Сознательное самоубийство – страшное преступление против бога, тягчайший безмерный непростительный грех хулы на Святого Духа… Это чудовищное деяние влечет за собой… бесконечную агонию в загробном инобытии, в узах адского сатанинского мрака… Необходимо взять себя в руки, всецело собраться и устоять. Боевая задача номер один не сорваться и выжить. В этом славная победа над дьяволом и явное посрамление нечистой силы.
Из черного дула ТТ на меня смотрела Смерть, ласково улыбалась и манила рукой. Она выглядела отнюдь не отвратительной старой каргой, как принято считать, а прекрасной дамой с чарующими изумрудными глазами. «Иди, иди сюда! – шелестел в ушах вкрадчивый голос. – Ведь это так просто! Одно шевеление указательного пальца… Иди-и-и… милы-ый!» Я прижал ко лбу пистолет с патроном в патроннике, ощутив кожей прохладный металл. «Иди-и-и, милый! Ты так устал!» Или лучше выстрелить в рот?! Чтоб наверняка! Вдруг от моего лба пуля срикошетит?! Дурацкая шутка, не правда ли? Черный юмор, так сказать! Н-да уж! Однако в рот, пожалуй, надежнее. Дуло имело почему-то солоноватый привкус. Бах, и ты уже на небесах! мысленно перефразировал я известную фразу Горбатого из фильма «Место встречи изменить нельзя». Впрочем, на каких, к лешему, небесах?! В аду! Самоубийство прямое жертвоприношение сатане, вспомнились слова священника, которому я недавно исповедовался. Неожиданно мой взгляд упал на висевшую на стене икону с изображением Христа Спасителя. В голове сразу прояснилось, и мне стало стыдно. Господи! Что я творю! Прости, господи!!! Опять нечистый попутал! Я медленно положил ТТ на диван, глубоко вздохнул, затем решительно вынул обойму и передернул затвор, выбрасывая патрон из патронника. «Нет, сатана! Не получишь ты от меня такого подарка! Не дождешься, морда гнусная! Даже не мечтай!» Сквозь не зашторенное окно виднелось ночное небо с огромным сияющим диском полной луны.
От него веяло холодом. Зябко поежившись, я убрал оружие в тайник и закурил сигарету. Спать не хотелось, а снотворное, как назло, закончилось еще вчера. Часы показывали начало третьего. Похоже, заснуть до утра не удастся. Если б поработать, дак нет! Экономический и политический кризис в стране конца августа начала сентября 1998 г. совпал с моим собственным творческим кризисом. Пришла беда отворяй ворота! Причем замысел картины-то был! Хороший замысел, светлый! Я хотел нарисовать мать с маленьким ребенком, стоящую посреди зеленого поля, со стройной березовой рощей на заднем плане, однако вскоре увидел, что вместо доброй русской женщины на холсте появляется злобная ведьма сомнительной национальности, а ведьмино дитя вообще-то не приведи господи! Или это зеркальное отражение нашей сегодняшней жизни?! Вполне возможно! От моей ведьмы исходила едва ли не физически ощутимая аура зла. Не иначе, бес у меня за спиной стоял, помогал в творчестве, падла! Не желая будить в потенциальных зрителях дурные инстинкты, служить орудием в лапах нечистой силы, я убрал от греха подальше краски, кисти, холст, мольберт… И вот уже неделю места себе не нахожу. Тоска навалилась. Впору плакать от безысходности, да слез нет. Иссякли. Напиться вдребадан?! Тоже не выход. Еще хуже будет. А дьявол тут как тут, к самоубийству склонить пытается. Мразь! Кстати, подобные попытки он предпринимал несчетное количество раз на протяжении нескольких лет. Если б не вера православная, не помощь ангела-хранителя[3], я б давно разнес себе череп… Нет, сволота рогатая, не дождешься!
