Некоторые вехи в своей жизни девушки предвкушают годами и видят в мечтах. Некоторые из них, как, например, балы и вальс, оправдывают все высокие ожидания, в то время как другие разочаровывают. Например, ношение корсета. Когда я училась в школе, я отчаянно желала иметь корсет. Я умоляла матушку месяцами, прежде чем она согласилась купить мне пару штук. Теперь у меня полный ящик корсетов, и я не могу представить, почему я когда-то страстно желала, чтобы меня стиснули и зашнуровали так сильно, чтобы глубоко вдохнуть стало практически невозможно.
В любом случае приглашение от джентльмена на прогулку в карете в парке было предметом для еще одной особенно яркой фантазии. До вчерашнего дня, когда лорд Р. в одиночку разрушил ее.
В моем наивном воображении приглашение выглядело так: красивый джентльмен нанес бы мне визит и делал бы милые комплименты. Затем, глядя мне глубоко в глаза, с едва сдерживаемой страстью он умолял бы меня поехать с ним на прогулку. Когда бы я согласилась, он бы воскликнул, что теперь ему будет завидовать каждый мужчина в городе.
Но просьба лорда Р. была бледной имитацией этой фантазии, больше похожей на бесчувственное требование, чем на романтическое приглашение. Полагаю, виновата я сама со своими причудливыми и нереалистичными ожиданиями.
Прямо как история с корсетом.
– Я не пишу стихов, – заявил лорд Рэйвенпорт, находясь где-то на полпути между раздражением и гневом. – Он искоса посмотрел на Фиону, а затем снова обратил внимание на дорогу, искусно объезжая стоящую рядом карету. Коляска графа не была ни новой, ни особенно заметной, но люди со всего парка глазели – вероятно, на нее. И на графа. На них вместе.
Поскольку верх у коляски был опущен, они были выставлены на всеобщее обозрение, и нервы Фионы были на пределе. Не потому, что лорд Рэйвенпорт был зол, и вполне справедливо, а потому, что его бедро случайно прижималось к ее юбкам всякий раз, как коляска перекатывалась через малейшие бугорки на дороге. И каждый раз, когда граф тянул вожжи вправо, его напряженный бицепс слегка сталкивался с ее локтем. Она не могла решить, боялась ли бугорков и поворотов или с нетерпением ожидала их. Но она подозревала второе.
Небо было ослепительно-голубым, что для Лондона редкость, но лорд Рэйвенпорт явно не оценил ни прекрасный день, ни ее общество, ни красоту мира в целом.
– Я не пишу стихов, – повторил он, – и не читаю их. Я даже не верю в них.
– Что за глупость, – сказала Фиона. Она собиралась извиниться за выдумку с цветами и стихотворением, но не смогла оставить без внимания такое нелепое заявление. – Вы можете сказать, что не верите в единорогов, драконов или циклопов. Но нельзя отрицать существование поэзии.
– Можно, – ответил он. – И я только что это сделал. Поэзия не более чем набор высокопарных слов, которые сами по себе кажутся слишком изысканными для обычных людей, выражающихся по-простому.
– Поэзия – это снобизм? – спросила Фиона недоверчиво.
Граф кивнул:
– Абсолютно верно. Ее придумали сентиментальные дураки, которым нечем заняться, кроме как распространяться о такой ерунде, как глаза или губы возлюбленной.
– Ясно, – сказала Фиона сухо. – Поэзия – это снобизм и излишество.
Он наклонился к ней и самодовольно улыбнулся:
– Именно.
– Овидий и Гомер огорчились бы, узнав, как плохо вы о них думаете.
– Без сомнения, – согласился он с иронией. – Шекспир был бы безутешен.
Прекрасно. Если лорд Рэйвенпорт не понял ценности великих произведений гениев литературы, она не собиралась тратить силы, чтобы пытаться изменить его мнение. Как по ней, он мог и дальше жить во тьме неведения. Ей нужен был муж, а не поэт.
