Пролог

Тот, кто не помнит своего прошлого, обречен на то, чтобы пережить его вновь..

Джордж Сантаяна,

Жизнь разума: Разум в здравом смысле

Дом на Уиллет-драйв выглядит меньше, чем я запомнила. Мама содержала двор гораздо лучше этого, но навязчивый вид разросшихся сорняков и запущенных кустарников кажется более уместным. Костяшки моих пальцев снова обретают цвет, когда я отпускаю руль. Я ненавижу этот гребаный дом. Двадцать три года мне удавалось держать себя в руках, проезжая мимо этих знакомых съездов с автострад Вирджинии. Несколько раз я боролась с искушением свернуть в сторону. Мне хотелось вызвать воспоминания о временах, проведенных с братом, по которому я ужасно скучаю. Но боль – жестокий похититель детских чувств. Узнав, чем закончилась история Криса, люди думают, что им понятна история всей нашей семьи. Но ведь они даже не подозревают, с чего она начиналась.

Когда-то тщательно ухоженный, теперь фасад дома выглядит заброшенным. Непокорные заросли остролистного падуба вонзались в фундамент, их ягоды напоминали капли крови, сочащиеся из кирпичей. Деревянный сайдинг провис, забытый и бледный, безжизненный, если не считать плесени, ползущей по его швам. Исчезли ухоженные клумбы. Передний двор теперь украшают случайно брошенные прохожими бумажки и бутылки. Как будто дом совсем истлел, износился за долгие годы, проведенные в главной роли в изнурительной пьесе.

Спазм в животе быстро переходит в тошноту. Сгорбившись, я выбираюсь на свежий октябрьский воздух и терпеливо жду. Но облегчение не приходит.

Бетонная подъездная дорожка пустая, разбитая, вся в пятнах. Но я понимаю, что дом не заброшен. Кто-то выкатил мусорные баки на улицу, а под навесом стоит «Харлей», аккуратно прикрытый. Его можно узнать по тому колесу, что виднеется из-под тента.

Пошатываясь, я возвращаюсь к своей «Хонде Пилот» и забираюсь внутрь, собираясь удрать. Но не успеваю я вставить ключ в замок зажигания, как в зеркале заднего вида появляется большой пикап «Шевроле» и приближается к подъездной дорожке. Из него вылезает женщина и начинает выгружать из кабины какие-то вещи. Она с подозрением разглядывает мой внедорожник, припаркованный перед ее домом, и я упрекаю себя за то, что не припарковалась на противоположной стороне улицы. Сделав несколько ободряющих вдохов-выдохов и набравшись сил, я снова оказываюсь у основания длинной, покатой подъездной дорожки. В ее взгляде читается вопрос, какого черта я там делаю.

– Здравствуйте! Меня зовут Карин Маккэндлесс. Я выросла в этом доме. – Я замечаю, как ее нахмуренные брови смягчаются в знак признания, и спрашиваю: – Вы знаете всю эту историю?

– Да. Ну, немного, – колеблется она.

Я поспешно предполагаю ее следующий ответ, пока иду вверх по склону.

– Можно мне зайти и поговорить с вами?

Она кладет сумку и пакеты на крышу грузовика и пожимает протянутую мной руку:

– Мэриан.

Мэриан высокого роста, приятной внешности, с крепким телосложением и уверенным рукопожатием. Ее длинные светлые волосы рыжеватого оттенка напоминают мне о Вайноне Джадд[3], а яркая красивая блузка и повседневный черный брючный костюм – как раз то, что ожидаешь увидеть на социальном работнике, которому мало платят. Среди изящных подвесок на ее шее висит более тяжелая цепочка с характерной серебристо-черной эмблемой Harley Davidson. Выражение ее лица теплое, но в то же время настороженное.

Я продолжаю:

– Я надеюсь, вы не против, если я немного осмотрюсь?

Она жестом показывает на взъерошенный двор и отнекивается:

– Ну, не знаю, что вам это даст. Он определенно выглядит не так, как в то время, когда вы здесь жили.

