Глава 7 Ведьмина печать

Втроем мы поднялись наверх – Гарольд впереди, за ним Уйма и я в хвосте процессии. Кожаные штаны людоеда были пришиты к его мягким сапогам. Ступал он бесшумно и очень легко – как будто огромная туша была надута воздухом.

Мы миновали первую стражу, затем вторую и третью. Стражники реагировали на Уйму по-разному – некоторые степенно кивали как ни в чем не бывало. Другие выпучивали глаза. А один молодой солдат, видимо новичок, схватился за пику и приготовился к схватке.

Храбрые ребята в Королевстве.

Мы успешно обошли все ловушки (Уйма, похоже, знал их не хуже Гарольда), поднялись наверх и вернулись во дворец по длинной темной галерее (в том, что Уйма видит в темноте, не приходилось сомневаться).

Замок пронизан был потайными ходами. Гарольд затащил нас за какую-то портьеру (людоеду пришлось протискиваться боком). По винтовой лестнице, чуть не наступая на беспечных крыс, мы поднимались так долго, что я окончательно выбилась из сил. Гарольд ругался вполголоса. Уйма плыл, едва касаясь лестницы косолапыми ступнями, парил над крысами, как волосатый дирижабль, и дышал бесшумно. А может, вовсе не дышал.

Наконец Гарольд привел нас в большую комнату, очень похожую на кабинет Оберона, с такой же деревянной мебелью, с такой же доской на треноге, с таким же захламленным письменным столом. Я поискала взглядом крысу Дору и не нашла.

– Это мой кабинет, – сказал Гарольд. – Мой собственный. Уйма, ты пролезешь вот в такую, – он развел руками, как рыбак из анекдота, – вот в такую дыру?

– Лишь бы пролезет голова, – сказал людоед. Я впервые услышала его голос. Он говорил не на выдохе, как все люди, а на вдохе, и звук получался до того жуткий, что я в отчаянии села на лавку.

– Тогда я навожу Печать, – Гарольд коротко вздохнул. – Эх, времени нет ни на что…

Он быстро развернул доску, протер ее рукавом, как Оберон. Минуту постоял, взвешивая в руке длинный острый мелок. Потом со стуком ткнул в самый центр доски. Полетела меловая крошка.

Гарольд прерывисто вздохнул и повел мелок от центра по спирали. Поначалу мне казалось, что он водит по одному и тому же месту, и только спустя минут десять удалось разглядеть первые результаты его работы – узор, напоминающий годовые кольца на срезе дерева.

– И так надо разрисовать всю доску? – ужаснулась я.

Гарольд тряхнул головой, мол, не мешай.

Уйма бесшумно бродил по кабинету. Брал в руки то одну, то другую вещь. Постоял перед посохом Гарольда, небрежно брошенным в углу; я обнаружила, что держу в руках тяжелый подсвечник. Если бы людоед прикоснулся к посоху – клянусь, одним броском расколотила бы ему голову!

Чувствуя мою решимость – а может, по другой какой-то причине, – Уйма отошел от посоха, не попытавшись дотронуться до него.

Гарольд работал. Мелок полз по доске, не отрываясь. Сыпалась белая пыль. Узор – кривой, несимметричный, какой-то очень знакомый – разрастался на доске, но происходило это так медленно, что я с беспокойством поглядела за окно. Скоро рассвет?

Горели далекие морские огни, горел маяк на каменном мысу, а город утопал в темноте, и легко было представить все таким, как раньше. Когда мы только пришли сюда, когда никакого города не было.

Я поймала на себе взгляд Уймы. Желтый, оценивающий взгляд. Я обернулась – людоед отвел глазищи.

Не к добру.

Я обхватила себя за плечи и вдруг вспомнила, что не ела уже много часов. Что устала топать по этим лестницам, спина ноет и колени болят, и хочется спать. Да: прикорнуть бы хоть на полчасика, пока Гарольд рисует узоры. Но нельзя, ведь людоед здесь. Может, он только и ждет, когда я отвернусь…

Гарольд замер, не отрывая мела от доски. Закрыл глаза. Он был бледнее, чем раньше, на лбу блестела испарина.

