Просыпаться всегда хреново. Длинный шрам на животе постоянно ныл, изводил тупой болью. Простонав, Артоло откинул шелковые простыни и потянулся к стеклянной банке с пилюлями.
Тупой слуга опять закрыл крышку. Сколько раз он вдалбливал этим ильбаринцам оставлять с утра крышку открытой? Артоло зарычал и стукнул по крышке искалеченными ладонями. Пальцев нет, только обрубки. Каждый раз при взгляде на свое обезображенное тело его до сих пор охватывает ужас.
Увесистую банку он смахнул с прикроватной тумбочки. Банка разбилась о гладкую плитку. Осколки стекла и коричневатые пастилки разлетелись по полу, закатываясь под резную мебель. Физиономия давно умершей ильбаринской драконессы, а может, жрицы, таращилась на него с позолоченной рамы портрета, выражая недовольство тем, что в ее дворце нынче хозяйничает преступник.
Дверь приоткрылась. В спальню заглянул слуга:
– Мой господин? Кажется, что-то разбилось.
– Где моя ведьма?
– Я не знаю, господин. Пойду посмотрю… – заблеял слуга.
– Нет. Зайди. Помоги мне.
Слуга шмыгнул в комнату тихо как мышка, передернув плечами, когда под ногой хрустнуло стекло.
– Дай лекарство, – приказал Артоло. Слуга кинулся исполнять, отыскал одну пилюлю и протянул на ладони.
– В рот клади. – Он открыл рот, и слуга поместил лекарство на язык кончиками пальцев – отставляя вытянутую руку как можно дальше от себя, словно лез в драконью пасть. Артоло принялся сосать липкую пастилку, чувствуя, как немеют нёбо и горло.
Цельность этого лакея раздражала донельзя. Слуга был местным, из Ильбарина. Его родной край оказался разрушен и залит водой, его боги сломлены, его предводители скрылись бегством – и он еще смеет стоять весь такой из себя горделивый? Смеет безукоризненно двигаться? Это издевательство, да и только. Нарочное оскорбление.
– Сапоги давай. – Слуга в замешательстве посмотрел на Артоло – гхирданец спал голым. – Тут везде стекло – мне что, босиком идти?
Слуга извлек громоздкие сапоги Артоло из гардероба. Это были сапоги наездника – утолщенные, со стальными мысами. На голенях стальные зажимы, смастеренные, чтобы цеплять их за седельную упряжь. Он не поднимался в воздух с тех самых пор, как потерял расположение Прадедушки, но все равно это его сапоги. Слуга помог поочередно их натянуть. Пока ильбаринец возился с застежками, Артоло одобрительно улыбался, сложив бесполезные кисти рук на коленях.
– А ну, приберись. Чтоб ни одной пилюльки не пропустил. Одна штука стоит дороже, чем твоя убогая жизнь.
Слуга кивнул. На коленях он заелозил по полу, подбирая пастилки и кладя их на тумбочку.
Артоло встал. Боль от старой ножевой раны утихла. Он потянулся, ощутил, как утреннее солнышко сквозь окно греет спину.
– Корабль Доски пришел прошлой ночью?
– Да, господин.
– Хорошо. Хорошо. – Артоло посмотрел в окно на крыши города Ушкета, на скопление мачт у причала. Полюбовался, как на воде пляшут солнечные зайчики, как отражаются стены домов с полузатопленных улиц.
А потом двинул слугу сапогом прямо по роже. Наступил на руку, надавил подошвой, вминая пальцы слуги в битое стекло. Пнул в живот, крутанул каблук так, чтобы крючья надсекли плоть. Про другую лакейскую ручонку тоже грех забывать. Артоло рванул со стены портрет. Хреновина оказалась очень тяжелая, и покалеченными руками за нее толком не взяться, но он сумел поддеть падающее полотно так, чтобы острый край рамы припечатал ладонь слуги. Картина с грохотом развалилась. Слуга завопил, но Артоло стащил с кровати шелковую подушку и пихнул ее в лакейскую харю. Слуга, уткнувшись в подушку, приглушенно скулил и вскрикивал.
– Нижние боги. – В дверях стояла ведьма. Голос ее сочился отвращением, но металлическое забрало шлема не выражало эмоций.
