Снежная почта - читать онлайн

По молодости лет не воевал,

Не странствовал, не плакал, не судился.

Свой век по-городскому куковал —

В квартирах пыль на лезвиях зеркал —

Опомнился – в окурок превратился.

Не важно, что мосты разведены,

Чугунные ворота на засове.

Не добежал до крепостной стены —

Мгновения за годы зачтены,

На флаге незаметна капля крови.

Куда вы делись, милые мои?

В Царицыне или под Перекопом?

Я опоздал. Закончились бои.

В живых остались только воробьи,

Вон за окном они дерутся скопом.

Тридцатый год цирюльнику служил,

На хищных птицах окровавив перья.

Тянули страхи из лаптей и жил,

И не было ни опыта, ни сил

Остановить поветрие поверья.

На черных тучах выросли кресты.

Я страх запомнил, не запомнив детства.

С сомнением на чайные мечты

История взирала с высоты

И строила преграды по соседству.

Из магазина запах колбасы.

Семейный быт налаживался прочно,

И Сталин улыбался мне в усы.

Кому же верить? Врут мои часы,—

Двадцатый век закончился досрочно.

Рыдайте! Век отходную поет.

Приобретайте новый холодильник!

Храните, как в сберкассе, старый лед,

А я на три столетия вперед

Перевожу поломанный будильник.

Когда наступит, – что там? новый быт? —

На всей Земле и даже на Аляске,

Мой сломанный будильник зазвонит,

Напомнив, торжествуя и навзрыд,

Все войны, революции и встряски.

Когда наступает бесшумный парад арлекинов,

Гудят провода, осыпая весенние струны,

На черных дощечках показываются луны,

И гаснут огни, напряженное небо покинув,

Приходит безумие. Острым крылом разрезая

Полночное небо, свернувшееся в клубок,

Оно говорит: да будет твой сон глубок!

Свободу покоя твоей судьбе разрешаю.

А мне припеваючи жить

Давно надоело.

Наряды зевакам шить —

Нехитрое дело.

Не плачу и не смеюсь,

Привык улыбаться.

Удачи одной боюсь —

Счастливым остаться.

Приятные вести приносят печальную радость,

И голуби тусклые на подачках жиреют.

Над городом флаги. Флаги над городом реют.

На голубем – знамя, освещающее дорогу

Бездомному рыцарю, неприкаянному богу,

Безумцу на миг, калифу на час – наградой

За полночь, не знающую преград.

Это ты, это я, это наша судьба.

Так бескровно дрожит в переулке труба!

Так по лицам осенним скользит пешеход,

Забегая глазами немного вперед,

И давно уже согнуты стрелки часов

Завитками кошачьих семейных усов.

Надо ночь – напролет, надо день – наугад.

Соловьи не тревожат уснувших солдат.

Это ты, это я, это наша беда

Накалилась, как черная сковорода,

И не видно дождя, и не видно огня,—

Это осень шуршит на губах у меня.

Расскажи мне свою кругосветную быль.

Там на книжных картинках свинцовая пыль.

Распахни в переулок кривое окно,—

Дождевое раздумье свежо и темно.

Это град, это мир в тесном клекоте птиц,

В непрерывном движении замкнутых лиц.

Но не надо, не надо смотреть мне в глаза,—

На ресницах сухих невозможна гроза.

Моя больная муза

Явилась на порог.

– Зачем пришла, обуза?

– Не выполнен оброк.

– А много ли оброку?

– Сполна не заплатить.

Стране, надежде, Богу

Ты должен угодить..

– Страна меня не знает,

Надежды нет давно,—

По кабакам гуляет,

А Богу все равно.

– Скорей плати по счету,

Выкладывай товар!

Да мне не позолоту,

А золото давай!

– Мне золота не жалко.

Напрасная цена.

Гадала мне гадалка,

Неволила весна.

По линиям лиловым

Гуляет шум и гам.

Я музыкой и словом

Оброк тебе отдам.

Я слово это выну,

Его дугою выгну

И радугой зажгу.

И горем, как заплатою,

Его я запечатаю

И радостью зашью.

Чудотворство ремесла:

Перепутанные звуки

Наугад и без науки

Выпускать из-под крыла.

От души их отделять,

Перерезав пуповину,

И за следствие причину

Без причины выдавать.

Оставляет не у дел

Эта черная работа —

Довести до поворота

Удивления предел.

На подрубленном суку

Всласть раскачивать качели,

Пролетая мимо цели

И сгорая на скаку.

Я счастливей вас,

Милые коллеги.

В этот синий час

Не спускаю глаз

С путеводной Веги.

Если пустота —

Это только термин,

Я лечу туда,

Где горит звезда

В ореоле терний.

Если наугад

Сказанное слово

Возвратить назад,

Подновить наряд

И промолвить снова,

Подойдешь на шаг

К верхнему пределу,

Где звериный страх

Стынет на губах

И мешает делу.