– Лена… Там в шкафу… Твой посох. Возьми.

Я подскочила. И усталость, и сон слетели с меня моментально. Шкаф был здоровенным дубовым сооружением в противоположном углу комнаты, за доской. Косясь на людоеда, я распахнула дверцу; внутри царило безобразие из набросанных как попало книг, бумаг, разноцветных перьев, сушеных ящериц и лягушек, бутылочек и баночек в сургучных шапках, светильников, морских раковин, огарков свечей, песочных часов, и все это было покрыто слоем пыли.

Я чихнула. Удивительное дело: в шкафу был сквозняк. Словно там, за нагромождением волшебных предметов, работал мощный вентилятор. Я чихнула еще раз и увидела в глубине шкафа круглое навершие моего старого посоха – наполовину рубиновое, наполовину изумрудное. Я протянула руку, но посох отодвинулся, не желая даваться хозяйке. Я потянулась сильнее…

И вдруг меня как схватят за запястье!

Я не закричала только потому, что мне пылью забило дыхание. А в следующую секунду я увидела большой желтый скелет: он держал меня, одновременно прикладывая костяшку-палец к выпяченным белым зубам. Велел молчать!

– Что там, Лена? – обеспокоенно спросил Гарольд.

Я молчала, но не исполняя приказ скелета, а потому, что у меня отнялся язык. Я могла только вырываться изо всех сил, но скелет держал крепко.

– Костяк, – невозмутимо проговорил Уйма, неведомо как оказавшийся рядом со мной.

– А, – пробормотал Гарольд. – Это сторож. Уйма, скажи ему, пусть отдаст.

Почти коснувшись меня, людоед подошел к шкафу, просунул внутрь волосатый кулак и заехал скелету в зубы. Послышался хруст, костяные пальцы разжались, я отлетела, споткнулась и грохнулась на пол.

В шкафу что-то гремело и перекатывалось. Ни на что не обращая внимания, Уйма аккуратно закрыл дверцу и протянул мне мой посох.

Я поторопилась встать, хотя колени тряслись и поджилки дрожали. Уйма преспокойно ждал; я выдернула посох из его огромной руки. Сжала его в мокрых ладонях и только тогда – немножко – успокоилась.

– Гарольд! Почему ты не предупредил… Почему не сказал мне, что в шкафу скелет!

– А где же ему быть? – Гарольд устал, это чувствовалось по голосу. – Конечно, в шкафу! Я не подумал, что ты не знаешь, извини…

Я обошла комнату и заглянула Гарольду в лицо. Он работал; пот на его лбу блестел обильнее. Нет, по счастью, это не шутка и не издевательство: мой друг в самом деле считал вполне нормальным, чтобы в шкафу у мага сидел сторож-скелет.

Пошатываясь, я подошла к окну. Глубоко вздохнула. Прижалась лбом к навершию посоха.

– Как же ты пойдешь за Ведьмину Печать? – спросили у меня за спиной.

Я резко обернулась. Волосатый дикарь Уйма глядел желтыми гляделками, бесстрастно и пристально, как кот.

– Ногами, – ответила я сквозь зубы. – А что?

– Ты испугалась обыкновенного дохлого костяка…

– Я не испугалась.

– И ты боишься меня…

– Не боюсь!

Уйма мигнул:

– А они дают тебе посох. Я бы не дал.

– А тебя никто и не спрашивает.

Уйма не ответил. Задумчиво покачивая головой, пересек комнату и уселся на скамейку.

Ну вы видали! Какой-то дикарь станет меня учить. Какой-то людоед будет упрекать меня в трусости. И все из-за Гарольда: возьми, мол, в шкафу…

Я крепче сжала посох. Пусть я не держала его в руках четыре месяца – его дал мне Оберон, и я таких тварей, бывало, побеждала, перед которыми самый волосатый Уйма безобиден, как мышка. Вот так.