– Опаздываешь, – рявкнул Артоло. Для пущей убедительности он вновь саданул слугу сапогом. – Сама виновата.
– С Доской возникли проблемы, – проговорила ведьма. Ее костюм зажужжал и защелкал, зашипел колдовской механизм, вкалывая ей собственное обезболивающее. Они оба подпорченный товар, побитые войной. Выброшенные за ненадобностью на этот огрызок суши.
– Сперва рукавицы, – приказал он. Ведьма открыла гардероб, достала принадлежащие Артоло тяжелые краги наездника. Стащила свои перчатки с рубиновыми бисеринами, напоминавшими капельки крови. Ее голые руки были будто полупрозрачны, сквозь них вились ветвистые прожилки пламени. Это нервные волокна светятся изнутри колдовством, догадался Артоло, ведь обращение с чарами не заложено в людской природе. Что поделать, перчатки ей приходилось снимать, иначе рукавицы на нем не приладить.
– От сына новости есть? – спросил Артоло. Его сын Вир уже нанял в Гвердоне докторов и механиков, чтобы те изготовили ему набор искусственных пальцев, по принципу облачения этой ведьмы.
– Я же вам говорила, такая тонкая работа требует много времени.
– И много денег, – кисло заметил Артоло. – За такую цену, как они заламывают, уже должны были все закончить. Был бы там я…
– Их бы вы тоже избили? – пробормотала ведьма. – Готовы? – Артоло утвердительно хрюкнул. Ведьма обхватила его руки в крагах и сосредоточилась. Артоло почувствовал, как невидимые нити заклятия обтекают обрубки пальцев, змеятся вдоль нервов. Краги стали надуваться, распрямляться, уплотняться. По ладоням побежал озноб, ведьмино заклинание схватывалось, обретало устойчивость. Он уже ощущал призрачные фаланги пальцев, осязал потусторонние жилы и мускулы, вросшие, сплетенные с живой плотью. И вот размял свои обновленные, окрепшие руки – чувство силы в кистях помогало лучше любого снадобья.
Ведьма испустила стон, и костюм принялся скорее ее обхаживать. Заклацал, вкалывая лекарства, присосался, откачивая яд. Эфирные энергии костюма шкворчали голубоватыми дуговыми пробоями. Она обессиленно привалилась к гардеробу и с большим трудом натягивала перчатки обратно. С волдырей на пальцах струился дымок.
Артоло же, насвистывая, накинул рубашку и следил, как слуга в изнеможении собирает все до единой пилюли сломанными пальцами. Ну чем не наслаждение застегивать пуговицы? Эти мелочи до того приятны! Ведьмино заклятие продлится около дня, а потом его необходимо будет накладывать снова, но до той поры Артоло – цельный.
Он задумался, как долго она продержится такими темпами? Если умрет, то придется опять нанимать мерзких ползущих, а он не горел желанием сидеть за переговорным столом с этими червистыми страшилами. Каждый раз, как он имел с ними дело, черви запрашивали целое состояние.
– С Доской чего случилось? – спросил он.
– Его остановил катер при попытке подойти к городу Ильбарину.
– Чем это он там собирался заняться? Накачать в бочки рапы?
– Вез на борту пассажира, оплатившего проезд до Ильбарина, – сказала ведьма. – Только и всего. Впредь ему будет наука.
– Что за пассажир?
– Его и след простыл. Наверняка спрыгнул в воду еще на подходе. – Ведьма начала заново подсоединять свои перчатки, втыкая в разъемы проводки и трубки.
– Описание есть? Доска рассказал тебе, кто с ним плыл? – Неладно с этой историей. Артоло взялся за обожженные пальцы ведьмы и сжал их – не сильно, но достаточно, чтобы причинить боль, напомнить, кто здесь главный.
– Женщина. Из Гвердона. Имени нет, но команда сказала, у нее темные волосы. Кто-то назвал ее воровкой. – Артоло поднадавил еще немного. – На лице шрамы. Маленькие шрамики! – морщась от боли, выложила ведьма.
– Это ОНА. Святая Карательница. Явилась сюда за мной. – Артоло ринулся к шкафу, выдернул оттуда пистолет, будто Карильон Тай могла прятаться под кроватью или за занавеской
– Я с ней разберусь, – немедленно отозвалась ведьма. – А вы лучше идите на перегонную, проверьте готовность илиастра.