Повисает долгая пауза, и становится очевидно, что Мэриан не настроена принимать гостей. В конце концов она снова взглянула на мое исполненное надежды лицо и сдалась: «Ну, тогда дайте мне минуту, чтобы я выпустила собаку, пока она не описала весь дом». Она улыбается и говорит: «Он уже старый мальчик, мой Чарли!»

Пока мы идем по заднему двору, жилистый шоколадный лабрадор, опустив голову, изучает меня, не сводя с меня глаз. Из его седеющей морды вырывается безобидное рычание, похожее на ворчание старика, отвлеченного от привычных дел. Пока Чарли справляет нужду во дворе, он старается либо надежно опутать меня своим длинным поводком, либо находиться между домом и мной. Мэриан не обращает внимания на щели в ветхом заборе, то и дело принося извинения, пока освобождает мои ноги. «Просто Чарли может перепрыгнуть через него».

Пытаясь сохранить равновесие, я сканирую места, где мы с Крисом искали убежище. От огромного огорода, на котором мы каждое лето собирали бобы, не осталось и следа. Астры и хризантемы больше не украшают опавшие листья. Красиво оформленные клумбы, которые мама так тщательно выкладывала крупными камнями, теперь выглядят как кривозубые оскалившиеся рты, из которых вырываются рыжие узлы обреченных кустарников и сорняков. Железнодорожные шпалы, которые планомерно укладывали для создания ступенек между многоуровневыми клумбами, едва обозначают уклон двора.

Освободившись на время от клыкастого охранника Мэриан, я пробираюсь на более высокий уровень заднего двора. В левом углу – широкий склон, на котором мы с Крисом воображали себя археологами и где он в подростковом возрасте оттачивал свои недюжинные навыки рассказчика.

Наш район был построен посреди сложного скопления небольших холмов и долин, где столетиями ранее протекали мелкие реки, снабжавшие табачные плантации. Дома на нашей улице были построены вдоль русла обезвоженного ручья. Глядя на задние ряды соседских заборов, я все еще вижу забытый путь бегущих вод. И эти воды оставили после себя много интересного материала для будущих рассказов.

Я рассказываю Мэриан, как мы с Крисом тащили тележку, полную пластиковых лопат и ведер, а иногда и столовых ложек, взятых из ящика на кухне, и раскапывали один участок за другим, пачкаясь в грязи, стремясь найти реликвии прошлого. Мы не нашли ничего, что могло бы иметь значение для других. Но Крису казалось легендарным все, что мы раскапывали. Несколько самых крутых находок вошли в нашу секретную коллекцию. В перерывах между тем, как мы без труда находили повсеместно разбросанные устричные раковины, нас охватывал восторг, когда при раскопках нам попадались керамические черепки глазурованного белого фарфора. Подняв руки в знак победы, мы бежали к водопроводному крану и смывали с них грязь, пока не становился виден узнаваемый узор: изображения восточных домов в мягких сине-фиолетовых тонах. Потом мы рылись в коробке из-под обуви, в которой хранились наши сокровища, пытаясь сопоставить остатки, как кусочки пазла.

Больше всего мы гордились в те дни, когда удавалось собрать целую тарелку. Потом мы сидели и наслаждались своим достижением, глядя на место раскопок, пока Крис рассказывал замысловатые истории о том, как эти тарелки там оказались. Он рассказывал о древних китайских армиях – солдатах, на которых внезапно напали во время трапезы в палатке, беззащитных перед превосходящими силами. Тогда их тарелки разлетались вдребезги и падали рядом, а спустя годы их находил фантастический археологический дуэт – сэр Флэш и его младшая сестра, принцесса медведица Ву.

Место наших раскопок теперь было завалено кучами дворового мусора. Из соседнего двора доносился приятный аромат жимолости, и я вспоминаю, как перепрыгивала через забор и пыталась высосать нежный нектар из летних цветков.

