Навстречу неслась белая стена. Ефим сразу остановился, повис в воздухе, не испытав сил инерции и торможения.
Огляделся и поглядел назад туда, откуда прилетел.
Далеко вдали была видна Земля, похожая на гигантский глобус. Ярко светило солнышко. Сверху над головой нависали белоснежные облака, будто сделанные из медицинской ваты, с серо-серебристым, словно отмоченным, свинцовым низом. От этого они казались мокрыми и массивными.
Сбоку приплыли другие облака, казавшиеся плоскими. Они закрыли собой всё, что находилось под ними. С удивлением Ефим заметил, что облака покрыты низкой свежей травой, резко зелёного цвета, каковой он привык видеть ранней весной.
Заглядевшись на это необычное зрелище, Ефим не сразу приметил ограду с вратами. Слева от них на пригорке спал человек с бородой, накрывшись пожелтевшей газетой.
Притормозил около него. Постоял. Затем кашлянул. Бородач зашевелился, чуток приподнялся, газета, шурша, упала, и он отрывисто недовольно пробасил:
– Кто такой? Зачем здесь?
– Да вот летел мимо, – растерянно пролепетал Ефим. – Спросить хочу: что тут такое? Трава и ворота?!
– Из-за этого ты вздумал меня будить?! – загремел бородач. – Райский сад здесь, понял? Катись отсюда, чтобы духом твоим не пахло!
Ефим застыл на месте, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что ему делать, что сказать…
– Что за напасть, – жалобно запричитал бородач, – не могу спокойно выспаться на службе. Сменить работу, что ли? Нет, я обязательно разругаюсь с начальством: дня нет, чтобы не появилась какая-нибудь нудная душа! Пусть платят за вредность, иначе я к куму истопником пойду. Там спецодежду и премиальные дают! Грешники создания тихие и смирные, а здесь!..
Дальнейшей тирады Ефим не слышал, ибо уже торопливо шагал к воротам Рая. Они рассохлись, некоторые доски были кем-то выломаны, а петли никто давно не смазывал. Ветерок развлекался, шаловливо раскачивая створки и заставляя их сварливо скрипеть.
За ними было безлюдно и тихо. Вот кто-то вышел из-за высокого кустарника, и Ефим вскрикнул: прямо на него шагал на задних ногах осёл, опоясанный широким поясом и в шортах. При приближении на шее длинноухого стала видна цепочка с головкой прелестно-кокетливой ослицы.
– Привет, Ефим! – запросто поздоровался осёл, продемонстрировав внушительную клавиатуру крепких зубов. – Что на меня уставился? Никогда осла не видел? Перестань зубами чечётку выбивать, будь человеком. Мне уже начинает это надоедать. Я назначен твоим спутником, так сказать, гидом, спутником, напарником, экскурсоводом, путеводителем – за руку водителем. Выбирай любое словцо, я не против. Моя обязанность: ознакомить тебя с райскими достопримечательностями. Клянусь своими копытами, Сусаниным не буду. Ха-ха-ха!..
– Вы, вы разговариваете? – вытаращил глаза Ефим.
– Глупо спрашивать после того, как услышал от меня целую речь. Глядя на тебя, я начинаю думать, что осёл – это ты, а не я. Только маленькие дети могут вопрошать: какого цвета синяя рубашка?
– Извините, просто я сильно удивлён. На Земле говорящих ослов я не видел.
– А вот это брось! Среди вас, людей, ослов предостаточно, только облик у них человеческий. А так ослы ослами, ничем не лучше и не хуже нас. Не следует столь легко обманываться видимостью.
– Вы…
– Брось выкать, Ефим, давай заменим официальное «вы» на дружеское «ты». Надеюсь, ты не против?
– Нет, конечно, давайте на «ты»… Прости, давай перейдём на «ты». Я согласен.
– Мы проведём в обществе друг друга немало времени и выкать ни к чему. Да, кстати, звать меня Дантес. Запомни: Дантес.
– А меня Ефим, – протянул руку Ефим. – Ефим Кузнецов.
