она, как выяснилось, звонила Марату Аркадьевичу в день убийства. Аккурат где-то часов в пять вечера. Хотела приехать, да он запретил. Сказал, что у него Мариночка сидит, лечит его. Еще сказал, что у него новость какая-то, крайне важная. Что хочет переделать завещание.

– Да ты что?! – удивилась Яна. – Вот это уже интересно! А действительно, на кого завещание Заволжского? Уже проверили?

– Ты, Быстрова, не скачи впереди паровоза, – обиделся Олег, – я же только что говорил – проверяем.

– Ну ладно, ладно, не злись. И что, Аллочка Блумлинг? Рассказывай дальше. Облила всех слезами и стала сливать «дезу» на вдову? – как ни в чем не бывало продолжила Яна.

– Откуда знаешь? – искренне удивился Олег.

– Женская психология, – улыбнулась она. – Ну и что она нарассказывала вам?

– Ну, якобы вдова Заволжского всячески ее третировала, угрожала расправой, устраивала скандалы Марату Аркадьевичу.

– Значит, Ариадна Павловна не обманула нас, и Наталья Николаевна все-таки знала о наличии любовницы у Заволжского, – Яна развернула шоколадную конфету и задумчиво положила ее в рот.

– Это соседка из шестой квартиры? – спросил Олег.

– Она самая, – кивнула Яна. – Мы ее сегодня подвозили на рынок. Она еще днем Маргоше рассказала о том, что ее соседи частенько собачились, а через стенку ей все было прекрасно слышно. А уж в машине мы ее информацию, как говорится, «заполировали». И, между прочим, она поведала нам об одном очень важном скандале в семье Заволжских. Это случилось примерно месяц назад. Марат Аркадьевич и Наталья Николаевна крепко поругались, да так, что соседям слышно было, а уж Ариадна Павловна словно в партере весь скандал просидела.

Заволжский кричал, что ему надоело постоянное выманивание у него денег на дурацкие прихоти жены. А Наталья Николаевна визжала, что он бы поменьше тратился на всяких там потаскух, вроде Аллочки, тогда бы и на собственную законную жену денег хватало. Писатель орал, что Наталья Николаевна не должна оскорблять Аллочку, потому что та, буквально, святая невинность! (Представляешь, как бедного мужика обработала умница-раскрасавица из Мыльнопупинска?!) Короче, часа два они без перерыва собачились, а потом Наталья Николаевна прокричала мужу что-то вроде «Никогда тебе этого, сволочь, не прощу!», сильно хлопнула дверью и уехала на дачу.

– А Ариадна Павловна-то об этом откуда узнала? – удивился следователь, – ну, о том, что Наталья на дачу именно рванула?

– Дэ-к, домработница Глаша ей потом сказала об этом. Они когда с хозяйкой уезжали, та успела заскочить к Ариадне и попросила приглядывать за Маратом-то Аркадьевичем. И, ежели «что», сообщать им на дачу. Звонить, стало быть.

– Значит, Наталья Николаевна была в ссоре с Заволжским? – переспросил Олег. – Интересно, а она не приезжала с дачи в течение этого месяца?

– Ариадна Павловна уверяет, что нет, не приезжала. Глаша, правда, приезжала с шофером. Кое-какие вещи теплые забирала для хозяйки: все-таки осень начиналась.

– Чует мое сердце, очень нужно нам поговорить с этой Глашей, – оживился Соловьев. – Могу ли я надеяться, что вы, милые дамы, займетесь и этой маленькой проблемочкой? – он игриво посмотрел на сыщиц.

– Ну, понятно, кому охота тащиться за город в такую погоду, – обиделась Быстрова. – Только мы с Пучковой, привычные ко всему. Ладно уж, Олег, давай дальше свою «кучу» выкладывай. Какая там следующая версия?

– А тебе все мало, – хмыкнул Соловьев, закуривая и вновь открывая форточку. – По-моему, я и так вам подбросил работенки достаточно. Пока с рукописью справитесь, пока на дачу к Заволжским съездите. А там видно будет. У меня уже будут точные данные о наследниках Заволжского, а также о его окружении, знакомых, друзьях, врагах. В общем, за работу, девоньки, не ленитесь. И сообщайте мне о своих успехах.

– А в них ты, конечно, не сомневаешься, – Яна с укором посмотрела на Олега.

– Да я всегда в вас верил! – патетически произнес следователь и старательно потушил окурок в пепельнице.

***

– Ну, что, Марго, давай начинай читать вслух рукопись, – вздохнула Яна, закрыв за Соловьевым дверь.

– Что, прямо на ночь глядя? – возмутилась Пучкова. – Да еще о секте какой-то страшной?! Ты с ума сошла? А вдруг приснится?

– Ой, я тебя умоляю, – рассердилась Яна, – если хочешь посмотреть телевизор, то так и скажи, нечего тут вилять. Ладно, давай сюда, – она выхватила пакет из рук Пучковой и неожиданно рассмеялась. – Иди уж, смотри свой сериал, я как-нибудь сама управлюсь, – и Яна со вздохом пошла к себе в комнату.

Залезла под одеяло, устроилась поудобнее и вытащила из пакета пачку листов с напечатанным текстом. На титульном листе рукописи значилось: «Сны натощак».

– Хм, интересное названьице, – отметила вполголоса Яна и, взглядом оценив, что столь малое количество листов рукописи займет у нее примерно час на изучение, приступила к чтению.

