1
Стоянка, где мама оставляла машину, находилась далеко от дома – несколько остановок на трамвае. Мы всегда ходили оттуда пешком. Рядом со стоянкой была палатка с мороженым, не обычным, а таким, которое выдавливали из специального автомата в вафельный фунтик, и стоило оно в два раза дороже обычного. Мама ставила машину, потом покупала мне этот фунтик, и мы долго-долго шли домой вдоль забора завода «Серп и молот». В одной руке я держала холодный рожок, в другой – теплую мамину руку, а во рту у меня таяло шоколадное мороженое.
Если у мамы было хорошее настроение, мы еще останавливались в продуктовом магазине и покупали молочный коктейль. Это тоже было чудесно – в теплом, из мойки, стакане холодный коктейль. Я могла его пить бесконечно, выпивала за один раз стакана четыре.
Помню нашу квартиру. Это была «сталинка», трешка. Там жили мамины родители и мы с мамой. Как таковой гостиной не было, ею считалась комната бабушки и дедушки. Помню сиренево-серые обои с вязью, высокие потолки, лепнину около люстры. В этой комнате стоял сервант, в серванте – шоколадные конфеты. Кресло, торшер. Бабушкина кровать стояла справа, дедушкина – слева. На окне цветы, алоэ.
Другие цветы стояли у нас и у мамы. Я не любила алоэ, потому что из них было тяжело пыль выковыривать. Это была моя домашняя обязанность, единственная – поливать и протирать цветы. Наша комната была бежево-желтой, обои с цветочками, что ли… На окнах тюлевые занавески с лебедями. Эти занавески мне очень нравились, я их сама выбрала. После ремонта мы с мамой ходили покупать занавески. Я выбрала тюль с лебедями. Засыпая, смотрела на этих птиц.
Напротив моего дивана была ниша, в которой помещалась кроватка сестры. У огромного окна стоял мой письменный стол, маленький столик сестры (помнишь, были такие наборы – стульчики и столики, расписанные «под хохлому»? ) и корзина с игрушками. Около дивана пианино. Если я и убиралась в нашей комнате, то только по собственной инициативе, но мне это не нравилось. У меня было много других интересных дел. Например, однажды я решила помочь бабушке отмыть плиту. Мне никто не мешал. Я долго с ней возилась, с этой плитой, изгваздалась в саже. Зато потом я даже удивилась, что плита на самом деле белая. Это было так интересно!
2
Мама со мной занималась. Она откуда-то притащила специальные учебники, прописи, мы делали упражнения. Помню, как мама мне объясняла, что такое время, отрезки, как построить геометрическую фигуру по точкам – это все были открытия для меня. Я не очень любила заниматься, мне больше нравилось играть, но и не сильно протестовала.
А еще мы много читали. Что читали? Носова, «Маугли», огромное количество сказок. Но книги мне начали нравиться гораздо позже. Больше всего мне нравились сказки, придуманные бабушкой. Она сама придумывала сказки.
Бедная бабушка. Помню, как однажды я посмотрела кино «Неуловимые мстители», после этого схватила такую пластмассовую сабельку и начала носиться по квартире, крушить все вокруг. Бабушка за мной. В результате бабушка стала главным врагом, и я начала нападать на нее, бить этой самой саблей, причем довольно больно, как теперь понимаю. В результате бабушка подняла с полу прыгалки и отлупила меня. Такой опухший след на коленке остался от удара прыгалками.
Вечером пришла мама. Я говорю: «Смотри, меня бабушка ударила прыгалками, видишь, какой у меня след на коленке». Мама к бабушке, а та пьет валерьянку, успокаивается от осознания того, что она ребенка чем-то стукнула. Мама тогда сказала: «Мало ударила». Но потом мы все это со смехом вспоминали.
Мама и бабушка… Мама, например, умела шить. Она «доставала» ткани и сама себе шила платья, у нее было какое-то невероятное количество платьев, нам она тоже шила платья, поэтому у нас с сестрой никогда не было китайских платьев с воланчиками и рюшечками. Мы носили ее платья.
