в которой Иван приезжает устраиваться в милицию, но все происходит совсем не так, а потом Ивана обвиняют в краже…
Когда Иван прибыл к тестю на службу, в кабинете у окна стоял незнакомый человек в штатском. Майское солнце засвечивало ему в спину, и лица Иван не видел, только черную высокую фигуру и солнечный нимб непонятно какого цвета волос вокруг головы.
Тесть поднялся из-за стола, поприветствовал зятя, пожав руку, и представил:
– Знакомьтесь. Иван – мой зять, а это товарищ Моквичов – полковник из управления…
Полковник негромко кашлянул, и тесть оборвал себя на полуслове. Так что Иван не понял, о каком управлении идет речь.
Тесть смутился. Он что-то начал искать на столе, потом вдруг хлопнул Ивана по плечу и заторопился:
– Вот так, Иванко, вы тут погутарьте трохи, а я пойду… как вернусь, так все зробим.
Полковник не шелохнулся, и Иван по–прежнему не видел его лица.
Тесть удалился, и в кабинете повисла тишина.
Иван не помнил, поздоровался он, переступив порог кабинета или нет, поэтому решил поздороваться еще раз. Штатский полковник наклонил голову и скрипучим, каким-то наждачным голосом произнес:
– Доброе утро, Иван Витальевич. Присаживайтесь.
Иван подумал, зачем тут этот полковник? Просто поговорить о чем-то или перевербовать? Тестю, возможно, намекнули, что незачем наполнять свою контору родственниками, можно допустить, что Ивана предложили «купить», и тесть сторговался не без выгоды для себя. Очень хотелось догадаться заранее о том, что его ждет.
В милицейском мире Иван не разбирался абсолютно. Все его познания в уголовной работе ограничивались презумпцией невиновности и правом подозреваемого не свидетельствовать против себя. Зачем тестю могли предложить «продать» такую бестолочь, как Иван? Варианта два: первый – нужен не засвеченный человек и желательно свой, а второй – нужен медик. Первый вариант Иван отмел как совершенно глупый, если бы полковнику нужен был незнакомый, то вряд ли он согласился бы на персону без милицейского опыта. А значит, ему больше нужен медик. А какой Иван – медик? Со стажем в один год? Самоуверенности воз и маленькая телега, а знаний и опыта с гулькин нос. Значит, полковнику нужен не просто медик, а свой медик. Пусть и не очень опытный, но доверенный. Заинтересованный в службе, чтоб крепко сидел на крючке. А призыв в армию это еще тот крючок, не крючок, а крючище, якорь от линкора!
Полковник не спешил прерывать паузу. Он рассматривал Ивана, видимо сравнивал с фото в личном деле или тестировал, как физиономист. А может, просто использовал мудрость древнего востока: «пока слово не сказано, ты его хозяин, а как сказано – так стал его рабом».
Иван решил, что если начнет первым разговор, то неплохо бы произвести впечатление своим аналитическим умом. Но, уже открыв рот, вдруг вспомнил совет отца «на все случаи жизни»: чтобы ни происходило, никогда не выпендривайся, будь естественным, и люди к тебе потянутся.
– Не знаю, как к вам обращаться, товарищ полковник?
– А для чего? – спросил Москвичов и зачем-то посмотрел через окно во двор Управления. – Разве вам что-то от меня нужно?
Иван оценил чувство юмора. Или это такой психологический прием? Вероятно да. А зачем? Очевидно, что Москвичов тут не случайно оказался, что пришел именно из-за Ивана. А значит…
– Я полагаю, что нужно как раз вам, товарищ полковник, раз вы здесь и Степан Богданович оставил нас вдвоем, – спокойно произнес Иван, тоже отвернувшись от полковника, и принялся изучать плакат, на котором представлена полная разборка пистолета Макарова. – Я-то пришел к тестю, – Иван в последнее мгновение оборвал себя, не сообщив, зачем он пришел. Ведь полковник не спрашивал. Он и так видимо все знает. Потому добавил, – А вот вы, мне кажется, хотите поговорить со мной. Ведь так? Иначе, зачем бы тесть нас оставил наедине?
Полковник дернулся и принялся рассматривать Ивана, будто тот, возник перед ним из ниоткуда.
– Мне нравится разговаривать с умным человеком. – Все так же скрипуче произнес полковник. – Даже если у него фамилия – Тупицын.
– Это всего лишь фамилия, – ответил Иван. – За характеристику спасибо.
Он почему-то совсем не волновался. Перегорело за ночь. Вчера он, приехав от тестя, до глубокой ночи не мог уснуть. Сперва ему показалось, что он заснул, оказалось, что нет. Это было состояние похожее на транс, в котором переливались панические мысли одна другой сумбурнее: «Два года служить в милиции! Я же ни черта не знаю! Тесть обещал, что научит. Значит, все не так уж сложно. Ну не сложнее же медицины!? Ну, наверное, не сложнее. Освою. Должен освоить. Черт. Как же все это внезапно и неожиданно. Не люблю сюрпризы! А на что я рассчитывал? На то, что тесть, как маленького отведет в военкомат и попросит: « – Дяденька военком, не забирай Ваньку в армию, он муж моей Ксанки, и должен быть при ней!». Бред. Конечно, бред. А взять в опера милиции фельдшера скорой – не бред? Не знаю. Видимо, нет, раз тесть так уверен, что это можно и не слишком уж сложно…» Когда, наконец, уснул, Иван не заметил, но проснулся свежим и спокойным. И сейчас, сидя перед полковником, он тоже был спокоен.
– Я думаю, Иван Витальевич, что вы были бы неплохим космонавтом, если бы здоровье не подвело. И врач, возможно, тоже из вас будет очень хороший. Вы умеете думать, анализировать. Это редкое качество.
Полковник Москвичов, наконец, отошел от окна и сел напротив Ивана. Тот получил возможность изучить лицо нового знакомого.
– Так зачем я вам нужен, товарищ полковник? – Иван сдержал прерывающееся дыхание. Все–таки собеседнику удалось вызвать сумятицу в его голове, напомнив о старой еще детской мечте. А полковник, видимо заметив румянец на щеках собеседника, удовлетворенно, но совсем чуть–чуть, улыбнулся.