– Эх, учить тебя и учить! – вздохнул осёл, протягивая своё копыто. – Ладно уж, ради тебя последую ритуалу: рад нашему знакомству, дружище! А теперь в путь. Глупо торчать тут, да и незачем.
Ефим пожал плечами, но, увидев спину ушедшего вперёд по дороге «экскурсовода», подумал, что выбора у него нет, и последовал за ним. Не сразу, но приноровился к шагу своего «экскурсовода».
Примерно через час вдали показались стены большого города.
Сзади послышался топот копыт, который стремительно нарастал. Всадник мчался с рубахой нараспашку, длинные волосы его развевались на ветру. Он смеялся и неистово хлестал коня плетью.
– Берегись! – заорал осёл и скакнул в сторону, на обочину дороги.
Скакун промчался мимо и сидящий на нём человек достал Ефима плёткой, при этом едва сам не выпал из седла. Но удержался, всё же выпрямился и обернулся, дико хохоча.
Ефим скорчился от боли, ничего не понимая.
– За что? – недоумённо шептал он. – За что?
– Не знаю, – ответил Дантес, – сволочь какая-то. Как и все в этом городе. Я же предупредил тебя, мог бы отбежать.
Из-за кустов выскочила ватага сорванцов, и в путников полетел град камней. Ефим уцелел, а вот ослу досталось. Он вскрикнул и схватился за щёку. Пониже правого глаза расплылся синяк, и Дантес негодующе затопал копытами:
– Мерзавцы! Ну, я ещё доберусь до вас! Паразиты, негодяи, подлецы, отбросы человеческого стада! Ублюдки в распоследней степени! Дети похотливых обезьян!.. – Осёл в ярости сыпал цветистыми выражениями, выказывая при этом красноречие и немалую эрудицию. – Какой теперь вид приобрело моё лицо, разве можно в таком состоянии показываться на улице? О, подонки! Черви, живущие в клоаке! Дебилы, идиоты, дегенераты, круглые дураки, потомки дураков, полные кретины!
Они уже вошли в город, а осёл продолжал сыпать отборными выражениями. Ефим только удивлялся его обильному запасу слов. Постепенно Дантес успокоился, но ещё долго порой вдруг вспоминал обиду и начинал извергать из себя проклятья проказникам.
Неожиданно в конце улицы показалась стремглав несущаяся толпа. Тревога захлестнула сердце Ефима. Вот уже совсем рядом возбуждённые лица с перепуганными глазами. Люди мчались сплошной массой, словно поток воды или горный обвал. И если кто падал, то уже подняться не мог – остальные пробегали по нему, затаптывая насмерть.
По примеру спутника Ефим прижался к стене, чудом уцелев в бушующем людском водовороте.
Не успели они прийти в себя, как вся толпа людей дружно повернула и побежала обратно в ту сторону, откуда явилась.
Осёл был весьма заинтригован и успел выхватить из последних рядов склеротичного вида старичка, которому по всем внешним признакам было крайне вредно заниматься спринтом.
– В чём дело?
– Пантера убежала из зоопарка, – едва отдышавшись, ответил старичок, перемежая слова длинными паузами, чтобы заглотнуть побольше воздуха.
Ефим поёжился: перспектива оказаться в лапах громадной хищной кошки ему показалась мрачной.
– А где она? – спросил он.
– Кто?
– Пантера?
– А Бог её знает! – махнул рукой старичок. – Я сам бы хотел знать: где она?
– Как же вы убегаете от опасности, не зная, где она, в какой стороне? А может, вы бежите ей навстречу!
– Я не знаю, это верно. Но люди-то знают. Вот я и бежал с ними. На миру и смерть красна! – тут старичок сделал паузу. Пожевал губами и неожиданно сменил тон: – А ты зачем выпытываешь всё это у меня? Шпион какой? Что привязался? Старого и немощного обижаешь!
Старичок отскочил и стал взглядом отыскивать булыжник поувесистее или палку.
– Пойдём, – дёрнул Ефима Дантес, – я тебе сейчас всё объясню. Вряд ли кто во всей этой толпе знает, где пантера? Впрочем, я уверен, никакая пантера из зоопарка не убегала. Мог вообще никто ни убегать. Или убежал хомячок, ящерка уползла или птичка упорхнула. И не сегодня. А день, неделю или даже месяц назад.