Не к лицу лучу

Огибать преграды.

Перед ним смолчу.

Слову по плечу

Собственные взгляды.

И своя звезда

Каждому от Бога.

Горе не беда,

Если никогда

Не менять дорогу.

В ремесле своем укромном

Упражняясь тихой ночью

Под осколками луны,

В час, когда, забыв печали,

Все влюбленные заснули,

Я тружусь в звенящем свете

Не для славы или хлеба,

Иль заносчивой улыбки

Популярного маэстро,

Но для простенькой оплаты

Тайны сердца твоего.

Не для гордого счастливца

И растерзанной луны

Я пишу свои страницы;

Не церковной колокольне

С хорами и соловьями,

А влюбленным – эти руки

Оплели печали века

И не требуют оплаты,

Но внимают волшебству.

Перевод с английского

Надо быть немного выше

Самого себя.

Вот сидишь ты, что-то пишешь,

Перышком скребя.

На кефирной промокашке

Оставляешь след,

Копишь царские замашки,

А короны нет.

Посмотри на рваный полдень

Сбоку, с высоты.

Воробьи спешат наполнить

Маленькие рты.

Позабыть бы им заботы,

Кинуться в полет,

Да куда там! До икоты

Набивают рот.

Ни к чему коню мочало,

Воробью – цветы.

Нас валило и качало

В приступе мечты.

Мне вытряхивали душу

Мысли невпопад.

Думал, вот – приду, нарушу

Глянцевый уклад.

По кирпичику, по нитке

Растащу тряпье.

Но пожитки, как пожитки,—

Снова за свое.

Это хитрость для ребенка,

Рыжая мечта.

Глохнет, сохнет перепонка,

Музыка не та.

Просто перышко потише

Крика воробья.

Надо стать немного выше

Самого себя.

Наступает вечер.

Посиди со мной.

Будет бесконечен

Разговор ночной.

Вечные вопросы

Нам не разрешить.

От житейской прозы

Некуда спешить.

Я достался ветру,

Ветру и огню.

Тоненькую ветку

До земли нагну.

Опалю ресницы

Золотом лесов,

А тебе приснится

Кружево крестов.

Скажешь: не бывает

Дыма без огня.

Аист улетает

И зовет меня.

И гнездо на крыше

Пусто до поры.

Говори потише,

Тихо говори.

Сердце спать не дает,

Все стучит да стучит.

Это времени ход

Током крови звучит.

Тяжело сироте

Алым светом дышать,

Новый день суете

В тесноте возвещать.

Из артерий и вен

Льется дым на стекло.

Дай мне слово взамен,

Чтобы свечкой зажгло

Ледяных петушков

И скорлупки, и сны,

Словно ключик в ушко

Деревянной луны.

Знай, что я еще другой,

Не такой, как тот, старинный

Пастушок с печалью длинной

И печатью восковой.

Знай, что я еще могу

Весь рассыпаться на части,

Если глиняное счастье

Улыбнется пастуху.

В ожиданье перемен

Или скорого ответа

Не сворачивай на лето

Этот пыльный гобелен.

Знай, что я уже готов

Жить на шелковой подкладке,

Уважая все порядки

Карамельных городов.

Задумавшись, как птица канарейка,

Булавочным глазком кося в тетрадь,

Я не устану молча повторять:

Зима-злодейка! Замели метели

По всем дорогам, и не видно цели,

Себя в неволе попусту не трать!

И клювик приоткрыв от удивленья,

Линейкой ржавых прутьев окружен,

Я буду заметен, запорошен.

На рисовом зерне нельзя пророчить!

Но так легко метелью одурачить,

Когда вертлявый хохолок смешон!

Когда пшено с водою на подносе,

И песню петь по расписанью в час,

Оставь вопросы разрешать за нас

Тому, кто корм по клетке рассыпает.

Он знает много, ничего не знает,

Пропой ему, дружок, в последний раз!

Я оглянулся и увидел вдруг

Очерченный чертой непониманья

Своей судьбы заветный полукруг

И лица напряженного вниманья.

Мне истину открыть не суждено.

Но почему застольные беседы

Кружат мне голову, как легкое вино,

Ребяческим желанием победы?

И почему старик на том конце,

Где так легко поверить кривотолкам,

Внезапно изменяется в лице,—

Его задело солнечным осколком!

И вот – прорыв! По тонкому лучу

Мой голос через головы доходит.

Вы слышите – я в сердце вам стучу,

Но внешне ничего не происходит.

Бессонницы чуткое ухо

Часов различает настрой.

То глухо, то звонко, то сухо

Стучит по стеклу домовой.

Он вертит пружинки, заводит

Часы на тик-так и всю ночь

Над танцем теней верховодит

И шлет сновидения прочь.

Неужто запечный бродяга

И впрямь привязался ко мне?