Облик Москвичова соответствовал и званию и месту службы. То есть, по внешности ясно было, что человек этот военный и облечен немалой властью. Видно также, что строгий стиль в виде черного костюма–двойки, остроносые до зеркального блеска начищенные черные полуботинки, идеальной белизны рубашка и неброский галстук с золотой заколкой ему также привычен, как и военная или милицейская форма.
«Кэгэбэшник? Типичный! Пижон – про таких говорил отец.», – подумал Иван.
Полковник, словно почитав его мысли, представился:
– Я начальник шестого управления Московского уголовного розыска. Занимаюсь борьбой с организованной преступностью. Случайно узнал, что за вас управлении кадров ГУВД хлопотал ваш родственник – подполковник Пасюк-Пивторацкий. Чтобы у вас не возникло вопроса, как я узнал, что вы сегодня будете здесь.
Иван сглотнул, и прикинул в уме, что этот полковник занимает генеральскую должность. Но он совсем не похож на милиционера. Слишком интеллигентен. Хотя, много ли Ивану приходилось видеть высших милицейских начальников кроме тестя? Ясности эта мысль не добавила, однако повысила самооценку. «Все–таки, зачем ему – такому важному начальнику понадобился такой салага, как я?» – подумал Иван. Спросить он не успел, потому что полковник продолжил: – Вам известны случаи нападения наркоманов на бригады скорой помощи?
Иван кивнул.
– Прошу отвечать: да или нет. – Приказал Москвичов, – вам это понятно?
– Да, – голос Ивана осип от волнения.
– Прекрасно. Итак, вы знаете, что участились случаи нападения на медиков с целью отбора имеющихся у них наркотиков?
– Да.
– Вам известна статистика за последние месяцы?
– Нет. Не точно, кажется, таких нападений больше десятка.
– Кто вам сообщил?
– Нам зачитали приказ главного врача, – послушно выложил Иван, – что случаи бывали, и при нападении с оружием и требовании отдать коробку с наркотиками, отдавать, не вступая в пререкания, затем сразу сообщить диспетчеру и оформить заявление в ближайшем отделении милиции.
– На вас нападали?
– Нет.
– Такие случаи бывали на вашей подстанции?
– При мне нет, до моего прихода чуть больше года назад был один эпизод.
– Медики физически пострадали?
– Насколько мне известно, нет. Напали на женщину–врача, она кинула коробку с ампулами в напавших бандитов и убежала.
– Вы с ней знакомы?
– Она уволилась в тот же месяц, когда я пришел работать. Случай обсуждался на подстанции. – Иван старался отвечать по–военному кратко и четко.
– Теперь к делу, – полковник чуть снизил голос, – тесть не говорил, сколько уже случаев нападений зафиксировано?
– Нет. Он вообще мне ничего такого не говорил. А я не спрашивал. Только из приказа по станции известно…
– По заявлениям – сорок три эпизода. Я полагаю, что бывали и другие. Это много, слишком. И есть странная закономерность. – Полковник встал и подошел к карте Москвы. – Если взять все районы по подстанциям, то случаи произошли практически на всех, кроме одной. И на некоторых по два или три раза. Очевидно, что наркоманы не хотят нападать, видимо, на своих. И эти свои работают именно на этой подстанции. Подозрительно?
Иван снова кивнул, но тут же исправился:
– Да.
Полковник несколько минут молча смотрел в лицо Ивану, словно не решаясь, продолжать разговор или нет?
– Вот что, Иван Витальевич, я планы ваши предлагаю изменить. – он подождал, пока Иван усвоит эту мысль, – вы переходите работать на эту подозрительную подстанцию и становитесь моими ушами и глазами, а я договариваюсь с военкоматом, что они о вас на годик или два забывают. А может быть и совсем. Как получится.
Иван чуть не выпалил «ДА!», но вовремя притормозил. Как это перейти на другую подстанцию? Тут он прижился–сдружился. Ребята уже свои в доску. Ну, может, не совсем еще свои, все–таки никто не стал с ним меняться дежурствами. Но он уже привык к людям и люди, кажется, привыкли к нему.
Полковник Москвичов заметил сомнение, отразившееся на лице Ивана.
– Есть проблема?
– Ну, я не знаю, – попытался объяснить свои мысли Иван. – Отсрочка от армии, конечно, нужна, а насчет перевода. Как вы это себе представляете? Работаю я нормально, замечаний нет, и вдруг раз – и перевелся? С чего вдруг?
Иван не то чтобы не хотел никуда переходить, он понимал, что полковник ясно дал понять: «мне нужны там глаза и уши». Значит, переводиться нужно, но под каким предлогом? Это действительно, задача непростая. В первую очередь тем, что на новом месте работы спросят – и не его, Ивана, а тех, от кого он ушел. И что скажут те? Мол ни с того ни с сего?! Это подозрительно.
Почувствовал ли полковник сомнения Ивана?
Иван понимал, что его сейчас вербовали как агента и поэтому молчал, лихорадочно обдумывая, что для него все–таки выгоднее, стать «органами чувств» полковника или перейти под крыло к тестю? Второй вариант представлялся более теплым, хотя и каким-то дебильным. Во–первых, потому что как опер, он не то что ноль, а ноль со знаком минус, а во–вторых, все в управлении будут знать, что этот «Ваня–дурачок» еще и от армии таким образом косит. Уважения среди «коллег» такое мнение не прибавит. Скорее наоборот. Нет, это стыдно. А сейчас, когда Москвичов намекнул, что можно реально послужить на благо Родине и при этом не менять род деятельности, стало особенно стыдно прятаться за могучей фигурой тестя.
С другой стороны, Москвичов должен понимать, что Ивану как агенту нужна легенда и простого каприза для перевода на другую подстанцию, в другой район Москвы, мало. Нужен более веский мотив. Иван обратился:
– Товарищ полковник. У меня два вопроса. Можно?
– Конечно. Спрашивайте.