– Так что же они носятся, вроде полоумных?
– Кто-то выдумал или услышал что-то, недопонял, а то и могло кому-то присниться разная чепуха, он брякнул, а его не так поняли – ну, и началось! Это же город дураков. Здесь мыслят особыми категориями. И ничему тут удивляться, разве на твоей Земле не так? Всякое знание – это заблуждение, возведённое в ранг закона. Когда-то толпа не помешала осудить на сожжение Коперника, который осмелился сказать, что планета – круглая. Он был единственным, кто говорил правду, но люди верили в привычную сказку. Это крайний пример, но вспомни, сколько жизней, судеб было разбито, исковеркано из-за сплетен, слухов, домыслов, наветов, совершенно необоснованных, а то и попросту вздорных. Но люди оказались настолько глупыми, что верили всему. Правда, многие были просто подлы и хотели верить, а кто-то делал вид, что верит в расчёте на ту или иную личную выгоду. Так что подумай, прежде чем осуждать этих людей.
– Да как их не осуждать!..
– Э, послушай, Ефим, тогда ты должен оплевать и самого себя.
– Это ещё почему?
– Ты же жил в стране, население которой дурачили неимоверное количество раз.
– Что за ахинею ты несёшь?!
– «Ахинею»? Да я мог бы рассказывать целую вечность подобные глупости, мифы и слухи, в которые вы верили.
– Назови хоть одно.
– Боже мой, «хоть одно»! Какой ты наивец! При твоих предках совершалась самая кровавая революция в истории человечества, рабочим говорили: «Вам нечего терять, кроме своих цепей». А ты знаешь, что в те дни средняя зарплата заводского рабочего в Российской империи была самой высокой в Европе и второй в мире. Её он потерял, как и многое другое. Тогда говорили, что Россия является «тюрьмой народов», при том, что по количеству людей, выезжающих за границу (этакий международный туризм), страна была первой в мире. Вот такая «тюрьма» – и позволялось из неё выезжать (как и возвращаться), и у людей имелись средства на это. Сравни сие с тем, что было после того, как народ «освободили» приезжие цивилизаторы, а затем повесили «железный занавес». Тогда же много кричали, что «царизм держал людей в темноте и невежестве».
– А разве не так?
– Скажу о «темноте»: электрическая лампочка была изобретена в России и впервые на планете осветили они улицы в Санкт-Петербурге – столице Российской империи. А проект плана электрификации страны начал разрабатываться ещё до революции 1917 года, он потом лёг в основу знаменитого ГОЭЛРО… Теперь очень вкратце о «невежестве»: по количеству печатаемых книги Россия перед первой мировой войной находилась на втором месте в мире. Первой была Германии, но, в частности, по той причине, что много книг в ней печаталось для России, которая уже в то время являлась самой читающей страной. Вот так! А по числу женщин в высших учебных заведений Россия была «впереди планеты всей»; первым городом на планете со стопроцентно грамотным населением стала Москва в конце девятнадцатого века. При Николае II был принят план ликвидации неграмотности к 1926 году. Революция «освободила» и от этого. «Товарищи» с наганами врали, что Россия была технически отсталой.
– Но это же действительно так!
– Скажи-ка, Фома неверующий, где в начале двадцатого века были построены самые большие самолеты в мире «Святогор» и «Илья Муромец»?
– В России?
– Конечно, в стране, которую и тогда, и позже именовали «тёмной» и «отсталой». А радио, которое изобрёл Попов? А Сикорский, который стал отцом авиации развитых и передовых США? А изобретатель телевизора Зворыкин, который оказался не нужен в «освобождённой» России, как и много, очень много других таких же людей.
– Но это всё происходило давно.
– А разве всё это не повторилось уже при твоём поколении? Вспомни пресловутую «перестройку» с последующими «реформами». Вам же обещалось почти тоже самое – свобода, благосостояние, братство! А получилось «как всегда» – прямо противоположное обещанному.