Она широко улыбнулась, как будто отсутствие в нем утонченности не беспокоило ее ни в малейшей степени, и внимательно осмотрела окрестности. Дорожка была переполнена фаэтонами и ландо, пешеходами и зеваками.
– Парк сегодня полон народу, – заметила она.
– Ад пуст, все бесы здесь, – проворчал он.
Фиона прищурила глаза:
– Через две минуты после отречения от поэзии у вас хватает смелости цитировать Шекспира?
Граф насмешливо улыбнулся и пожал плечами:
– Даже такие идиоты, как Великий Бард, иногда натыкаются на сокровище.
Она глубоко вздохнула и решила, что не будет с ним спорить. В данный момент он не хмурился, что указывало на заметное улучшение настроения, – и она собиралась этим воспользоваться.
– Я должна перед вами извиниться, – начала она горячо. – Мне не следовало убеждать свою семью, будто это вы послали мне цветы и написали стихи. Пожалуйста, простите меня.
Он сдержанно кивнул и крепче взялся за поводья:
– А перед поклонником вы извинитесь?
Фиона моргнула:
– Перед каким поклонником?
– Ну, кто-то же за вами ухаживает. Цветы, стихотворение…
Боже правый. Щеки у нее покраснели. Признать правду вслух будет крайне унизительно.
– Вообще-то, это довольно забавная история.
– Если у вас есть кавалер, не нужно его прятать. Напротив, лучше показать его всем.
Голос графа звучал горько и пусто, вызывая у Фионы желание встряхнуть его как следует и обнять одновременно.
– Все не так просто, – сказала она.
– Очевидно, он испытывает к вам нежные чувства. Если вы полны решимости выйти замуж, почему не за него? Зачем втягивать в это меня?
Ради всего святого…
– Нет никакого поклонника. Никакого кавалера, – сказала она. – Я сама послала цветы. Я написала стихотворение… сама себе.
Граф немедленно направил коляску к обочине дороги под тень дерева и повернулся к Фионе. Он держал поводья в одной руке, а пальцы другой запустил себе в волосы:
– Вы притворились, что у вас есть поклонник?
– Да, милорд. – Она с вызовом вздернула подбородок. – Я притворилась, что вы мой поклонник.
– Это, возможно, самая печальная вещь, которую я когда-либо слышал.
– Мне не нужна ваша жалость. – Но, помоги ей небеса, брак с графом был ей необходим, и если немного жалости ей поможет…
– Почему у вас нет настоящих поклонников?
Действительно, почему?
– Полагаю, причин тому несколько, но перечислять их я не хочу. Важно то, что мне не следовало втягивать вас в эту ложь.
– А почему втянули? – спросил он, скорее с любопытством, нежели со злостью.
Она оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что никто из прохожих не мог их услышать, и приглушила голос:
– Я знаю, что вы не согласились жениться на мне – пока… Но если я смогу убедить вас, важно, чтобы наши чувства казались… искренними. Чтобы наша помолвка была… обычной.
– Нет ничего обычного в том, чтобы жениться на ком-то, кого вы знаете меньше двух недель, мисс Хартли, и все цветы и поэзия в мире не смогут этого изменить. – На мгновение он нахмурился, а потом серьезно спросил: – Вы были влюблены когда-нибудь?
Фиона сглотнула:
– Однажды мне показалось, что я влюблена в мальчика, который жил рядом с нашим загородным поместьем. Мне было двенадцать, и я думала, что он очень умный. Он рыбачил или занимался стрельбой из лука, а я рисовала его. Но когда его отец узнал, сколько времени мы проводим вместе, он запретил Уильяму видеться со мной.
– Это разбило вам сердце?
– Нет, – ответила она честно, – но я скучала по нему.
– И с тех пор никого не было? – Он смотрел на нее недоверчиво.
– Не особенно. – Несколько красивых джентльменов привлекли ее внимание, но ни один из них не пробудил в ней интереса, не говоря уже о романтическом влечении.