– Первое, как вы отмотаете меня от военкомата? Я верю, что это может быть несложно, но интересно – как? И, второй, если вы меня вербуете как агента, при этом, я, кроме того, что меня призвали в армию, ничем больше вам не могу быть обязанным, а учитывая то обстоятельство, что тесть мой тоже может отмотать, то, как говорят в Одессе: «Шо мне с этого будет?». В смысле, какая выгода от службы именно на вас?
Полковник прищурился. Шкурный интерес Ивана был ему понятен, но он что-то еще почувствовал в вопросе. Неискренность Иванову? Надуманный интерес. Он хотел возразить что-то, но Иван дал понять, что не закончил речь:
– Только, пожалуйста, не надо взывать к моему патриотизму и чувству долга. Да, я был и пионером и комсомольцем и отлично понимаю, как важна борьба с организованной преступностью, но все–таки наркоманы никого ведь не убили, только коробки с наркотиками отбирают. Ну, рано или поздно вы их и без меня поймаете. Так ведь? И кстати, разве пара или даже тройка наркоманов это банда, мафия? Или я чего-то не понимаю? Тесть говорил, что наркоманами занимается… – Иван припомнил, – Антидурь11 !
Москвичов вернул лицу холодную бесстрастность и ответил:
– Вербовать уже нет необходимости. Вы внутренне согласны, Иван. Однако, по порядку. Во–первых, несколько человек в первых эпизодах пострадали от ножевых ран, а один доктор погиб, а во–вторых, этих отмороженных, вероятно, больше чем двое или трое, но мы не знаем точно сколько. Так что все эпизоды квалифицируются как разбой с целью отъема наркотиков. Но все–таки разбой. Раз случаи систематические, значит преступность организованная и «Антидурь» – этим делом занимается постольку–поскольку, их задача доказать либо причастность самих медиков к факту утраты наркотиков либо непричастность. А вот искать злодеев должны мы – МУР. Сейчас фотороботы есть только на двоих бандитов, но судя по последним эпизодам, они стали нападать в сумерках и лыжных шапках, закрывающих лица. – Он положил перед Иваном два больших листа с фотороботами преступников.
Тот рассмотрел картинки.
– Запомни их, обрати внимание на детали. Форму лица, носа, глубину посадки глаз и морщины. Все свидетели давали свои описания, потом на ЭВМ мы создали математическую модель этих лиц. Если увидишь этих людей на улице, даже заподозришь, сообщи ближайшему сотруднику милиции. Сам не лезь. Они вооружены наверняка ножами, заточками, а могут и огнестрельным оружием.
Во–вторых, я ведь не вслепую обратился, а навел кое–какие справки и ознакомился с личным делом пионера и комсомольца Тупицына, которому не может быть безразлична ситуация в Москве с разгулом преступности и в частности в отношении его коллег. Ведь так?
Иван, забывшись снова кивнул, внимательно рассматривая рисунки. Лица напоминали фотографии, но было в них что-то искусственное. И что его удивило, они совсем не походили на привычные «карандашные» рисунки со стендов «Их разыскивает милиция».
– Необычные фотороботы, – произнес он, возвращая листы и увидел, что ни под рисунками, ни на обороте не описаны характеристики преступников, рост, возраст, особые приметы в виде родинок, шрамов и татуировок. Ничего детального вообще.
– Молодец, обратил внимание. Это новейшая методика. Разработка НИИ криминалистики. Такие картинки позволяют легче опознать человека. К сожалению, кроме лиц и роста этих ублюдков ничего нет, – полковник убрал рисунки и продолжил: – Но это еще не все. На той подстанции происходит еще что-то, что без медицинского образования, например, мне понять невозможно. И нужен для этого хотя бы фельдшер.
– Что происходит? – удивился Иван.
– Непосредственно в районе обслуживания зафиксированы две смерти мужчин, страдавших алкоголизмом. «Скорую» они не вызывали, но у всех на руке замечен след от шприца, примерно двух–трехдневной давности. Зацепок никаких. Яда в крови тоже не обнаружено. Смерть, по заключению экспертов, от остановки сердца и кроме легкого опьянения – ничего. Все они выпили не больше стакана водки. Замечу, не паленой водки. Но умерли. Если бы не эти уколы, мы могли бы списать на смерть от естественных причин, а так, однозначно, криминал.
– Вы хотите, чтобы я выяснил, кто это мог колоть?
– Вот именно, не конкретно, но хотя бы намекнуть, вдруг кто-то проговорится? Очень важно понять – кто, зачем и что колол? Связан этот укол с гибелью людей или нет? Хотя, по стечению обстоятельств, очевидно, что связан.
– Ясно. – Иван принялся думать, кто и зачем мог колоть этих алкашей, и кроме выведения из запоя ничего умного в голову не лезло. А от капельниц с физиологическим раствором, глюкозой и аскорбинкой ну, может быть еще и панангина 12, смерть наступить не может. Тогда, что еще вводил неизвестный медик? Такое, что привело к смерти лишь через несколько дней? Два человека – это еще не закономерность, но уже и не случайность. С полковником не поспоришь.
Москвичов рассматривал задумавшегося Ивана.
– Хорошо, что ясно. Теперь бери лист бумаги и ручку. – он незаметно перешел на «ты», – пиши. Вот в правом верхнем углу шапку: «Военному комиссару города Москвы генералу–майору Янковскому Дмитрию Валентиновичу, можно инициалы – Дэ, Вэ. От призывника Тупицына Ивана Витальевича, укажи год рождения, адрес, потом паспорт, серия, номер, когда и кем выдан. Ниже. Заявление. Прошу вас предоставить мне отсрочку от призыва на воинскую службу с тысяча девятьсот девяносто третьего года, в связи с тем, что в настоящее время имею на иждивении неработающую жену в послеродовом отпуске, малолетнего ребенка, укажи год рождения, и мать (фамилия, инициалы и год рождения) – пенсионерку. Поставь дату и распишись.