Пугает на полке бумага,

И знаки ползут по стене.

Внимательный и устрашенный,

Прислушаюсь: ветер гудит,

И дождь поливает газоны,

И месяц сквозь тучи летит.

И ходят часы по паркету,

Кукушка на кухне поет,

Ругает бессонницу эту,

Минуты векам продает.

Мне нынче очень плохо.

Весна. Холодный сон.

Спускается полого

На землю небосклон.

И в зябкой лихорадке

От солнечной возни

Листаю, как тетрадки,

Я прожитые дни.

Осенняя страница.

И мысли невпопад.

Там курица-не-птица

Пасет своих цыплят.

По осени считают,

А по весне крадут.

Тетрадочки листают,

Пропажи не найдут.

Холодная страница.

Снега, как на войне.

Там рыжая лисица

Сидит на черном пне.

Метель, моя хозяйка,

Свистит, слепит глаза,

И ластится всезнайка,

Пушистая лиса.

Весенняя страница.

Прохожих детский сад.

Их шелковые лица

На солнышке блестят.

И я уже не промах,

Невнятен, как в бреду,

Я шелковых знакомых

По улицам веду.

И к горлу подступает

Ненужная слеза.

Лиса, метель – все тает,

Как леса голоса.

И память в беспорядке

Прокручивает вновь

И осень, и тетрадки,

И письма, и любовь.

И новая страница

Опять белым-бела.

И снова повторится

И курица-не-птица,

И рыжая лисица,

И все сгорит дотла.

Магнолии тяжелый цвет,

Ко времени цвети.

Сожми в ладошках десять лет —

И счастье есть, и счастья нет,

И счастье на пути.

Наступят средние века.

Ступеньки – три струны.

Настанет полдень, а пока

Твоя прощальная рука

С магнолией луны.

И десять лет – в единый миг,

И струны все – порви!

Не спросят – что там? Смолк и стих

Последний сон, последний стих,

И лестница в крови.

А дом снесли. Зачем ему

На привязи стоять?

Забывши эту кутерьму

Цветут в Анапе и Крыму

Магнолии опять.

Не стоит плакать! По весне

Ни слез, ни счастья нет.

Взмахни магнолией во сне,

Пускай наградой будет мне

Ее тяжелый цвет.

Ты приснилась: так печально

Поглядела на меня,

Иль испытывая тайно,

Иль по-прежнему виня

В неудавшейся развязке,

Где навек оборвались

Наши Золушкины сказки

И дороги разошлись.

Испания, опасная, как сон,

Где трижды умираешь до рассвета!

Севилья в саван пепельный одета,

В Мадриде слышен похоронный звон.

Валенсия вальсирует неловко,

Молчит Гранада, в камень обратясь,

Крадется ночь по городу, таясь,

Ее кинжал мерцает, как подковка.

Кордова крови до краев полна.

Летит по небу красная луна,

Как глаз быка, убитого в субботу.

Ворочаясь, заснул тореадор,

С корриды проклиная до сих пор

Свою неблагодарную работу.

Барометр, бродяга лунных стрелок!

На бурю поверни. Великой суши

Уже печали трубочкой свернулись,

И каждый стих свивает тонкий кокон.

Пора. Осыпается лето.

У красных вагонов трамвая

Свои прицепные секреты,

Колес перестуки. Глаза

Откроются. Я без билета

В прозрачную осень вплываю,

Горят ослепительным светом

Сосновые сказки – леса.

И золотом, золотом – залом

В огнях, зеркалах, музыкантах —

Слепит близоруким пожаром

Соснового строя стена.

И солнце малиновым шаром

Раскатится – девочки в бантах

Бегут по садам и бульварам,

А осень – чужая вина.

Я счастлив. Осеннего блеска

Волна перепутала звуки.

Лежат протяженно и резко

Теней разлитые стволы.

А там, на губах перелеска —

Одно только слово: разлука,

Разлука – сияющим всплеском,

Уколом зеленой иглы.

Бережно храни

Лист китайской розы,

Шелковые дни,

Ситцевые грезы.

Память, как трамвай.

Не бери билета.

Увезет на край

Нынешнего лета.

Каменный тупик

Преградит дорогу.

Надо напрямик,—

Обойди немного.

Там на самом дне

Куст китайской розы

В предрассветном сне

Пляшет на стене.

На кленовых расписных листах

Напишу два слова: «Слава, осень!»

Ветер слезы дождевые носит

И развешивает на кустах.

Не сумела удержать разлив

Острова гранитная преграда.

Смертный час не города, но града

Требует расплаты за разрыв.

Стылая высокая вода

Так прозрачна, так неуловима,

Словно там без голоса и грима

Лицедейство холода и льда.

День сгорел без пламени, тайком

Дотлевают срезанные сучья.

Истончилось кружево паучье

И свернулось в сероватый ком.