Помню, как она подарила на день рождения бабушке четыре или пять отрезов ситцевой ткани. Я была очень разочарована – разве это подарок? А бабушка болела сахарным диабетом, и у нее был очень большой живот, а все остальное – маленькое, она, как беременная, выглядела. Найти одежду на такую фигуру было невозможно, и бабушка всегда очень страдала от этого. Я говорю: «Боже мой, мама, ты подарила бабушке ткань на день рождения. Какой ужас!» А потом мама сшила бабуле из этих тканей два платья: одно – красное с синим, другое – зеленое с синим. Это зелено-синее платье долго жило, в нем потом бабушку хоронили.
3
А еще мы с мамой ходили гулять в сквер, который уходил в Измайловский парк. Там, в парке, множество прудов и горок, зимой мы катались с этих горок на лыжах и санках. Зимние забавы я очень любила, очень любила ходить в парк.
Помню, как однажды осенью мы пошли туда с мамой и встретили какого-то ее знакомого, который гулял со здоровенной собакой – московской сторожевой. Я тогда была не сильно выше той собаки. Хозяин сказал собаке: «Ну, поздоровайся с Верочкой». Тогда собака начала меня облизывать. Я просто опешила: стою мокрая, вся в слюнях какого-то чудища. Для меня тогда собаки были звери не больше болонки, а тут этот, здоровый такой… Помню ощущение то ли испуга, то ли радости, потому что собака была очень дружелюбная и не хотела меня обидеть.
Вот про собаку еще вспомнила. У нас были животные – черепаха Маргоша и болонка Джулька. С собакой нужно было гулять, и я иногда брала ее с собой на вечерние прогулки. Помню запах Джульки. У нее была такая привычка – к приходу дедушки писала на пол в ванной. Бабушка старалась с Джульеттой погулять непосредственно перед дедушкиным приходом, но Джулька выдавливала из себя хотя бы каплю. Придя домой, дед шел мыть руки в ванную, Джулька за ним и демонстративно и писала на пол. Такие у нее с дедом были отношения, не знаю отчего. Может быть, таким образом она показывала ему свою привязанность.
Она прожила с нами до последнего. Я помню, как мы с бабушкой ходили ее усыплять. К этому моменту она была уже очень старой, у нее начались неисправимые проблемы с сердцем, она все время задыхалась и сильно страдала от этого.
Бабушка посадила Джульетту в сумку, взяла с собой меня, и мы поехали куда-то далеко на трамвае, потом долго несли ее до ветеринарной клиники.
Бабушка несла ее. А возвращались без собаки.
Бабушка мне объяснила, что Джульке сделали укол, и все – ее больше с нами нет. Тогда я сказала, что, наверное, это хорошо, что ее больше нет, потому что она долго мучилась. «Нет, не хорошо это», – сказала бабушка и заплакала. И я себя почувствовала так… как будто меня побили. Бабушке и так было плохо, а тут еще я со своими высказываниями…
4
Каждое лето, пока у нас не было дачи, мы на машине ездили с мамой, бабушкой и дедушкой в лес за грибами. Собирались основательно, мама в термос заливала тушеную картошку с мясом, в другой термос – чай, еще брали сладости для меня. Еще в багажник складывали дедушкино раскладное зеленое в коричневую полоску кресло с подлокотниками, бабушкино синее в серую полоску кресло с подлокотниками, мамино и мое кресла без подлокотников, пестрые, как матрас, и табуретку для сестры. Помню, что грибы мы собирали ведрами. Потом, уставшие, рассаживались в креслах, мама доставала газовую горелку, разогревала еду, и мы обедали.
Потом эти грибы бабушка солила. Без них ни один Новый год не проходил.
Новый год мы всегда встречали только с семьей. Кроме всех нас иногда приходили наши дядья – мамины братья. Дядя Витя жил один отдельно от нас и часто болел. Он работал каким-то инженером, вечно был занят, что-то чертил. Маленький и толстенький такой мужичок. Я его нежно любила. Был еще дядя Гоша, такой поэт-наркоман, который мотался где-то, так что редко появлялся в доме.