Я прицелилась посохом за окно и выпустила в небо изумрудный светящийся луч.

И сразу стало легче. Я ничего не забыла, не разучилась. Я по-прежнему маг, и мой посох при мне, и что мне какие-то людоеды?

Не глядя на Уйму, я распахнула шкаф. Скелет на этот раз затаился. Я мигнула, посмотрела ночным зрением, разглядела очертания гладкой желтой черепушки. Несильно размахнувшись, ткнула навершием посоха. Захрустело, посыпались кости, череп, отвалившись, выкатился из шкафа и юлой завертелся посреди комнаты.

– Что ты делаешь? – простонал Гарольд. – Ты мне мешаешь!

– Был сторож – и нету сторожа, – заметил Уйма. – Приходи, вор. Бери.

Ну на редкость противный дикарь!

– Это ты его развалил, – я попыталась закрыть шкаф. Берцовая кость застряла в двери, мешая ей затвориться. Носком сапога я затолкнула кость поглубже.

Уйма хмыкнул. Гарольд снова остановился, не отнимая мелка от доски:

– Я вас обоих прошу – помолчите. Мне уже немного осталось. Если я сейчас ошибусь – все насмарку, и заново уже не успею.

Не выпуская из рук посоха, я уселась на подоконник. Уйма замер на скамейке – нога на ногу. Круглые желтые глаза разглядывали меня без всякого стеснения.

Я отвернулась.

Что скажет Оберон, когда узнает, что мы с Гарольдом его не послушались?

Это зависит от того, приведу ли я из-за Печати принцев. Победителей не судят… А если не сумею? Оберон, скорее всего, отправит меня домой без права снова увидеть Королевство…

Звезды уже не казались такими яркими. И я снова почувствовала усталость.

Приближался рассвет.

– Все, – сказал Гарольд.

Он стоял перед доской, когда-то черной, а теперь почти полностью белой, разрисованной. Его правая рука висела плетью, пальцы сжимали крохотный огрызок мела, и, казалось, мой друг сейчас грохнется в обморок. Я встала на цыпочки, дотянулась до его головы:

– Оживи!

Пробежали мурашки вдоль позвоночника. Гарольд выпрямился, расправил плечи, и я поняла: получается. Я умею. Я могу. Я еще не то могу. Видел ли Уйма?

В следующую секунду у меня подкосились ноги. Я передала Гарольду большую часть собственных сил, а ведь их и без того осталось не так много.

Людоед наблюдал за мной. Пытаясь скрыть слабость, я присела на край кресла. Посмотрела на доску и впервые поняла, что нарисованные Гарольдом узоры – не что иное, как отпечаток человеческого пальца, увеличенный во много раз.

«Ведьмина Печать». Теперь понятно, каким образом эта самая ведьма запечатала вход в бывшее царство мертвых.

Сейчас бы поспать…

– Лена, – сказал Гарольд. – Твоя задача – привести принцев сюда. Где будут жить новобрачные – в Королевстве или за Ведьминой Печатью – решится потом. Главное, запомни, пять принцев. Совершеннолетних. Желательно, как ты понимаешь, благородных, красивых, отважных…

– Ага, сейчас, – пробормотала я, вспомнив ухмылочку Филумены.

– …Но на самом деле – все равно каких. Лишь бы принцы.

– А как я узнаю, что принц настоящий?

– Узнаешь. Ты маг или не маг? Обещай им красавиц-невест. Обещай какие хочешь призы и награды, – мы не поскупимся на приданое. Лишь бы они согласились.

– Рассвет, – сказал Уйма.

За окном серело. Гарольд нервничал.

– Мне надо идти. И вам надо идти. А я не успел объяснить, рассказать, дать советы…

– И жрать нечего, – сказал Уйма. Меня передернуло. Я крепче сжала посох.

