Пожалуй, это самое романтическое убийство в истории преступлений. По крайней мере, в нашей стране. В 1891 году вся Россия следила за громким делом, которое вел знаменитый адвокат Фёдор Плевако, в те дни превзошедший себя.
Это было в Варшаве – в одном из красивейших городов Российской империи конца XIX века. Там служил корнет лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Александр Бартенев, богатый молодой человек, не обладавший опытом Дон Жуана. В России еще только начинался расцвет декаданса с присущим ему отношением к любви как к мистической страсти, которой нужно отдаваться безоглядно.
Он познакомился с Марией Висновской в театре. Влюбился с первого взгляда, страстно, до одури. Ему было чуть за 20, ей – 30. «Женщина с прошлым», как говорили. По слухам, у нее был сын от одного известного певца, но она сдала мальчика в приют. Для нее главным было – блистать. Что ж, она была примой – эффектная, талантливая и достаточно известная актриса. Корнет не видел в ней недостатков. Его опыт в отношениях с женщинами был скуден: сутуловатый, нервный, косноязычный малый не пользовался успехом у дам. Неудивительно, что с Висновской он держался смущенно, как новичок. Их первые встречи были краткими, мимолетными. Друзья по полку удивлялись, что такая фемина уделяет внимание этому серому человечку. Вероятно, ее привлекала в том числе и неопытность корнета.
Бартенев почти каждый день присылал ей роскошные букеты. Как-никак, он был отпрыском состоятельной семьи, отец присылал ему 3 тысячи ежегодно, а для красавицы-полячки корнет не пожалел бы ничего. Актрису этим было не удивить, но цветы помогли наладить взаимоотношения. Вскоре он уже стал посещать ее часто, на правах любовника. Но для него это был не просто красивый роман. Бартенев почти сразу сделал ей предложение, предложил стать женой. И сразу подарил кольцо – вполне достойное для такого случая. Правда, оба они понимали, что многое в этом деле будет зависеть от его родителей, а их он сможет увидеть только во время отпуска. По переписке такие вопросы не решаются.
Но, заявившись в отцовское имение, он не решился рассказать о своем романе. Понял: родители не благословят такой брак. У нее и род был не слишком впечатляющий, и возраст, и «прошлое». Актрису можно сделать любовницей, но не женой – такой принцип исповедовал отец корнета. По косвенным признакам он понял: отец только рассвирепеет и откажет ему от денежного содержания о наследства. Он просто потеряет всё. Вернувшись в Варшаву, он схитрил. Грустно поведал Марии, что родители пока на женитьбу не согласны, но потом, когда-нибудь…
Висновская хорошо знала мужчин. Она поняла, что разговоры о браке – это лишь фантазия. Они встречались, проводили вместе ночи. Нередко она изводила его, оказывая внимание другим поклонникам. Как-то сказала ему: «Вы похожи на щенка». Он пил. Взял себе за правило ежедневно напиваться, а утро начинать с кружки пива. «Я первый пьяница в Варшаве», писал Александр другу. В конце концов Висновская заявила Бартеневу, что его ночные посещения компрометируют ее, и попросила офицера, если он по-прежнему желает встречаться с ней наедине, снять квартиру в глухой части города. Он спорить не стал. Нанял комнату на окраинной улочке, даже устроил там ремонт. Но, когда Бартенев впервые пригласил туда Висновскую, она многозначительно сказала: «Теперь поздно». И уехала – как сказала, к родителям. Его мучила ревность. Он сам-то себе не верил, не то что своей любимой. Тем более, в последнее время ей уделял внимание генерал Палицын. Бартенев пылал, вспоминая об этом старом селадоне… У него – и власть, и деньги, и опыт, а у Бартенева – только деньги и молодость.
Он все-таки уговорил ее посетить их новое пристанище на Новгородской улице. Висновская заявила, что это будет последнее свидание, потому что после этого она уедет аж в Америку. Это привело корнета в ужас… «Без тебя я не смогу». Она улыбнулась.