Полковник дождался, пока Иван закончит писать, забрал лист, в свободном месте ниже заявления написал: «Ходатайствую об отсрочке, в связи с прикомандированием Тупицына И. В. к УВД г Москвы, для прохождения альтернативной воинской службы в рядах внутренних органов». Начальник 6–го УВД МУР полк. Москвичов А. В.
– Вот, Иван, этот документ мы подколем к нашему письму в горвоенкомат и передадим по своим каналам. С этим все ясно?
Иван настолько удивился легкости решения сложнейшей, как ему казалось задачи, что снова кивнул, но спохватился:
– Да.
– Отлично! – полковник положил еще один лист перед Иваном. – Теперь пиши снова. Тут все проще, на мое имя пиши. Начальнику шестого управления внутренних дел… Можно сократить, УВД номер 6 Московского уголовного розыска, полковнику Москвичеву А. В. От гражданина России, Тупицына И. В. паспорт, серия, номер, проживающего по адресу. Заявление. – Полковник следил, как старательно Иван выводит слова, заметил, – хороший почерк, так, заявление. Прошу вас, зачислить меня на должность внештатного сотрудника с… ставь сегодняшнюю дату. Подпишись. Все. Лишней беллетристики не надо.
– А зачем это? – спросил Иван, закрывая ручку.
– А затем, – ответил полковник, – что на основании этого заявления, я получаю право и обязанность тратить государственные средства, для организации твоего прикрытия. И важно, чтобы ты понимал, работа твоя, как агента требует материальных затрат, ведь для тебя нужно подготовить легенду, жилье, регулярно поддерживать финансово, а это все нужно проводить через бухгалтерию, без твоего заявления, и приказа по управлению сделать это невозможно. Теперь есть юридическое основание – ты внештатный сотрудник моей команды. – Полковник подписал заявление «В приказ по управлению». – Кстати, Иван, придумай любое слово существительное мужского рода, что в голову придет.
– Кислород, – выдал Иван первое, что действительно пришло в голову внезапно.
– Да? – удивился полковник, – Любопытно.
Он надписал на уголке заявления Ивана «Кислород» и добавил еще одно слово «агент». – Это будет твой позывной. Если нужно будет передать что-то важное и срочное, набираешь ноль девять – городское справочное бюро и произносишь «Абонент Кислород. Нужен адрес» и назовешь любую фамилию, имя отчество, тебе в ответ назовут адрес и время. Если назовешь мужчину – адрес, если женщину – дадут телефон для связи. Как видишь, все очень просто. Постарайся с десяти до одиннадцати вечера оставлять рапорт: «Абонент Кислород. Для вас ничего не видел». Это будет означать, что у тебя все нормально. Если не позвонишь несколько раз подряд, тебя найдет мой человек и скажет: «В какой аптеке можно купить Кислород?». Ответишь: «В Москве аптек много, все можно купить». В случае слишком долгого отсутствия рапорта «для вас ничего не видел», автоматически включается поиск агента, а это огромные затраты и риск, которые невозможно оправдать разгильдяйством. Поэтому пользуйся любой возможностью дать рапорт по «ноль девять», тогда мне будет ясно, что с тобой все в порядке. Если ты заранее знаешь, что возможности позвонить не будет, сообщишь после «Для вас ничего не видел», минус два или минус три. Это значит, что ты два ли три дня на связь выходить не сможешь. На встречах будешь докладывать мне или человеку, пришедшему от меня, все, что сочтешь нужным. Через неделю, после начала работы на новом месте, мы встретимся, и ты мне все доложишь, даже если на первый взгляд, рассказать будет не о чем. Главное, ты поймешь, как нужно собирать информацию.
Полковник, приостановил инструктаж, он смотрел на Ивана, пока тот старался осмыслить изложенное Москвичовым. Когда решил, что тайм–аут можно закончить, продолжил:
– Квартира, где будешь жить, расположена в том самом районе, где и подстанция, недалеко, но пешком идти долго. На перевод даю тебе, – полковник перелистнул календарь на столе тестя, – два дня. Ключи и адрес найдешь в своем почтовом ящике. Матери что скажешь?
Иван пожал плечами.
– Я не знаю. А что ей сказать? Может, объяснить все, как есть?
– Нет, Иван. Никто не должен знать, чем ты занимаешься. Этот секрет самый секретный. Твоя жизнь может зависеть от его сохранности. О том, что ты агент, не должен знать никто из родных и друзей. Вот даже тестю своему, подполковнику милиции, не трепи лишнего. Да, если он сейчас спросит, о чем мы говорили, скажешь, мол, у вас на подстанции случаи пропажи наркотиков были, и я выяснял у тебя, как у бывшего комсомольца и своего человека, кто из твоих коллег может воровать. Ясно? О том, что у тебя задание – никому ни слова. Насчет армии, тестю скажи, что я тебе объяснил – военкомат обязан дать отсрочку, как единственному кормильцу в семье после смерти отца. И ты сейчас, вроде как, отсюда прямым ходом едешь в военкомат, оформлять эту самую отсрочку. Понял?
– Да. Так маме-то как объяснить? Почему я вдруг переехал?
– А ты и не переезжай открыто. У матери бывай почаще. Так, чтобы она не спрашивала, где ты и куда делся. Ну, можешь сказать, что на курсы ходишь какие-нибудь. В общем, прояви фантазию. А на квартиру приходи после дежурства, машину там поставь под окном, чтобы твои сослуживцы знали, что ты там вроде как живешь, можешь отсыпаться после ночи. Квартира эта – твое прикрытие и мотив для перехода на новую подстанцию. Когда будешь разговаривать с заведующим о переводе, так и скажи: мол, переехал жить в ваш район, вот и переводишься. Так будет достоверно?
– Конечно.
– И еще вот что, извозом больше не занимайся. То есть, для матери ты можешь как бы «бомбить», но реально – прекрати. Это приказ! Деньги у тебя будут. Достаточно, чтобы не нуждаться.
