Глава 4

…Благополучно форсировав реку и совершив часовой переход через лес, советский отряд вышел к месту дислокации наших войск. Тепло попрощавшись с Киршениным, Степановым и его людьми, Поздняков и Овечкин направились в расположение своей роты.

Оказавшись в землянке, снайперы переоделись, немного перекусили, попили чайку и, как выразился Андрей Вениаминович, «почесали на доклад к начальству». Командира они застали за не совсем типичным для второй половины дня занятием – Набойченко с упоением брился и так был поглощен этой процедурой, что, казалось, не замечал никого вокруг. Чтобы не мешать командиру, старшина с сержантом отошли в сторонку, присели на ствол поваленного дерева и завели неспешный разговор.

– Скажи, Андрей, а чем ты до войны занимался? – спросил Поздняков товарища, памятуя, что тот просил обращаться только по имени.

– Работал потихоньку, – ответил Овечкин и деловито почесал макушку, – на авиационном заводе в Москве.

– А что вы там делали?

– Понятное дело, самолетики собирали, – улыбнулся Андрей, – с крылышками, пропеллером и колесами!

– Здорово! – сделав ударение на первый слог, с восхищением произнес Сергей. – А знаешь, я всегда мечтал оказаться в кабине пилота, хотя бы и на земле, да пока так и не получилось!

– Эка проблема! – усмехнулся старшина. – Вот пойдем в наступление, захватим какой-нибудь вражеский аэродром, и все самолеты твои, сиди, сколько влезет, хоть целых четыре дня!

– Тебе все шуточки, Андрей, а я ведь на полном серьезе! – нахмурившись, пробурчал Поздняков.

– Ну ладно, не дуйся! – извиняющимся голосом сказал Овечкин. – И в мыслях не держал тебя обидеть!

Он потрепал товарища по плечу, увидел, что пересекавшие лоб молодого человека морщины исчезли, и продолжил:

– Насчет четырех дней – это я, действительно, погорячился, а вот по поводу аэродрома и не собирался хохмить! На войне всякое может случиться! Глядишь, и сбудется твоя мечта! Кстати, тебе лет-то сколько, кавалер?

– Восемнадцать с половиной! – с некоторым вызовом произнес Сергей.

– Так и не печалься! Какие твои годы! Целая жизнь впереди!

– Это если фрицы не укокошат! – с легким оттенком грусти улыбнулся Поздняков.

– А ты, Сережа, подобные мысли в голове не держи! – сказал, как отрезал, Андрей. – Можно и в мирное время под трамвай угодить!

– В нашем селе трамваи не ходят, разве что трактора СТЗ-З!

– Так то ж вообще жуть! – с наигранным испугом воскликнул Овечкин и скорчил выразительную гримасу. – Гусеницами вжик-вжик – и привет!

– Ох, веселый ты человек, Андрей! – рассмеялся Сергей. – Позитив так и хлещет, извини за высказывание, изо всех щелей!

– А иначе никак, мой друг! По-другому кранты!

– Только не всегда понятно, шутишь ты или говоришь всерьез!

– Ничего, со временем разберешься! – ухмыльнулся Андрей, с удовлетворением про себя отметив, что юноша уже вполне освоился и «тыкает» старшему товарищу без особого напряга. Придя к данному выводу, Овечкин решил сменить тему беседы.

– Сейчас я тебе расскажу, Сережа, как на фронт попал! – лукаво прищурившись, произнес он. – Зуб даю, скучно не будет!

– Внимательно слушаю, мой командир! – отчеканил Поздняков, тем самым частично копируя поведение Андрея во время его вчерашнего разговора с капитаном Набойченко.

– Значит, вот как было дело, – начал старшина, сделав вид, что не заметил подколки со стороны Сергея. – Когда грянула война, я работал на авиазаводе, ну, ты в курсе, и мне дали бронь. Но я мужик-то здоровый и не собирался отсиживаться в тылу! Потом просто не смог бы людям в глаза смотреть! В общем, пошел к директору завода…

– Орлы, хватит лясы точить! Время не ждет! – послышался бодрый голос Набойченко, вынудивший Андрея прервать свое повествование.

– Ладно, потом поболтаем! – сказал он и заговорщицки подмигнул Позднякову. – Негоже заставлять Анатольевича ждать, а то на ужин еще опоздает!..

Поднявшись с дерева, напарники двинулись к ожидавшему их командиру. Не доходя трех шагов, Сергей попытался было принять строевую стойку, но капитан характерным жестом остановил юношу.

