Сломанные вещи - читать онлайн

1.

Таксист резко тормозит – меня дёргает вперёд, ремень безопасности впивается в грудь – и выруливает к правой обочине. Каким-то образом разглядел свободное место в этой толчее.

Останавливаемся, и я недоуменно выглядываю в боковое окно: справа от машины чёрный силуэт дома уходит ввысь, однако это не современная высотка – всего-навсего шесть этажей. Старый микрорайон? Некоторые окна приглушённо светятся, большинство тёмные. В час ночи работяги Промышленного района, наверное, спят.

– Уже приехали?

– Облава.

Водитель, массивный мужчина с лысой головой, поблёскивающей в уличных огнях, по-речному тянет все «а», особенно безударную, так что получается лениво-развязное: «аблаваа».

В ответ на это слово сердце, и так висевшее на ниточке, окончательно ухает в живот, но я не показываю вида – деловито тяну шею, выглядывая сквозь лобовое стекло. И правда, отдалённые красно-синие всполохи выделяют перекрывшие дорогу полицейские машины. Пропускают только местных. А я опоздала.

Глубоко вдыхаю. Нет, я хотя бы попытаюсь.

– Мне очень нужно попасть внутрь. Действительно нужно.

Какой жалкий писк… Могу ли я убедить хоть кого-то, если даже сама в себя не верю?

Тут же вступает Голос-в-голове с привычной критикой: Звучишь как мышь, которую вот-вот пришибут веником. И это ты собралась искать того крутого военного красавчика? Настолько крутого, что он успел оттолкнуть тебя с траектории пули, и настолько классного, что он способен эту пулю соблазнить на лету? Ты?! Посмотри на себя, писклявая неудачница.

Таксисит как раз тоже смотрит на меня:

– Сорок крон.

Сгребаю монеты в кармане куртки, высыпаю ему в ладонь. В горле комом горчит разочарование. Вот и обломался мой план – как обычно, в самом начале. Я и правда неудачница.

Мужчина окидывает деньги быстрым взглядом и удовлетворённо кивает.

– Которая улица нужна?

Сердце ёкает в радостной надежде.

– Роторный проулок, двадцать пять.

Водитель наклоняется мимо меня, утыкает пальцы в боковое стекло.

– Вишь, нора?

Я снова оглядываю тёмный дом, но не понимаю, что конкретно он имеет в виду. «Нора» – это ведь «жилище», насколько я разбираюсь в речном говоре. Мужчина хмыкает при виде моего растерянного лица.

– Ну энта… подворотня. Ясно? Шуруй тудой. Как раз темновато, мимо шавок проскочишь. С той стороны выдешь на Насыпную, там нашу́ю – к парку. Круглый парк, увишь. Топай напрямки сквозь него и так дальше. Упрёшься прям в Ротарный.

Речное произношение настолько мягкое, с этими их тягучими «а» и глухими согласными, что маршрут воспринимается как описание прогулки по солнечному курорту – от «паатваротня» и до «ротаарный». Милое приключение, совершенно ничего опасного.

Здесь и далее ArtFlow

Ну да, теперь-то я заметила чёрный провал подворотни. Выглядит пугающе.

Голос-в-голове рассудительно говорит: Лета, ты идиотка? Серьёзно думаешь о том, чтобы пойти туда? Бродить ночью по Прому, без навигатора? Это безумие.

Да, я не взяла электронный браслет, сегодня лишнее отслеживание ни к чему. Зато взяла бумажную карту – бессознательно прикладываю ладонь к животу, чтобы убедиться, что она на месте. А главное, я очень хочу добраться до цели. Уже почти не верю в результат, но после пары лет поисков трудно бросить и признаться себе, что всё это было зря.

Так что я торопливо повторяю маршрут:

– Пройти насквозь через подворотню, с той стороны будет Насыпная, повернуть налево в сторону парка и там по прямой до Роторного. Так? – И, заговорщицки понизив голос, добавляю: – Буду должна.

Услышав речную формулу благодарности, таксист добродушно ухмыляется.

– Эх, я как шкет был – от шавок тока так линял. Нынче уж не тот, старость, – он вздыхает. – Бывай, дамочка. Лёгкой дороги.

Накидываю капюшон толстовки, чтобы скрыть волосы, светлые ночью слишком заметны. Заглядываю в зеркало заднего вида: хорошо бы и чёлку убрать за ухо, однако она, хоть и сильна отросла с последней стрижки, упорно падает на лоб. Чёрт с ней, некогда возиться!

Открывая дверь автомобиля, рассчитываешь наконец-то вдохнуть свежий, приятно бодрящий ноябрьский воздух – и где-нибудь на севере Бергена так бы оно и было, – однако здесь в нос сразу бьёт едкой химической вонью реки. Как будто в Лагене вместо воды течёт нашатырь. Впрочем, этот запах тоже замечательно бодрит.

С неба сыплется влажная морось, ну здорово, теперь чёлка ещё и намокнет. Дёрнув капюшон поглубже ещё раз – движение скорее нервное, толку от него ноль, – я пригибаюсь и тороплюсь к подворотне. Вряд ли полицейские заметят меня за всеми этими машинами, но откровенно нарываться не стоит.

«Нора» воняет как общественный сортир. Нотка человеческого присутствия, вплетающаяся в ароматы речной химии, портовых труб и заводских механизмов. Узнаваемый букет Района – в темноте подворотни, где я нащупываю каждый шаг. Сердце колотится от страха. Да, за последние годы я выяснила, что Пром – не настолько кошмарное место, как это представлялось богатеньким школьницам из Особняков, но расслабляться нельзя, оно всё-таки достаточно опасное для одинокой девушки. И я никогда раньше не была здесь ночью.

Вот и внутренний двор: без единого фонаря, слабо освещённый рассеянным оранжевым светом, который отражают низко висящие тучи. На радостях я ускоряю шаг – и тут же шлёпаю ботинком в лужу. Чёрт! Но вроде бы повезло не промочить.

В сочетании с окружающим запахом оседающие на коже мельчайшие капельки влаги кажутся кислотой, и я нервно вытираю нос. Всё нормально, это всего лишь дождь. Когда вернусь домой, приму душ, и всё будет в порядке.

Итак, стрёмная подворотня была только началом пути. Теперь передо мной расстилается тёмный двор. О том, что будет дальше, лучше не думать.

Но если уж я не хочу о чём-то думать – значит, придётся, потому что Голос-в-голове с энтузиазмом мурлычет: Смотри, какая темень! Прекрасное место, чтобы встретить пьяную компанию – схватят тебя, и никто даже не заметит. Ты ведь в одиночку никогда не заходила настолько глубоко в Район – по сути, тут от Прома осталась пара-другая крупных улиц, а дальше начинается Порт. Может, даже нарвёшься на парней с Набережной? С твоим-то везением. А их – очень – заинтересует твой золотой чип. Дэн ведь говорил: быть осторожной и никогда, ни за что не шляться по Району после комендантского часа. Но нет, ты ведь умнее лоцмана, верно? Знаешь лучше всех! Умная-разумная Лета! Как думаешь, что местные делают с богатыми дурами, которые бродят по таким вот тёмным дворам? Распотрошат тебя, как цыплёнка. Это в лучшем случае.

Я шепчу: Заткнись… Заткнись! Я не буду тебя слушать.

Но Голос только добавляет в тон спокойной уверенности: Заблудишься без навигатора. Не успеешь, облава уже началась. Пойти сюда – самая тупая из твоих тупых идей, и в итоге ты окажешься в заброшенном подвале, привязанная к трубе. Знаешь, что они с тобой сделают? О, у меня есть много интересных картинок на эту тему, давай покажу.

Слава богам, что у меня есть электрошокер. Купила четыре года назад, после одного неприятного случая. Не будем уточнять. Всего лишь прошлое. Об этом нельзя думать.

Модель взяла самую мощную, десять ватт. В законе скромно указано: «значение допустимое, однако не рекомендуемое для применения». Патрульные пару раз останавливали меня с этой штукой: кривились, но молчали – раз им разрешено такими пользоваться, значит, мне тоже. Всё в рамках закона, да и какой полицейский захочет цепляться к госпоже Александэр, дочке главного городского судьи?

Я запускаю руку под полу расстёгнутой куртки, нащупываю под мышкой шокер. Ощущение успокаивает.

Голос-в-голове ехидно хмыкает: Главное, кобура такая классная! Полицейская модель! Ничего, что ты стрелять не умеешь, крутая кобура тебя спасёт!

Ну да, я стреляла из этого шокера только два раза в жизни, в магазине перед покупкой. Но это было очень просто. Элементарно. Наводишь и нажимаешь на спуск. Я должна справиться. Может, вытащить его сейчас? С другой стороны, это обычный двор, обычная улица, и я буду выглядеть отменной дурой, бродя с пистолетом на изготовку, словно в каком-нибудь боевике. Нет, достану, если появится явная угроза.

Широко распахнув глаза – видимости это не прибавляет, – я пробираюсь, как и сказал таксист, вдоль левого дома. Тишина, только шорохи тут и там.

Неожиданно совсем рядом хриплый женский голос зычно выкрикивает: «Хаакон!» – и моё сердце останавливается на несколько долгих мгновений. Хорошо, что не достала шокер, а то от страха точно бы нажала на спуск и зря израсходовала картридж.

Выдохнув, озираюсь и впереди замечаю чёрный силуэт в распахнутом окне первого этажа – он шевелится, шурша чем-то бумажным, и снова издаёт протяжное: «Хаакон! Ты хде?»

Так, Лета, соберись. Это обычные местные жители, у них свои дела. Твоя задача – выбраться на улицу и найти парк. Думай только о цели.

Голос-в-голове опасливо шепчет: А вдруг она сумасшедшая? Что, если она схватит тебя и потащит в своё окно?

Я торопливо прохожу мимо женщины, однако она не шевелится и даже молчит. Слава богам.

А вот и ещё одна чёрная подворотня, это должен быть выход на Насыпную.

Осторожно выглядываю на улицу: справа она упирается в тупик, налево… Чёрт! Да, это небольшой округлый парк в окружении домов – должно быть, тот самый, – но по нему уже скачут лучи полицейских фонарей. Я слышала, что с подобных мест и начинают внеплановую проверку, здесь всегда найдётся добыча: бездомные, наркоманы или парочки, решившие предаться продажной любви на мокрой скамейке.

На переднем плане полицейский лениво бьёт ногами человека, скорчившегося на земле. Кажется, что яркий свет фонаря вокруг них – театральный софит, словно это какой-то эксцентричный спектакль. На заднем плане лучи дёргаются, выхватывая из темноты сыплющуюся с неба морось, уродливо изогнутые ветки и силуэты людей. Низкое, угрожающее рычание ищеек даже здесь слышно.

А мне нужно «топать напрямки», то есть найти продолжение Насыпной по ту сторону парка. К круглой площади, посередине которой возвышаются деревья, радиально сходится пять или даже шесть выходов улиц. И что делать?

Собственно, варианта два. Или я сдаюсь, выхожу к полицейским, показываю золотой чип и прошу вызвать мне такси до дома. Или быстро обхожу парк по широкой дуге, надеясь, что они увлечены своей добычей.

Ладно, рискну. Если поймают – будет стыдно, но бить дочку городского судьи не станут. Максимум, излишне рьяная ищейка цапнет за жопу. Переживу.

Натягиваю капюшон глубже и прячу руки в карманы. Нужно держаться в тени домов. Главное, дышать спокойно и не смотреть в сторону парка: даже люди чувствуют взгляд, а уж собаки – тем более. Я просто иду себе мимо… И это рычание, от которого сердце падает в пятки, совершенно ко мне не относится…

Я четыре года живу в Новом Городе, многое мне нравится, но вот ищейки… В Золотом районе мне бы и в страшном сне не привиделось, что полицейские могут ходить по улицам в сопровождении таких страшенных волкодавов. Ведь в Особняках полицейские носят красивую белую униформу, перчатки, и если с ними поздороваться – так по-доброму улыбаются в ответ. В детстве я совершенно буквально понимала их прозвище – «ангелы» – и была уверена, что эти сильные, честные, справедливые люди в самом деле спустились с небес, чтобы оберегать нас.

А в Городе и в Районе полицейские, оказывается, совсем другие: в чёрном, взгляд цепкий, никаких тебе улыбок. В Городе они ещё, бывает, ходят с роботами. Тоже стрёмные штуки. Не знаешь, что и хуже: то ли эти чёрные дылды без лиц, то ли волкодавы с острыми зубами.

Но всё равно, городская разновидность ищеек хотя бы внешне терпимая, обычные крупные собаки. На их фоне районные выглядят совершенными уродами: криволапые, мощные, чтобы носить броню, и плешивые по той же причине. В Районе ищеек много, и я всякий раз напрягаюсь, когда такое вот лязгающее чудище идёт мне навстречу. Может, речные потому и прозвали полицейских «шавками» – из-за того, что они часто ходят с собаками.

Слава милостивым богам, улочки с этой стороны парка тоже полутёмные: в Районе экономят на освещении. Но которая мне нужна? Какая из них находится напротив той, откуда я пришла? Эта? Или следующая? Я замираю в раздумьях, кошусь на парк, прикидывая правильное направление, и вдруг замечаю, что на его невысоком каменном ограждении стоит ищейка – освещённая фонарём, как очередным софитом, – и смотрит в мою сторону. Прямо. На. Меня.

Такое ощущение, что из моего тела мгновенно исчезают все внутренности. И мысли. Я такая пустая и лёгкая, что вот-вот оторвусь от земли.

Собака смотрит. Огромная. Свет резко обрисовывает сочленения влажной чёрной брони, плешивые пятна на носу и красный глаз камеры на шлеме – повыше её собственных.

Всё это настолько не похоже на мою обычную жизнь, что кажется нереальным, – а потому и не страшно. Может, показать ей чип? Ищеек учат не бросаться на золотых, но не знаю, сработает ли это в подобной ситуации.

В пустой голове всплывает мысль: плевать на собаку, вот если меня заметят полицейские – точно выпрут из района проверки.

Пока что она молчит. А я ведь уже добралась до улицы – надеюсь, нужной. Шанс есть. Конечно, убегать от собаки – вариант абсолютно безумный, но… Ищейки ведь должны ловить преступников, а не убивать их, верно? Даже если догонит – ну, повалит на землю, порычит в лицо. Страшно, но не смертельно.

Я разворачиваюсь – кажется, что слишком медленно, – и бросаюсь вглубь улицы, уходящей прочь от парка. Под ногами шлёпают лужи. Влажный воздух густеет настолько, что приходится хватать его ртом. Спортсменка из меня никудышная.

За спиной громыхает броня – всё ближе. Сразу слышно, что тяжеленная. Повезло мне, что на облаву ищейку нарядили в полный комплект, иначе у меня не было бы шансов. Вдвойне повезло, что она молчит.

Впереди очередной фонарь – пятно грязно-оранжевого света. А дальше, слева – подворотня. Мой единственный шанс.

Рёбра жмёт мышечным спазмом, лёгкие отказываются усваивать рваные глотки воздуха, а в боку колет тяжестью. Держись, организм! Ещё немного…

На бегу дёргаю шокер из кобуры – хоть бы не зацепился, пожалуйста… Есть!

Осталось самое трудное. Влететь в тёмную глубину подворотни. Затормозить. Развернуться лицом к приближающемуся лязгу. Все инстинкты требуют бежать, прятаться, сжаться в комок и закрыть голову руками, это же огромная бронированная псина с острыми зубами, блядь, как же мне страшно…

Нужно поднять пистолет. Всё это нереально, просто не может быть реальным, такого вообще не бывает!

Руки трясутся. Я промахнусь, я точно промахнусь, лучше убейте меня сразу…

Массивная фигура возникает на фоне светлой улицы – собаку по инерции тянет дальше, она проезжает на лапах, стараясь затормозить…

Делает рывок ко мне, вглубь подворотни, в темноту…

Очень просто. Навести. Нажать.

Резкий звук электрического разряда.

Ищейка – по-прежнему молча – валится на землю. Что, уже всё? Так быстро?

Крадусь к лежащей фигуре. Не шевелится. Даже не верится, что это сработало. Красного огонька камеры нет. Я читала, что разряд такой мощности должен повредить всю электронику в броне, в том числе карту памяти, – надеюсь, это правда.

Теперь нужно снять с ищейки электроды. Сердце колотится так, что трудно дышать. Кажется, что стоит протянуть руку, собака сразу меня цапнет. Нужно сделать это быстро. Извини, пёсик, мне не нравится мучить животных, но давай ты немного полежишь без сознания – чтобы я успела убежать?

Сдёргиваю электроды и заталкиваю использованный картридж в карман. Есть! Выброшу по дороге.

Количество адреналина в крови зашкаливает, и от этого восприятие ведёт себя странно: то, на что смотришь прямо, выглядит ярким и чётким, а прочее вообще не воспринимаешь. Но погони вроде нет. Парк остался позади. Тишина спящей улицы, только ветер шумит по крышам.

Повезло. Ух, как мне повезло! Даже хочется поверить, что это знак – тот самый, говорящий, что сегодня у меня всё получится. Может, в итоге я всё же… Да нет, вряд ли. Не стоит рассчитывать на успех, чтобы не разочароваться.

Ковыляю дальше по улице. Тело распарило влажным жаром, футболка липнет к спине, а промокшие волосы – ко лбу. В груди и животе ощущение такое, будто битого стекла насыпали, но это ничего, сейчас я ка-ак отдышусь… Ка-ак побегу… Вот бы закурить… Держись, Лета! Доберёшься до места, тогда отдохнёшь. Таксист сказал, нужно всего лишь дойти до конца этой улицы, и там уже будет Роторный проулок.

Хотя, может, я свернула не туда. Оглядываю окрестные дома. Конечно, название улицы и номера везде закрашены краской из баллончика. Чёртов Район! Местные и так ориентируются, а всякие «харадские» пусть сами догадываются, где тут что.

Голос-в-голове ехидно фыркает: Выкусила? Чем тебе поможет карта, если ты не знаешь, где находишься? Спросить не у кого, людей нет. Все спят, одна ты бродишь, как дура. Отец верно говорил, твоя самонадеянность каждый раз заводит тебя в тупик.

Перед глазами встаёт эта усмешка – чёртова высокомерная усмешка господина Александэра, богоравного городского судьи. Прав всегда, без исключений.

Я огрызаюсь: Заткнись! Я ушла от него и не собираюсь опять слушать всё это дерьмо.

Голос мурлычет: Если бы не хотела – не слушала бы. Кто скажет тебе правду, если не я? Ну да, она бывает горькая, но это для твоей же пользы. Мир жесток, отец старался тебя к этому подготовить, но ты ведь не слушаешь умных людей, да? Вот, упорно движешься к очередному поражению, хотя знаешь, что нужно повернуть назад, к полиции. Они отправят тебя домой, и это неразумное приключение наконец-то закончится.

Но я сжимаю челюсти: А потом будешь бухтеть, что я ни одно дело не могу довести до конца. Знаю я твою тактику, ничего нового. И слушать тебя не буду. Мне ведь может повезти. Другим везёт, почему мне не может?

Однако Голос сразу чувствует неуверенность и страх в моём тоне – знает, что снова победил, – поэтому успокаивается на время, бросив напоследок ленивое: Сама знаешь. Другие – это другие. А ты – это ты.

Да и плевать, что кто-то там лучше меня. Пусть даже все. А я всё равно попробую. Выбора нет, назад я точно не вернусь. Остаётся ползти вперёд и верить в удачу. С собакой ведь мне повезло? Ещё как! Вот и продолжаем в том же духе.

Чёрт, в груди ещё болит… То-то будет смешно, если свалюсь тут с сердечным приступом. Ладно, это просто ипохондрия. Хватит ныть! Подумаешь, кольнуло…

Важно другое. Как быстро ищейка очнётся? Догадается ли она? Говорят, районные псы сообразительные, а здесь всё очевидно – улица идёт прямо, знай себе беги вперёд. Когда ветер налетает справа, в нос бьёт концентрированной вонью реки. У собаки должно быть ослабленное обоняние, однако я читала о случаях, когда районные ищейки находили людей по запаху. Впрочем, могут и врать, это ж сеть.

Но если она меня догонит – тут-то мне и каюк, потому что запасного картриджа для пистолета нет. Я его забыла. Дура. Просто забыла! Теперь единственный вариант – прямой контакт, то бишь тыкать шокером непосредственно в собаку.

Голос-в-голове поправляет: Во взбешённую собаку. На такой дистанции она выгрызет тебе кишки. Смотри, как это будет выглядеть.

В сознании тут же возникает картинка: окровавленное тело распластано на земле, а ищейка с энтузиазмом тянет из него внутренности.

Чтобы отвлечься от этого образа, я внимательно оглядываю улицу. Так, что тут есть… Дома всё такие же невысокие, пять-шесть этажей, выглядят ветхими, кое-где выбиты стёкла. Большинство фонарей не работает. Неподалёку дёргано мигает светом рекламный щит – погнутый и со вмятинами, будто в него бросали камни. Чёрт, от здешней обстановки ещё больше не по себе. Ну, хотя бы людей нет, безопасно…

Земля под ногами щедро усыпана рекламными листовками – истоптанными, отливающими грязной влагой. Кое-где уныло смотрят в землю камеры уличного наблюдения. Это хорошо, сейчас отсутствие слежки даже успокаивает. Так странно. Пять лет назад могла ли я представить, что буду ночью бегать по Промышленному району и радоваться сломанным камерам?

Голос-в-голове деловито перебивает: Кстати, как ты собираешься отсюда выбираться? Ну, когда прибежишь туда, никого не найдёшь, покуришь – а дальше что? Одна посреди улицы. Такси не вызвать. Магазины закрыты. Холодно. Темно.

Ну, придётся ждать рассвета. Интересно, который час? Буду ходить туда-сюда, чтобы согреться. Пачка сигарет почти полная. Потом откроются магазины. Попрошу вызвать такси. Приеду домой, залезу под одеяло и согреюсь.

Увлёкшись мыслями, не сразу замечаю, что улица впереди заканчивается, упираясь в другую. Я добралась!

2.

Эта улица выглядит гораздо более современной, дома – унифицированные коробки, этажей по двадцать, и стёкла целые. А ещё здесь есть кое-что новое: проходы между домами – узкие, не больше пары метров – везде плотно закрыты то металлической сеткой, то ящиками, а то и тяжёлыми с виду металлическими листами.

Однако номера тоже закрашены. Улица тянется и в одну, и в другую сторону.

Человек! Справа, удаляется от меня. Силуэт мужской, в руке то ли пакет, то ли сумка.

Я было замираю в нерешительности, приглядываюсь… Идёт быстро, походка твёрдая – трезвый. Вроде ничего подозрительного. Ясно, что вот так среди ночи подходить на улице к мужику… Но это шанс выяснить дорогу. Других я не вижу.

Вытаскиваю шокер. Решившись, торопливо – но уверенным шагом! – догоняю человека. Нельзя показывать страх. Наглость – второе счастье и всё такое.

Голос-в-голове, поправив «бабочку» на шее, эпично объявляет: Итак, господа, делайте ваши ставки! Кого можно встретить ночью посреди Района – добропорядочного гражданина или маньяка, обдолбанного пошем? Ох, кажется, ставки совсем не в пользу нашей шибанутой любительницы риска…

Человек всё ближе, и я непроизвольно ускоряю шаг. Сжимаю рукоять шокера сильнее, завожу руку за спину. Странно, что мужчина не обращает внимания на шаги за спиной.

От страха я налетаю на тёмную фигуру, хватаю за куртку на плече – скользкая ткань – и дёргаю со всей силы.

Мужчина ощутимо вздрагивает и останавливается. Оборачивается ко мне, торопливо вытаскивая наушники – оказывается, он просто меня не слышал. Автоматически отмечаю шнуды – шерстяные перчатки с обрезанными пальцами, как носят речные. Хотя и так очевидно, что он местный, кто ещё может тут бродить ночью. Пакет, висящий на его руке, громко шуршит.

Адреналин в моей крови кипит, требуя действовать – немедленно! – показать ему, что я хозяйка положения. Главное – напор и уверенность! Не успев даже подумать, я хватаю мужчину за отворот куртки и тихо, но угрожающе тяну:

– Хэй, паарень, энто Ротарный проулок?

Да уж, четыре года назад, когда я познакомилась с Дэном – то есть поначалу он был исключительно Джанки, – только удивлённо хлопала глазами на его странное произношение и речные словечки, а теперь – смотрите-ка! – у меня получается похоже. Кажется.

Свет отдалённого фонаря падает на лицо мужчины – растерянное от неожиданности. Выглядит обычно: средних лет, худощавый, короткая стрижка, как почти у всех жителей Района. Взгляд осмысленный – значит, не на поше или другой химии. Мне определённо везёт!

– Энто Крайний. Ротарный – тудой, дальше, – мужчина кивает в сторону домов.

Ой-ё… А вот и подвох: речь совершенно неразборчивая, голос грубый, хрипло-лающий. Такой эффект даёт долгое проживание в едко-химической вони Лагена. Вот я молодец – посреди пустынной ночной улицы сама выскочила к самой что ни на есть портовой шпане, ещё и за куртку его схватила.

Очевидно, растерянность пополам со страхом отразилась на моей физиономии, потому что мужчина поднимает бровь и усмехается. Но ладно, деваться некуда. Как говорил отец, «если начала, то иди до конца». Мужик явно взрослый – надеюсь, уже не такой идейно-упёртый, как малолетки. Он ведь до сих пор не ткнул меня ножом, верно? Но вот чего точно не стоит делать, так это дёргать его одежду, словно я крутая кунг-фу девица.

Отпускаю куртку мужчины, но ладонь не убираю – старательно делаю вид, что она просто так лежит на его груди. Может, это у меня флирт такой. Он демонстративно смотрит на мою руку, поднимает взгляд на лицо. Изучает. Молчит и ждёт. А я тоже молчу, потому что мне нужно собраться с мыслями и вспомнить карту.

Так, он сказал, это Крайний проулок. Значит, у парка я всё-таки ошиблась с улицей. Проблема в том, что и Крайний, и Роторный очень длинные, идут параллельно и только в самом начале пересекаются единственной перпендикулярной улочкой. Если я сверну не в ту сторону, в итоге упрусь в тупик. Следовательно, нужно выяснить, в какой части улицы я нахожусь.

– Каторый энто дом?

Чувствую себя полной дурой, растягивая все эти «а» перед мужиком из Порта – ведь именно портовые и создали этот диалект, кого я пытаюсь обмануть? – но, может, хоть как-то сойду за местную.

– Каторый дом «каторый»? – он не отрывает взгляда от моего лица, и это смущает.

– Энтот шуйный, – я тычу подбородком в дом слева. – Каторый?

– Не шну.

Мужчина издевательски ухмыляется, и страх внутри меня вспыхивает злостью. Да твою ж налево, я не для того плутала по тёмным дворам, чуть не попала в зубы ищейке, бежала сюда – чтобы заблудиться в двух шагах от цели!

Голос-в-голове рычит: Давай ткнём этому гондону шокером в глаз? Чего он лыбится?!

Я снова сжимаю пальцы на отвороте куртки мужчины, чуть не утыкаюсь носом в его лицо и шиплю уже чётко и торопливо, не скрывая «богатое», поставленное в университете произношение:

– Слуш, парень, не дёргай шкоты. Там мой друг, и мне по правде нужно, чтобы он не попался шавкам.

А если мужик вздумает выделываться, я ведь действительно могу ткнуть в него шокером. Я раньше такого не делала, но ведь могу. Будет знать, как препятствовать мне спасать мир.

Однако лицо мужчины сразу становится серьёзным.

– Так што впустую болтаешь? Пошли.

Он перехватывает моё запястье колючей шерстяной перчаткой, разворачивается и в бодром темпе тащит назад, откуда я пришла.

В перерыве между торопливыми вдохами выпаливаю:

– Буду должна…

– Хех, и хде мне потом тебя искать, а, харадская даамочка? – Резкие хрипы его голоса дерут по нервам. – Так што ладно, оставь свойный долг при себе.

Я скромненько молчу. Формально я и есть «городская» – регистрация в Новом Городе, а про золотой чип лучше ему не знать.

Пока мужик тащит меня, как на буксире, втихаря кошусь на него. Любопытно же! Большую часть жизни я сидела в Особняках и видела только золотых и серебряных граждан. В последние годы, в Городе, живу среди медных – обычные, небогатые люди, которых в Бергене большинство. Иногда бываю в Районе и к речным тоже привыкла. Но портовая шпана – это особая категория речных, они держатся ближе к Набережной, речному порту и верфи, поэтому с ними я сталкивалась редко. Я ж не совсем сумасшедшая – лезть в южные трущобы.

Таким образом, мой опыт взаимодействия с портовыми преимущественно сводится к тому, что я дружу с Дэном. Ну, и разок мы с ним ездили в Порт, встретили его прежнюю компанию – шоблу, как у них это называется.

Одежду портовые носят простую, рабочую – у этого мужика тоже комбинезон из плотной ткани, – но среди работяг Района это не такая уж выделяющаяся черта. Джанки, конечно, умеет опознавать своих по внешнему виду, но для меня-то все речные на один фасон. Все носят эти рабочие перчатки, все коротко стригутся.

Лично я отличаю портовых по совсем уж невнятной речи и проблемам с голосовыми связками. Если слышишь голос грубый и будто бы насквозь прокуренный, или только чуть хриплый, но зато характерно глухой, или такой словно бы лающий, с надрывом – кажется, что его обладатель простужен и вот-вот окончательно сорвёт связки, – это оно.

И вот ещё характерная черта портовой шпаны – щепетильное отношение к долгу. Дэн рассказывал, что для многих речных формула «Буду должен» со временем превратилась в условность, привычные слова вежливости, но в окрестностях Набережной к этому до сих пор относятся серьёзно, так что не стоит бросаться словами. Если говоришь, что должен, – будь готов, что с тебя спросят, а там уж действует принцип «Сдохни, но долг верни». Отказаться теоретически можно, но после этого с тобой даже разговаривать не станут.

Значит, повезло мне, что этот мужик не принял мой долг. Мало ли, какой оплаты потребовал бы.

Голов-в-голове пакостно хихикает: Начал бы стаскивать с тебя штаны прям посреди улицы? А ты и не против, а? Ведь думаешь об этом – значит, хочешь.

Мужчина замечает мой взгляд и негромко бормочет:

– Што за даамочки пошли… Шлёндрают по ночам… – он повышает голос: – Милуш там твойный?

Может, соврать? А то направление, в котором идёт разговор, напрягает: я знаю, что шлёндрами называют девушек лёгкого поведения. Ну, типа, «гулящие» или как-то так. Если скажу, что да, там мой парень, – мужик не будет приставать, речные уважают чужие отношения. Или, может, у них это распространяется только на своих женщин, а не на городских дур, которые по ночам ищут проблем на свою вагину.

С другой стороны, он мне помогает. И вроде не строит похабных улыбочек, держит только за руку… Я привыкла доверять своей интуиции, а она говорит, что мужик не опасен. К тому же у меня по-прежнему в другой руке шокер. Демонстративно убрать его в кобуру – намекая потенциально опасному мужику, что я не планирую сопротивляться, – как-то стрёмно. А сунуть за ремень джинсов, на поясницу, как в фильмах делают, не могу, потому что не поставила на предохранитель. Я, конечно, люблю делать глупости, но поджарить собственную задницу – слишком даже для меня.

Суммировав все соображения, всё же отвечаю:

– Нет. Просто друг.

Это, конечно, тоже враньё. Какой он «друг», если я видела его один раз в жизни. Собственно, я даже не знаю, кто он такой. Однако я не собираюсь объяснять эту странную ситуацию первому встречному.

Тем временем мужчина насмешливо фыркает:

– Он-то в курсе, што ты ему не дашь? Ждёт, небось, – он проходится быстрым взглядом по моему телу.

От возмущения я выпаливаю слишком громко:

– Не все отношения сводятся к сексу!

Мужик сжимает моё запястье до боли, шипит:

– Тиш ты! Твойное шарканье на весь проулок слыхать. Хошь на нож сесть?

– Извините, – я понижаю голос. – Дело в том, что он спас мне жизнь, и я хочу вернуть долг.

Он снова косится на меня – на этот раз серьёзно, изучающе – и бормочет себе под нос:

– Честная даамочка, хм?

Я не отвечаю. Да, честная. И честь у меня не хуже, чем у портовых.

От нашего темпа, близкого к бегу, я снова сбиваюсь на рваные вздохи. Зато согрелась – так, что футболка опять липнет к распаренной спине. Представляю, как я буду вонять, когда наконец-то доберусь до дома и разденусь.

Через пару минут мы сворачиваем к одной из самодельных металлических загородок между домами, и мужчина, повозившись, оттягивает большой кусок металлической сетки, открывая проход.

– Давай бехом.

Я ныряю в темноту, надеясь, что удача поможет не сломать там ноги и не наступить на крысу. Пока мужик возится, закрывая за нами сетку, наконец-то сую шокер в кобуру – запястье уже болит держать эту дуру, весом два кило, за спиной. Я же не могла купить женскую модельку а-ля волшебная палочка, мне ж надо было крутой пистолет, как у полицейских!

В следующее мгновение сильные жёсткие пальцы нащупывают моё запястье и дёргают вперёд, тянут, заставляя бежать прыжками. К удивлению, земля под ногами ровная и чистая, ничего не мешает. Всё-таки у речных хорошо налажено противостояние государству.

– Каторый дом нужен?

– Двадцать пять.

Впереди темнеет аналогичное заграждение, а над ним виден свет уличных фонарей. Перед препятствием мы тормозим, раздаётся тяжёлый скрежет металла – и открывается светлое пятно выхода.

Неожиданно я вспоминаю про использованный картридж электрошокера. Нащупываю его в кармане и бросаю назад, в глубину тёмного прохода. Фух, повезло.

Тем временем мужик высовывает голову из нашего укрытия, озирается и выдергивает меня из тёмного переулка на улицу. Пока он закрывает проход металлическим листом, я замечаю слева, пока ещё далеко, красно-синие вспышки и характерные силуэты бронированных собак.

От паники неожиданно сипло выпаливаю:

– Полиция!

Мужчина быстро подхватывает меня за талию, впихивает в руки свой пакет – довольно лёгкий – и тянет направо.

– Што орёшь?! Как дитё… Впервой шавок вишь? – голос приглушённый, но уверенный, а переливающаяся тягучесть речного говора даже успокаивает: – Иди в темпе, но покойно. Типа, у нас свиданка, тихо-мирно… Башку на плечо положь.

– Что?.. – на этот раз я шепчу.

– Ну, башку… Ай! – раздражённый моей непонятливостью, мужчина свободной рукой дёргает мою голову, прижимая к своему плечу. – На свиданках, што ли, не была?..

Ну, вообще-то не была. Тем более, чтобы ходить вот так в обнимку. Если учесть, что идём мы быстро, его плечо неудобно елозит под моим ухом, но убрать голову не решаюсь – наверное, так мы и в самом деле похожи на парочку. Полагаю, у этого мужчины побольше моего опыта в общении с полицией, так что лучше слушаться. Не хватало ещё, чтобы он из-за меня нарвался на проблемы.

Между торопливыми вдохами виновато бормочу:

– Извините… Спасибо, что помогаете…

Мужчина в ответ сжимает мои рёбра – может, это подразумевалось как дружелюбный жест или даже флирт, но ощущение такое, будто он хочет мне кости сломать.

– Мы тут не энта ваша харадская шелупонь, дружбу уважаем. Вона твойный дванцать пять, – он указывает пальцем на один из домов.

Поднимаю взгляд – мне нужен восемнадцатый этаж. Выше третьего все окна тёмные. Но хотя бы целые. А главное – я здесь! Я всё-таки смогла!

Расплывшись в радостной улыбке, шепчу:

– Спасибо.

– Бывай, даамочка.

Мужчина выхватывает у меня из рук свой пакет и ныряет в тень ближайшего дома, по направлению к очередному проходу, закрытому металлической сеткой. Вскоре оттуда раздаётся шуршание… И затихает.

3.

Подъезд слабо освещён отблесками с улицы. Запах мочи и гниющего мусора есть, но слабый. Или это мне от речной вони уже обоняние отшибло. Тихо. На всякий случай нажимаю кнопку лифта, но она, конечно, не реагирует.

К пятому этажу запахи, свидетельствующие о присутствии людей, исчезают. Некоторые двери заколочены.

К двенадцатому я дышу с присвистом. Чёртовы лестницы! Может, бросить курить? Да нет, что за глупость…

Голос-в-голове авторитетно заявляет: Прийти сюда – вот настоящая глупость. Это не может быть он, ясно же. Два года прошло. Его уже наверняка нет.

Я возражаю как можно рассудительнее: Но объявление о поиске всё ещё висит на армейском сайте. Шанс есть. Нужно проверить.

Однако Голос звучит с очевидным скепсисом: Подумаешь, кто-то видел мужика в военной одежде! Ну спал он в заброшенной квартире – наверняка обычный бомж. Нашёл где-то одежду и всё. А тебе заняться нечем, кроме как нестись в Пром среди ночи!

Но я упорно придерживаюсь того же размеренного тона: Сомневаюсь, что в Районе встречается много бомжей с длинными волосами. Парень с форума сам сказал, что это странно и что тот человек реально был похож на военного. И спал он не на куче вещей, как положено бездомному, а на голом полу.

Голос-в-голове фыркает: А ты разбираешься в быте бомжей? Может, диссертацию напишешь?

К восемнадцатому этажу сердце хаотично скачет внутри грудной клетки. Фух, доползла.

Когда я в приватной беседе расспросила того сталкера с форума, он дал адрес и описал, судя по всему, эту дверь: слева на лестничной площадке, тёмно-красная, с выломанной ручкой. Сейчас она приоткрыта. И что это значит? Сталкер не закрыл за собой или мужчина из квартиры ушёл?

Голос-в-голове любезно подсказывает: Или это вообще не та квартира, не тот этаж, не тот дом, ты ошиблась, всё перепутала, а за этой дверью – ночлежка для уголовников, которые будут счастливы, что ты заглянула согреть их тёмной ночью.

Оглядываюсь на лестницу, уходящую выше, и прислушиваюсь. Только моё тяжёлое дыхание. Краем глаза замечаю движение в углу. Крыса? В тени не разобрать. Но больше ничего не происходит.

А если квартира всё же верная, но человек оттуда не ушёл? И очевидно, что это не тот, кого я ищу. Сидя дома, перед экраном компьютера, ещё можно было верить в чудеса, но сейчас, стоя на сумрачной лестнице, трудно убедить себя в благополучном исходе. Такого везения не бывает. Не у меня точно. Что, если сейчас я вломлюсь к какому-то бродяге, который взбесится, что из его жилья устроили проходной двор? Может, уйти, пока не поздно?

Голос-в-голове с готовностью подхватывает: Конечно, бросай эту тупую затею. Иди к полицейским, они вызовут такси. Дома примешь душ, перекусишь, ляжешь спать – тут-то я и расскажу в красках, какое ты ничтожество. Отец был прав, ты ни на что не годна. Ни одного дела не можешь довести до конца. Вот и сейчас – добралась уже, стоишь на пороге… Стоишь… Чтобы в итоге развернуться и уйти. Типичная Лета. Весь путь сюда был зря. С самого начала было ясно, что всё закончится пшиком. Как обычно.

Я жую губы, прикусывая побольнее. Всё-таки шанс есть. Пусть небольшой. Тихонько зайду, осмотрюсь и уйду. По крайней мере, я буду уверена, что сделала всё, что могла.

Голос тут же меняет тактику, подсовывая свои любимые картинки «что с тобой сделают в таком опасном месте», но я отмахиваюсь. Сегодня я везучая, в это и буду верить.

Вытаскиваю электрошокер, перехватываю удобнее и толкаю дверь. Однако, приоткрывшись немного, она стопорится. Чёрт, намертво! В коридоре квартиры не видно ни зги, через пару метров светлеет дверной проём – в комнату?

За окнами раздаётся приглушённый гул – равномерный, технический, – и это ещё больше подчёркивает тишину здесь, на лестнице. Я вдруг чувствую, насколько одинока – посреди этого дома, посреди Района, да и вообще.

Наверняка в квартире никого нет.

Выдохнув для храбрости, боком протискиваюсь в щель приоткрытой двери. Хоть какая-то польза от того, что я тощая.

Жду пару минут. Кажется, что грохот моего сердца слышно на всю квартиру. Однако из окружающей темноты меня никто не хватает. Вообще ничего не происходит. Уф…

Медленно, нащупывая каждый шаг, крадусь к светлому прямоугольнику. Под ногами предательски скрипит.

Выхожу в комнату. Вытянута горизонтально, вправо от входа. Слабый свет с улицы – два больших окна, закрашены светлой краской. Мебели нет, только какой-то мелкий хлам валяется. Пахнет затхлостью и совсем немного – человеческим жильём. Это явно не место обитания бездомного.

Дальняя стена справа тонет в сумраке. Кажется, там есть дверь в другое помещение. Позже проверю.

Выхожу на середину комнаты, в пятно света из окна. Пол выложен широкими деревянными досками. Потёки и наплывы краски на стёклах. Окна целые, из-за этого в помещении тепло.

Очередная половица под ногой скрипит. Поворачиваюсь к противоположной стене. На ней темнеет большой прямоугольник – как будто след от картины. Здесь мебели тоже нет. Делаю шаг вперёд…

В следующую секунду я больно падаю на колени, утыкаюсь лбом в пол, а правая рука вывернута за спину так, что шокер уже выпал из пальцев. Над головой раздаётся мужской – низкий и хриплый, будто спросонок, – голос без вопросительных интонаций:

– Зачем ты здесь.

Сердце колотится о грудную клетку так сильно, что, кажется, вот-вот разобьётся. Как и все мои благие намерения.

Непроизвольно напрягаю руку, но горячая, лихорадочно-жаркая ладонь мужчины не позволяет двинуться даже на миллиметр. От боли и обиды хочется скулить.

Думай, Лета! Понятно, что это не он. Хотя в нашу прошлую и единственную встречу он не разговаривал, но и так ясно, что для военного робота этот голос слишком уж… сексуальный.

Голос-в-голове издевательски мурлычет: Ой, к чему же мы пришли? В заброшенной квартире, наедине с огромным мужиком, без всякой связи. Никто не узнает, что с тобой случилось. Как думаешь, он сразу тебя убьёт или начнёт с чего-то более интересного? Позовёт друзей? А через пару дней развлечений они продадут тебя на чёрном рынке.

Я морщусь, пытаясь сдержать слёзы. Ну да, он может сделать со мной что угодно – в самом буквальном смысле. Электронный браслет предусмотрительно не взяла – я же умная, – и у золотых граждан есть право на неприкосновенность частной жизни, так что отслеживание по чипу тоже выключено. Никто не может узнать, где я. Проклятье, зачем только я полезла в это всё?! Хотела помочь, чёртова идиотка! Мне бы кто помог…

Мужчина двигает мою руку ещё немного вверх и повторяет более раздражённо:

– Зачем. Ты. Здесь.

Боги, можно я просто распластаюсь на полу и буду рыдать от ужаса? Может, он сжалится?..

Однако Голос-в-голове холодно заявляет: Это не поможет, ты же знаешь.

Да, знаю. Слёзы ни разу в жизни мне не помогли. Они, наоборот, или разозлят его, или раззадорят – проверить, до каких пределов получится меня довести.

Нужно ответить как можно спокойнее. Может, есть шанс.

– Извини… Я искала… одного человека. Друга.

Пыль щекочет нос. Если я чихну с заломленной рукой, то сломаю её сама себе.

В голосе мужчины по-прежнему нет эмоций:

– Ты ошиблась.

От боли хочется сжать зубы, но я стараюсь говорить разборчиво:

– Да… Я понимаю. Может… ты меня отпустишь?

Пара секунд – и горячая ладонь исчезает.

В первое мгновение попытка вытащить руку из-за спины вызывает настолько сильную боль, словно там вывих. Но он и правда меня отпустил!

– Уходи.

Я оборачиваюсь. Мужчина за моей спиной поднимается во весь рост – твою ж мать! да он и правда огромный! – и отступает к стене справа. Быстро и тихо, ни одна половица не скрипнула. Видимо, он хорошо знает эту квартиру.

Опускается на пол рядом со стеной, посередине между окном и дверным проёмом, ведущим в коридор. Густая тень скрывает мужчину почти полностью, ясно только, что на нём тёмная футболка с короткими рукавами – руки такие же светлые, как шея и лицо.

А я продолжаю стоять на коленях и пялиться на него. Так, Лета, хватит спать!