В те дни, когда инстинкты заставляли нас бежать на большие расстояния, Крис брал меня с собой на пробежку по Брэберн-драйв в Резерфорд-парк, где все еще встречались активные ручьи. Мы бежали вдоль русла, промочив кроссовки в неудачных попытках перепрыгнуть через чистый холодный ручей в более широких местах, перепрыгивали камни, пели песни Beatles и разыгрывали сцены из наших любимых телешоу. Крису блестяще удавалось придумывать развлечения, и природа всегда была его первым выбором декораций. И даже когда выбранная сцена из «Звездного пути», «Бака Роджерса» или «Звездного крейсера “Галактика”» не требовала геройства, в моем воображении он всегда был моим защитником.

Пышное одеяло из английского плюща покрывает бо́льшую часть оставшегося верхнего уровня двора. Темно-зеленые листья растения когда-то скрывались за еще одним каменным бордюром, который уложили и поддерживали в чистоте как отхожее место для нашей шотландской овчарки. С ней мы любили играть часами напролет. Если Крис был капитаном наших приключений, Бак – или, как мама его официально записала в документах, лорд Бакли из Нарипы III – был его первым лейтенантом. Маленький солдат с большим характером, Бак регулярно срывал попытки нашей матери вырастить густой газон, вырывая пучки травы и кусая нас за пятки, – пастушьи инстинкты заставляли его бегать кругами вокруг нас с Крисом.

Теперь, готовая поделиться историями, Мэриан объяснила, что купила дом у моих родителей два десятилетия назад, чтобы вместе со своими маленькими сыновьями начать все сначала после того, как их дом сгорел дотла. Я не знала, что с тех пор, как мои родители продали его, прошло столько лет и что после этого дом не менял владельцев. Мэриан не стала раскрывать лишних подробностей об отце мальчиков, но из ее рассказа о том, что она работает допоздна, одна обеспечивает семью и что ей трудно следить за домом, я поняла, что нести весь этот груз на себе в одиночку было трудным, но необходимым решением, которое она приняла без колебаний. Она с нежностью рассказывает о сыновьях, которые заезжают в гости, помогают по хозяйству, когда могут, и об их будущих проектах. Она светится, когда речь заходит о путешествиях. Мэриан рассказала, что она отправляется в одиночные поездки на своем «Харлее» в любой день, когда хорошая погода совпадает с редким выходным на работе. Когда в ответ я рассказываю о своих одиночных походах в Шенандоа и о своем Kawasaki EX500, ей хватает любезности не осуждать меня за то, что я езжу на спортивном мотоцикле.

Толчком и визгом Чарли сообщает Мэриан, что он закончил, и она приглашает меня зайти с ними в дом, к моему большому удивлению.


Когда я захожу на кухню Мэриан, запах прокуренного помещения переполняет меня еще до того, как закрывается задняя дверь. Из-за аллергии на дым и желания поскорее выйти я пытаюсь сдержанно покашлять, но у меня не получается.

– О! Боже мой! Может, налить вам воды? – любезно предлагает Мэриан.

Я бросаю взгляд на россыпь стекла и керамики, которая перетекает из кухонной раковины на столешницу, чистую, но хаотичную. «Нет-нет, спасибо. Я в порядке». Наверное, состояние за пределами дома должно было подготовить меня к тому, что может ждать меня внутри. Тем не менее я польщена тем, что Мэриан пригласила меня в свой дом. У нее приятная и соблазнительная улыбка, и даже Чарли тявкает и вертится в предвкушении экскурсии по дому.

«Прошу прощения за беспорядок, – говорит она, прислоняясь к столу. – Просто я была так занята!» Бесчисленные кипы бумаг и почты были аккуратно разложены, и это наводит меня на мысль, что для каждой стопки у нее есть своя личность. Пепельницами заставлены все горизонтальные поверхности. Почти все вокруг меня, за исключением беспорядка, выглядит так же, как и тогда, когда я стояла здесь ребенком: планировка, шкафы, столешницы и кафель, даже техника та же самая.

– Помню, как мы с подругой Дениз готовили на этой плите печенье, – вспоминаю я.