– Нет, – произнес Артоло. – Нет. Я сам ее найду. Найду и отплачу ей той же монетой, как и она мне, только тысячекратно. – Он ринулся назад к тумбочке и оттуда вынул кинжал – свой зуб дракона. Кромка затуплена, но лезвие по-прежнему прочно.
Он лишился пальцев, но держал оружие все так же крепко.
Затупленным клинком Артоло саданул слуге в живот, навалился всем весом на рукоять, вгоняя нож глубже. Слуга завизжал от боли, истошно взревел, замолотил кровавыми ладонями по лицу Артоло, но Артоло был гораздо, гораздо сильней. Лезвие погрузилось в тело. Горячая кровь окатила голые ноги Артоло, вымазала распахнутую рубашку. Он рванул, вспарывая живот, как мокрый мешок. Внутренности несчастного вывалились на пол.
Лучше любого лекарства.
– Ведьма! – позвал Артоло из кровавой лужи. – Прочитай судьбу! – Он зачерпнул горсть кишок, чувствуя, как они просачиваются между пальцев. – Погадай и поведай, где я найду Карильон Тай!
К середине дня Кари поверила, что может и помереть на этом чертовом Ильбаринском Утесе. Она то и дело отлепляла от тела пропитанную потом одежду. Уже позабыла, каким горячим бывает южное солнце. Огнеморье не зря так назвали.
Эта гора коварна и крутобока, а Кари, чтобы ее не заметили, приходилось забирать каменистыми склонами все выше и выше, продираться сквозь клочковатый кустарник и колючие деревца. Над трактом на Ильбарин, уходившим за отрог Утеса, мерцало, колыхалось знойное марево. За дорогой к новому побережью сходил илистый скат, море намывало красные наносы, будто гора истекала кровью.
На дорогу нельзя. Ее сторожат вооруженные люди, вероятно, Эшдана. Бойцы, нанятые Гхирданой по цене пепла. К тому же на тракте движение, мулы волокут полные металлических бочек телеги. Она понятия не имела, что на них перевозят, но приближаться к телегам не собиралась. Среди скал укрытий много, но Кари – создание переулков и доков, без стен вокруг она чувствовала себя уязвимой.
Поэтому она двинулась выше, минуя неустойчивые насыпи и шрамы недавних оползней, и обнаружила наверху вспаханные участки. Поля расчищенной серовато-бурой земли. Почва была скудна и полна камней. Кари сомневалась, что пахарей ждут обильные всходы, но разве у них был выбор? Большую часть ильбаринских угодий затопил Кракен – вон они, раскинулись перед ней под блестками волн. Поэтому выжившие выскребают, что могут из этого каменистого склона. Она немного понаблюдала за ними украдкой из-за шипастой изгороди: люди скученно трудились на худородном поле, голыми руками ковырялись в земле. Тощие и невзрачные, состарившиеся от тягот и недоедания – общие невзгоды за душой стерли различия пола и возраста. Пашня ходячих скелетов.
За ними надзирали вооруженные стражи. Откормленные эшданцы с пистолетами и дубинками. Это они теперь управляют фермами, управляют, похоже, всем вообще. То же самое она уже видела в Гвердоне, в ранние дни существования Нового города. Подонки и преступные синдикаты быстрее всех приспособились к последствиям катастрофы и подмяли власть под себя. «Тебе бы претило так поступать, – мысленно заметила она Шпату. – Ты бы гнул свое насчет отца, насчет Братства, насчет построения на развалинах нового, справедливого мира. И куда же все эти добрые намерения вкупе с самопожервованием нас завели? Ты погиб, а я здесь, на этом долбаном Утесе». В Гвердоне она никогда не позволяла себе таких мыслей, но Шпат от нее за полмира и все равно ничего не услышит.
Обогнуть пашни ей удалось единственным маршрутом – подняться выше, взлезть на самые верхние склоны, где воздух стал прохладнее, а поверхность более неровной. Здесь, в вышине, гора превратилась в фантастический лабиринт из расколотых глыб с единственными живыми созданиями – несколькими колючими кустами. По ее догадкам, здесь бились боги. Проплешины на широком откосе, скорее всего, прожгло кислотой из усиков творений Матери Облаков. Три сонаправленные расселины, должно быть, продрали когти Царицы Львов. Разрушения еще свежи, под ногами камни в зазубринах. Рассеченные козьи тропки обрывались в никуда. Да и коз что-то не видно. Забурчал пустой желудок. Она слабеет от голода. Выносить тяжесть дурацкой книжки, не говоря о прочем снаряжении, все трудней.