С легкой руки Клима братва прилепила мне погонялу «Смертник». Думают, будто я жить не хочу, ищу смерти, специально на нее нарываюсь. Они правы лишь наполовину. Жизнь свою я действительно ни в грош не ставлю, более того, она мне опостылела хуже горькой редьки, однако просто так прикончить себя я не позволю. Спровоцировать экстремальную ситуацию, а потом с нетерпением дожидаться, пока тебя замочат, не делая попыток к сопротивлению, тоже разновидность самоубийства. Значит, этот вариант отпадает. Бога не обманешь! Придется ковылять по жизни дальше. Ладно, как-нибудь перекантуемся!.. Сигарета догорела до фильтра. Затушив окурок в стеклянной пепельнице, я прикурил новую. Вспомнился сегодняшний инцидент на шоссе, комаровские сявки вконец оскотинились. Грузят беззащитного работягу, с хлеба на квас перебивающегося. Волки позорные! Мало я им вломил, надо б раза в три поболе, чтоб всю оставшуюся жизнь на аптеку работали. Куда Комар смотрит?! Неужто трудно навести порядок среди шестерок? Любой беспредел рано или поздно к беде приводит. Господь все видит. Не спрячешься от Него! Хотя Комар, по правде сказать, дурак полнейший и по жизни засранец. Мнит себя круче вареного яйца. Спеси больше, чем говна в городской канализации. Физиономия надменная, повадки барина, вернее, не барина, а внезапно разбогатевшего лакея: самодовольством сочится, как протухший мертвец зловонной слизью, пальцы постоянно веером растопырены… Не понимает, кретин, одной элементарной вещи: в любой момент он может очутиться на том свете (судя по всему, отнюдь не в лучшей его части) или за решеткой. Человек предполагает, а бог располагает. И никуда ты от этого не денешься, чего бы там о себе ни воображал!.. Время, казалось, замерло. Стрелка часов застыла в глубоком параличе. Тик… так… тик… так… Ощущение времени весьма субъективно. Когда тебе хорошо оно несется галопом, когда плохо тащится, словно полудохлая улитка. Тик… так… Ничего не существует в мире, кроме тоски, безмолвной ночи за окном, часовой стрелки-паралитички да забитой окурками, смердящей пепельницы… Сколько я выкурил сегодня? Две пачки? Три?… Скоро дым из ушей пойдет… Пронзительно заверещал телефон. Вздрогнув от неожиданности, я поднял трубку.
– Здравствуй, Олег! Извини, что разбудил! – донесся из нее дрожащий голос Витьки Колесова, в настоящий момент средней руки коммерсанта, а в далеком прошлом моего соседа по школьной парте.
– Не волнуйся, не разбудил, – холодно ответил я. Колесов не вызывал у меня особых симпатий. Два года назад он напросился под крышу к Климу (чурки круто наезжали), а спустя четыре месяца выпрыгнул. Дескать, денег нету, обнищал, кушать нечего и т. д. и т. п. Проверили втихую. Выяснилось врет, зараза! Вовсе не обнищал, просто сэкономить хочет. Обычная коммерсантская практика. Как прижмет, заливаясь слезами и захлебываясь соплями, кидается в объятия братвы: «Помогите, родимые! Спасите! Ничего не пожалею!» – а нормализуешь ситуацию, отобьешь наезды, юлить начинает, ускользнуть норовит. По барыжьей логике раз все спокойно, платить за крышу незачем. Братва подобных раскладов не прощает. Если б не мое заступничество, Клим устроил бы Витеньке небо в алмазах и правильно бы сделал. Жадным фраерам нужно мозги вправлять. Однако я заступился. По старой памяти. Как-никак в детстве друзьями были. Не разлей вода. Правда, на этом дружба наша закончилась. На прощание я покрыл Витю матом да послал на три веселых буквы. И какого хрена он теперь названивает?!
– У меня беда, Олег! – будто прочитав мои мысли, всхлипнул Колесов. – Кроме тебя, не к кому обратиться. Ирочку похитили… доченьку! Не в силах больше сдерживаться, он зарыдал навзрыд.
– Где находишься? – значительно мягче спросил я.
– Д-д-дома.
– Жди, выезжаю…
Повесив трубку на рычаг, я торопливо оделся, достал из загашника ТТ и сунул за ремень брюк.
Я твердо решил помочь Колесову. Во-первых, отнять ребенка у похитителей дело святое, пусть даже папаша шкурник. Во-вторых, чего греха таить, встряхнусь маленько, развеюсь. Лучше схлестнуться в одиночку хоть с целой группировкой, чем сидеть в пустой квартире, таращиться на заряженный пистолет и из последних сил бороться с демоном самоубийства. Витькину дочку я хорошо помнил, забавная белокурая малютка. Добрая девочка, животных любит. В 1996 г. ей исполнилось девять, сейчас, значит, одиннадцать.
Интересно, какая падла пошла на такое? Раньше детей крали в основном чурбаны, а славяне крайне редко. Только конченные ублюдки. Впрочем, последнее время среди козлов, промышляющих киднеппингом, русских стало значительно больше. Деградировал народ, озверел… Су-уки!