Теперь уже правой рукой можно двигать, хотя плечо болит сильно, поэтому шокер с пола я подхватываю левой. Неловко поднимаюсь.

И я понимаю, что нужно уйти – нет, убежать – прямо сейчас… И не смотреть на него, не стоит бесить мужика, способного сломать мне руку одним движением… Но если бы я умела поступать разумно, то не оказалась бы здесь.

Делаю пару шагов в направлении коридора – и снова не могу удержаться от взгляда в его сторону. Я и сама знаю, что люблю нарываться.

Во всяком случае, он не причинил мне вреда. Значит, я обязана предупредить его об опасности.

– Тебе тоже лучше уйти. Сюда идут шавки.

– Кто, – отсутствие эмоций в его голосе снова скрадывает и вопросительную интонацию.

Странно. Если он не знает речной терминологии, значит, не местный. Тогда что он здесь делает?

– Полицейские. Облава. То есть внеплановая проверка.

Он не только остаётся на месте, но даже расслабленно вытягивает ногу. Ботинок – тёмный и с виду тяжёлый – попадает в область тусклого света, падающего из закрашенного окна.

– Спасибо.

Одно короткое слово на выдохе, но звучит оно так роскошно-возбуждающе, что вся моя кровь стекает в низ живота густой лавой и между ног разливается приятно пульсирующее тепло. Никогда не думала, что способна возбудиться от одного лишь голоса. Или это из-за адреналина? Я читала, что стресс может действовать вот так странно.

Ладно. Нужно уходить. Интересно, это и есть тот мужчина, о котором говорил сталкер? Ботинки похожи на военные. Может, он сам из полиции или каких-то спецслужб, потому и не боится проверки? Следит здесь за кем-то? Но почему он спал прямо на полу? И, кроме того, не видно никакого оборудования. Он просто здесь один.

Хоть я и ползу как можно медленнее, но коридор неумолимо приближается. Вот уже и дверной проём.

Голос-в-голове заговорщицки шипит: Не уходи! Где ты ещё найдёшь мужика с таким голосом! Я хочу ещё его послушать, ну пожалуйста!

Оглядываюсь на мужчину, переминаюсь с ноги на ногу, потираю правое запястье – оно тоже болит, хотя и слабее, чем плечо, – но в конце концов решаюсь:

– С тобой всё в порядке?

Он не реагирует.

Я делаю шаг в темноту коридора, но снова оборачиваюсь на сидящего мужчину и замираю, разглядывая его и кусая губы.

В его неторопливых словах слышна усталость:

– Вряд ли я могу быть тебе полезен.

Голос-в-голове бормочет с придыханием: Ох, как бы он был полезен, если бы стягивал с тебя трусы, шепча на ушко всякие пошлости. Мне прям жарко стало… Вот бы увидеть его лицо…

Прочистив горло, отвечаю мужчине как можно спокойнее:

– Вообще-то я думала, может, тебе нужна помощь?

Пауза.

– Ты – хочешь помочь – мне?

Чёрт, с этим его ровным тоном не понять, какие эмоции стоят за этой фразой – удивление, насмешка или даже презрение? Что означает это подчёркнутое «мне»? Считает себя офигенно крутым мужиком, которому девчонка типа меня может только мешать?

– Ну, мало ли. Ты из полиции? – я оглядываю его фигуру. С таким ростом и телосложением – вполне разумное предположение.

– Ты меня не узнала? – мужчина молчит несколько секунд. – Тогда почему предупредила о проверке?

Он меня знает? Откуда? Видел на улице или в магазине? Надо же, запомнил. Это приятно. Хотя, скорее всего, с кем-то путает, я не настолько интересная, чтобы мужчины на улице обращали внимание.

Я для приличия колеблюсь, но, чёрт, и так ясно, что не хочу уходить. Так что я быстро возвращаюсь в комнату и опускаюсь на колено напротив мужчины.

– Подумала, вдруг это для тебя важно. А мы встречались? Нет, я, может, и вспомнила бы, если бы увидела тебя, – я улыбаюсь. – Здесь слишком темно.

Голос-в-голове бормочет сквозь зубы: Лета, хватит лыбиться… Сколько раз тебе говорили, а ты опять так делаешь. Это выглядит тупо и сразу выдаёт, что ты волнуешься.

Да знаю я! Отец только и повторял: «Алетейя, ты выглядишь умственно отсталой, сделай нормальное лицо». Но я всё равно улыбаюсь, когда нервничаю, а то даже начинаю хихикать, шутить тупые шутки… В общем, веду себя как дура.

– Дашь электрошокер?

Мужчина протягивает ладонь – крупная тяжёлая кисть, длинные пальцы – и я с опаской кладу в неё шокер. Щелчок фонарика, голубоватый свет вспыхивает на уровне его шеи и выхватывает из темноты лицо: тяжёлая челюсть, заросшая щетиной, прямой нос, резкие скулы, светлые глаза… Лицо довольно грубое, он и вправду похож на «типичного полицейского» или военного. Может, видела где-то на улице, не помню…

Но тут он наклоняет голову, и на правое плечо ложатся длинные волосы – оказывается, они собраны в высокий хвост. У меня в голове картинка щёлкает, встав на место, и я изумлённо выпаливаю:

– Ты робот!

Голос-в-голове страдальчески морщится: Лета, что ты несёшь?! Это мужик с офигенно сексуальным голосом, и любая нормальная девушка уже начала бы срывать с себя одежду. Но ты – решила обозвать его роботом? Да уж, отличный способ познакомиться, он запомнит этот идиотизм.

Ну да, сейчас-то всё очевидно: он действует сам по себе, поддерживает диалог… Даже экспериментальная модель, более продвинутая, чем стандартные роботы – предсказуемые, функциональные, нуждающиеся в командах людей, – не будет настолько похожа на человека.

Да это даже внешне понятно: он выглядит уставшим и небритым пару недель. С какой, вообще, стати я решила, что тот мужчина, который помог мне два года назад, является роботом? Ну, я не нашла его фотографии ни в списке постояльцев гостиницы, ни в списке сотрудников военной базы… Но это ничего не доказывает, у него мог быть гостевой пропуск. И да, у него хорошая физическая подготовка и быстрая реакция, но это, наверное, обычно для военных, я просто не сталкивалась и не знаю. По ходу, я снова феерично облажалась. Тупица. Ещё и ляпнула эту чушь прямо ему в лицо. Но что он делает здесь, в заброшенной квартире?

– Нет, то есть… – я нервно хихикаю. – Извини. Я просто… Ну, я видела тебя недолго и подумала…

Он выключает фонарик и возвращает мне пистолет.

– Я не понимаю. Что именно ты подумала?

– Ну… – От неловкости я принимаюсь запихивать шокер в кобуру, не обращая внимания на боль в плече. – Там было сообщение о пропавших роботах, и я почему-то решила, что ты – один из них.

Тот же ровный тон:

– Если в этом сообщении говорилось о боевых андроидах серии четыреста одиннадцать, то я – один из них.

Я изумлённо пялюсь в темноту, скрывающую его лицо. Серьёзно?!

– Но тогда… Почему ты не уходишь? Полиция скоро будет здесь.

– Какое тебе дело до этого? И почему ты не уходишь? Когда я скажу полицейским, что я такое, – полагаю, они будут стрелять на поражение.

– Так какого хера ты тут сидишь?!

Его голос звучит по-прежнему равнодушно:

– А где я, по-твоему, должен сидеть?

Ну да. Очевидно, ему некуда идти.

– Слушай, я… – щёки становятся горячими, но я всё-таки решаюсь: – На самом деле я здесь потому, что искала тебя.

– Зачем?

– Ну… Ты мне жизнь спас. Хочу вернуть долг.

Он молчит пару секунд.

– Я только что сказал, что я боевой андроид. Если вдруг ты не расслышала. У тебя не может быть долга передо мной.

– Почему? Ты мне помог. Значит, я должна помочь тебе. Разве не так?

– Это социальные правила. Для людей. А я – не человек.

– А, ты об этом.

Я окидываю взглядом его тело в приглушённом свете уличных фонарей. Вполне человеческое. Я бы даже сказала, сексуальное – вот это сочетание массивности с расслабленной позой… А если добавить его голос… Ну, лицо не совсем в моём вкусе, не люблю я морды кирпичом и всю эту суровую брутальность, но в целом…

Голос-в-голове бормочет: Так что, раздеваться-то будешь?

Кхм! Лета, хватит мечтать, времени мало.

Деловито продолжаю, надеясь, что мужчина – нет, это же робот – не обратил внимания на паузу в моей речи:

– По-моему, это неважно. Ты мне помог. И мне кажется, я могла бы помочь тебе.

– Маловероятно.

Голос-в-голове фыркает: Что за презрительная интонация?! Ты его искала, носилась по Району, рисковала жизнью, в конце концов… А ему плевать?!

Я агрессивно повышаю тон:

– Сразу отказываешься?

– Хорошо, – он вздыхает так тяжело, словно успел устать от жизни дважды. – Как именно помочь?

Так, а вот теперь нужно не облажаться и сформулировать всё кратко и понятно. Я кусаю губы, лихорадочно соображая.

– Если ты робот, значит, у тебя есть система? Ну, которая с доступом через порт? Армейская?

Армейский вариант уж наверняка должен иметь усиленную защиту, это нехорошо… Однако мужчина отвечает:

– Нет, стандартная.

– Ты уверен? Слишком большое везение, чтобы быть правдой.

– Уверен. Это связано со спецификой нашей серии.

Но это же замечательно! Стандартная система потому так и называется, что идёт в единственном варианте, её ставят всем – и роботам, и большинству людей. Технология отработана, производство налажено, работает без сбоев, так и чего заморачиваться с разными версиями?

Стандартную систему точно можно взломать, значит, мой план осуществим. И мне, конечно, хочется с ходу озвучить и сам план, и предложение пожить в моей квартире – боги, он ведь спас мне жизнь, я никогда не смогу оплатить этот долг! – однако я знаю, что должна быть осмотрительной. С этим у меня проблемы. Нет, прежде чем звать к себе военного робота, который по официальной версии слетел с катушек, нужно с ним хотя бы поговорить.

– Ты давно здесь? – я рассеянно оглядываю комнату.

– Четыре месяца.

Разговаривать с человеком, у которого тень вместо лица, некомфортно – словно он в укрытии, а я сижу перед ним голая. Надо было сесть не напротив него, в свете окна, а рядом, возле стены. Но теперь уже поздно.

О чём спросить? Думай, Лета, думай! Полиция уже близко, а я туплю. Как назло, моему организму вот именно сейчас захотелось – помимо секса – спать, есть и курить.

– Днём здесь был человек… – я пытаюсь поймать мысль, которая прячется за этими словами, но она ускользает от сонного сознания.

Через несколько секунд молчания робот, видимо, решает меня поторопить:

– Я его видел. Что дальше?

– Видел?!

Он не отвечает.

Голос-в-голове пренебрежительно фыркает: Ты выглядишь отменной тупицей.

Я торопливо поясняю:

– В смысле, он говорил, что ты спал… – и тут до меня доходит, что именно я должна спросить. – Тогда почему ты ничего не сделал? Не начал выкручивать ему руки, как мне?!

– У него не было оружия.

Ну да, логично. Но я всё равно скептически кривлюсь.

– Думаешь, я могла бы напасть на тебя? Ты в два раза крупнее.

Пауза.

– Привычка.

Ну конечно. Он же военный робот! Лета, может, ну его к чёрту? А что, если ты выведешь его на улицы города, а он кого-нибудь убьёт – по привычке?

Я облизываю губы и, решившись, выпаливаю самый важный, хоть и ужасно нетактичный вопрос:

– Сколько людей ты убил с нашей прошлой встречи?

– Ни одного.

О-о… Настолько хорошо, что даже не верится в такую удачу! Надеюсь, дальше всё пойдёт в таком же ключе.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему никого не убил? Например, этого парня?

– Или тебя?

В груди предостерегающе колет игла страха, но ладно, я зашла слишком далеко, чтобы отступать. Так что я киваю – спокойно и рассудительно.

– Да. Или меня.

Пауза.

– Потому что не хочу.

За всю жизнь я мало имела дел с роботами. В доме отца все слуги были людьми. В гостях у одноклассниц я видела нескольких домработников, а однажды Эрика – пожалуй, лучшая из моих якобы-подружек, хотя тоже себе на уме – втихаря скопировала у матери каталог секс-роботов, и мы провели увлекательный час, хихикая и обсуждая, какую модель каждая из нас предпочла бы. В общем, я не спец, однако мне казалось, что роботы не должны говорить о том, чего хотят или не хотят. Как он может «не хотеть» убивать?

– И что это значит? Нет прямого приказа? Это нерационально?

Пауза.

– Предполагаю, во время последней модификации моего физического носителя параметры были настроены неверно, и теперь моя операционная система содержит ошибки, но я не знаю, какие именно. В любом случае, я не хочу никого убивать, – в его голосе появляются рычащие нотки, – не буду этого делать, и у тебя нет никаких рычагов воздействия, чтобы меня заставить.

От этой неожиданной агрессии я тоже повышаю голос:

– Вообще-то я и не собиралась! Мне вовсе не нужно никого убивать.

В сумраке заметно, что он снова наклонил голову к правому плечу. Что за странная манера? Тон вновь спокойный:

– А что тебе нужно? Материал? Но для этого следовало бы застрелить меня, – он взмахивает пальцами в направлении окна, – или хотя бы организовать группу захвата. То, что ты пришла сюда в одиночку, больше похоже на попытку самоубийства.

– Или, – я задумчиво поднимаю взгляд, – на попытку тебе помочь.

– Помочь роботу? Версия про самоубийство кажется более правдоподобной.

– Ладно, это не важно! Вернёмся к тому, что ты не хочешь убивать. Меня это устраивает. Но что, если ты выйдешь на улицу? Множество людей вокруг… – я провожу ладонью в воздухе, словно рисуя перед ним эту картину. – Соблазн… В тебе проснутся кровожадные алгоритмы…

– Кажется, ты меня с кем-то путаешь, – он хмыкает совсем по-человечески. – Таких алгоритмов у меня точно нет – я ведь тебя не убил. И думаю, что от количества людей это не зависит.

Я прищуриваюсь с подозрением.

– Как насчёт навязчивого желания разоружить всех встречных полицейских? Или сломать руку любому, кто достанет зубочистку в твоём присутствии?

– Я могу себя контролировать.

– Мм… – я саркастично поджимаю губы. – То есть ты только со слабыми девушками так себя ведёшь?

– Твою руку я не сломал. Даже не вывихнул.

Пару секунд я прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, мышцы всё же потянул, но боль слабая – по сравнению с тем, чего я ожидала, когда он заломил мне руку.

– Да. И я это ценю.

В этот момент в прихожей раздаётся грохот, я вскакиваю на ноги – и перед моим лицом клацают длинные зубы полицейской ищейки.

В следующую секунду пёс рычит придушенно и словно бы с недоумением, а я осознаю, что он висит в воздухе: робот одной рукой держит его под мышкой, а второй – зажимает пасть. На фоне огромного волкодава, бьющего воздух бронированными лапами, даже этот двухметровый мужик кажется не столь впечатляющим.

Робот опускает пса на пол, седлает его, зажав бёдрами, а освободившейся рукой срывает с его головы шлем. Бросает мне под ноги.

– Нужен разряд. В камеру.

Ищейка извивается всем телом и дёргает головой, пытаясь освободить пасть.

Я подвисаю на мгновение, но затем выхватываю шокер из кобуры – о, даже рука не болит – и тычу в камеру на шлеме. Противный звук разряда, и красная лампочка гаснет. Пёс замирает, смотрит на меня настороженно.

– Слева от тебя у стены лежат вещи, – робот тяжело переводит дыхание. – Там есть верёвка. Принеси, пожалуйста.

Бросаюсь в указанном направлении. Куча хлама в углу. А, вот.

Возвращаюсь. Робот по-прежнему сидит верхом на ищейке, перехватив руками пасть и передние лапы.

– Можешь связать?

Чего?..

Голос-в-голове рявкает: Так, Лета, ты сможешь! Другого варианта нет, и ты должна справиться!

Глубоко вдохнув для храбрости, бросаюсь к псу, который рычит сквозь зубы и выгибается, стараясь освободиться, но при виде меня снова затихает. Опустившись на колено, я показываю ищейке шокер и демонстративно кладу его на пол рядом.

Руки дрожат от страха, да и вообще я не знаток морских узлов, но – я обязана! Связываю лапы и начинаю их обматывать. Хотя я стараюсь делать всё аккуратно, но из-за спешки то и дело задеваю голые руки робота – в слабом свете окна видно, что на нём футболка с характерным узором камуфляжных пятен. И снова – мне кажется, или он очень горячий?

Голос-в-голове восторженно мурлычет: Офигенно горячий… Ты только послушай, как он дышит… И его лицо так близко… Как будто вот-вот вспыхнет искра, и вы наброситесь друг на друга, срывая одежду, – конечно, если бы не эта псина посередине. Она вот всё портит.

Когда я заканчиваю со своей частью, робот перехватывает у меня верёвку и сноровисто заматывает пасть ищейки.

Тем временем я пытаюсь попасть шокером в кобуру, лихорадочно прикидывая, сколько осталось минут до прихода полиции. Совершенно некогда вести себя разумно, так что я бормочу:

– Так что? Ты обещаешь не создавать проблем?

– Сам факт взаимодействия со мной создаст проблемы любому человеку, – робот тоже шепчет торопливо, уже обматывая задние лапы ищейки.

– Кроме этого! Обещаешь никого не убивать? Не лезть к полиции?..

Робот пропускает конец верёвки через петлю на передних лапах и отпускает связанного пса. Тот брыкается и раздражённо рычит, но освободиться не может – во всяком случае, пока. И, между прочим, робот его тоже не убил.

– Это обещаю. Но…

Хватаю робота за горячую руку и тяну к окну, подальше от ищейки. Приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо, теперь различимое в тусклом свете окна.

– Что «но»?

– Как я сказал, моя операционная система содержит ошибки. Также есть физические повреждения.

– Какие? – я окидываю его торопливым взглядом. – Ай, некогда! Можно починить?

– При наличии материалов и оборудования.

– Отлично! Так ты согласен?

– Ты ничего не предложила.

Чёрт! Почему мы потратили столько времени на разговоры не пойми о чём?!

– Эм… Так… Если есть стандартная система, значит, её можно взломать. И изменить данные. Запишем тебя телохранителем. Будешь как будто просто новый робот и всё.

– Твоим телохранителем?

– Ага. Так что?

– Зачем тебе сломанная вещь?

До меня не сразу доходит, что этот мужчина с сексуальным голосом говорит о себе. Что за ненужные вопросы!

Я указываю на извивающуюся на полу ищейку.

– Ты предпочтёшь сдаться полиции?

Он тоже смотрит в ту сторону.

– Нет.

– Значит, согласен?

– Если тебя устраивает – можно попробовать.

– Отлично. Карта, – дёргаю вверх одежду на животе, отрываю прилипший к коже влажный от пота свёрток. – Адрес: Вторая Поперечная, пятьдесят восемь, я тебя там встречу. Люк канализации здесь рядом. Кстати, а ты сможешь добраться – с повреждениями? Тут, не знаю… Не так близко…

Пауза.

– Смогу.

– Отлично, – я бросаюсь к выходу из комнаты. – Тогда давай. Провожу тебя до люка…

Робот не отвечает, лишь за спиной раздаётся щелчок.

В тёмной прихожей понимаю, что что-то не так. Оглядываюсь. Его нет. Что за нахрен!

Выскакиваю обратно в комнату. Чёртова псина уже освободила одну лапу из мотка и теперь пытается стянуть верёвку с морды!

Взгляд цепляется за что-то странное: слишком яркий свет. И холодный воздух. Рама с закрашенными стёклами распахнута. Серьёзно?!

Ладно, настолько крутой робот может сам о себе позаботиться. А вот мне точно стоит уйти, пока волкодав не освободился.

4.

Двери в квартиру больше нет – ищейка снесла её с петель, – так что меня ничего не задерживает.

По лестнице я практически скатываюсь, только успевая тут и там хвататься за перила, чтобы не потерять равновесие окончательно.

Этаже на третьем – выход уже так близко! – навстречу выскакивает ищейка, и одного её низкого рыка хватает, чтобы я остановилась мгновенно. Замерла, боясь вдохнуть.

– Привет… Хороший пёсик… – блею я, медленно поднимая руки с растопыренными пальцами.

Собака молчит. Широко расставила лапы, перегораживая лестницу вниз, скалит зубы и не отрывает от меня взгляда – на мой вкус, слишком злобного. Надеюсь, эта не та, которую я вырубила по пути сюда? Да нет, вряд ли. А чего тогда она пялится так, будто я кровно обидела всю её стаю?

На улице раздаются мужские голоса. Не меняя позы, пёс дважды коротко гавкает. Один из голосов: «Мир кого-то нашёл». В подъезде раздаются шаги.

Рядом с ищейкой показывается яркий свет фонарика, торопливо пробегает по стенам и останавливается на моём лице, заставляя зажмуриться.

– Документы, – голос звучный, расслабленный. Без следа речной хрипотцы. Это ожидаемо, насколько я слышала, в полицию идут преимущественно жители Города.

Морщась от света, подтягиваю левый рукав, обнажая браслет чипа.

– Могу подойти показать. Если отзовёте собаку.

– Мир, жди.

Патрульный обходит пса и поднимается, по-прежнему светя мне в лицо. Вот теперь я замечаю, что фонарик является частью пистолета. Настоящего, конечно, а не электрошокера.

Протягиваю руку с золотым браслетом, и полицейский наводит дисплей. Писк распознавания, мужчина сразу отступает на пару шагов вниз, обратно к ищейке. Да сколько можно светить-то?! Глаза уже болят.

– Госпожа Александэр, у вас регистрация в Новом городе. Что вы делаете в Промышленном районе?

Я мило – или скорее глупо – улыбаюсь и пожимаю плечами, однако полицейский, очевидно, не в настроении.

– Я задал вопрос.

И что ответить? Что я могу здесь делать? Как назло, ничего не приходит в голову, и я тяну время, заикаясь:

– Я пре… Пре… Присматриваю здесь недвижимость!

– Какую именно?

– Коммерческую. Для магазина. Я хожу на обучающие курсы по предпринимательству – знаете, для женщин, – и нам нужно сделать выпускной бизнес-проект. Все, конечно, будут делать косметические салоны в Городе, а я подумала, что интереснее открыть специализированный магазин в Проме. Поэтому ищу здесь свободную недвижимость. Без посредников выгоднее.

Можно ли так нагло врать в лицо полицейскому? Конечно, если у тебя стоит такая полезная разновидность системы как контроль эмоций! Даже не просто какая-то там базовая, а индивидуально настроенная. В памяти раздаётся успокаивающий голос тренера с обучающих занятий: «Дыхание. Мышцы шеи. Лицо. Взгляд. И голосовые связки». Достаточно глубоко дышать, остальное получается само собой.

Патрульный долго молчит, а затем говорит подчёркнуто спокойно:

– То есть вы, госпожа с третьим уровнем благонадёжности, ходите по Промышленному району – ночью, в одиночестве, – лично подыскивая коммерческую недвижимость для покупки?

– Да, – расплывшись в улыбке, я мелко киваю.

– И как, нашли что-нибудь интересное? Может, уже оформили договор купли-продажи в заброшенных квартирах наверху? – свет фонарика коротко указывает на ступени, уходящие наверх.

Драматически вздыхаю.

– К сожалению, пока не попалось ничего подходящего. Однако я не теряю надежды.

В этот момент высоко наверху раздаётся грохот, источник которого, судя по всему, начинает спускаться к нам. Мы с патрульным молча ждём.

С верхнего пролёта выскакивает ищейка, при виде меня останавливается, припав к полу, и рычит.

– Сколько тут ваших собак? – я распахиваю глаза, изображая удивление.

Голос полицейского по-прежнему спокоен:

– Вы его не видели до этого момента?

– Нет.

– А он, судя по всему, вас узнал. Случайно не знаете, где его шлем?

– Не имею понятия. Вы же не думаете, что я могла бы его снять?

Патрульный неторопливо опускается светом по моему телу. Теперь я хотя бы могу видеть его лицо – это заметно комфортнее, чем разговаривать с фонариком.

– Я должен получить ваше разрешение на обыск.

Я настороженно прищуриваюсь, а Голос-в-голове бормочет сквозь зубы: Как думаешь, он трахнет тебя прямо здесь? Местные жильцы если и услышат, то за тебя не вступятся. Может, даже захотят составить ему компанию.

Тяжело сглатываю. Хватит думать о какой-то херне. Он всё-таки полицейский.

Голос бросает с сомнением: Считаешь, полицейские не трахаются?

Нет, он не посмеет сделать подобное с золотой. Даже думать не хочу, как живут местные девушки – те, которые не входят в государственную программу благонадёжности.

– Хорошо, я разрешаю.

– Достаньте пистолет и положите на пол. Медленно.

Ишь, наблюдательный. Впрочем, по работе он наверняка обычно сталкивается с более умелыми преступниками, чем я, – тут нужно быть слепым, чтобы под расстёгнутой курткой не заметить полицейскую кобуру.

Патрульный снова утыкает свет мне в лицо, а я делаю что сказано.

– Это электрошокер.

– Я видел ваше разрешение, – тон по-прежнему холодный, даже раздражённый. – Подвиньте ногой ко мне.

Очевидно, что на личной симпатии выехать не получится. Да и ладно, у него всё равно ничего против меня нет.

Я думала, патрульный поднимет шокер, чтобы прочесть название марки, но он ни на секунду не отвлекается от меня. Впрочем, полагаю, он и так может его опознать – наверняка у него такой же.

– Мощная модель.

Однако я спокойно смотрю на тёмный силуэт позади источника света – после того, как я видела лицо полицейского, гораздо проще относиться к нему как к обычному человеку. Он не имеет права мне навредить. Его пистолет стоит на предохранителе – должен, наверняка. Это просто психологическое давление.

– Там включён ограничитель мощности. Я чувствую себя более уверенно, зная, что при необходимости смогу его отключить.

– На нём нет картриджа. Очевидно, вы его уже использовали. На Кирпичной улице кто-то выстрелил в полицейскую ищейку.

Голос-в-голове ухмыляется: Даже не пытайся, уж что-что, а врать я умею.

– О боги! – я распахиваю глаза. – Она же?.. Она же не?..

– Нет, с псом всё в порядке. Однако это не отменяет факта нападения.

– Конечно. Да. Или… Подождите, вы ведь не хотите сказать, что это я?.. Серьёзно? Вы думаете, что я могла напасть на ищейку?! – возмущённо похлопав глазами, перехожу на высокомерный тон: – Смею вас уверить, господин, я не из тех людей, кто развлекается подобным образом, у меня хватает нормальных занятий. Не говоря о том, что… Честно говоря, я ужасно боюсь ваших собак. А картриджами я вообще не пользуюсь. Видите, у меня даже запасного нет. Проверьте.

Пара секунд. Он всё-таки делает шаг ко мне и, опустив фонарь – то есть пистолет, конечно же, – в пол, ныряет ладонью под куртку. Проверяет кобуру, быстро оглаживает по спине и бокам – вроде бы профессионально, а не так, словно хочет полапать. По бёдрам. По рукам.

Отступает. Фонарь по-прежнему светит в пол. Уф, кажется, это шаг в сторону доверительных отношений между нами.

– Зачем вам модель, имитирующая пистолет, если нечем стрелять?

Я пожимаю плечами.

– Отец настоял. Но в итоге на меня никто не нападает, так что я совершенно забыла о картридже. Так и лежит дома.

– Покажите, пожалуйста, запись ваших перемещений за этот вечер.

Я смотрю в лицо полицейскому – нейтральное такое, спокойное, – и так и хочется ухмыльнуться. Ведь мы оба понимаем, чем это закончится. Хотя вообще-то у меня и нет записи маршрута, но не стоит усугублять странность ночной прогулки по заброшкам Района тем фактом, что у золотой девушки нет при себе электронного браслета для связи.

– Как гражданка с третьим уровнем благонадёжности я имею право отказать вам в этой просьбе. Конечно, если у вас нет доказательств моей вины в каком-либо преступлении.

Патрульный смотрит мне в глаза совершенно бесстрастно. А я смотрю на него. Пф-ф, такими гляделками меня не напугаешь, у отца взгляд потяжелее будет.

Наконец он говорит:

– Коммерческая недвижимость?

Я не отвожу взгляд.

– Совершенно верно.

На мгновение челюсти патрульного сжимаются – и он отступает к стене, освобождая дорогу.

– Во время внеплановой полицейской проверки, – тон уже скучающий, дежурный, – вам не рекомендуется находиться в этом районе. Как только покинете здание, немедленно вызовите такси. Мир, Гунн, стоп.

Я подхватываю с пола шокер и прошмыгиваю мимо патрульного, настороженно поглядывая на ищейку, стоящую на нижнем пролёте.

– Благодарю вас. Хорошего вечера.

Он бурчит мне в спину:

– И вам.

Пёс внимательно следит за мной, однако не делает ничего угрожающего.

Когда я наконец-то выхожу из подъезда, ноги дрожат. Такие ватные, что я с удовольствием бы присела, а лучше даже прилегла. Уличное заграждение из беззвучно вспыхивающих проблесковыми маячками полицейских машин заметно приблизилось. Через два дома видны силуэты в униформе. Замечательно, вот их и попрошу вызвать мне такси.

Адреналин окончательно схлынул, и я вдруг понимаю, насколько устала. Хочу спать, хочу есть и ещё горячий душ. Но зато хотя бы больше не хочу секса.

Однако стоит вспомнить о том, что я всё-таки нашла робота – и он действительно оказался роботом, – как губы расползаются в улыбке. Весь этот вечер был не зря! За два года я перерыла кучу информации, и всё впустую. Уже почти потеряла надежду, продолжая делать это по привычке. И вот – короткое сообщение на форуме, от которого я уж точно не ожидала пользы. Ладно ещё сталкеры постарше – те, которые имеют профессиональное оборудование и лазают по действительно интересным местам, – но глупые малолетки, играющие в поиск артефактов по брошенным квартирам Района? Я зарегистрировалась там практически случайно. И вот – смотрите-ка! – благодаря им нашла офигенный артефакт.

Полицейские замечают меня издалека – руки автоматически ложатся на оружие, – а я продолжаю топать к ним, изображая дурочку на прогулке. Приблизившись, поднимаю руки, улыбаюсь самым безобидным образом и повышаю голос:

– Меня уже проверили! Вот только проблемка – у меня батарея сдохла, не могу вызвать такси. Поможете?

Патрульные переглядываются, а слева от меня беззвучно появляется ищейка, которая поднимает морду и принюхивается. Чёрт, откуда она взялась?! Может, у них не настолько плохое обоняние, как говорят? Или это просто инстинкт?

А впрочем, плевать мне на тебя, собака. И на вас, крутые мужики в униформе. Можете смотреть на меня сколь угодно снисходительно, но сегодня я всех вас поимела, так-то!

5.

Полицейский, который вызывал такси, безапелляционно потребовал от водителя высадить меня на границе Района и дальше – заказать автоматическую городскую машину. Вообще-то я и сама всегда добираюсь до Прома с пересадкой – хотя и по другой причине, чтобы замести следы, – но такая непрошеная забота о моей безопасности бесит. А может, он не хотел, чтобы водила из неблагополучного района катался по Городу. Дэн говорил, что шавки держат районных за полную шваль, а он, естественно, разбирается в теме.

В городском такси я назвала пунктом назначения не Вторую Поперечную, где живёт Дэн, а Пятую. В последние годы меня начало раздражать, что всё везде записывается, так что стараюсь хотя бы по мелочи обманывать государство. Может, переняла у Джанки, нашего идейного нонконформиста, а может, мне и самой понравилось прятаться ото всех. Дошла до того, что в магазинах расплачиваюсь анонимной картой, а не чипом, хотя золотой чип даёт скидку. Лучше заплатить больше, чем демонстративно махать статусом.

В этом микрорайоне я нормально ориентируюсь: раньше, бывало, гуляли с Джанки или, когда он провожал меня до дома, делали крюк, чтобы посмотреть окрестности. Теперь Дэн окончательно разлюбил прогулки, так что я всякий раз говорю, что устала, лучше доеду на такси, не беспокойся…

Приятно вспомнить прошлое. Как мы бродили здесь вдвоём. Как Дэн отпускал смешные комментарии насчёт архитектуры или прохожих. Нужно будет при случае вытащить его ещё. Но сейчас мне и одной нормально. Пройтись, отдышаться после химического воздуха Прома, а то голова уже разболелась – это в придачу к плечу, которое чуть не вывихнул робот. Порывшись по карманам, нахожу – ура! – таблетку обезболивающего. Горькая, конечно, но я настолько привыкла к этому вкусу, что лишь чуть морщусь. Выбрасываю пустую пачку. Не забыть бы положить в карман новую.

Когда я впервые оказалась в Городе – на выпускной мы с одноклассницами устроили «опасную» вылазку за границы Особняков, – удивлялась, как люди живут в этой вони. А теперь настолько привыкла, что и не замечаю. Хех, по сравнению с Промом здешний воздух – эталон свежести. Поэтому я не спешу. Наслаждаюсь. Вряд ли робот успел добраться. Да наверняка ещё придётся его ждать, так что я могу даже и постоять-покурить.

Сворачиваю на Вторую Поперечную. Осталось пройти всего три дома, и при виде тёмно-красной двери со светлой окантовкой я не могу сдержать предвкушающей улыбки. Эта квартира мне сразу понравилась: отдельный вход с улицы, нарядный контраст между тёмно-красной дверью и светлым бетонным крыльцом… Как будто прямо посреди Старого Города притаилась сказочная дверь в другой мир. Ну, Джанки, понятно, при виде неё скривился и заявил, что «энто как-то… типа, притон», а теперь ею и не пользуется – предпочитает лазать через окно с обратной стороны дома. Впрочем, я почти уверена, что это не из-за антипатии к излишне декоративной двери, а из-за уличной камеры неподалёку. Город – это вам не Порт, здесь ломать камеры не позволят, однако можно их избегать.

Иногда я пытаюсь представить, каково ему было жить там. Я бывала в Порту, но это были всего лишь короткие вылазки, днём, на людные улицы. Пощекотать нервы – и домой. Но каково там родиться? Быть ребёнком – в окружении тех самых сломанных камер, грязных улиц, потемневших от времени фабричных зданий? Страшных бронированных ищеек и постоянных облав? Уличных банд и наркоманов? Неудивительно, что теперь ему не нравится эта дверь, красивенькая и опрятная. Как раз для меня – глупой куклы из Особняков, не видевшей «настоящей жизни». Ну, Джанки, конечно, так не говорит, но это ведь ясно.

Но даже несмотря на такую разницу между нами, Дэн – мой хороший, замечательный друг. До сих пор в голове не укладывается, как мне так повезло. Может, действительно существует карма, и за то, что в школьные годы я терпела этих лживых подружек-гадюк, меня наконец-то наградили настоящим другом – таким, которому можно доверять, с которым можно расслабиться. Именно то, что нужно после сегодняшнего безумного вечера. И я уверена, что и он будет рад меня видеть.

Два с половиной года назад я упросила Джанки показать мне Порт. Мой первый визит в самый опасный район Бергена! Такое не забывается… Хотя бы потому, что мне казалось, будто местный воздух выест мне или глаза, или лёгкие, или всё сразу. Словно дышишь нашатырём. Я было начала заматывать нижнюю часть лица шарфом, но Дэн ехидно сказал, что я б ещё противогаз надела. Ладно, я отдышалась, попривыкла, выпила обезболивающего – потому что от сильной вони заболела голова, – и мы выдвинулись. Шли куда-то, я думала – так, гуляем. То есть Дэн вообще-то сказал, что «к шобле», но я тогда ещё не знала, что это такое, и самонадеянно не стала уточнять. Ну да, я ж умная.

Потом слышу: музыка доносится. Тяжеляк, но своеобразный, с этническими мотивами. Я решила, что откуда-нибудь из окна. Мы завернули за угол, а между домами – спортивная площадка, с тренажёрами и рампами, и расположились там какие-то парни, человек двадцать. Это как раз у них и играло. Выглядела эта компания ну точно, как в сериалах изображают криминальные банды, вот только сразу было понятно, что никаких съёмок тут не проходит, это не актёры, а самая настоящая шпана. И арматура, цепи, а также тесак, лежащий на коленях одного парня, – не реквизит.

Девушки, как оказалось, там тоже были, но они держались в глубине площадки, где танцевали, смеялись между собой и в целом не обращали внимания на происходящее.

А вот парни сразу настороженно уставились в нашу сторону, и под этими цепкими взглядами меня обожгло пониманием, что других людей поблизости нет. Только они и мы.

У меня не только внутренности сжались в комок – мне и целиком захотелось превратиться во что-нибудь маленькое и неприметное. Я ведь не поняла, что Дэн сознательно пришёл к ним, думала, это случайность, и сейчас меня тут убьют нахрен, а заодно и его – за то, что водится с золотой девицей. Портовые ведь такие идейные, против чипов, презирают госпрограммы!

Я на всякий случай отступила от Дэна и уже примерялась ненавязчиво сбежать обратно за угол, но он как ни в чём не бывало перехватил меня за руку и потянул прямо к площадке. От страха у меня ноги одеревенели, и лучше не стало даже когда я сообразила, что эта компания – какие-то его знакомые, потому что по мере нашего приближения они оживились и заулыбались. Послышались ироничные реплики: «Гляньте, никак Джанки-то швартовый?»

Мы подошли. Пока Дэн с ними здоровался – там уже и девушки заметили нас, подтянулись, – многие уставились на меня с явным интересом, ожидая, видимо, пояснений, кто я такая. А что я могу сказать? На эту прогулку я оделась как можно проще и длинные волосы предусмотрительно убрала под капюшон толстовки, но «богатое» произношение не спрятать – чуть рот открою, и сразу будет понятно. Я уже всерьёз думала молчать до последнего. Может, я покажусь не особенно интересной, и они переключатся на что-нибудь другое.

Но не тут-то было, какой-то белобрысый парень налетел на Дэна с объятьями и, когда они нахлопали друг друга по спине, недолго думая кивнул в мою сторону: «Шмару свойную впишешь?». Все смотрят на меня. Я мечтаю провалиться сквозь землю. И тут Дэн выдаёт: «Энто Лета. Малость шаркает, но мисса честная. Кто тронет – сломаю пальцы».

Такого поворота я просто не ожидала. Я знала, что у речных есть это слово, «мисса», которым обозначают родственниц или близких, проверенных подруг, но до того момента Джанки всегда называл меня снисходительно-насмешливым «даамочка», которое пошло ещё с момента знакомства. Я и не рассчитывала на что-то иное, он ведь регулярно подкалывал меня и насчёт происхождения, и длинных волос, и дорогой одежды. А тут – перед портовой шпаной! – вдруг заявляет, что готов вписаться за богатенькую девицу.

Это было настолько не похоже на лицемерный расчёт, к которому я привыкла в Особняках, что я опешила. Просто молчала и хлопала глазами, не зная, как реагировать. Потом поняла, что все смотрят на меня. Ну, я прокашлялась и как ляпну: «Добрый день».

Повисло красноречивое молчание. Некоторые переглянулись с недоумением, а парень сбоку возмутился: «Хуясе “малость”, шаркает чище падры Штефана». Но девушка рядом на него шикнула, остальные промолчали, а блондин ухмыльнулся Дэну как-то многозначительно и протянул мне руку: «Хэй, Лета». Я пожала.

После того случая Дэн так и продолжил называть меня миссой, будто так и надо. Мне нравится, конечно. Даже лестно – я, может, вообще первая золотая, удостоившаяся подобного наименования.

Бросив последний взгляд на тёмно-красную дверь, я ныряю в узкий проулок между домом Дэна и соседней высоткой. Вот здесь и подожду – темно, в самый раз… Однако неожиданно совсем рядом что-то двигается – я аж подпрыгиваю от страха, – и из тени выступает высокая фигура.

– Твою ж мать! Нельзя так людей пугать! – хлопаю по груди, пытаясь унять сердцебиение. – Быстро ты. Убегал от крыс-мутантов?

– Я решил, что лучше по крышам. По прямой расстояние меньше.

Изумлённо задираю голову к крыше. Расстояние между домами не особенно большое, но всё же… Впрочем, что удивительного, я же помню, что во время нашей первой встречи меня впечатлила скорость его реакции. Я потому и решила, что он может быть роботом. Быстрый и бесшумный. Интересно, как инженеры добились такого результата при его габаритах? Может, суперлёгкий материал? Или специальный алгоритм движений, чтобы производить меньше шума?

А ещё, если стоять вот так, близко к нему, то можно различить звук дыхания – тяжёлого, сбивающегося, именно такого, как можно ожидать от человека, прыгавшего по крышам сколько-то километров. Это странно. Те роботы, которых видела я, или вообще не дышали, или дышали равномерно, всегда одинаково. Зачем военным робот, настолько хорошо имитирующий физиологические процессы? Ещё и этот его голос…

Кстати, а что это на нём надето? Расстёгнутая кожаная куртка, похожа на байкерскую.

– Где ты её взял?

– Это моя.

Впрочем, если даже он её украл – не моё дело.

Заворачиваю за угол, к заднему фасаду дома. Под ближайшим окном видны смутные светлые пятна – пластиковые ящики вперемешку с металлическими листами. Забираюсь на эту кучу – тут нужно знать, куда наступать, чтобы не гремело, – и поднимаю оконную раму. Джанки всегда держит её открытой, как аварийный выход. В этом мы различаемся: я, наоборот, не чувствую себя в безопасности, пока не забаррикадируюсь.

Наконец-то перебравшись через подоконник и сделав несколько шагов по гостиной, прислушиваюсь. В такое время Дэн обычно не спит, но в квартире тихо. Наверняка сидит в лаборатории.

За моей спиной мужчина забирается в окно – почти бесшумно. Судя по тому, что металл не громыхнул, он обошёлся вообще без подставки. Я прижимаю палец к губам и жестом показываю ему оставаться на месте, а сама, достав шокер и включив фонарик на нём, аккуратно продвигаюсь к высокому арочному проёму, ведущему в коридор.

Повышаю голос:

– Джанки?..

Первая растяжка поблёскивает в слабом голубоватом свете. Вторая. Надеюсь, Дэн не воткнул чего-нибудь новенького в свою «систему безопасности»?

Пол, как обычно, завален железками. Это вроде бы двигатель, даже я уже выучила. Вязанка толстых металлических трубок. Огромная катушка с витками чёрного провода настораживает – через доставку такую махину не заказать, а это значит, что Дэн выходил на улицу. И мог влезть в неприятности.

Дальше фонарик убираю: не хочу светить шокер, Джанки и так вечно шпыняет меня за безрассудство.

Я уже добралась до арки, когда в коридоре вспыхивает тусклый жёлтый свет и из кухни показывается хозяин. Приветственная улыбка выходит смазанной, потому что я тороплюсь осмотреть его с головы до ног. Синяков вроде нет. Непроизвольно слежу за движением левой руки, которая проходится по каштановым вихрам – Дэн любит расчёсываться пальцами, – но под шнудами, понятное дело, ссадин на костяшках не видно. Одежда вроде целая: расстёгнутая чёрная рубаха с закатанными рукавами; красная футболка, естественно, мятая; коричневые штаны и рабочие ботинки – всё как всегда. Если и есть в этом мире что-то стабильное, так это «стиль Джанки», который за четыре года нашего знакомства совершенно не изменился.

Но тут взгляд цепляется за правую руку – на которой намотана цепь, – и беспокойство вновь пробегает мурашками по загривку. Дэн снимает её во время работы. Значит, не работал, а что тогда?

– Хэй, мисса.

Хотя теперь я знаю, что Джанки вовсе не простужен, такой уж у него хриповатый голос, но всё равно невольно жду, что он вот-вот откашляется.

– Всё нормально?

Нервозно вцепившись пальцами в притолоку арочного проёма, внимательно изучаю лицо Дэна, стараясь поймать малейшие эмоции. Он кивает вполне расслабленно, карие глаза сверкают золотыми искрами отсвета.

Но я всё равно переспрашиваю:

– Точно? А что ты делал?

– Те в деталях? – похабная ухмылка.

Что ж, очевидно, всё в порядке, раз уж пошлые шуточки на месте. Привычный ритуал встречи: Джанки приобнимает меня за плечи, окутав знакомым букетом – табак, пиво, его собственный горький запах, – а я наклоняюсь поцеловать в левую щёку. Дэн, конечно, отстраняет лицо, каждый раз так делает, но я, как и всегда, упорно дотягиваюсь и чмокаю шершавую кожу рядом с углублением шрама.