Через полчаса она, правда, сбегала на кухню и сделала себе чай с бутербродами. Чтение захватило ее настолько, что организм потребовал срочной «дозаправки».

Из рукописи Яна узнала о печальной судьбе одной молоденькой девушки, студентки педагогического института. Доверившись своему молодому человеку, в которого была влюблена, она вместе с ним поехала за город, на вечеринку. Вечеринка оказалась ни чем иным, как обыкновенной пьянкой.

Сначала все было довольно хорошо. Хозяином дачи оказался богатый пожилой человек. Он пригласил к себе под благовидным предлогом человек двадцать юношей и девушек, напоил их, а потом каким-то образом вся пьянка переросла в массовую оргию со всеми вытекающими оттуда последствиями.

Героиня романа Заволжского предприняла попытку сбежать, но была поймана и жестоко наказана. Ее избили, связали и бросили в подвальное помещение без света и тепла. Наутро к ней вошла довольно странная девушка с каменным выражением лица и дала выпить какой-то отвар. Как оказалось потом, этим отваром так называемый «гуру» подпаивал заманенных на дачу девушек, превращая их потом в секс-рабынь. Все это он называл «тантрическим сексом». Девушек, оказавшихся в плену у старого «шамана», оказалось около десяти. Все они были опоены проклятым отваром и поэтому мало что соображали между пытками и сексуальными истязаниями.

Героиня романа Заволжского, которую, кстати сказать, звали весьма странным именем Бертида, попыталась однажды еще раз предпринять попытку бегства. Ее снова поймали и устроили ей публичное наказание. Ее закопали по самую шею в землю, а потом стали ездить на машине так, чтобы голова несчастной оказывалась все время между колесами. Бертида после десяти минут подобного ужаса потеряла сознание. Ее привели в чувство при помощи нашатыря и повторили пытку, как сказал «гуру», в назидание непокорным.

В результате этого жуткого эксперимента Бертида сошла с ума… Когда ее мучители поняли это, то страшно испугались. Держать безумную девушку на территории дачи и дальше было опасно. Шаман и его приспешники стали думать, как избавиться от Бертиды. И после недолгих сомнений уготовили ей страшную судьбу. Написали, якобы от ее имени, записку о том, что в ее смерти она просит никого не винить, а свою жилплощадь, доставшуюся ей от родителей, она завещает своему любимому «гуру», вложили в ее послушные пальцы ручку… И, когда несчастная черкнула подпись на завещании, не долго думая, отвезли ее к реке, да и сбросили в воду.

Была ночь, река была глубокая, девушка была абсолютно невменяемая и потому, даже не барахтаясь, сразу же пошла ко дну… Злодеи расслабились и уехали обратно на дачу к «шаману». Но они не заметили затаившегося в кустах парня, который, с вечера приехав из Москвы сюда порыбачить, расположился на ночлег в ивовых кустах у самой реки. Парень тут же прыгнул в воду и вытащил почти бездыханную девушку.

На этом рукопись обрывалась. Яна от злости даже сплюнула, причем сделала она это как раз в тот самый момент, когда убаюканный вечерним фильмом о вампирах Дмитрий Быстров входил в семейную спальню, дабы стартовать к Морфею. Приключился маленький скандальчик. Дмитрий принял плевок как вызов его чести и достоинству. Развоевался и даже готовился уйти спать на кухню. Но Яна постаралась успокоить обиженного супруга и рассказала ему о неоконченной рукописи, а также о том, что писатель, создавший ее, был сегодня найден с отрубленной головой у себя дома.

– Странно, что его не утопили в реке, – мрачно изрек Дмитрий, немного успокоенный объяснениями супружницы, – спокойной ночи, дорогая! Я что-то особенно устал сегодня.

И через тридцать секунд знакомое «гр-хр-гр-хр» уже вибрировало в воздухе.

Расстроенная невниманием мужа к ее интересам Быстрова вылезла из кровати и пошла было в комнату к Маргоше. Но и там ее ждало разочарование: Пучкова мирно спала с пультом в руках, а с телеэкрана слышались визги и крики каких-то безумных теток, носившихся в окровавленных простынях по средневековому замку.

– Черт знает что, – ворчливо обронила Яна, выключила телевизор и с плохо скрываемым раздражением добавила, – нет, как вам это нравится! Роман о секте она читать на ночь боится, а под вой вампиров преспокойненько засыпает с пультом в руке. Ну и где, спрашивается, логика у частной сыщицы Пучковой?!

***

Утром за завтраком было решено прокатиться на дачу Заволжских. День обещал быть неплохим: сначала из-за свинцовых туч выглянуло робкое солнышко, а холодный осенний ветер с завыванием отодвинул тучи на запад и, разогнав мелкие облачка, неожиданно стих. Скверик под окнами Быстровых тут же заполнился детишками в разноцветных курточках и шапочках. В воздухе надолго зависли сердитые окрики молодых мамаш и радостный гомон озорных малышей.

– Чего время терять, – резонно рассуждала Яна, выдавливая сгущенку в пиалку с творогом и периодически поглядывая в окно, – смотаемся быстренько туда-сюда. Все-таки природа, лесной воздух…Да и с Глашей поговорим, дачу осмотрим, а может, если повезет, и соседей каких-нибудь увидим. Порасспрашиваем их о том, о сем.