Слово на Собор Нижегородских святых (первое воскресенье после 26 августа / 8 сентября)
Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Дорогие во Христе отцы, братья и сестры!
Сегодня мы празднуем Собор Нижегородских святых, в который входят святители Симон Печерский († 1226), Алексий Московский († 1378), Дионисий Суздальский († 1385), Симеон Смоленский († 1699), Иларион Суздальский († 1707), Гавриил Рязанский († 1862); преподобные Евфимий Суздальский († 1404/1405), Макарий Желтоводский († 1444), Варнава Ветлужский († 1445), Иоасаф Печерский († 1567), Александра Дивеевская († 1789), Назарий Валаамский († 1809), Марфа Дивеевская († 1829), Елена Дивеевская († 1832), Серафим Саровский († 1833), Варнава Гефсиманский († 1906), Матрона Дивеевская; благоверные князья Георгий (Юрий) Всеволодович Владимирский († 1238), Александр Невский († 1263), Андрей Константинович Нижегородский († 1365), Феодора Нижегородская († 1378); праведный Алексий Бортсурманский († 1848); блаженные Пелагия († 1884), Параскева († 1915) и Мария Дивеевские († 1931); мученики Макарий Вяземский († 1918), Михаил Воскресенский († 1918), Стефан Немков († 1918), Иоанн Флеров († 1918), Алексий Нейдгардт († 1918), Алексий Порфирьев († 1918), Лаврентий Балахнинский († 1918), Дария Суворовская († 1919), Евдокия Суворовская († 1919), Мария Суворовская († 1919), Петр Воронежский († 1929), Николай Восторгов († 1930), Иаков Гортинский († 1937), Анна Ежова († 1937), Александр Никольский († 1937), Василий Ежов († 1937), Николай Хвощев († 1937), Петр Лебединский († 1937), Стефан Митюшкин († 1937), Евгений Горьковский († 1937), Александр Беляков († 1937), Андрей Бенедиктов († 1937), Валент (Валентин) Никольский († 1937), Иоанн Лазарев († 1937), Иоанн Никольский († 1937), Петр Сахаровский († 1937), Елисавета Самовская († 1937), Александр Ильинский († 1937), Александр Крылов († 1937), Александр Курмышский († 1937), Алексий Молчанов († 1937), Вениамин Владимирский († 1937), Елисавета Сидорова († 1937), Иоанн Мошков († 1937), Михаил Адамонтов († 1937), Михаил Гусев († 1937), Николай Троицкий († 1937), Николай Филиппов († 1937), Павел Борисоглебский († 1937), Павлин Старополев († 1937), Порфирий Колосовский († 1937), Евгений Яковлев († 1937), Анисия Масланова († 1937), Василий Завгородний († 1937), Иаков Гусев († 1937), Иоанн Быстров († 1938), Марфа († 1941) и Пелагия Дивеевские († 1944). Большинство из них давно уже были прославлены и почитаемы Церковью, но общий праздник Собору Нижегородских святых был установлен относительно недавно – в 2008 году. И это было сделано не случайно – ведь в житиях всех этих святых мы находим все возможные примеры христианской святости – добрых пастырей и праведных мирян, добродетельных монахов и не менее добродетельных людей семейных, православных христиан, живших обычной жизнью, и мучеников за имя Христово.
Немалую и во многом определяющую роль в формировании духовного облика и всей жизни любой христианской общины играют ее пастыри. Не зря говорит Господь через пророка Захарию: Порази пастыря, и рассеются овцы (Зах. 13,7), повторяя эту же мысль в Новом Завете (Мф. 2,31). Этим Господним словам вторит святитель Феофан Затворник, прямо утверждая, что «святые делаются святыми через пастырей». И действительно, в истории Церкви найдется немало примеров, когда достойные и праведные пастыри посылались нечестивому народу (для его исправления), но очень нелегко (да и возможно ли?) отыскать примеры противоположные: когда благочестие народа расцветало бы под руководством пастыря недостойного.
Потому-то так важно для бытия Церкви поставлять в священнослужители людей, способных по своим духовным и иным качествам стать добрыми пастырями. Потому-то Православная Церковь выставляет к будущим пастырям столь многочисленные и достаточно жесткие требования – требования, которые иные современные православные (мнящие себя, вероятно, очень «прогрессивными») желают смягчить или даже полностью отменить, забывая о том, что каноны о священстве есть не что иное, как обыкновенные правила безопасности, и, как любые подобные правила (производственные ли, дорожные ли), написаны не чернилами, а человеческой кровью и горьким опытом. Разве можно доверить скальпель хирургу-неучу? А ведь пастыри также суть врачи, оперирующие не земные тленные тела, но нечто неизмеримо более важное: саму человеческую жизнь, человеческую бессмертную душу… Одно неосторожное, небрежное, неумелое действие – и чья-то душа будет жестоко искалечена, а то и вовсе погибнет… А потому не само ли собой разумеется, что дело врача душ человеческих следует доверять человеку не раньше, чем он пройдет строжайшие испытания на пригодность к этому поприщу? Причем этот строгий испытующий голос должен раздаваться не только извне, со стороны церковного общества, но и прежде всего изнутри, звучать гласом совести в душе самого человека, желающего стать пастырем.
