Вообразим, что у вас есть идеальный личный словарь. Какой-нибудь или конкретный – все равно. Не не-неидеальный словарь, а лучший, какой только и может для вас существовать.
Скажу точнее: он должен быть скорее печатным, нежели цифровым. Словари – предметы практические. Такой том можно убрать от кого-то подальше, им можно размахивать или изгонять из кухни заблудшую моль. Говорю же, словари – это практично. Вероятно, есть в нем многозначительный вес со слегка обтрепанными уголками: надежный, можно справляться – и у него, и с ним. Возможно, снабдили его шелковой закладкой и номерами страниц, чтоб не завидовал другим книгам на полке. Идеальному предисловию будет известно, зачем словарям номера страниц. Поперек корешка золотом вытиснено название словаря. У бумаги его приятная кремовость и тяжесть, а гарнитура подразумевает изящество, неоспоримо учтивую выдержанность или же выдержанную учтивость. Такую гарнитуру впору играть Джереми Бретту или Ромейн Брукс – высокие скулы у этой гарнитуры. Если воображать идеальный словарь, на ум приходит кожаный переплет, и если вам случится откинуть верхнюю крышку совершенного словаря ногтем большого пальца, она издаст радующий слух звук фнак-фнак.
Признаю́, объем внимания у меня не так уж велик, поэтому мой идеальный личный словарь будет кратким и содержать в себе лишь такие слова, какие не известны мне, или же те, что я часто забываю. Мой краткий, нескончаемый-как-невежество словарь будет отчасти парадоксом и, вероятно, напечатан на ленте Мёбиуса. Мой невозможный идеальный словарь.
Окунемся же в предисловие и раскроем его, толкнув большими пальцами, как будто разламываем некий спелый плод. (Открывать книгу – вообще-то никогда не так, верно же, и это – скверное сравнение.) Мой идеальный словарь откроется на особенной странице, поскольку там уже разместилась шелковая закладка.
Чтобы произвести фунт шелка-сырца, требуется две тысячи пятьсот шелковичных червей.
Каково первое слово, прочитанное наобум на этой странице?
[Я отвлеклась. У некоторых слов имеется талант блуждающим огоньком уводить вас от тропы, на какую вы встали сами, все глубже и глубже в скобки и сноски, в манящие намеки СМ. ТАКЖЕ.]
Сколько именно словарных переплетов можно сделать, счистив кожуру с одной коровы?
Кто вообще читает предисловия к словарям?
фнак-фнак-фнак
Дабы счесть словарь «идеальным», требуется размышление о целях подобной книги. Книга здесь – условное обозначение.
Совершенный словарь не должен быть игрив ради игривости как таковой, чтобы не отпугнуть читателя и не подорвать собственную полезность.
Очевидно то, что совершенному словарю полагается быть правильным. В нем не должно содержаться, к примеру, ни орфографических ошибок, ни опечаток, и ему нельзя делать беспочвенных заявлений. Не должен он являть в своих определениях никакой предвзятости, если не считать той, что стала результатом тщательных и строгих исследований. Но это уже чересчур теоретично – мы ж можем подобраться и поближе к основам: важно, чтобы книжный переплет хотя бы открывался, а типографская краска на страницах отпечатывалась разборчиво. Следует ли словарю регистрировать язык или же закреплять его, зачастую выдвигается как определяющее. Регистрировать, как будто слова – это сколько-то малолетних преступников, которых загнали в некую комнату и там пересчитывают; закреплять, как будто в эту комнату можно впустить лишь сколько-то детей, а потом предстоит залить ее цементом.
Идеальному предисловию ни к чему столько смешанных метафор.
Предисловие к словарю, зачастую пропускаемое, пока читатель вонзает большие пальцы в мякоть плода, полного шелковичных червей и забитых коров, устанавливает цели словаря и его охват. А пропускают его часто потому, что когда словарем пользуются, нужда в нем становится очевидна.
Предисловие к словарю может выступать представлением кому-либо, с кем вам не интересно знакомиться. Предисловие – это представление работы, а не людей. Вам ни к чему знать пол лексикографов, которые над ним самозабвенно трудились. Уж точно – их внешность, их любимую спортивную команду, да и любимую их газету, к примеру, незачем знать. В день, когда они определили варвулю (сущ.) как диалектизм для мелкого сорта яблок, тот факт, что им жала обувь, не должен иметь для вас никакого значения. Не играет роли, что были они с похмелья или у них начиналась простуда, когда определяли они это слово, а равно что и тот воспалившийся волосяной фолликул под самым подбородком – такое бывает вызвано неловким и чересчур поспешным бритьем – пока еще неведомо для них создаст им до того серьезные медицинские последствия всего через два месяца, что они даже испугаются, не потеряют ли всю нижнюю челюсть. Вам ни к чему знать, что они грезили о том, чтобы все бросить и уехать жить в далекий домик на побережье Корнуолла. Полезного о лексикографах предисловие может сообщить лишь то, что они квалифицированы нелирически распинаться о том, например, как называется определенная разновидность дурацкого мелкого яблочка.