Забрести так грустно одному

На венецианские аллеи,

Где петровских парков брадобреи

Ножницами щелкают в дыму.

Еле дышащий пар от полей,

Словно иней на привязи танца,

И лицо, потемнев от румянца,

Провожает стрелу журавлей.

Третий слева – твой истинный брат,

Окольцованный беглой жестянкой,

Обрученный навек с испанкой

На испанский летит закат.

Ты склоняешь: разлука, разлук,

За разлукой не слышно тревоги,

За излукой не видно дороги,

Но натянут конвой, как лук.

Третий слева – и сердце в крови.

Но не вынуть звено из цепи.

Перед ними горы и степи,

А любовь на земле лови,

Что податлива и черна,

Дышит инеем или паром

И скрывает лицо покрывалом,

Как покинутая жена.

Сентябрь наколесил ветров.

Он нездоров. Он роет яму,

Как зверь, и дергает упрямо

Проспект за струны проводов.

Он выметает, как песок,

Из подворотен чьи-то взгляды,

Походки, платьица, парады

Зонтов и шарфиков вальсок.

Нашепчет на ухо: квартал

Нельзя пройти без передышки.

Заводит мелкие интрижки,

Как баловень, спешит на бал.

Очки наденет, в зеркалах

Витрин изобразит гримасу,

Но беспокойней час от часу

Его усмешка на устах.

Пройти квартал – и решено

Заклеить раму. Скоро снеги,

Как искры, – выплеснут на бреги

Зимы шипучее вино.

Шаманство бубна и метель,

Повадки старых арестантов,

Сам черт качает колыбель

В кругу блестящих адъютантов.

Талантов? Нет! Подделан хмель

Красавиц, бабочек, курантов

Непобедимая печаль,

И хмеля истинного жаль.

Увлечь легко, лукаво, тайно,—

Сам не заметишь, как пропал.

Не может быть! Необычайно

Необычаен карнавал.

Подборка лиц весьма случайна:

Букинистический развал

Стихов, дешевого картона,

Виньеток и дурного тона.

Умчаться! Выбор предрешен.

Лети, ладья, напропалую

От слитности мужей и жен,

Разбитости сердец. Тоскую,

Угаром общим поражен,

Серьезен, плачу, комикую

И, оторвавшись сгоряча,

Лечу, как пробка пугача.

Позвольте осмотреть планету!

Мадам, простите, я готов

Набрать для каждой по букету

Чудесных утренних цветов,

Но одинокому поэту

Другой удел – небесный кров,

Щепотка пепла, щедрость духа,

Немного голоса и слуха.

Я оставляю вам кусты

Благоухающей малины,

Мои весенние мечты,

Мои осенние кручины.

Они приятны, но пусты,

По виду только исполины.

Задует ветер – что там? страх!

Бегут на четырех ногах.

Подумав коротко, навечно

Я оставляю вам стихи.

На вашей совести, конечно,

Судить, рядить – они плохи,

Они прекрасны, но беспечны…

Не вынести тройной ухи

Суждений, выговоров, стонов

Моих знакомых Цицеронов.

Пойдем со мною, помолчим,

Присядем в парке на скамейку.

Октябрь беснуется; пред ним

Стоят, вытягивая шейку,

Осины, клены. Едкий дым

Сворачивает в ту аллейку,

Где над скамейками, как встарь,

Разбитый дребезжит фонарь.

Скажи два слова. Нет, не надо.

Я отлучен от этих слов.

Густого лиственного сада

Давно осыпался покров.

А мне уроки листопада

Сдвигают сроки, портят кровь,

Напоминают эти лужи,

Что я не тот, остыл, простужен.

И я один. Немудрено.

Тебя я на ходу придумал,

Случайно заглянул в окно,

На свечку тоненькую дунул

И распустил веретено

Волшебных сказок, но колдуний

Увидел розовый оскал,

Смешался, съежился, сбежал.

Теперь прости. Адмиралтейство

Законным лучиком горит

Сквозь городское лицедейство,

Трамвайный грохот и гранит.

Так просто совершить злодейство

Средь кирпичей, бетонных плит,

Подъемных кранов, труб и окон,

Опутанных электротоком.

Так просто позабыть слова,

Что были в детстве. Тише, дети!

У каждого свои права,

Свои потемки, доски, клети,

Своя больная голова,

Которой надоели сети

Ежеминутных перемен —

Ни сна, ни отдыха взамен!

Не торопитесь, торопыги!

Со вкусом сядьте на диван,

Листая избранные книги —

Монтеня, Пушкина. Ведь вам,

Должно быть, надоели фиги,

Упрятанные тут и там

В томах дражайших драгоманов

И фантастических романов.

А то махнем со мной в леса,

В деревню тихую Коржово.