Так вот. 31-го числа я просыпалась от того, что на кухне творится какой-то бедлам: кастрюли гремят и мама с бабушкой ругаются. Точнее, я слышала в основном мамин голос, бабушка очень тихая всегда была. Мама говорила: «Мешаешь… отойди… не можешь резать где-нибудь в другом месте…» Я вставала и чапала на кухню. Там мама сначала отсылала меня в ванную умыться, а потом давала бутерброд и чашку чая. Я сидела на кухне, пила чай и нежилась в пару.
Из всех кастрюль, стоящих на плите, в этот день валил пар, окна запотевали, мама открывала фрамугу, но и это не помогало. Однажды 31-го к нам даже пришел участковый. Оказалось, что он пришел проверить, не гоним ли мы самогон – так у нас пар из окна валил. Мы, говорим, не гоним, мы готовим.
После завтрака мама отсылала нас к себе – идите, играйте, не мешайте. Ответственным за нас в этот день назначался дедушка. Он включал телевизор, но никогда не сказки, а какие-нибудь старые фильмы. Сказки он нам почему-то не ставил никогда. Потом он собирал нас, и мы шли куда-нибудь на елку. А после елки к нам домой обязательно приходили Дед Мороз со Снегурочкой. И с подарками, это же главное.
Домашняя елка, где нас поздравляли, естественно, стояла у нас в комнате – огромная, всегда живая, украшенная старыми-старыми игрушками. Некоторые эти игрушки сохранились до сих пор.
Затем нас кормили чем-то на кухне на скорую руку и отправляли на принудительный «тихий час», причем спать мы должны были дольше, чем положено. Мне, конечно, не спалось, и валяться просто так в кровати было тоскливо. Это самое нелюбимое время 31 числа.
Потом наступало главное действо. Мама накрывала на стол. Она всегда делала это только сама. Сначала она перемывала весь праздничный фарфор и хрусталь. Пока посуда сохла, мама раскладывала стол, потом залезала в нижний ящик серванта, доставала оттуда белую праздничную скатерть и салфетки. Потом вытирала и расставляла сначала приборы, затем ставила салаты.
На новогоднем столе обязательными были несколько салатов, главными – оливье и винегрет, их на стол подавали в двух хрустальных салатницах – для оливье побольше, для винегрета поменьше. Винегрет я ненавидела, потому что его заправляли постным маслом, которое пахло семечками. Еще был салат из печени трески с яйцом, его ставили на стол в длинной хрустальной ладье.
Потом на стол выставлялись две хрустальные кадушки с икрой – красной и черной. Обязательно шпроты, шпроты подавались в жестяной банке на блюдце, а кроме них еще рыба – красная и белая. Еще обязательно сервелат и бабушкины грибы.
Потом на стол мама ставила бокалы, стаканы под компот и морс, рюмки для водки, все это было из хрусталя.
В этом моменте, в предвкушении, был самый кайф Нового года – мама уже сервирует стол, значит, время пришло. И мы садились провожать Старый год. Взрослые пили шампанское, мы морс, и наслаждались закусками.
Мама шла на кухню, приносила оттуда горячее (мясо обязательно перекладывала из кастрюли в специальную супницу). Но горячее мы ели уже после того, как часы пробьют двенадцать.
А потом, после двенадцати, мы находили под елкой еще подарки. Мама говорила: «Давайте сходим посмотреть на елочку? Может быть, найдем там еще что-нибудь?» И мы находили. Это был мегасюрприз. Потому что вроде бы Дед Мороз и Снегурочка уже нам подарили все подарки, салатом мы наелись, а тут такое!!! Подарков всегда было очень много.
Я помню, что никогда не выпрашивала игрушек. Один только раз в «Детском мире» мне очень понравилась заводная лошадь с тележкой. Она была такая прекрасная… умела ездить и ей можно было управлять… Я потом, конечно, думать забыла про эту лошадь, потому что видела ее сильно раньше Нового года, может быть, осенью. Дед Мороз мне подарил в тот год набор пластмассовых овощей, кстати, отличный, мы ими играли в магазин с сестрой. И вдруг под елочкой оказалась эта суперлошадь! Я даже говорить не могла какое-то время от восторга.
