При звуке голоса тети Фарингдон Верити захотелось превратиться в камень.
– Ах, это ты, Селина! Вот дрянь! Убирайся в свою комнату! – Леди Фарингдон повернулась к лорду Блейкхерсту и расцвела медовой улыбкой: – Я прошу прощения, лорд Блейкхерст. Люди этого сорта никогда не знают, где их место.
Она повела лорда Блейкхерста прочь, через плечо бросив на Верити взгляд, обещавший назавтра суровое возмездие.
Верити отступила к лестнице и побежала в свою темную стылую каморку. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней, дрожа в холодной темноте. Потом она зажгла сальную свечу, вытащила из-под подушки дневник своего отца и легла в постель.
Она никуда не могла спрятаться от правды.
Лорд Блейкхерст, предполагаемый проситель руки Селии, был ее Максом.
Оцепенев, она позволила книге раскрыться на случайной странице. Запись о начале кампании Ватерлоо, там, где ее отец впервые упоминает «…новоприбывшего, досрочно произведенного в майоры Макса Б. Я не назову его ни здесь, ни впоследствии. Его родовое имя и положение играют не последнюю роль в том, что лежит между нами. Однако он славный парень и один из тех, на кого я рад буду положиться, когда мы наконец столкнемся с Бонапартом. От его прежних командиров я получил хорошие отзывы о его уме и храбрости…»
Это было первое из многих упоминаний. Видимо, полковник Скотт очень привязался к своему младшему офицеру. Почти как к сыну. «Я думаю, что Мария одобрит его, да и Верити он понравится. Он нежен с женщинами и детьми».
Она жадно читала рассказ отца о тех нескольких неделях, что оставались до Ватерлоо. Макс упоминался там регулярно.
Но сильнее всего в ее памяти запечатлелись его доброта и забота об осиротевшем ребенке… нежен с женщинами и детьми…
Он был так же реален и дорог ей, как сама жизнь. И тот Макс, которого она нашла в дневнике отца, уверил ее, что человек, который посадил колокольчики на могиле самоубийцы, охранял ее сон и оставил ей достойный завтрак, не был плодом ее воображения.
А теперь он был здесь, в доме, где якобы ухаживал за ее двоюродной сестрой.
Вздрогнув, она положила дневник на место и задула свечу. Она никогда не думала, что он мог оказаться таким важным человеком. Ей надо о нем забыть.
Отделавшись от излияний леди Фарингдон, Макс прошел в бильярдную, где обнаружил всех джентльменов, за исключением Годфри. Он мог только надеяться, что убедил леди Фарингдон, что вина за столкновение с несчастной Селиной лежала полностью на нем. И все же он в этом сомневался.
Глаза девушки преследовали его. Темно-серые, подернутые тенью. Доверчивые. Они задели в нем странные струны. Так на него смотрела еще только одна девушка. Он не смог помочь Верити Скотт. И будь он проклят, если не поможет этой девушке. Например, спокойным голосом высказав некоторые угрозы.
В конце игры он произнес:
– Мне нужно перекинуться с вами парой слов, Фарингдон, будьте добры.
Фарингдон медленно повернулся, очень осторожно сформулировав свой ответ:
– Если это о том деле, которое вы упомянули ранее…
Макс медленно вздохнул:
– Не совсем, сэр. Только о том, что вам следовало бы поговорить с вашим сыном. Я видел, как сегодня вечером он… излишне настойчиво ухаживал за одной из ваших горничных.
Фарингдон удивился:
– За… горничной? Какой именно?
Вспомнив широко раскрытые глаза Селины, испугавшейся увольнения, Макс ответил:
– Откуда я знаю?
Фарингдон пожал плечами и взял свой кий.
– Ну что ж, это просто горничная. Молодые люди должны иметь свои удовольствия. И девицы не против.
Лед застыл в венах Макса.