Кажется, Мэриан нравятся мои путешествия назад во времени. Я вспоминаю фотографию со своим щенком – Баком. На ней мы растянулись на этом полу и крепко спим. Уютно устроившись на моей желтой толстовке, он был славным щенком. У меня на голове были косички. То фото сделано в день переезда в этот дом.

Мэриан ведет меня через главный этаж двухуровневого дома. Голубые обои с цветочным рисунком, которые я помню с детства, заменены слоем бежевого с кирпичным оттенком и песочными рисунками навахо. Мы спускаемся на два лестничных пролета в подвал, где у моих родителей был офис. Именно здесь мама проводила бо́льшую часть своего времени – часто в пижаме, пуховом жилете и тапочках, – усердно и быстро приступая к дневной работе сразу после пробуждения. Она променяла свои карьерные устремления на обещание светлого будущего, помогая отцу основать компанию User Systems Incorporated, аэрокосмическую инженерную и консалтинговую фирму, которая специализируется на разработке радаров воздушного и космического базирования. Долгие часы в этом подвале сделали их богатыми. Но не счастливыми.

Мама постоянно печатала и редактировала документы, делала копии, готовила и переплетала презентации. Еще до того как мы уходили в школу, она выпивала четвертую чашку кофе. В дополнение к офисной работе она была обязана бесконечно стирать, содержать дом в чистоте, поддерживать красоту во дворе и аккуратно подавать ужин. К тому времени, как мы с Крисом возвращались домой со спортивных тренировок и групповых репетиций, банки с яванским кофе сменяли бутылки красного вина. Так мама начинала глушить боль еще до папиного возвращения домой. В течение рабочего дня он встречался с авторитетными учеными в НАСА, заключал контракты с такими компаниями, как Jet Propulsion Laboratory, Northrop Grumman и Lockheed Martin, или читал лекции в Военно-морской академии.

Иногда, когда отец уезжал в длительную командировку, у нас выдавалось несколько спокойных дней. Однако в большинстве случаев, как только мы слышали, что его «Кадиллак» въезжает в гараж, мы с Крисом убегали и прятались. Он выкрикивал имена и отдавал приказы, как только открывал входную дверь. Он часто отчитывал маму, говорил, что к его приезду она должна быть при полном параде: короткая юбка, восьмисантиметровые каблуки, безупречная прическа и макияж.

Мы с Крисом выполняли много работы по дому и с возрастом стали приносить еще больше пользы, но мамина нагрузка все так же была огромной и сложной. В конце концов она обуздала свои амбиции и наняла горничную на неполный рабочий день, чтобы та помогала по дому. Но после этого «босс» обвинил ее в том, что она ничего не делает и вообще теперь у нее нет причин не следить за своей внешностью.

На самом деле она играла не менее важную роль в их бизнесе. Он никогда не признавал, как много она делала для их компании, но само это осознание, вероятно, и стало причиной его постоянных издевательств над ней. «Ты ничто без меня, женщина! – кричал он при любом проявлении ее непокорности. – Ты даже колледж не окончила! А я чертов гений! Я отправил первый американский космический корабль на Луну! Ты за всю жизнь не сделала ничего важного!»

Если бы наша мама была готова положиться на свою находчивость, она могла бы добиться чего угодно – даже устроить переворот. Сколько бы дипломов и опыта ни было у отца, она помогала ему достигать успеха. В очень юном возрасте я научилась распознавать самовлюбленных мудаков-шовинистов и поклялась, что никогда не буду с этим мириться. Как только стану достаточно взрослой, чтобы делать выбор.

Мама всегда выглядела красиво и собранно по вечерам, когда папа приводил домой деловых партнеров на ужин. От нас с Крисом тоже ожидали выступления на самом высоком уровне. Обычно под этим имелся в виду сольный концерт на фортепиано, скрипке или валторне, а также демонстрация наших последних академических и спортивных наград. Помню, как прямо перед одним из таких вечеров, когда мне было девять лет, я лежала у мамы под столом, корчась от боли. Казалось, будто внутри живота происходит такое движение, что кишечник вот-вот взорвется.