Она заставила себя идти дальше. Вообразила, что опять в Новом городе. Шпат явил чудо и ради нее преобразовал непроходимые скалы в ровную дорожку. Как только она обогнет Утес, начнется спуск. Вниз, к Ильбарину. Даже если от города осталось немного, найдутся места, где укрыться. Она отыщет кого-нибудь на корабле, кого-то, кто возьмет ее за деньги.
Промежуток выше по склону вроде бы не был так разгромлен по сравнению с остальной местностью. Устав поскальзываться на каменных сколах, Кари полезла наверх, подтягиваясь на жестких стеблях бурьяна и выпиравших наружу корнях кустов, пока не достигла неповрежденной области. Впереди виднелась небольшая каменная постройка. Пастуший загон или, может, часовенка для странников.
Тут можно было хоть чуть-чуть просто пройти, а не карабкаться по расколотым скалам. Она допила остатки воды, пнув себя за то, что не набрала перед уходом еще. Виноват Хоуз – выбесил, зараза, решила она, стараясь заполнить нутро злобой на капитана. Лучше злоба, чем голод. Злоба заостряет, не дает раскиснуть.
Она побрела дальше, пересекая склон. К закату обойдет Утес. К завтрашнему полудню доберется до Ильбарина. Пускай с собой не осталось еды, зато имеются деньги. Корабль до Кхебеша отыщется и без Хоуза. Она как-то справлялась без капитана все эти годы. «Меня хотят убить ишмирцы, хочет убить Гхирдана, а мои лучшие друзья – это упырь и город. Ясное дело, без тебя у меня все охерительно».
Поднялся ветер, сыпя пылью в лицо. Она упорно продвигалась вперед, шаг за шагом, наклонив голову. Твердила себе: до Кхебеша она доберется. Избавится от чертовой книжки, обменяет ее на мудрое наставление опытных чародеев запретного города. Она даже не представляла, что говорить, когда к ним прибудет. «Меня создал дедушка, в качестве основы для ритуала по возвращению Черных Железных Богов, а я по случаю спустила всю их силу в труп моего близкого друга. А он вдруг превратился в город. Я слышу его у себя в голове, и вместе мы вышибли дерьмо из Гхирданы и сопротивлялись вторжению, но теперь мой друг угасает. Можете выписать ему какую-нибудь мазь?»
Что будет, если такой подход не сработает?
А что будет, если сработает?
На минуту она почувствовала вокруг себя странное трение, будто путь перегораживала невидимая завеса, сквозь которую необходимо прорваться. Преграда сначала грубо скребла кожу, потом отяжелела внутри черепной коробки, и ее давление нарастало.
Внезапно появилось пугающее ощущение раскачки, как будто сам склон вознамерился ее оттолкнуть. Она повалилась на колени, вцепилась в камни, и пыль жалила ее голую кожу.
Вскоре, так же внезапно, это ощущение прошло. Гора снова стала обычной горой.
– Ну ладно, – пробурчала она.
А потом наяву взлетела в воздух.
Солнце, море, небо и Утес завертелись вокруг, а затем она грохнулась в грязь, удар вышиб воздух из легких. Острые камни впились в лицо и грудь. Под весом книги ранец проехался по спине и огрел ее по затылку. Сука. Она попыталась подняться, перенесла вес на руки – и запястье пронзила боль. Поверхность качнулась, сместилась под ней, и она снова упала. Глаза уловили расплывчатое движение. Не человек, а смазанный вихрь из песка и камней, но он стремительно приближался. Кари неожиданно разглядела в нем черты старой женщины, седой и согбенной, лицо избороздили следы когтей. Камни – это ее зубы, колючки – заостренные ногти.
«Это же горный дух», – сообразила Кари за миг до нового удара прямо в грудь. Затрещали ребра, ее отбросило назад, покатило по склону.