– Уверяю вас, она была категорически против, – резко заявил он. – И я, не колеблясь, скажу об этом всякому, кто меня спросит. – Если кто-нибудь спросит. Фарингдону явно наплевать. – В конце концов, – добавил он, – вы ведь не хотите, чтобы кто-нибудь стал задавать вам вопросы насчет трагедии мисс Скотт, не так ли?
К его полному изумлению, собеседник побелел как мел:
– Нет, я, конечно, поговорю с Годфри, но, Блейкхерст, это же всего лишь служанка!..
Макс вышел, не сказав ни слова.
Он ушел в спальню, где обнаружил своего бывшего ординарца, складывающего сорочки.
– Какого черта ты здесь делаешь? – проворчал он.
Хардинг усмехнулся:
– Свою работу, сэр. Я ее выполню лучше, чем здешние слуги. Ну что, сэр, удалось?
Макс задержал дыхание. Затем выдохнул. Смерть Верити Скотт была еще слишком свежей раной.
– Нет. Спокойной ночи, Хардинг.
Макс упал в кресло. Все, чего ему хотелось, – тишины и покоя, чтобы можно было подумать. Чтобы полностью принять тот факт, что с Верити Скотт он потерпел поражение – точно так же, как потерпел поражение с ее отцом.
На следующее утро, восседая в своем будуаре на диване, крытом балдахином, леди Фарингдон вдохновенно отчитывала свою заблудшую племянницу:
– И чего только ты добивалась, втираясь в расположение лорда Блейкхерста? Вероломная маленькая потаскуха!
Верити на мгновение прикрыла глаза от страха. Она могла сказать правду о том, что хотел от нее Годфри, – и быть обвиненной в попытке заставить его на ней жениться.
Таким образом связать свое имя с Годфри… Лучше умереть.
Глубоко дыша, она погрузилась в себя, отдалившись от потока брани, от ненависти.
Вдруг распахнулась дверь, пропуская лорда Фарингдона. Его выпуклые глаза обратили горящий взгляд на Верити.
– Вон, – отрезал он.
Радуясь, что можно убраться, Верити направилась к двери. И услышала, открывая ее, как лорд Фарингдон спросил:
– Что за дьявол случился между тобой и Блейкхерстом прошлой ночью, мальчик мой?
Верити торопливо наклонилась к замочной скважине. Она привыкла слышать о себе только плохое, и порой ей не помешало бы для безопасности узнать немного больше.
– Довольно, милый мой! Ты прекратишь это ребячество до тех пор, пока Блейкхерст не покинет этот дом! Последнее, что нам нужно, – это…
Чем было это последнее, Верити узнать не удалось. Заслышав шаги, она выпрямилась и убежала. Она услышала достаточно. В следующие несколько дней она будет в безопасности. Может быть, это даст ей время подумать о побеге, что за последние пять лет не приходило ей в голову.
Верити сложила вторую простыню и добавила ее в стопку починенных вещей. Осталась еще третья. Быстрый взгляд на часы подтвердил, что у нее достаточно времени. Гости с хозяевами еще на лодочной прогулке.
Внезапно открылась дверь, и знакомая высокая фигура влетела в комнату, закрыв за собой дверь с удивительной скоростью и столь же удивительным беззвучием. Мужчина не сказал ни слова, но озирался по сторонам.
Верити моргнула, когда лорд Блейкхерст направился к большому шкафу в углу. Двери стояли раскрытыми настежь, и, к ее полному изумлению, он юркнул в темный угол за дверью. Так и не нарушив молчания.
Через минуту дверь открылась, и заглянула леди Монкриефф:
– Эй, прислуга! Его светлость тут не проходил?
Глаза Верити невольно сузились. Со своего места она видела упомянутую светлость. Он едва заметно покачал головой.
Дверь с треском захлопнулась.
– Спасибо, – дружески улыбнулся лорд.