«Ш-ш-ш! Тихо! – шипела мама. – Я должна закончить дело до того, как твой отец вернется домой!» Она была полуодета, с бигуди в волосах и ужином в духовке. Когда я высказала мнение о причине моей агонии, она закричала: «Я сказала, помолчи, Карин! Иди к себе в комнату и ложись на живот! Скорее всего, это просто газы!» К счастью, насчет газов она была права. К несчастью, я научилась просто лежать и молчать.

Мэриан ведет меня обратно на один пролет туда, что считалось нашей семейной комнатой, где мы с Крисом демонстрировали архитектурное мастерство и строили сложные крепости. Мы разбирали свои кровати и освобождали полки, складывали книги по углам столов, чтобы закрепить простыни в виде потолка и одеяла на стенах. Не оставалось ни одной лишней подушки. Все они шли в дело для строительства коридоров и дверей. Иногда мама с папой разрешали нам ночевать в этом жилище. Крис читал мне на ночь книги при свете походной лампы. Обычно попкорн подавали ближе ко сну, особенно если телевизор использовался в качестве внутреннего оформления крепости.

Сегодня рядом с большим диваном стоит антикварная напольная пепельница на пьедестале. Вместе с пеплом остаются следы аммиака. Ковровое покрытие было свернуто, без сомнения, из-за того, что старина Чарли слишком часто не дожидался выхода на улицу. Крепежные планки по краям плинтусов остались открытыми.

«Смотрите под ноги, – предупреждает Мэриан. – Я скоро буду менять ковролин». Она уворачивается от рядов острых гвоздей, ведя меня по коридору в спальню и небольшую ванную. «Сейчас я использую эту комнату просто как кладовку», – говорит она, открывая дверь. Я бросаю быстрый взгляд на то, что когда-то было моей спальней в течение короткого времени, в раннем подростковом возрасте.

– У вас все еще появляются пещерные кузнечики? – спрашиваю я.

– Ой, еще бы! – восклицает Мэриан, и мы обмениваемся гримасами отвращения.

Тот факт, что в нашем доме всегда было чисто и аккуратно, не помешал этим противным насекомым проникнуть на полузатопленный первый этаж и подвал под ним. Создание, которое казалось результатом демонического союза между пауком и обычным полевым сверчком, – эти бесстрашные существа идеально сочетались с плюшевым коричневым ковровым покрытием и скорее атаковали, чем избегали, любую крупную движущуюся цель. Каждое утро мне приходилось охотиться и убивать по четыре-пять этих отвратительных ублюдков, прежде чем спокойно собраться в школу.

Мы с Мэриан направляемся в просторную прачечную, которая располагалась на одном из маршрутов для побега на улицу. Я в очередной раз поразилась мощи бытовой техники эпохи семидесятых, когда она показала ту же стиральную машину и сушилку, которыми мама учила меня пользоваться. Новый холодильник стоит там, где была наша морозильная камера, в которой хранилось мясо для маминых ужинов и бутылки папиного джина.

Возвращаясь через холл, мы проходим мимо шкафа, через который можно было добраться до узкого пространства под лестницей. «Обычно мы с Крисом здесь прятались», – подумала я и, совершенно того не осознавая, произнесла вслух, пока не заметила встревоженное выражение на лице Мэриан.

Поднявшись по лестнице и вернувшись на уровень кухни, Мэриан поднимается еще на один пролет к спальням. Внезапно мои кожаные ботинки наливаются свинцом. Я отвожу взгляд, когда меня захлестывают эмоции, а затем плавно и текуче стекают по моей щеке.

– Почему он их так ненавидел? – осторожно спрашивает Мэриан. – Я читала книгу о вашем брате и смотрела фильм. Почему ему пришлось уйти вот так? У вас были настолько ужасные родители?