Повсюду ревела и завывала земля. Рядом рушились валуны, обсыпая гравием. Облака пыли заслонили свет. Старуха была везде, со всех сторон и всем вокруг, колошматила, рвала когтями. Ветер оглушительно высвистывал проклятия. Кари могла только свернуться в комок, смертная перед ликом божьего гнева.
В Ильбарине поклонялись Ушарет, богине – покровительнице горы.
И гора повалилась на Кари.
Ставить на это по-крупному Кари бы не стала, но, кажется, была пока что жива. И чувствовала себя мешком с кровавой кашей и осколками костей. Мысли медленно плавали в жидком холодце ее мозга. До нее не сразу дошло, что она не валяется на горном склоне, а куда-то едет. Она лежала в фургоне. Скрипели колеса, шушукались голоса, позвякивали громоздкие металлические бидоны. Ее руки связали веревкой, но по тому, как впивался в спину твердый переплет, становилось понятно – чертову книжку у нее не отняли. Даже не пошарили в ранце. Она попыталась шепотом себя с этим поздравить, но и такое усилие ткнуло ей в бок пикой боли.
Один глаз заплыл начисто. Получилось разглядеть четверых охранников. Все с оружием, но за ней не следят. Оглядывают горную кручу, наблюдают за склонами. Е-мое, да ведь тварь, что на Кари набросилась, богиня или кто, едва ее не убила. Выписала ей люлей с верхотуры до самой дороги.
Солнце заходило слева, закатывалось за Утес – она движется не в ту сторону. Ее везут назад, в Ушкет.
Дерьмово, подумала она, но это самая ничтожная из неприятностей. Она переборола подступившую панику, и от очередного усилия на минуту все опять потемнело.
«Шпат? Я изранена». В Гвердоне Шпат умел принимать ее повреждения на себя, предохранять от увечий, но она от него далеко. Раны выхаживать ей самой, и очень скверные раны. Казалось, все вокруг приобрело неумолимую твердость, мир острого камня и жестоких врагов, а она мала и разбита.
«Думай». Ей слишком плохо, чтобы двигаться быстро, но понемногу шевелиться она способна. Руки и ноги связаны, но, похоже, ею занимались наспех. Той же самой грубой веревкой в фургоне закрепили бидоны и не натягивали слишком туго. Будет возможность, и Кари сумеет вывернуться из пут. Четверо пленителей, судя по голосам, местные ребята, эшданские новобранцы, напуганы не меньше ее. У них ножи и палки, нормальных доспехов нет. Не солдаты. Временно нанятые громилы. «Вдобавок им невдомек, что ты очнулась. Выжди подходящий момент». Она вообразила, будто это Шпат дает ей наставления. Сама себе она никогда не советовала сидеть тихо. «Жди удачной возможности. До тех пор притворись, что лежишь без сознания».
Эту часть отыграть совсем не сложно. Она опять на секунду вырубилась, когда фургон перекатился через дорожную кочку. В бочках возле нее туда-сюда плескалась какая-то жидкость. Внутри нее туда-сюда плескалась боль, словно не могла выбрать, каким синяком или порезом заняться поосновательней. В итоге засела в запястье, колене и ребрах с левого бока. Во рту стоял привкус крови.
– Старуха будет гнаться за ней, – пробормотал один из охранников. – Надо бы ее бросить.
– Утром пришла весть из Ушкета, – ответил другой. – Ее хочет видеть начальник. Она только вчера сошла с корабля.
Первый охранник зыркнул на Кари. Она заставила себя лежать обмякшей, притворяться бесчувственной.
– Для чего понадобилась? Кто она?
Кари рассмотрела его сквозь красноватую муть липких от крови волос и воздушной пыли. Голос молодой, испуганный. Парень то и дело тревожно поглядывал на гору, вздрагивая при любом порыве ветра. Спокойно держался один только мул, невозмутимо кативший повозку в обход Ильбаринского Утеса.
– Старуху высматривай, – просипел другой голос. – У меня пушка. Если нападет, буду стрелять.
Кем бы ни был начальник, требовавший Кари, его они боялись больше полубогини.
Кари подождала, пока фургон наедет на очередную выбоину и ее голову мотнет так, чтобы взор оказался направлен куда надо. Полуприкрытым здоровым глазом она разглядела мужчину с тяжелой винтовкой. Заряжена флогистоном, крупный калибр – с такими сражаются против святых и божьих отродий. Не изничтожит, но отвадить чудище огневой мощи хватит.