Верити коротко произнесла:
– Думаю, вам надо уходить. Если вас здесь застанут…
– Мисс… мисс… Селина, вы не боитесь ли меня, часом? Может быть, вы на мгновение представили, что я питаю к… – он заколебался, – что я буду вести себя по отношению к вам, как Годфри Фарингдон?
Верити порывисто вздохнула:
– Вы? Как Годфри? О нет!..
Его взгляд стал острее.
– Вы очень уверенно это говорите.
Она взяла себя в руки.
– Я… я… да. Ваше доброе имя свидетельствует, что вы… что вы… Во всяком случае, я уверена. Но пожалуйста, уходите!
Он не ответил. Вместо этого подошел к ней, медленно поднял руку и провел тыльной стороной пальцев по ее щеке, обвел линии подбородка, мягко дотронулся до шеи. Все заповеди здравого смысла и скромности взбунтовались в ней, требуя, чтобы она отвела его руку. Она не двинула ни пальцем, оставаясь в плену его нежного, лишавшего сил прикосновения. Когда и кто в последний раз касался ее так нежно?
Ответ потряс ее до глубины души. Почти пять лет назад. Макс Блейкхерст. Только теперь его прикосновение лишило ее покоя, волной дрожи прошло по ее телу.
Спустя мгновение его рука упала. Он наклонил голову:
– До свидания, Селина.
Дверь за ним закрылась. Верити медленно подняла руку и провела ею по следу его пальцев.
Через двадцать минут Макс выехал из конюшни. Если леди Монкриефф преследует его по всему дому, отступление было единственной разумной тактикой.
Он пришпорил кобылу, ища забвения в перестуке летящих копыт и мощном движении мышц под его седлом.
Несколькими милями далее затрудненное дыхание лошади подсказало ему, что пришло время возвращаться к дому. Он остановил взмыленное животное, спешился и ослабил подпругу.
– Тише, девочка. – Он обтер потную морду. – Я немного пройдусь. Дам тебе передышку.
Чувство вины и отвращения к себе не оправдывает попытку загнать лошадь. Спешить некуда, он может потратить на обратную дорогу массу времени. А когда он вернется, принесет извинения и отбудет. Ничто более не держит его в Фарингдон-Холл.
Или?..
Глубокие серые глаза возникли перед ним. Настороженные глаза, чуть прикрытые веки, окаймленные темными ресницами. Селина… как там ее фамилия? Деринг. Селина Деринг. Он зашел в тупик. Дьявол, да почему он решил остаться ради Селины?
Все его тело напряглось, пока он медленно шел вперед, мысленно представляя себе все, что они могли бы сделать друг для друга. С того момента, когда той ночью она упала в его объятия, он ощущал притяжение к ней. Он хотел ее.
Ее очевидное нежелание иметь с ним что-то общее задело его за живое. Большинство девушек в ее положении изо всех сил расточали бы томные улыбки, с ног сбивались бы – в буквальном смысле, – чтобы возбудить его интерес. Нет, Селине так скоро от него не избавиться. Боже, она должна быть сладкой…
Нет! Будь он проклят, если поведет себя как Фарингдон, силой заставляя девушку покориться ему. Нет, ты так не поступишь. Все, что тебе нужно сделать, – это предложить. Она сможет отказаться. И она откажется.
Тут другая правда предстала перед ним. Когда он ушел, что могло помешать Годфри продолжить начатое? Вероятно, самое большее – он выиграл для девушки передышку. У него вырвалось проклятие. Ему хотелось как можно скорее отряхнуть прах этого дома с ног своих, но он не мог. Пока не уверится целиком и полностью, что Селина в безопасности.
Его пригласили погостить тут две недели. Осталось чуть более одной. Этого достаточно, чтобы завоевать доверие Селины – и ее чувства.