Я вздыхаю от невинности ее вопроса. Его мне задавали слишком много раз, слишком много людей. Это невежество, основанное на лжи, которую я помогала поддерживать, лжи, которую я когда-то считала необходимой. «Честно говоря, – мой голос срывается, – по сравнению с реальностью книга и фильм получились чрезвычайно добрыми».


В те дни, когда мы недостаточно быстро улавливали настроение родителей и пропускали звуки хлопающих дверей и криков, мы с Крисом были обречены принимать на себя основную тяжесть битвы родителей.

В один из дней их спор начался со шквала взаимных оскорблений, затем папа гонялся за мамой по дому и швырял ее повсюду, пока она в конце концов не приземлилась на кровать в гостевой комнате… Как оказалось, отец планировал задушить ее до смерти…

– Дети! Дети! Помогите! Посмотрите, что ваш отец делает со мной! – выкрикивала мама между вдохами.

– Дети! Идите сюда сейчас же! Посмотрите, что ваша мать заставляет меня делать! – таково было его жалкое оправдание.

Я кричала на него, чтобы он остановился, и пыталась оттолкнуть его от нее. Крис – на три года старше и мудрее (из-за своих собственных травм) – быстро оттаскивал меня, пока я не научилась наблюдать за выяснением отношений издалека. Мы были вынуждены наблюдать, а потом ждать. Мы ждали, боясь того, что может случиться – не только с мамой, но и с нами, – если мы уйдем до того, как получим разрешение. Мы рано усвоили этот урок: если ты не успел убежать до того, как медведь тебя учуял, лучше всего просто замереть на месте. В конце концов папа отпускал маму без извинений, и она падала в дверном проеме вместе с нами.

– Простите, дети, – кричала мама, когда папа уходил, – но, когда я забеременела Крисом, я застряла в браке с вашим отцом…

Помню, как Крис отчаянно плакал, считая себя виноватым в том, что родился на этот свет, и прося прощения за то, что доставил столько проблем.

Ненависть друг к другу родителям нужно было дополнительно подкреплять, когда конфликт между ними стихал. Без всяких сомнений, после этого в памяти всплывали воспоминания о нашем с Крисом последнем чудовищном преступлении детства: о том, как мы забыли что-то сделать по дому, или о том, когда мы дразнили друг друга, ссорясь из-за печенья «Орео», – тогда нам говорили выбирать оружие для наказания. Папа и мама ждали нас внизу, прямо за столовой, у лестницы. Мы с Крисом, как обычно, проходили по коридору и заходили в папин гардероб.

Взявшись за руки, мы просматривали ассортимент его ремней, пытаясь вспомнить, какие из них причиняют меньше всего боли, у каких пряжек нет острых краев. Если мы выбирали неправильный ремень, он тащил нас обратно и сам выбирал гораздо более подходящий вариант.

– Поторапливайтесь, черт возьми! – ревел он, расплескивая джин из стакана.

Сделав свой выбор, мы шли обратно по коридору: я тяжело дышала, а Крис пытался меня утешить: «Не волнуйся. Скоро все закончится». Отец заставил нас встать на четвереньки вместе, бок о бок, а затем стянул с нас штаны…

Хлесткие удары кожей были резкими и быстрыми между нашими воплями. Никогда не забуду, как вытягивала шею в поисках снисхождения и видела только выражение садистского удовольствия, зажигавшееся в глазах отца, и его ужасающую улыбку – как у наркомана в кульминации своего кайфа. Мама смотрела на это, как мне казалось, боясь вмешаться, но в то же время с определенным удовлетворением, как будто она была жертвой, наблюдающей за вынесением приговора. Мы получали то, что заслуживали. Мы разрушили ее жизнь тяжестью своего существования, заманив ее своим появлением в ад.