Читатель же идеального словаря – вероятно, для предисловия к словарю тема поинтереснее. Со словарем обыкновенно сверяются, а вовсе не упокоивают его на пюпитре колен и не читают от корки до корки. Так, однако, случается не всегда – есть и такие, кто не полагает за обузу читать громадные справочные труды целиком чисто ради того, чтобы можно было сказать: подвиг совершен. Если порыться в дозаренном плоде истории или энциклопедическом биографическом словаре читателей словарей, такую личность можно отыскать – это Фетх Али-шах Каджар, ему посвящена и краткая биография. Став [СМ. ТАКЖЕ: —] шахом Персии в 1797 году, Фетх Али-шах Каджар получил в подарок третье издание одной очень знаменитой энциклопедии. Прочтя все ее восемнадцать томов, шах расширил свой царский титул так, чтобы в него теперь включался «Значительнейший повелитель и хозяин “Британской энциклопедии”». Ну и предисловие! Небольшим портретом шаха, иллюстрирующим статью о его жизни, может быть гравюра на стали: он сидит в шелковых одеждах, а рядом с ним горою навалены плоды. За спиною у него – боевой слон. Столько плодов, столько шелковичных червей, столько подразумеваемых фанфар за сценой.
Если поднесете гравюру чересчур близко к глазам, всё превращается в точечки и черточки, словно расплетшийся отпечаток пальца.
Быть может, вам попадался тот, кто листает словарь не как читатель, а как пасущееся животное, и тратит часы, уткнувшись носом в сорняки и разнотравье его страниц, погрязнув на заливном лугу его и не видя солнца. Такое я рекомендую. Листать полезно. Можно ошалеть от очертаний и звуков слов, от их щитков, их зонтиков и метелок. Читатели эти – раскапыватели, они в восторге от своих полевых находок. Пьяняще оно, удивление от того, до чего новое слово изысканно или до чего крепки его корни. Давайте сейчас же что-нибудь отыщем. (Предисловия к словарям по тону своему смутно покровительственны.) К примеру, вот эти, возможно, вы уже знаете: пситуризм означает шелест листьев; часть бедра у пчелы называется корбикулой – от латинского слова, обозначающего корзину.
Кое для кого, разумеется, восторг от листания словаря в том, что открываются загадочные или неизвестные слова, и их можно извлечь, словно коровью жвачку, и впечатлить собеседника, припечатав его. Призна́ю: пситуризм я вытрясла из подроста словаря вам на радость, но жест этот можно рассматривать и как просчитанный. Ловите меня с моим хвастовством; уй-я, слышите – реву я, косвенно, в лесу; давайте расскажу вам о непроизносимой п, которую вы, несомненно, прохлопали, а также что пситуризм, вероятнее всего, произошел от греческого ψι′θυρος – шепотливый, клеветнический. Как это чарующе! – говорит такой тип читателя словаря. – Я чаруюсь, потому что мне известно значение этого слова. При подобном применении словарь становится для читателя кормом, вербажом-фуражом. Всем нам известен какой-нибудь такой человек, кто разговаривает не иначе как отхаркиваясь пометом слов. Этот читатель потревожит вашу дрему за оконным столиком кафе лишь ради того, чтобы заметить что-либо об анемотропизме сегодняшнего дня. Он признается в лейкохолии лишь ради того, чтобы употребить это слово в своем извинении, когда выроните вы свою салфетку и подадитесь назад, отодвигая стул. А он погонится за вами напролом через живые изгороди, лишь бы сообщить о верзее вашего бегства.
Конечно, такой читатель словаря также славит красоту слова, его глянец и мощь, но для него ценность его силы превращается в силос.
Варвуля как существительное он применит правильно, да еще и с росчерком. (Предисловие как сверхобъяснение, как метанапыщенность.)
Идеального читателя словаря не существует.
Идеальный словарь будет знать разницу между, скажем, «прологом» и «предисловием». Словарь в смысле: ну, и что происходит?
Словарь в смысле ясность – но еще и честность.