Чувства? С какой стати он решил об этом заботиться? С каких это пор его стали интересовать чувства какой-то из его многочисленных любовниц? Все, чего ему было от них нужно, – пара месяцев простого и скромного удовольствия. Ну три, но не больше. Ну, может быть, не совсем скромного…
Ну ладно. Разумеется, нескромного. Но не более трех месяцев. Как бы они ни были привлекательны. Итак, вывод прост: он хочет Селину. Вместе с ее веснушками.
Но если она его не хочет?
Он отогнал эту мысль. Взять ее к себе в качестве любовницы – это самый легкий и приятный способ ее защитить. Вот и все.
На следующее утро, торопливо идя по верхнему коридору, Верити услышала тихий умоляющий голос: – Нет, сэр, не надо… пожалуйста…
Она на мгновение заколебалась. Ей следовало помочь Селии подготовиться к верховой прогулке с гостями… Послышался испуганный всхлип, а затем звон, треск и вопль отчаяния. Гнев смел остатки ее осторожности. Подхватив юбки, она пустилась бегом, обогнула угол и увидела одну из младших горничных, Сьюки, сидящую в слезах над грудой разбитого фарфора. Пальцы ее в бессмысленном отчаянии перебирали осколки.
Над ней стоял Годфри с веселой улыбкой на лице.
– В следующий раз будешь думать, прежде чем отказываться, поняла?
Верити почувствовала тошноту. Это означало, что Сьюки уволена. Она повернулась к виновнику, разъяренная, как тигр:
– Оставьте ее в покое! Разве вы не достаточно сделали? Уйдите сейчас же!
Верити едва подавила проклятие, заметив приближающуюся леди Фарингдон, лицо которой пошло пятнами от злости при виде разбитого чайного сервиза. Леди повернулась к горничной:
– Вон! Иди собирай свое тряпье. Я увольняю тебя без выходного…
– Сьюки не виновата!
Тирада леди Фарингдон прервалась. Ее глаза просверлили Верити.
Непреклонно встретив ее взгляд, Верити бессовестно солгала. Правда не поможет.
– Я спешила. Я наткнулась на Сьюки сразу, как вышла из-за угла. Она не виновата.
Нужно оставить объяснение в таком виде. Никаких подробностей.
Она задержала дыхание.
То же самое, но со своей стороны двери в спальню сделал Макс. Очевидно, Годфри не ограничивался домогательствами к Селине.
Он открыл дверь немного больше. Леди Фарингдон стояла к нему спиной и выглядела так, будто в ее платье нарядили кочергу. Он перевел взгляд на Селину, стоящую между своей хозяйкой и плачущей горничной. Ее лицо было пустым, без выражения, глаза опущены.
На минуту воцарилось молчание. Он видел, как дрожит от напряжения тело Селины, которая готовилась к неизбежному.
Затем последовало быстрое движение и звон пощечины. Селина стояла не шевелясь, только ее щека ярко запылала от удара.
Даже не осознав этого, Блейкхерст оказался рядом.
– Доброе утро, леди Фарингдон. Маленькая домашняя неприятность? – Он избегал Селининых глаз. Если бы он увидел отпечаток на щеке, то мог бы просто задушить хозяйку.
Леди Фарингдон побледнела, ее рука дернулась и прикрыла рот.
– Ах!
Макс ждал. Если она ударит Селину снова…
– В чем дело, лорд Блейкхерст? Я надеюсь, мы не побеспокоили вас? – С подавленной злостью она повернулась к Селине: – Наглая девчонка! Я разберусь с тобой позже. Годфри, наши гости в сборе и ждут начала поездки. Ты уже должен быть внизу. – Ее улыбка стала любезной. – А вы, лорд Блейкхерст? Вы не едете?
Он солгал без колебаний:
– Собирался поехать, но мне нужно написать письмо. Я присоединюсь позже.
Возвратившись в свою комнату, Макс услышал удаляющиеся по коридору шаги. Он подумал, что присоединиться к гуляющей компании все же надо. Но не сейчас. Он еще кое-что должен сделать.