– Ну, я тоже не эксперт по вопросам любви, но одно я знаю точно: ее невозможно подделать. Посмотрите на все пары, прогуливающиеся мимо Серпентина. – Он махнул рукой в направлении близлежащей пешеходной дорожки. – Никто из них не влюблен, – сказал он сухо. – Некоторые могут испытывать временное влечение, но большинство из них хотели бы гулять с кем-то другим. Это видно по тому, как они крутят головами, оглядывая парк в поисках кого-то получше, чем их спутники.
Боже. Леди Хелена, должно быть, сильно ранила его, может быть, даже больше, чем он готов был признать.
– Это несколько унылый взгляд на вещи, но вы можете быть правы, – признала Фиона. – Возможно, ни одна из этих пар не любит друг друга. Но я не согласна с тем, что невозможно подделать влюбленность. Мои матушка и сестра считают, что вы без ума от меня – отчасти из-за стихотворения, которое я написала, но в основном потому, что они хотят в это верить. Я не прошу вас играть роль влюбленного поклонника в течение всего приема, но не могли бы вы хмуриться чуть меньше? Может, сделаете мне пару комплиментов? Разве это так сложно?
Сделать мисс Хартли комплимент было бы совсем несложно. Грэю с ходу пришло в голову минимум полдюжины. С ней было легко говорить, и певучий звук ее голоса согревал его. Она была совершенно необыкновенной, и хотя он думал, что больше ничему не способен удивляться, ей это удавалось. Она была умной, красивой и милой. Она хорошо пахла.
Нет, сделать ей комплимент было бы легко – и это ввело бы ее в заблуждение.
– Я не хочу лестью подавать вам ложные надежды, – сказал он с сожалением. – Шанс, что я женюсь на вас, почти равен нулю.
– Значит, шанс все же есть, – сказала она торжествующим тоном.
– Крохотный. – Боже, он чувствовал себя мерзавцем. Но чем скорее она примет правду, тем лучше для нее. Он был свидетелем разрушительных последствий, которые оставила после себя угасшая любовь. Он видел вещи, которых лучше не видеть никому. Так ли уж удивительно, что он желает ей избежать подобной участи? – Когда вы приедете завтра в мой особняк, вы сами увидите. Мы с вами из разных миров.
– Вы так это говорите, как будто быть из разных миров – это плохо. А может, нет. Все, о чем я прошу, это чтобы вы допускали возможность, что мы можем друг другу подойти.
Грэй фыркнул, хлестнул лошадей поводьями и вывел карету обратно на дорогу. Черт возьми, мисс Хартли действительно упряма.
– Я буду принимать вас у себя в Крепости в течение недели, – сказал он ей. – Так я выполню все обязательства перед вами.
– Я знаю, что вам пригодятся деньги из моего приданого, – сказала она храбро. – И я полагаю, в конце концов вам понадобится наследник.
Господи, а она не церемонилась. Но он тоже умел играть в эту игру:
– Да, мне понадобится наследник. И как минимум еще один ребенок. Но зачем на этом останавливаться? Может быть, мне нужна жена, которая нарожает мне полный дом отпрысков. – Он рискнул взглянуть на нее, радуясь, что она слегка побледнела.
– Все это можно обсудить, – сказала она. – Но я подозреваю, что вы просто пытаетесь меня напугать, а это нелегко.
– Я заметил.
Она сжала руки на коленях:
– Проблема в том, что у меня осталось всего девять дней, чтобы выйти замуж.
Его осенила догадка:
– Не связана ли срочность дела с одним из этих странных условий, которые раньше вставляли в завещания? Мол, вы должны выйти замуж к определенному возрасту, или деньги вам не достанутся?
– Нет, ничего подобного, – сказала она печально. – Она связана с желанием защитить мою семью. Большего я не могу сказать.
– Простите, что не могу помочь с этим затруднением, мисс Хартли.