Сейчас там осени глаза

Печальны. Песню на два слова

Выводят птичьи голоса,

Поэты золота лесного,

В краю, где счастья не видать,

Оставшиеся зимовать.

Не спрашивай. Тебе понятно.

Там дед Василий на печи

Кряхтит, ругается невнятно

И в чае мочит калачи.

Поговорить бы с ним занятно,

Но, знаешь, лучше помолчим

И посидим за самоваром,

Окутанные важным паром.

А за окном дожди, дожди…

Поля распаханы, раскисли.

От девяти и до шести

Дожди – ни проблеска и мысли

О том, чтоб выйти и дойти

До той рябины, где повисли,

Корявым пламенем горя,

Глаза рябого октября.

Начнем застольную беседу.

Ты мой герой, я твой слуга.

Куда потянет непоседу,

Туда летит моя строка.

Я сам решил было – уеду,

Да мне дорога нелегка.

Бродить с котомкою по свету

Теперь невесело поэту.

Что скажешь мне, товарищ мой?

Каким поделишься секретом?

Твой дом остался над Невой,

Отпал, как пепел сигареты.

Скривился некогда прямой,

Как след ножа и свет ракеты,

Твой путь от первого звонка

До ящика гробовщика.

Тебя тогда не волновали

Вопросы зла или добра.

Стояла осень. Напевали

Часы – пришла, пришла пора

Задуматься о карнавале,

Где все всерьез и все – игра.

Ты выбрал шаткую основу,

Доверившись слепому слову

Как случаю. Из деревень

Струились жилистые токи.

Давай забросим дребедень:

Морали мерзкие уроки,

Хороший тон, воскресный день

По магазинам, стиль эпохи

И мелочную кутерьму

Забот – ни сердцу, ни уму.

Смотрите – скачет подстаканник,

Высокий чин, мордоворот.

Полковник или окаянник —

Сам черт его не разберет.

Мазурку пляшет, как посланник,

Заморский обер-обормот.

Несется вскачь, ведя по кругу

Свою законную супругу.

За ним раскрашенный злодей,

Фигляр в доносах и цитатах,

Погрязший в патоке идей

Закоренелых супостатов.

Куда бежать нам от блядей?

В деревню к тетке? в глушь? в Саратов?

Должно быть, там у наших дам

Наступит полный Амстердам!

А вот еще – проныра, плут.

Чего изволите? Лакейски

Изогнут несколько минут,

Потом разогнут компанейски.

Марионетки там и тут

Висят на ниточках житейских,

Пока со стуком лба о лоб

Не упадут в открытый гроб.

Вот карнавал. Его герои

Смешны, не более. Зачем

Ты разлучился сам с собою,

Меланхоличен стал и нем?

Архангел прилетел с трубою

И протрубил одну из тем

В спектакле Страшного Суда

Взамен смущенья и стыда.

Однако новые замашки

Недолго волновали ум.

Давай сыграем лучше в шашки

Иль шахматы – утеху дум.

Там пешки, будто бы монашки,

Идут гуськом, заслыша шум

Великой битвы королей,

Прекрасных в трусости своей.

У легких лаковых фигурок

Свои понятия о зле.

Вот скачет конь, как старый турок

С кинжалом в кожаном седле —

Такой воинственный придурок

При благородном короле.

Ваш ход, милейший! Сделан выбор.

А христианство пахнет рыбой.

Бежав лампадок и свечей,

Отдался ты литературе.

Ты в услужении у ней.

Апоплектической фигуре

Не нужен новый грамотей,

А равно мировые бури.

Главой заслуженной скорбя,

Она не приняла тебя.

Но волшебство родного слова,

Его волнение и пыл,

Ты, словно бы родившись снова,

Почувствовал и полюбил.

Боясь бесславного итога,

Ты для себя установил

Каноны, жесткие уроки,

Наметил уровни и сроки.

И вот тогда твоя страна

Пришла к тебе всерьез, надолго.

Ее святые имена,

Герои пламени и долга

Являться стали, и темна,

Уже звала куда-то Волга,

Леса, овраги, родники,

Амбары, горницы, замки,

Грибы, натопленные бани,

Далекий перебор собак,

«Зимой – телегу, летом – сани»,

Ухваты, дедовский армяк,

Бирюльки незлобивой брани,

Мол, молод, так тебя и так! —

Хватил бы прежнюю годину,

Сам запросился б на осину.

А карнавал? Что карнавал?

Он продолжается, клокочет

Среди хлопушек и зеркал,

Он крови жаждет, славы хочет,

Притягивает – не узнал? —

И на себя доносы строчит.

А там, гляди, с морского дна

Встает китайская стена.

Ты возмужал. Твои заслуги

Пора проверить. Стой, малыш!

Уж я-то знаю все недуги

Ненапечатанных афиш,

Твои сомнения, испуги,—

Опасен, думаешь, молчишь,

А крик о помощи Вселенной

Не слышен в музыке военной.