Какое-то время мы играли с подарками, а потом нас укладывали спать. Взрослые оставались за столом и разговаривали: о бытовых каких-то вещах, о планах на будущее, вспоминали что-то… тихо разговаривали… мы уже не слышали… мы уже спали.
5
Когда мне исполнилось семь лет, я пошла в школу.
Я не любила ее, там было скучно, скучно, скучно, потому что очень легко. Чистописание, вычерчивание по линейке – это все я уже знала. Или эта лишняя писанина – «домашняя работа», «классная работа». Раздражала необходимость описывать математические действия. Казалось бы, уже сто раз посчитал, сколько яблок у Маши и у Васи, но нет, надо написать условие, потом математическое действие, потом прописью ответ – и не где-нибудь, а отступить десять клеточек с левой половины страницы, сколько-то сверху… Все это навевало скуку.
Еще меня просто бесили сосиски в целлофановой шкурке, которые давали в школе к завтраку. Сосиска была горячей, и целлофан с нее стащить было практически невозможно, а когда она остывала, то делалась невкусной или время завтрака заканчивалось, так что приходилось давиться этой чертовой сосиской. Ну и вообще, как можно варить сосиску в целлофане?!
Классную руководительницу я прекрасно помню. Мне кажется, я была влюблена в нее. Она была похожа на Татьяну Виденееву – худенькая, высокая, голос очень похож, манеры…
Но однажды она поставила мне двойку по труду, я долго сидела у нее в классе и просила не ставить мне эту двойку… Мне никак не удавалось сделать вертолет из конструктора. Я потом сделала его, дома. Положила вертолет в коробку из-под конструктора, долго прилаживала крышку, чтобы вертолет не рассыпался, потом запихивала коробку в сумку, чтобы донести это сделанное. А учительница сказала, что мне кто-то помогал. Как же я была разочарована!
Одноклассников помню… Мальчика Марата, который сидел рядом со мной. Так как я была «очкарик», я всегда сидела за первой партой. Помню мальчика Ваню, круглейшего отличника, он знал все, был очень начитанный, поэтому ему тоже всегда было скучно. А еще Иру, с которой поначалу были в контрах. Мы с ней дрались, она меня ужасно раздражала тем, что выкрикивала на уроках, не соблюдала установленный порядок. А однажды Ира пришла в школу и плакала, потому что ее дог проколол желудок куриной трубчатой костью и умер. И тогда я с ней подружилась. Я ее жалела после смерти дога.
Освобождение от школы наступало тогда, когда мы вылетали из школы и бежали собирать военные пуговицы на свалку. Свалка находилась за казармами, туда в какой-то момент выбросили кучу срезанных с шинелей пуговиц. Их там было очень много, этих пуговиц, они были разных размеров и цветов – посеребренные и позолоченные, со звездами. Мы лазили через забор на свалку и собирали эти пуговицы. Их было очень много, но в то же время нужно было поковыряться, чтобы их найти, так что каждый накапывал себе на свалке свою кучку пуговиц, личное сокровище.
6
Помню утро. Шум метлы дворника, птички чирикают, детские голоса… это малышня из детского сада, который около дома, на прогулку вышла. Значит, эти воспоминания относятся к тому моменту, когда я училась в третьем классе. Тогда у нас была вторая смена, и я вставала поздно.
Завтракали вместе, но без деда, потому что он уходил на работу совсем рано. Вставал раньше всех, ел и уходил на завод. До завода он всегда ходил пешком, а путь туда неблизкий, поэтому ему нужно было много времени.
До завтрака мама успевала подмести во всей квартире пол и прибраться. Потом мы вместе садились есть. Бабушка за стол с нами почти не садилась, готовила на всех, а сама перекусывала у плиты. Мама и мы с Надей – за столом. Как правило, мне давали яйца всмятку, бутерброд с маслом, чай с сахаром. До сих пор обожаю яйца, это моя страсть с детства.