Ладно, и в самом деле нет повода для беспокойства, так что я набираю воздуха и тяну:

– Слуш…

Однако мою речь обрывает неожиданное движение: Джанки, уже было отодвинувшийся, вдруг с силой притягивает меня обратно и утыкается носом в волосы. Я инстинктивно отпихиваю – но он и сам уже меня отпустил, однако, перехватив запястье колючей перчаткой и настороженно заглядывая в глаза.

– Я грил не шляться в Пром ночью.

– Я и не шлялась, – успокаивающе глажу его плечо. – Ну, то есть шлялась… Но только сегодня! Просто кое-что случилось и… В общем, нужна твоя помощь.

Тычу большим пальцем за спину, в глубину гостиной, Дэн переводит туда взгляд – и непроизвольно сжимает моё запястье до боли. Чёрт, сегодня какой-то вечер синяков. Впрочем, сама виновата, знаю ведь, что Джанки терпеть не может незнакомцев. Наверняка он до сих пор не заметил робота только потому, что не ожидал от меня такого предательства – притащить кого-то в его нору.

Я морщусь, тяну пальцы Дэна, пытаясь оторвать от себя, и торопливо бормочу:

– Мне нужно записать его телохранителем, руку пусти…

Пауза. Хватка на моём запястье слабеет.

– Энто робаат?

С годами произношение Джанки стало более разборчивым – или просто я привыкла? – но тягучие «а» по-прежнему рассыпаны тут и там.

А пока он недоверчиво смотрит мне за спину, я отгибаю его пальцы, освобождая своё запястье.

– Ага. Военный.

В одно мгновение – я аж вздрагиваю от испуга – Дэн встряхивает меня за плечи так, что голова чуть не отрывается:

– Ахуела?!

Ну да, давайте и здесь синяков добавим.

– Джанки, пожалуйста, – я успокаивающе сжимаю его запястья. – Всё в порядке.

– Энто который ещё «порядок» – тащить мне в нору чёрного робаата, а? Я-то шну, што ты шибанутая, но, бля, энто уж край!

– Да суть вообще не в том, что он военный! Это я так… просто сказала. Главное, это он помог мне на Одде.

– О-о, так ты всё помнишь, – Дэн недовольно щурится.

– Прости, – я делаю жалобные глаза. – Но я не могла тебя впутывать. Там… была военная база. Рядом с шале. Из-за этого всех убили, а никакой лавины вообще не было.

– Кто убил? – тон мгновенно становится серьёзным, требовательным. Такими вещами Дэн не шутит.

– Ну… Я не уверена… Но, в общем, там были роботы – и военные написали, что это они, типа, они сломались. Но это было не так, я видела! Там были другие штуки, которые стреляли в людей, а он мне помог, это он отнёс меня в больницу.

– То есть ему сказали.

– Нет. Там… Там никого не спасали. И ведь больше никто не выжил. Думаю, такого приказа не было. Он сам это сделал.

– Аха, – Джанки скептически поднимает бровь. – Мисса, тя лавиной крепко шибануло?

– Я понимаю, это звучит странно. Но он мне помог.

– Прям вот сам, – в ответ на мой неуверенный кивок Дэн скептически смотрит мне за спину. – Впервой такое слышу. И нахера чёрным такой робаат? Сам решает, в кого палить, сам красивых даамочек спасает? Странный вообще, органикой обшит. Мож, он не чёрный, а какой… медик или што.

– Не, это точно, он сам сказал, что боевой андроид. А ещё… – наклонившись к уху Дэна, мурлычу: – Он сказал, у него есть физические повреждения. Разве тебе не хочется взглянуть поближе на армейские технологии?

Джанки отвечает укоризненным взглядом. Хех, уж я-то знаю его слабости.

– Ну? Давай? – я беру его за руки, поглаживаю колючую ткань перчаток. – И ты ведь можешь записать его на меня?

И тут на его лице мелькает эмоция: Дэн быстро отводит глаза, улыбается мимолётом – словно с извинением. Может, кто другой и не понял бы, что за этим стоит, но я-то знаю – я сама делаю также, когда хочу спрятать обиду или разочарование. На недавний день рождения я подарила ему дорогой набор модулей к дисплею. С помощью которых, среди прочего, можно через порт взломать стандартную систему и переписать – ну, то есть украсть – робота.

Я сжимаю ладони Дэна и торопливо бормочу:

– Прости. Пожалуйста! Да, я думала о том, чтобы его найти, но шансов было мало. В итоге – вот, просто повезло.

– Мм, ахуенно повезло – надыбала чёрную мясорубку с хер пойми чем в башке. Он, небось, и команд не слушает? И где ты его денешь?

Я виновато кривлюсь:

– Первое время поживёт у меня…

– О, у тебя! – Дэн раздражённо закатывает глаза. – Типа, тогда не убил, давай щас?

– Зачем ему меня убивать, если я хочу помочь?

– Да бля, ты не в курсах? У чёрных хобби такое – людей потрошить. Я вот хочу в гробу одним куском лежать, а не фаршем.

За моей спиной раздаётся низкий голос:

– Извините за беспокойство.

Я вздрагиваю и, сообразив, разворачиваюсь в комнату, но куда мне успеть за его реакцией: высокая чёрная фигура на мгновение закрывает светлый силуэт окна – и исчезает.

– Стой!

Перепрыгиваю первую растяжку, но спотыкаюсь обо что-то на полу и неудачно цепляюсь за вторую – раздаётся противно-тонкий свист, а меня колет и в шею, и в ногу выше колена. По инерции всё же долетаю до подоконника, бухаюсь на него животом, высовываюсь в окно. Пара секунд, чтобы глаза привыкли к сумраку – здесь есть отсветы уличных фонарей, – и я замечаю, что справа, в проулке, робот присел и поднимает крышку канализационного люка.

Стряхивая иголки, громко шиплю:

– Так, ну-ка стой!

Он поднимает ко мне лицо. Кажется, готов подождать.

Вылезаю в окно – и вдруг съезжаю с кучи хлама на землю. Ноги как тряпичные. Что за речной дьявол? Я никогда не интересовалась, какое именно дерьмо Джанки заливает в эту свою «систему безопасности».

Действует быстро: через несколько секунд уже всё тело ниже шеи как под наркозом, хотя голова по-прежнему ясная. Плюнув на попытки встать, ползу к роботу на четвереньках – зигзагом. Асфальта под ладонями совершенно не чувствую, хотя понятно, что он должен быть мокрый и холодный.

Робот и в самом деле ждёт, пока я доползаю и с облегчением шмякаюсь задницей на землю рядом с ним. Из открытого люка между нами тянет затхлой водой.

– Почему не по крышам?

– Низкий уровень энергии.

Теперь мы с ним уже оба дышим тяжело: он – по-прежнему словно запыхался, а я – держусь из последних сил, чтобы не распластаться на асфальте.

– И куда ты собрался?

– Наиболее разумный вариант – вернуться к полиции.

– Не пойдёшь ты ни к какой полиции! – я пытаюсь ухватить его за рукав куртки, и с третьей попытки это удаётся. Кажется. Пальцев вообще не чувствую.

– Твой друг прав, ты не можешь быть уверена в том, что я безопасен. А если добавить к этому проблемы с сокрытием армейского имущества, встаёт вопрос: зачем тебе такой риск? Для чего я нужен тебе на самом деле?

Пытаюсь дёрнуть его за рукав – моя рука не двигается ни на сантиметр – и раздражённо шиплю:

– Я уже сказала! И хватит мне всё портить! Я искала тебя два года, попёрлась в Пром, там эти долбаные ищейки, и теперь я не отпущу тебя обратно! Хоть лягу посреди этого люка!

Пару секунд робот изучает моё лицо, затем переводит взгляд мне за спину.

– Ты не можешь починить меня, а твой друг не хочет.

– Сейчас захочет! Пойдём.

Пауза. Но затем робот всё-таки возвращает крышку люка на место и поднимается – а вот я, лишившись даже такой номинальной опоры, как его рукав, окончательно обмякаю на асфальте. Не больно, не страшно, просто улица, опрокинувшись, лежит на боку, а вернуть её в нормальное положение не выходит – на мои команды тело не реагирует. Так странно чувствовать себя головой, которая ни к чему не присоединена. И что мне теперь делать?

Но тут случается приятное чудо: робот подхватывает меня на руки. Несёт к окну, из которого торчит взъерошенная голова Джанки с папиросой в зубах.

Хэй, подождите… Это что, сердцебиение?! Я в недоумении прислушиваюсь. Кожаная куртка приглушает, но это похоже на стук человеческого сердца – торопливый и гулкий.

Робот останавливается под окном, я ищу глазами Дэна и шиплю:

– Джанки, я серьёзно. Ты говорил, я могу рассчитывать на тебя в любом деле. Вот, это дело наступило.

Он глубоко затягивается и выдыхает носом густой дым.

– Антидот-то хошь, серьёзная мисса? Или те тока робаата чинить?

– И то, и другое. И я от тебя не отстану.

Дэн ворчит вроде раздражённо, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы расценить это как согласие.

– Ладн, дай её.

Робот делает шаг к окну, Дэн протягивает к моей шее инъектор – смутное ощущение типа щекотки.

– Ща отпустит.

И правда, к тому моменту, как он тушит окурок, чувствительность немного возвращается. Робот поднимает меня к оконному проёму, Дэн перехватывает за руки и тянет на себя, я извиваюсь как червяк, хотя по факту больше мешаю, чем помогаю… Но Джанки всё же затаскивает меня внутрь, в последний момент удержав от падения на пол, куда я очень стремилась приземлиться. В обнимку тащит в прихожую, где разувает, снимает куртку и кобуру с шокером, – я было виновато напрягаюсь, но он не комментирует, – затем на кухню. К этому моменту у меня уже получается удержать ладонями предложенный стакан с водой. Уф, я и не чувствовала, насколько хочу пить после всех этих забегов. Но теперь наконец-то можно отдохнуть.

6.

Лабораторией – «лабрааторией», конечно, – у Джанки называется бывшая гардеробная, узкая вытянутая комната сразу за прихожей. Я, ещё когда смотрела квартиру перед покупкой, сразу подумала, что это помещение Дэну понравится – потому что без окон. Именно здесь организовала коммуникации для мастерской. И, к моей чести, я угадала.

Под потолком вспыхивают две яркие лампы, и после тусклого коридорного светильника я аж морщусь. В резком белом свете комната выглядит неуютно. Обычно, если я сижу здесь с ним, Дэн включает только лампу на своём столе, а я прячусь в сумраке, и это ощущение безопасности нравится мне гораздо больше того, что сейчас.

Осторожно – не потерять бы равновесие от резкого движения – присаживаюсь на привычное место слева, рядом с металлическим столом. Из трёх вращающихся кресел в комнате это – самое мягкое и удобное. Не то чтобы я часто бываю в лаборатории – Дэн во время работы уходит в себя, поэтому и его напрягает присутствие другого человека, и мне скучно сидеть как мышка, – но всё же это кресло считается моим. Ну, и здесь я не мешаю: стол слева – вспомогательный, вечно заваленный деталями непонятного назначения. Иногда Джанки просит меня найти среди всего этого добра «такую шню, как энта», и тогда я, поглядев на финтифлюшку в его пальцах, старательно роюсь в железе. Обычно получается раскопать нужное. Приятно быть полезной.

Тем временем Дэн бухается в скрипучее кресло справа от входа, перед некрашеным деревянным столом, а роботу указывает на металлический стул с высокой спинкой у дальней стены – между столиком с аппаратом неизвестного мне назначения и поцарапанным, но всё ещё изящным комодом красного дерева. Не знаю, составляет ли то кресло комплект с металлическим столом, за которым сижу я, но они очень похожи матовой перфорированной поверхностью.

Робот проходит между нами аккуратно, чтобы не задеть, и направляется к стулу, а я не могу удержаться, чтобы не проводить его взглядом. Непривычно видеть в лаборатории Джанки кого-то постороннего, тем более – с такими габаритами. Для нас с Дэном здесь всегда хватало пространства, но стоило добавить двухметрового мужика, как комната сразу оказалась маленькой.

Теперь, при свете, можно его рассмотреть. Чёрные штаны-карго, военные ботинки и потёртая футболка с оливковым камуфляжем вполне сочетаются друг с другом, а вот куртка на их фоне выглядит неожиданно: продуманный, неброский стиль; кожа мягкая – навскидку я бы сказала, что соответствует органической не менее, чем на восемьдесят процентов. Дорогая вещь. Более чистая и новая, чем остальная одежда. Как будто её берегли.

Тем временем мой взгляд как-то сам собой перебирается на футболку: при каждом вдохе она натягивается, очерчивая крепкое тело. Даже рельеф мышц заметен…

Голос-в-голове бормочет сквозь зубы: Хватит пялиться на его живот, ты выглядишь озабоченной.

Сев, робот облокачивается на колени и переводит настороженный взгляд между нами.

Дэн, наоборот, откидывается на спинку кресла и, не отрывая изучающего взгляда от мужчины перед ним, вытаскивает папиросу, чиркает спичкой, затягивается.

Все такие деловые, сосредоточенные, одна я – еложу на стуле и копошусь как-то несуразно: мне необходима успокаивающая доза никотина, но пальцы, всё ещё непослушные, лишь скребут пачку, открыть не получается. Про зажигалку и думать нечего.

Не выдержав, страдальчески тяну:

– Джанки?..

Дэн, спохватившись, забирает у меня сигареты, раскуривает одну и протягивает к моим губам. Наконец-то!

И вот – в комнате воцарилась тишина. Все изучают друг друга. Я вожу пальцем по гладкому металлу столешницы, а на мужчину поглядываю лишь мельком, с подчёркнутым безразличием. Ничего интересного. Совсем ничего.

Честно говоря, я совершенно не помню его лица, ведь по сути видела буквально несколько секунд. Если бы встретила на улице, то даже не заподозрила бы, что это он.

Волосы у него, оказывается, тёмно-русые, глаза серые, кожа очень бледная. Да и в целом лицо осунувшееся, с синяками под глазами, а скулы так резко очерчены оттого, что щёки впалые. Или, может, это из-за яркого белого света кажется? В подобном освещении любой выглядит болезненно.

Голос-в-голове задумчиво бормочет: Хм, даже несмотря на это, что-то в нём есть… Вот если бы побрить… Думаю, его можно назвать привлекательным…

Я раздражённо фыркаю: Заткнись! Это совершенно не к месту. И вообще, такая внешность не в моём вкусе, я предпочитаю более интеллигентный тип.

Щетина ещё эта… Какая-то неузнаваемая. Можно было бы даже усомниться – вдруг это всё-таки не тот, кого я видела два года назад, – но я точно помню его причёску, высокий хвост. И манеру наклонять голову так, что волосы ложатся на плечо.

Стрижка вот странная для военного робота. Да, в основном волосы длинные и собраны в хвост, но с правого бока – равномерно-короткие, как будто изначально были сбриты, а теперь отросли. Начинаясь примерно на пять сантиметров выше уха, линия неаккуратно спускается к затылку по диагонали. Подобная стрижка точно не является распространённой. Зачем делать так, чтобы военный робот привлекал внимание?

Да и вообще непонятно, почему у него длинные волосы, это вроде как нефункционально. Хотя в объявлении о розыске указано, что партия экспериментальная, – может, причина в этом?

Вообще, так-то подумать – что именно дизайнеры хотели изобразить? Например, я бы сказала, что это мужчина молодой, лет двадцать пять, от природы крепкий, однако сейчас истощённый. Как будто живёт впроголодь, к тому же трое суток не спал. Грудь поднимается тяжёлыми рывками, в дополнение образа он то и дело кусает губы, и без того уже обветренные. Может, дизайнеры проектировали модель раненого? Чтобы выглядел неопасным? А потом, усыпив бдительность врагов, он ка-ак… И всех убьёт. Только при чём здесь длинные волосы – узнаваемый атрибут золотых граждан? Тоже должны вводить в заблуждение?

Тем временем Дэн вжимает окурок в и без того полную пепельницу.

– Н-ну? – тон недоброжелательный. – И што ты за хрень?

Мужчина откликается с готовностью:

– Антропоморфный автономный боевой комплекс, аналогичный биологическому.

Слова, слишком неподходящие для такого голоса – он будто мягким бархатом закручивается вокруг моих оголённых нервов. Волоски на загривке встают дыбом. Так, Лета, возьми себя в руки! Это всего лишь робот!

– Задачи?

– Разведка, контрразведка, диверсии. Основной целью программы была разработка технологии, позволяющей создать копию любого человека, подчиняющуюся военному руководству.

– Секретная, – Дэн морщится, как от зубной боли.

– Повышенный приоритет.

У меня вырывается:

– Но в итоге ты не подчиняешься?

– Полагаю, эта проблема связана со спецификой моей серии. Мы должны были действовать в одиночку и максимально похоже на людей, поэтому у нас – экспериментальные носители операционной системы, поддерживающие самообучение, и нет обязательных алгоритмов.

– Как это «нет»? Нет алгоритма подчинения конкретным людям?

Робот качает головой.

– А как тогда военные вас контролировали? Просто уговаривали? Типа, «я твой начальник, ну пожалуйста»?

– Регулируя работу участков физического носителя, можно сделать так, чтобы андроид добровольно подчинялся приказам.

Я было снова открываю рот, но Дэн перебивает:

– Мисса, вперёд важное! Слежка, – он смотрит на мужчину.

– По сигналу порта. У меня он удалён.

– Прям тока порт? – Джанки скептически оглядывает его. – Чип? Детали? Идентификатор скелета?

– Чипа нет. И нет металлических деталей, они бы сразу выдали моё искусственное происхождение. Тело состоит из форсированной псевдо-органики шестнадцатой серии, кожа – базовая шестнадцатая. Чтобы нельзя было определить стандартными полицейскими сканерами.

Брови Дэна от изумления ползут вверх.

– Шутишь? – он поворачивается ко мне: – Где ты его нарыла?

Я вопросительно развожу руками:

– А что тебе не нравится?

– Мне? Вообще нихуя не нравится. Ты глухая? – Дэн указывает ладонью в сторону робота: – Особо секретная херота, стоит как пол-Порта. Тебя посадят. Или положат.

– «Посадят или положат»? – я усмехаюсь с пошлым намёком.

Однако Дэн шутку не поддерживает.

– Ты поняла.

– Ну ладно. И что?

Несколько мгновений он смотрит на меня как на дуру. Тяжело вздыхает.

– То, што я опять против.

– Слушай, я не верю, что, если бы тебе кто-то спас жизнь, ты бы отказался от долга, потому что испугался. Ты что, так делал?

Ноздри Дэна вздрагивают, челюсти сжимаются – но он молчит. Да, я знаю, что, если бы кто угодно другой озвучил подобное предположение, Джанки бы уже забивал ему зубы в горло, но мне-то можно ходить по краю. Приятно быть особенной.

Так что я продолжаю вполне спокойно:

– А если не делал, так и не предлагай мне. Говорил ведь, что я честная, ну так и вот, нужно вернуть долг. Сама я не могу это сделать, поэтому прошу тебя. Заплачу, сколько скажешь.

– Совсем шибанулась, – Дэн раздражённо фыркает. – Шамрить она мне будет… Ладн, гляну поломку. Но! Писать его на тебя – совсем другое.

Хм, так и быть, сейчас я не буду настаивать, но мы ещё посмотрим, чья возьмёт. Если уж я чего-то хочу, то могу быть очень упорной. Однако пока что последнюю фразу можно игнорировать.

– А как ты, вообще, насчёт органики?

– Ну, чипы-то ставлю, так што хоть как починю, – заметив мой взгляд, Дэн непонимающе поднимает брови: – Што?

– Ты ставишь нелегальные чипы? Это… – я мнусь, но всё же озвучиваю: – Не знаю, как-то опасно… Может, не стоит?

– Ты энто по правде щас? Притащила мне какую-то хуерыгу и втираешь, што чипы опасно? Да ты глянь на него, он нам бошки открутит на раз.

Мы синхронно смотрим на мужчину – двухметрового и мускулистого. Тот отвечает настороженным взглядом.

– Я не буду никого убивать.

Мы с Дэном переглядываемся.

– Мм… – я морщу нос. – Ты прав. Не мне учить тебя, как жить.

Джанки склоняет голову с наигранной благодарностью. Принимается рыться на своём столе, однако между делом бросает:

– А што энто ты «не бушь никого убивать»? Ты ж вроде боевой андроид?

Я торопливо выпаливаю:

– Он сказал, это из-за модификации.

Мало ли, что этому экспериментальному роботу придёт в голову ляпнуть! Я не для того искала его два года, чтобы он теперь запорол всё случайной фразой!

Дэн, наконец-то раскопав на столе дисплей, поворачивается обратно ко мне.

– Мисса, я-то шну, што ты мякушка и хошь ютить всех бедных брошенных робаатов, но пусть он сам грит, лады?

Тем временем мужчина переводит между нами недоверчивый взгляд, да и вообще очевидно напрягся. Напористо повторяет:

– Просто не буду и всё.

– Так, стоп! Никто тебя не заставляет! – я успокаивающе выставляю ладони, а Дэну поясняю: – Мы уже говорили об этом. Он считает, что мне нужен военный андроид, чтобы кого-то убить, а он не хочет этого делать.

Робот продолжает в том же агрессивном духе:

– Это логичное предположение.

– Логичное. Но неверное, так что заканчивай с этими кровожадными идеями.

Тем временем Дэн изучающе рассматривает мужчину сверху вниз:

– Ну-у, с виду он не тока на такое годится.

– Так! И ты заканчивай! Он спас мне жизнь. Я должна вернуть долг. Всякие эти фантазии оставьте при себе.

– Как скаж, – Дэн ухмыляется.

– Ша! – я предупреждающе машу ему пальцем и поворачиваюсь к роботу: – Джанки спрашивает только в том смысле, чтобы ты не убил нас.

– Я обещал не причинять тебе вред. Равно как и другим людям.

– Видишь? – я указываю Дэну на робота. – Всё отлично.

– Аха. Вот тока он мож врать, – Джанки улыбается мне снисходительно, словно наивному ребёнку.

– Как это?..

Опешив, смотрю на мужчину, и он кивает. Повторяет:

– Разведка, контрразведка, диверсии.

Чёрт, я и в самом деле не обратила внимания на это, не подумала о последствиях. Привыкла ведь, что роботы должны говорить правду.

– Однако я не обманывал. Я с самого начала сказал, что бесполезен. Что моя операционная система содержит ошибки. Зачем мне признаваться в подобном? Тем более, зачем мне признаваться, что я способен лгать, если подавляющее большинство роботов не способны – и я мог бы притвориться подобным им? В то же время слова о том, что человек целенаправленно разыскивал ценную вещь для того, чтобы помочь ей, не преследуя материальной выгоды, гораздо больше похожи на ложь.

В комнате повисает тишина. Я так и вовсе хлопаю глазами от неожиданности, потому что не смотрела на ситуацию с такого ракурса. Неудивительно, что он мне не верит – да и кто поверил бы? Разве только Джанки, который по собственному опыту знает, что я достаточно шибанутая для подобных идей.

Наконец Дэн подаёт голос:

– Так што? Мы дело делаем, или я спать пошёл?

– Делаем! Сойдёмся на том, что все друг другу верят. Нас тут всего двое, и никто тебя не удерживает насильно и прочее. Хорошо? – я поворачиваюсь к Дэну: – По-моему, он не собирается нас убивать. Он помог мне два года назад, не причинил вреда сегодня, он даже ищейку не убил, и сейчас рассуждает вроде бы здраво.

– Там ещё ищейка была, – Джанки закатывает глаза.

– Две ищейки, – говорю я с вызовом. – А ты ставишь нелегальные чипы.

– Ой, бля, ну отшила, речная ты хищница, – Дэн удручённо качает головой и смотрит на робота: – Ладн, которые у тебя ошибки?

Мужчина задумывается ненадолго, осторожно говорит:

– Мне сложно судить об этом, так сказать, изнутри. Я знаю, что после последней модификации моё восприятие изменилось. Я больше не чувствую необходимости подчиняться приказам. Не понимаю, почему раньше подчинялся. К тому же теперь я могу анализировать слова окружающих, оценивать их, а раньше воспринимал некритически, как руководство к действию.

– И, типа, не хошь убивать.

– До модификации это не вызывало никаких ощущений. Но сейчас вспоминать о моих прежних действиях неприятно. Чем-то похоже на боль внутри. Хотя и не совсем, но я не знаю, как описать точнее. Из-за этого я не хочу делать подобное снова. Что касается стабильности операционной системы, то за два года я не заметил изменений. Субъективно мне кажется, что все изменения в системе находятся на прежнем уровне.

Смысл его слов скользит по поверхности сознания, только тембр голоса пробирается внутрь. Как будто меня гладят по голой коже тёплой бархатной перчаткой – невозможно думать ни о чём другом. Может, у меня какой-то особенный день цикла, что так секса хочется?..

Тем временем Дэн продолжает:

– Почему не пошёл обратно к чёрным? Техники откатят операционку и всё. Бушь как новый.

Робот качает головой:

– Физические носители нашей серии не поддерживают ни откат данных, ни форматирование. Насколько мне известно, все экземпляры со сбоями растворяли.

Последние слова царапают моё сознание, отвлекая от приятных фантазий.

– Что значит «растворяли»?

– Я имею в виду процесс утилизации. Экземпляр опускают в растворитель на несколько суток, после обработки псевдо-органику можно использовать повторно, – голос робота звучит в целом ровно, однако короткие запинки всё же выдают эмоции. Или это всего лишь программа? – Хотя значительный процент теряется в процессе.

– Боги милостивые, звучит… неприятно, – я невольно обнимаю себя за плечи.

– Выглядит хуже, – заметив наши вопрошающие взгляды, мужчина поясняет: – Я присутствовал при утилизации одного экземпляра. Его не выключили. Тогда я воспринимал это как должное, но сейчас предпочёл бы избежать подобной участи. Если есть возможность.

– Что значит «не выключили»? Ты… Ты же не имеешь в виду, что его живьём прям?..

– Я имею в виду то, что сказал, – его не выключили. Один из техников предложил, а другой ответил, что это лишняя трата времени, в которой нет смысла. На процесс это не влияет.

В комнате повисает тишина.

Его тело выглядит совершенно человеческим. Обычный мужчина. И что, его могут просто сунуть в растворитель? В такое сложно поверить. Однако это наверняка правда.

Поёжившись, поворачиваюсь к Дэну:

– А-а?..

Он откликается с готовностью человека, который отлично меня знает:

– Пива?

– Да. Спасибо.

Дэн приносит из кухни две бутылки, протягивает мне одну – уф, приятно-холодненькая, – и мы чокаемся горлышками.

Нет, подобные вещи я отказываюсь воспринимать без алкоголя. Всё это – связанное с разрушением, болью, насилием. Меня, конечно, в растворитель не совали, но я прекрасно знаю это ощущение зависимости от чужой воли и парализующее чувство страха, когда тобой распоряжаются, а ты не можешь даже возразить, не то что сопротивляться.

Кошусь на Дэна: он обсасывает губы, и кажется, что ему тоже не по себе. Люблю я Джанки: он хоть и строит из себя крутого до небес, но на самом деле умеет сопереживать. Даже не стесняется говорить об этом. Я всегда завидовала его смелости.

7.

Когда пиво заканчивается, я киваю на робота:

– Ладно, что насчёт починки?

– Скока хошь пошамрить за органику? – тон у Дэна деловой, а в постукивании пальцев по дисплею чувствуется предвкушение.

– Сколько у меня есть… Ну, в пределах пяти тысяч.

– Добрая мисса, – он осуждающе качает головой.

Конечно, сумма значительная, тем более чтобы тратить её на практически незнакомого человека – тфу, то есть робота. Если Дэн всё-таки откажется записать его моим телохранителем, то вскоре нам придётся распрощаться окончательно, робот исчезнет вместе с большей частью моих финансов, и будет обидно. Но ладно, нефиг жадничать, он спас мне жизнь, и не просто, вытащив с территории гостиницы, бросил в ближайшем сугробе, а донёс до города, до больницы. Обо мне мало кто в жизни так заботился, вот разве только Джанки. И это, конечно, должно быть оплачено.

Пока Дэн открывает сеть и принимается увлечённо листать страницы магазинов, я смеряю взглядом мужчину – какой у него рост? два метра? – и рассуждаю больше сама с собой:

– Если вспомнить цены, то вот так, целиком из органики… Понятно, что армия не ограничена в бюджете, но когда видишь это наглядно… Впечатляет. Шестнадцатая серия стоит дохренища, из неё сиськи-то не каждая может себе позволить, а тут – целый человек.

– Такие сиськи ещё подороже выйдут, они бронированные, – Джанки поднимает глаза на робота: – Который класс защиты?

– Третий.

– А всего их сколько? – я кручу головой между ними, но Дэн уже снова уткнулся в дисплей.

– Семь, – робот наконец-то подаёт голос, спасая меня от неловкой тишины.

– Тогда почему не седьмой? Если уж армия может позволить себе что угодно.

– Чем выше класс защиты, тем больше плотность, материал тяжелее. Я и так вешу больше прототипа на тридцать два килограмма. Слишком подозрительно.

– А-а. Ясно. Так и что, значит, в тебя можно стрелять?

– Во всех можно стрелять, – на его лице мелькает насмешка.

– Не придирайся к словам!

Однако вместо ответа мужчина замолкает. Так и не дождавшись, тянусь к Дэну и дёргаю его за рукав. Он поднимает взгляд на робота.

– Мисса спраш, который калибр держишь.

Мужчина оглядывает меня – как будто скептически.

– Чтобы не углубляться в технические детали: выстрел в упор из стандартного полицейского пистолета.

– Ахуенные сиськи, – Дэн уважительно кривит губы и кивает мне на робота: – Бушь ставить – бери такие же.

Он возвращается к чтению, а мы с роботом остаёмся настороженно переглядываться. Ну, я-то, конечно, делаю вид, что всё в порядке, всё по плану, но, если честно, чувствую себя неловко. В комнате явный недостаток предметов, которые я могла бы увлечённо разглядывать, игнорируя мужчину напротив.

Однако, когда я всё же решаюсь взглянуть на него, оказывается, что робот-то на меня и не смотрит. Фух, повезло. Он рассматривает… Что? Стол Дэна? Вряд ли. Дисплей в его руках? Модель новая, дорогая, но вполне распространённая. По бокам корпуса время от времени вспыхивают полоски модулей – тех, которые я подарила на день рождения.

Что ещё? Ну, Дэн водит по экрану пальцами левой руки – на правой-то цепь, неудобно, – при этом безымянный не сгибается, да и большой не особо послушный. Я знаю, что проблемы с суставами у него после травмы, но о таких вещах он не любит распространяться, поэтому я и не спрашиваю. Однако вряд ли робот смотрит на это. Скорее всего, на шнуды. Верхний край левой закрывает тот участок руки, куда ставят чип. Насколько я понимаю, именно потому речные так любят эти перчатки: это одновременно и знак их происхождения – Берген начался с порта, так что они самые что ни на есть коренные жители, – и символ протеста против программы благонадёжности.

Когда-то, в самом начале нашего общения, Джанки сказал, что нормальные люди не могут спокойно относиться к идее вживлять предметы в своё тело. Я, конечно, попыталась не обидеться и повторила ему выученные ещё в детстве прописные истины: браслет вживляют вовсе не в плоть, а в псевдо-органическую вставку, специально лишённую нервных окончаний, чтобы служить прослойкой между телом и металлом. «Идеальная, полностью безопасная технология для поддержания порядка в обществе». Дэн тогда посмотрел на меня одновременно со снисхождением и жалостью. Как на дурочку. Это было неприятно, но я, так и быть, его простила. Он же у нас «крутой паарень», из нонконформистов. Хотя я знаю, что даже портовые пользуются электронными браслетами – конечно, перепрошитыми, но тем не менее, – а Дэн и такого не носит. Из стандартной электроники у него есть только вот этот дисплей с хитровыдуманной перенаправлением сигнала, доставка на кухне – тоже взломанная – и стационарный телефон.

В итоге получилось так, что после переезда в Город я тоже стала гораздо меньше пользоваться электронным браслетом. С людьми из прежней жизни общаться не хотелось, а здесь я не нашла друзей, кроме Джанки – ценителя свободы и независимости от устройств. Заметив, что ему не нравится мой браслет, я стала снимать. Поначалу было очень некомфортно – как это, без доступа в сеть?! Словно не хватает части тела. А теперь даже нравится это ощущение пустого пространства на запястье. Иногда – тс-с! – я думаю, каково было бы жить без чипа. Нет, понятно, что я не откажусь от статуса золотой гражданки, я не такая смелая, как Дэн, но всё же… Есть нечто привлекательное в этой мысли…

Тем временем Джанки водит пальцами по какой-то схеме, а я пялюсь на него уже слишком долго. Но куда ещё мне смотреть?

С другой стороны, так упорно избегать взглядом робота – очевидный признак того, что я смущаюсь. Ясно, конечно, вон он какой… Ну, такой вот… И сразу наводит на подозрения, что я его втихаря хочу, – а выглядеть озабоченной не особенно приятно. Нужно показать, что я воспринимаю его спокойно.

Так что я поднимаюсь со стула и подхожу к мужчине.

– Можно посмотреть?

Он лениво поднимает на меня взгляд и не отвечает. Только облизывает обветренные губы. Да и не только губы у него пересохшие, вся кожа на лице обезвоженная, истончённая, на выступах скул даже шелушится.

Под этим внимательным взглядом по моему телу начинает расползаться жар, но, по крайней мере, он не бросается в лицо. Авось не покраснею. Справлюсь. Немного смущения, но я держусь, я молодец.

– Так можно или нет?

Бровь робота вздрагивает в совершенно человеческом выражении удивления, и он слегка кивает.

– Спасибо, – я деловито наклоняюсь к его лицу.

Вблизи снова слышно, что дышит он тяжело. Как от боли. Или после физической нагрузки.

Голос-в-голове тут же вставляет: После оргазма?..

Так, Лета, успокойся. Вовсе это не сексуальный мужик, только видимость. Всего лишь механизм. Искусственный. Как там он сказал, «антропоморфный комплекс»? Короче, не человек. Нужно просто игнорировать его взгляд. Подумаешь, что близко! Он автоматически отслеживает окружающее, ему нет дела не только до моей личности, но и до того, хочу я его или нет. Это всего лишь робот, ничуть не лучше пугающих полицейских железок. Или тех тупых официантов на дне рождения Эрики – один из них врезался в какую-то тётку, опрокинув на неё десяток бокалов с шампанским. То-то было криков!

От этого воспоминания я усмехаюсь, и мужчина отвечает вопрошающим взглядом. Так, кхм! Это всего лишь неразумный механизм!

Хотя трудно убедить себя в этом, когда он выглядит совершенно как человек, даже вблизи. Поры на коже, мельчайший рельеф. Тёмно-серые радужки, есть капилляры на белках, зрачки реагируют на освещение. Ноздри подрагивают в такт дыханию. На шее пульсирует артерия, а когда робот тяжело сглатывает – кадык тоже двигается. Всё по-настоящему, не придраться.

Интересно, что у него внутри. Может, обычные органы, как у людей? Или какая-нибудь хитрая техническая разработка – такая же начинка, как у прочих роботов, только не из металла, а из органики? Шланги там, цепи… Чёрт знает, что эти инженеры могли придумать.

Я тяну пальцы к лицу робота, на секунду замираю, но всё же решаюсь – провожу вниз по щеке. Кожа горячая и мягкая, отросшие волоски щетины пружинят. Как у самого обычного мужчины. И даже запах есть, вполне человеческий. Слабый, ненавязчивый… Приятный. Да, он чувствовался в той квартире. С другой стороны, и на коже робота остался запах пыльного заброшенного помещения.

Ладно, раз он не протестует, почему бы не пойти дальше? Я приближаюсь ещё, провожу носом над его виском. Пахнет так здорово… Мягко и комфортно, чуть терпко… В самый раз, чтобы дать понять, что запах мужской, однако не настолько сильно, чтобы отталкивать.

Голос-в-голове оживлённо бормочет: Вот бы прям в шею ему уткнуться, представь… Нужно попробовать! Дэн занят чтением, а он молчит – ну так и вперёд.

Однако я всё-таки возражаю со всей рассудительностью, на какую сейчас способна: Не буду я ничего такого делать! Что за глупость, это робот, а не букет цветов. И вообще, пора уже отодвинуться.

Но всё же напоследок не могу удержаться от соблазна – прижимаю пальцем подрагивающую жилку на его шее. Даже закрываю глаза, чтобы сконцентрироваться на ощущениях. Нет, это точно пульс, самый настоящий.

– Недостаточно сильно, – его глубокий, словно обволакивающий моё сознание голос раздаётся настолько близко, что аж мурашки по загривку пробегают.

– Что? – открываю глаза.

– Это недостаточная сила нажатия для сонной артерии.

– Извини. – Убираю палец. – Я просто подумала… Это как пульс? Или… Вот у тебя же в груди что-то стучит?

– В спецификации это называлось «деталь, аналогичная биологической».

– И как она выглядит?

Робот задумывается.

– Могу нарисовать.

Я озираюсь в поисках подходящих материалов. Дэн, не отвлекаясь от дисплея, вытаскивает из-под детали на столе лист упаковочной бумаги и протягивает в нашу сторону. Отлично, а карандаш я и сама вижу неподалёку – ну да, со следами зубов. Вечно Джанки со своими железками забывает про еду, а в итоге перебивает голод всем, что под руку попадёт: то курит, то грызёт зубочистки или спички.

Передаю мужчине бумагу и карандаш. Слежу за быстрыми, уверенными движениями его пальцев. Оказывается, он ещё и рисовать умеет. Что за странный набор характеристик для боевого андроида.

Заглядываю в лист.

– Ну так это сердце! Стоило интригу разводить?

– «Сердце» – человеческий орган. А это искусственный объект, деталь.

– Какая разница? Людям тоже ставят такие, из псевдо-органики. Его ведь можно переставить человеку?

– Хочешь пустить меня на органы? – он спрашивает быстро и уверенно.

От этого напора я теряюсь, начинаю заикаться:

– Да не… Никуда я… Да хватит уже! Я вообще не про то! Гипотетически если такое сердце переставить человеку – оно же подойдёт? Ну а если да, то оно будет считаться органом, а не деталью?

– Оно в любом случае останется искусственным объектом. Я не силён в логике, но, кажется, понятия «человеческий орган» и «искусственный орган» не совпадают. Возможно, даже не пересекаются.

– Вот так просто взял и оскорбил, да?

– Кого?

– Всех людей с органами из псевдо-органики. А заодно и с чипами. Короче, вообще всех. – Сзади слышится многозначительное покашливание, и я указываю большим пальцем за спину. – Вот кроме Джанки.

– Мне кажется, я выразился достаточно точно. Каким образом это кого-либо оскорбляет?

Блин, какой-то этот робот слишком умный для меня. Нет, если бы я была отдохнувшая и выспавшаяся – ещё могла бы поспорить с ним про логику, но сейчас у меня в голове каша. Поэтому, не придумав разумного ответа, я решаю выехать на уверенном тоне.

– Ну, у людей всё сложно. И вообще, вся эта чрезмерная точность никому не нужна. Оно же не какое-нибудь там, – я указываю на рисунок, – квадратное с дыркой посередине. Значит, сердце, да и всё. У тебя все органы как у людей?

На этот раз из-за спины раздаётся игривое мурлыканье, и я угрожающе повышаю голос:

– Джанки!.. Я вообще про другое! Вот, например…

Спускаюсь взглядом по телу робота в поисках подходящего варианта.

– Все детали аналогичны человеческим, – его голос звучит ровно.

Чёрт, вот вечно Дэн со своей прямолинейностью – ляпает всё подряд, а я теперь выгляжу извращенкой! Хотя я даже не думала… Ну, немного думала, конечно… Но ведь не только об этом! А если я сейчас покраснею, то будет уже не отвертеться.

В общем, мне не остаётся ничего другого, кроме как прервать разговор и позорно сбежать на своё кресло. Нестрашно, сейчас переведу дыхание, успокоюсь…

Дэн, по-прежнему не отрываясь от чтения, берёт со стола пачку и, прикуривая, неразборчиво вопрошает сквозь зубы с зажатой в них папиросой:

– И што там?

– Сам не хочешь посмотреть?

– Те жалко?

– Ладно, – я выпрямляюсь, делаю серьёзное лицо, поднимаю указательный палец и изрекаю: – Несомненно, дамы и господа, ecce homo est.

Дэн, листая страницу, хмыкает.

– А для портовой шпааны?

– Для портовой шпааны, – я повторяю его произношение, – я так шну, энтот робаат по правде мужик.

Джанки попёрхивается дымом от смеха, и я обиженно тяну:

– Что?..

Ну, мой говор, конечно, далек от идеала, но так откровенно ржать необязательно. Однако, прокашлявшись, Дэн говорит совсем не то, чего я ожидала.

– Ты и в штаны успела глянуть?

Жар бросается в лицо, и вот теперь я точно покраснела. Дотянувшись до Джанки, нелюбезно пихаю его кулаком в плечо.

– Хэй, что за хрень?!

Посмеиваясь, он разматывает с руки цепь. Оставляет её на столе, тушит окурок, берёт что-то вроде тонкой отвёртки, поднимается и подходит к роботу.

– Давай поломки.

Мужчина наклоняет голову и убирает волосы с шеи.

Джанки склоняется над его затылком, присвистывает. Тычет концом отвёртки в основание черепа – туда, где обычно стоит порт.

В следующее мгновение робот уже сжимает его кисть, сильно вывернув запястье, отвёртка падает на пол с тонким «звеньк», я испуганно вскакиваю с кресла… Дэн болезненно морщится, однако не шевелится и говорит спокойно:

– Без руки чинить не умею.

Мужчина сразу отпускает его, показывает открытые ладони.

– Прошу прощения. После модификации у меня снизился болевой порог, поэтому реакция чрезмерна.

Дэн разминает руку, хмурясь.

– Всё наживую?.. Почему не убрал чувствительность?

– Я сам не могу. Только через систему.

А я стою и смотрю на этот диалог с открытым ртом. За четыре года я ни разу не видела, чтобы Дэн спокойно реагировал на агрессию в свой адрес. Что за чудеса такие? Да он даже на слова срывается в два счёта, а тут – робот чуть ему руку не сломал, а Джанки хоть бы хны. Единственное объяснение, которое я могу придумать, – он воспринимает находящегося перед ним мужчину как увлекательную техническую новинку, а такое Дэн обожает.

Он снова склоняется над затылком робота, на этот раз не пытаясь прикоснуться:

– Сам удалил?

– Нет, это сделал другой экземпляр.

– Почему?

– Хотел помочь. Мы знали, что базовый алгоритм уничтожения ликвидирует именно порт.

Так, а чего я-то стою без дела посреди комнаты? Любопытно же!

Голос-в-голове шепчет: Ты только что от него отошла – и снова хочешь подойти? Для девушки неприлично так откровенно показывать интерес к мужчине. Что о тебе подумают?

Однако я отмахиваюсь: Он вовсе не «мужчина»! Речь про починку, я должна быть в курсе.

Так что я тоже подхожу и заглядываю. Вместо маленького круглого разъёма – рана с рваными краями, словно порт выдрали из тела вместе с кожей, которая его окружает. Стоит вообразить подобное, как по моему собственному затылку пробегает фантом боли, аж передёргивает.

В середине углубление, в котором виднеется какая-то грязь, наверное, засохшая кровь, и среди этого всего – тёмный матовый материал. Насколько я помню устройство системы, это должен быть нейроконнектор, к которому с одной стороны крепится порт, а с другой – сходятся все эти проводки в мозгу, как их там по-научному называют.

Кожа вокруг кажется воспалённой: края бордовые, припухшие и с виду болезненно-твёрдые. Однако кое-где среди корки заживающей раны виднеется розовая ткань рубца. У этого робота заживают повреждения?.. Всё это выглядит так неожиданно, особенно в сочетании с его нездорово-горячей кожей, пульсом, дыханием и прочим, что, повинуясь внезапному порыву, я наклоняюсь к сидящему мужчине и заглядываю в лицо.

– Слушай, а ты, вообще, уверен, что не человек? В смысле, откуда ты знаешь?

– У меня внутри четыре пули. Я уверен. – При виде моей шокировано вытянувшейся физиономии он поясняет: – Я предупреждал, что повреждён.

– Покажь, – выдыхает Дэн с восторгом.

Ну всё, у Джанки от энтузиазма уже глаза засияли. Вот только непривычно, что при этом перед ним не какие-то металлические детали, а вроде как человек.