– Словно произошло какое-то ослепление.
– Это точно – ослепление! От неумения и нежелания самостоятельно мыслить, искать истину. А сколько было слухов о конце света – не перечесть и не пересказать! И кто-то верил, готовился к нему… А как всем парят мозги про демократию! «У вас ещё нет демократии? Мы идём к вам!..» И Америка несёт демократию во все прочие страны, силой навязывая её тем, кто не подчиняется…
– Кстати, я слышал шутку: «Порядок по-американски – бомбёжка всех стран бомбят по порядку…»
Последние слова осла были заглушены треском выстрелов, взрывом гранат, воплями, руганью…
Добежав до поворота улицы, они увидели площадь и наискосок налево солидное здание с вывеской «Банк». Оттуда и доносились эти звуки.
Прохожие на площади стремительно разбегались и прятались куда попало. Некий находчивый субъект, пользуясь случаем, затащил накрашенную девицу в подъезд и принялся лапать, не обращая внимания на суматоху. Её крики даже не были слышны в общем гаме.
Некоторые молодчики начали бить витрины и хватать выставленные на них товары.
Из дверей банка выскочили четверо рослых мужчин в масках и бросились к машине. Один из них обернулся и швырнул назад гранату. Она ещё находилась в воздухе, когда в дверях банка показались люди с оружием. Увидев летящую в них смерть, они побледнели, выронили из рук автоматы с ружьями. Раздался взрыв: несчастные повалились, иссечённые осколками.
Бандиты тем временем на повышенной скорости покидали площадь.
Всё это совершенно спокойно фиксировал телекамерой оператор с помощниками в пуленепробиваемых костюмах. Их аппаратуру защищало особо прочное стекло.
Кончив своё дело, оператор широко зевнул, достал из сумки пару бутербродов, бутылку вина и принялся завтракать.
Когда он закончил трапезу, на площадь одна за другой стали приезжать полицейские машины, а вслед за ними «скорая помощь».
Полицейские принялись хватать и кидать в свои машины тех, кто им подвернулся под руки.
– Финита ля комедиа, – брезгливо произнёс осёл. – Как говорили древние римляне: комедия окончена.
– Что здесь происходило? – спросил Ефим.
Дантес сказал:
– Обычное дело, грабили банк.
– А может, кинофильм снимали? – предположил Ефим. – Видишь, телеаппаратура, около неё – оператор.
– Нет, просто гангстеры предусмотрительно заключили договор с телевидением о трансляции передачи. Не даром, понятно, а за очень солидную мзду. Тут всегда так делается. Нередко гонорар за их творческий «акт» оказывается больше самой добычи. Так что выгода выходит двойная. А полиция, как обычно, проспала и арестовывает случайных прохожих. Теперь каждый из них будет осуждён, если не сумеет откупиться взяткой. Ведь здесь считают, если ты оказался рядом с местом, где совершенно преступление, то не можешь быть невиновным. И если не в этом, то в чём-то ином. Впрочем, разве не точно также поступают и у вас на Земле! Может, станешь возражать? У вас же говорят – «наказания без вины не бывает».
Ефим подумал и благоразумно промолчал, но минуту спустя не удержался и в сердцах вскричал:
– Неужели в этом городе живут люди без чести, совести и сострадания?! Ведь на телевидении знали, что готовится ограбление, могут быть жертвы, и никого не предупредили?
– На сей раз ты угадал, – улыбнулся Дантес. – Это город не только дураков, но и подлецов, негодяев, убийц, насильников, мошенников и прочей накипи людского общества. Жизнь у них весёлая. Они сами отравляют её друг другу. Так сказать, по принципу самообслуживания.
По улице снова мчалась толпа. Осёл и Ефим едва успели забежать в подъезд, который оказался сквозным. По нему они прошли во внутренний двор, где увидели множество людей, которые кричали «Пожар» Пожар!», но не двигались с места. Женщина горестно причитала о любимой дочурке, оставшейся в доме.