– Наслышан я о ваших свершениях, хлопцы, наслышан! – воскликнул Набойченко, дружески пожимая руки снайперам. – Витя Степанов мне все уже в красках живописал!

– Это Сергей Сергеевич расстарался! – без тени иронии произнес Овечкин. – Уложил в «Хорьхе» водителя, еще одного немца в машине и двоих фрицев на берегу!

– Да я, вроде, как все, – отчаянно засмущавшись и чувствуя, что краснеет, пробормотал Поздняков. – А фашиста в траншее мы вместе с товарищем старшиной подстрелили…

– Нет, ты пальнул раньше, я видел! – категорично заявил Андрей и, улыбнувшись, погрозил юноше пальцем. – Не скромничайте, уважаемый Вильгельм Телль! Начальство должно знать героев в лицо!

Вконец растерявшись от сыплющихся на его голову похвал и не понимая, что в такой ситуации нужно говорить, Сергей молча развел руками и опустил глаза. Ему было чрезвычайно неловко, хотя он и сам не осознавал, почему. Но тут на помощь юноше пришел капитан, очевидно, прочувствовавший состояние Позднякова.

– Ладно, Андрей Вениаминович, хватит парня в краску вгонять, – сказал Набойченко, взглядом остановив явно готового продолжать свои хвалебные речи старшину. – Уверен, у тебя еще будут для этого поводы, и не раз! В хорошем смысле, конечно!

– Как скажете, товарищ капитан! – ничуть не обидевшись и продолжая улыбаться, откликнулся Андрей.

– Пока вы ходили на задание, у нас тут кое-что случилось, – продолжил Набойченко, круто изменив направление разговора. – Получен приказ из штаба фронта о переброске нашей дивизии на левый фланг армейской группировки. Официальная версия – плановая ротация частей и все такое, не суть! Короче, через пару деньков всем надлежит быть готовыми к переезду, а посему, ребята, мотайте на ус!

– Вот обрадовали так обрадовали, Геннадий Анатольевич! – моментально изменившись в лице, расстроенно воскликнул Овечкин. – Как же так получается, едрена мама? Только здесь обжились, обосновались, можно сказать, корни стали пускать – и на тебе, опять на новое место валить! В чем хоть истинная причина-то, а?

– Не ко мне вопросы, Андрей! Хочешь, сам в штаб смотайся и расспроси их, что и зачем!

– Издеваетесь, товарищ капитан, – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес старшина.

– И не думал! – покачал головой Набойченко. – Я ведь тоже не в глубоком восторге, но приказ есть приказ! И мы будем его выполнять!

– Так никто и не спорит! Просто, – Овечкин замялся, подбирая нужные слова, – все как-то сразу и неожиданно!

– Ну, прости! – мягко улыбнулся капитан, наклонив голову вбок.

– Да это я чего-то завелся ни с того, ни с сего! – понуро сказал Овечкин. – И что на меня нашло, Анатольевич, не возьму в толк!

– Ты просто устал, Вениаминович, морально вымотался!

– Похоже на то! – согласился Андрей.

– И поэтому вы, товарищ старшина, под чутким руководством сержанта Позднякова сейчас возвращаетесь в свою землянку и ложитесь спать зубами к стенке! Но сначала обязательным порядком употребите внутрь минимум полкружки спирта! – скомандовал капитан и рассмеялся.

– Слушаюсь, товарищ лучший командир роты! Разрешите выполнять? – моментально преобразившись, скороговоркой выпалил Овечкин.

И, не дожидаясь ответа Набойченко, схватил за локоть Позднякова и потащил за собой. Сергей вновь, хоть и значительно меньше, чем накануне, удивленный довольно своеобразной манерой Овечкина вести разговор с капитаном, не сопротивлялся и, погрузившись в собственные мысли, покорно шел следом. Что касается Геннадия Анатольевича, то он, интуитивно почувствовав некий подвох в заключительных словах старшины, замер на месте и сосредоточенно пытался сообразить, что же его беспокоит в этих двух сказанных Андреем фразах.

Когда же до него, наконец, дошло, оба снайпера были уже далеко!

– Ах ты, жук языкастый, балагур хренов, – тщетно пытаясь сдержать расплывающуюся по лицу улыбку, прошептал капитан. – Ну, ничего, я тебе покажу «товарищ лучший командир роты»! Точно будешь изучать у меня матчасть!..