Мужчина поднимается – неторопливо, с усилием. Аккуратно снимает куртку и вешает её на спинку кресла. Поворачивается к нам спиной. На футболке – четыре отверстия, диагональю от левой лопатки до поясницы. Вокруг – блеклые пятна крови, футболку явно стирали. Я не спец, но кажется, что крови было до странного немного.

– Ты же говорил, что пуленепробиваемый?

– Это крупный калибр. И я до сих пор функционирую, – он берётся за ворот футболки, одним движением стягивает её через голову и бросает на спинку стула, к куртке.

Дэн тут же бесцеремонно разворачивает его спиной к свету и склоняется, чтобы лучше рассмотреть отверстия, прикасается к краям углублений в коже: они тоже выглядят как наполовину зажившие, наполовину воспалённые. Хмурится, задумчиво потирает скулу тыльной стороной шнуды.

Чёрт, не успела я остыть с прошлого раза, как физиономия снова краснеет. Лета, да возьми же себя в руки! Это всего лишь робот! Полуголый, крепкий, мускулистый… и просто идеальный. Серьёзно, военные инженеры постарались на славу, будь у меня секретная информация, я бы в два счёта всё ему рассказала. Даже если бы он не захотел слушать, я бы всё равно бежала за ним и на ходу выдавала государственные тайны одну за другой.

Накачанный в меру: рельеф мышц заметен, но он выглядит естественно, а не как гипертрофированные мускулы любителей натолкать себе под кожу килограммы псевдо-органики. И волос почти нет – хорошо, я терпеть не могу мохнатых мужиков. Вот разве что слишком бледный, это бросается в глаза по контрасту с Дэном. В последние годы Джанки почти не выходит из дома, но всё равно кажется загорелым.

Тем временем Дэн включает стоящий на столике неподалёку аппарат – тот беззвучно вспыхивает зелёным огоньком – и тянет мужчину развернуться, чтобы можно было дотянуться до его спины двумя манипуляторами. А поскольку я смотрела на поясницу робота – ну там ведь дыра от пули, вот я и смотрела, – то теперь мой взгляд упирается в его живот. Рельефный такой, а от пупка спускается полоска тёмных волос и ныряет за ремень штанов…

Шею мгновенно обливает жаром, я прокашливаюсь, тороплюсь поднять взгляд. Но теперь он цепляется за соски со светло-коричневыми ареолами. Да что за чёрт!..

Голос-в-голове мурлычет сквозь зубы: Лета, кончай пялиться, все заметят.

Финальный рывок в попытках найти пристойный участок тела – выше груди он точно будет! – и я натыкаюсь прямо на внимательный взгляд робота. Всё это время он смотрел на меня?!

Сердце подскакивает куда-то в горло, и я тут же утыкаю взгляд на комод в углу. Говорите, это настоящий чиппендейл? Так интересно! Ручки очень изящные…

От избытка адреналина кровь чуть не кипит. Чтобы хоть как-то отвлечь робота от того, что я разглядывала его тело, будто вещь на витрине, ляпаю первое пришедшее в голову:

– Тебе нужно обезболивающее?

Джанки переводит на меня скептический взгляд. Однако мужчина откликается с готовностью:

– Было бы неплохо, – его голос звучит устало. – Можно я сяду?

Дождавшись кивка Дэна, он опускается на металлическое кресло, снова облокачивается на колени. Ну да, теперь очевидно, почему он не откидывается на спинку. Да и вообще выглядит обессиленным. Или, может, это моё сознание дорисовывает образ с учётом дыр на его спине и затылке.

– Што ты уже шабнул?

– Что это значит?

Дэн задумывается, подбирая слово.

– Принял?..

Меня всегда восхищало, что Джанки не удивляется вообще ничему. Как будто готов к абсолютно любому повороту. И разбирается в ситуации гораздо быстрее меня. Вот и тут: с чего он это взял? А тем не менее, робот трёт лицо ладонями, выдыхает – на этот раз точно утомлённо – и подтверждает:

– При повреждении моё тело вырабатывает повышенное количество нейропептидов. Они помогают от боли, но далеко не полностью.

Я хмурюсь:

– А перевод можно?

– Эндогенный аналог опиатов.

– То есть как это?! Военные воткнули в тебя генератор наркоты?

Мужчина поднимает на меня удивлённый взгляд.

– Интересная идея, но нет. Это стандартный физиологический процесс, только усиленный. И я могу его регулировать – в некоторых границах.

– Фига, какие штучки. А ты как догадался? – я настороженно смотрю на Джанки.

– Потому што в глаза надо глядеть, а не куда ты, – Дэн хихикает над моей недовольной физиономией. – Ладн, шерстану, што дают.

Он забирает со стола дисплей и уходит – видимо, на кухню, к окну доставки.

Ну, раз мы остались вдвоём, я решаюсь: приседаю и заглядываю роботу в лицо. И правда, зрачки у него очень маленькие, просто сначала я не обратила внимания. Да я бы и сейчас не подумала, что это что-то значит, если бы Дэн не сказал.

Через пару секунд взгляд мужчины плывёт, и он закрывает глаза, устало свесив голову.

Жду, но ничего не меняется.

– Эй, что с тобой? Ты же не собираешься выключиться?

– Низкий уровень энергии…

Я растерянно оглядываю его лицо, шею, но взгляд тут же сбивается ниже, скользит по телу с охотой, жадно… Так, стоп!

Он сказал, что точно андроид. Поэтому, собрав в памяти скудные познания о функционировании роботов, я выдаю с предельно умным и деловым видом:

– И что тебе нужно? Розетка? Какое-то топливо?

– Кофе… – мужчина выдыхает тихо, будто сонно.

Эм, и что это значит? Нет, ну хорошо, кофе так кофе. Пока никто не видит, я напоследок облизываю взглядом его бицепсы… И отправляюсь на кухню.

8.

Однако прежде сворачиваю в ванную. Нужно успокоиться. Тем более, что на кухне Дэн заказывает медикаменты, он может снова пошутить о том, куда там я роботу заглядываю… Стыдоба.

Закрывшись в ванной, поднимаю рукав толстовки и прикусываю кожу выше запястья. Боль совсем слабая, но лучше, чем ничего. Немного помогает.

Смотрю на покрасневший отпечаток зубов. Провожу по застарелым шрамам от лезвия, от сигарет. Свежие выше. Надёжнее спрятаны. Вот бы мне сейчас хотя бы бритву… Но я обещала Дэну не делать этого в его доме. И я не буду.

Тем более, что и нечем. Иногда я ношу с собой небольшой нож, это успокаивает, однако сегодня, собираясь в Район после комендантского часа, решила, что лучше обойтись без него. Лишний соблазн воспользоваться, а я совершенно не умею обращаться с холодным оружием. Даже если на тебя кто-то напал, не стоит доставать нож, который отнимут в два счёта и тебя же им и ткнут.

Однако всё обошлось. Всё прошло успешно. Я нашла робота. Теперь у меня другая проблема – его слишком сексуальное тело.

Голос-в-голове мурлычет: Что, Лета, позоришься, как обычно? Уже все заметили, как ты пялишься на него голодными глазами, – будто тебя лет сто никто не трахал. А, погодите! Ведь так и есть! Дэн, небось, офигел от такого поворота: стоило тебе показать полуголого мужика – даже ненастоящего! – как ты уже весь пол слюнями залила, вот-вот полезешь на него прямо тут. Ну, знаешь, как эти гадкие собачонки, которые трахают любой столб. Вот и ты так же выглядишь. Думаешь только об одном.

Я раздражённо срываюсь: Это ты думаешь об одном! «Он такой, он сякой…». Я не хочу об этом думать!

Голос снисходительно усмехается: Ну да, ну да, расскажи мне. Зациклилась на нём, будто заевший проигрыватель. Всё время так делаешь. Это отталкивает нормальных людей. Как ещё Дэн тебя терпит? Наверняка тоже скоро пошлёт. Вот выйдешь сейчас на кухню, и он всё тебе выскажет.

Снова вцепившись зубами в руку, рычу: Заткнись! Это неправда, я знаю, что это не так. Когда-нибудь я избавлюсь от тебя и твоего вранья…

Голос-в-голове переходит на размеренную, с детства знакомую интонацию главного городского судьи: Малышка, хватит говорить глупости. Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Без меня тебе не выжить. Мир – опасное и жестокое место, преступники на каждом шагу, люди думают лишь о собственной выгоде. Они все тебя бросят в конце концов. Только я всегда здесь и забочусь о тебе – потому что люблю.

Я дышу глубоко и размеренно: Ты никогда меня не любил. Это не любовь! Я ушла от тебя. Всё изменилось. Я буду жить по-другому.

Голос возвращается к своему обычному насмешливому тону: Ушла она! И чего добилась? Ни ума, ни силы воли… Ты всегда была слишком ленивой и рассеянной. Пока другие добивались результата, ты витала в глупых фантазиях. Вот, о каких-то роботах, например.

Я стараюсь говорить рассудительно: Но сейчас результат есть. Я его нашла, я добилась.

Голос-в-голове передразнивает: Да, нашла. А зачем вообще ты его искала? Думаю, все уже поняли, что вовсе не ради помощи, долга и прочих пафосных слов, а в надежде, что, может, хотя бы робот тебя трахнет – потому что нормальным мужикам ты нахрен не сдалась. Добрая Лета, такая гуманистка, любит всех спасать! А на самом деле – всего лишь озабоченная дрянь. Только представь, что они сейчас о тебе думают…

Открываю шкафчик над раковиной и заглядываю в единственное на всю квартиру зеркало. В этом мы с Джанки схожи, в моей спальне зеркало тоже спрятано, только внутри бельевого шкафа. Ну, любоваться мне особо не на что. Волосы белёсые, скучно-серенькие – мне ж лень поддерживать какой-нибудь приятный оттенок, золотистый, например. Каре обросло и висит неопрятными пасмами, после беготни по влажному воздуху волосы спутались… Ужас какой. Представляю, как я выглядела перед тем полицейским: золотая дамочка что-то из себя строит, а выглядит не лучше бездомной.

Выуживаю из шкафчика расчёску – хоть немного привести себя в порядок.

Впрочем, это мало помогает. Какая разница, что у меня с причёской, если к ней прилагается вот такое лицо: нос «бесформенный» – недостаточно тонкая спинка, «неопрятное» распределение мышц, – скулы «рыхлые», при этом всё какое-то худенькое, тощее… В общем, «много работы», как сказал хирург. Отец называл это по-другому: «крысиная мордочка». А сейчас эта мордочка ещё и пошла красными пятнами от смущения.

Голос-в-голове хнычет: Лета, ну как можно быть настолько жалкой, а? Нет, ты только посмотри на себя, посмотри! Мало того, что страшная, так ещё и покраснела, как дура. Какой стыд…

Закрываю шкафчик. Умываюсь холодной водой. Размеренно дышу. Полощу рот. Снова дышу. Подумав, опять умываюсь.

Снова смотрю в зеркало. Вроде лучше. Нет, конечно, только красные пятна прошли, остальное на месте – и «неопрятный» нос, и прочее.

А вот иногда говорили, что у меня красивые глаза. Может, и правда. Во всяком случае они большие и необычные: радужка светло-серая, а кайма по краю тёмная. После того как я покрасила белёсые брови и ресницы, стало почти хорошо.

Голос-в-голове хмыкает: Думаешь, одних глаз хватит, чтобы ему понравиться? К тому же не переоценивай, это стандартный комплимент, глаза хвалят, когда больше нечего. Вот, посмотри. Губы узкие.

Я решаюсь возразить: Не такие прям и узкие. Обычные.

Голос возмущённо повышает тон: «Обычные»! Вот именно! Помнишь, какие у той девушки были? Пухленькие, мягонькие, верхняя такая прям… Бери и целуй. Вот какие нужно губы иметь, а не эти твои – «обычные». А тело? Мужчинам нравятся соблазнительные девушки, а ты худосочная, как палка.

Я мямлю: Ну и не совсем. Вот грудь ничего такая. Размер вполне средний, я читала, что такой многим нравится.

Голос закатывает глаза: О, нашла чем похвалиться – «размер средний с уклоном в незначительный»! А всё остальное – сплошные кости. И ноги худые. И кривые.

Раздражённо захлопываю дверцу шкафчика: Они не кривые! Просто так кажется!

Голос расплывается в неправдоподобно широкой улыбке, полной акульих зубов: Какая разница? Думаешь, он будет приглядываться? Отец говорил, что кривые, со стороны лучше видно. А одежда? Джинсы, толстовка и розовая футболка с котиком? Тебе что, десять лет? Смотри, тут на животе ещё и дырки от сигареты. Да, наряд соблазнительницы, ничего не скажешь!

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Ну и ладно. Пусть я такая. Плевать. Мне на всё плевать! И пусть они догадались, что робот мне нравится. Я не собираюсь приставать к нему, а мои фантазии – моё личное дело. Нужно сейчас перетерпеть эту неловкость, а потом ситуация нормализуется.

Пока я копалась в ванной, Дэн уже ушёл с кухни. Зато оставил здесь дисплей. Отличненько!

Воровато озираясь на дверь, захожу в список доступных аптек и заказываю первое попавшееся успокоительное. Второпях даже не посмотрела какое. Что хоть за магазин? Ой, официальный… Наверняка успокоительное будет слабеньким, какие-нибудь травки, но более углублённо ше́рстить нелегальные аптеки, доступные через взломанную доставку Дэна, и искать рецептурные варианты некогда.

Жду, разглядывая то мелкие цветочки на бежевых обоях, то коричневые шкафчики – банальные настолько, что аж зубы сводит от скуки. Типичная кухня нормальных людей. Дэн оставил всё, как было на момент покупки квартиры, только пластиковый стол, стоявший между дверью и окном, заменил на круглый деревянный. Ну и правильно, коричневый вписывается в этот интерьер гораздо лучше, чем прежняя серая дешёвка.

Не удержавшись, провожу кончиками пальцев по столешнице из вытертого, выскобленного, но ещё крепкого дерева. Нравится мне этот стол. Тяжеленный, потемневший от времени, с массивной опорой по центру. Надёжный. Мне всегда было интересно даже не столько, где Дэн его раздобыл, сколько само это пристрастие к старинной мебели. Если вложиться в реставрацию, то, думаю, можно было бы продать за приличную сумму и этот стол, и комод в лаборатории. Хотя, конечно, я знаю, что Дэн выбирал их не для перепродажи, а лично для себя. Я была рада видеть, что он понемногу обустраивает квартиру, – значит, принял её в качестве своей «норы».

За высоким окном ночь, и оранжевый свет фонарей ломается на границе между двумя видами стекла: нижние три четверти – густо-матовое, выше – прозрачное. Сквозь него видны набухшие тучи.

Тихий писк доставки. Торопливо рву упаковку и, нервно напевая под нос, по очереди прижимаю все три ампулы к локтевому сгибу. Редко пользуюсь ампулами, предпочитаю таблетки – иначе все руки были бы подозрительно исколоты, – но сейчас нужен быстрый результат.

Так, этот вопрос решён, идём дальше. Кофе, значит. Он имел в виду напиток или что-то другое? Чёрт, нужно было переспросить! Вечно я так: стесняюсь уточнить, боюсь показаться глупой, а в итоге – вот, не знаю, что теперь делать. Ладно, приготовлю и всё. Дэн и так в курсе моих недостатков, вряд ли его мнение обо мне сильно ухудшится, даже если я попытаюсь напоить робота кофе. А сам робот – всего лишь неразумная железка. И если он решит, что я дура, – интересно, он оперирует подобными категориями? – я могу наплевать на его мнение.

В холодильнике оказываются только шоколадная паста и какой-то брикет в промасленной бумаге – кажется, это вообще не еда, а что-то техническое.

А, вот, в шкафчике – сухие сливки. На задней стороне упаковки надпись стыдливым мелким шрифтом: «Соответствуют органическим на 25%». Нет уж, я не позволю Дэну травиться синтетикой! В мусор их!

Ладно, тогда закажу. Заодно и еду, потому что Дэн наверняка ничего не ел. А где? Моё любимое кафе не подходит, им владеет один из трёх сетевых гигантов. Чуть засветишь адрес – примутся засыпать рекламой, а там уж система отслеживает параметры и подаст сигнал в полицию о том, что доставка клиента ведёт себя нехарактерным образом, как будто пользователь самовольно менял настройки. Я бы сама никогда не догадалась о подобном, но Дэн специально предупредил на этот счёт. Сказал, что это очевидно: монополисты сотрудничают с государством на взаимовыгодных условиях. Я тогда скромно промолчала. Не очень-то приятно выглядеть наивной дурочкой, которая долгое время верила словам о том, что государство искренне, по-отечески заботится о каждом.

Второпях – и так уже долго засиделась на кухне, подозрительно – тычу в первое попавшееся заведение. О, «пицца дня», должны доставить максимально быстро! Но стоит щёлкнуть по кнопке «оплатить», как понимаю, что заказала вегетарианскую, с соевым сыром. Чёрт, заказ уже не отменить!

Окошко доставки негромко пищит. Да уж, морковка и брокколи выглядят не особенно сытно. Зато упаковка сливок сияет крупными белыми буквами: «идентичны органическим на 93%». Так-то лучше. Ясно, что рекламное враньё, наверняка по факту там процентов восемьдесят, но это всё равно полезнее, чем полная синтетика.

Щедро сдабриваю сливками и сахаром содержимое двух чашек, третью – для Джанки – оставляю так. Дэн любит всё горькое.

Разместив чашки с кофе и две тарелки с пиццей на подносе, возвращаюсь в лабораторию.

Дэн, стоящий рядом с креслом робота, вытаскивает у того из шеи иглу ампулы и удивлённо уставляется на меня.

– Подалась в офинцаантки?

– Что колешь?

– Пиралгин и цефтазил.

На комоде лежит россыпь ампул, но отсюда не видно, полные или пустые.

– Ну, обезболивающее я ещё могу понять, а что такое цефтазил?

– Антибиотик. Ты евонную шею видала? Я не шну, што положено ширять робаатам, но пусть будет.

Поставив по тарелке и чашке на наши с Дэном столы, с последней направляюсь к роботу. Вот он, момент истины. Протягиваю. Всё внутри замирает в ожидании. Мужчина удивлённо поднимает брови, настороженно смотрит то на чашку, то мне в лицо.

– Это мне? – Я подношу чашку ещё ближе, чуть не тычу ему в грудь, тогда он наконец-то её берёт. – Спасибо.

Делает глоток и чуть заметно морщится.

– Ты не такой имел в виду?

Он заглядывает в чашку, отпивает ещё.

– Больше похоже на сладкое молоко.

– Ну извини, – в моём голосе явно звучит раздражение. Будет он ещё критиковать! – Нужно конкретнее формулировать свои просьбы.

– Это была не просьба.

– А что тогда?

Робот окидывает настороженным взглядом меня, Дэна, который уже завалился обратно в своё кресло и приступил к пицце, и наконец говорит:

– Что-то вроде шутки.

– И в чём её суть? Ты просил кофе. Ты его пьёшь. Я не понимаю.

– Я не просил, потому что не ожидал, что ты можешь его принести. Я сказал, что он мне нужен. А суть шутки в том, что это такой человеческий ритуал – пить кофе при низком уровне энергии. Мне он тоже помогает, как и любая другая еда, однако на меня не действует кофеин.

Он допивает, и я протягиваю руку за чашкой.

– То есть ты и пиццу будешь?

Робот косится на стол за моей спиной – определённо жадным взглядом. Сглатывает.

– Это помогло бы мне чувствовать себя лучше.

– Ну так надо было сказать. Чего молчишь-то?

Взяв со стола свою тарелку, протягиваю ему. Мужчина берётся за край, благодарно улыбается… И я просто зависаю, глядя ему в лицо. Честно говоря, я не думала, что он вообще умеет улыбаться – собранный, волевой мужик, – а тут… Таким он определённо нравится мне больше…

Голос-в-голове заворожённо бормочет: Ты обязана ему отдаться! Вот как хочешь. Делай что угодно, но трахни его. Смотри, он уже без футболки…

Голос робота выдёргивает из мира фантазий:

– Так можно или нет?

Я отдираю взгляд от его лица, опускаю на тарелку между нами – и вдруг обнаруживаю, что крепко вцепилась в неё.

– Ой, извини. Конечно!

Торопливо разжимаю пальцы, слишком поздно сообразив, что сейчас злополучная тарелка упадёт на пол между нами, однако робот успевает перехватить её поудобнее.

Бросаюсь за свой стол. Ну вот, я осталась без еды, ещё и кофе остыл. Завистливо кошусь на Дэна, который уже закурил, и он – неожиданно – протягивает мне тарелку с двумя кусками пиццы. Опять не доел! Иногда я вообще не понимаю, на какой энергии Джанки существует. Не иначе как никотином питается.

Хм, а ведь успокоительное не такое и слабое, по телу уже разлилось блаженное расслабление…

Некоторое время в лаборатории стоит тишина. Я делаю вид, что увлечённо жую пиццу – как и ожидалось, абсолютно невкусную, – а сама размышляю. Ну да, лучше поздно, чем никогда.

Всё это время, пока я искала робота, не особенно верила, что найду. Помочь ему – это была приятная фантазия. Поступить правильно, вернуть долг, отплатить тому, кто спас тебе жизнь. Романтика, даже наивная. Потому я и не рассказывала Дэну об этом – слишком глупо. А сам процесс поисков был, скорее, игрой в «важное дело». Надо же иметь цель в жизни, так почему не такую? Я бродила по Району, деловито осматривала дома, проверяла варианты, листала треды подпольной сети, переписывалась с якобы крутыми хакерами, в ответ на их бахвальство намекая, что у меня тоже есть «прошлое», с которым «нужно разобраться». В общем, играла в крутую сыщицу.

И я, понятно, не думала, что будет дальше. Решила, что если вдруг всё же удастся найти этого робота – что очень маловероятно, – то временно поселю его в своей квартире, а там посмотрим. Да, я совершенно точно не представляла, как такой вариант будет выглядеть на практике.

Но теперь это уже не фантазии и не гипотезы. Вот он, вполне реальный, сидит напротив меня и жуёт последний кусок пиццы. А если Дэн согласится на всю эту аферу, мне придётся вести этого мужчину в мою квартиру? Остаться с ним наедине? Жить вместе, серьёзно?!

Два года назад я видела его всего несколько секунд. Да, мне показалось, что он был симпатичный. Однако затем я начала его искать: добралась до армейской базы данных, просмотрела фотографии всех, связанных с этим делом, всех постояльцев гостиницы, не нашла среди них никого похожего. Несколько дней думала над этой загадкой. А потом, когда я, устав, тупо пялилась на армейское объявление о розыске трёх экспериментальных андроидов, появление которого странным образом совпало с происшествием на Одде, в голову пришла странная мысль: что, если тот мужчина был одним из роботов? Он быстрый, сильный, ему удалось покинуть опасную территорию… Вот только очевидно, что военных андроидов не будут делать няшными милятами, а значит, память сыграла со мной странную шутку. Должно быть, из-за шока.

А теперь – нате вам: я всё же нашла того самого робота, и он оказался даже лучше, чем в моих смутных воспоминаниях. Совсем как человек. И ещё этот голос, от которого я готова растаять и растечься по полу. Просто какая-то подлость – жить в одной квартире с таким… эм, существом, в то время как у меня нет и не предвидится ни секса, ни, тем более, отношений.

Дэн собирает пустую посуду и уносит на кухню, а я закуриваю, старательно избегая взглядом мужчину, что не так-то просто, когда он сидит напротив меня. Всё нормально, я спокойна. Подумаешь! Что я, роботов, что ли, не видела?

Когда моё блуждание взглядом где угодно, кроме него, становится слишком продолжительным, я всё-таки бросаю взгляд на мужчину и мельком улыбаюсь. Типа, мы тут сидим эдак по-приятельски. Его губы вздрагивают в ответной улыбке – и не успеваю я разумно всё обдумать, как уже слышу свой голос будто со стороны:

– Как ты себя чувствуешь? Лекарства помогли?

– Да, спасибо. – Его дыхание стало легче. Да и в целом он выглядит более оживлённым.

Не удержавшись, я снова улыбаюсь ему – то ли от того, что нервничаю, то ли потому, что надеюсь выманить у него в ответ ещё одну улыбку, пусть даже она будет только из вежливости. Тем не менее, получилось: уголки его губ вздрагивают, а больше всего улыбка заметна по глазам. Не знаю, это его так запрограммировали или что, но выглядит искренне и подкупающе. Когда он улыбается, то кажется располагающим к себе парнем, у которого под обликом сурового военного скрывается чувство юмора и лёгкий характер.

Боги, как хорошо, что я приняла успокоительное: сижу наедине с полуголым мужиком, переглядываюсь с ним, разговариваю – и всё в порядке, даже не краснею. Фух… Ничего, это только поначалу неловко, а потом я к нему привыкну, и всё будет отлично. Я справлюсь.

9.

Вернувшийся с кухни Джанки вновь занимает вращающееся кресло справа от меня.

– Так что? – я киваю на робота. – Можно починить?

– Аха. Есть пятая десятка… – В ответ на мой недоумевающий взгляд Дэн терпеливо поясняет: – У него форсированная шестнадцатая. А энто десятая. С пятым классом защиты. Крепкая.

Десятая, хм… Чем старее серия псевдо-органики, тем более она несовершенна: выше шанс, что не сработает модификатор, а то даже может случиться откат, когда ткани неожиданно начинают деградировать, возвращаясь в исходное состояние биомассы. Тогда или заменять всё более дорогим материалом, или, если денег нет, регулярно ходить на поддерживающие уколы модификаторов. Может, из-за подобных страшилок я так и не решилась что-нибудь себе поставить.

Но, вообще, десятая серия считается приемлемой, её и сейчас предлагают в клиниках. Конечно, все говорят, что ставят исключительно семнадцатую, – как только появляется новинка, никто не признается, что использует старьё. Но ведь сказать можно что угодно, а раз десятка популярна, значит, она вполне надёжная. Да и армейская органика должна быть качественной.

– Ну ладно. Вроде ж нормально, да? – я кошусь на робота. Он наблюдает за нами спокойно, будто обсуждение вовсе не про него.

– Тока партия – минимум два кило. Шамра – две штуки.

– Всего две тысячи? Ты ж говорил, эта бронированная ещё дороже обычной?

– Места нужно шнать, – Дэн усмехается довольно. – Чёрные у своих же шнырят и сдают на сторону – дёшево, штоб быстрее скинуть.

– Ну так отлично! Бери. Излишки оставишь себе. Пустишь на установку чипов. Кому-то повезёт.

– Больно щедро.

Понято, что такой вариант ему не нравится. Джанки ненавидит быть должным – это осталось от прежней жизни в Порту, где долг означает, что ты обязан вернуть его во что бы то ни стало.

– Пусть это будет премия за работу. Чем я хуже твоих заказчиков? Имею право накинуть сверху.

Он раздумывает.

– Оставлю тебе. В морозилке. Вдруг надо будет.

– Уговор. Тогда давай чинить?

Однако Джанки, наоборот, располагается удобнее, закинув лодыжку одной ноги на колено другой. Постукивает пачкой папирос по тыльной стороне ладони.

– Не, мисса, спервой давай ту историю, што ты от меня шхерила. А уж потом решу, делать или нет.

Да уж, Дэна явно зацепило, что я скрыла от него события на Одде. Врала ему в лицо, будто ничего не помню. Я бы на его месте тоже обиделась.

Что ж, я тяжело вздыхаю, собираюсь с мыслями и начинаю:

– Два года назад я поехала в шале на Одде. Покататься на лыжах.

Дэн, вытаскивая папиросу, саркастически передразнивает:

– «В ша-але».

– Ну хорошо, в гостиницу, если тебе так больше нравится.

– Аха, – он прикуривает от спички, – с такой-то бахатой шварыдой только «в ша-але» кататься.

– Вообще-то это неважно!

– Важно! Я ещё впервой грил, што он чмо. Но ты ж у нас умнее лоцмана, те ж надо переться в любую херню! Вот как щас.

Я раздражённо закатываю глаза – ну да, давайте прилюдно обсуждать мою личную жизнь и тыкать носом в неудачи!

В ответ на мою реакцию Дэн складывает руки на груди, бурчит:

– Лады, шкнулся.

Однако меня уже понесло в оправдания – чёрт, как всегда. Почему я всё время чувствую себя виноватой?

– Дело было не в нём. Я с детства видела Одду из окна, мечтала туда съездить. А тут подвернулось это приглашение, я и согласилась. Ты же сам говорил, что нужно выбираться из дома. Так вот. В итоге мы поссорились, он уехал, а я осталась.

Джанки раздражённо хмыкает. Да уж, моё знаменитое, эпично проваленное свидание! К тому же единственное в жизни, но это уточнять необязательно. Секс не получился, разочарованный кавалер уехал, я вусмерть перепилась текилой в гостиничном баре, позвонила Дэну среди ночи, рыдала в трубку, а ещё грозилась немедленно пойти в горы, найти орлиное гнездо и выброситься оттуда в пропасть. Точнее, это Джанки мне потом так рассказывал, а я этого разговора вообще не помню – и это замечательно, потому что я могла наговорить лишнего. Ну, судя по тому, что я дошла до подобных идей. Но если я не помню – значит, и не стыдно. Какие ещё орлиные гнёзда? Не было такого!

Вот и сейчас я старательно игнорирую реакцию Дэна, продолжая как ни в чём не бывало:

– Утром меня разбудил сильный толчок, чуть с кровати не сбросило. Я не поняла, что это, хотела обратно заснуть, но в коридоре так орали… Сначала решила, что ссора, а потом услышала слово «землетрясение». И ещё про лавину. Ну, тут уж я выползла из кровати и пошла в коридор выяснять. Мимо бежала женщина, сказала, что взрыв. Она побежала к лестнице, а я – за ней.

Когда я замечаю, что робот тоже внимательно слушает – по-прежнему наклонившись вперёд, не отрывая взгляда от моего лица, – сразу забываю половину словарного запаса. Боги, вы только гляньте на этот рельеф плеч… Так, лучше я буду смотреть на Дэна, это как-то привычнее.

– На улице был туман, ничего не видно. Пасмурно, снег. Какие-то звуки – только потом поняла, что выстрелы. Я остановилась… Ну, вообще, если честно, ночью я, конечно, перебрала, поэтому… Ноги малость заплетались. Но в итоге это меня и спасло, потому что та женщина побежала вперёд, через двор – и тут её застрелила эта чёрная хрень.

– Пулемёт, – подсказывает робот.

– Это не было похоже на пулемёт.

Он рассудительно говорит:

– А на автоматическую самонаводящуюся турель 4-Ан, оснащённую пулемётом Виктория-63?

– Возможно, – я поджимаю губы. – Значит, её застрелила турель.

Робот опускает взгляд на свои ногти, ковыряет там какой-то заусенец и говорит себе под нос:

– Пулемёт. Турель отвечает только за движение по траектории.

Я раздражённо повышаю голос:

– Он что, стреляет сам по себе?

– Да, – мужчина поднимает взгляд. – Турель реагирует на движение, а пулемёт – на источник тепла.

Голос-в-голове издевательски тянет: Ну ты и тупая – спорить с военным роботом об оружии!

Я несколько секунд смотрю на мужчину, прищурившись, но в итоге вздыхаю, сдавшись.

– Ладно. Значит, это была такая чёрная херня, похожая на паука. Непонятно, откуда она взялась посреди двора гостиницы. Я решила, что поднялась из-под земли, других вариантов нет. И вот та женщина бежала, а потом – выстрелы, и она лежит. Меня парализовало. Я смотрела на эту штуку и думала, что сейчас она меня тоже заметит. Но она не двигалась. И вроде всё было нормально, но тут за спиной раздался шум, голоса… Другие люди вышли из шале… И вот зря ты критикуешь мою текилу, – я указываю пальцем на Дэна, – потому что она меня спасла. Если бы я была трезвая, точно начала бы рассуждать, думать… А бухая я реагирую на автомате. Я повалилась в снег – чуть рёбра себе не отшибла, – а эта гадость тут же повернулась к нам, с таким противным скрипом, защёлкала и начала стрелять.

Я замолкаю, перевожу дыхание. В моей жизни было много хреновых моментов, которые я бы хотела забыть, и поездка на Одду – точно из худших.

– Они кричали. Я уткнулась в снег, ничего не видела. Думала, отморожу себе лицо. Потом эта штука поскрипела в другую сторону, снова стреляла. Затем непонятный шум, и всё затихло. Когда я подняла голову, то увидела, что чёрной штуки больше нет – она валялась на земле неподалёку. Тогда я встала и пошла через двор, к выезду с территории. Всё ждала, что меня вот-вот застрелят. Кажется, снова был взрыв. Или землетрясение. Потом я увидела ещё одну. Точнее, как раз не увидела, потому что её присыпало снегом, а только вдруг услышала этот звук – такой тихий скрип. И она повернулась ко мне. Я остановилась, а она начала щёлкать – то ли раскручиваться, то ли как там она работает… Но тут меня что-то толкнуло…

На мгновение я прерываю свой вдохновенно-запутанный рассказ, перевожу взгляд на Дэна и вижу его скептическое выражение лица.

– Я клянусь тебе, всё так и было! Ну, или почти так, я не очень помню. Но главное, что там была ещё одна турель, и она бы точно меня застрелила, если бы не он, – я указываю на робота.

Воспоминания о тех событиях кажутся мозаикой, в которой не хватает половины кусочков. Вот я стою и смотрю, как эта штука поворачивает ко мне чёрный ствол, припорошённый снегом. Огромный – потому что я смотрю прямо на него и не замечаю ничего другого. Думаю, что нужно бежать или хотя бы упасть на землю, но тело не слушается. А в следующую секунду в правый бок что-то больно врезается, и мир опрокидывается.

Перед глазами мельтешат оттенки серого – словно безумный калейдоскоп, – а левый бок обдирает колючая корка снега, пока меня волочёт по земле.

Следующий кусочек. Меня вздёргивает в воздух и прикладывает спиной к болезненно-твёрдому. Перед глазами появляется мужское лицо. Он склоняет голову – волосы ложатся на правое плечо, – разглядывает меня пару секунд, а потом исчезает из поля зрения.

Оставшись одна, я поначалу бессмысленно пялюсь в пространство, затем принимаюсь озираться по сторонам, чтобы понять, где я. Оказывается, мужчина усадил меня спиной к автомобилю, сверкающему глянцево-чёрной краской. Под руками – снег настолько холодный, что пальцы сводит. Джинсы и футболка промокли. Я замечаю странный звук, а потом понимаю, что это стучат мои зубы.

Ещё один кусочек. Со стороны шале быстро надвигается плотное коричневое облако. Неправдоподобно чёткая граница. Разве дым может так выглядеть?

Чья-то рука дёргает меня вверх, подхватывает под грудью и несёт. Я вижу белый снег, ноги в чёрных штанах и военных ботинках и мои собственные – болтающиеся в воздухе. Дышать трудно, и кажется, что держащая на весу рука сейчас сломает мне рёбра. Желудок после ночной попойки пытается то ли завязаться узлом, то ли превратиться в камень.

Затем, почти мгновенно, мир вокруг исчезает. Остаётся лишь коричневый дым. Тело становится невыносимо тяжёлым. Единственное, чего мне хочется, – чтобы этот человек оставил меня в покое, позволил лечь на землю и уснуть. Кажется, перед тем, как я окончательно отключилась, снова слышала этот звук – механический щелчок, одно воспоминание о котором и сейчас замораживает страхом, – и рука наконец-то меня отпустила.

А дальше я пришла в себя в больничной палате со светло-голубыми стенами.

Из воспоминаний меня выдёргивает голос робота:

– Повезло, что центр 2-4755 находился в глубине страны, никогда не подвергался атакам и, наверное, поэтому не был рассчитан на серьёзное противостояние. Виктория-63 – модели устаревшие и медлительные.

– И ещё был газ, – я смотрю ему в лицо. – Но на тебя он не подействовал. Тогда зачем они его использовали? Они ведь должны были знать, что это бесполезно?

– Возможно, это был протокол на случай нарушения режима секретности объекта. Или сотрудники запаниковали и активировали все доступные уровни защиты.

– В любом случае, спасибо, что помог. В тот раз я была не очень в кондиции, чтобы это сказать.

Мужчина кивает. Мои щёки теплеют, и, чтобы скрыть смущение, я беру со стола пачку сигарет и принимаюсь крутить в пальцах.

– В общем, очнулась я в больнице Промышленного района. Сначала решила, что перепилась до глюков. Наверняка текила была настояна на неправильных кактусах, и всё это мне приснилось. Но когда я спросила врача насчёт гостиницы – оказалось, она и вправду разрушена, все погибли, якобы из-за лавины. Тут бы мне промолчать, конечно, но я сдуру ляпнула, что была там. А теперь – оп, и сама собой оказалась в больнице, какое чудо. Буквально через полчаса в моей палате уже был какой-то мутный хромой мужик, устроил чуть ли не допрос, а мои вопросы, кто он вообще такой, демонстративно игнорировал. Я сразу решила, что военный. Ну, или из комитета безопасности, что, в общем-то, одна хрень. Тут у меня хотя бы хватило мозгов сообразить, что всё это не просто так и мои глюки – совсем не глюки, а про лавину – враньё. Мужику я настаивала, что в шале утром проснулась от шума, спустилась на первый этаж, потеряла сознание и ничего не помню. В конце концов он отстал. Сказал, что, даже если мне что-то показалось, не нужно беспокоить родных этими фантазиями и, тем более, наживать себе дешёвую популярность в сети на столь ужасной трагедии. Я решила, что он вообще-то прав и не стоит никого втягивать… в такое. То есть, – я поворачиваюсь к Дэну, – мне, кроме тебя, и втягивать некого. Не сердись?..

Джанки проходится пальцами по шевелюре, глубоко вздыхает. Открывает пачку папирос.

– Мисса, как ты умеешь в такое впереться, а?

Посмотрев на него, я тоже закуриваю. Сейчас мне определённо нужна успокаивающая доза никотина. Может, даже две подряд.

– Позже я добралась до армейской сети, узнала, что на Одде был какой-то секретный объект. Писали скупо: якобы он был атакован армейскими роботами, которые в результате неизвестных неполадок вышли из-под контроля. В тот же день появилось объявление о розыске трёх андроидов. Очень странное: ни моделей, ни характеристик, указано только, что экспериментальная партия. Я соотнесла эти явления между собой и решила, что у меня есть шанс найти, – киваю на робота, – его.

10.

Дэн выдыхает носом облако дыма и поворачивается к роботу:

– Твойная история?

Я ободряюще улыбаюсь, и мужчина начинает размеренно:

– Шале «Снежное покрывало» являлось прикрытием для научно-технологического центра 2-4755. Нашу серию там разработали и создали. В тот день восьми экземплярам провели модификацию физического носителя операционной системы. По всей видимости, во время процедуры были допущены ошибки в настройке параметров. В результате некоторые экземпляры атаковали инженеров. Пять были ликвидированы. Оставшиеся, включая меня, приняли решение покинуть НТЦ. Кто-то из сотрудников активировал систему защиты периметра, чтобы воспрепятствовать этому.

– А как ты был ранен? Та штука в тебя всё-таки попала?

– Нет, это было раньше. Сразу после модификации. Была перестрелка.

– Сколько убил ты? – Дэн уже принялся за своё любимое занятие: наматывать и разматывать цепь на руке. Металл щёлкает через равные промежутки времени. – Чёрных? Гражданских?

– После модификации я никого не убивал, – мужчина смотрит настороженно.

– Никого, – в тоне Джанки не слышно вопроса, лишь скепсис.

– Я понимаю, что это звучит неправдоподобно, но я ничем не могу подтвердить свои слова.

– Он не убил меня, – встреваю. – И даже помог.

– Кстати, с чего?

Робот раздумывает, говорит неуверенно:

– Госпожа смотрела на пулемёт так же, как те люди, раньше, смотрели на меня. Это вызвало неприятные эмоции, не знаю точно какие. У меня возникло желание воспрепятствовать происходящему.

Дэн бросает короткий взгляд на меня.

– Потом?

– Покинув территорию НТЦ, я спустился с Одды и направился к Бергену. Конечно, это был опасный вариант, потому что очевидный, но другие города далеко, а я был повреждён. Решил, что в текущих условиях заодно помогу госпоже, – робот кивает на меня. – Она не приходила в сознание…

Заметив, что Дэн уткнулся лицом в ладонь и страдальчески мычит, мужчина недоумённо замолкает.

Джанки косит на меня одним глазом из шнуды и бормочет:

– «Госпожа», твою ж за ногу…

Закатив глаза, я делаю вид, что вся эта пантомима ко мне не относится.

– Я неверно выразился? – робот хмурится.

Однако Дэн не реагирует на него – отнял ладонь от лица, но по-прежнему укоризненно смотрит на меня.

– Скока раз ты уже чуть кони не двинула, а, «госпожа»? По жопе бы те дать, да жалко.

Я растягиваю губы в ехидной улыбке.

– Спасибо, хоть кому-то «жалко» меня бить.

Ноздри Джанки вздрагивают, челюсти чуть заметно сжимаются. Каждый раз бесится, если затронуть тему рукоприкладства. Наконец отпускает взглядом моё лицо и поворачивается к роботу.

– Ладн, дальше.

Мужчина, ещё немного посмотрев на нас, продолжает:

– Приблизившись к городу, я пошёл вдоль границы на юг. Пока добрался до района без пропускного режима, уже стемнело. Отнёс госпожу к больнице. Нашёл пустующую квартиру. Как я понял, хозяйка умерла. Планировал провести там несколько дней, чтобы восстановиться и уйти дальше от Одды, но затем решил, что не стоит рисковать. По крайней мере, у меня было укрытие и продукты. Через пять месяцев туда пришли люди, и я нашёл другую квартиру. К тому моменту из-за повреждений и нехватки питательных веществ моё состояние ухудшилось настолько, что покидать Берген было неразумно. Сменив ещё несколько квартир, в итоге я оказался там, где госпожа нашла меня сегодня.

– Где? – Дэн смотрит на меня.

Вот чёрт. Нехотя бормочу:

– Роторный проулок. Если тебе это о чём-нибудь говорит.

– Мне?! Мне энто грит, што ты впёрлась уже в самый Порт посреди ночи. Просто… – он возмущённо запинается. – Просто, блядь, я не шну, как ты ещё живая.

– Вот видишь, значит, мне необходим телохранитель. И какое совпадение – у нас есть подходящий кандидат, – я указываю на мужчину, который спокойно наблюдает за происходящим.

– Те башку надо на место ставить, а не «кандидата». Хотя… – прищурившись, Дэн оглядывает робота. – Мож, с таким мужиком ты бы дома сидела, а не шлёндрала хер пойми где.

– Точно! Значит, давай его чинить.

– Да погодь ты! Решить надо толково…

– Что именно?

Вместо ответа Дэн подпирает челюсть кулаком, мрачно уставившись на мужчину. Наконец изрекает:

– Попадался на камеры?

Тот кивает.

– Отслеживания по внешности нет. Я уверен.

Вот насколько всё-таки Джанки лучше меня приспособлен к жизни – я даже и не подумала об этом. Вечно порхаю в мечтах и не задумываюсь о практических деталях. Очень мне повезло, что у Дэна хватает мозгов на подобное, тем более, что сейчас-то меня и вовсе клонит в сон.

– Прям «уверен»?

– После того, как в первое из моих укрытий пришли люди, я покинул его, – мужчина запинается, затем продолжает ровным голосом: – Проанализировав ситуацию, решил, что нерационально прятаться дальше и стоит сдаться. Поэтому я вышел на улицу и направился к работающей камере уличного слежения. Постоял перед ней минут десять, однако никакой реакции не последовало – ни полиции, ни военных.

Дэн говорит скорее утвердительно:

– Ты сделан с кого-то? – и кивок робота он воспринимает как должное. – Если они кинут фотку в базу, камеры будут шухерить на того мужика.

– Я тоже предположил, что объяснение в этом. Вероятно, в проекты повышенного приоритета нельзя посвящать другие организации, в том числе полицию.

– И ещё чёрные бесятся, когда их тычут мордой в ихнюю лажу.

Мужчина кивает с готовностью.

– Насколько я видел эту систему изнутри, там распространена практика скрывать допущенные ошибки. Тем более, за секретные проекты отвечают высокопоставленные люди.

Смотри-ка, они уже нашли общий язык. И, кажется, пришли к какому-то выводу. Одна я чувствую себя тупой на этом празднике взаимопонимания.

– А можно мне объяснить?