Иван смотрел, как Москвичов прячет заявления в обычный портфель, в уме перебрал весь разговор и поручения еще раз. Вышло, что за полчаса Ивана завербовали в секретные агенты милиции, он продолжает работать фельдшером и не идет в армию. Вроде бы все хорошо. Иван примерил ситуацию на своего любимого героя Олега Кошевого, и при этом, как бы он оценил все происшедшее, если бы ему поступило такое вот предложение? По всему выходило, что комсомолец и молодогвардеец Кошевой с радостью согласился бы на подобную работу. Патриотично, нужно и совсем немного опасно. Все-таки что-то подсознательно тревожило. Страха не было, скорее волнение.
Он поднялся.
– Товарищ полковник, я могу идти?
– Нет! – Довольно резко ответил Москвичов. – Пока вы, агент Тупицын идти никуда не можете.
– Почему? – Иван совсем забыл, что он пришел совсем не к полковнику, а к тестю, и тот скоро вернется.
– Потому что сейчас вы еще раз кратко изложите мне суть задания по пунктам, я должен убедиться, что вы все поняли верно. И дождетесь своего тестя, вы ведь к нему приехали? Вот и пообщайтесь. Итак, докладывайте!
Иван принялся загибать пальцы.
– Перевестись на подстанцию, выяснить, кто из сотрудников связан с наркоманами, нападавшими на врачей с целью похищения наркотиков? Разузнать еще, что можно по загадочным смертям мужчин. Быть вашими глазами и ушами на подстанции.
– Да. Именно так. Через неделю встретимся, доложишь об успехах и напишешь отчет. Вопросы есть?
– Пока нет.
Иван впервые увидел, как Москвичов улыбается.
Полковник посоветовал:
– Иван, хоть вы и не на военной службе, но приучайтесь отвечать точно и конкретно. Это пригодится вам. И не будет двусмысленности в разговоре с начальством. То есть со мной. Я сейчас уйду, а вы дождитесь тестя, скажете, что в вашем трудоустройстве нет необходимости, и так далее, не буду повторяться. Да, и еще совет: никогда ничего не записывайте, только запоминайте. Обязательно с привязкой ко времени и месту. Как можно точнее. Носите часы обычные, на руке. И тренируйте память. Важное качество разведчика и контрразведчика. Кстати, перечитайте «Щит и меч», изучайте эту книгу, там много дельных советов, по тому как себя вести агенту, и как правильно оценивать обстановку во вражеском окружении. И еще: ведите себя так, будто мы ни о чем с вами не говорили. Понятно?
– Да, – ответил Иван, – я все понял. «Птица Говорун отличается умом и сообразительностью».
– Что? – не понял Москвичов, – какая птица?
– Это шутка, товарищ полковник, цитата из мультфильма «Тайна третьей планеты». Кстати, мне всегда к вам обращаться только так? Или можно по имени–отчеству?
– А ты знаешь, как меня зовут?
– Не хочу угадывать. А, Вэ?
Москвичов еще раз улыбнулся. Одними губами. Глаза остались серые, колючие, очень внимательные.
– Артем Викторович. Через два дня жду сообщение по каналу ноль девять. Что скажешь?
– Абонент Кислород. Для вас ничего не видел.
– Молодец, «Птица Говорун»! – полковник на секунду замешкался, будто вспомнил что-то, – Вот еще что, на всякий случай запомни, что если «Кислород» фигурирует в личном деле как твой официальный позывной, «птица Говорун» будет нашим секретным паролем. Если придет человек от меня, он должен тебя не только спросить о «покупке кислорода в аптеке», но и обратится к тебе с этим именем. Понял? Если не скажет, даже если он назовет твой позывной – этот человек не от меня. Но он или его куратор видели твое личное дело и пытаются тебя использовать. Постарайся мне сообщить об этом контакте как можно скорее.
– А то что?
– Ничего, Иван, я должен знать, кто собирается воспользоваться моим секретным агентом. До связи со мной, постарайся с этим человеком особенно не откровенничать, и вообще лучше сделай вид, что ты его не понимаешь. НО слушай внимательно, что он тебе будет говорить. Он же не дурак, если почувствует сопротивление, будет стараться войти к тебе в доверие. При этом может проговориться или дать какой-то намек, откуда ему известен твой позывной. Мне тогда проще будет найти утечку. Помни, все личные дела секретные и абы кто к ним доступа не имеет. Так что если вдруг в поле зрения появится осведомленный, но чужой, будь внимателен и осторожен, но не бойся.
Иван промолчал, потому что от последних слов Москвичова его продрал мороз по спине, и он на секунду пожалел, что ввязался в эту, как ему теперь казалось, дикую авантюру.
Иван остался один.
Предстояло тестя убедить теперь, что его зятю уже нет необходимости становится опером.
Ждать почти не пришлось. Видимо, подполковник находился в дежурной части и увидел уходившего Москвичова, потому что в кабинете своем появился через пару минут.
– Га! – зашумел тесть. – Ты тут!? Ну, шо?
– Все нормально, – ответил Иван, – Он расспрашивал про сотрудников с подстанции, кто может воровать наркотики.
– А ты шо?
– А шо я? – удивился Иван, – Я шо – стукач? Никого не могу подозревать. Вот шобы явно кто-то воровал. А если тайно крадут, то кого подозревать? Мое дело маленькое, принял коробку, ампулы пересчитал, осмотрел и так же сдал. Полчаса мытарил меня. Спрашивал еще, зачем я к вам приехал. – Иван невольно шокал в ответ на шоканье тестя.
– А ты шо? – повторил тесть.
– А я так и сказал, вот повестка, хочу в милиции служить вместо армии.
– Прямо так и казав? «Хочу в мылиции»? Тю! – тесть пальцем выдавил скупую слезу.
– Ну да. Как вы предложили, опером.
– А вин шо?
– А шо… говорит, шо нет необходимости. Мол, служба и опасна и трудна, а главное, что на первый взгляд, как будто не видна. Ну, и главное, шо я один кормилец в семье, типа, и надо, говорит, съездить в военкомат и подать заявление об отсрочке. Мол, там не звери – поймут, простят и отпустЯт.
– Це добре. Но, может, ты мне все же напишешь заявление? – тесть явно расстроился, что Иван не хочет у него служить. – Под моим-то крылышком никакой опасности. Как у Христа за пазухой!