Захлопнув дверь, я спустился вниз по лестнице, уселся в припаркованную у подъезда машину и завел мотор…
Колесов проживал в просторной четырехкомнатной квартире в добротном кирпичном доме с высокими потолками, выстроенным в середине пятидесятых годов. Со времен пресловутой жилищной приватизации тут обитали исключительно коммерсанты да нахапавшие взяток чиновники местной администрации. Прежние жильцы сгинули кто куда. В ухоженном дворе стояли многочисленные гаражи-ракушки. Как известно, богатенькие Буратины общественным транспортом не пользуются, не говоря уже о своих двоих. Поднявшись пешком на четвертый этаж (с тех пор как в 1995 г. в меня всадили пули при выходе из лифта принципиально им не доверяю), я позвонил в массивную бронированную дверь. Колесов отворил не сразу. Не менее двух минут обозревал лестничную площадку сквозь импортный телескопический глазок. Наконец, убедившись, что со мной никого нет, впустил вовнутрь. Выглядел Витька ужасно: будто его несколько раз пропустили через сверхмощную стиральную машину.
– А где жена? – полюбопытствовал я, когда мы прошли в гостиную.
– Умерла в прошлом году, – потупив глаза, выдавил он.
– Извини, не знал, – смутился я и поспешил переменить тему разговора. – Расскажи про дочку. Когда это произошло? Похитители звонили? Выдвигали требования?
– Ирочка пропала позавчера, вместе с Валей, домработницей, – тихо начал Колесов. – Валя пошла встречать ее из школы, и… обе исчезли.
– В милицию обращался?
– П-проб-бовал.
– Ну и?…
– Заверили мол, не волнуйтесь, предпримем все необходимые меры… А спустя час мне позвонила на сотовый какая-то женщина и омерзительным сиплым голосом предупредила: «Если до вечера не заберешь обратно заявление вышлем тебе дочь по почте, по частям сперва уши, потом нос, по-том…» – Витька, понурившись, замолчал.
Правая щека у него подергивалась в нервном тике.
– Заявление забрал? – спросил я.
– Д-да.
– Еще звонили? Условия предъявляли? Сумму выкупа назначали?
– Нет.
«Интересно, – я на минуту задумался. – Судя по всему, у похитителей плотные завязки со стражами порядка или же есть в ментуре информатор. Более правдоподобен второй вариант. Иначе с какой стати психовать по поводу заявления? Если в отделении все схвачено, за все заплачено, чихали б они на заявление. Хоть целую пачку напиши! Впрочем, ладно. Странно другое: с момента похищения прошло двое с половиной суток. Однако ни денег не требуют, ни каких-либо иных условий не выдвигают. Тогда зачем им девочка? И домработница в придачу? Или она тоже замешана?»
– Расскажи подробно о Валентине, – вслух сказал я. – Возможно, сия дамочка имеет к случившемуся самое непосредственное отношение.
– Нет! – взвился на дыбы Витька. – Не мели ерунды!.. Она… Она…
– Для господина Колесова она являлась не только домработницей, – бесцеремонно перебил я. – Слушай внимательно, Витя. И не закатывай истерик. Чай, не баба. Ты просишь меня помочь, невзирая на наши прошлые, мягко говоря, недоразумения. Хорошо, я помогу. Не ради тебя, а ради ребенка, но при одном условии…
– Сколько ты хочешь? – прищурился Колесов. – Могу предложить двадцать тысяч баксов. Не больше. Экономический кризис…
– Заткнись, душа барыжья! – взорвался я. – Ни капельки, блин, не изменился! По-прежнему все деньгами меряешь да еще торгуешься! Правильно говорят горбатого могила исправит. Я вот думаю, не послать ли тебя куда подальше?! Не хнычь! Смотреть тошно! Короче так бабки свои сраные запихай себе в задницу. Обойдусь без твоих щедрот. Условие же будет следующее. Ты подробно, откровенно отвечаешь на заданные вопросы и, главное, не лезешь с комментариями, не мешаешь разобраться в ситуации. Согласен?
Колесов кивнул.
– Отлично. Итак, первое: кто такая Валентина? Откуда взялась? Чем занималась раньше?
Тяжело вздохнув, Колесов начал рассказ. Домработницу он нашел по объявлению, вскоре после смерти жены. О предыдущей профессии спросить не удосужился. Спустя небольшой промежуток времени деловые отношения плавно переросли в интимные. По его словам, Валентина относилась к девочке чуть ли не с материнской нежностью. Самостоятельно вылечила от хронической аллергии.