Дэн приглашающе кивает роботу, и тот поясняет:

– Система уличного видеонаблюдения входит в зону ответственности полиции. Если камеры раз за разом будут срабатывать на определённого человека, патрульные начнут задавать вопросы, почему его не привлекают к ответственности, но и не убирают из базы преступников. Тем более подозрительно, если в этом будет замешан Военный комитет.

– А. В смысле… Ты выглядишь как кто-то другой? Но военные не хотят объяснять полиции, как так вышло. Но подожди, разве они не могут сказать, что ты – просто робот? Ведь есть куча роботов с внешностью реальных людей, достаточно оформить разрешение на использование.

– Больно похож на живого, – Джанки качает головой. – Я так шну, по правде его сканеры не видят. Про такое начнут болтать. А у шавок всегда шнырят журналюги, тут же тиснут в новости, ещё и с фотками, и вся секретность пойдёт к херам. За такое всех генералов вые… – глянув на меня, он запинается. – Того.

– Зацензурил прям без палева, – я было усмехаюсь, но тут же подскакиваю от пришедшей в голову мысли. – В армейской базе написано, что на Одде все роботы ликвидированы. Взрыв уничтожил секретный объект и всё вокруг. По официальным данным их нет.

Мы все задумчиво переглядываемся. В глубине души я надеялась увидеть на лице робота радость и облегчение, но – никаких эмоций. Это разочаровывает.

– Типа, чёрные пришхерили энту историю?

– Не, ну а что? У них пропали дорогущие роботы. Отследить нельзя, – я непроизвольно смотрю на левую руку мужчины, на которой нет браслета чипа. – По внешности искать нельзя. Военные подождали – ничего не происходит. Ну, они и решили списать всё на взрыв. Концы в воду, никому не нужно отвечать за утерянное имущество.

– Ты ж грила, объявление?..

– Так там никаких деталей! Это просто я догадалась, потому что видела, что военные врут. У них написано: «свидетелей нет», – а вообще-то есть я. И он. Вот я и подумала, что он и есть робот. А в самом объявлении сказано так, общими словами: награда за любые данные о местоположении каких-то андроидов, которые непонятно как выглядят. Будто это для проформы.

Мы с Дэном изучаем мужчину, который смотрит на нас совершенно спокойно. Должно быть, привык к подобным взглядам. Хотела бы я иметь такое самообладание! Выглядеть уверенной в своих силах и крутой, как бронетанк. Конечно, для этого нужно иметь хоть какие-то силы…

Однако тут я отвлекаюсь на поразительную мысль:

– Погоди, если у тебя всё тело… Ну, детали идентичны человеческим, значит, ты – полностью органическая копия конкретного человека? То есть не как обычно, когда на заготовку натягивают органику с внешностью человека, а прям целиком? – дождавшись кивка мужчины, выпаливаю возбуждённо: – Но ведь это запрещено! Нельзя копировать тело больше двадцати процентов, репродуктивные клетки, эмбрионов… И мозг. – Ошеломлённая, смотрю на мужчину. С недоверием спрашиваю: – У тебя есть мозг из псевдо-органики?

Робот кивает совершенно спокойно. Я оборачиваюсь к Дэну, он цыкает и качает головой:

– Такое в новостях не пишут.

– На основании разговоров наших инженеров и техников я сделал вывод, что сконструировать искусственный мозг с нуля они не способны, а вот скопировать с органического объекта могут. Хотя, насколько я понял, это неэтично и, кажется, нелегально.

Я мелко киваю, подтверждая:

– Ага, точно нелегально! Ахуеть… – невольно расплываюсь в улыбке.

– И што ты лыбишься? – на лице Дэна нет ни грамма радости.

– Да блин, интересно же! Подпольные военные эксперименты! Я только в книжках читала про подобное, а тут – вот! Подожди, а у тебя есть его воспоминания? Того, с кого тебя делали? Кстати, он кто вообще?

Робот и Джанки говорят одновременно:

– Капитан армии второй степени. У меня нет его воспоминаний.

– Мисса, херню-то не пори.

Но Дэну с его скептическим здравомыслием не охладить мой восторг так просто, меня уже понесло в оживлённую болтовню:

– Ну мало ли!.. А навыки? Вот это прыгать по крышам и прочее?

– Я не понимаю вопрос.

– Тебе можно прям в мозг закачивать прошивки?

– Нет.

– Тогда откуда ты знаешь, что делать?

– Нас обучали.

– Как это? – разочарованно морщусь.

Мужчина отвечает настороженно, словно опасается ещё больше испортить впечатление о себе:

– Показывали, как делать, и требовали повторить.

– Может, у вас ещё и учебники были?

– Да.

– Ну-у, так не интересно. Я думала, вы как в кино – суперсолдаты, сошли с конвейера и сразу… А там школа вместо армии.

Он переводит неуверенный взгляд между мной и Дэном, молчит.

– Кстати, а ты видишь всякие там цифры, данные? Вот когда смотришь на что-нибудь? На нас?

– Нет. У меня нет встроенных экранов и подобных им деталей.

– Полностью как человек… – и тут я неожиданно даже для себя ляпаю: – А почему тогда ты называешься «роботом»?

– Что?.. – мужчина растерянно хлопает глазами.

В голове уже сплошной туман сонливости, сформулировать мысль непросто, но я старательно подбираю слова:

– Я говорю, роботы ведь должны быть… ну, механические? Что-то запрограммированное на определённые действия. А у тебя, получается, нет ни прошивок, ни загруженных баз данных, ни алгоритмов…

– Общепринятая сейчас технология, основанная на жёстком программировании, не позволяет роботам функционировать без контроля человека. Мы должны были действовать самостоятельно, для этого нужна самообучающаяся операционная система. Насколько я знаю, такие разработки ведутся и считаются перспективным направлением.

– Но они же!.. Они всё равно компьютеры. А у тебя – мозг. Так можно сказать, что у людей тоже «самообучающаяся система». У тебя ведь нет деталей, как у них.

– У меня есть детали, – его голос звучит уверенно.

Я перебиваю:

– Ты дышишь, у тебя есть сердце… А если ты не будешь дышать? И есть? И пить кофе?

– Это приведёт к нарушениям в работе моего тела.

– И ты умрёшь?

– Мне кажется, использовать этот термин некорректно.

– А ты как думаешь? – я хмурюсь, поворачиваюсь к Дэну. – Может, я чего-то не понимаю?

– Энто я не шну, куда ты гнёшь.

– Да блин, туда! Какой же он «робот», если у него, вон, органы, всё…

– И што?

– Да что «што»?! Ну!..

Я возмущенно указываю ладонями на мужчину, который отвечает:

– Я не понимаю.

Выудив на столе пачку папирос, Дэн постукивает ею по тыльной стороне ладони.

– Мисса грит, што ты человек. – Он вытаскивает папиросу.

– Я совершенно точно не человек. По документам мы относились к категории «движимое имущество», раздел «роботы».

Я возмущённо выпаливаю:

– А ты, значит, веришь всему, что написано?

Прикурив, Дэн тушит спичку.

– Так, мисса, кончай, а то ему щас последние мозги перекоротит. Энто не важно.

– Почему это?!

– Его сделали чёрные, они хозяева. Ну так и всё, харэ болтать.

Мужчина кивает согласно и даже как будто успокоено. Я некоторое время рассматриваю его, возмущённо поджав губы. Бурчу:

– Это какое-то рабство.

– Мне снова кажется, что ты используешь некорректный термин.

– Вполне нормальный! Как ещё это назвать?!

Он ненадолго задумывается.

– «Владение»? Вещами владеют.

Так, мне срочно нужно закурить!

Затягиваюсь и раздражённо тычу зажигалкой в его сторону.

– Ты – не вещь.

– Почему? – Дэн откидывается на спинку кресла, складывает руки на груди. Упёрся, значит. Или раздражён моим упрямством.

Ну, и мужчина, посмотрев на него, тоже говорит уверенно:

– Конечно, вещь. Меня сделали техники, из искусственного материала.

– Но ты выглядишь как человек, – от избытка чувств я принимаюсь рисовать сигаретой круги, – живёшь как человек, ведёшь себя… Ай, ладно. Как хотите.

Крутанувшись на стуле, поворачиваюсь спиной к Дэну и бухаю локти на стол. Раз они оба такие умные – вот и пусть. А я покурю, разглядывая стену.

– Если тебя это успокоит, каждую модель инженеры модифицировали. – Этот бархатистый низкий голос успокаивает одним лишь звучанием. Будто что-то мягкое гладит по спине и плечам. – В деталях моё тело значительно отличается от прототипа.

– В каких, например? – кошусь на мужчину как можно равнодушнее.

– Например, что касается еды – на меня не действует кофеин. И алкоголь.

– Как это?! – от ужаса мой голос падает на октаву ниже.

За спиной раздаётся насмешливый голос Дэна:

– Ты его два года ше́рстила, штоб бухать вместе?

В ответ на мою расстроенную физиономию – у меня просто в голове не укладывается, как можно жить без успокаивающего действия алкоголя! – робот словно извиняется:

– Алкоголь – удобный вариант, когда нужно быстро восполнить запас энергии. Он калорийный. Однако он не влияет на моё восприятие и рефлексы.

– Да уж, вашим инженерам, наверное, платили дофига за такие гениальные идеи. А ещё что?

– Компенсаторная терморегуляция. Ольфакторные модификации…

– Что это?

– Запах тела. Должен вызывать симпатию или даже сексуальное возбуждение и таким образом облегчать взаимодействие с людьми.

Повезло, что я успела отвернуться обратно к своей сигарете, а то щёки опять теплеют. Это он про тот момент, когда я его обнюхивала? И вправду пахнет слишком приятно для бомжа.

– Ряд компенсаторных модификаций на случай ранения – ускоренный гемостаз, повышенная выработка адреналина…

Я больше не смотрю на него, чтобы не светить покрасневшей физиономией, – в самом деле разглядываю столешницу и стену перед собой – и мужчина замолкает.

Пожалуй, настолько изменить человека нельзя. Ладно ещё поставить бронированную кожу, чтобы останавливала пули, – это будет сложно, дорого и долго, потому что за один раз выдержать приживление такого количества псевдо-органики трудно, – но так масштабно изменить внутренние параметры… Тем более если у него не армейская система, а стандартная, она ещё сильнее ограничивает процент изменений.

А если это военный эксперимент, изучение пределов изменения тела… Нет, вряд ли. Это только со стороны кажется, что фигня, а на самом деле к любым изменениям, даже небольшим, нужно привыкать, в клинике после настройки системы с клиентом работают тренер и психолог. Само тело человека, да и его психика накладывают ограничения, нельзя модифицировать всё подряд в любых объёмах. На один успешный результат – значительно модифицированного человека – будет слишком много неудачных попыток.

11.

С мысли меня сбивает голос Джанки:

– Долго дуться бушь?

Сунув окурок в пепельницу – почти пустую, в отличие от той, что на столе Дэна, – поворачиваюсь как можно спокойнее.

– Ничего я не дуюсь.

– А то как же, расселась будто фифа. Я, штоль, с твойным робаатом лялякать должен?

– А что тут лялякать? Всё понятно. У него нет ни «железа», ни операционки, ни прошивок, вообще ничего, зато есть самообучающийся мозг. При этом он робот, собственность армии, и это всех устраивает. Я поняла. Хм-м… А долго это ваше обучение длилось?

– Два года.

– И потом ты сразу сбежал?

– Нет. После экзамена прошло одиннадцать месяцев.

– Но почему не раньше? Если у тебя нет алгоритма подчинения конкретным людям.

Джанки подсказывает:

– Порт.

– А, точно. Отходишь на какое-то расстояние, и он взрывается вместе с головой?

– Не совсем так. Базовый алгоритм уничтожения – это электрический разряд, сжигающий все компоненты системы. Активируется командой. Но причина была не в страхе перед уничтожением. До модификации у меня не было даже мысли о неподчинении.

– Почему?

– Мне известно, что у нас были деактивированы некоторые кластеры физического носителя операционной системы. Видимо, те, которые отвечают за мотивацию, способность к анализу и принятию самостоятельных решений. Поэтому мы лишь выполняли приказы командования. Воспринимали их абсолютно некритично, как прямое руководство к действию.

– Что такое «физический носитель системы»? – я оглядываю мужчину, ожидая, что всё-таки поняла неправильно и у него есть механические детали.

– Мозг?.. – Дэн вопросительно поднимает бровь.

Робот кивает, и я с недоумением переспрашиваю:

– Можно «выключить» какие-то кластеры в мозгу, чтобы заставить подчиняться? Значит, эта ваша модификация – это была операция? С хирургами?

– Нет. Изменение параметров системы через порт.

– Чего?.. В смысле, людям тоже так можно?!

Непроизвольно тянусь к своему затылку, касаюсь круглого отверстия. Я как-то не задумывалась, что стоит за красочными рекламными буклетами, обещающими чудесные изменения в организме. Приходишь в клинику, тычешь в прейскурант и говоришь: «Хочу такое». Дают наркоз, просыпаешься уже обновлённый. А что конкретно происходит в этот промежуток… Ну, мы же верим, что врачи не причиняют вреда, у них этика…

А что, если военные могут заставить их провести эксперимент – внести в систему и другие изменения? Это ведь не почувствуешь, может, даже и не заметишь… Да нет, отдаёт паранойей и безумными теориями заговора. Так можно дойти до мысли, что в клиниках воруют органы, чтобы продать, а вместо них пришивают органы животных, – помню, видела такие заголовки в жёлтой прессе.

Тем временем Дэн фыркает презрительно:

– Мисса, а как, по-твойному, отключают чувствительность к боли, к температуре? Да половина модификаций на энтом пашет. Я ещё впервой грил, што херня, а ты – прогресс, прогресс…

Я торопливо перебиваю:

– Как думаешь, я нормальная? У меня же ничего не выключено?

– Ну ты шибанутая, ясен хрен, но вряд ли энто врачи виноваты, – Дэн озаряет меня улыбкой.

– Мм, спасибо, успокоил… Так, ну-ка расскажи подробнее? Про модификацию.

– Технических деталей я не знаю. Заявленная цель – увеличить реалистичность паттернов поведения. Для более правдоподобной имитации человеческой личности.

Слишком много умных слов для моего засыпающего мозга. Просительно кошусь на Джанки, но он курит как ни в чём не бывало. Что ж, не хочется, но придётся признаваться, что я тупая.

– Что это значит?

– Изначально наши психические реакции и поведение не соответствовали стандартным человеческим паттернам. Пока инженеры искали решение этой проблемы, нас отправляли на обычные боевые операции. Перед последней модификацией было ещё две, но они, видимо, не достигли цели. А об этой техники говорили уже давно. Что она самая масштабная, и инженеры возлагают на неё большие надежды.

– А что было не так с вашим поведением? В смысле, было заметно, что у вас в мозгах копались?

– Говорили, что у всех экземпляров в той или иной степени присутствуют нарушения эмоциональной сферы: низкий уровень эмоциональности, нарушение понимания как эмоций окружающих, так и своих собственных… – мужчина запинается, поднимает взгляд к потолку, словно вспоминает формулировки. – Наверное, проще описать. Было два варианта поведения. Один – полное отсутствие инициативы, безразличие к происходящему, апатия.

Оживлённо шепчу Дэну:

– Похоже на меня? У меня вечно какая-то апатия.

Однако мужчина отвечает:

– Не думаю, что это было похоже. Например, я в свободное время обычно сидел и смотрел в стену. Не видел смысла что-либо делать, просто ждал следующего занятия в расписании. Некоторые сотрудники говорили, что это их пугает, но я не понимал почему.

– А, тогда нет, – успокоившись, вытаскиваю из пачки сигарету.

– Другие экземпляры, наоборот, вели себя активно, инициировали общение с окружающими, но, как я понял, отсутствие эмпатии всё равно их выдавало. В разговоре они могли сказать что-то грубое или неадекватное и не заметить этого. К тому же у них были проблемы с самоконтролем – импульсивность, непредсказуемое поведение, вспышки агрессии.

Последние слова отзываются внутри неприятным уколом. Похоже, я настолько засмотрелась на этот прекрасный голый торс, что забыла, кому – чему – он принадлежит. Кошусь на Дэна: лицо непроницаемое, но, уверена, он тоже это отметил.

Осторожно спрашиваю:

– Но ты, значит, относился к первой категории. С низким уровнем агрессии. Да? – дождавшись кивка робота, тихо выдыхаю от облегчения. Не хватало мне ещё одного психа, бросающегося на людей. – Но как военные инженеры сделали такие странности? Я думала, там профессионалы.

Дэн пренебрежительно фыркает:

– Они ж технари, а тут – мозги из органики. Хрен шнает, как настроить.

– Я тоже предположил, что причина в особенностях физических носителей. Видимо, каждый кластер отвечает за несколько функций. В результате модификации активировались они все. Эмоциональность. Инициативность. Также мне кажется, что я стал сильнее ощущать боль. Не знаю, связано это или нет. Может, всего лишь сбой программы.

– После модификации ты сразу понял, что стал другим? Что ты почувствовал?

– Мм, не уверен, как правильно описать. Меня оглушило, – он запинается. – Было ощущение, что моё восприятие переполнено, и я не знал, что с этим делать. Хотел вернуться к прежнему уровню, сконцентрировался на воспоминаниях, но восприятие прошлого тоже изменилось. Я вдруг осознал, что на лицах людей были эмоции – всегда, раньше тоже. До этого я их не различал. Как будто смотрел, но не видел. И ничего не чувствовал по этому поводу, только знал, что нужно выполнить приказ, – под нашими взглядами мужчина сбивается, опускает глаза. Облизывает губы. Сжимает пальцы так, что кожа белеет. – А после модификации… стало очень неприятно. Хотелось прекратить это, но оно не проходило. Все воспоминания стали… болезненными?.. Как эти люди смотрели на меня. Объекты – наверное, со страхом или злостью…

Дэн перебивает:

– «Объекты»?

Робот смотрит недоуменно, затем выражение его лица неуловимо меняется – становится жёстче.

– Те, кого я убивал.

Мне кажется, или в комнате повисло напряжение? Словно гудящее электричество, от которого волоски на руках встают дыбом, а мышцы сводит.

– Ему приказывали! – выпаливаю я резко.

– Ясен хрен, – тянет Дэн издевательски, – не сам же он…

– Заканчивай с этим, – рычу приглушённо.

Но тут робот перебивает:

– Он прав.

Растерявшись от неожиданности, я обиженно повышаю голос:

– Вы что, типа, вдвоём против меня? Я думала, мы заодно. Осуждаем произвол армии. Что вы на меня-то бычите?

– Командование отдавало приказы, но выполнял их я. Именно я убил тех людей.

– И что дальше?! – все мои спутанные эмоции выплёскиваются в раздражённый тон. – Я знаю только одно: если бы не ты, два года назад я лежала бы мордой в снегу, с кишками наружу, как другие. А я сижу здесь. Это меня радует, а прочее не волнует. Просто не надо называть мёртвых людей «объектами», это звучит не очень.

– Хорошо.

Разворачиваюсь к Дэну, готовая продолжить – даже устроить скандал, если придётся, – но он примирительно поднимает ладони:

– Всё, шкнулся.

– То-то же. Мы тут все не святые.

– Шнырила жвачку у малышей? – Джанки снисходительно усмехается.

Я недовольно поджимаю губы. Хочется ответить, но… Лучше не трогать эту тему.

– Значит, ты остановился на том, что воспоминания стали болезненными.

Мужчина кивает.

– Я не знаю, может, это искажение восприятия. Ошибка операционной системы. Но мне кажется, что люди часто смотрели на меня с негативными эмоциями. Как на что-то… неприятное. Даже сотрудники нашей базы. Техники.

– А щас?.. – голос Дэна звучит неразборчиво, потому что он грызёт ноготь.

Робот оглядывает его изучающе, и я машу ладонями, привлекая внимание к себе.

– Не-не-не, на Джанки не смотри, он негативист. Смотри на меня.

– Кто я?.. – опешив, Дэн даже выпускает палец изо рта.

– Подожди! – отмахиваюсь от него, не отрывая взгляда от робота. – Тебе кажется, что я смотрю, как они? С неприязнью?

Мужчина разглядывает моё лицо настолько внимательно, что от смущения я улыбаюсь. Надеюсь, это выглядит доброжелательно, а не как нервный спазм.

В конце концов отвечает:

– Нет. У тебя другое выражение.

– Фух! Значит, это не искажение. С другой стороны, а чего им было радоваться? Если ты… – я многозначительно обрисовываю его ладонями. – Вот они и смотрели так, это понятно.

Встрепенувшись, словно что-то вспомнил, робот добавляет торопливо, сбивчиво:

– Техники между собой говорили, что люди отказываются подчиняться приказам. То есть… Нас отправляли вместо них. Потому что они отказывались. Я тогда не понимал услышанное. Как возможно не подчиниться приказу? Потом… То есть когда я уже привык к изменениям и стал анализировать свой прежний опыт, я впервые обратил внимание – то есть осознал это, – что нас отправляли в населённые пункты после бомбёжек. Чтобы мы убивали всех выживших.

Он запинается, как будто задумался. Смотрит в пол и говорит тише, словно рассуждает сам с собой:

– Генерал, которому мы подчинялись, говорил, что мы герои. Помогаем сохранить мир. И мы верили. Я верил. – Он молчит. – А ещё что зачистка территории – важная и ответственная операция. Мы спасаем множество жизней, потому что быстрые и устойчивые к повреждениям. Иначе это пришлось бы делать обычным солдатам, и они бы погибли. А у них семьи… Хотя сейчас я сомневаюсь, что им бы что-то угрожало. Те люди почти не оказывали сопротивления.

Не выдержав, я хватаю пачку, закуриваю, нарочито громко прокашливаюсь. Ковыряю ноготь, избегая взглядом робота.

– Вот и понятно, почему техники так на вас смотрели. Но это всё равно не ваша вина, – я внимательно изучаю огонёк сигареты.

– Но убивал их я. Это мои воспоминания.

В его голосе звучат просительные нотки, и я заставляю себя взглянуть ему в глаза. Лицо ждущее – словно надеется, что я что-то объясню. Выдам волшебный рецепт, как жить дальше.

Мне всегда было трудно смотреть на переживающих людей, даже в кино, а этот мужчина выглядит так искренне, что я буквально чувствую его эмоции – и выдерживать их вес очень тяжело. Всё внутри переворачивается от желания помочь. Сделать хоть что-нибудь. Исправить его прошлое.

– Воспоминания ничего не значат, – в противоположность чувствам мой голос полон то ли недовольства, то ли злости. – Главное, дальше поступать нормально. А прошлое… Всё это хрень. Можно просто не обращать внимания.

В поисках поддержки я невольно оборачиваюсь на Дэна, но он не смотрит на меня – водит пальцем по кромке дисплея, лежащего на столе.

Однако я настойчиво продолжаю пялиться. Нет уж, пусть выразит своё мнение! Пусть скажет мне в лицо, что мы не будем помогать тому, кто спас мне жизнь, потому что считаем себя лучше него. Не хотелось бы поднимать эту тему, но вообще-то мне есть, что ответить, и Дэн это знает.

Продолжая меня игнорировать, Джанки берёт дисплей, включает и принимается тыкать в экран.

Побуравив его взглядом ещё немного – для профилактики, – я в конце концов поворачиваюсь обратно к роботу. Нужно сменить тему.

– Кстати, я что-то хотела… А, вот. Что ты называешь «операционной системой»? В смысле, у тебя ведь её не может быть?

Мужчина надолго задумывается.

– Этот термин использовали инженеры и техники. Я не знаю, как это выглядит объективно, если подключиться к моей системе. Субъективно, как мне кажется, это обозначение всего, что я воспринимаю, когда включён. И как на это реагирую.

– Мм. Угу. – Так и хочется ляпнуть: «Вообще-то это называется “сознание”», но я терплю. Раз уж моя точка зрения непопулярна в данном коллективе, я могу держать её при себе. – И почему ты считаешь, что в ней есть ошибки? Ты ведёшь себя адекватно, разговариваешь как обычный человек. Если из-за модификации ты начал различать эмоции и перестал верить пропаганде военных, то я не вижу здесь проблемы.

– Раньше я всегда был уверен, как нужно поступить. Сейчас всё стало неопределённым. Сложнее анализировать происходящее. Нужно учитывать больше переменных, потому что я начал обращать внимание на мимику и интонацию людей. Во-вторых, у меня тоже появились эмоции, их сложно предсказать и сложно понять. У нас был курс психологии, так что я разбираюсь в теории, но на практике приходится во многом опираться на предположения. И я не знаю, насколько правильны мои выводы.

– Знаешь, это звучит похоже на обычную человеческую жизнь. Ничего не понятно, сплошные предположения, домыслы и фантазии. Тем не менее, люди с этим живут, значит, к этому можно привыкнуть.

– Вещь не может «привыкать», её делают для конкретных задач. Моя функция – выполнять приказы командования. Без этого я бесполезен.

– Это ты имеешь в виду – убивать всех, на кого укажет первый попавшийся генерал? О таком и жалеть не стоит.

– Давать оценку не входит в мои задачи.

– Но ведь они не записаны у тебя в голове, у тебя там нет диска с алгоритмом. Значит, их можно поменять. Например, стать телохранителем. Что тебе мешает? Ничего! Мне кажется, это гораздо лучше, чем твои прежние функции. Как считаешь?

Однако вместо ответа мужчина выжидающе смотрит на Дэна, который развалился на кресле, вытянув ноги, и скучающе листает дисплей. Заметив повисшую паузу, Джанки поднимает взгляд.

– Што?

– Что? – я тоже с недоумением оглядываю робота.

– Разве не господин должен решать, могу ли я быть телохранителем?

– Господин Джанки, ты как насчёт этого?

Дэн снисходительно закатывает глаза.

– О-о-о, мисса, если те што приспичило, лучше поперёк не стоять. Хошь шнилого чёрного робаата с прибабахом? Да бери, – он широко взмахивает рукой в жесте щедрости и снова утыкается в экран.

– Видишь? – перевожу взгляд на мужчину. – Я же сказала, всё будет нормально, потому что… – я демонстративно повышаю голос: – Джанки лучше всех.

– Угу, – не отрываясь от чтения, Дэн берёт со стола коробок спичек и бросает в меня. Попадает, конечно.

Ясно, что ему вся эта затея не нравится, но формально – Джанки согласился, а уж дальше я как-нибудь сумею его умилостивить.

Пока же я поворачиваюсь к роботу, стараясь держать себя в руках и не показывать восторг совсем уж явно.

– Так что? Ты-то сам хочешь?

Мужчина задумчиво изучает моё лицо.

– Раньше про меня говорили, что я ответственный и тщательно выполняю свои обязанности. Мне кажется, эти качества не изменились, так что я мог бы попробовать.

– Отлично! – я расплываюсь в счастливой улыбке и, дотянувшись до Дэна, пихаю его кулаком в плечо: – Мастер, давай чинить.

12.

Джанки нехотя отрывается от дисплея. Встаёт, потягивается со смачным хрустом. Сдвигает всё содержимое стола дальше к стене. Присев, роется в ящике стола, вытаскивает свёрток мягкого прозрачного пластика. Разворачивает. Блики холодного белого света поблескивают на сгибах, затем пробегают по поверхности металлических инструментов. Пинцет какой-то…

Не успеваю я даже осознать, что именно вижу, а тело уже реагирует привычно: сердце замирает в приятной невесомости, взгляд так и скачет по острым лезвиям скальпелей, выбирая, с какого хотелось бы начать. Сладкое предвкушение…

Голос-в-голове резко перебивает: Нельзя при всех! Прекращай пялиться!

Чтобы отвлечь внимание Дэна, ляпаю первое попавшееся:

– Ты что, собираешься его резать?

Не глядя на меня, он вытаскивает инструменты из отделений чехла.

– А как ещё достать пули?

Фух, кажется, не заметил.

– А зачем тебе вообще… такое вот? – я фыркаю, все видом демонстрируя незаинтересованность и даже пренебрежение. – Похоже на набор маньяка из фильма ужасов.

Подозрительно кошусь на руки Дэна – под шнудами не видно, но, насколько я знаю, он себя не режет. Хотя это могло измениться со временем. Может, сейчас, когда Джанки живёт в безопасности, ему не хватает прежних драк и привычного уровня боли.

– Ну, мисса, чипы так и ставят.

Разве?.. Когда мне ставили, то привели в палату с красивыми инсталляциями, там медсестра, очень милая и доброжелательная, помогла лечь на койку и надела мне маску, подключённую к аппарату. Проснулась я там же, с той же медсестрой. Ни хирурга, ни, тем более, подобных инструментов не видела. Впрочем, меня-то скальпелями не испугать…

Голос-в-голове шепчет возбуждённо, аж постанывает от нетерпения: Посмотри на эти лезвия – такие острые… Тебе нужно наказание… Тогда все забудут о твоём мерзком поведении, простят тебя… Просто возьми один… Представь, какая у него удобная, надёжная ручка, как легко он порежет кожу, как выступит кровь… Ты же хочешь этого…

Неожиданно поперёк тела, под грудью, перехватывает рука, и Дэн тащит меня к выходу из лаборатории, в коридор и дальше на кухню.

– Чего ты? – невинно хлопаю глазами.

Он озирает помещение, взгляд останавливается на подставке с ножами.

– Да бля! – голос приглушённый.

Чёрт, всё-таки заметил. Иногда я жалею, что Джанки такой наблюдательный. Вот я, между прочим, более вежливая и не тычу людям в нос их вредными привычками!

– Ладно тебе… – я тоже отвечаю тихо. Будто мы заговорщики.

– Аха. Типа, мне не надо их ныкать?

Взгляд так и залипает на чёрных ручках ножей, однако Джанки прав: я обещала «ничего такого» в его квартире.

– Я же не маньячка какая-нибудь.

Хотела изобразить уверенный тон, а вместо этого получился разочарованный. Вообще-то я, конечно, не совсем уж – хватать первый попавшийся нож для колбасы и полосовать себя. Но сейчас мне нужно успокоиться… Может, и кухонный сгодился бы…

– Давай, мисса, скажи мне, – Дэн шипит уже с откровенным раздражением, – а то я не шну. Пялишься на них, как ширик на ломке.

Недовольно поджав губы, усаживаюсь на своё обычное место – серое полукресло с дальнего края круглого стола. В противоположном от ножей углу.

– Не шухерись. Я обещала, и всё в порядке. Прям уж посмотреть никуда нельзя.

Дэн, поморщившись от моего произношения, всё-таки включает дисплей, который принёс с собой, принимается рыться в каталоге какого-то магазина. Однако стоит мне покоситься на ножи, тут же откликается:

– Туда – нельзя.

Я обиженно тяну:

– Даже не собиралась.

Он не отвечает.

Листает всё быстрее, щёлкает по экрану уже с явным раздражением. Рычит недовольно, а в ответ на мой вопрошающий взгляд поясняет:

– Плотномера нет, а мой барахлит.

Но всё же поглядывает на окно доставки. Что-то заказал.

Вскоре раздаётся короткий писк, и Джанки, чуть не облизываясь от восторга, достаёт упаковки – словно подарки из-под новогодней ёлки.

Самое крупное – контейнер с ярко-красными наклейками: «внимание», «биологический материал» и «пониженная температура». Псевдо-органика.

Медицинская с виду штука, похожая на стилизованный пистолет. К нему прилагается набор насадок – мелкие иглы. А, это, видимо, чтобы колоть модификаторы для органики – думаю, они тоже внутри контейнера.

Порывшись в россыпи небольших свёртков, Дэн показывает мне зажатый между пальцев прозрачный пакетик с маленьким продолговатым предметом.

– Такая хернюшка, а стоит… Дерут шамру чисто за монополию.

– Это что?.. – щурюсь, приглядываясь. – Шуруп? Дюбель?

Я за несколько лет тоже кое-какие слова запомнила! Вот только вместо восхищения Джанки прыскает со смеху.

– Не, мисса, я не буду робаату в башку дюбель пихать. Энто порт.

– Ну-ка, покажь! – я даже вскакиваю к нему.

Интересно ведь! Я видела их лишь на фото – и там они казались крупнее, – а хочется пощупать, что же у меня в голове установлено. Деталька почти невесомая. Тёмно-серая, матовая – строгий мужской вариант. У меня-то телесного цвета, «без вульгарности», как решил отец, но многие ставят яркие, а то и с подсветкой – в неоновых огнях клубов красиво смотрится.

Значит, с этого конца внутрь вставляется тонкий штырёк плагина, а с другой стороны идёт рельеф из мелких бороздок и зубчиков. Видимо, с их помощью порт соединяется с нейроконнектором – той частью системы, которую ставят внутрь головы.

Эта мысль тянет за собой давние воспоминания. Я не касалась их, наверное, уже лет десять.

Когда отец сказал, что пора ставить систему, я приняла это как само собой разумеющееся. Неизбежное. Спросила нескольких учителей, кому более-менее доверяла. Они сказали, что заживает быстро, в больнице побудешь буквально три дня.

Меня держали месяц.

После операции голова болела постоянно. Капельницы, процедуры. Но боль всё равно возвращалась. Я была так измотана, что, стоило почувствовать её снова, просто начинала реветь. Медсестра – не помню, как она выглядела, – успокаивала и говорила, что скоро пройдёт. А оно всё не проходило – неделю, две… Меня это не удивляло, я уже тогда знала, что людям нельзя верить, они постоянно врут.

В конце концов снова повезли в хирургию. На вопросы не отвечали, сказали только, что отец в курсе. Конечно, зачем объяснять, что они собираются делать с моей головой, если «господин Александэр дал разрешение»? Кого интересует мнение какой-то там Алетейи, лежащей на операционном столе?

После второй операции боль прекратилась, и меня наконец-то выписали. Она до сих пор иногда возвращается, но обезболивающее помогает. Жить можно. Да я и привыкла уже.

По возвращении домой отец дал мне рекламный буклет санатория и сказал, что, если одноклассники будут спрашивать, этот месяц я провела там, восстанавливала силы. Билеты и путёвку он оформил, школьное руководство в курсе. Это я тоже приняла как должное: в нашем доме проблем быть не может, у нас всё идеально, всегда.

Я сама втихаря раскопала счёт из клиники и прочитала, что мне поставили систему с индивидуальными параметрами. Судя по тому, что изначально об этом разговора не было, мне не подошла стандартная, унифицированная, и во время второй операции её заменили. Значит, даже мозги у меня не как у нормальных людей. Зато потом в школе хвасталась: отец так меня любит, что раскошелился на более дорогую и качественную систему, а в санатории было очень здорово, хочу туда ещё…

Жаль, я не могу поделиться этой историей с Джанки: когда он слышит подобное о моём прошлом, то злится. В смысле, расстраивается, просто у него половина эмоций выглядит как злость. Поэтому я лишь молча возвращаю ему упакованную детальку и делаю шаг в сторону коридора…

…Однако Дэн вновь перехватывает меня, останавливая.

– Посиди тут.

Проводив его недоумевающим взглядом – ещё и дверь кухни за собой закрыл! – топчусь посреди помещения.

Ну тогда я хоть в туалет схожу! А то пиво, кофе…

В коридоре даже замираю от неожиданности: дверь лаборатории тоже закрыта. Где такое видано?! Ещё в начале нашего знакомства я обратила внимание, что закрытые помещения, которые меня успокаивают ощущением безопасности, Дэна, наоборот, нервируют. Поначалу я решила, что у него клаустрофобия. Позже усомнилась. Спросила напрямую. Джанки напрягся – обиделся, что я считаю его психом? – и буркнул только, что «энто как в клетке». С тех пор я не трогаю двери, оставляя Дэну право распоряжаться ими. Это уже стало привычкой.

Ладно, вернувшись на кухню, закрываю дверь и здесь. Раз Джанки так захотел, нужно слушаться.

Интересно, что это они там такое секретное делают?

Голос-в-голове мурлычет: Может, для ремонта робота нужно полностью раздеть?..

Покрутив эту мысль так и эдак, прислушиваюсь к тишине квартиры. Нет, ничего, только холодильник гудит. Так что я усаживаюсь поудобнее и закуриваю, приготовившись ждать.

Если сейчас, с высоты моей нынешней рассудительности, вспомнить, то это кажется таким странным: десятилетняя девочка рассказала учителям, что ей планируют сделать операцию, которая по закону разрешена с восемнадцати, а они отреагировали лишь доброжелательными улыбками. Да, это была не уникальная ситуация, время от времени проходили слухи, и в коридорах все искали взглядами тех счастливчиков, кому будут ставить систему. Но так-то, если подумать: все знали, что нарушается закон, что здоровье детей подвергают опасности, – и принимали это как само собой разумеющееся. Эти операции даже считались проявлением родительской любви и заботы! И поводом для гордости – смотрите, мол, какие у меня родители, покупают лучшее! Как будто в нашем мире всё было перевёрнуто с ног на голову…

Время тянется, и я укладываю голову на руки, стараясь лечь поудобнее. Стол такой твёрдый, и край больно давит на рёбра… Пойти на диван в гостиной? Хотя засну ещё…

Перед глазами уже всё плывёт, и чтобы хоть чем-то отвлечься, я по привычке тянусь за сигаретами. Моя пачка, оказывается, опустела. Ничего, в потайном отделении под столешницей всегда лежит запас и для Дэна, и для меня. Впрочем, я столько курила за последние несколько часов, что больше не лезет, так что просто перекатываю сигарету в пальцах и созерцаю лениво вьющийся дымок.

Может, и зря, это усыпляет ещё больше… Ещё и стыло как-то… Нос замёрз… Кутаюсь в кофту, но это мало помогает…

Внезапный шум – спросонок я испуганно дёргаюсь, приложившись рёбрами о кромку стола. Чёрт, плечи затекли так, что аж болят… Это меня звали или приснилось? Пялюсь на закрытую дверь кухни, прислушиваясь.

Приглушённые шаги, скрип двери… И вдруг в коридоре голос Дэна рявкает так громко, что я аж подпрыгиваю от неожиданности: «Лета, харэ шмалять! Поди сюда». Хлопок двери, звук шагов удаляется обратно.

От резкого движения из пальцев выпал и покатился по столу потухший окурок – сигарета погасла ещё на середине, значит, я быстро заснула.

Неловко поднимаюсь. Потягиваюсь. Ковыляю в коридор.

Если до этого было прохладно, то стоит открыть плотно пригнанную дверь лаборатории, как меня обдаёт пробирающим холодом. Выдох превращается в пар. Так вот почему я замёрзла! Настолько устала, что даже не сообразила: ведь псевдо-органике нужна пониженная температура. Когда она приживается, модифицируясь в нужные ткани, то сильно греется. Когда в детстве мне меняли кожу на обожжённой руке, было ещё ничего, потому что участок небольшой, а вот когда я недавно меняла на груди и животе, то оба раза горела как печка. Несколько дней то и дело прикладывала к новой коже лёд.

Робот стоит боком ко мне, по-прежнему в одних штанах, а Джанки, уже в куртке, склонился, опершись ладонями на колени, и изучает его спину, чуть не водя по ней носом. Не отрываясь от своего занятия, Дэн приглашающе машет рукой:

– Глянь. Тока дверь прикрой.

– С-секунду, – сама не ожидала, что у меня зубы застучат.

Сбегав в прихожую за курткой, возвращаюсь.

На моём, металлическом, столе стоят три медицинские кюветы: две – с пропитанными кровью материалами, на белом дне третьей темнеют небольшие бесформенные штуки. Должно быть, пули.

Смущённо замираю в паре шагов от мужчины. Спина выглядит нормально, без всяких отверстий. Так странно, вот были ранения, а теперь нет. Обычная бледная кожа.

– Ничего не вижу.

– Што там «видеть»?! – Джанки бросает возмущённый взгляд. – Сюда поди.

Раздражённо фыркнув и отпихнув Дэна плечом, тоже утыкаюсь носом в спину. Вблизи заметна гусиная кожа, мелкие волоски стоят дыбом… И под определённым ракурсом видны небольшие углубления на месте бывших дыр.

– Ну… Нормально вроде? Псевдо-органика ведь несколько дней устаканивается. Вот оно там всё прорастёт и… Да?

Джанки берёт мою руку и тянет к спине робота:

– У тя пальцы мягче, глянь. Штоб ровно.

Послушно тычу замёрзшими пальцами туда, где раньше были пулевые отверстия. Неровностей не чувствуется. Кожа обычная, мягкая. По-прежнему лихорадочно горячая. Но это нормально для процесса приживления органики.

– По-моему, равномерно.

– Полижи.

– Сдурел?! – я отдёргиваю руку.

– Шнуда, – Дэн недовольно щурится. – Твойный же робаат.

– Что за странная методика? Не помню, чтобы меня врачи лизали.

Пока Джанки разглядывает место ремонта под разными углами, я отступаю от мужчины – успев, однако, пройтись взглядом по его пояснице. Какие ямочки соблазнительные… Нет, если это нужно для дела, я могла бы и лизнуть…

– Я ж грю, плотномер барахлит, а так надёжнее. – Заметив повисшую паузу, Дэн косится на меня, усмехается: – Ладн, дома полижешь.

Так, нужно ненавязчиво сменить тему!

– При чём тут шнуда?

– Не «шнуда», а… – он произносит подчёркнуто медленно: – «Шаануда».

– «Зануда»? Я просто не поняла.

– Энто потому, што ты шаркаешь сильно. Мож, я когда-нить научу тя грить как люди, но явно не сёдня. – Он тяжело вздыхает. – Вроде ничёшно.

Разгибается. Устало трёт лицо.

– Ты молодец, я даже не сомневалась!

На радостях сгребаю его в охапку вместе с курткой, сжимаю со всей дури. Джанки похлопывает меня по спине и торопится отодвинуться, но я не отпускаю.

– Ну всё, всё… – он отпихивает. – Надо порт глянуть.

– Ты уже сделал? Так быстро?

– Где «быстро»? Имелся с ним, как ёрш с салакой.

Я наконец-то догадываюсь посмотреть на настольные часы. Шесть?! Ну я и заснула…

– Так позвал бы помочь.

– Аха, дать те скальпель, штоб от кровищи в обморок свалилась? Не, я уж сам.

Со стороны, конечно, не понять, что Джанки подколол по поводу моей страсти к порезам. Он обычно не развивает эту тему, но всё же за время нашего знакомства пару раз говорил, что беспокоится. Думаю, он знает, что я не могу прекратить, потому и не лезет с нотациями. У каждого свой способ ослабить тревогу. Я вот тоже не считаю его образ жизни здоровым, но молчу ведь.

Тем временем Дэн отходит к инструментам, разложенным на тумбочке, робот поворачивается, чтобы проследить за его движением, – и в моём поле зрения оказываются соски, остро торчащие от холода.

Сонный взгляд охотно залипает на этой картинке.

Нужно оторваться… Но так лень… Какой рельеф мышц… В конце концов, почему я не могу просто полюбоваться, как в музее на мраморную статую… В этом нет ничего непристойного…

Пересилив себя, всё же тяну взгляд выше – по дороге зацепившись за ключицы… И за шею… Если вспомнить, как она приятно пахнет…

А тем временем изо рта – неожиданно – вырывается:

– Может…

Все оборачиваются ко мне, ожидая продолжения.

Чёрт, а что я хотела сказать-то?!

А, вот.

– Может, одеться? В смысле, со спиной закончили ведь уже, – волевым усилием я сдерживаюсь, чтобы не коситься на голый торс рядом, но зато срываюсь на нервный смешок. Ну почему я вечно хихикаю не к месту?!

Мужчина вопросительно смотрит на Дэна, видимо, ожидая разрешения. Тот кивает. Но я протестующе поднимаю ладонь и указываю на металлический стул с одеждой, висящей на спинке.

– Джанки, у тебя нет лишней? Эту, с дырками, явно уже не стоит надевать, а ходить в кожанке на голое тело – как-то слишком.

– Ща, – Дэн направляется к выходу.

Я не решаюсь отступить от робота – не хочу настолько явно показывать своё смущение – и в итоге напряжённо замираю, гипнотизируя дверь взглядом и всем телом ощущая непристойно близкое присутствие полуголого мужика. Боги, как хорошо, что я догадалась принять успокоительное.

Молчание тягостно давит, а затем – ура! – в дверях появляется Дэн с чёрной футболкой. Как обычно, мятой, будто её жевали, у Джанки других не водится.

Фух, наконец-то робот полностью одет! Футболка, конечно, обтягивающая, но всё же ситуация стала более пристойной, и дышится легче.

13.

Осмелев, я уже подступаю к мужчине как ни в чём не бывало:

– Давай я и порт посмотрю. На всякий случай.