Я очень любила, когда мама мне заплетала косы и вплетала туда банты. У меня был огромный мешок с бантами, где мама их доставала, непонятно. Тогда не было возможности разноцветные такие доставать. А у меня каких только цветов там не было! Особенно нравилось, когда мама вплетала сразу несколько лент – синюю и белую или белую и оранжевую. Я считала, что это просто суперкрасиво.
А еще я любила мамины сокровища. В углу в ее комнате стоял трельяж с ящиками, где хранились вся ее косметика и украшения. Я обожала там копаться. Помню, что у нее было любимое золотое кольцо с черным камушком. Такое маленькое. Она его очень любила, носила часто. Я все время не понимала, почему она его любит. Мне наоборот нравилось другое – большое золотое кольцо с большим рубином. Все эти «богатства» были доступны для нас. Даже когда мамы не было дома, мы играли с ее косметикой, с ее украшениями, и с золотыми, и не золотыми. Кроме того, все книги, которые у нас были, а их было достаточно много, тоже находились в маминой комнате. Там вдоль стены были составлены несколько книжных шкафов, поэтому получился один огромный шкаф. Я много времени проводила у этого шкафа, рассматривая книжки.
7
Когда мы жили в Москве, мама работала в милиции, в отделе по экономическим преступлениям. Я не знаю, был ли это УБЭП. Она не была следователем или дознавателем. Мама занималась работой с деньгами, есть такая функция – техническое описание денег, опознание купюр, их хранение, производство экспертизы. Вот такими делами. То есть у нее было какое-то звание, но она не занималась напрямую следственной работой.
Мама никогда не носила форму, она всегда одевалась очень хорошо.
Она очень многого достигла сама – содержала семью по полной программе: машина, дача, нормальный достаток. Но с другой стороны, как мне кажется, на нее очень сильное впечатление произвел первый неудачный брак, от которого у нее случилось двое детей. Причем Надя родилась почти случайно уже в момент развода. Мама долго решала – сделать аборт или оставить этого ребенка. Так она и осталась одна с двумя детьми. Я даже помню, что в доме периодически звучала именно эта формулировка «одна с двумя детьми».
Хотя она никогда не испытывала недостатка внимания со стороны мужчин. У мамы постоянно были романы, реально постоянно. Это ее нормальное состояние. Она проводила мужчин в дом.
Ее предыдущий любовник, дядя Миша, который был до моего отчима, он меня просто бесил. Они вместе работали, там и познакомились. Это было, когда только начали появляться компьютеры, я иногда приходила к нему в кабинет и на его компьютере играла. Один раз, мне было семь или восемь лет, он пришел пожелать нам с сестрой спокойной ночи. Когда дядя Миша увидел, что я сплю раздетая, без майки, начал требовать, чтобы я немедленно надела или ночную рубашку, или пижаму. Я говорю: «А я так не люблю, я сплю в трусах». А он свое – нельзя спать без майки. Почти довел меня до слез, потому что я никак не могла сказать ему, чтобы он отстал, а он настаивал, чтобы я надела что-нибудь сверху. Потом он исчез куда-то, ну в смысле из нашего дома, на работе у мамы я его иногда видела…
8
Помню отца. Одну сцену только помню, один образ. Мне было года четыре, потому что Надя уже была. Еще была совсем маленькая, только родилась. Отец тогда уже с нами не жил и, видимо, время от времени приходил к матери мириться. Я помню, как он стоял в дверях, а я в этот момент шла по коридору в свою комнату. Мама позволила отцу меня позвать, а я не пошла. Так и запомнила: отец стоит в проеме входной двери и зовет меня.
Потом никакая информация о нем была для нас недоступна. У нас не было его фотографий, мы не знали, где он живет. Да и сам отец не пытался наладить с нами связь, особенно после того, как мама вышла замуж и отчим удочерил нас. После этого то ли сами мама с отчимом, то ли кто-то из их знакомых навестили отца, устроили разборку и потребовали, чтобы он больше никогда не показывался.
Недавно Надя нашла семью отца – то ли его тетю, то ли его мать, которая помнила обо мне, но о существовании Нади не подозревала. Те родственники позвали Надюху в гости. Я не ездила. В общем, по разговорам стало понятно, что отец спился окончательно.