* * *

…Через несколько дней после описанных выше событий батальон майора Деменева, в состав которого входила рота капитана Набойченко, перебазировался на двадцать километров южнее. Прибыв на новое место, бойцы принялись обустраиваться в добротных блиндажах, сооруженных их предшественниками на окраине давно оставленной мирными жителями наполовину разрушенной деревни.

Сразу за околицей начинались траншеи полного профиля, соединенные между собой, а также с затянутыми маскировочными сетями минометными окопами и уже упомянутыми блиндажами и извилистыми ходами сообщения. Что касается противника, то позиции частей вермахта располагались на удалении чуть более одного километра от нашего переднего края, и противоборствующие стороны разделяло лишь густо покрытое воронками и усеянное остовами подбитых танков и бронемашин зарастающее бурьяном поле, являвшееся молчаливым свидетелем гремевших здесь в начале весны кровопролитных ожесточенных боев…

…Сейчас же, в теплый июньский полдень, все вокруг было тихо. И в то время как подчиненные налаживали свой скромный фронтовой быт, комбат Деменев вместе с командирами рот, поочередно сменяя друг друга возле установленной на наблюдательном пункте стереотрубы, изучал местность, пытаясь, хоть и с погрешностью, определить приблизительное количество и расположение сил и огневых средств неприятеля.

– Что скажешь, Ефим Данилович? – оторвав глаза от блокнота, в котором он делал некие пометки, спросил майор Деменев, обращаясь к высокому сутулому капитану Самохину, как раз уступившему свое место у стереотрубы Геннадию Набойченко.

– Да, в общем, кроме того, о чем уже рассказал командир третьей роты, я ничего нового вроде и не увидел, Дмитрий Иванович, – пожав плечами, задумчиво ответил Самохин. – Разве что те деревья, которые за кустами около сгоревшей грузовой машины вповалку лежат, странные они какие-то…

– А что в них такого необычного, Ефим Данилович? – встрепенувшись, задал вопрос перекуривавший в сторонке старший лейтенант лет двадцати пяти, выделявшийся среди остальных присутствующих ярко-рыжей шевелюрой. – Снарядом, наверняка, и срубило! Может быть, тем же самым, что и в грузовик попал!

– Не скажи, Пал Палыч, не скажи, – покачал головой Самохин, адресуя свои слова рыжеволосому старшему лейтенанту, как раз и являвшемуся командиром третьей роты. – Больно удачно они упали, да и просвет между ними уж очень на амбразуру похож! Скорее всего, фрицы там оборудовали еще одно пулеметное гнездо!

– Значит, втроем мы насчитали десять пулеметных точек! – подытожил комбат, жестом остановив Пал Палыча, который был явно готов продолжать дискуссию на тему поваленных деревьев. – Осталось узнать авторитетное мнение Геннадия Анатольевича!

– И вы его сейчас услышите! – оторвавшись от стереотрубы, рассмеялся Набойченко. – Только предупреждаю – можете обидеться! Я ведь режу правду-матку прямо в лоб!

– Ничего, потерпим! Не впервой! – улыбнулся Деменев.

– Тогда слушайте, – посерьезнел Геннадий. – Немецкие траншеи, огневые точки – это все, конечно, хорошо! Но почему никто из вас, уважаемые коллеги, не обратил внимания на то, что само так и бросается в глаза? Я имею в виду танки, размещенные в специально вырытых для них окопах! Семь штук на левом фланге гитлеровской обороны и четыре на правом!

– Так я же говорил про них! – недоумевающе воскликнул Пал Палыч. – И точное количество назвал! В чем ошибка, не пойму?

– Действительно, Гена! Мы все их видели и по башням со стволами подсчитали! Хоть они сетками и укрыты, но при любом раскладе выходит одиннадцать единиц, не больше и не меньше! – с удивлением произнес Самохин, на уровне подсознания все же начиная догадываться, что где-то допустил промашку

– Да нет, насчет одиннадцати я согласен, – кивнул головой Набойченко, – но только не танки это, а отлично исполненные макеты!

– Почему ты так думаешь? – отрывисто спросил командир батальона.

– У них башенные люки у всех закрыты, и это в такую-то жару! – улыбнувшись, сказал Набойченко и, будто подтверждая собственные слова, вытер тыльной стороной ладони проступившие на лице многочисленные капли пота.

– Ну-ка, дай взгляну, – Деменев быстро шагнул к наблюдательному прибору и наклонился к окулярам стереотрубы.