– Спасибо, Степан Богданович! Но я все–таки медик, а не мент, извините за жаргон. Людей хочу лечить.
– Ну, нехай, – смирился тесть. – А сейчас до военкома?
– Да, – Иван пошел к выходу. Он старался не думать об убедительности своих слов, тогда голос не дрогнет, – надо успеть заявление подать. Вот если его не примут, я вернусь к вам и буду проситься в опера.
Выезжая со стоянки возле РУВД, Иван мучительно думал, с чего начать перевод? Как говорить со своей заведующей. Ведь работать некому, сейчас каждый фельдшер важен. Люди бегут и со скорой и из медицины. Он предвидел очень трудный разговор.
Конечно, Иван слукавил, говоря тестю, что немедленно едет в военкомат, он почти сразу нашел пассажира, потом еще одного и только около трех часов дня появился дома с раздувшимся от купюр карманом. Такие деньги он называл «подкожными» и, не смущаясь, тратил на свои нужды. То для машины что-нибудь приобретет, то для себя или Оксане привезет цветов букетик. Пересчитав доход, Иван заскочил в универмаг и выбрал весьма неплохие стильные часы с автоподзаводом на браслете. О приказе Москвичова «не бомбить» он помнил, но решил, что тот как бы еще не вступил в действие, ведь на новую подстанцию он не перевелся. Значит пока еще подзаработать на машине не грех.
Стоило ему войти в квартиру, и начать переодеваться, как зазвонил телефон. Оказалось, что это заведующая подстанцией. От разговора Иван вспотел. Голос заведующей был сухим и тревожным.
– Иван, немедленно приезжайте на подстанцию.
– А что случилось? Я завтра дежурю.
– Это неважно. Приезжайте срочно, я жду.
– Вы можете объяснить сейчас? – Иван посмотрел на часы, четвертый час.
– Не могу, дело срочное. Пожалуйста, не задерживайтесь.
Дрожащими руками Иван снова натянул, сброшенные джинсы. Что же случилось? До сих пор заведующая с ним так жестко не говорила. Он накосячил на последнем дежурстве, а выяснилось только сейчас? Это может подождать до завтра. Тогда что?
Он долетел до подстанции и примчался в кабинет заведующей.
– Здраствуйте, Ольга Александровна, что случилось?
От дальнейшего разговора у Ивана чуть не помутился рассудок. Это было как бреду, в кошмарном сне. Он невнятно мычал, не имея возможности сказать хоть слово в свою защиту.
В кабинет к заведующей следом за ним зашли: старший фельдшер, аптекарь и диспетчер. Причем старший фельдшер стала спиной к двери, загородив ее и как бы демонтрируя, чтобы Иван вдруг не сбежал!
Это был какой-то «военно–полевой» суд или особый трибунал тридцатых годов – «тройка». Диспетчер доложила, что вчера она приняла у Ивана коробку с наркотиками, в которой вроде бы, на первый взгляд, все было нормально. Однако сегодня во время открытия бригады, врач, принявшая наркотики обратила внимание, что на ампуле с морфином размазана надпись. Осталось только «…ина гидрохлорид». Врач написала рапорт о выявленном нарушении. Было проведено внутреннее расследование. В ампуле не морфин, а какой-то другой препарат. Длина ампулы не соответствует эталону. То есть на лицо подмена и кража наркотика. После Ивана коробка была у фельдшера Романовой, которая никогда не берет ее с собой, а от страха прячет в одежном шкафчике и наркотиками на вызовах вообще не пользуется. Есть свидетели, которые видели, как она прятала коробку.
Заведующая при этих словах хмыкнула: «Дура, конечно, но алиби 100%».
У Ивана бешено колотилось сердце, он почти ничего не понимал. Он нормально отдежурил, наркотики да, возил с собой, коробку не ронял. Никому не колол. Ну да, он не обратил внимание на то, как выглядит надпись на ампуле. Пересчитал – пять, вроде все на месте. И сдал также. Диспетчер ведь приняла и никаких замечаний при этом не сделала.
Женщины не спрашивали, они методично подводили к выводу, что наркотик подменил Иван. Это звучало настолько дико, что Иван не находил слов для оправдания. Он постарался собраться с мыслями и хоть что-то сказать. Но ему не давали открыть рот. Слово взяла зав аптекой.
– Я могу точно сказать, что, когда Тупицын принимал бригаду, в коробке у него был морфин, потому что накануне утром я пополнила ее, выдав новую ампулу вместо использованной, и надпись там читалась полностью. Значит никто, кроме Ивана подменить ее не мог.
Слова били как кулаки боксера–тяжеловеса, под дых и в челюсть. В голове все звенело и превращалось в кашу. Летали обрывки слов. В какой-то момент у Ивана зажгло лицо, и слезы потекли сами собой. От этого ему стало особенно стыдно. За что они его? Он ничего не менял! Это нечестно!
Плачущий мужчина на женщин действует отрезвляюще. Они замолчали. Заведующая сделала знак и все, кроме нее, вышли.
– Москва слезам не верит, Иван. Доказать, что именно ты подменил морфин невозможно, раз диспетчер принял у тебя коробку, значит, она и должна отвечать. Но я им верю. А дело, в общем-то, подсудное.
– А мне вы не верите? – кое–как выдавил Иван.
– А тебе нет.
– И что теперь? Я ничего не крал! Честное слово.
– Это ты так говоришь. Теперь у тебя два пути. Или ты уходишь со скорой, или ищи другую подстанцию, где на твои фокусы с наркотиками будут смотреть сквозь пальцы. Мне от тебя ждать очередной свиньи нет никакого желания. Следить за тобой я тоже не хочу. Это унизительно для меня и моих сотрудников. Даю тебе два дня на поиск другого места работы. Ты знаешь, найти повод для увольнения по статье мне не трудно, но к таким мерам прибегать не хочу. Ты еще молодой, может быть, этот случай научит тебя быть серьезнее и отвечать за свои поступки. Бывает, разобьют ампулу – так и говорят честно, акт составили бы и всего проблем. А ты – подлогом занялся.