Из похожих стволов по ней работала Гхирдана, когда она была Святой Карательницей.
Когда была в силе.
– Повелитель Вод, сохрани нас, – пробормотал дерганый парень.
Короткий отголосок ощущения, возникшего на горе, опять пронесся над Кари. Как будто надавливаешь на болячку. Задул горячий песчаный ветер.
– Идиот! – гневно выбранился стрелок на молодого спутника. – Не науськивай ее на нас! Не называй имен.
«Я – нарушитель, – осознала Кари. – Наверху наверняка священное место. Горная богиня, Ушарет, почуяла во мне святую иной силы и ударила в ответ». Кари вдруг затряслась и не могла унять дрожь. Несмотря на дневную жару, ее колотил озноб.
Долгое время Кари избегала церквей и храмов. В последний раз она ступала на освященную землю будучи в Гвердоне, годы тому назад, и то была церковь Хранимых богов, в ту пору слабых и чахлых. «Но они вернулись, – с горечью подумала она. – Так почему же не возвращается Шпат?» В своем путешествии на юг она придерживалась земель без богов – хайитянских застав или ничейных пустошей, а в основном плыла по морю. Все равно, время от времени, появлялось сходное чувство – жжение, напряженность, будто она стоит под полуденным солнцем в пустыне. Или болезненное предвкушение насилия, вроде того что будоражит толпу, перед тем как разразится бунт.
«Меня хотят убить ишмирцы. Хочет убить Гхирдана. И боги хотят меня убить за то, что я ступила на их территорию».
Замечательно. Оно-то ей и послужит. Все на свете – оружие. Этому она давным-давно научилась.
– Нищий Праведник, – неслышно забормотала она. – Матерь Цветов. Вещий Кузнец. Святой Шторм. – Слабые гвердонские божества. Горячий ветер усилился. Всхрапнул мул. – Ткач Судеб. Дымный Искусник. – Боги Праведного Царства. – Верховный Умур. Матерь Облаков.
Больно, точно голову засунули в тиски. Охраннички услыхали ее молитвы. Схватили ее, дернули за ноги, вытаскивая из фургона, но она продолжала взывать, захлебываясь именами в кровавом кашле. Плюясь ими, как оскорблениями.
– Мразота Кракен. – По лицу забарабанили горячие комья. – Сучка Пеш, Царица Львов! – Она вспомнила картину, как Пеш наступала на Гвердон, ростом выше гор, о ее золотистые бедра разбивались волны. Пеш, осиянная славой, ее слова – снаряды из гаубиц, ее взор – огонь и раздор. Пеш, столь прекрасная и грозная, что Кари невольно выдавила тогда молитву, даже нажимая на спуск божьей бомбы, которая и убила богиню войны…
Гора вновь взревела глубинным громом, широкий склон изогнулся и затрещал. Кари жмурила глаза, но образ старухи, бросившейся навстречу, впечатался в мозг.
Кари завопила с надрывом, выкрикивая имена Черных Железных Богов, которые никогда не слыхала и не догадывалась, что знает, но где-то внутри нее они хранились, и теперь она называла имена вслух. Голосила ими навзрыд, и их повторяло горное эхо.
Ружье выпалило со вспышкой флогистона и лающим раскатом, от которого Кари наполовину оглохла. А потом бахнуло еще и еще, и на третий раз раздалось шипение – не боли, а сердитого непонимания, изумления наглым высокомерием смертных.
А потом их ударило оползнем – фургон, охранников и мула враз смело с дороги. Кари уже была в движении, уже скатывалась с фургона, перед тем как тот опрокинулся. Кругом сумятица – пыль и дым, треск и камнепад. Вопли гхирданских прихвостней тонули в грохоте низвергающейся горы, в гневе богини Ушарет.
Слева мучительно визжал мул с переломанными ногами. Рядом перевернутый фургон, бидоны раскидало по склону. Один вскрыло ударом, светлая жидкость брызнула бриллиантовыми струйками с кристалликами, наподобие морской соли.