Если кто-то и впрямь имеет обыкновение такое упорядочивать – иная категория читателя, – он покоряется склонности словаря отклоняться, а потому направление взгляда мечется от слова к слову – зазубренными взмахами внутри, от страницы к странице. Безо всякого почтения к формальностям чтения слева направо стиль прочитывания у них – петлями и зигзагами поперек столбцов и страниц, а чтение – нечто, управляемое любопытством или цепляемое счастливым озарением.
Следует ли предисловию выставлять больше вопросов, нежели отвечать на них? Следует ли предисловию просто выставляться?
Словарь – ненадежный рассказчик.
Но разве не всем нам выпадали при чтении словаря сокровенные мгновения удовольствия? Просто поплескаться, заходи, вода прелестна – такое вот удовольствие, погружаетесь, только если что-то хватает вас за палец на ноге и не желает разжимать челюсти. Сокровенные наслаждения, какие не выставить на всеобщее обозрение в витринах кафе.
Ощутить наслаждение или удовольствие со словарем возможно. Оно может возникнуть, когда обнаружите подтверждение своей догадки о правописании слова (например, е вместо и) или же извлечете из него то слово, что на миг отлипло от кончика вашего языка. Удовольствие от чтения словаря, а не от пользования им может прийти, если на его страницах вы отыщете слово для вас новое, а оно опрятно описывает ощущение, качество переживания, что до сих пор оставалось безымянным: мгновение солидарности и признания – должно быть, у кого-то было такое же ощущение, как и у меня, я не одинок! Удовольствие может сопровождаться чистейшим ликованием от фактур незнакомого слова, его нового вкуса у вас на зубах. Лузга. Полукустарничек. Анатомия слова, постриженная начисто или застрявшая в зубных сенях.
В некоторых даже вполне современных словарях, если найдете слово жираф, статья о нем заканчивается вот чем: [СМ.: камелопард]. Если найдете камелопард, там говорится: [СМ.: жираф]. Такова экосистема словаря.
С детства учат нас, что словарь начинается, грубо говоря, с агути и заканчивается, грубо говоря, ящером, остальное же – грубая игра в лексическое перетягивание каната между этими двумя, а камелопарды и жирафы – арбитры.
Думаю, идеальный словарь не будет написан от первого лица, потому что должен претендовать на объективность. Вероятно, не следует ему и обращаться вовне на «вы», поскольку это может показаться задиристым. Предисловие должно быть уверено в себе. Словари – они, в смысле, привязаны к томлению, привязаны к доверию, привязаны к жюиссансу и покорству – но все это кажется чуточку чересчур пикантным и нарочитым. Уж точно лучше, если и лексикограф, и пользователь останутся незримы или обойдены вниманием. Неприметнее хорошо известного слова, которое незачем определять.
Идеальное предисловие должно знать, когда закрыть…
Словари – штуки ненадежные, головокружительные. Во многих отношениях безопаснее относиться к собственной памяти как к энциклопедии, а словарь всегда иметь переносным – во рту. Слова, переходящие из уст в уста, как птенчики принимают пищу от матери.
Сколько сравнений можно уместить в одно предисловие? Насколько бессвязным может предисловие быть? Идеальной книге полагается вязать читателя по рукам и ногам, а в идеальном словаре до́лжно не вязнуть.
На зеленом сафьяне идеального словаря могут быть линии, которые выглядят в точности как рисунок у вас на тыльной стороне руки. Если вонзите ногти в его поверхность, останутся полумесяцы вмятин. Не рассказывайте мне, зачем кому-то может понадобиться так крепко стискивать словарь.
Эту книгу подташнивает от знания. Поименовать что-то – это что-то познать. Здесь есть власть. В силах вы это обадамить и уразуевить? Слова легко отламываются и постоянно растягиваются и вздымаются – шелковичные черви в капкане коренных зубов. Словари как ур-смешанная метафора.
Предисловие как сплошь тары-бары и их растабары.
Идеальный словарь – плод трудов шелковичных червей и рогатого скота, плетущего байки. Слова как жвачка. Каждое определение – панегирик, каждое свидетельство – просвещенная догадка.
У идеального словаря правильные слова и худшие слова – в правильном порядке. В идеальном словаре все это верно и истинно. Неверные определения так же бессмысленны, как и неясное сравнение, так же бесполезны, как невнятное предисловие или неточный рассказчик.
Идеального словаря не существует.
Не каждое слово прекрасно или замечательно – как и не всякий его пользователь или творец.
Отыскание правильного слова может стать сокровенной радостью.
Предисловие может быть сокращением для поверьте мне на слово.
Предисловие может быть сокращением для суньтесь в словарь.
«Суньтесь в словарь».
«Высуньтесь из словаря».
высуньтесь