Поддавшись внутреннему импульсу, Ефим бросился в здание, сорвал со стенки попавшийся ему на глаза огнетушитель и ринулся на второй этаж. На одном дыхании пробежал анфиладу комнат, но нигде не обнаружил даже намёка на огонь. Только в последней квартире на подоконнике стоял полураздетый длинноусый старик с дымящейся трубкой в руке. Он дрожал всем телом, порой стуча зубами. Время от времени он вынимал трубку и слабым голосом кричал:
– Пожар! Спасите!
Вот кто паникёр, сообразил Ефим и обозлился. Стукнул головкой огнетушителя по полу и направил пенную струю на старика. Тот поперхнулся на полуслове, но трубку уберёг, выпучил глаза, кашлянул и заорал:
– Тону!
Затем согнулся, вроде перочинного ножа и свалился на пол, а его трубка при этом полетела за окно.
Стоящая внизу толпа зевак разбежалась с воплями:
– Дом валится! Спасайся, кто может!
Ефим выругался, бросил огнетушитель и спустился вниз, где его встретил с ехидной улыбкой Дантес. Осёл стоял, прислонившись к стене дома, и пилкой полировал свои копыта.
– Ну, как дела, пожарничек?
Ефим насупился. Осёл понимающе усмехнулся, полюбовался на свои конечности и сказал, что нечто вроде этого он и ожидал. Затем сделал знак продолжать путь.
Ефим шагал следом за спутником, сильно раздосадованный, что поддался чувству, позабыв о предупреждении своего спутника: всегда брать пример с него.
– Красавчики, идите ко мне, не пожалеете!
Этот окрик прервал размышления Ефима. Он поднял голову и увидел перед собой дородную женщину с остатками былой красоты.
– Три дочки у меня, – продолжила она, – выбирайте любую. Каждая из них – ягодка, вкус которой никто не знает, ибо никто не пробовал; кобылка необъезженная. Старшей всего-то пятнадцать лет. С ними вы познаете небывалое блаженство.
Ефим покосился на Дантеса: тот даже не замедлил шаг, словно ничего не слышал, и твёрдо решил ему подражать.
Обманувшись в своих намерениях, женщина принялась проклинать их, извергать страшную хулу. Над ней начали смеяться девушки, толпой преградившие дорогу путникам.
– Старая дура! – говорили они. – Чем задумала заманить красивых и умных господ. Они-то понимают истинный толк в любви и, несомненно, выберут нас. Не правда ли, милашки?
Среди кокеток были полные и худые, брюнетки и блондинки, шатенки и рыжие, молодые и не очень… Все в соблазнительных одеждах, предельно откровенно подчёркивающие их прелести. Они бросали многообещающие улыбки с привычной техникой манящих глаз.
Ефим почувствовал себя мужчиной.
Осёл же между тем невозмутимо шествовал дальше, и Ефиму пришлось следовать за ним, несмотря на сильнейшую досаду.
Едва они миновали девушек, как лица их исказились и теперь источали бессильную злобу, ненависть, а алые губки извергали самые грязные ругательства.
Ефима потрясла столь разительная перемена. По его лицу прошёл холодок и он устыдился своего недавнего влечения к красоткам.
…Вдруг из переулка появилась ещё одна девушка. Среднего роста, длинноногая, с волосами спелой пшеницы, в скромной, развевающейся на ходу одежде. Она несмело подняла бровь и стали видны огромные, цвета чистейшей бирюзы глаза. Они излучали смущение, робость и лёгкий испуг.
Он оторопел, с каждой секундой всё больше постигая её неброскую, но удивительную красоту. Это была девушка нашей мечты. Красивая, чуткая, нежная, доверчивая. Совершенство, которое мы видим в своих грёзах. Идеал, который мы надеемся встретить в своей жизни.
Помимо воли Ефим рванулся было к ней, потупившей смущённо взор и блистая румянцами на белейших щёчках, но тут громко, самым противным голосом заревел осёл, схватил его, вскинул себе на спину и помчался скачками прочь. Ефим какое-то время вырывался, но скоро они выбрались из города и он обмяк, почувствовав себя совершенно опустошённым. Ему всё стало безразлично. Его сердце, чувства, вся жизнь остались с той девушкой.