Так заповедано духовнику говорить всякому, приступающему к Святому Таинству исповеди. Сего достаточно с избытком для вас, боголюбцы, собравшиеся к святому месту сему со всех концов великого отечества! С избытком, говорю; ибо и доброе ваше из детства в страхе Божием воспитание, и долговременное неизменное пребывание в правилах Святой Церкви, и ясный смысл наших церковных постановлений, и вразумляющая святыня места, где вы теперь витаете, и самая сия готовность ваша приступить к судилищу покаяния, – все говорит нам, что вам вполне должно быть известно все, относящееся к исповеди, и не требует да кто учит вы. Скажу более. Ваше безграничное боголюбие обратилось давно уже в благую притчу назидания для всего края здешнего. Одним присутствием своим здесь вы, сами того не зная, уже учите множество собратий ваших по вере. Скажу еще более. Мы сами, поставленные учить других, – верно слово – учимся у вас теплоте веры, глубине молитвы, мужеству, терпению, смирению, злостраданию, самоотвержению и множеству других боголюбезных свойств и чувств. Итак, отлагая книгу, из которой читал церковное наставление, оставляю язык и тон учителя и отца; ограничиваюсь желанием выяснить вам только то, что здесь, по особым местным обстоятельствам, разнится с существующими у нас в России порядками. Разлученные по необходимости каждый с своим привычным духовником, вы можете встретить затруднение при выборе его здесь. Имея дело с тайником совести, открытым единому Богу, не дерзаем ни посоветовать, ни отсоветовать вам в этом случае, а только укажем на утвердившийся здесь порядок. Поклонники исповедуются обыкновенно или здесь, в церкви, у определенных на то духовников, или в городе – у кого кто хочет – невозбранно. Об одном мы при этом просим вас, – чтобы где кто исповедывался, там и причащался Святых Таин, или, если пожелает приобщиться здесь, то доставлял нам уверительную записку о своей исповеди от духовника. Этого требует порядок дел наших. Что еще? Излишне напоминать вам при сем, что всякое разрешение духовническое, – от кого бы оно ни исходило, от простого ли иерея или от самого высшего из святителей, – имеет совершенно одинаковую силу, а равно и то, что не может быть препятствием, равно и побуждением к выбору духовника ни его возраст, ни степень образования, ни жизнь, ни нрав, ни род и племя, наконец. Достаточно, чтобы он был законно поставлен, знал свое дело, учил и жил по духу и уставам православной Церкви и разумел беседу исповедывающегося. Вот и все, что долг звания нашего заставляет нас сказать вам в настоящие минуты!
Довольно ли сего? Закончим ли только что начавшуюся беседу этим кратким и как бы должностным извещением?..
Полный пытливого внимания, взор ваш как бы приглашает нас к продолжению беседы. Кающееся сердце жаждет слова участия. Оно и достойно участия, достойно именно такого слова, в котором всего более оно имеет теперь нужду и которого, однако же – не скрою, – оно, может быть, всего менее ожидает… Не показывает ли участия к человеку тот, кто поражает или по крайней мере обнаруживает пред ним самого опасного врага его? Без сомнения. Так сделаем и мы. У доброго покаяния есть, на первый взгляд, два врага. Вот первый из них! Иерусалиму, призываемому к покаянию, сказано было некогда от имени Божия: «Омый от лукавства сердце твое; Иерусалиме, да спасешися» (Иер 4: 14). Что пригодно было Иерусалиму тогда, то пригодно и нам, теперешним, хотя и временным его обитателям. Мы тоже собираемся омыть сердце свое покаянием. Итак, что же? Нет ли и в нашем сердце требующей омовения скверноты такого же ненавистного Богу лукавства? Не знаю, как кто назовет хоть следующее рассуждение человека, идущего на исповедь: «Покаяться необходимо нужно. Но каяться перед тем, с кем встречаешься ежедневно, неловко. Сделаю так: найду духовника, который меня вовсе не знает и после исповеди никогда не увидит». Что примечается в подобном рассуждении? Не похоже ли оно на противозаконную сделку с совестию? В нем как бы слышится из-за каждого слова вот какая мысль: «Исповедуюсь, но не покаюсь». Бывает и иначе. Желающий покаяться рассуждает таким образом; «Исповедаться надобно. Но объяснить всего на духу невозможно. Что же сделать? Найду духовника какого-нибудь простенького, или недужного (например, давно оглохшего), или чем-нибудь слишком занятого, или, еще лучше, известного своею рассеянностию и скорым исповедыванием, а еще и того лучше, – мало разумеющего мою речь…» Что сказать и об этом рассуждении? Оно похоже, кажется, уже на богопротивную сделку с самим Таинством, – все равно как бы кто так говорил: «Достану прощение, а не исповедуюсь». Вот как лукавствует иногда сердце! И горе тому, кто не ищет обличить его!
Зная, с кем и для чего мы ведем беседу, мы не неуместным находим заметить, что иное дело «сходить на дух», как мы выражаемся иногда, иное «исповедаться» и совсем иное «покаяться». Сходить только на дух значит побывать, постоять у аналоя, пред духовником, и ничего не сделать. Исповедаться на духу значит признать и объявить себя грешником, – и этим сделать половину дела. А, исповедавшись, покаяться, т. е. осудить себя на стыд и казнь, переменить образ мыслей и жизни – худший на лучший, – значит исполнить все, чего требует Таинство. Пусть кто хочет размыслит о нашем различении вещей сходных; а мы повторим его кратце: 1) от своего отца идти к чужому значит, большею частию, лукавить; 2) достать разрешение грехов нельзя ни хищением, ни обманом, ни, так сказать, ненароком, как бы с ветру; 3) насколько кто раскаялся, настолько и оправдался пред Богом. Верьте сему! Бог поругаем не бывает, никакое лукавство не скроется от Него.