Вдруг ему пришла в голову другая мысль. Может, он сможет ей помочь, найдя подходящего кавалера. Другого.
Она была красива, умна и добра, а ее отец – богаче Креза. Она хотела мужа с титулом, а он знал многих холостяков-аристократов. В его правила не входило заниматься сватовством, но если настоящий поклонник для мисс Хартли примет удар на себя, то он готов разок побыть Купидоном.
Он уже заманил Кирби на этот идиотский домашний прием; что ему стоило найти еще одного или двух холостяков? Грэй, конечно, позаботится, чтобы потенциальные кандидаты были хорошо воспитанными, порядочными людьми – такими, каких он одобрил бы для своей сестры, если бы она у него была.
Он поздравлял себя с блестящей идеей, когда левое колесо его коляски неожиданно попало в яму. У мисс Хартли не было времени подготовиться к такому. Она соскользнула по скамье и навалилась на него всем боком, от плеча до бедра.
Все мысли о том, что она ему как сестра, вылетели из головы.
Вообще все рациональные мысли вылетели из головы.
– О боже, – выдохнула она, выгибаясь всем телом и безуспешно пытаясь сесть ровно.
Грэй взял вожжи в одну руку, обвил ее талию свободной рукой и вернул ее в вертикальное положение.
– Простите меня. Мне следовало избегать ям на дороге.
– Нет, нет, – сказала она, очаровательно волнуясь и поправляя капор, который накренился у нее на голове. – Это мне следовало быть более бдительной. Признаюсь, я больше привыкла к тяжелым повозкам, чем к легким коляскам. Но мне очень нравится, – заверила она его. – Приятно чувствовать ветерок на лице.
Грэй улыбнулся ее наивности:
– Вы не можете в полной мере оценить скорость коляски в парке. Когда мы окажемся в деревне, я возьму вас на прогулку и позволю лошадям… – Он остановился в раздражении от того, что забыл, хоть и на мгновение, что не должен подавать мисс Хартли ложную надежду. Он определенно не должен обещать ей прогулки, когда его цель – избавиться от нее поскорей. – Вообще-то, я уверен, что любой джентльмен на этом приеме будет счастлив покатать вас на природе.
Она многозначительно улыбнулась, черт бы ее побрал:
– Звучит божественно.
Решив вернуть в свои руки контроль над их беседой, если он у него вообще когда-то был, он твердо заявил:
– Больше никакой поэзии. По крайней мере, приписываемой мне.
– Согласна, – ответила она со вздохом. – Ни поэзии, ни цветов, ни любовных писем. И простите, что смутила вас.
Он пожал плечами и решил, что может позволить себе быть великодушным:
– Ничего страшного. Если в клубе станет известно об этих стихах, я скажу всем, что напился, когда их писал.
– Они не настолько плохи.
– Они ужасны.
Она не ответила, но улыбнулась и подняла лицо к солнцу, позволив лентам капора трепетать на ветру. Они ехали в дружелюбном молчании в течение минуты-двух, а затем она повернулась к нему:
– Могу я задать вам вопрос?
– Конечно.
– А как насчет романтических баллад?
У него мурашки пошли по коже.
– Речь идет о том, чтобы слушать их или писать? – спросил он с нажимом.
– О том, чтобы их исполнять. Возможно, под аккомпанемент одной вашей знакомой юной леди на фортепиано?
– Мисс Хартли…
Она невинно моргнула:
– Это чисто гипотетический вопрос. Хотя было бы весело.
Он повернулся к ней и бросил такой взгляд, от которого большинство мужчин задрожали бы от страха.
А она засмеялась. Засмеялась. Глубоким смехом, который не подделаешь. И то, как она широко улыбнулась от переполнявшего ее веселья… он почувствовал, как земля вдруг перестала вращаться.
– Я просто дразню вас, – сказала она, хитро подмигнув ему. – Но дайте мне знать, если передумаете насчет баллады.