Замечательные примеры христианского, мудрого отношения к собственному жизненному призванию находим мы в творениях святых отцов Церкви, с достоинством несших нелегкий подвиг священнического и епископского служения.
Так, святитель Иоанн Златоуст пишет, что пастырем может стать далеко не каждый, но лишь тот, кто «много превосходит всех и столько превышает прочих душевной добродетелью, сколько Саул превосходил весь народ еврейский высотою тела (см. 1 Цар. 10, 23), или еще гораздо более… Пастырю надобно иметь много благоразумия и много очей, чтобы со всех сторон наблюдать состояние души». Этот же великий учитель Церкви говорит, что принимать священнический сан, не будучи достойным столь высокого служения, недопустимо.
Следует привести и другие мудрые и убедительные в своей прямоте слова Златоуста: «Учитель имеет нужду в благодати Божией и мире. Если он без них будет управлять народом, то все распадется и погибнет за отсутствием у него кормила. Хотя бы он и был опытным в управлении, но если не будет иметь этого кормила – благодати и мира от Бога, то потопит корабль и плывущих».
«Наше врачебное искусство, – пишет о пастырском деле святитель Григорий Богослов, – гораздо труднее, а следовательно, и предпочтительнее искусства лечения тела, но оно еще труднее и потому, что последнее мало заглядывает вглубь, более же занимается внешним. Напротив, наше врачевание и попечение полностью относится к сокровенному сердца человека (см. 1 Пет. 3, 4), и наша брань – с врагом, воюющим и противоборствующим внутри нас, который оружием против нас употребляет нас же самих (что всего ужаснее) и предает нас греховной смерти. А для борьбы нам нужны: великая совершенная вера, в большей мере Божие содействие, но не в малой мере, как я убежден, и наша собственная ревность, выражаемая словом и проявляемая делом».
Преподобный Исидор Пелусиот выражается о недостойных кандидатах на священство крайне сурово: «Весьма смешно брать на себя власть над другими тому, кто не в состоянии властвовать над собой. Кто не только не подчинил себе своих неистовствующих страстей, но и дал им свободу делать все, что хотят и могут, тот воистину будет смешон, покушаясь исправить других… Как ты, непотребный, освящаешь других? Как ты, нечистый, очищаешь? Как ты, раболепный, приуготовляешь сынов Божиих? Тебе самому нужно очиститься и потом очищать; не святотатствовать и тогда уже стать священником. Перестань губить не только свою душу, но и многие другие, за которые умер Христос!»
Древним отцам вторит подвижник Нового времени – святитель Димитрий Ростовский: «Признак доброго пастыря тот, что он ходит перед овцами, а не позади овец, как говорит Христос в Евангелии: И когда выведет своих овец, идет перед ними (Ин. 10,4). Что же означает, что пастырь должен ходить впереди овец? Что он обязан быть первым во всех добродетелях, а не отставать от всех, что он должен служить примером для овец, а не овцы для него. Каждому из пастырей апостол завещает: будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1 Тим. 4,12)».
Как это непохоже на нынешнее состояние умов, когда в пастырстве зачастую видят не служение, а своего рода статус, «продвинутый уровень посвящения» и не только не испытывают самих себя, дерзая претендовать на священный сан, но даже, напротив, скрывают свои грехи, очевидно препятствующие рукоположению… Я уж не говорю о том, что сан весьма часто принимают не ради того, чтобы служить Богу и ближним, а ради карьеры, заработка, личного тщеславия…
И потому так ценны для нас примеры истинных пастырей – таких как, например, святитель Суздальский Дионисий (1300–1385), чей подвиг начался на берегах великой русской реки Волги, в окрестностях Нижнего Новгорода.
