Ущелье было настолько сухим, что даже душная тень от складчатых скал не давала ни свежести, ни прохлады. Однако здесь и правда было человеческое жилище.
Домик стоял на небольшой лужайке возле едва заметного ручейка, который поблёскивал среди скал только затем, чтобы без следа исчезнуть под серым щебнем возле дороги. И этот домик был настолько кособокий и криво сложенный, что почти сливался с обступившими его валунами.
Даже человек вроде Артабана, которого учили войне, а не домоводству, мог заметить, что владелец не особенно усердствовал, когда возводил эти глинобитные стены, и кое-как покрыл чердак соломой. Видимо, он рассчитывал на то, что всё равно здесь мало кто проезжает – а тот, кто проезжает, будет рад и такому.
За домом был ещё огородик, в загоне хлопали крыльями домашние птицы,
Конюшни неизвестный хозяин так пока и не построил. Однако возле входа была привязана породистая чалая лошадь. Её упряжь после дороги через пустыню покрылась серой пылью, но даже в таком виде было заметно, как дорого она стоит.
Копыта благородной лошади были обернуты небольшими мешочками, набитыми соломой. Зоркие глаза мальчишки сразу разглядели на этих мешочках волшебные знаки. Видимо, те самые, которые дают лошадям способность ступать бесшумно.
Артабан даже близко не знал, чья эта лошадь. Но и увиденного было достаточно, чтобы понять – входить в этот дом просто так будет самоубийством.
Едва ли хозяин набросится на него с топором. Жители такой глуши обычно настолько страдают от скуки, что рады любому гостю. А вот гость, что приехал на такой породистой лошади, был определён опасен.
Артабан достал нож и начал пробираться к домику. Он старался ступать так же тихо, как ступают зачарованные копыта.
Лошадь заметила нового человека. Она покосилась на него по-человечески умным глазом, но не выдала мальчишку ни единым звуком.
Артабану очень хотелось отблагодарить её сахаром. Но сахара у юноши не было. Был только нож.