Говоря об искусстве, и, преимущественно, о литературе (как о словесном искусстве), говоря литературным языком или строгим научным языком, выражая что-либо словесно – мы применяем устоявшуюся языковую традицию. Мышление обнаруживает множественную вариативность в работе с языком, когда пытается выразить мысль точно (ситуативно), отсюда происходит кажущаяся безграничная свобода для уточнения словесной мысли (индивидуализации её качеств и свойств выражения). В таком случае, каждая оформленная, зафиксированная и растиражированная мысль (охват меняет значение) оказывает влияние на язык и развивает вариативность смыслового выражения (в той или иной мере). Так как всякая языковая традиция развивается по своей культурно-исторической «программе» (лингвистической общности), получается, если сократить размышление (ибо надоело), наиболее точно принять (прочувствовать, вкусить) мысль «как есть» мы можем только в рамках «своей» языковой традиции. Под «принять» имеется в виду эмоционально-чувственно, принять – проникнуться не только поверхностным значением тех или иных слов, но и глубинным, исходящим из многих предшествующих слов и их значений, ассоциаций, смыслов. В общем, если говорить о понимании, как принятии мысли за истину – имеет смысл принимать мысли на оригинальном языке. Если нет возможности понимать первоисточник, то, возможно, лучшим способом принятия, согласно с вышесказанным, будет не перевод, а оригинальный мыслитель на понимаемом языке, который разрабатывает аналогичную смысловую проблематику. Если говорить о философии, то вообще говоря, всякое словесное искусство исходит из взаимосвязи языка и мышления, и всякий философ, по сути, литератор, который познает мир с помощью языка и мышления, занимается словесным искусством. Разница лишь в предмете исследований. Да, философия, как и любая наука, разрабатывает свою систему строгих понятий, но, в общем-то, они нужны, чтобы договориться о предмете, уточнить, о чём конкретно речь. Забавность в том, что уточнение в любой языковой традиции бесконечно вариативно и индивидуально, что приходится не только уточнять свойства исследуемого предмета мышления, но и адаптировать уточнения из других языков, встраивая свою систему мышления в устоявшуюся научную традиционно-сложившуюся систему, чтобы договориться о предмете на любом языке. Теоретически так, но практика показывает, что язык – динамичен и изменчив, потому, многие понятия на уровне языка требуют обновления, и, на самом деле, эмоционально-чувственное в мышлении человека играет ведущую роль в познании. Потому, оригинальный язык – оригинальное понятие, чисто на уровне взаимозависимости языка и мышления получается, что при переводе, даже самом искусном, будут происходить неизбежные и, порой, критично ощутимые смысловые потери. И плюс к тому естественное языковое устаревание, и связанные с этим смысловые потери. В общем, многое неочевидное «из прежних времён» на уровне распространения языка и мышления – становится очевидным и косным, но так же, многое становится ясным, что было недоступно к широкому пониманию современниками. Потому стоит читать передовых мыслителей прошлого на русском языке.