– Я ничего не подменял, – прошептал Иван и повторил, – Честное слово не было ничего. И коробку я не ронял.
– Меня это не интересует. – Жестко произнесла заведующая, – а словам я не верю уже давно. Только дураки верят «честному слову», нет сейчас ни у кого ни чести, ни совести. Иди. Вот бумага, пиши заявление. Завтра скажешь, куда переводишься.
– У меня сутки, – напомнил Иван.
– На завтра тебе нашли подмену. Занимайся переводом или поиском работы. И чтобы послезавтра твоего духу на подстанции не было!
До машины Иван дошел как в тумане. Он не отвечал на приветствия водителей и медиков. За сиденьем нашел початую бутылку с херши–колой, попил, успокоился. Первая мысль, посетившая мозг, кое-как вышедший из стояния шока, была:
«Ну вот, товарищ полковник, повод для перевода возник сам собой!»
– Первым делом завтра утром я поеду на ту подстанцию и договорюсь о переводе, – произнес Иван, чтобы убедиться, что голос уже не дрожит.
Когда он выехал за ворота и остановился у перекрестка, вторая мысль его окатила словно холодным душем: «Это же был спектакль! Какой я дурак! Но как они все это разыграли?! Я же поверил». Иван припарковался у тротуара и снова попил, чтобы успокоиться. «А раз я поверил, то любой поверит. Ай да полковник!».
Иван теперь был уверен, что вся эта сцена с обвинением была разыграна. И почти сразу уверенность сменилась на сомнения, чтобы все так мастерски сыграли? А он что, их там изучал? Да он в шоке был. Сейчас спроси его, кто, где стоял и что говорили, он и не вспомнит. Настолько был очумевший от обвинения. Вероятно, что спектакль разыграла заведующая. И не одна, но доказать сейчас невозможно, видимо с ней в постановке принимала участие старший фельдшер, а диспетчер и аптека просто старались снять с себя ответственность и невольно подыгрывали. Конечно, он невнимательно принимал наркотики, и не осматривал ампулы. Это точно. Он открывал коробку, чтобы пересчитать ампулы, но надписи не читал. На это и рассчитывали начальницы. Мало кто в точности соблюдает инструкцию, особенно, когда после отработанных десяти или пятнадцати вызовов дневного дежурства принимаешь имущество ночной бригады. Бывает, что коробку выдают вместе с вызовом, и кто когда смотрит наркоту? Суют ее в карман, только потом могут открыть и поинтересоваться. Наркоту пополняет сама аптека. Ночные сдают диспетчеру коробку с пустой ампулой и рецепт. Днем коробки лежат в сейфе в диспетчерской, и выдаются в шесть или семь вечера. Диспетчер наркотики не трогает. Он не имеет дела с больными…
Иван вспомнил, что диспетчер постоянно находится на подстанции, в сейфе полтора десятка коробок и в каждой пять ампул разных наркотиков. Наизусть: две промедола, и по одной морфин, фентанил, омнопон. Если к нему придут наркоманы и предложат продать, неужели сложно подменить? Сложно. Найти подходящую ампулу не так легко. Или препарат желтит или надпись, как ни затирай, а все не то, что нужно. Диспетчеру проще договориться с заведующей аптекой и заныкать несколько пустых ампул во время списания по акту, ведь в комиссию для акта аптека зовет диспетчеров и начальство, но оно может не приходить, потом подписывает готовую бумагу и все. Но что эти пустые ампулы дадут диспетчеру? Препарат можно списать только на больного. А такого больного, после наркотика нужно всегда отвозить в больницу. Исключение – онкология. Онкологические больные на перечет. Но их знают все. Можно оформить вызов? Без проблем. И лучше всего делать это ночью. Но нужна бригада, на которую можно этот вызов оформить. И бригада не поедет, например, проспит на подстанции, а диспетчер даст карту медику на заполнение, спишется туда ампула наркоты… Нет, это большой риск. Если госнаркоконтроль проверит, липа легко вскроется. Нет, однозначно, что диспетчер не полезет в авантюру с наркотиками. Поэтому заведующая и утверждала: «Я им верю!». Мудрить намного проще на линейной бригаде. Но Иван таких случаев на подстанции действительно не знал и сам бы никогда не решился.
Возвращаясь домой, он снова поймал себя на мысли, что все происшедшее не случайно. Возникло твердое убеждение, будто события, в которые он вовлечен, расписаны каким-то неизвестным сценаристом, и Ивану тоже отведена роль. Еще не прошли негодование и обида за обвинение в краже морфина, но ощущение, будто все действующие лица не живут, а играют, окрепло.
«Жизнь – театр, а люди в ней актеры», это сказано Шекспиром. И за последние два дня Иван Тупицын осознал это как истину. Он вел машину, не обращая внимания на поднятые руки потенциальных клиентов. Вспомнился приказ Москвичова, да сейчас не до «бомбежки». Он слишком взволнован. Хочется поскорее вернуться домой, лечь на тахту и думать.
Дома он не мог лежать, и вообще не выходило ни на чем сосредоточиться. Иван ходил по комнате и чего-то ждал. Чего? Сформулировать не получалось. Всплывала сцена в кабинете заведующей и превращалась в плоскую абсурдную карикатуру, где самым стыдным были не обвинения в краже, тут стыдится нечего, а его слезы. Оказывается, он такой слабый? Или настолько неожиданными показались обвинения, что он повел себя как ребенок, мальчишка!? Надо что-то делать с головой. Правильно выразилась заведующая: «Москва слезам не верит». Мужик не должен так себя вести. А он мужик. Он секретный агент. Вот Кошевой или Штирлиц бы заплакали? Нет! Вот и он не должен. Всегда нужно искать логический выход. Даже женщины спасуют перед логикой, если она будет обоснована. Хотя у них логика своя, и никаким привычным аргументам не подчинена.