Где-то с полминуты он молча изучал оборонительные порядки фашистов, а затем, обернувшись к своим подчиненным, произнес:

– А ведь действительно все укупорено, словно в закатанной консервной банке! Не стали бы фрицы у себя в танках парилку устраивать, Анатольевич прав!

– Разрешите вопрос, товарищ майор? – поднял вверх руку командир третьей роты.

– Конечно, Пал Палыч, задавай, – откликнулся Деменев.

– А зачем фашистам нужны макеты? Немцы не идиоты и люди рациональные, они должны осознавать, что наши пушки разнесут эти конструкции за пару минут! И вся проделанная работа накроется медным тазом!

– Думаю, подобным образом они отвлекают наше внимание от настоящих танков, которые спрятаны где-то неподалеку! Возможно, что я не прав, но одно знаю точно – резон у гитлеровцев, безусловно, есть, тут к бабке не ходи!..

Сделав короткую паузу, командир батальона наморщил лоб, будто стараясь поймать некую ускользающую мысль, потом неопределенно махнул рукой и несколькими фразами подвел под состоявшимся разговором черту:

– Ладно, мужики, на сегодня хватит! Возвращайтесь в расположение своих рот и займитесь текущими делами! Жду вас завтра в десять ноль-ноль здесь на КНП, будем дальше противника изучать! Все свободны!

И, повернувшись к Набойченко, добавил:

– А ты, Геннадий Анатольевич, задержись!..

…Когда Самохин с Пал Палычем покинули командирский наблюдательный пункт, Деменев подошел к устроившемуся на грубо сколоченной лавке капитану и присел рядом. Некоторое время оба молчали. Набойченко размышлял о своем, машинально теребя пальцами незажженную папиросу, а Дмитрий Иванович, приоткрыв рот и даже немного высунув язык, что-то напряженно черкал карандашом у себя в блокноте.

Судя по страдальческой гримасе, не сходившей с раскрасневшегося лица, и бьющейся на виске жилке, данное занятие не доставляло особого удовольствия майору. И когда он, наконец, закончив писанину, отложил в сторону блокнот, то из его груди вырвался вздох облегчения, по громкости и тональности больше напоминавший гудок приближающегося к железнодорожной станции паровоза!

От подобного звука девяносто девять человек из ста наверняка подпрыгнули бы на месте, однако капитан Набойченко в их число точно не входил! Он всего лишь неторопливо повернул голову и ровным голосом спросил:

– Вы что-то сказали, Дмитрий Иванович?

При этом выражение лица командира роты также оставалось спокойным и невозмутимым.

– Нет, Геннадий Анатольевич! Я просто эмоции таким способом выражал! – отшутился Деменев.

– Ясненько, – протянул капитан.

Отработанным движением он извлек из кармана спички и, обнаружив, что коробок пустой, с легким оттенком грусти сказал:

– Кажется, подымить не удастся!

– Не переживай, здоровее будешь! – почесав гладко выбритую щеку, улыбнулся комбат.

– Так ведь тянет, Иваныч, почти два часа уже не курил!

– А ты совсем бросай! Ну что за радость дым глотать, а потом кашлять, никак в толк не возьму!

– Это не радость, привычка, – развел руками Набойченко.

– Так отвыкай! – воскликнул майор. – Бери пример с меня или с этого, новенького, Позднякова! Кстати, как он?

– Хорошо! Пятерых фрицев на свой счет записал!

– То есть пороху понюхал?

– Несомненно, – кивнул головой Набойченко. – И старшина Овечкин парнем доволен! Нахваливает без устали!

– Похоже, твои орлы сработались! – с удовлетворением произнес Деменев. – А что это значит?

– Что в первой роте вновь есть снайперская пара! – сказал капитан.

– Совершенно верно! И посему, коль скоро на фронте временное затишье и до наступления еще далеко, я решил отправить твоих вольных стрелков на ничейную полосу! Пусть гитлеровцам в окопах нервишки пощекочут!

– Это можно, Дмитрий Иванович! Но только ребятам необходимо изучить обстановку, выбрать места для огневых позиций…

– Само собой, дальше не продолжай! – прервал Набойченко комбат. – Я понимаю, что спешка абсолютно недопустима! Поэтому жду тебя сегодня с ними в пятнадцать часов здесь, на КНП! Вместе и покумекаем, что к чему!

– Мы будем минута в минуту, – просто ответил капитан…

Загрузка...