Теперь довольно. Наши сборы

Пора ускорить. Я – домой.

Уже не радуют узоры

Осины красной, золотой,

Как мирные переговоры

Средь передышки боевой,

Когда убьют парламентера,

Доказывая вечность спора.

Ты остаешься? Ах, прости,

Ты мой двойник, поедем вместе.

Мы параллельные пути

Проходим. Козыри не крести,—

Кресты, которые нести

Есть дело совести и чести.

Об этом стоит, так и быть,

Читателя предупредить.

В разгар броженья, карнавала

Закончу песню и строку.

Судьба нести не перестала,

Свистит и рубит на скаку.

Ей дела нет, вернее, мало,

Что стих повиснет на суку,

Готовый с легкостью паяца

Взлететь над миром и сорваться.

Кленовый лист, мой талисман,

Свернулся трубочкой к ненастью.

Герой попался, как в капкан,

В тиски обиднейшей напасти,

Строки волосяной аркан

Сдавил его. Не в нашей власти

Освободить, и ни к чему:

Три карнавала, три предела —

Войны, любви, мирского дела —

Уж уготованы ему.

26—28 октября 1967 г.

Покров показался. Трехглавая церковь,

Погост, за околицей лес.

Скрипучий автобус по самому центру

На пыльную улицу влез.

Бегут ребятишки, гармошка играет,

С кошелками бабы стоят,

А в небе над ними от края до края

Малиновый зреет закат.

Свои пересуды – какая погода?

К дождю или сызнова сушь?

Кругом молчаливая стынет природа —

Овраги, осинники, глушь.

И если взобраться на верх колокольни,

На купол, где ржавленый крест,

Увидишь, как лес далеко и привольно

Раскинул вершины окрест.

Подняться на облако – птицам на зависть —

И Волгу увидишь вдали.

А вот и Покров, как зеленая завязь

На светлых проселках земли.

И солнце зашло, и закат догорает,

Еловая чаща черна.

В далеком Покрове гармошка играет,

И вышла из лесу луна.

В далеком Покрове… Искал, как иголку

В стогу, – эту землю свою,

Где сосны и ели стоят вдоль проселка

В тяжелом и ровном строю.

Где чистый родник за лесным поворотом

И трудно от хвои вздохнуть,—

Береза и камень у края болота

Укажут мне правильный путь.

Рогожская губерния,

Соломенный уезд.

Петух зарю вечернюю

Скликает под насест.

На поле недокошенном

Косилка тарахтит.

Затеряна, заброшена

Дерйвенька стоит.

Проветривают валенки

Ценою медный грош.

Крапиву у завалинки

Косою не возьмешь.

Три дома с огородами.

Живут двенадцать душ.

Страдают недородами

В распутицу и сушь.

Живут своим обычаем:

Богаты чем – к столу.

С иконами привычными,

Забытыми в углу.

На стенке фотографии

Артистов и родни

С гармошками и граблями,

Семейством и одни.

И новости неспешные,

И письма раз в году.

– Живем, покуда, грешные,

Себе же на беду.

Мальчонки отрываются.

В ремесленном один,

Другой по свету мается,

Считай, что блудный сын.

Посылка новогодняя

Да к Пасхе перевод.

Кровать его свободная

Уже который год…

…На невысокой местности

Амбары да плетни.

Бегут недели, месяцы

И годы, словно дни.

Неслышно осыпается

Каленый цвет осин.

В дорогу собирается

Последний, третий сын.

Я не сплю. На избах тени

Шевелящихся берез.

Бабка встала на колени,

Задремал под лавкой пес.

За поваленным забором

Поле темное лежит,

И звезда над черным бором

Потихонечку дрожит.

Наступает та минута

Напряженной тишины,

Для которой мы как будто

Не слышны и не нужны.

Для которой только поле,

Только тени под луной

Да запрятанное горе

Там, за дальнею избой.

Утром выйти на дорогу —

Грузовик промчит в пыли —

И шагать за солнцем в ногу

С песней утренней земли.

В полдень мокрую рубаху

Снять и полем в березняк,

Где невидимая птаха

Подает условный знак.

Там на глянцевых листочках,

На полянах меж стволов

Перепутанные строчки

Молодых курносых слов.

Собираешь, как малину,

В рот, на запах и на вкус,

В туесок, ведро, корзину

Эту лиственную Русь.

Береста, береза, брага

Допьяна поит людей.

В земляничных листьях влага

Спелой ягоды вкусней.

Тени, вырубка, подлесок,

Ельник чистый, как шатер.

Гриб серьезен, полон, весок

Привораживает взор.

На поляне врассыпную

Шляпки масляных маслят.

Ловишь присказку лесную,

Не нашел – иди назад.

Лесом, полем ли, оврагом,

Сквозь осинник напрямик,

По тропинке скорым шагом…

Солнце село. Лес поник.