– Там есть леса, – сказал Гарольд. – Там есть овощи, рыба, дичь. Уйма, ты отвечаешь за то, чтобы Лена была накормлена.

– Угу, – сказал людоед.

– На, – Гарольд вытащил из стола и протянул мне круглый кожаный кошелек. – Не знаю, какие там деньги сейчас в ходу, но золото – в любом случае хорошо.

Кошелек был тяжеленный.

– Кто-то идет по лестнице, – сказал Уйма, потирая ухо. – Далеко.

Гарольд перевел дыхание:

– Сейчас я открою Печать, а потом запечатаю своим пальцем. Лена, для того чтобы вернуться обратно…

– Король, – сказал Уйма. – Это шаги короля.

Мы переглянулись.

– Что я делаю, – прошептал Гарольд. – Батюшки-светы, что я творю…

Он вытащил свечку из подсвечника и плеснул на стол расплавленного воска. Получилась маленькая лужица.

– Для того чтобы снова оказаться здесь, – сдавленным голосом продолжал Гарольд, – надо вернуться к тому месту, где вход… на той стороне увидите… И распечатать. Раскрыть Печать вот этим вот ключом.

Морщась, он прижал к горячему воску большой палец.

– Это ключ. Ради всего святого, не потеряйте! Иначе никогда не сможете вернуться, и мы никогда не сможем вам помочь!

– Он идет сюда, – сказал Уйма.

Гарольд отодрал от столешницы лепешечку теплого воска со своим отпечатком. Протянул мне:

– Не потеряй. Пожалуйста.

У меня руки уже были заняты, пришлось сунуть кошелек под мышку, а восковой отпечаток – в карман.

– Что ты скажешь королю? – спросила я с беспокойством.

– Я успею удрать. В шкафу потайной ход. Ну сейчас – или никогда.

И он вдруг сгреб Уйму за кудрявую шерсть на груди, будто за ворот рубашки:

– Ты за нее отвечаешь. Если с ней что-то случится…

– Ничего не случится, – флегматично отозвался людоед.

Гарольд выпустил его. Схватил мою руку с посохом, судорожно сжал:

– Не поздно передумать. Ты девчонка…

– Я воин! – выкрикнула я, хоть мужества моего осталось совсем чуть-чуть. – Я маг дороги!

– Он сейчас будет здесь, – сказал Уйма.

Гарольд вдруг обнял меня. Выпустил. Схватил свой посох, направил на доску с нарисованным отпечатком. Из навершия ударил синий луч, меловые линии задрожали и стали таять. В доске открылась дыра размером с колесо самосвала.

– Я вперед, – сказал Уйма.

Он ловко вскарабкался на край доски (я думала, она рухнет) и полностью скрылся в черной дыре – осталась только волосатая рука, вцепившаяся в подставку для мела.

– Хорошо, – голос Уймы гулко доносился из небытия. – Можно.

– Лена, давай, – Гарольд подал мне руку.

Я тряслась, как отбойный молоток. Мне не хотелось опираться на руку Гарольда – он бы эту дрожь почувствовал. Отвергнув помощь, я сама кое-как взобралась на край доски и оказалась лицом к лицу с совершенной черной пустотой, где даже ночное зрение ничем не могло помочь. Гарольд подал мне мой посох.

– Прыгай, – сказал свистящий голос Уймы. – Я поймаю.

В дверь комнаты постучали. Вежливо, но твердо. Я сидела на краю доски, наполовину на этом свете – а наполовину уже на том.

– Так, Ленка, вылезай, – решительно сказал вдруг Гарольд. – Никуда ты не пойдешь. Прости меня, дурака. Давай руку!

Дверь за его спиной открылась, и появился Оберон. Гарольд не видел короля, зато я встретилась с ним взглядом…

И, потеряв равновесие, полетела в черную яму – вслепую, вниз, в объятия к людоеду.

Загрузка...