А их свидание в той самой комнатке превратилось в странный спектакль. Она была настоящей роковой дамой Серебряного века. Любила играть с любовью и со смертью. В жизни, как на сцене. «Если бы ты меня любил, то не грозил бы мне своей смертью, а убил бы меня». Красиво сказано! Как в какой-нибудь пьесе! Бартенев кричал, что он может лишить жизни себя, но убить любимую у него не хватит сил. Нет, нет, никогда! Он прикладывал к виску пистолет со взведенным курком. Мария патетически просила его не убивать себя здесь, у нее на глазах… У нее возникла своя идея – в стиле Шекспира или Валерия Брюсова. Мария достала из сумочки две банки, одну с опиумом, а другую с хлороформом. Она предложила ему вместе принять вместе этот яд, а затем, когда она будет в забытье, убить ее из револьвера, после чего покончить с собой. Дальнейшее адвокат на процессе объяснил так. «Она была его жизнью, его волей, его законом. Вели она, он пожертвует жизнью, лишь бы она своими хорошими и ласкающими глазами смотрела на него в минуту его самопожертвования», – Плевако был красноречив, как никогда.
Бартенев согласился. Они стали дрожащими руками писать предсмертные записки. Несколько раз Мария рвала свою записку, писала заново… Наконец, дело было завершено. Они приняли опий вместе с темным пивом и легли на диван. Висновская промочила платок хлороформом и положила себе на лицо. Бартенев, как в тумане, сел на край дивана, поцеловал ее, потом приложил пистолет к ее груди и выстрелил. Было это, как потом установили следователи, после трех часов ночи.
Бартенев потом говорил на суде: «После выстрела мной овладел ужас, и в первый момент у меня не только не появилось мысли застрелить тут же себя, но у меня никаких мыслей не было или, вернее, они все перепутались в моей голове, и я не знал, что делать. Мне помнится слабо, что я схватил сифон с сельтерской водой и стал ее лить на голову Висновской; для чего я это делал, не знаю». Хотел ли он себя выгородить? Вероятно. В любом случае, он обманул свою Марию.
Записки, которые оставила Висновская, звучали для Бартенева обвинением: «Итак, последний мой час настал: человек этот не выпустит меня живой. Боже, не оставь меня! Последняя моя мысль – мать и искусство. Смерть эта не по моей воле». Он галантно не стал читать этого до убийства… Сам Бартенев адресовал свою записку родителям: «Вы не хотели моего счастья».
Совершив убийство, расслабленный опием Бартенев еще часа два пробыл в этой комнате. Плакал над убитой, а может быть, хохотал. Пытался ли он себя убить? Скорее всего – да. Но не решился. Ведь был он, по большому счету, еще мальчишкой. Потеряв любовь, жить не хотел, но и на самоубийство не решился. Руки его ослабели. Голова поплыла. Стало не до выстрела. Под утро он запер комнату и уехал. На это Бартеневу сил хватило.
В то же утро он явился к командиру, снял с себя погоны и отрапортовал: «Этой ночью в доме номер 14 по Новгородской улице мною была застрелена моя любовница – артистка театра Мария Висновская». Полицейские нашли ее тело. По клочкам разорванных писем ситуация для Бартенева складывалась самая неблагоприятная. Его судили за умышленное убийство. Тут-то на сцену и явился адвокат Плевако, вскрывший все тайные пружины их романа и просивший снисхождения к этому нелепому корнету. Благодаря Плевако все поверили, что Висновская действительно предложила им «дуэтное» самоубийство, на которое он не пошел только по нерешительности. Другую версию – что Бартенев угрожал актрисе из ревности – отбросили.
Вся страна зачитывалась речью Плевако – как психологическим этюдом о пылкой любви, о любви как о наваждении. Молодые дамы грезили о такой любви – даже с кровавой развязкой. Присяжные признали Бартенева виновным – а как иначе? Но осудили только на восемь лет каторги. Для убийц – немного. А тут еще и император, недолюбливавший поляков, заменил приговор разжалованием в рядовые. А потом ему даже вернули дворянское звание. Бартенев женился. Тихо жил, стараясь не вспоминать о своей варшавской страсти.
Через несколько лет Иван Бунин написал об этом деле повесть, изменив имена героев, – «Дело корнета Елагина». Но этот старинный детектив никогда не будет раскрыт. Степень вины Бартенева навсегда останется для нас загадкой.
Был ли Бартенев преступником? Безусловно. И по психологии, и по воспитанию. Он переступил рубеж, через который нельзя – никогда – переступать честному человеку.