Избы, серые заборы,

Благодарственная лень.

И звенят в ушах, как хоры,

Гроздья слов за целый день.

Хорошие люди, читайте хорошие книги!

На стертых страницах зеленый царит полумрак,

Там плещут моря, затеваются балы, интриги,

Крадется по городу серый с прожилками враг.

Там сразу не скажешь, какой из миров нереален.

Надейся на детство, а правду подскажет строка.

Почетному слову ты будешь слуга и хозяин —

Стесненным дыханьем свинцовая пыль дорога.

Когда буквоеды-филологи насмерть рубили

Священные рощи олив на библейских холмах,

И песни Гомера, покорные, словно рабыни,

Сгорали смешно и позорно у них на губах,

На каждое слово броню толстозадого смысла

Навешивал школьный заслуженный архиерей

И мелом стучал по доске, но не вышло, не вышло!

Посмейтесь над ним, покорители книжных морей!

И дрожь узнавания наивернейшего слова,

И собственный лепет без голоса, без пастуха

Испробуйте снова, счастливцы, испробуйте снова,

Пока острый глаз и пока перепонка туга!

В этом наспех придуманном мире

На глаголах – бубенчики лиц.

Разлетаются выше и шире

Разноцветные хлопья зарниц.

И кудесник-вагоновожатый

Видит в щелочку выгнутый рельс

И ведет свой короткий и важный

Перезвоном наполненный рейс.

Наступает веселое утро.

На маршрутном листе – небеса.

Осыпается жалкая пудра,

Без остатка пылит полчаса.

Слово за слово – корень, приставка,

Снова корень, такой корневой,

Что белеет немытая лавка,

И тропа зарастает травой.

Исчезают колеса и скобы,

А трамвайные дуги в лесу

Долго ищут железные тропы

И тихонько звенят на весу.

Светлой осени костры

И ленивые качели

Нас как будто научили

Новым правилам игры.

Это день перед войной.

Посмотри: оркестр военный

Венский вальс благословенный

Чертит кисточкой одной.

Впереди седой трубач,

Академик флюгельгорна

Дует важно и упорно,

Будто вальс еще горяч.

День кружит на высоте,

На три четверти, по ноте

Он припомнится пехоте,

Как зарубка на версте,

Отделяющей века,

Смену правил и привычек

Блеском звездочек и лычек,

Пулей-дурой у виска.

Сегодня встретился хороший человек.

Такая редкость! Шел и улыбался,

Как будто улицы неосторожный бег

Его души нисколько не касался.

Счастливый обитатель корабля

Без паруса, без якоря и флага

Он плыл, куда звала его земля,

И это было больше, чем отвага.

На мудреца довольно простоты,

А простаку спокойнее живется.

В порыве недоношенной мечты

Святая правда в людях ошибется.

А этот улыбается, чудак!

Несет авоську с пойманным арбузом.

Я шел и любовался просто так

Его зеленым полосатым грузом.

Приходи ко мне запросто.

Вечерами я дома.

Мы послушаем записи

Наших старых знакомых.

Там стеклянные кубики

Невесомостью дышат,

И почтенную публику

Слезы совести душат.

Это Моцарт рассерженный

Притворяется тихим,

Но, на землю поверженный,

Вдруг становится диким.

На лету превращается

В первородного Баха.

Там, где месса кончается,

Начинается плаха.

Далеко, далеко еще

Заведут нас молитвы!

В этом мире ликующем

Вечны первые битвы.

И на счастье подаренный

Разбивается Моцарт,

Потеряв под ударами

Блеск мятежных пропорций.

Не прислала мне повестку

Комариная война

И под окнами в отместку

Голосила дотемна.

Первый голос: ярче ментик,

Королевский трубадур!

Стиль высокий – франтик, шпентик,

Весельчак и балагур.

На второго накричали,

Он совсем ушел в себя.

Лезут перышки печали

У седого воробья.

Третий голос – деревенский

Плач побитого в кустах.

Ярославский ли, смоленский,

Волчий шорох, птичий страх.

Строчка, точка, запятая,

Понарошке и вразброд

Эта троица святая

На дремучий суд идет.

Обсудили, осудили,

Пропечатали приказ

И частушечные были

Разорили напоказ.

Прицепили строчки к смыслу,

Словно ведра к коромыслу.

Синий ментик был неправ,

Он упал, траву примяв.

Только перышки печали

Ни за что не отвечали.

Напряжение внутренней жизни

Так легко от друзей укрывать.

Суета на веревочке виснет,

И летит одуванчиков рать.

На лугу непрерывно-зеленом

От цветка до цветка, второпях,

Как положено вечным влюбленным,

Скачут мошки на первых ролях.

Им не стягивать узел Вселенной.

Легкомыслие – ветер в крови.

На земле музыкальной и пенной

Ноту счастья за хвостик лови!