Ух, какая я деловая! Он послушно садится, наклоняет голову вперёд и убирает волосы, а я тяну пальцы к его затылку, но всё же не касаюсь – так и вожу ими над кожей. Мало ли, вдруг здесь нельзя.

Хотя выглядит гораздо лучше, чем было. Тёмно-серый кружок порта чуть выступает над кожей – потом она нормализуется и будет вровень. Сразу видна граница псевдо-органики – узкая линия на затылке, где волосы не растут. Интересно, это потом само наладится или нужно было уколоть отдельный модификатор?

Медицинский пистолет лежит на тумбочке, а вот контейнер с органикой и модификаторами Дэн уже унёс на кухню. Впрочем, волосы – это мелочь, нужно сконцентрироваться на действительно важном. Просто мысль о том, что порт не заработает, слишком пугает, вот я и отвлекаюсь на всё подряд.

Тем временем Джанки возвращается с кухни. Достаёт из ящика стола прозрачную коробочку и топает к нам, открывая её на ходу.

Однако робот отстраняется.

– Можно я сам?

Берёт протянутую коробочку, вынимает плагин – самый обычный, металлический штырёк с ярко-красной ручкой – и медленно вставляет его в порт. Чуть морщится. Пока псевдо-органика не подстроилась полностью, прикасаться к ней и вправду неприятно: то ли болезненно, то ли щекотно. Чересчур чувствительно.

Я возвращаюсь на своё кресло, замечаю, что Джанки уже унёс со стола кюветы с кровищей. Заботливый.

Усталость даёт о себе знать – так и тянет откинуться на мягкую спинку, вздремнуть… Ещё и холодина эта! Дэн открыл дверь в коридор, но воздух ещё стылый. Глубже запахиваюсь в куртку, потираю замёрзший нос, хлопаю широко распахнутыми глазами, чтобы сбросить сонливость.

Нужно собраться, ответственный момент! С нетерпением слежу за Дэном, который прислонился к тумбочке неподалёку от робота и тычет в экран дисплея. Кусает губы. И вскоре рыкает довольно – получилось, ведь да, да?..

Но тут же удивлённо поднимает брови.

– Система простая?..

– Мы должны были притворяться гражданскими. Поэтому система не армейская, а стандартная.

– Но тут всё как у робаатов, – Джанки барабанит пальцами по экрану.

– С мета-уровня можно переключить режим отображения параметров. Тогда будет выглядеть, как будто система установлена в теле человека.

Несколько минут сосредоточенного щёлканья, и Дэн выдаёт вердикт:

– Заставку почищу. Дата покупки, техосмотр, то-сё… Для шавок покатит. Но глубже их не пускай, тут без мета-пароля даты не сменить. Можно тока детали отключать.

Моё сонное сознание уже еле разбирает смысл речи, но цепляется за последние слова.

– Не надо ничего выключать!

– Да я не отключаю! Ты слыш меня? – он терпеливо повторяет: – Глубже заставки никого не пускай. Даты изготовления деталей все старые. Палевно. Да ещё идентификационный номер системы. Ясно, што он в армейской базе.

– Чё?.. И это никак не изменить?

– С мета-уровня.

– Ну? А взломать его?

– Я так-то не хакер, – Дэн возмущённо указывает на экран. – Не, я могу сломать вообще всё, тока ты ж меня и пришибёшь.

Замечаю, что мужчина как-то беспокойно смотрит то на дисплей, то на нас. В ответ на мой взгляд выдаёт скороговоркой:

– На всякий случай сообщаю, что попытка взлома мета-уровня вызовет уничтожение физического носителя.

– Стой! – подскакиваю, мигом очнувшись от лениво-дремотного состояния. Впрочем, Дэн и сам замер, не донеся руку до экрана. – Это ещё что значит? Ты взорвёшься?

– Нет, – увидев, что Джанки остановился, робот заметно расслабляется. – Параметры моего тела будут изменены так, что дальнейшее функционирование станет невозможным.

Невольно выдыхаю от облегчения. Это всё же вариант лучше, чем взлететь на воздух с половиной дома. Или города? Кто знает, какие в армии психи бывают.

Тем временем Дэн спокойно продолжает:

– Лады. Вот я и грю: почищу данные на заставке и сменю пароли повсюду, кроме мета-уровня. Што, пишем телохранителем? – он ухмыляется. – Или секс-модель?

Всем видом показываю, что я выше этих глупых шуточек, и как можно нейтральнее говорю:

– Пароли эти не забудь мне дать.

– Днерождение, – Дэн утыкается обратно в экран. – Моё.

– Почему не моё?..

– Кто такие тупые пароли ставит?

– И в самом деле. Твоё-то умнее.

Джанки ехидно прищуривается на меня:

– Ты робаата хошь или нет, умная мисса? А то я могу свалить, спать охота.

– Хочу, – я невинно улыбаюсь. – Ты лучше всех.

– Всегда бы так. Получи и подпиши. Купила вчера. Техосмотр, всё на месте.

– Ну… Здорово же, да? – неуверенно оглядываю мужчину. – Как ты себя чувствуешь?

– В пределах нормы.

Он и в самом деле выглядит более здоровым: исчезло ощущение тяжёлой усталости в движениях, кожа порозовела, дыхание бесшумное. И весь неуловимо изменился – как человек, который после изнуряющей боли наконец-то расслабился.

– Пишем?

В ответ на мой кивок Дэн недовольно морщит нос. Проходит к своему столу, подаёт мне вторую прозрачную коробочку. У этого плага ручка кислотно-жёлтая.

– А мы не будем?.. В клинике наркоз делают.

– Тут тока допуск ему дать. Мы ж внутри ничё не меняем.

– Ну смотри.

Вставляю плагин, и Дэн протягивает дисплей, на экране которого уже появилась моя заставка – трёхмерное фото, основные данные и поле для пароля.

Забиваю цифры. Вообще-то ощущений быть не должно, я это знаю, да и внешне работа системы никак не заметна, но всё равно кажется, будто чувствую: как под черепом оживают нейроны, синапсы перемигиваются световыми вспышками, тончайшие электрические щупальца опутывают и ощупывают мой мозг. Собранные данные пробегают через нейроконнектор, порт, плагин и в итоге добираются до экрана, где отображаются десятком строчек с физиологическими показателями. Пульс – сто четыре.

В правом нижнем углу мигает строчка для пароля, пропускающего дальше, – на уровень, где можно менять работу организма. Пульс скачет до ста десяти: этот пароль – медицинская тайна, многие пользователи выбирают даже не знать его, а хранить в закрытой базе клиники, разрешив доступ только системным хирургам высокого уровня квалификации. Я, конечно, доверяю Дэну, но он ведь не врач, и от этого не по себе.

Поэтому вместо того, чтобы ввести цифры, я поднимаю взгляд на Джанки, который стоит рядом, сложив руки на груди и сунув кулаки под мышки.

– Слушай, ты ведь… осторожно? Не ткнёшь там куда-нибудь, чтоб меня парализовало?

– Не шухерись, мисса, даж не почуешь.

– Нет, ну мало ли… Случайно…

– Да не боись, не буду я те тыкать, – ага, а у самого ухмылка такая похабная.

– Знаешь, – я хмурюсь, – это прозвучало как-то неоднозначно…

– Ваще не шну, про што ты. Сама первая начала. Давай уже, – он указывает подбородком на дисплей в моих руках.

– Ну смотри, Джанки, отдаюсь тебе просто… как на духу, – выдохнув для храбрости, набираю пятнадцать цифр пароля и протягиваю дисплей Дэну. – Не сломай мне ничего.

– Не сломаю. А то с кем мне пиво бухать?

От нервозности меня, как обычно, тянет в болтовню и, чтобы не отвлекать Дэна, который сел обратно в своё кресло, я обращаюсь к роботу – скорее риторически:

– Вот видишь, а ты говоришь – функции… Моя функция – пить пиво с Джанки. Смысл жизни. Путь самурая. Очень приятно, когда тебя ценят столь высоко. Да.

Однако мужчина отвечает:

– Какая у тебя разновидность системы?

Правильно, чего он будет комментировать эту чушь, которую я несу? Зато он всё же со мной разговаривает, уже добрый знак. Мог бы вообще игнорировать, мол, дурочка какая-то.

– Индивидуальная, контроль эмоций. Настроена под микро-стресс – в смысле, ложь. Обманывает все популярные модели детекторов. Отец мечтал, чтобы я пошла в юриспруденцию.

– Где установлен триггер?

– Его нет. Ставили уже давно, тогда обходились без них.

– Настолько старая? Я знаю, что даже два года назад такие уже не ставили. Постоянное взаимодействие системы с мозгом более опасно, чем если есть возможность включать её по мере необходимости.

Ну спасибо, я сразу почувствовала, будто у меня в голове допотопный агрегат, надрывно пыхтящий паром. Да, моей системе уже тринадцать лет, но вообще-то в своё время она была продвинутой и очень дорогой!

– Зато я могу врать всегда и везде, не надо заморачиваться с включением триггера. К тому же, чтобы его включить, нужно совершить какое-то движение, это слишком очевидно для окружающих. Так себе технология.

Впрочем, если честно, юристам достаточно всего лишь включить систему заранее – например, зайти в туалет, нажать триггер и дальше идти в зал суда. Это же не какие-нибудь высокопоставленные политики или полицейские, внедряющиеся в опасные банды, которым нельзя расслабляться ни на минуту, – вот они в первую очередь ставят системы без триггеров, работающие постоянно. Но раз уж у меня тоже такая стоит, я стараюсь искать в этом плюсы. Неприятно чувствовать себя неполноценной, со старьём в мозгах.

Мужчина склоняет голову к плечу и оглядывает меня так, словно его осенило неожиданной мыслью.

– Ты могла лгать мне всё это время.

– Как и ты мне, – я широко улыбаюсь. – Смотри, какое у нас прям равноправие. Но я тоже тебя не обманывала.

– Телохранитель имеет доступ к исходным данным?

Мы оба выжидающе смотрим на Дэна.

– Не. Тока итог. Ну што, мисса, ноги не отсохли?

– Уже всё?

– Аха. Есть? – он обращается к роботу.

Тот кивает – настороженно, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. Разглядывает меня.

И я как-то теряюсь под этим изучающим взглядом – покашливаю, тоже оглядываю себя, поправляю одежду. В итоге вскакиваю и деловито обращаюсь к Дэну:

– Вроде нормально. Ничего не чувствую. То есть в хорошем смысле. Вынимать?

– Мне тоже?..

Джанки кивает, и некоторое время мы трое заняты делом: мы с мужчиной вытаскиваем плагины, упаковываем в коробочки, Дэн складывает их в ящик стола.

Закончив, замираем, переглядываясь.

– Н-ну?.. – Дэн указывает ладонями на нас с роботом.

При виде этого жеста мне приходит в голову дурацкая ассоциация: он будто священник на свадьбе, который, озвучив все клятвы, предлагает жениху и невесте поцеловаться. А мы, как и положено молодожёнам, замерли друг напротив друга – хоть на приличном расстоянии, конечно, – и смущённо переглядываемся, до конца не веря в произошедшее.

Мужчина продолжает рассматривать меня будто какое-то странное явление – наверное, для него непривычно быть подключённым к другому человеку. Ну, и я смотрю в ответ – привыкая к мысли, что теперь он знает многое, если не всё, о том, что происходит в моём теле. Ощущается так, будто он буквально видит меня насквозь: от прокуренных лёгких до возможного грибка во влагалище. Не очень-то приятная мысль. Надеюсь, хоть грибка у меня на самом деле нет?.. Не хватало опозориться в первую же минуту.

От внезапного механического хрюканья принтера я вздрагиваю – и всё, немая сцена окончена, все зашевелились. Мужчина поворачивается к спинке стула, где висит его куртка, одевается, а я слежу, как Дэн вынимает что-то из принтера и протягивает мне – бледно-зелёная пластиковая карточка, сверху красные вензеля обрамляют слова «КОМИТЕТ РОБОТОТЕХНИКИ». Техпаспорт. Новенький, блестящий, аж в руки взять приятно. Никогда не думала, что у меня может быть собственный робот.

– Кинул его порт в базу данных Комроба. И потом надо плотность глянуть, – Дэн наматывает обратно на руку цепь. – Придёшь?

– Ага, – я любуюсь бликами света на пластике, тщетно пытаясь сдержать улыбку.

– Тока точно.

– Да приду! Я тебя когда-нибудь обманывала?

– Кто ж тя шнает.

– Вообще-то нет! – Однако, вспомнив свой рассказ про Одду, смущённо добавляю: – Ну… Один раз. Но больше никогда!

– Ладн, – он снисходительно закатывает глаза.

Вызвав такси, я смело распахиваю дверь прихожей – теперь нет нужды скрываться. Крыльцо светло-серого бетона. Воздух на улице влажный и горький даже по сравнению с прокуренной мастерской – я всё-таки озаботилась поставить там хороший очиститель. В конце ноября светает поздно, небо темное, но, тем не менее, уже утро. От осознания этого усталость наваливается сильнее.

– Спасибо, ты меня просто осчастливил! – на прощание я сжимаю Дэна в объятиях со всей силы, от радости подвывая ему в ухо: – Просто вот!.. Я же говорила, что ты лучше всех! Фух, это был долгий день. То есть ночь. Спать хочу – умираю. Всё, береги себя. И выходи хоть воздухом подышать, а то окна закрыты и накурено везде. Мм?.. Так же не дело.

– В твойной норе лучше? – как обычно, Джанки останавливается на пороге. Словно на границе безопасного пространства.

– Ну… Не лучше, конечно… Но кто-то же должен давать хорошие советы.

– Аха. Ну так давай, мисса, – не бухай, не шмаляй, иди там побегай или што. И не тащи мне больше чёрных робаатов, лады?

Мы улыбаемся друг другу напоследок, Дэн закрывает входную дверь, а мы с моим новоприобретённым телохранителем топаем к такси. До моего дома, в принципе, полчаса, но я уже совершенно не в кондиции для прогулок.

Как только машина отправляется, робот спрашивает:

– Вы с Джанки состоите в сексуальных отношениях?

От неожиданности – и возмущения – я даже теряю дар речи. Попялившись на него – чтобы понял, насколько это нетактичный вопрос! – наконец-то выпаливаю:

– Нет, конечно, с чего ты взял?!

– Заметно, что вы нравитесь друг другу. Часто прикасаетесь, флиртуете.

– Ничего мы!.. И вообще, это странное заявление для… – я запинаюсь, вспомнив, что в такси разговоры записываются. – Тебя. Поговорим об этом дома. Хотя говорить не о чем. Мы просто друзья.

Однако мужчина не унимается:

– Почему нет? Если ваша симпатия взаимна.

– Во-первых, это наше дело, – чеканю раздражённо. – А во-вторых, не каждая симпатия должна переходить в секс. Зачастую это только портит хорошие отношения.

Голос-в-голове насмешливо тянет: И откуда ты об этом знаешь? В сети вычитала?

Мужчина открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но я перебиваю:

– Я не хочу это обсуждать.

Он удивлённо поднимает брови, однако замолкает. Слава богам! Я отворачиваюсь к окну и оставшиеся минуты поездки проходят в тишине.

Для меня – гнетущей, конечно. Да, я знаю, что нравлюсь Дэну, но ведь это ничего не значит. Если бы он куда-то ходил, общался с разными девушками, то нашёл бы кого получше, а так – никого вокруг нет, вот он и обращает внимание даже на меня. Ему двадцать один, это всего лишь гормоны.

Ну и я, конечно, считаю его симпатичным, не буду отрицать, однако отношусь к нему как к брату. То есть у меня нет братьев, ни родных, ни двоюродных, но мне кажется, что это должно ощущаться именно так. Я могу болтать с Джанки о всяком, шутить пошлые шутки, могу обнять его и поцеловать в щёку, но я не могу представить, как целуюсь с ним по-настоящему или, того хуже, раздеваюсь перед ним. Это просто неправильно. И я думаю, что он воспринимает наши отношения так же: он никогда не намекал на что-то большее и не лез ко мне по пьяни, хотя за четыре года возможностей хватало.

Но, несмотря на отсутствие повода, из глубины сознания привычно растекается чувство вины, липкое и давящее. Не знаю, за что именно. Или не хочу знать. Вместо того, чтобы думать о причинах, я тороплюсь закурить и этим отвлечься. Говорят, курение убивает. Жаль, что в моём случае оно не торопится.

А может, жить вместе с этим роботом – не такая прекрасная идея, как мне казалось. Будет задавать болезненные вопросы, критиковать мой образ жизни, смотреть на меня вот этим взглядом «ты ненормальная»…

Ладно. Он же не виноват, что я такая. Не виноват в моих проблемах. И даже если он не поймёт меня и будет осуждать – я не должна поддаваться злости. Он спас мне жизнь. Я обязана вернуть долг.

14.

А вот и моя любимая высотка. Конечно, пятиэтажный домик Дэна более уютный – он напоминает дряхлого старичка, который постиг смысл жизни и с тех пор только дремлет, зажатый своими более рослыми соседями, в ожидании, когда над Бергеном разойдутся тучи и выглянет тёплое солнышко. Однако я с самого начала искала квартиру именно в «муравейнике». После нашего особняка, где любой человек теряется на фоне высоких потолков с лепниной, здесь жильцы более заметны. Обстановка лаконичная. И очень много людей – на каждом этаже, в каждой коробке квартиры, за каждым из сотен окон фасада. Мне нравится это ощущение близости, даже если моё общение с соседями ограничивается приветствием в коридоре или на лестнице. Впрочем, случаются такие встречи на удивление редко. Может, местные, наоборот, торопятся поскорее закрыться в своём жилище, потому что устали от людей вокруг.

Лифт по местным понятиям чистый: всего одно граффити – ярко-голубое лицо с красными глазами – и пара накарябанных маркером призывов искать «давалку» по указанному адресу в сети.

Изредка, если находит желание вести здоровый образ жизни, я поднимаюсь пешком по серой бетонной лестнице, поэтому знаю, что на площадке между пятым и шестым этажами на подоконнике стоит консервная банка для окурков.

Седьмой этаж. Длинный бежевый коридор. Дверь справа – чёрная, с блестящим номерком «714».

Темнота и запах моей квартиры. За четыре года я не успела притерпеться к нему настолько, чтобы совсем не замечать. Наоборот, каждый раз на пороге принюхиваюсь, наслаждаясь. Это мой дом, он пахнет моим дезодорантом, кофе, сигаретным дымом, пиццей с двойным сыром и всем моим образом жизни.

Пальцы привычно находят выключатель на шероховатой стене. Впереди справа мягко загораются лампы над барной стойкой и подсветка самого бара – зеркальной стены кухни.

Эту квартиру я выбрала по двум причинам.

Во-первых, непривычная для меня планировка: прихожая, гостиная и кухня – это единое помещение, лишь визуально разделённое на части. В домах золотых граждан я никогда не видела подобного, все комнаты были отдельными. Здесь же ты сначала заходишь в тёмно-синюю прихожую метр на метр, а стоит сделать шаг вперёд – оказываешься в гостиной, где на стенах по белому фону струятся лепестки сакуры. Если из этой точки шагнуть вправо, за барную стойку – попадёшь на кухню.

Когда я впервые увидела это помещение, сразу подумала про игровую площадку. Пока стоишь здесь – ты светская госпожа, ведущая с гостями беседу о политике. Отошла туда – и ты уже домохозяйка в опрятном фартуке, помешиваешь рагу на плите.

Тем не менее, спальня здесь отдельная, чёрно-белая комната налево от гостиной. Я сплю плохо, тут уже не до игр. Нужна дверь, которую можно запереть и этим обеспечить чувство безопасности.

Направо от гостиной – вторая причина, по которой я выбрала эту квартиру. Огромная водопроводная.

После осмотра первых вариантов для покупки я уже смирилась, что придётся мыться в микроскопической душевой кабине, упирающейся справа в унитаз, а слева – в периодически подпрыгивающую от смены режима стиральную машину. Парень из агентства недвижимости кривил лицо: мол, а что вы рассчитываете найти в районе для медных?

И вдруг предложил посмотреть только что выставленный на продажу объект. Я была настроена скептически: квартира хоть и относится к классу люкс, но парень говорил о ней без восторга. Окраина Нового Города, «объединённая планировка», что вообще-то считается дешёвым решением…

На месте стала понятна невысокая цена: некрашеные стены, завалы хлама по углам, из мебели – стул и матрас на полу. Бывший владелец, художник, планировал обустроить студию, но дела расстроились, так что в итоге он исчез, а имущество конфисковали за долги.

Несмотря на отсутствие отделки, квартира мне понравилась. А уж когда я открыла дверь водопроводной и увидела этот узкий длинный коридор, полный дверей, освещённый висящей на проводе тусклой лампочкой, пахнущий стиральным порошком, краской и пылью, – остановилась в восторге. Это была атмосфера с большой буквы «а». Я будто попала в симуляцию – какую-нибудь заброшенную квартиру из ужастика. Что угодно может оказаться за этими дверями!

Конечно, ничего таинственного там не было. Четыре комнатушки: ванная, залитая светом из окна – тут я снова ахнула в восторге, – туалет, душ и прачечная в конце. Именно большая площадь водопроводной и безлимитная вода обеспечили квартире статус люкс.

Вскоре я заселилась в моё новое жилище, обставленное по проекту модного дизайнера.

За четыре года здесь почти ничего не изменилось. Только жалюзи на окнах теперь всегда закрыты – мой маленький бзик. Из-за этого даже днём сумрачно. Хотя я люблю полумрак, он уютный, так что и по вечерам обычно включаю лишь свет на кухне: лампы над барной стойкой и подсветку бара.

Оглядываюсь на робота. Он уже повесил куртку, но так и остался в прихожей – всё пространство занял своими габаритами, хорошо хоть головой до потолка не достаёт. Рассматривает картину рядом. Да, я знаю, что недопустимо вешать огромное полотно буквально под нос зрителю, художник убил бы меня за такое надругательство, но, когда в галерее я увидела эту ультрамариново-голубую спираль, тут же захотела купить – даже не сообразив, что моя прихожая слишком тесная. А больше синий цвет никуда не подходит. Вернуть картину не решилась, художник так благодарил за покупку…

Взгляд автоматически скользит дальше, и в глаза неожиданно бросается, что квартира моя уже не такая чистая и сияющая, как была когда-то, после ремонта. На полу прихожей виднеется какой-то песок. На барной стойке стоят грязная тарелка и переполненная пепельница, рядом с кофеваркой – пивные бутылки, конфетные фантики на полу тут и там, на журнальном столике – чашка с разводами кофе и пустая винная бутылка… Что за свинья здесь живёт…

– Ну что, добро пожаловать! – я нервозно тараторю, размахивая руками. – Вешалка рядом. Да, ты уже заметил… Это гостиная, доставка вон там, на кухне… Если что-то нужно…

Мужчина смотрит в ответ, молчит и не шевелится – словно я выдаю ему важные инструкции. Весь в чёрном, ноги на ширине плеч, руки за спиной. Армия. Власть. Подавляющая и пугающая. Внутри дёргается иррациональное желание сказать, чтобы он не делал так, – это моя квартира, я здесь главная, здесь мой маленький уголок свободы от распорядков и авторитетов!

Но я, конечно, молчу. Нельзя быть невежливой. Снова принимаюсь разглядывать помещение, будто впервые его вижу.

Ужасный беспорядок везде! Но суетливо собирать грязную посуду – значит, привлечь к этому факту внимание, лучше я сделаю вид, что так задумано. Такой вот у меня интерьер – полная пепельница и бутылки по всем углам. Может, я творческая личность.

Больше всего времени я провожу на кухне, поэтому там грязнее всего. Мой любимый уютный закуток. Снизу отгорожен от гостиной изумрудной барной стойкой, сверху – чёрным выступом потолка, на котором светятся неоновые вывески «Всё хуйня» и «Детка, закусывай!». При воспоминании о стоимости этих дизайнерских изысков, изготовленных под заказ, хочется тяжко вздохнуть. Ладно, сама ведь просила «что-нибудь бунтарское», поздно жаловаться…

Но если не брать в расчёт совершенно безумную сумму, которую я отдала за вывески, нельзя не признать, что они идеально сочетаются с зеркальной стеной до потолка, стеклянные полки которой заполнены бутылками, нынче уже пустыми. На фоне этой красоты совершенно не заметны кухонная тумба, окно доставки и плита, которую я никогда не включала.

Когда Джанки впервые услышал от меня слово «кухня» – он как раз стоял рядом с полками бара и пробовал всё по очереди, – аж поперхнулся вискарём. Недоверчиво переспросил. Долго ржал. И до сих пор подкалывает, что единственное блюдо, которое я умею готовить, – это суп из водки.

В противоположность кухне, с резкими бликами бутылок и чёрными барными стульями, пространство гостиной – светлое и нежное. Белый комод с безделушками, полки… Чёрт, наверняка там полно пыли!

Центр занимает нежно-розовый гарнитур для уютных посиделок с гостями: диван и два низких кресла напротив, посередине – журнальный столик. Я пыталась возражать дизайнеру насчёт розового цвета, но он заявил, что моему интерьеру совершенно необходим этот оттенок пыльной розы. Или засохшей? В общем, проект я подписала. А в итоге за четыре года у меня в гостях был только Дэн, который вряд ли оценил изящество этого гарнитура, – по-моему, ему вообще всё равно, где спать.

Сбоку от дивана висит телевизор, который я не смотрю. Прямо – открывается чудный вид на бар и неоновые вывески под потолком. С кресел можно смотреть в окна, всегда закрытые жалюзи. Одним словом, бесполезная трата денег и места в гостиной.

Тем временем робот продолжает стоять в прихожей.

Я смотрю на него – стараясь изобразить лицом вопрос. Он смотрит на меня – словно ждёт продолжения инструкций.

– Кхм. Ну…

– Извини за плечо. Я не ожидал, что кто-либо может прийти ко мне, чтобы предложить помощь. Но больше я не причиню тебе вреда.

– Всё нормально, – я улыбаюсь как можно легкомысленнее и приглашающе взмахиваю рукой в направлении барного стула.

Однако мужчина по-прежнему не двигается.

– Я знаю, что ты меня боишься. Я могу остаться здесь. Или выйти в коридор, если тебе так будет комфортнее, – он кивает на входную дверь.

– Не надо выходить в коридор, – моя улыбка становится натянутой, – там соседи. И я тебя не боюсь.

Он обводит взглядом гостиную.

– Вряд ли что-то другое в помещении вызывает у тебя такую реакцию.

Да блин, это нечестно! Я же не могу контролировать пульс и прочее, да ещё круглые сутки! Вот не было проблем…

– Так! – лучше я уберу с лица этот нервный оскал, вряд ли уже похожий на улыбку. – Я тебя не боюсь. В смысле, я всех боюсь. Это нормально.

– Джанки – нет.

– Ну, это… Его я знаю давно, просто привыкла. А новых людей – всех.

– Я не человек.

Вся эта ситуация, когда мужчина – то есть робот, мой собственный телохранитель! – спорит со мной, продолжает торчать в прихожей, ещё и грозится ночевать на коврике под дверью, уже давит на нервы.

– Я, может, тупая, но точно не глухая, так что повторять не обязательно! Мне без разницы, кто ты, давай ты просто разуешься и сядешь… вот на стул. Или на диван. Хочется наконец-то отдохнуть.

– Принято.

Такое короткое слово – но моё раздражение окончательно срывается. Не успев осознать, выпаливаю:

– Не надо!.. – увидев, что он вновь уставился на меня, перевожу дыхание и понижаю тон: – Не надо так говорить. Пожалуйста. Можно просто сказать «хорошо». А эти слова, как в армии… Мне от них не по себе. Если не сложно.

Он медленно кивает – мне кажется, что с опаской, – и после паузы говорит:

– Хорошо.

– Спасибо. Извини. От усталости… нервы сдают. Так, я пока сейчас…

И я сбегаю в ванную.

Голос-в-голове шипит: Вообще ненормальная?! Он ещё не успел в комнату зайти, а ты уже орёшь. К тому же решил, что боишься его. Лета, что за херня? Ты вроде хотела понравиться, а в итоге ему скорее захочется отвезти тебя в дурку.

Замираю, зацепившись за неожиданную мысль. А правда, с чего он решил, что я боюсь? Я просто беспокоюсь, все так делают, когда разговаривают с новыми людьми. Ладно, может, я нервничаю сильнее, чем положено…

Тем временем и в ванной, и в душевой я сметаю с полок все дезинфицирующие средства, регенерирующие гели, кремы для рубцов, пластыри и биоклей. Затолкав всё в большую непрозрачную косметичку, прячу в угол, за полотенцами. Потом незаметно унесу в спальню.

От торопливых движений плечо снова ноет. И стоит вспомнить, как робот заломил мне руку, к тому же больно ткнув лбом в доски пола, как внутренности сжимает страхом. Так вот почему он сказал об этом! Я и в самом деле боюсь. Немного.

Голос-в-голове звучит поучающе: Ты сама виновата. Он сделал это, потому что ты его вынудила.

Действительно. Это было недопонимание, ничего страшного. Он ведь обещал больше так не делать. Значит, пора возвращаться в гостиную – я должна быть вежливой, гостеприимной хозяйкой. А то подумает ещё, что я в туалете засела. Или он… Он может в подробностях знать, что я делаю и где? Нет, это уж слишком, зачем только я согласилась!

Голос-в-голове хихикает: Даже сама это предложила. Дэн ведь отговаривал, а ты такая – «Нет, хочу, чтобы этот красавчик был в курсе, сколько раз в день я сижу на горшке!» Соблазнительница…

Ладно, хоть я снова красная, как помидор, придётся выходить – чем дольше я тут сижу, тем подозрительнее. Умывшись холодной водой, тороплюсь в комнату.

Робот уже занял один из барных стульев со стороны гостиной. А рядом с ножкой его стула лежит огромный комок пыли – да что за чёрт, откуда он взялся!

– Извини, с порядком у меня не очень, – нервозно ухмыляясь, залетаю на кухню. – Завтра приберусь.

В дальнем углу узкого прохода кухни, между зеркальной стеной справа и барной стойкой слева, стоит – та-дам! гордость моей кухни! – кофемашина. В основном меня кормит именно она. Самая дорогая модель на момент покупки. Умеет делать сливки, идентичные натуральным на девяносто три процента. Экономный расход псевдо-органики. Чрезвычайно надёжная. Одно время у неё была скандальная реклама: ядерный взрыв, к кофемашине подходит чудом выживший человек, заваривает кофе и наслаждается вкусом на фоне выжженного пейзажа. Ролик быстро запретили к показу, что не помешало ему стать весьма популярным в сети.

Не успела я отследить свои действия, как уже по привычке тычу в кнопки кофемашины. Вот только зачем мне кофе перед сном? Придётся вылить. Очередная глупость в моём стиле. Хотя…

Мило улыбаясь, ставлю чашку перед мужчиной.

– Спасибо?.. – он смотрит настороженно.

– Приятного аппетита! – изящным движением переставляю блюдо с печеньем на барную стойку, рядом с чашкой.

Смотрите-ка, а кто тут гостеприимная хозяюшка? Ай да я, выкрутилась! Заодно и сама погрызу печенье – уже проголодалась, а заморачиваться с доставкой еды лень.

– Слушай, а как это ощущается? Мои данные.

Ух, как бы мне в детстве досталось за разговоры с набитым ртом! Но сейчас я сама себе госпожа и могу даже крошить на стол. Выкусите, учителя и гувернантки!

Робот задумывается, словно прислушиваясь к собственным ощущениям.

– Я их знаю. Как будто… уверен в этом. Знаю, где ты находишься и как себя чувствуешь. Например, что плечо до сих пор болит. Извини, пожалуйста. Я не рассчитал усилие.

– Это не мешает? – я стараюсь заправить непослушную чёлку за уши, но она не держится. Знала бы, что так сегодня получится, хоть бы постриглась. Выгляжу ужасно…

– Полагаю, можно назвать это ощущение «беспокойством». Но оно слабое. Возможно, если бы ты получила серьёзную и болезненную травму, оно было бы сильнее. Но пока это лишь мои предположения.

У меня вырывается:

– Я бы не хотела тебя беспокоить.

В ответ он улыбается, будто я сказала что-то наивно-милое, и от этого кажется моложе. Одного возраста со мной, особенно если представить без щетины.

Сердце колотится совершенно предательски. Боги, если бы у меня был парень с такой улыбкой… Может, всё-таки повезёт? Просто нужно ходить куда-нибудь – на концерты, спектакли, выставки. Другие ведь находят кого-то, знакомятся, я тоже могу. Мы бы сидели вот так, у меня на кухне, жевали печенье и болтали о всяком, а потом целовались, а потом спали в обнимку…

Голос-в-голове презрительно фыркает: Малышка, нормальным парням ты не нужна. Даже если вообразить, что кто-то бы к тебе подошёл знакомиться – например, он слепой на всю голову, – ничего бы не вышло. Ставлю пятьдесят кредитов, что ты бы ни слова не смогла ответить! Убежала бы со страху и всё. Так что хватит тупых фантазий. Живи реальностью.

Затолкав в рот сразу два печенья, принимаюсь увлечённо жевать. Кое-как проглатываю. Во рту совсем пересохло.

Поднять взгляд от стола я больше не решаюсь, но и тут есть, на что посмотреть. Робот держит чашку необычно: обняв ладонью и пропустив ручку между указательным и средним пальцами. Большой лежит на ободке и время от времени поглаживает его. При виде того, как эта крупная и очевидно сильная рука мягко касается поверхности, моё сознание проваливается в мысль, что он мог бы так же прикасаться ко мне… Стоп! Нужно выдохнуть. Он же всё чувствует! Решит ещё, что я нимфоманка.

– У тебя есть постоянный партнёр? – в ответ на моё недоумение робот поясняет: —Кто-то, у кого есть допуск или ключи от квартиры?

Отряхнув губы от крошек, неуверенно улыбаюсь:

– В смысле, кто может зайти сюда?

– В том числе – чтобы я не принял его за грабителя и не сломал нос. Это шутка. Я помню, я обещал.

Ладно, он спрашивает с сугубо рациональными мотивами. Да и вообще, он же робот, ему нет дела до моей личной жизни. Однако я всё равно чувствую неловкость, торопясь оправдаться:

– Нет… Сейчас нет. Я рассталась с парнем не так давно. И пока решила отдохнуть от отношений. Ну, знаешь, – взмахиваю пальцами, – пожить свободно.

– То есть я буду тебе мешать.

Проклятье, как разговор зашёл в это русло?

– Нет, я не это имела в виду. Ты же не парень… То есть… Блин.

Несмотря на моё смущение, робот спокойно ждёт продолжения.

Голос-в-голове закатывает глаза: Лета, подумай своей тупой головой и скажи что-нибудь адекватное!

Может, лучше просто встать и уйти? Однако это слишком смело для меня. Придётся объясняться.

– Мы можем жить как соседи. Не мешать друг другу. Не заходи в спальню, не удаляй ничего из моей музыки – ну, как любят делать парни. И мы нормально уживёмся.

Голос-в-голове скептически хмыкает: Ну да, ну да. Откуда ты знаешь, как с кем-то уживаться? Хотя вот эта часть про парня мне понравилась. Отличное враньё! Прямо растёшь над собой.

Я раздражённо перебиваю: Ничего я не врала. Был же парень, я с ним рассталась. И вполне недавно. Два года – это не десять лет.

По сознанию разносится эхо раздражённого голоса: «Ты просто больная!», но я заталкиваю воспоминания глубже. Не было, ничего не было!

Голос-в-голове тихо мурчит: Я бы не назвал полторы недели этих недо-отношений громким эпитетом «был парень». И это он тебя бросил. А теперь – смотрите-ка! – один-единственный парень чудесным образом превращается в нескольких, с которыми ты якобы «встречалась». Да это же магия!

Я рычу: Заткнись!

Будь моя воля, я бы и проклятый Голос-в-голове засунула поглубже, но это невозможно.

Так, вернёмся в реальность.

Мы с мужчиной начинаем говорить в один момент, оба замолкаем, и я смущённо улыбаюсь.

– Ты первый.

И тут этот чёртов робот – с идеальным телом, возбуждающим запахом и голосом, от которого вдоль позвоночника бегают мурашки, – выдаёт:

– Какие у тебя предпочтения в сексе? Есть ли пожелания? Особые запросы?

Я нервно сглатываю, уставившись будто кролик на удава, и чувствую, как жар поднимается по шее. Зато он смотрит так, словно запросил информацию и ждёт, когда я её предоставлю. Только через несколько секунд у меня наконец-то получается перевести взгляд на блюдо с печеньем. Эта красная кайма всегда мне нравилась…

Сердце трепыхается в невесомости, горло словно сжимают чьи-то пальцы, так что я еле выдавливаю:

– В смысле… Нам обязательно это обсуждать?

– Как хочешь, – мужчина пожимает плечами. – Подумал, что лучше выяснить заранее, но я могу и в процессе подстроиться. Я ведь тебя чувствую.

Открыв рот от изумления, я пару мгновений пялюсь на него, а потом, не придумав ничего умнее, решительно говорю:

– Нет.

Он наклоняет голову – волосы ложатся на плечо – и смотрит вопросительно.

– Никакого «процесса» не будет. Ты – в этой комнате, я сплю у себя, – я указываю на дверь спальни. – Никакого… Ничего подобного.

– Почему? – мужчина продолжает разглядывать меня с тем же выражением. – Разве ты не для этого планировала меня использовать? Насколько я слышал, технологию связи с телохранителем часто используют и для секс-роботов, для улучшения контакта и уменьшения времени отклика. Или тебе угрожает опасность, и ты действительно нуждаешься в телохранителе?

– Нет, не угрожает… – я запинаюсь, неожиданно осознав, как моё предложение выглядело с самого начала. Он что, всё это время думал, что я предлагаю помощь в обмен на секс-рабство?!

Опешив от такого открытия, торопливо заикаюсь:

– Нет, я не… То есть да, некоторые так делают… Но… Понимаю, это странно, но всё так и есть, я просто хочу помочь. Ты же мне помог. Телохранитель – это нормальный вариант, потому что на домпомощника ты не похож. Но это не значит… ничего, – для убедительности я было смотрю ему в лицо, но, наткнувшись на внимательный взгляд, только окончательно тушуюсь и, схватив с блюда печенье, запихиваю в рот целиком. Всё, я жую, я очень занята.

– Как скажешь.

Кое-как проглотив печенье, так и не решаюсь посмотреть в сторону робота. Вместо этого приступаю к успокаивающему вечернему ритуалу: наливаю в чашку воды, достаю из шкафчика под кофемашиной конфетницу-черепашку и начинаю закидываться таблетками. Все по очереди. Может, увеличить дозу? Нет, лучше пусть не подействует, чем начать знакомство с передоза.

На всякий случай поясняю:

– Снотворное. У меня небольшие проблемы с этим. Ладно, спокойной ночи.

Он не отвечает.

В спальне долго роюсь в шкафу, разыскивая одежду для сна. Перебираюсь в гардеробную – впрочем, здесь шанс найти подходящее ещё меньше, в этой комнатушке я преимущественно храню одежду, с которой переехала в Город. Как вспомню: лезла из окна с огромной сумкой… Сумасшедший дом. Всё это так и висит здесь, ненужное – вечернее платье, брючный костюм, снова платье… Зачем только тащила…

Вообще я терпеть не могу пижамы, но мало ли, что этому роботу придёт в голову…

Голос-в-голове ехидно тянет: А то! Ему ведь больше заняться нечем, кроме как среди ночи ломиться в спальню – проверить, не грозит ли тебе смерть от недотраха.

Я рычу: Успокойся!

Голос хихикает: Ладно уж, меня можешь не стесняться, я всё про тебя знаю. Слушай, а почему бы тебе самой не пойти к нему? Прямо в трусах. Хотя нет, не в этих – надень кружевные. Думаю, он бы согласился.

От неожиданности я замираю: Что за?.. Ты имеешь в виду… В смысле…

Голос мурлычет игриво: Ну да, в этом самом смысле. Почему нет?

Я резко отвечаю: Да потому что нет. С чего бы это?

Голос-в-голове переходит на рассудительный тон: Потому что он – твоя вещь? Нет, серьёзно. Он ведь сам так сказал. И он с самого начала согласился на твоё предложение – хотя решил, что это про секс. Он посмотрел на тебя и согласился. Подумай об этом. Такая симпатичная вещь… Не рассуждает, просто делает всё, что ты говоришь…

Я фыркаю: Заканчивай с этим. Он вовсе не похож на вещь.

Голос жарко шепчет: Да какая разница, похож или нет? Ты только представь… Ты же владелица, имеешь право требовать чего угодно. Всего. Чего. Угодно. Разве ты не хочешь?..

По внутренней поверхности бедра пробегает призрачное ощущение горячего влажного языка, и я нервно сглатываю.

От раздражения сжимаю зубы: Вообще-то я не какая-то шварыда, чтобы делать подобное! Предложила ему помощь, а потом – что? Врываюсь в комнату, размахивая трусами, и кричу: «Я твоя хозяйка, трахни меня»? Я не буду делать ничего подобного, иди в жопу.

Голос с энтузиазмом начинает: А он бы, может, и в жопу…

Я рявкаю: Заткнись!

Голос-в-голове издаёт похотливый стон, переходящий в глумливое хихиканье.

А я возвращаюсь к поискам одежды для сна. Так вот, на чём я остановилась? Например, ночью может случиться какая-то проблема, нужно будет быстро реагировать, а тут я – кхм, голышом…

В конце концов надеваю футболку и легинсы. Ненавижу спать в одежде! Чувствую себя бездомным, который всегда готов к полицейской облаве.

Покрутившись полчаса на кровати, всё-таки снимаю бельё – слишком чувствительно врезается. Пояс легинсов тоже неудобно перекручивается, но уж как-нибудь потерплю. Интересно, а робот может по своим данным определить, одета я или раздета? Это что, мне теперь всегда так спать? А душ? Про самоудовлетворение нельзя и думать. И что делать, если – когда – возбуждение накопится до предельного уровня? Может, я всё-таки погорячилась с этим роботом?..

Голос-в-голове насмешливо передразнивает речной говор: Энто точно! Я так шну, што ты, даамочка, при единой мысли об нём горячеешь, будто сковородка.

Однако я отвечаю как можно рассудительнее: Ничего подобного. Просто всё это непривычно. Но, кажется, я вела себя нормально. Ну да, немного странно… Глупо хихикала… Пялилась на него… Но в целом – более-менее.

Голос-в-голове улыбается во все зубы, делает эффектную паузу и выпаливает: Вообще-то ты, такая «нормальная», даже не спросила, как его зовут.

Я замираю, выпучив глаза в чёрный потолок. Иметь твою налево! У него по-любому должно быть обозначение, хоть какое-нибудь. А я весь вечер с ним разговаривала, привела к себе домой, мы чуть не начали обсуждать мои пристрастия в сексе – и я не спросила его имя. Стыд-то какой! Может, сейчас пойти спросить?

Прислушиваюсь к тишине в соседней комнате. Нет, это будет странно. Лучше завтра. То есть уже сегодня, после сна. Чёрт, опять я затупила! Что он обо мне подумает?!

Поворочавшись, по новой: прислушиваюсь, обдумываю, виню себя. Штаны ещё эти!..

Засыпаю только после полудня.

15.

День рождения, десять лет. Я ищу отца в амбаре. Высокие белые стены. К ним нельзя прикасаться, потому что легко занозить палец. А вот и он. Вытирает руки промасленной ветошью, чинил машину. Улыбается: «Ты как раз к ужину». Указывает подбородком на стол: большое грязно-белое блюдо, на котором лежит маленькая нога какого-то животного. А ниже, на полу, копошится белый ягнёнок: у него нет ног, а веки и рот зашиты через край толстыми чёрными нитками.

Я поднимаю взгляд на отца, который улыбается как ни в чём не бывало. «Зачем ты это сделал?!» Подскакиваю к нему, толкаю, но он даже не шевелится – словно бьёшься о скалу. «Что это за?.. Что это такое?!» Я задыхаюсь от слёз, луплю кулаками по его груди, но он не реагирует, лишь рассеянно улыбается и смотрит мимо. Словно меня нет.

Вырываюсь из сна – и падаю в ужас смерти: грудь придавлена тяжестью, не вдохнуть и не пошевелиться.

Но всё-таки воздух начинает течь в лёгкие, хватаю ртом всё больше, кое-как перекатываюсь на бок… Опять случайно повернулась на спину, каждый раз задыхаюсь из-за этого.