Современники описывают святителя как «мужа кроткого, рассудительного, знающего Священное Писание, учительного, славного постничеством и исполненного любви ко всем». Иными словами, это был действительно достойный кандидат в православные пастыри. Вот только стремился ли сам Дионисий поскорее возложить на себя священный сан? Отнюдь! Он начал свой путь простым монахом, выкопав над Волгой небольшую пещерную келью, и долгие годы подвизался там в полной безвестности, пока вокруг него не собрались ученики, жаждавшие научиться у опытного уже подвижника монашеской жизни. Только тогда Дионисий принял священство – и не потому, что считал себя достойным сего, но исключительно потому, что сан ему был необходим для окормления братии основанной им пустыни, ныне известной как Нижегородский Вознесенский Печерский монастырь. Да и епископского сана он, даже будучи всеми уважаемым настоятелем монастыря, отнюдь не искал: епископскую хиротонию он принял лишь в 1374 году, в достаточно почтенном возрасте, смиренно подчиняясь воле священноначалия и народа.
О чем же заботился святитель Дионисий в годы своего епископского служения, а до того – в бытность свою настоятелем монастыря, лично знакомым и даже дружным со многими епископами и митрополитами всея Руси, пользующимся большим почетом и уважением со стороны нижегородских князей? Все житие этого удивительного пастыря свидетельствует о том, что главной его заботой было благо паствы – и благо прежде всего духовное. Под руководством игумена
Дионисия в основанной им пустыни процвело немало славных подвижников, также впоследствии прославивших родной край и всю Православную Церковь своей добродетельной жизнью и трудами во имя Христово; так, например, учениками Дионисия были преподобные Евфимий Суздальский (1316–1404) и Макарий Желтоводский (1349–1444). Из обители выходили миссионеры, которые с благословения своего наставника самоотверженно несли свет веры Христовой в дальние края: известно, например, что в 1352 году настоятель Печерского монастыря посылал двенадцать человек из числа братии на проповедь «в верхние грады и страны, ид еже Бог кого благословит». Принимал подвижник живое участие и в судьбах своего народа, в те годы готовившегося сбросить вековое иго монгольской Орды: своими проповедями и мудрыми советами он вдохновлял народ и князей на эту борьбу, а в 1377 году благословил инока Лаврентия составить знаменитую летопись – изложение истории Руси вплоть до начала XIV века, основной целью которого, по-видимому, было вызвать в памяти русских людей их славное прошлое, а также и трагические события последнего времени, чтобы укрепить их в решимости бороться за свободу своей земли.
Весьма мудрое и поучительное отношение к священному сану и пастырству мы встречаем и у одного из предшественников святителя Дионисия на Суздальской кафедре – святителя Симона Суздальского и Владимирского († 1226). Святитель Симон начинал свои подвиги в Киеве, в знаменитой Киево-Печерской Лавре, и был весьма дружен с одним из ее насельников – иноком Поликарпом, приходившимся ему кровным родственником. Впоследствии Симон переселился во Владимир, а Поликарп остался в Киеве, но друзья продолжали переписываться и поддерживать тесную духовную связь.
Оба друга и родственника были усердными и искренними подвижниками, но были между ними и различия. Так, Симон совершенно не стремился к высоким чинам и вообще почестям; когда же Владимирский князь Георгий Всеволодович все же уговорил его занять епископскую кафедру Владимира, недавно осиротевшую и нуждавшуюся в мудром руководстве, Симон согласился на это лишь из уважения к князю и любви к православной пастве Владимира, желавшей именно его видеть своим архипастырем. Кафедрой он управлял с не меньшим усердием, чем ранее подвизался в монастыре; но в то же время с искренней горечью писал о себе, вспоминая любезную его сердцу жизнь простого инока в Киевской обители: «Всю эту славу и честь сейчас же за ничто посчитал бы, лишь бы колом торчать за воротами или валяться сором, попираемым людьми, в Печерском монастыре или быть одним из убогих, просящих милостыню у ворот честной той лавры».
Не таким был родственник Симона, Поликарп. Несмотря на прочие духовные достоинства, его обуревала страсть честолюбия. Движимый этой страстью, не раз пытался он добиться игуменской должности в своей обители, а не достигнув в этом успеха, порывался покинуть монастырь и найти другую обитель, где его сделали бы игуменом. Конечно, святитель Симон не мог не знать об этом недостатке своего друга и не раз обращался к нему с увещеванием. Когда же различные князья начали обращаться к нему, уважаемому всеми святителю, с предложениями «устроить» его родственника Поликарпа на ту или иную епископскую кафедру, святитель, ко всеобщему удивлению, не только не поддержал эти княжеские намерения, но даже принялся убеждать и князей, и самого Поликарпа отказаться от подобных замыслов.