А тебе – ни ромашек, ни пенья,

И за лодкой чужой не грести.

Ток высокого напряженья

Держит душу, как землю в горсти.

Стучатся в дверь, и стук висит в прихожей.

Я рад вам, гости, заходите. Выпьем чаю,

Поговорим о завтрашних делах

И проведем непринужденно вечер.

Вы слышите? Играют где-то Баха,

И в окна бьют органные приливы,

Волнуются, но стекла не дрожат.

Почудилось. Прошу вас, проходите,

Садитесь на диван. Отрезок жизни

Я постараюсь вам преобразить.

Скрип половиц. И темнота, и шорох.

Из темных нор ползут немые крысы,

Они жирны и щелкают зубами,

Глаза горят – их сотни! – друг на друга

Они взбираются. Что, страшно? На паркете

Царапины глубокие белеют,

И смрад витает в воздухе сыром.

Мне вспомнилось: сегодня утром дети

В войну играли. Пленных повели

Расстреливать, и командир отряда,

Какой-то рыжий незнакомый мальчик,

Сказал: перестреляем, словно крыс!

И вот теперь из сумрачных углов

Пожаловали крысы! крысы! крысы!

Смотрите – дисциплина и порядок

В крысиных сотнях. Строй предельно четок,

Как будто связан дудкой Крысолова.

Ряды смыкаются. На приступ! Понемногу

Передние влезают на диваны.

Ну, берегитесь, гости! Будет бой!

А впрочем, нет. Бороться бесполезно.

Но покориться крысам? Покориться

Кишащей массе темно-серых шкурок?

Ах, лучше смерть! И смерть с косой приходит…

А мы хотели просто выпить чаю!

Не выйдет, дорогие, я встречаю

Непрошенную гостью. Стынет ужин,

Хозяин никому уже не нужен.

…Как мило провели мы этот вечер!

А музыка! А легкая беседа!

Мы к вам пожалуем еще через неделю.

Спасибо. До свидания. Прощайте.

И дверь закрылась. Что же, мне приснились

И крысы, и шуршащие колонны?

Их гости не заметили. Бог с ними!

Блаженно их неведенье. Хоралы

По-прежнему откуда-то несутся.

Закрыть окно. Законопатить щели.

Все выходы и входы запереть

И этим крыс вторжение отсрочить.

А Иоганна Себастьяна Баха

Забыть до Страшного Суда. Аминь!

Прощайте, гости! Помните о крысах.

Я в этот парк весною не приду.

Стоят пустые черные скамейки,

И ветер носит скомканные звуки

Из репродуктора, висящего уныло

На мокром покосившемся столбе.

А стрелки на часах Адмиралтейства

Безжизненно повисли. Полшестого.

Последний отзвук праздничного дня,

И лопнувших шаров, и красных бантов,

И голосов нестройное «ура!»,

И щеки напряженных музыкантов,

И ржанье милицейского коня,—

Исчезли все. Оставили меня

Перед решеткой парка. На дорожках

Обрывки лент, конфетные обертки

И сломанная палка транспаранта.

А летом здесь цыганки в пестрых платьях

Гадали простофилям и влюбленным,

Украдкой вынимали талисманы

Из шелкового черного платка.

Влюбленные смеялись. Простофили

Испуганные брови поднимали

И наскоро во внутреннем кармане

Нащупывали мелочь… Уходили…

Влюбленные смеялись! Им-то что!

Рука в руке, и никаких секретов

В далеком будущем, а тайны – для других.

Колокола над ними – дили-дили,

На облаке седом, как на экране,

Два имени, пронзенные стрелой,

И крошечный амур, для посторонних

Невидимый. Движения цыганки

Нелепы, как немые кинолеты,

А предсказанья темные смешны.

А лето перемешивает лица,

Косынки, стоптанные босоножки,

Стаканы с газированной водой,

Шипит и дразнит, носится над парком

И оставляет солнечные пятна

В причудливой узорчатой тени,

И бухает полуденною пушкой.

Как я тогда завидовал влюбленным!

А осенью в аллеях поскучнело.

Ходили старики-пенсионеры,

Да дворники сгребали листья в кучи

И поджигали. Вился огонек,

Дым стлался по земле, и понапрасну

Мальчишки ворошили горы листьев —

Огонь не разгорался. Я бродил

По тем местам, садился на скамейки

И, кажется, был счастлив. Вспоминаю:

Ведь не было решительно причины

Мне быть счастливым. Отчего же листья,

Их шорох, дым и голоса мальчишек

Мне говорили явственно – ты счастлив.

Но скоро, скоро зимние картины

Укрыли осени неприбранные знаки

И залили бесстрастным ровным светом

Дорожки и часы Адмиралтейства,

И стрелки, что топорщатся игриво

И ждут весны. Ну что ж, начнем сначала.

Я в этот парк весною не приду.