Стоит окончательно проснуться, как приходит ощущение боли в голове – настолько сильное, что я мычу в подушку. Давление распирает правую половину черепа, пульсирует за глазным яблоком, голова будто переспевший арбуз, который вот-вот лопнет. Значит, началось уже давно. Свет из окна, даже приглушённый жалюзи, заставляет поморщиться. Тяну руку, чтобы прикрыть глаза, но касаться нельзя – кожа слишком чувствительная, – просто держу ладонь в воздухе. Второй рукой ищу ампулу в ящике тумбочки.

Проклятье, да где она?! Приходится подняться – с очередным стоном – и посмотреть. А, вот, закатилась. Укол.

Откуда мозг берёт все эти образы для снов? Я амбары видела лишь в кино, а отец в жизни не чинил машины. От ягнёнка вообще передёргивает. Что за гадость у меня в голове…

Стоп! Робот. В соседней комнате. Пульс подскакивает, и я смотрю на дверь с невольным страхом. Нет, он не зайдёт сюда. По крайней мере, я одета. Ничего не слышно. Нужно расслабиться, иначе боль не пройдёт. Сейчас отлежусь и проверю, как он там.

Так, на улице ранние сумерки… Или это уже утро?! Проспала почти сутки? По самочувствию не понять, для меня обычно после сна чувствовать себя разбитой и не отдохнувшей.

Выуживаю из ящика тумбочки электронный браслет. Половина четвёртого. Очевидно, сейчас день, а значит, я поспала всего пару часов. Чёртов кошмар! Или больше суток? Какое было число, когда я рванула в Район, чтобы успеть раньше облавы?.. Да нет, это невозможно, не с моей бессонницей и тревожностью.

Когда голову отпускает, вытаскиваю из шкафа одежду и прячусь с ней за ширмой в дальнем углу – хоть для чего-то пригодилась, а не только грязные вещи вешать. Переодеваюсь, то и дело поглядывая на дверь, бдительно прислушиваясь. По-прежнему тихо. Может, он ушёл? Или всё это мне приснилось.

Голос-в-голове, который – конечно же! – проснулся вместе со мной, со свежими силами материализует красочный образ: робот, почувствовав, что я проснулась, стучит в дверь спальни, я отвечаю слишком тихо, и он, не расслышав, заходит, а я от испуга дёргаюсь, опрокидываю ширму и остаюсь стоять посреди комнаты – голая, лишь в трусах, надетых до колен. Тогда я, конечно, рвану их, чтобы подтянуть скорее, и ткань треснет.

Страх отступает, лишь когда я одета полностью. Оглядываю в зеркале припухшее со сна лицо. Кошмар, такой мордой только пугать… Расчёсываю пальцами волосы. Снимаю ворсинки со штанов. Выглядят неплохо, свободный крой и худобу скрывает, и ноги, которые – только кажутся! – кривыми. А вот футболка обтягивает грудь и сразу показывает, что надеяться тут не на что. Никакой тебе интриги, максимум второй размер. С натяжкой. Может, надеть лифчик с подкладкой? Ай, к чёрту! Он неудобный, и не буду же я всегда в нём ходить. В конце концов, какое этому роботу дело до моих сисек? Вообще никакого, значит, и страдать смысла нет.

Подкравшись к двери, беззвучно открываю и выглядываю.

Робот сидит за барной стойкой, спиной ко мне – там же, где и накануне. Выглядит как человек, который от усталости заснул на столе, положив голову на руки.

Осторожно выбираюсь из спальни. Никакого движения с его стороны. Так, лучше по-быстренькому сходить в душ и привести себя в порядок, а потом уже разбираться, что к чему.

Когда возвращаюсь в гостиную, робот пребывает в той же позе. Может, он скрыл, что повреждён более масштабно и периодически отключается?

Тут же выскакивает Голос-в-голове: Определённо! А если вы с Дэном ничего не заметили, значит, повреждение где-то в штанах. Нужно срочно проверить!

Блин, что за тупые мысли… Может, органика перегрелась и повредила ткани? А вдруг Джанки неправильно поставил порт, и роботу закоротило мозги?!

Глубоко вдохнув для храбрости, крадусь вдоль окон, к двери спальни. Затем вдоль стены, в сторону прихожей. По-прежнему никакой реакции.

Нет, вчера порт работал, значит, всё в порядке. Может, просто нужна еда? Как там он говорил, «низкий уровень энергии»?

Наконец-то добравшись вдоль стены до уровня барной стойки, наклоняю голову, чтобы рассмотреть лицо мужчины. Глаза закрыты, но с такого расстояния не понять, дышит он или нет. Подходить ближе я точно не буду. Непроизвольно потираю плечо – обезболивающее подействовало и на него тоже, тем не менее, повторять вчерашний опыт не хочется.

А вдруг робот всё-таки сломался? Что делать-то? Может, бросить в него чем-нибудь?

Приглядываюсь к спине, стараясь уловить, дышит он или нет. Непонятно. Взгляд соскальзывает ниже, на поясницу, где между футболкой и штанами видна светлая полоска кожи. И ямочки… Что там Дэн говорил насчёт лизнуть?.. С трудом оторвавшись от соблазнительного зрелища, возвращаюсь к плечам. Выше, к лицу – и вдруг натыкаюсь на внимательный взгляд совсем не сонных глаз.

От неожиданности аж вздрагиваю, из горла вырывается сиплый звук.

– Да бля… Нельзя так пугать!

Голос-в-голове тут же скороговоркой добавляет порцию яда: Он всё видел! Ещё и дёргаешься как нервноприпадочная. А ведь вчера доказывала, что никакого секса тебе не нужно. Боги, Лета, зачем тебе контроль эмоций, если ты даже врать не умеешь! Вообще ни на что не годна…

Тем временем робот выпрямляется.

– Извини, – голос низкий и чуть хриплый, как бывает спросонок. И сразу возвращается ощущение, будто меня гладят тёплой бархатной перчаткой между лопаток.

Потягивается – как самый что ни на есть человек. Даже кажется, что слышен тихий хруст суставов, который обычно сопровождает подобное движение.

– Уф, я решила, что с тобой что-то не так, – из-за неловкости я говорю слишком громко, ещё и жестикулирую, не в силах сдержать движение рук. Он точно решит, что у меня с нервами непорядок. – В смысле, всё нормально? Что ты делал?

– Спал.

– Ты?.. Я думала, вдруг ты до такой степени модифицирован, что и во сне не нуждаешься.

– Такой эксперимент был, однако он не дал положительных результатов. Тех двоих в итоге утилизировали.

И что на это ответить? Что я сожалею? Наверное, он не поймёт. Или всё-таки сказать? Нет, пауза слишком затянулась, будет глупо. Лучше займусь кофе.

– Кстати, как ты себя чувствуешь? Температура? Может, нужно охладиться?

– Нет, терморегуляция вполне справляется. В целом всё стандартно для процесса приживления псевдо-органики.

– Ты раньше уже?..

– У меня бывали повреждения.

– Много?

– Это имеет значение?

– Нет. Просто спросила, – я тычу в привычные кнопки кофемашины. – А зачем ты спал на столе, если есть диван?

– Не хотел испачкать, – он демонстрирует левую руку с заметной полосой грязи.

– Почему не сходил в душ?

– Ты ничего не сказала.

От удивления я замираю, игнорируя писк кофемашины и надпись «ГОТОВО».

– Тебе нужны указания на любое действие? Я как-то не рассчитывала на такую ответственность.

– Достаточно разрешения.

– Хм… – я выпрямляюсь, поднимаю руку в стиле памятника королю Георгу и провозглашаю: – Дарую тебе разрешение мыться в душе, спать на диване, есть когда хочешь и вообще жить нормально. Подойдёт?

Мужчина серьёзно кивает.

– Ты хочешь, чтобы я отправился в душ прямо сейчас?

Я недовольно поджимаю губы, затем продолжаю в том же пафосном тоне:

– И повелеваю тебе делать всё вышеуказанное на своё усмотрение, а не спрашивать меня.

– Я бы предпочёл сначала позавтракать.

– Не вопрос. – На всякий случай заглядываю в холодильник: четыре бутылки пива, просроченный суп и жвачка со вкусом лайма. – Ты, вообще, что ешь?

– Всё. Желательно наиболее питательное. Для оптимальной работы мне нужно много энергии.

– То есть калорийное? Сладкое, мучное?..

– Именно.

– Значит, пицца подойдёт. «Морская»? Я обычно беру с двойным сыром.

– Хорошо.

Забрав из кофемашины чашку, усаживаюсь оформлять заказ. Придётся подождать: моё любимое кафе «Руккола» позиционирует себя как органическое и «естественное» заведение – готовят каждый заказ по мере поступления, полностью из натуральных продуктов. Может, и врут, но пицца в самом деле вкусная.

Выключив дисплей, допиваю последний глоток – и вдруг замечаю голодный взгляд, которым робот сопровождает мою чашку.

– Будешь?

– Если можно.

Он поднимается со стула, но я, вскочив, уже занесла палец над кнопками кофемашины. Вопросительно смотрю на мужчину, который замер по ту сторону стола.

– Любой.

– Да ладно! Ты вчера раскритиковал мой кофе, значит, у тебя какие-то иные предпочтения.

Робот разглядывает меня – слишком долго на мой вкус, чего он так уставился? – в конце концов говорит:

– Двойной ристретто. Это который без молока, сливок или сахара.

Меня аж передёргивает, и он улыбается.

Голос-в-голове умилённо бормочет: Какой милый…

Прокашливаюсь, стараясь выглядеть по-деловому. Так, у нас тут обычное социальное взаимодействие! Я нормальная, совсем нормальная, вовсе не нимфоманка…

– Вообще-то я знаю, что такое «ристретто».

– Извини. Мне показалось, что ты нажимаешь «сахар», не задумываясь. И не считая сколько раз.

Хм, а он прав, за несколько лет эта кнопка и «сливки» даже затёрлись. Не обращала внимания. Ладно, на этот раз я осознанно выбираю программу. Жду. Подаю севшему обратно мужчине результат – осторожно, будто это не чашка, а бомба – и с благоговением слежу, как он отпивает чёрную жидкость.

– Зачем тебе такой крепкий? – я тоже возвращаюсь за стол и закуриваю.

– Нравится вкус.

– Серьёзно?! Как этот горький ужас может нравиться?!

– Ристретто не такой уж горький. И этот напиток больше соответствует понятию «кофе», чем то, что пьёшь ты.

– Да ты точно робот! – я смеюсь. – Я бы умерла, если бы такое выпила!

Он хмурится настороженно.

– Вроде бы ты уже убедилась, что я робот.

– Ну, просто… – моя улыбка тает. – Ты ведь не очень похож…

Мужчина смотрит без всякого выражения, и я тушуюсь. Слава богам, что у меня в руке сигарета, – всё, я занята, её так увлекательно разглядывать…

Наконец-то пищит доставка. Спешно затушив окурок, вскакиваю, выставляю на стол три коробки с пиццей. Обнаруживаю, что робот снова стоит, наблюдая за моими действиями, – чего ему не сидится-то?

– Хотел достать, – поясняет в ответ на мой взгляд. – Раз уж тебе не нужен ни телохранитель, ни секс-робот, я мог бы выполнять обязанности домпомощника. Даже если выгляжу нехарактерно для таких функций.

– Я привыкла сама обходиться.

– Ты говорила, что хочешь устроить уборку. Я мог бы этим заняться.

– Если хочешь, то конечно. – Надеюсь, я не сильно покраснела. – Только не сейчас, не люблю суету по утрам.

– Сейчас шестнадцать двадцать.

– И что? Когда я проснулась, тогда и утро. И кстати, ненавижу, если мне мешают спать, в любое время. Это главное правило моего дома.

Мужчина было хочет что-то сказать, но вдруг раздаётся громкое бурчание в животе. И оно не моё.

– Так, почему ты до сих пор не ешь? Кому я всё это купила?

– Себе? – он садится.

– Ага, конечно. Приятного аппетита.

Однако он снова не отвечает. Лишь с жадностью принимается за еду.

Подождав на всякий случай, решаюсь:

– Мне было бы приятно, если бы ты отвечал. Типа, «и тебе приятного аппетита». Или, там, «спокойной ночи».

Робот поднимает удивлённый взгляд. Прожёвывает.

– Хорошо. И тебе. Извини, я раньше мало общался с людьми.

– Как это? У вас ведь там были люди. Техники. И прочие.

– Я отвечал, когда меня спрашивали. Это случалось редко.

– А всё остальное время молчал?! Но ведь сейчас ты разговариваешь?

– Потому что ты инициировала беседу.

– Нет, я не про то. Хотя, кстати, ничего я не «инициирую» – можешь не отвечать, если не хочешь, у нас тут пространство свободы. Но я имею в виду, ты ведёшь себя как обычный человек. Разговариваешь, даже много.

– Ты бы предпочла, чтобы я молчал?

– Да нет! Я говорю… Ну, с тобой интересно.

Он оглядывает меня, словно раздумывая.

– Мне тоже интересно разговаривать с тобой. И наблюдать. У тебя эмоциональная мимика.

Голос-в-голове хихикает снисходительно: «Интересно наблюдать»? Как за зверюшкой, что ли? Ну да, комплимент, которого ты заслуживаешь.

Тем не менее, я на всякий случай отвечаю:

– Спасибо. Ну ты ешь, а то остывает.

Вежливость никогда не повредит.

Съев пару кусков, сыто разваливаюсь на стуле. Уф, ну и налопалась! Я обычно завтракаю кофе и сигаретой, а тут – целый пир. Тем временем мужчина приканчивает вторую пиццу. Не забыть: купить ему запас еды.

– Может, по пиву? Или ты, суровый поклонник ристретто, пьёшь только чистый спирт?

– Пиво тоже подойдёт.

Поднимаю брови в шутливом удивлении, и он усмехается.

Достаю из холодильника две бутылки, открываю. Ох, какое наслаждение в этом привычном ритуале, в ощущениях: холодное гладкое стекло, шероховатая этикетка, хлопок крышки, шипение пены и запах солода… Первый глоток, пощипывающий язык… Осталось дождаться, когда алкоголь наполнит тело расслаблением и теплом, и жизнь станет лучше.

Но уже одно предвкушение успокаивает, поэтому – время для неловкого разговора, сколько можно тянуть. Я прокашливаюсь и эдак ненавязчиво роняю:

– Кстати, не пора ли нам официально представиться?

– Я знаю, как тебя зовут. Алетейя Александэр.

Ух, аж морщусь… Ненавижу это имя! Всю жизнь меня называли исключительно так – отец, одноклассники, соседи, – и меня уже тошнит от него.

– Лучше просто Лета.

– Как богиня?

– Что?..

– В «Илиаде» Гомера была богиня с таким именем.

От удивления я даже замолкаю. Наконец, собравшись с мыслями, выдавливаю:

– Меня зовут не в честь неё. А что, в армии такое читают?

– Нет. В первой квартире, я где скрывался, было много книг.

– Ясно. – Не хочется выглядеть тупой, так что я торопливо добавляю: – У нас был курс по античной литературе, в универе. Правда, я мало что помню. Корабли, война… Но тебе как раз, наверное, интересна эта тема?

Мужчина задумывается, будто прислушиваясь к себе.

– Я не анализировал причины. Но это объяснение кажется подходящим.

Покивав с глубокомысленным видом, продолжаю свою линию:

– Так что? Как тебя зовут?

– Можешь назвать как хочешь, – он легко пожимает плечами и делает глоток. Словно ему нет дела до этого.

– В смысле? У тебя нет имени?

– Обозначение. CN-411-16/3-4755.

– Оу… – Я, конечно, не собиралась выдумывать ему кличку, будто питомцу, но такое имя уж слишком. – Это всё… что-то значит?

– Буквы – индивидуальное обозначение экземпляра. Четыреста одиннадцать – серия. Шестнадцать-дробь-три – серия и класс защиты материала. Сорок семь пятьдесят пять – место производства, то есть научно-технологический центр 2-4755, – при виде моего лица, которое становится несчастнее с каждой цифрой, мужчина уточняет: – Люди обычно называли меня CN-411.

– Понятно… – я вкрадчиво продолжаю: – А не-люди?

– Между собой мы для удобства использовали короткие позывные, созвучные с обозначением. Мой – «Син».

– Во-от! А говоришь, имени нет.

– Но у меня нет имени. Его в принципе не может быть.

Мужчина смотрит так, словно ждёт от меня понимания. Для приличия изобразив короткое раздумье, обречённо спрашиваю:

– Почему?..

– Утром ты сказала: «Я, может, тупая»… – он выжидающе поднимает брови.

Да блин, откуда я помню, что говорила в шесть утра! Я не выспалась, ещё и объелась – мозги не соображают, – так что раздражённо повышаю голос:

– Да, я тупая!.. А, стоп. Ты опять про то, что робот? Ну так что за шарады, сказал бы прямо. Конечно, если смысл был не в том, чтобы оскорбить, – я подозрительно прищуриваюсь.

– Я только цитировал.

– Да-да. Вот телохранители пошли – цитируют всякую гадость… Ладно. Так я могу называть тебя Син? Мне нравится.

Мужчина кивает.

– Это привычное обозначение.

– Отлично! Тогда за знакомство, – спрыгнув с высокого стула, достаю из холодильника ещё две бутылки пива. – Расскажи что-нибудь о себе? Например, откуда у тебя эта куртка? Она ведь не армейская.

16.

– Это… – он смотрит в направлении прихожей. – Другого экземпляра.

– Почему она у тебя?

– Он был уничтожен, – тон ровный.

– Ой. Извини. Тогда, на Одде? Я не сообразила, – помолчав, осторожно продолжаю: – Хочешь поговорить об этом?

– Информация об уничтоженных экземплярах не имеет практической пользы.

– Слушай… – я барабаню пальцами по прохладной столешнице. – Мне действительно не нужен телохранитель, да и домпомощник тоже. Как насчёт просто собеседника? Ты мог бы притвориться… более похожим на человека? Ты ведь говорил, у тебя появились эмоции. Ты чувствуешь что-нибудь в отношении этого «другого экземпляра»?

На его лице мелькает какое-то непонятное выражение, мужчина отводит взгляд – снова в сторону прихожей. После паузы отвечает:

– Кажется.

– Значит, это уже достаточный повод поговорить о нём.

Под пристальным взглядом Сина я, кажется, опять краснею. Холодное пиво, спаси меня!

Наконец он решается:

– С чего нужно начать?

– М-м… С имени?

– RD-411-16/3-4755

– И вы называли его?..

– Рэд.

– Где он взял эту куртку?

– Купил. Его девушке нравился такой стиль.

Я попёрхиваюсь так, что пиво попадает в нос.

– Девушке?..

– Я имел в виду, что, в отличие от других, он встречался с одной и той же девушкой.

– Зачем? – пялюсь на него, потирая нос и стараясь профыркаться.

– Что именно?

– Я просто подумала… Вы же… Ну, боевые андроиды? Зачем вам девушки?

– Мне казалось, ответ очевиден. В отличие от еды и сна, секс необязателен, но мы можем получать от него удовольствие.

– А, ну да… – многозначительно тяну я, разглядывая уровень пива в бутылке. Маловато осталось. – Вместо всяких там тренировок… Что ж, нормально. И где он с ней познакомился?

– На демонстрации феминисток.

– Что он там делал? – хлопаю глазами. Этот разговор становится всё более странным.

– В свободное время мы могли покидать базу и проводить время по своему усмотрению. Рэд интересовался различными аспектами жизни людей. Командование это поощряло.

– А где была эта демонстрация? Что-то я не помню такого.

– В Лагране-на-Майне.

– А-а-а… Я просто решила, раз вы из этого центра на Одде – значит, это было здесь. Нет, такого города я не знаю. Но Майн далеко отсюда, на юге.

– Да, в Лагране гораздо теплее.

– И что, вы просто ходили по городу? Как обычные люди? Знакомились?

Мужчина кивает.

– Но ты же говорил, у вас были проблемы с поведением. И что, никто не замечал?

– В обычном, повседневном общении они были не критичны. Могли сойти за особенности характера. К тому же человеческая традиция знакомиться в барах, употребляя алкогольные напитки, заметно облегчала задачу.

– То есть в баре можно было подцепить секретную военную разработку? – я невольно улыбаюсь, вообразив такой сценарий. – Переспать и даже не узнать об этом. Забеременеть?..

– Исключено.

– Фух, и то ладно. А то я уже не знаю, каких чудес ожидать.

Мне кажется, или этот разговор действительно настолько неловкий? Как могли бы отреагировать другие – нормальные – девушки на разговор о сексе с военным андроидом? На ум приходит реклама «РобоСекса». Там, конечно, другие роботы подразумеваются, более «механические», но ведь суть та же, и никого это не смущает. Может, ненормально то, что Син мне нравится? Это как страдать от неразделённой любви к вибратору – глупо и даже унизительно. Интересно, у кого-нибудь ещё есть такая проблема, или я, как обычно, выделилась?

А самое стыдное – что он в курсе моего смущения. Так, нужно расслабиться и дышать глубже. В памяти звучит успокаивающий голос тренера по работе с системой контроля эмоций: «Дыхание. Мышцы шеи. Лицо. Взгляд. Голосовые связки». Хоть на самом деле я не такая крутая, как девицы из баров Лаграна, но зато способна притвориться, что я не хуже.

Через пару минут, непринуждённо улыбнувшись, продолжаю:

– А у тебя, значит, не было постоянной девушки? Только одноразовые знакомства? – всё-таки не сдержавшись, заинтересованно заглядываю в пустую бутылку, будто ожидая, что там само собой возникло пиво. К сожалению, нет.

– Я считал нерациональным тратить на это время. Даже несмотря на пожелания командования – они говорили, что пребывание в человеческом обществе может научить нас вести себя более естественно. Однако на тот момент от нас требовались лишь боевые навыки, вот на них я и сосредоточился.

Втихаря выдыхаю от облегчения. Боги милостивые, спасибо! Не хотелось бы, чтобы он сравнивал меня с десятком своих бывших – идеальных, красивых и умных. А вот если у него нет богатого опыта общения с девушками, может, я покажусь ему более-менее нормальной.

Тем временем мужчина допивает пиво и отставляет пустую бутылку.

– К тому же, судя по всему, я вёл себя слишком странно. Рэд всегда был другим. Более человечным, если можно так выразиться, – робот улыбается смущённо, словно бы извиняясь. – Наверное, поэтому он любил общаться с людьми. Хотя мне казалось, что многих техников его разговоры во время проверки параметров раздражали. В том числе и поэтому я предпочитал молчать. А Рэд говорил: плевать, ему хочется разговаривать, и он это делает. Не хотят слушать – пусть заткнут уши.

– Звучит… необычно.

Не знаю, что ещё тут можно сказать, потому что мне представляется какой-то безумный болтливый робот, достающий всех с утра до ночи.

Помолчав, Син продолжает тише:

– После модификации он удалил мой порт, а не свой. Его уничтожили. Я остался.

– И ты забрал его куртку?

Робот кивает.

– Хотя я не знаю зачем. Это вышло само собой. Позже заметил, что она у меня в руках. Решил, это подтверждает тот факт, что моя операционная система повреждена.

Некоторое время мы молчим. Однако, чтобы не затягивать грустную паузу, я слегка улыбаюсь в надежде отвлечь его:

– Но теперь ты ведёшь себя вполне естественно. И можешь знакомиться не только в барах, но даже с трезвыми девушками.

– Если бы ты встретила меня в общественном месте, могла бы принять за человека?

– Конечно! Отличить невозможно. Разве что ты разговариваешь слегка странно – со всеми этими робо-штуками. Но, думаю, тут просто нужна тренировка, чтобы переучиться. И ещё ты такой… очень спокойный.

– Это недостаток? – он смотрит внимательно, и это производит необычное впечатление – часто люди задают такой вопрос с подначкой или скрытой агрессией, но Сину в самом деле интересен ответ.

– Нет, конечно! Хотела бы я иметь такой «недостаток». Я имею в виду, для меня это непривычно. Но это вполне по-человечески, всё нормально. Просто я сама нервная, и Джанки… бывает неуравновешенным. А ты такой… – я взмахиваю пальцами.

– Джанки показался мне вполне спокойным. Рассудительным.

– Мм… Большую часть времени.

А иногда ему срывает крышу так, что это пугает до чёртиков.

Два года назад, незадолго до моей неудачной поездки на Одду. Мелкий магазин электротоваров, куда Дэн затащил меня ради очередных деталей. Продавцы частенько смотрели на Джанки чересчур пристально, но обычно этим и ограничивались. А тот парень принялся демонстративно ходить за нами по узким проходам.

Дэн спросил, которого хера ему надо. Продавец ответил, что это магазин его дяди, поэтому он не позволит всякой портовой швали здесь воровать.

Дальнейшее отложилось в моей памяти тремя образами. Первый: глухое «бам» и хруст стекла – когда Дэн внезапно схватил продавца за затылок и впечатал лицом в соседнюю горизонтальную витрину. Второй: стекло витрины с какими-то блестящими детальками внутри – теперь на нём были трещины и смазанная тёмно-красная полоса. Третий: лицо парня – выпученные глаза, из носа течёт кровь, пузырясь на выдохе, срываясь каплями с подбородка, а ниже… Ниже его пальцы судорожно царапают горло, перетянутое цепью.

Боги, как мне было страшно! Я была уверена, что Джанки не остановится, что вот-вот приедет полиция, что на этот раз его точно посадят или застрелят прямо здесь…

Но Дэн всё же отпустил продавца. Оттолкнул так, что тот грохнулся на пол вместе со стойкой, с которой посыпались упаковки, и, рявкнув: «В Порту ты б уже сдох!», – на прощанье приложил ботинком под рёбра. И выскочил из магазина.

Приговаривая: «Извините, простите…» – я тоже бросилась к выходу.

Дэн рванул домой пешком, хотя путь был неблизкий. А я припустила за ним. Что-то лепетала испуганно, дёргала за рукав… Но он молчал и не смотрел на меня. Только на прощанье всё-таки коротко обнял в ответ. Так и не посмотрев в глаза.

В итоге история закончилась хорошо. Во-первых, Джанки не прекратил общаться со мной, а то я уж было испугалась из-за этой его внезапной холодности. Во-вторых, разборка с магазином обернулась всего лишь административным судом. Я предположила, что хозяин магазина не захотел портить репутацию уголовными разборками. Компенсацию запросил, конечно, большую, и это стало проблемой: Дэн завёл разговор о том, чтобы продать квартиру и вернуться в ночлежку. Но тут уж я упёрлась всеми рогами – чтобы я позволила ему лишить себя мастерской, единственной радости? Да ни за что!

Однако главная проблема возникла с другим пунктом: истец запросил публичных извинений. Поняв, что Дэн намерен проигнорировать заседание суда, я сама выяснила дату и место проведения, там подошла к хозяину магазина и предложила заплатить вдвойне, если он согласится закрыть дело прямо сейчас. Его такой поворот удивил, но он просто не знал Джанки с его болезненной гордостью: Дэн предпочёл бы сесть в тюрьму, чем извиняться перед тем, кто назвал его вором.

Конечно, Джанки взбесился, сразу понял, что это я влезла. Я не стала отрицать, но и подробностей не рассказала, а то знаю я его, начал бы ещё и эти деньги мне выплачивать. Сказала, что просто упросила мужика и всё.

В груди колет чувство вины: ещё одна ложь, в которой я ни за что не признаюсь Дэну. Но ведь это для его пользы, во благо…

Вскоре после этих событий Джанки взломал свою доставку. С одной стороны, раз исчез последний повод выходить на улицу – купить алкоголь и папиросы можно дома, – теперь он месяцами не вылезает из прокуренной мастерской, и, даже несмотря на качественную систему вентиляции, это не дело. А с другой – стыдно признаться, но мне так спокойнее. По крайней мере, в «норе» безопасно, и там с ним ничего не случится.

17.

– В общем, ты выглядишь как обычный человек и, если Джанки всё сделал правильно, вполне сможешь ходить по городу.

– Я смогу передвигаться без тебя? – робот склоняет голову набок.

– Ну… Для начала давай проверим, что твой новый статус работает. А если нет… – Пауза давит на нервы тем, что не сказано, но подразумевается. – Вообще, можно обойтись без этого. Просто живи здесь и всё. Или можно снять отдельную квартиру. Но со мной безопаснее, если будет проверка жильцов. Я смогу тебя защитить.

– Ты? – он улыбается с иронией. – Будешь защищать меня?

– Ты понимаешь, о чём я, – смущённо улыбаюсь в ответ. – Может, уболтаю полицейских не проверять тебя. Или хотя бы выгадаю время, а ты сбежишь через окно в спальне.

Син оглядывает меня неторопливо, словно мысленно взвешивает варианты.

– Предпочту проверку. Прятаться в квартирах надоело. И уж тем более я не хочу быть тебе обузой.

– Ты не обуза.

– Посмотрим, что ты скажешь через год.

Разумно, конечно. Он ещё и дня не провёл в моей гостиной, рано бросаться долгосрочными обещаниями. Хотя я-то уже готова предложить ему «жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас».

– Ладно. На какой день запланируем? Сегодня, думаю, поздно. Да и мне нужно морально подготовиться.

– Завтра?

– Кстати! А ты нормально себя чувствуешь? Можно отложить.

В глубине души шевелится надежда: я бы хотела, чтобы он согласился подождать, хотела бы оттянуть этот пугающий момент.

Однако робот отвечает:

– Завтра буду в порядке. Главное, восполнить запас энергии.

– И ещё привести тебя в порядок. По официальной версии ты – чертовски дорогой подарок, сделанный на заказ. Должен выглядеть соответствующе.

– Как именно? – он хмурится настороженно.

– Н-ну… – я оглядываю его причёску.

– Лучше скажи сразу, если планируешь завить мне кудряшки и перевязать ленточкой. Мне тоже нужно морально подготовиться.

Я прыскаю от смеха, вообразив это зрелище.

– Обойдёмся без крайностей. Кстати, оригинальная у тебя стрижка, – я провожу пальцем по своей голове, повторяя его линию коротких волос.

К моему удивлению, Син опускает взгляд и даже склоняет голову, как будто бы виновато.

– Что?..

– Хотелось что-нибудь изменить в себе.

– Ты сам это сделал?! А почему не каре? Его проще отрезать.

– Привык к этой причёске. Собственно, она моя, так что… Решил оставить.

Я подвисаю на несколько минут, пытаясь понять значение этого «моя», но ничего не приходит в голову.

– То есть ты хотел бы оставить так?

– Если возможно.

– Конечно! Необычная причёска – для эксклюзивного подарка. Кстати, похожа на индейскую. Знаешь, как в приключенческих романах. Индейцы часть головы брили, а длинные волосы собирали в хвост на макушке и украшали перьями. Только давай эти короткие волосы полностью уберём, будет аккуратнее. И бороду, конечно.

– Почему «конечно»? Робота можно сделать с любой степенью оволосения.

– Эм-м… Ну, если ты не хочешь…

Мне казалось само собой разумеющимся, что он сбреет всякий намёк на бороду. Терпеть не могу волосы на лице.

В глубине памяти мелькает смутный образ: утренняя прохлада, по-осеннему серые коридоры нашего дома, приглушённые ковром шаги парикмахера, его неизменный кофр из чёрной лакированной кожи. Отец каждое утро приводит в порядок эспаньолку. «Всё должно быть идеально». Всегда.

В реальность меня возвращает приятный до мурашек голос Сина:

– Я всего лишь пытаюсь понять, что стоит за твоей фразой. Сейчас не в моде растительность на лице? Таких роботов не делают? Или ты опасаешься, что эта деталь выдаст мои нестандартные характеристики?

– Даже не думала, если честно. Я просто не люблю это всё. Но если…

– Я как раз планировал побриться в душе.

Голос-в-голове шипит прямо в ухо: Интересно, только лицо или ещё что-нибудь?

– Кхм. Лучше я закажу парикмахера. Всё должно быть идеально, включая затылок. Ты только помойся. И купи одежду, – протягиваю Сину дисплей. – Бери любую, в доставке всё равно только дешёвка, завтра в Особняках купим нормальную. Свои вещи можешь хранить, например… Вон в той тумбочке, под телевизором, она пустая. Футболку Джанки бросай в стирку, прачечная там в конце коридора. А я пока поищу мастера.

Опять меня от нервозности понесло в болтовню. Как назло, и пиво кончилось, расслабиться нечем. Открыть, что ли, вино? Или текилу? Нет, не стоит пугать Сина всей глубиной моего алкоголизма в первый же день. Буду притворяться приличной девушкой, сколько получится.

Пикает окошко доставки. Робот забирает пакет с одеждой и уходит, а я тем временем спешно прибираюсь: запихиваю в утилизатор пустые бутылки, вытряхиваю пепельницы, вытираю барную стойку…

Теперь можно и парикмахера поискать. О, мастер пятого уровня, срочно заказываем! Базовая ставка при вызове на дом – в три раза выше, чем в салоне?! Ладно, что делать…

Помявшись в нерешительности под дверью водопроводной – и покраснев от предположений, что прямо сейчас происходит в моём душе, – колочу в дверь так, будто собралась её проломить, приоткрываю, и, не глядя внутрь, ору:

– Син, парикмахер придёт через полчаса!

Тишина. Ни шума воды, ничего. Может, что-то случилось? А вдруг он сбежал через окно в ванной?!

Аж вздрагиваю, когда неожиданно близко раздаётся голос робота:

– Хорошо.

Ой. То есть он действительно в ванной напротив, а не в душе дальше по коридору. Но почему? Нет, это слишком интимный вопрос, не стоит думать об этом. Захлопываю дверь со всей силы, чтобы он точно услышал, а то вдруг решит, что я зайду к нему или буду подглядывать.

Нервно оглядываю гостиную. Как можно быстро и легко улучшить впечатление от моей квартиры? Бросавшийся в глаза мусор я убрала, но всё равно слишком грязно. Надо бы пол помыть… Да и вообще, устроить масштабную уборку… Но сейчас я не успею заказать роботов-уборщиков… Да и чёрт с ним! В конце концов, это всего лишь парикмахер, и пусть он занимается своими прямыми обязанностями, а не осуждает мою грязь!

Пока есть время, принесу на диван спальные принадлежности. Когда я, до покупки квартиры, пару месяцев снимала жильё, в восторге от нахлынувшей самостоятельности то и дело покупала вещички для моего будущего дома: декоративную подушку, затканную восточным орнаментом, светло-бежевое покрывало… А теперь они лежат на лаконичном розовом диване укором моему чувству вкуса. Надеюсь, для Сина больше важна функциональность, чем эстетика.

Голос-в-голове бросает: А что скажет парикмахер? Этот восточный шик посреди комнаты выглядит ужасно.

Я зло сжимаю губы: Да ничего он не скажет! И вообще, мне плевать! А если скажет… Ну, я демонстративно проигнорирую его нетактичную реплику.

Голос улыбается, показывая длинные острые зубы: То есть промолчишь. Проглотишь. Как обычно.

За спиной хлопает дверь.

Разравнивая сложенное покрывало, бросаю:

– Вода нормальная? С ней бывают проблемы.

– Да. Пришлось воспользоваться ванной, в твой душ я не помещаюсь.

Вот и причина, ведь высоту душевой лейки я заказывала под собственный рост. Повезло ему, что огромная ванна здесь была изначально, иначе пришлось бы мыться на полусогнутых.

– Ничего, у меня безлимитная вода, можешь набирать её хоть каждый день.

Голос-в-голове вытирает слюну, потёкшую из уголка рта: О да, детка, раскинься там в полный рост, закрой глаза и позволь горячей воде ласкать твоё тело…

Ш-ш, заткнись!

Закончив с подушкой, поворачиваюсь к роботу… и зависаю. Нет, его новая одежда ровно того же фасона, что и прежняя: камуфляжная водолазка и серые штаны-карго, – однако влажные волосы распущены. В собранном виде они не казались длинными, максимум до основания шеи, но сейчас спускаются до лопаток. И это очень красиво.

Я знаю, что плохо зависеть от общественных стереотипов, это показывает, что у тебя нет собственного мнения, но всё же трудно сопротивляться канонам красоты, привычным с детства. Окружающие, реклама, кино – все диктуют однозначно: привлекательный мужчина имеет золотой чип и носит длинные распущенные волосы. Или хотя бы до плеч, если хочет выглядеть серьёзным и сосредоточенным на карьере. Отец коротко постригся после смерти мамы, чтобы подчеркнуть статус вдовца, не заинтересованного в женском внимании, а по молодости был ого-го, менял укладки каждый день.

В сочетании с привычной для меня причёской Син кажется симпатичнее, чем с убранными волосами. Он уже не бледный, вполне отдохнувший – и теперь я понимаю, почему в моей памяти отложилось, что он привлекательный. Нет, лично мне не нравится такая, что называется, мужественная внешность, но объективно… Его можно счесть красивым…

Заметив мой взгляд, робот останавливается, зыркает по сторонам и, убедившись, что я смотрю именно на него, настороженно спрашивает:

– Что?

– Ничего. Тебе идёт. Не хочешь оставить волосы так?

– Нет, «так» точно не хочу, – звучит с агрессивным напором.

– Почему?

Недовольно закусывает губы.

– Я обязан ответить?

– Нет. Я же сказала, пространство свободы.

Неожиданно раздаётся громкий стук во входную дверь, и я, сильно вздрогнув от испуга, разворачиваюсь к ней.

18.

Позади спокойный голос:

– Скорее всего, это парикмахер.

– Я знаю! – голос звучит более раздражённо, чем хотелось бы. Всегда смущаюсь, если кто-то видит, как я испуганно подпрыгиваю – как нервная дура.

Бросаюсь к двери, бессознательно поправляя одежду. Щёлкаю замками, ведь неловко заставлять человека ждать. Открываю, запоздало сообразив, что нужно было посмотреть на экран и убедиться, что там именно парикмахер…

Мастер – невысокий брюнет – влетает в квартиру ароматным вихрем и останавливается перед Сином.

– Добрый день, господин, – он церемонно кивает. – Полагаю, вы – мой клиент?

Однако робот косится на меня и молчит.

Парикмахер оборачивается, чтобы проследить направление его взгляда, и, судя по выражению лица, не находит во мне ничего интересного. Задерживается на моей запущенной стрижке – чуть заметно морщится, – и возвращается к Сину.

– Желаете постричься или побриться? Я оказываю все услуги мужского профиля.

– Да, – подойдя, я выглядываю из-за плеча парикмахера, стараясь привлечь его внимание. – Господин Александэр хотел бы именно это. Мы полагаемся на ваше мастерство, господин?..

Мужчина бросает на меня мимолётный взгляд чёрных глаз и вновь склоняет голову перед роботом.

– Господин Айви, мастер пятого уровня. К вашим услугам.

Син по-прежнему молчит. Мастер поворачивается ко мне.

– Вы домработница? Где можно разместить инструменты? – и снова к Сину: – Будем работать здесь или в ванной?

Робот, глядя на меня, торопливо говорит:

– Здесь.

– Вот. Прошу, – я указываю на барную стойку и отодвигаю подальше неведомо откуда взявшуюся чашку.

Голос-в-голове бормочет сквозь зубы: Что он подумает, боги, что он о тебе подумает!..

Да он уже подумал – что я прислуга. Очевидно, из-за короткой стрижки. У Сина ведь длинные волосы, а под рукавом водолазки не видно, что чипа нет, вот мастер и решил, что он выше по статусу. Но поправлять нельзя: ни одна знакомая мне госпожа не стала бы торопливо уточнять свой статус перед каким-то там парикмахером. Впрочем, ни одна приличная золотая госпожа и не оказалась бы в подобной унизительной ситуации. Что ж, буду делать вид, что не заметила его реплику.

Тем временем парикмахер театральным жестом открывает кофр с принадлежностями, извлекает мобильный стул, устанавливает его, скрутив высоту до минимума, и приглашающе указывает Сину. Робот, оглядев нас с сомнением, всё же усаживается на низенькое сиденье – колени оказываются на уровне груди, – и Айви окутывает его белой накидкой. Втягивает носом воздух и задумчиво изрекает себе под нос:

– Лаванда? Оригинальный выбор.

Робот, видя моё недоумение, поясняет:

– Шампунь.

И что в этом «оригинального»? Обычный запах. Должен успокаивать. Всякий раз, когда в магазине я вижу надпись «успокаивающий», не могу удержаться. Конечно, это не помогает, но вдруг хоть самовнушение сработает.

Айви захватывает концы волос робота между пальцев и разглядывает их.

– Итак, господин Александэр, чего желаете?

Я поощрительно киваю, но Син, не отрывая от меня взгляда, отвечает:

– Полагаю, госпожа Александэр объяснит лучше.

Парикмахер вскидывает на меня взгляд – на этот раз чуть больше уважения, хотя извиняться за «домработницу», очевидно, не собирается. Думает, что я, в дополнение ко всему, ещё и любовница, которую господин назвал своей фамилией ради приличия.

Я, не ожидавшая такой ответственности, мямлю:

– То же самое, только подровнять. И побрить… вот здесь. Чтобы было так же, только… лучше.

Мастер бормочет себе под нос что-то неведомое, на что робот отвечает:

– Си.

Господин Айви смотрит на него в приятном удивлении, спрашивает что-то ещё, и робот отвечает с извиняющейся улыбкой. Это, кажется, один из языков Старой Европы?..

Что ж, раз моя помощь больше не требуется, то я извлекаю из недр кухонного шкафчика очередную пачку сигарет. Однако в ответ на щелчок зажигалки парикмахер вскидывает на меня возмущённый взгляд.

– Попрошу не курить возле моего рабочего места.

Плечи привычно напрягаются от чувства вины.

– Приношу свои извинения.

Под взглядом мастера я малодушно сбегаю в коридор. Дальше, на общую лестницу.

Тихо пробивается Голос-в-голове: Нужно было послать его нахер. Это твоя квартира!

Но он ведь прав, курить в помещении неправильно, порядочные девушки так не делают. Зачем начинать скандал, если… Если, честно говоря, я не сумею достойно его закончить.

Так что я курю на лестничном пролёте, заодно проверяя почту. Реклама. Реклама. О, скидочный купон из «Рукколы». Приятно. Хоть кто-то обо мне заботится. Наверное, парикмахер ещё не закончил? На всякий случай закуриваю вторую.

Наконец-то вернувшись к своей двери, открываю – и застаю странную сцену. Оба смотрят на меня так, словно ждали. Син, по-прежнему сидя на стуле, держит мастера за запястье руки, в пальцах которой – совсем рядом с шеей робота – зажата опасная бритва.

При виде меня парикмахер оживляется, сверкая и чёрными глазами, и идеально-белыми зубами.

– Госпожа, как хорошо, что вы вернулись! Я как раз говорил вашему мужу, что ни разу в жизни никого не порезал. Я профессионал, в конце концов.

Вопросительно смотрю в глаза роботу, однако он чуть заметно качает головой.

– Почему? Ты же сказал, что не против побриться.

– Не этой бритвой. Моя реакция даже на небольшое повреждение в области горла может быть чрезмерной.

Ах, вот оно что! Лезвие и в самом деле сверкает остро заточенной кромкой, а я не хочу, чтобы на могиле этого парикмахера написали: «Его рука дрогнула в первый и последний раз».

Так что я улыбаюсь как можно добродушнее, игнорируя возмущение мастера.

– Извините, господин Айви, но меня эта острая штука тоже пугает. Может, вы обойдётесь чем-то менее нервирующим?

– Я мог бы побрить машинкой… Но результат будет совершенно не тот!

– О, это было бы прекрасно! – я продолжаю держать улыбку. – То, что нужно. Мы уверены, что такой мастер, как вы, добьётся превосходного результата даже от несовершенных инструментов. И конечно, ваши профессиональные страдания будут должным образом компенсированы.

Парикмахер неохотно кивает. Когда робот отпускает его руку, потирает запястье.

Съесть, что ли, чего-нибудь сладкого? Пока я роюсь в кухонном шкафчике, сбоку раздаётся жужжание электробритвы, сопровождаемое тихим, но экспрессивным бормотанием господина Айви. Кажется, на том же языке, что и раньше. Хм, а ведь он не выглядит деревенщиной из забытого богами захолустья, где ещё говорят на языках Старой Европы. Значит, нацпатриот, из этих – что учат «язык предков» по учебникам, а потом всюду выпендриваются своеобразием народа, из которого происходят. Никогда не понимала их протестов против унификации – что плохого в том, что нет границ и все говорят на едином языке, все понимают друг друга? И нет никакого обезличивания, которого они так боятся. Вследствие самоуправления каждый город уникален, в каждом есть своя специфика, местные комитеты, локальные законы и прочее. Пф-ф, по-моему, нацпатриотам просто нечем заняться, вот и выдумывают проблемы на ровном месте.