Иван сел и представил себя Штирлицем на допросе у Мюллера. Чего не было на допросе у заведующей? Не было самого допроса, а было только обвинение. Причем, никто не ждал от Ивана оправданий или объяснений. Они собрались и вызвали его для одного – выставить с подстанции. И если бы это случилось вчера, не возникло бы ощущение инсценировки, намеренности. А сейчас – есть. За спиной этих агрессивных теток призраком вставала фигура полковника Москвичова.
Иван улыбнулся. Это бред. Он что, этот полковник – волшебник? Ему больше заняться нечем? Нет, нет и нет. Глупости. Иван, конечно, хоть и Тупицын, но не дурак. Он молодой специалист. Чего лукавить? Ему еще учится и учиться! Зачем он может быть так нужен внутренним органам, чтобы ради него, устраивать такие сложные комбинации? Нет. Это все… как говорил отец, от завышенной самооценки и гордыни. Скромнее надо быть. Происшедшее, просто совпадение. Заведующая панически боится любых обвинений по поводу наркотиков. Это ее пунктик. И она без колебаний избавляется от любого, кого хоть на копеечку заподозрит в махинациях с наркотой. Вот и Иван попал в этот переплет. Его подставили? Зачем? У него появились враги? Вряд ли. Человек он мирный, покладистый. До сего дня заведующая и старший фельдшер были к нему очень благожелательны, а сейчас будто подменили их.
Ивана опять бросило в пот от воспоминаний того избиения, которое пришлось пережить час назад. «Надо приучить себя не паниковать в таких ситуациях. Это бой, это ринг, и надо быть готовым к бою!» – подумал Иван. – «Я теперь не имею права на слабость и на глупость», – эта мысль ему особенно понравилась. Право на глупость. Звучит абсурдно, но ведь до сих пор он считал, ну, или ему казалось так, что глупость не наказуема. Глупость не подлость. А теперь нет, за глупость придется расплачиваться. Что происходит? И посоветоваться не с кем. Теперь единственный советчик только он сам и его книги. Он принялся рыться в большой библиотеке, оставшейся от отца, в поисках романа «Щит и меч».
Иван выкладывал тома на пол. Среди книг и брошюр с профилем Ленина на обложке и названиями, звучащими как лозунги, он увидел несколько более цивильных мягких книжек автора Анатолия Добровича. «Глаза в глаза», «Общение, наука и искусство», «Фонарь Диогена».
Иван не заметил, когда пришла с работы мама. Он читал, сидя на полу, среди кучи вываленных из шкафа книг. На ее приветствие промычал что-то невнятное, но мама не обиделась. Она удалилась на кухню и через полчаса вернулась к увлеченному чтением сыну.
– Пойдем, поужинаем, чайку попьем!
– Ма, привет. – Оторвался от книги Иван, – А ты не знаешь, где стоит «Щит и меч»?
– Знаю, конечно, – улыбнулась мама. – Это любимая книга отца. Поэтому она стоит рядом с его столом. – Она выдернула из зажатых на полке книг двухтомник Вадима Кожевникова. – Разве ты не читал?
Иван отложил «Глаза в глаза» и принялся запихивать вываленные книги обратно в шкаф.
– Читал, но давно. Хочу перечитать.
– Пойдем. Попьешь чаю со мной?
За чаем Иван рассказал о повестке, потом о предложении тестя, потом о поездке в военкомат, но так как про военкомат пришлось сочинять, боясь, что мать почувствует ложь, очень коротко поведал, без подробностей. Мол, дал заявление, военком пообещал отсрочку. Мама слушала, не перебивая.
– Об Оксане есть новости? – спросила мама. – Я волнуюсь, как они доехали? В вагонах сквозняки такие.
– Она должна позвонить или мне или родителям. Но Степан Богданович ничего еще не сообщал. Они только сегодня должны прибыть во Львов. Завтра, наверное, с вокзала из Черновцов позвонит. Тесть сказал, что их там встретят его родственники.
– Ты на «сорок дней» не работаешь?
– Пока не знаю, – пожал плечами Иван. – Я перехожу на другую подстанцию, и нового графика не знаю. Думаю, что не работаю. Не волнуйся, ма. Все нормально.
– А почему переходишь?
– С начальством не нашел общего языка. – Иван постарался интонацией показать, что ему этот разговор неприятен, и он не хочет его продолжать. – Завтра поеду договариваться о переводе. Ма, а сорок дней отмечать – это обязательно? Отец ведь был атеист.
– Атеист, – эхом отозвалась мама, – но крещеный. Ты не знал, но его в младенчестве бабки в церкви окрестили? Ему еще годика не было. Ничего, все мы создания Божьи, и верующие и атеисты.
– Ма, а ты верующая? – спросил Иван, хотя знал, что последний год мать каждое воскресенье ходит в церковь. Все–таки ходить в церковь и верить по настоящему, это не одно и тоже. Много кто ходит, а кто из них действительно верит?
Он так не смог бы. Или смог?
Иван задумался, теперь ему многое теперь придется делать понарошку, а значит – врать, лицемерить?
«На войне нет лжи в отношении врага, а есть военная хитрость», – припомнил Иван услышанную где-то фразу.
Мама, убирая посуду со стола, на мгновение замерла и ответила:
– А сейчас только Богу и можно верить. Больше никому.
– Ты не ответила, – настаивал Иван. – Ты не Богу, а в Бога веришь?
– Верю. – Подтвердила мама и добавила, – Только в Него и только Ему. Люди стали другие. Мне с ними сейчас очень трудно. Все какие-то вздернутые, алчные… не люди, а бесы. А без Веры жить нельзя.
– А я вот не верю в Бога. – Рассеянно произнес Иван. – Раньше верил в коммунизм, в будущее, в людей верил. Теперь не знаю. Как жить?
– По совести, – ответила мама. – Если не знаешь, что делать, из всех возможных решений выбирай самое доброе.
– Это ты здорово сказала.
– Это не я, это братья Стругацкие. Только я уже не помню, в какой книге.
После ужина исполнилась мечта Ивана: он все–таки завалился на тахту с книгой «Щит и меч» и, зачитавшись, забыл совет Москвичова, не просто читать, а изучать эту книгу.