Для святителя превыше всего стояло духовное благо паствы и самих ее пастырей, а не родственные чувства – те самые, которые писатель Александр Грибоедов с такой иронией выразил в известной реплике одного из героев «Горя от ума»: «Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, / Ну как не порадеть родному человечку?»… Святитель понимал, что честолюбивая страсть Поликарпа не только воспрепятствует ему стать подлинно добрым пастырем, но и нанесет непоправимый вред его душе, если епископская власть окажется в его руках. Поэтому в Киев из Владимира уходили к Поликарпу пламенные послания, полные слов прямых, резких и даже суровых, но – в то же время – полных любви и искренней заботы о друге. Одно из таких посланий сохранилось в Киево-Печерском патерике; оно и поныне звучит весьма поучительно, ведь страсть честолюбия и сейчас живет в душах многих, в том числе – увы! – и пастырей Церкви…
«Убедился я, – пишет святитель Симон Поликарпу, – что ты санолюбец и славы ищешь от людей, а не от Бога. Или не веруешь ты, окаянный, написанному: “Никто сам собой не приемлет чести, но призываемый Богом”. Если же ты апостолу не веруешь, то и Христу не поверишь. Зачем ищешь ты сана от людей, а не от Бога, поставленным от Бога повиноваться не хочешь и думаешь о себе так высоко? Таковые в первые времена свержены были с небес. “Разве я, – говоришь ты, – недостоин такого сана, что не могу принять его, или хуже я эконома этого или его брата, который тоже начальствует?”… Все это дьявольские начинания, скудоумные твои измышления. Если же и сам ты получишь какую-нибудь почесть и займешь высокое место, не забывай смиренномудрия, и тогда, если случится тебе лишиться этого места, ты снова пойдешь по смиренному пути своему и не впадешь в различные скорби… А ты, брат, не епископства ли захотел? Доброе дело! Но послушай, что апостол Павел говорит Тимофею, и, прочитавши, ты поймешь, исполняешь ли ты сколько-нибудь то, что следует епископу. Да если бы ты был достоин такого сана, я не отпустил бы тебя от себя, но своими руками поставил бы сопрестольником себе в обе епископии – во Владимир и в Суздаль, – как и князь Георгий хотел; но я воспрепятствовал ему в этом, видя твое малодушие. И если ты ослушаешься меня, захочешь власти, сделаешься епископом или игуменом, – проклятие, а не благословение будет на тебе! И после того не войдешь ты в святое и честное место, в котором постригся. Как сосуд непотребный, будешь ты извержен вон и после много плакать будешь, но безуспешно. Не в том совершенство, брат, чтобы славили нас все, но чтобы правильно вести житие свое и чистым себя соблюсти».
К счастью, Поликарп прислушался к советам своего друга и родственника и начал бороться с собственным честолюбием. Борьба эта принесла плоды: Поликарп, как и Симон, достиг больших духовных высот и впоследствии был прославлен Православной Церковью в лике преподобных. Так мудрое отношение святителя Симона к священному сану и пастырству не только спасло человеческую душу, но и привело ее к святости.
Разумеется, под руководством столь мудрых пастырей не могло не расцветать на Нижегородской земле и благочестие народа. Примером тому являются светские вожди этого народа – Нижегородские князья, прославленные в лике святых. Так, уже основатель Нижнего Новгорода, князь Георгий Всеволодович (1188–1238), тот самый, что некогда призвал святителя Симона на Владимирскую кафедру, был правителем весьма достойным. Только однажды в жизни он принял участие в междоусобной борьбе князей, – правда, не ради себя, а лишь выступая на стороне одного из соперников. То есть главным для него была не борьба за власть, а всемерное укрепление и оборона своего края от многочисленных врагов. Защищая свой народ, князь не жалел собственной жизни, не раз рисковал и собой, и жизнью своих сыновей и в конце концов сложил голову в бою, в неравной битве с монгольскими войсками на реке Сити. В памяти народной он навсегда остался героем и защитником.
А один из преемников князя Георгия, Нижегородский князь Андрей Константинович (1320–1365), и подавно был человеком праведным. Он унаследовал княжеский стол в 1354 году; междоусобная борьба за власть между русскими князьями к тому времени не только не ослабла, но в чем-то даже стала еще непримиримей. Князья воевали друг с другом, интриговали, пытались наперебой заручиться поддержкой Орды и оговорить противников перед монгольским ханом… На этом неприглядном фоне особенно удивительно выглядит жизнь князя Андрея, который не только не принимал участия в подобных братоубийственных и попросту подлых предприятиях, но даже когда сам золотоордынский хан предложил ему ярлык на великое княжение – добровольно отказался от него в пользу своего младшего брата Димитрия, дабы не вызвать новых сражений и интриг. Неслыханный для тех времен поступок! Но князя Андрея недаром называли современники «кротким, и тихим, и смиренным, и многодобродетельным».