Когда папа заканчивал, кстати продолжительность наказания варьировалась в зависимости от степени его опьянения, мы обычно возвращались в комнату Криса и прятались под его кроватью-чердаком, пока нас не позовут ужинать. Пока мы ели бифштекс и картофельное пюре, разговор шел обо всем, кроме дневного конфликта: чему мы учились в школе, какие крупные контракты они недавно заключили, насколько мы умны, насколько они богаты, о будущем ремонте в доме или о предстоящих семейных каникулах. Единственным подтверждением только что произошедших событий были уклончивые истории о том, как другие дети слишком остро реагировали на такие вещи и разбалтывали о них знакомым, а потом их разлучали друг с другом и отправляли в приемные семьи.

Папе хватало хитрости, чтобы не оставлять следов на коже, которые были бы заметны посторонним. Никто из родителей, казалось, не подозревал о более глубоких эмоциональных ранах, которые они нам наносили. «Не драматизируйте вы так, – говорили нам. – Если следов не видно, то никакого насилия не было». Мы должны были быть благодарны за все те блага, что у нас были в жизни. Из новостей мы знали, что нам живется лучше, чем многим детям, и думали, что большинство семей похожи на наши. Это было нашей нормой, и мы к ней привыкли.

– Эй, с вами все в порядке? Не хотите подняться? – Мэриан возвращает меня в реальность.

– Простите. Да, спасибо, я в порядке, – отвечаю я не слишком убедительно. – Слишком много воспоминаний.

– Не сомневаюсь, – соглашается Мэриан, – но ведь бывает полезно вернуться к некоторым вещам?

Меня тронуло, что она готова сопроводить меня через весь этот катарсис, и я следую за ней наверх.

Первая открытая ею дверь вела в мою комнату. Я показываю, где у меня стояли кровать и туалетный столик – с коллекцией мягких игрушек в детстве, с коллекцией косметики и средств для волос в подростковом возрасте. За следующей дверью была комната Криса.

– Может быть, вас оставить на несколько минут наедине с собой? – заботливо предлагает Мэриан.

– Нет, все хорошо, спасибо.

Я прекрасно знаю, что совершенно не смогла бы сдерживать эмоции, если бы осталась одна в этом пространстве.

Я показываю Мэриан, где у Криса были койка и игровой стол, заставленный сотнями армейских фигурок. Миниатюры из зеленого пластика, казалось, оживали, когда он описывал мне сражения, и я убедила себя, что он блестящий стратег. В итоге место искусственной зоны боевых действий заняли полноразмерный матрас и рабочий стол.

Я втайне испытываю облегчение, когда Мэриан решает не показывать мне гостевую комнату. «У меня там вся глажка – сплошной беспорядок!» Она смеется. С главной спальней то же самое – не было никаких причин переносить экскурсию в личное пространство Мэриан. Единственным приятным воспоминанием, которое у меня осталось об этой комнате, был один легендарный день, когда наш кот, получив пинок от отца, забрался в его шкаф и методично помочился во все его ботинки. В тот день мы с Крисом прониклись большим уважением к коту породы русский голубой, которого мы назвали Пагом.

Мэриан провожает меня обратно на передний двор, мы обмениваемся номерами мобильных телефонов и адресами электронной почты. Я обнимаю ее и благодарю за то, что она дала мне шанс вновь посетить это место, вспомнить хорошее и плохое.

Прежде чем отъехать от обочины, я представляю, как Крис бежит ко мне по улице, Бак наступает ему на пятки, а я с секундомером в руках подбадриваю его, чтобы он побил свой последний личный рекорд в беге. При последнем взгляде на двор вспоминается, как мы строили снежные крепости, хранили замороженные боеприпасы в скрытых бункерах, готовясь к внезапному нападению других соседских хулиганов, которые в этот день прогуливали школу.

Место, которое поначалу показалось мне заброшенным, теперь выглядит как очень расслабленный дом. Измученный тем фарсом, который разыгрывался на протяжении большей части двух десятилетий, он больше не обязан поддерживать какие-либо впечатления, не обязан скрывать какие-либо грехи. Он такой, какой есть. Возможно, он выглядит не так красиво, зато теперь живет в мире, и я ловлю себя на том, что завидую. Я наблюдаю, как дом становится все меньше и меньше в зеркале заднего вида, пока наконец не исчезает.

Загрузка...