Пленителей отнесло вправо. Один, наполовину занесенный гравием, откапывался, пытаясь освободиться. Другой был завален и недвижим, лишь вытянутая рука отмечала место его погребения. Где-то поодаль, среди клубов пыли, промелькнула красная вспышка – это винтовка пальнула опять, на этот раз вслепую.
Кари изогнулась, нащупала нож – запястье прострелило болью. Ее саму закидало камнями, захваченными волной оползня. Она распихала камни, вывернулась из завала, подтянула ноги к связаным рукам и полоснула по веревке: раз, два, пока та не поддалась.
Кто-то из охранников таки вцепился в нее, но тут его самого сцапала Ушарет. Пальцы-шипы порвали горло, песчаные руки ухватили мужчину и отшвырнули подальше.
«Надо скорее вниз, – подумала она. – Убирайся с этой поехавшей горы».
В клубах пыли проступил охранник с винтовкой. Он выстрелил в упор, Кари даже расслышала, как треснула под бойком ампула флогистона. Ушарет взвилась вихрем, вспрыгнула стрелку на плечи и принялась кромсать колючками его лицо. И все время выла, навзрыд и безумно.
Кари побежала. Съезжала вниз. Она падала, подскакивала на камнях, поскальзывалась на щебне, а после в грязи. Снова грохнулась на колени – руки провалились в чудесный соленый прибрежный ил. Раздирала боль – сломанные ребра, растянутые мышцы. Под кожей, как снаряды, взрывались кровоподтеки. Она боялась, что вот-вот переломится или лопнет, но продолжала ползти.
Позади, с подъема, разносился рев богини. Кругом тряслась земля, поверхность трескалась и расползалась, громадные пласты почвы съезжали в море; бурые, как застарелая кровь, пятна растекались по волнам. В воздухе пыхало пылью, давило, будто огромный железный колокол бил прямо над ухом. Невидяще она ковыляла сквозь эту бурю, пока не набрела на дорогу.
Она хромала, спотыкалась, падала, ползла, но не останавливалась, все время двигалась прочь от гнева оскорбленной сумасшедшей богини. Стирала с лица и рук налипшую пыль, только тщетно. Должно быть, с виду сама как богиня, отстраненно подумала она: тощая и изломанная, обсыпанная грязью, песком и колючками.
Впереди послышались крики, и воровские рефлексы сработали без промедления. Она бросилась в канаву, подавляя охи боли, а вооруженные люди проносились мимо и пропадали в клубящемся хаосе пыльной бури. Загремели новые выстрелы, с воем разорвалась вспышка-призрак.
Шатаясь, она побрела дальше. Ходьба стала машинальным процессом, навязчивой мантрой, которую повторяли заплетающиеся ноги и измученные плечи. Лишь инерция влачила ее вперед. Как будто, прекрати она двигаться, дорога, огибавшая гору, вздыбится и ее сомнет. В вышине по небу катилось солнце, над головой кружили облака – белые и серые, пылевые. Стервятники небось тоже кружили, подумалось ей.
В какой-то момент она потянулась поправить ранец, подвинуть, чтобы чертова книжка так не резала спину, и когда убрала руку обратно, ладонь была вся в крови. В растерянности она выхватила нож, не отдавая себе в этом отчета.
Но не похоже, что смерть можно порезать сталью. Пальцы обессилели, рукоять выскользнула из захвата. Упав посреди дороги, гладкое лезвие заблистало, незапятнанное окутавшей все вокруг пылью. Она долго, долго глядела на нож, боясь, что если нагнется за ним, то упадет сама и распадется на части. Боясь нарушить тонкое равновесие между весом книги и собственной инерцией, прервать слаженность рывков избитых конечностей, позволявшую пока что идти.
Сображать не получалось никак. Она надышалась пылью, мозг покрылся толстой земляной коркой. Череп готов лопнуть. Не разобрать, кто боится – она или Шпат. Тот вечно переживал насчет падений.
Пока был жив.
«Нет, – осекла себя Кари. – Он жив и сейчас. – И добавила: – Я тоже еще жива. И все поправлю. Доеду до Кхебеша и поправлю».
Она переступила через нож. И пошла дальше. Шла дальше. Шла дальше.
Пока не заползла в дыру на корпусе «Розы». Вслепую отыскала трап наверх.
И упала на свою койку.
Дома.