Наконец-то раскопав конфеты, закидываю в рот вишнёвую – по языку растекается густая жидкая начинка, и от наслаждения хочется застонать. В глаза привычно лезет чёлка, я заправляю её за ухо, она снова падает… И тут в голову приходит мысль. Если этот мастер пострижёт заодно и меня, то завтра не придётся тратить время на поход в салон.

Проглотив остатки конфеты, я разворачиваюсь к парикмахеру и делаю снисходительное лицо. Как уверенная в себе золотая госпожа, разговаривающая с обслуживающим персоналом.

– Господин Айви, возможно, вы могли бы и меня постричь? Моя стрижка несколько потеряла форму…

Парикмахер бросает на меня скептический взгляд.

– Откровенно говоря, госпожа, она выглядит ужасно. Однако я не занимаюсь стрижками на коротких волосах.

За подчёркнуто-снисходительным «на коротких волосах» явно слышится «я не опускаюсь до того, чтобы стричь всякую нищую шваль».

Голос-в-голове пристально смотрит на меня: Он назвал твою внешность «ужасной». В присутствии этого симпатичного робота. Ты и это проглотишь?

– Вот видите, «ужасно», – моя улыбка становится натянутой. – Но ваше мастерство может меня спасти. У меня совершенно нет времени на визит в салон. Здесь только и нужно, что слегка подровнять…

Господин Айви критически разглядывает мою голову.

– Не знаю, кто сделал вам подобный кошмар, но это необходимо полностью менять. К вашему лицу совершенно не подходят эти линии… Точнее, то, чем это было когда-то. Вам нужно градуированное каре… И, скорее всего, прямая чёлка. Но, как я и сказал, я не занимаюсь подобным.

Ну всё, хватит с меня! Улыбка тает, дыхание учащается, челюсти сжимаются. Краем глаза замечаю, что Син смотрит на меня, но сейчас мне плевать.

Голос-в-голове рычит: Думаешь, если ты – какой-то там мастер, так имеешь право унижать меня в моём собственном доме? Давай-ка проверим, насколько быстро ты передумаешь!

Я подтягиваю рукава, обнажая золотой браслет чипа, складываю руки на груди и вкрадчиво говорю:

– Вот видите, вы прекрасно знаете, что мне подойдёт. Назовите цену.

Парикмахер с явной неохотой отвлекается от Сина, открывает рот, чтобы что-то сказать… Но цепляется взглядом за золотой чип. Задерживается, раздумывая. Когда смотрит мне в лицо, голос звучит спокойно:

– Двадцать ставок.

Ах ты ж сволочь. Я улыбаюсь.

– Договорились.

Голос-в-голове презрительно фыркает: Слишком легко.

***

Через час из зеркала на меня смотрит заметно более привлекательная девушка. Парикмахер оказался прав: то, что сделал он, выглядит лучше прежнего варианта. Не прямые тяжёлые пряди по бокам от лица, а нечто воздушно-взъерошенное и легкомысленное.

– Господин Айви, вы настоящий волшебник! – сияя улыбкой, я перечисляю на счёт этой сволочи астрономическую для парикмахерских услуг сумму.

Вот теперь мастер вежливо склоняет голову и передо мной.

– Госпожа Александэр, хочу поблагодарить вас за интересный опыт. Нечасто встретишь золотую госпожу с настолько короткими волосами. Даже, я бы сказал, впервые вижу подобное. Тем интереснее испытать свои навыки.

– Если я решу побриться налысо, непременно обращусь к вам.

В ответ на это экстравагантное заявление господин Айви распахивает глаза в восторге, и мы хихикаем, будто лучшие подружки.

Оставив визитку и приглашение звонить ему в любое время, господин Айви кланяется, они с Сином обмениваются ещё парой фраз на непонятном мне языке, и мастер выпархивает в коридор.

Закрыв за ним дверь, я машу руками, пытаясь разогнать парфюмерное амбре. В моём доме должно пахнуть мной, а не какими-то красавчиками, которые при этом меня оскорбляют.

Зато я показала ему, кто тут главный! Вроде бы. Хотя победа не кажется безусловной: наглый парикмахер всё-таки обозвал меня домработницей и даже не извинился.

Голос-в-голове тянет: Да, за это следовало бы приложить его мордой об стол. Но ты никогда не умела постоять за себя. Он тебя унизил, а ты с улыбкой заплатила ему огромную кучу денег. Типичная Лета. А ведь могла бы обматерить его, выгнать пинками и бухать на эту сумму целый месяц.

Я раздражённо вздыхаю. Да, теперь моя победа совсем не очевидна. Может, это даже поражение? Ещё и устала, общение с посторонними каждый раз выматывает.

Но ладно, зато и у меня, и у Сина есть новые стрижки.

Разворачиваюсь к роботу. Он уже сел на диван и, взяв в руки подушку с цветной вышивкой, разглядывает её. И меня тут же наполняет желанием извиниться, но я сдерживаюсь, как могу. Не буду извиняться! Мой дом, моя подушка, а если ему не нравится, пусть спит на полу!

Однако Син, безо всяких замечаний и уничижительных комментариев, кладёт подушку на край дивана и приминает ладонью, словно прикидывая, удобно ли будет на ней спать.

Уф, значит, и я могу расслабиться. Остановившись над роботом, разглядываю результат парикмахерского искусства господина Айви. Красота! Волосы лежат на плечах гладкой волной, линия выбритых волос идёт ровно. И без этой неопрятной растительности на лице Син мне нравится гораздо больше.

– Слушай… Странная мысль… Вот сейчас мне твоё лицо кажется более привычным. Знакомым. Без щетины.

– Что в этом странного?

– Н-ну… – помявшись, спрашиваю с опаской, чуть не зажмурившись от страха показаться тупой: – А она тогда была? В «Снежном покрывале».

– Нет. Но в последнее время у меня не было возможности побриться.

– То есть у тебя растут волосы? – теперь уже я распахиваю глаза в удивлении.

– Да, – и он смотрит на меня как на дуру – мол, это же очевидно.

Заняв кресло напротив, беру с журнального столика сигареты.

– Просто я до сих пор не могу уложить это в голове. Значит, у тебя делятся клетки? Или как там это. Подожди, а почему тогда ранения не зажили? А, из-за пуль в теле. Или нет?

– Регенерация подавлена, – робот откидывается на спинку дивана. Смотри-ка, гарнитур всё-таки пригодился для посиделок и разговоров. – Я так понимаю, дополнительная перестраховка, чтобы мы были зависимы от техников. Повреждения заживают крайне медленно, а тут они ещё и воспалились. Конечно, это бы не сломало меня окончательно, у меня не может быть заражения крови или масштабного омертвения тканей, но процесс регенерации это окончательно застопорило.

– Из-за этого у тебя выросла лишь небольшая щетина, а не бородища до пояса?

– Возможно, – робот задумывается. – В том числе. Я связывал замедление роста волос с тем, что много времени проводил в режиме сниженной производительности, – в ответ на моё недоумение поясняет: – Я могу погружаться в состояние вроде анабиоза. Снижение метаболизма, замедление сердцебиения и прочее. Позволяет экономить энергию.

– В той квартире? Что-то я не заметила. По-моему, ты был вполне… бодрый.

– Меня разбудил мужчина, что приходил перед тобой. Топал, как носорог.

– Ах, вот в чём дело! Ты решил отыграться на мне за то, что он не дал тебе поспать?

Но ответа нет, и моя шутка повисает в воздухе. Ну и ладно.

Син прочёсывает волосы пальцами – нет, не порти эту красоту, я же заплатила за неё кучу денег! – собирает в хвост и облокачивается на колени. Смотрит на меня деловито.

– Может, расскажешь подробнее о городе? Какие есть особенности? Что стоит иметь в виду?

19.

Вот же любит он пялиться! А у меня от его взгляда все слова вылетают из головы, и в горле пересыхает. Словно на уроке, когда отвечаешь перед классом.

– Официально Берген делится на шесть районов, – размеренно начинаю я, словно и в самом деле отвечаю урок. Чтобы избежать внимательного взгляда робота, разглядываю жалюзи на окнах напротив. – С юга на север: Порт, Промышленный, Старый Город, Новый Город, Зелёный и Золотой. Порт – самый старый. Наш оплот идейной свободы и независимости от всего на свете, особенно от денег и государственной программы благонадёжности. Изначально на Лагене был речной порт и дома для рабочих – жилой район двадцать восемь. Поселение стало расти, ему присвоили статус города, поэтому новые постройки стали в обиходе называть «городом», а старая часть так и осталась «районом». По мере роста Бергена новую часть, не заморачиваясь, назвали Новый Город – это где мы. В Старом Городе, где живёт Джанки, дома пониже, а здесь высотки и более современные. И, наконец, самые новые районы – для серебряных и золотых, неофициально известные как Особняки. В Зелёном – тоже высотки, много офисов, биржа. Деловой район. Более молодёжный. Золотой – для элиты. Те самые особняки с колоннами, цветочные парки, гувернантки с детишками… Как-то так. Может, у тебя есть вопросы?

– Что за запах на улицах был там, где ты меня нашла?

– Река. Лаген.

Выражение удивления и недоверия на лице Сина даже забавляет – наивный! Я с рождения живу в Бергене, и для меня это естественно. Думаю, если бы я увидела реку без запаха, то не поняла бы, как такое возможно.

– На самом деле это грустная история. На старых фотографиях видно, что по Набережной гуляют люди, пикники на берегу… Там были газоны и клумбы! Сейчас – заброшенные здания, грязь, а река похожа на кисель из мусора.

– Могу предположить, что на неё повлияла постройка города.

– Да, вряд ли кто-то бы специально поселился в таком вонючем месте. Конечно, начиналось всё с благих намерений: амбициозный проект, огромные вложения – превратить Берген из речного порта в морской. Расширить верфь на том берегу Лагена, углубить дно реки, ликвидировать шхеры в устье, чтобы сюда могли заходить крупные суда… Портовые сооружения модернизировали по последнему слову техники. Заводы и фабрики набирали рабочих. Сюда переезжали как медные, так и золотые со всей Европы. Перспективный молодой город! Победа техники над неразумной природой! А потом течение Лагена нарушилось, вода начала застаиваться. Пока спорили, где была ошибка в расчётах, – годы шли, заводы сливали отходы, в реке всё вымерло.

Робот в своей манере склоняет голову набок, и я, предупреждая вопрос, киваю:

– Да, не сразу. И запах усиливался постепенно. Экологи скандалили, но кто их слушает? Были проекты по очищению реки, но для этого нужно остановить производство, владельцы заводов отказались. Раздули кампанию, якобы по защите города. Мол, экоактивисты хотят погубить Берген, ведь без рабочих мест город вымрет. Работники выходили на демонстрации – не знаю уж, сами или им платили… Или угрожали. Рассказывали, как начальство борется за их права, за зарплату, что останавливать заводы нельзя… А во-вторых, на очистку нужны были деньги. Получается, люди вложились в строительство города, но ведь тогда они рассчитывали на будущую прибыль, а теперь нужно было вложить столько же, но лишь ради экологии. В общем… – я красноречиво морщу нос. – Дешевле было построить систему очистки воздуха.

– Это та стена, что пересекает город?

– Да, это первая. Вдоль Промышленного проспекта. Граница между Районом и Городом. Вообще, речные славятся нелюбовью к государственной технике. Или ломают, из принципа, или разбирают на запчасти. Джанки рассказывал, как в детстве они поджигали автотакси, – мол, ночью эффектно смотрится: едет по улице эдакий факел на колёсах и бухтит, что вызвал полицию. Теперь автотакси дальше Промышленного проспекта не заезжают. Но что касается системы очистки, речные её не трогают. Джанки говорил, в Районе многие втихаря мечтают если не сами перебраться в Город, то хотя бы купить здесь квартиру для детей. Так что в чистом воздухе они тоже заинтересованы.

– Если это первая, то есть и вторая?

– На границе между Городом и Особняками. Поэтому отсюда и не уезжают. У медных нет денег, а у серебряных, в Зелёном районе, воздух нормальный, почему бы не жить. Конечно, есть отдельные сознательные граждане, вкладываются в очищение Лагена, организуют благотворительные фонды… Но в целом состояние реки мало кого волнует. Когда в Викхайме, неподалёку, начали строить морской порт, многие наши туда инвестировали. Понятно, что это выгоднее, проще сделать новое с нуля, чем исправлять старые ошибки, – а есть мнение, что состояние Лагена вообще невозможно исправить. Такие были скандалы: как не стыдно, плюёте на родной город, лучше бы сюда вложились… Между нами говоря, я понимаю злость речных. Ведь так и есть: золотые и серебряные отгородились в своих районах и думают только о прибыли. Вливают деньги в Викхайм, который перетянул у нас и торговлю, и производство. Из-за этого многие предприятия обанкротились, рабочие потеряли места. Неудивительно, что их это взбесило.

Син вопросительно поднимает бровь, в ответ на моё недоумение говорит:

– Речные.

– А, да. У нас закрытое общество, приезжих мало, и я привыкла, что все в курсе. Речные – из портовых рабочих, которые жили здесь изначально, в жилрайоне двадцать восемь. В Старой Европе бедные люди переезжали туда, где есть работа, – к заводам или, вот, портам. Мигранты из разных стран. Кстати, на каком языке ты разговаривал с?..

– Староитальянский.

– И много старых языков ты знаешь?

– Нет. Только основные фразы.

Меряю робота прищуренным взглядом. Он кажется всё более идеальным буквально с каждым часом.

– Ясно. В общем, в среде рабочих порта сложился собственный диалект, смесь… Мм, даже не знаю чего. Неграмотной речи из разных языков, наверное. Вот его и называют «речной говор». «Ховаар». Речных можно отличить по виду: они никогда не косят под золотую моду, а наоборот, предпочитают одежду простую, рабочую униформу или типа того. Ну, и шнуды. Изначально это были перчатки портовых грузчиков, а теперь – опознавательный знак тех, кто из принципа не ставит чип.

– В Лагране было немного людей без чипа. По большей части у них также не было ни дома, ни работы.

– Нет, у нас не так. По официальным данным две трети жителей Района не входят в программу, по факту, может, и больше. Но они вовсе не маргиналы. Работа есть, даже в Порту ещё остались заводы, плюс верфь на том берегу, а в Проме вообще нормально. Понятно, что среди речных встречаются разные, есть отморозки, но ведь так в любом обществе. А в основном, мне кажется, это обычные люди. Например, в Районе живут и медные, но их не трогают. Да, речные смотрят на них свысока, считают… вроде как слабаками, которые продались ради удобства. Людьми без «чести», то есть без принципов и идеалов. С ними можно вести дела, никто не запрещает, но если обманут – сам виноват, нечего было связываться с «городскими». Речные называют так любых медных, чтобы подчеркнуть разницу, – мол, мы местные, из района двадцать восемь, а это чужаки. Но всё же живут рядом, как соседи, и ничего. Однако это на севере Района, а чем дальше на юг, тем опаснее. Окрестности Набережной – территория портовой шпаны. Там совсем трущобы, и даже за медный чип могут убить. Или просто потому, что ты не местный.

– То есть «портовая шпана» – это уже не «речные»? Я думал, это одно и то же.

– Нет, это как группа внутри группы. Сами речные называют так маргиналов, обитающих у реки. Банды с Набережной. Пришлые бродяги, которые нанимаются на поденную работу. Те, кто живёт в брошенных промзданиях, – это могут быть как обычные бездомные, так и идейная молодёжь, устроившая сквот. Анархисты, социалисты, радикальные экологи. Или наркоманы.

– И к какой категории принадлежит Джанки?

– Я так понимаю, ему просто не повезло там родиться.

Син, конечно, симпатяшка, но я не собираюсь с ходу болтать про всякое, тем более насчёт Джанки. Что может понять искусственный человек, который видел только армию, о жизни в подобных местах? Я и сама не понимаю, просто не могу представить. Однажды я спросила Дэна, каково было жить возле Набережной. Он ответил: «Как везде» – тоном, со всей очевидностью говорящим, что тема закрыта.

– Почему его так зовут? Я слышал, термином «джанки» обозначают тех, кто употребляет винт. Однако у него я не заметил признаков употребления.

– Не-е, Джанки только по алкоголю, – я даже поднимаю ладони, отгораживаясь. Не буду отрицать, есть у меня предубеждение против наркоманов. – Да и как бы он мог работать на этом дерьме? Я читала, там за пару ингаляций мозги выжигает. А Джанки – ответственный, вообще молодец. Он хоть из портовых, но совсем не такой. Что до прозвища – я, вообще, не спрашивала, но мне кажется, оно из-за любви к мусору. Джанки не может пройти мимо какой-нибудь свалки, чтобы не полезть туда искать детали. Даже теперь, хотя у него есть деньги, а раньше – целые груды притаскивал. Наверное, из-за этого он и перебрался в Город, здесь можно найти больше всего.

А ещё, мне кажется, Дэн не только искал возможность заработать, но и убегал от чего-то. От прошлого или от реальной опасности? Не знаю. О таких вещах не спрашивают.

Тем временем робот провожает взглядом очередную сигарету, которую я достаю из пачки.

– «Только алкоголь»? А что насчёт «шмали»? В Лагране так называли психоактивные препараты на основе конопли.

Я даже замираю, не донеся до рта сигарету, и смотрю на неё удивлённо. Вообще-то я не знаю значения этого слова, всего лишь повторяла за Дэном. Конечно, в Порту хватает наркоты… Но ведь я бы заметила?..

– Нет! – безапелляционно наставляю на Сина пальцы с зажатой сигаретой. – Джанки ничего не употребляет. Никаких «препаратов». Я курила его папиросы – конечно, то ещё дерьмо, но это просто табак.

– Как скажешь, – однако по лицу робота всё же пробегает тень недоверия. Ещё один умник, который считает меня наивной дурочкой. – Откуда у него шрам?

– Не знаю. Когда мы познакомились, он выглядел свежим. Должно быть, очередная драка. Вот на этом Джанки точно сидит, если можно так выразиться.

– Нет, – Син уверенно качает головой. – Он идёт ровно сверху вниз, посередине щеки, это не случайный удар. Я бы сказал, что зашивал человек без опыта, ещё, вероятно, рана загноилась, поэтому рубец неаккуратный. Но разрез был ровный.

Ох ты ж боги, ещё один наблюдательный на мою голову.

– Я не знаю, что сказать. Это было давно, и я ничего не знаю. Во всяком случае, точно не стоит спрашивать Джанки об этом.

– Я так и предположил, поэтому спрашиваю тебя. Что насчёт цепи? Он всегда её носит, даже дома? Ночью?

– Привычка. Снимает только во время работы, поэтому у него есть пунктик – не работать в присутствии клиентов. Кстати, про цепь тоже не спрашивай. С Джанки лучше вообще без вопросов, хорошо? Можешь задеть неприятную тему… Не надо.

Когда мы познакомились, мне тоже было странно, что Дэн всегда с этой цепью: крупные звенья, в основном блестящие, покрытые мелкими щербинами и царапинками, но на стыках потемневшие. Я как-то в шутку спросила, неужели он и спит с ней, а Дэн неожиданно серьёзно ответил – да, потому что иначе не может заснуть. Иногда, особенно когда смотрим кино, он начинает её разматывать и наматывать обратно – туда-сюда, туда-сюда. Поначалу эти размеренные щелчки металла раздражали, но со временем я привыкла. Я-то знаю, насколько выматывает беспокойство и как важно иметь что-то для снятия напряжения.

– Хорошо. Он живёт один?

Киваю.

– Родители?

– Не знаю.

Сколько раз за последний час я повторила «не знаю»? А что я вообще знаю о Дэне?

– Это не их квартира?

– Нет, – губы расползаются в хитрой улыбке. – Он купил её. У меня.

Син удивлённо поднимает брови, и я киваю с довольной физиономией.

– Джанки мне помог, и я вернула долг, чем смогла. Конечно, я бы с удовольствием её подарила, но он не согласился.

– Как парень из неблагополучного района мог помочь девушке из золотой семьи?

20.

– О, энто была история, которую я никогда не забуду, – я улыбаюсь и театрально взмахиваю рукой. – Он героически спас меня от какого-то пьянчуги. Ты, наверное, не обратил внимания, но мы вчера проезжали мимо «Георгины». Маленький продуктовый магазин, там на вывеске такой странный… – я изображаю ладонями округлые контуры цветка.

– Георгина.

– Я хотела сказать «странный лотос».

– Это георгина.

– Есть такой цветок? А я-то думала… В общем, как ты, наверное, знаешь – хотя, может, в Лагране устроено не так, – только в районах для золотых и серебряных доставка работает в полном объёме. Здесь, в Городе, можно заказать только дешёвый ширпотреб, а алкоголь и сигареты вообще не продают, за ними нужно идти в магазин.

Вопросительно смотрю на Сина, но он качает головой.

– Я не обращал внимания на этот аспект.

– Ну, значит… В общем, здесь вот так. Четыре года назад я переехала в эту квартиру, и в первый момент был такой энтузиазм: наслаждалась самостоятельностью, ходила на мероприятия… В тот вечер я была на одном спектакле, концептуальном перформансе в здании фабрики. Совсем недалеко от Промышленного проспекта, но тогда это было что-то особенное – я была в Районе! Чувствовала себя бунтаркой. Весь этот лофт-антураж… Спектакль был поздно, потому что днём фабрика работала, потом было общение с актёрами, алкоголь, то-сё… В общем, задержалась. И сигареты закончились.

Ох, это пьянящее чувство свободы! Я впервые не зависела от воли отца, могла делать что угодно – ходить куда хочу, общаться с людьми на равных, пить алкоголь, курить прямо посреди улицы и не прятаться. Могла бы даже познакомиться с кем-нибудь… По крайней мере об этом я фантазировала по ночам. И на этом чёртовом перформансе я застряла из-за одного актёра. Конечно, он был красавчик, я даже не пыталась протиснуться в толпу девушек, которые его окружили, но могла я хотя бы постоять неподалёку с бокалом вина и помечтать? Один бокал сменялся другим, ничего не происходило, да это и понятно – кто захочет знакомиться с девушкой, которая стоит в углу и накачивается алкоголем?

А потом мероприятие всё-таки закончилось, и пришло время возвращаться из весёлого гомона перформанс-пространства в пустую квартиру. Дома в холодильнике лежала пара бутылок пива, но было очевидно, что мне нужно купить что-нибудь покрепче, чтобы пережить тишину одиночества. И сигареты, потому что свою пачку я приговорила, создавая видимость хоть какого-то занятия: мол, это ничего, что я стою одна, я так люблю курить, это так увлекательно, мне никто больше и не нужен…

– Я попросила такси высадить меня раньше и отправилась искать магазин. Как назло, браслет разрядился, навигатор не включить… Сейчас как вспомню: два часа ночи, у меня тогда были длинные волосы, ещё и на спектакль нарядилась… Такие модные строгие брюки со стрелками, чёрные, а сверху – тёмно-синяя шёлковая блузка на тонких лямках и чёрная шаль. В Золотом районе шаль – это классика, у каждой есть. Все в городе это знают, это просто как печать на лбу. И в таком виде я бродила ночью, представь? – я нервно хихикаю. – Бухая золотая дамочка – на каблуках, как по подиуму… Вдруг смотрю: в глубине между домами – «Георгина». Повезло. Я зашла туда. И сразу от входа вижу: в конце длинного прохода, в тупичке – полки с крепким бухлом, и там она. Серая текила, – я вновь театрально взмахиваю руками, это уже нервное. – В этом районе её почти не найти, слишком дорого для местных, так что нельзя было упустить такой шанс. Я как от входа увидела бутылку – так и прямым курсом к ней. А перед полками стоял какой-то парень.

Он стоял ко мне спиной, сунув руки в карманы, и разглядывал бутылки: одного роста со мной – то есть со мной на каблуках, – лохматый, весь какой-то потрёпанный и без куртки, хотя уже наступила осень и по ночам было зябко. Я тоже была одета легко, вот только по нему не было похоже, что он приехал сюда на такси.

Мне в голову пришла пьяно-хулиганская идея подкрасться как можно тише, и я подкралась на цыпочках, чтобы не цокать каблуками. Вытянув шею, наклонилась к уху парня – вблизи от него пахло горькой химией реки и затхлой одеждой – и сказала: «Извините?..» Он зыркнул на меня через плечо и отступил, освобождая проход, а я, вместо того чтобы броситься к любимой текиле, источнику покоя и утешения, замерла, уставившись ему в лицо. Просто залипла. Конечно, тут сыграла роль степень моего опьянения, но не только. Глаза у парня в самом деле были цепляющие: с приподнятыми уголками, будто насмешливые, и необычного жёлто-карего цвета, – они ярко выделялись на худом лице.

Вторым, что я заметила, был шрам, вертикально спускающийся по середине левой щеки. Под моим взглядом парень отступил ещё на шаг назад и склонил лицо – чуть в сторону, – будто пряча его. Рубец тогда был свежий, ярко-розовый и бугристый, с выделяющимися следами стежков. Неприятный. На правой скуле, заходя под глаз, виднелся красно-фиолетовый синяк.

– Для меня тогда речные были в новинку – как это, человек без чипа! В голове не укладывалось! Ну, и я была выпивши, поэтому уставилась на него как на чудо какое-то. Особенно на перчатки, конечно, – парень хоть и держал руки в карманах, но их-то видно. И цепь немного. Я чуть даже не попросила показать, представь? – я хихикаю. – Даже не знаю, как Джанки отреагировал бы на такое. Точно бы охренел. Пришёл себе тихо-мирно в магазин, а тут какая-то безумная дамочка разглядывает его, словно экспонат в музее, разве что не щупает. Ну, он тоже на меня посмотрел, конечно, – волосы эти, гардероб… Джанки как-то интуитивно отличает качественные вещи от ерунды и, думаю, сразу понял, что моя шаль – не просто «закос под золотых», а в самом деле дорогая. Забавное знакомство у нас вышло. Он – с юга, я – с севера, встретились перед полками с алкоголем на нейтральной территории.

Дэну тогда было семнадцать, но в первый момент мне показалось, что он младше, даже вообще несовершеннолетний. Как он оказался в магазине среди ночи, после комендантского часа? Зачем смотрит на алкоголь, если ему всё равно не продадут?

Однако больше всего меня поразила реакция этого речного мальчишки на меня. Я ожидала увидеть в его взгляде злость или презрение, ведь было очевидно, что я принадлежу к более состоятельному слою. Но вместо этого он смутился – словно перед ним стояла по-настоящему красивая девушка, а не всего лишь я. Может, причины были совсем в другом, наверняка, я просто льстила себе, да и алкоголь выдавал желаемое за действительное, однако в тот момент я была вполне уверена. До этого в моей жизни всегда было наоборот, в присутствии парней робела я, так что это было непривычно. Очень мило. И он был милым – а я была смелой после выпитого на вечеринке. Поэтому, наконец-то сняв с полки и прижав к груди желанную бутылку, я посмотрела парню в лицо, улыбнулась и спросила: «Любите текилу?». Совершенно глупый вопрос – откуда у него такие деньги? – но ничего другого не пришло в голову.

Он слегка качнул головой.

Мне хотелось сказать что-нибудь ещё – дать понять, что я не такая, как все эти высокомерные гордячки из Особняков, – но подходящей реплики не было. В одно мгновение я чуть даже не выпалила что-то вроде: «Ничего страшного, у меня тоже есть шрамы, да и синяки на лице бывали», – но, конечно, не решилась. Это было бы слишком.

Пауза затягивалась, парень уже смотрел на меня с недоумением, так что я снова – уже натянуто – улыбнулась и пошла к кассе, ругая себя последними словами. В очередной раз выставила себя дурой.

Син смотрит на меня со спокойным вниманием, и под его взглядом сложно – легкомысленным тоном – рассказывать о том, что я старалась забыть все эти годы. Я всё чаще нервно улыбаюсь и посмеиваюсь, давая понять, что в тех событиях не было ничего – совершенно ничего! – особенного, а тем более страшного.

– Купив всё, я вышла из магазина и решила закурить.

Один из немногих способов расслабиться. Вот и сейчас я беру пачку и выковыриваю ещё одну сигарету.

После магазина улица показалась ещё более холодной, сумрачной и одинокой. Осенняя ночь, в которой меня никто не ждёт. Уютно светящиеся кругом окна высоток только подчёркивали это.

Мелькнуло желание открыть бутылку, которую я по-прежнему прижимала к груди, и начать пить прямо здесь. Но я не решилась. Хорошие, правильные девушки так не делают, а я всё ещё надеялась однажды попасть в их ряды.

Следующей пришла мысль, что вряд ли у меня это когда-нибудь получится. Сегодняшний вечер очевидно указал моё место – никому не интересная неудачница, не более. Хватит притворяться, что однажды это пройдёт. Дело было не в отце и не в Особняках, на новом месте история повторялась. Пора смириться, что это со мной что-то не так.

Я начала курить всего за полгода до этого, но уже привыкла, что сигареты помогают отвлечься от подобных – невыносимых – мыслей. После выкуренного на перформансе горло саднило, от мысли о ещё одной порции никотина подташнивало, но другого способа спастись я не придумала. В конце концов, может, мне повезёт, и прямо сейчас откажет сердце? Это было бы замечательное решение всех проблем.

Щёлк. Ничего. Чёртова зажигалка.

Щёлк. Огонёк тут же сорвало порывом мокрого ветра.

Щёлк. Аккуратно…

Прикурить удаётся лишь с третьей попытки. Это уже другая зажигалка – ту я выбросила, даже несмотря на изящный узор серебряной поверхности, – но тоже срабатывает через раз. Дерьмовое качество. А может, дело в том, что я частенько щёлкаю зажигалками просто так, для успокоения нервов.

– Было ветрено. И я как-то не обратила внимания на окружающее, а потом сзади – шаги, и меня хватает местный плейбой. Представь? Ну, типа, решил так пофлиртовать или что… Да уж, было неприятно, – я хихикаю.

В следующее мгновение горло сзади пережало что-то сильное, душащее. Рука, которая перехватила меня локтем за шею. В нос шибануло резким химическим запахом – это нижнюю половину лица сдавила до боли ладонь в колючей шерстяной перчатке.

В первые секунды я так и осталась стоять – с бутылкой в объятиях, – почему-то ожидая, что меня вот-вот отпустят, ведь это несерьёзно, это какая-то шутка, недоразумение, ошибка…

Но рука сжимала всё сильнее, тянула вверх, поднимая за шею. Когда подошвы оторвались от земли, я поняла, что всё это происходит по-настоящему.

Нет, я в своей квартире, а это всего лишь воспоминания. На самом деле этого нет. Я дома. Нет никакой опасности. Вот бы текилы сейчас…

Внутри взорвалась паника. Я замычала и дёрнулась – неуверенно, потом сильнее, – но с тем же успехом могла бы вырываться из тугих объятий портового каната. Скребла пальцами по рукаву, дёргала ткань, пытаясь хоть немного освободиться от руки на шее. Чувствовала, что человек куда-то меня тащит, но воздух в лёгких заканчивался, в глазах темнело, а сознание неумолимо ускользало…

Я затягиваюсь и улыбаюсь Сину как можно непринуждённее. Это должно выглядеть как обычное выражение лица, а не как спазм мышц.

– Ну, и не успела я испугаться, как этот господин отпустил меня и прилёг отдохнуть прямо в лужу. Оказалось, что парень из магазина приложил его бутылкой по голове, – я смешливо фыркаю. – Конечно, не очень вежливо, но хватать девушек на улице – тоже сомнительное занятие, так что мужик заслужил.

Ухмыляясь, я старательно постукиваю сигаретой по краю пепельницы – всего лишь прячу глаза, надеясь, что Син не прочтёт в них всей правды. Если убедительно делать вид, что всё хорошо, – всё будет хорошо. Если улыбаться – кажется, что ничего страшного не случилось. Если сказать себе, что ничего не было, то это каким-то образом отменит факт, что четыре года назад тот мужик, скорее всего, приметил меня заранее, может, ещё на выходе из такси, шёл за мной, следил, поджидал из магазина… А я ничего не заметила.

Руки, держащие меня на весу, внезапно разжались, я бухнулась на землю, на четвереньки, бессознательно поползла вперёд. Горло наполнил холодный воздух – словно пригоршня снега. Почему-то он резко вонял спиртом. Я не сразу сообразила, где нахожусь: мужик успел затащить меня в тёмный закоулок за магазином.

Позади раздавался непонятный шум, и я в панике обернулась. Источник звуков находился за пару метров, так что я начала отползать спиной, неловко пробуксовывая каблуками по асфальту, вглядываясь в полумрак и пытаясь понять, что там происходит. Через несколько мгновений поняла: какой-то человек оседлал лежащую на земле фигуру и размеренно её бьёт, а непонятные звуки – это тяжёлое дыхание, какое-то сдавленное бульканье и влажное чавканье ударов. Конечно, я сказала себе, что нужно спасаться, пока есть возможность, однако в этот момент заметила металлический блеск на руке, которая поднималась и снова опускалась с хлюпающим звуком. Что-то знакомое. Цепь. Парень из магазина.

Я тут же передумала бежать. Не могла бросить его одного в подобной ситуации. Он же ещё подросток, как он может справиться с человеком, который спокойно тащил меня на весу?!

Впрочем, помощник из меня получился очень странный: когда я наконец-то смогла подняться на ноги, то кинулась к парню, чтобы оттащить его, – сейчас уже трудно сказать, зачем и почему, я просто не соображала, что делаю, хотя действовала с железной уверенностью в своей правоте. Решительно вцепилась в плечи парня, но только собралась дёрнуть – а он уже меня опередил: несмотря на щуплое с виду телосложение, этот мальчишка в два счёта оторвал меня от своей рубашки и отпихнул так, что я чуть снова не упала. Ещё и рявкнул что-то недовольное. Голос у него оказался вполне взрослый, хрипатый, будто насквозь прокуренный.

Я замерла, испугавшись, что ошиблась, что это кто-то другой. Однако слабого света хватало, чтобы убедиться, – это тот самый парень. Просто он, наверное, старше, чем выглядит. Но что он сказал?..

Тем временем парень вернулся к прерванному занятию. Я непроизвольно посмотрела на лежащее под ним тело, пригляделась внимательнее: оно не шевелилось, лицо было перемазано тёмным, из шеи под подбородком что-то торчало. Блестящее. Стеклянное. Горлышко бутылки. Рядом на земле валялись крупные осколки, запах спирта здесь был сильнее, резче. Перемазанная тёмным голова мужика податливо вздрагивала под методичными ударами, а на асфальте вокруг расползался ореол словно бы из нефти – густой, чёрный и поблёскивающий в свете дальнего фонаря.

Как только я осознала, что мужик на самом деле уже мёртв, горло сжало подступившей тошнотой, а черепную коробку заполнил этот размеренный чавкающий звук – тошнотворный, до того невыносимый, что я снова бросилась к парню, отчаянно вцепилась в его руку и повисла на ней, повторяя: «Хватит», до тех пор, пока он не остановился.

Я пожимаю плечами, по-прежнему не глядя на Сина.

– Меня тогда удивило, что рядом с этим парнем я почувствовала себя в большей безопасности, чем со многими другими – состоятельными и уважаемыми – людьми до этого. Казалось бы, «речная шваль», как говорили в Золотом районе… От таких следует бежать сломя голову, но я почему-то была уверена, что он не причинит мне вреда.

Не соображая от шока, я следила, как парень размотал с руки цепь, стянул перчатки и запихнул их в карман штанов мужика, вытер о ткань его одежды окровавленные руки и цепь, затем накрутил её обратно. Его действия были такие чёткие, уверенные, это успокаивало.

Заметила свою зажигалку, лежащую неподалёку, – видимо, до последнего не выпускала её из пальцев. Пошла к ней. Подняла и щёлкнула. Посмотрела на трясущийся в руках огонёк. Осознала, что сигареты во рту нет. Растерялась.

Подошедший сбоку парень протянул мне свою пачку. Его пальцы тоже дрожали, хотя и меньше. Папирос я раньше не видела, поэтому, кое-как вытащив одну, сразу потянула в рот. С возмущённым «хэй!» парень выхватил её, зачем-то подул в гильзу, смял и поднёс к моим губам. Зубы стучали так, что ухватить не получалось. Я принялась помогать себе руками, но они тоже тряслись. В конце концов парень буквально впихнул мне папиросу в зубы и чиркнул спичкой, прикуривая. От первой затяжки аж дыхание перехватило, я закашлялась от терпкой горечи, а он снисходительно усмехнулся и закурил сам – настолько привычно, будто у него стаж уже лет десять. Чёрт знает, может, так оно и было.

Дальше мы молча курили, уставившись на неподвижное тело на земле. Я всё надеялась, что мужик сейчас вздохнёт, пошевелится… Но ничего не происходило.

Я тушу окурок и сразу достаю следующую. Надеюсь, у меня ещё получается держать непринуждённый тон? Теоретически контроль эмоций может дать осечку в условиях чрезвычайного волнения.

– Своей интуиции я всегда доверяла, и в случае с Джанки она тоже меня не подвела. Даже удивительно: всего лишь случайная встреча, которая настолько меняет твою жизнь.

Мы докурили. Не отрывая взгляда от тёмной фигуры на земле, я спросила парня: «Что нам делать?». Не поняла ни слова из его ответа. Видя моё недоумение, он раздражённо фыркнул, пихнул меня в сторону улицы – не больно, но ощутимо – и повторил более разборчиво: «Вали, пока нет шавок». Я подвисла, пытаясь понять, кто такие эти «ша-авки» и что именно я должна «ва-алить», а парень тем временем направился к телу, взял его за руки и потянул вглубь закоулка – там виднелся силуэт промышленного утилизатора.

Пару минут я стояла, куталась в шаль, дрожала и одурело наблюдала, как парень подтащил тело к серому баку, взял под мышки и начал поднимать. Учитывая, что выглядел он меньше своей ноши, я не выдержала и бросилась помогать. Тело казалось многотонным, но вдвоём у нас получилось перевалить его через край. А после того, как крышка закрылась и утилизатор, почувствовав нужный вес, заурчал режимом переработки, я посмотрела парню в глаза и пробормотала: «Этого никогда не было». Он кивнул. И больше мы об этом не говорили. Никогда.

Всё-таки классный у меня контроль эмоций, хоть и старый. Работает! Я могу спокойно взглянуть в глаза Сину. Ведь я всего лишь рассказываю о рядовом вечере, случившемся четыре года назад. Ничего особенного.

– В знак благодарности я позвала его в гости.

Парень пошёл прочь от магазина, а я, растерянно потоптавшись на месте, рванула за ним. Просто не знала, что ещё делать, оставаться одной посреди холодной ночной улицы было слишком страшно. Через пару домов догнала его, хотела что-то сказать, но тут, в свете ближайшего фонаря, увидела его футболку. Она была не особо яркого цвета, но тёмные пятна были хорошо заметны – собственно, вся лицевая часть футболки была пропитана кровью.

Вцепившись в плечи парня, я испуганно зашипела: «Стой… Подожди…». Вдруг заметила, что и на лице у него заметные разводы, – мне очень хотелось верить, что это обычная грязь, но…

Я панически оглянулась. Людей вокруг не было. Улица на самом-то деле была небольшая и плохо освещённая, однако после того тёмного закоулка за магазином мне она показалась чуть ли не Центральным бульваром. Разгуливать тут в подобном виде было недопустимо.

Я потащила парня в боковой проулок, откуда мы выбрались на ещё более глухую улочку, там были лишь задние стены, без окон.

Остановив парня, вытерла его щёку, но это не помогло, грязь – я изо всех сил убеждала себя, что это просто грязь, – уже засохла. Тогда я, недолго думая, лизнула палец и хотела потереть, но на этот раз парень и вовсе недовольно отстранился. Возмущённая тем, что он столь неразумно пренебрегает моей помощью, я снова зашипела: «У тебя тут… Ты не можешь… И футболка вот…». Парень ответил, как мне показалось, что у него всё равно нет другой одежды. А может, на самом деле он сказал что-то совсем иное, потому что я вообще ни черта не понимала, шёпотом его речь звучала как неразборчивое шипение вперемешку с тягучим аканьем.

Тем не менее, я не отступила. Решилась: схватила его ладонь и потянула в сторону моего дома. Уже и не пыталась говорить – я-то его слова не понимала, – так что просто дёргала парня за руку, а он стоял и скептически смотрел на меня.

– Хотя, – я усмехаюсь, – «бахатой даамочке» типа меня уговорить Джанки, крутого портового парня, было нелегко.

Шум двигателя за спиной. Ночной патруль! Не успев даже подумать, я распахнула шаль, толкнула парня спиной на ближайшую стену и прошипела: «Обними меня!». Он послушно нырнул руками под шаль – вот только я совершенно забыла, что надела на спектакль шёлковую блузку с открытой спиной. Без лифчика, конечно. В следующую секунду мы оба перестали дышать: я – от ледяного прикосновения его пальцев и металла цепи к моим лопаткам, а он – наверное, от неожиданного ощущения голой кожи под руками. Так это мгновение и отпечаталось в моей памяти: дрожь чужого тела, его затхло-горький запах, обжигающее холодом прикосновение, щербатая стена перед глазами и яркий свет фар из-за спины.

Я прижалась к парню ближе – не разобрать, где чьё сердце колотится, – скользнула правой рукой в его волосы и дёрнула на себя, заставляя уткнуться лицом в моё плечо. Свет фар остановился.

Глубоко вдохнула, стараясь расслабиться и не дрожать. Нужен спокойный, уверенный голос.

Хлопнула дверца машины. Цокнули по асфальту когти ищейки.

Я приспустила шаль с левой руки, обнажая золотой браслет чипа, чуть повернула лицо в сторону машины и отчеканила со всем раздражённым высокомерием, на какое только была способна: «Господа, если вы испортите мне развлечение, я гарантирую, что вас уволят. Без выходного пособия». Контроль эмоций не подвёл: голос получился звучный, расслабленный, чёткий. Как и положено золотой девушке, знающей себе цену.

По-прежнему удерживая голову парня у моего плеча, я жадно лизнула его висок – на вкус кожа оказалась солёная с горчинкой. Парень резко выдохнул, будто от неожиданности, и сильнее вжался в меня холодным носом. Конечно, я чувствовала его возбуждение, но понимала, что это лишь физиология, он бы отреагировал так на любую тесно прижимающуюся и облизывающую его девицу. Конечно, я понимала. И тем не менее это весьма вдохновило меня на продолжение спектакля.

Показательно игнорируя полицейских за спиной, я провела кончиком языка по скуле парня, промурлыкала: «Мм, какой ты сладкий…» – и прихватила кожу зубами. Хотела сделать это слегка, игриво, но, не рассчитав, куснула со всей дури – из моего плеча раздалось шипение, и я запоздало вспомнила, что на этой скуле у парня синяк. Однако останавливаться было нельзя, свет софитов всё ещё сиял мне в спину, так что я рассмеялась звучным грудным голосом – сама не ожидала от себя такого смеха захмелевшей кабаре-дивы, очень удачно вышло – и развязно чмокнула парня в висок, чтобы хоть как-то извиниться за этот укус.

За спиной мужской голос произнёс: «Бо, место!». Когти тяжело царапнули по металлу, дверца машины хлопнула, свет фар дрогнул, скользнул по нам и исчез.

Я поднимаюсь с дивана и направляюсь к кофемашине. Нужно выпить, хоть что-нибудь. Или сбежать от взгляда Сина.

– Будешь? – дождавшись его кивка, нажимаю кнопки.

Я вроде бы смотрю, как дымящаяся жидкость наполняет чашку, но вижу совсем другое: ночную улицу, щербатую кирпичную стену и совсем рядом – настороженно распахнутые глаза, в которых свет дальних фонарей отражается жёлтыми искорками. Именно тогда я заметила это в первый раз. Мне кажется, у Джанки красивые глаза, но он сердится, если об этом сказать.

Убедившись, что патруль уехал, я отодвинулась от парня на пристойное расстояние – не хотелось терять тепло его тела, но деваться некуда, – вытерла его висок углом шали и прошептала: «Извини». Зубы у меня снова стучали, то ли от холода, то ли от страха. Ещё некоторое время мы постояли так, у стены, замерев и опасливо прислушиваясь. Затем я вновь потянула парня в сторону моего дома. Он поймал мою левую руку, сдвинул шаль и посмотрел на браслет чипа, в полутьме отливающий тусклым золотом. Провёл по нему пальцем. Хмыкнул и пошёл за мной.

Несмотря на поздний час, люди на улицах ещё встречались. При виде очередной тёмной фигуры или отблеска камеры я снова обнимала парня – закрывая от взглядов кровь на его одежде, – изображала, что мы всего лишь захмелевшая парочка, кружила, уткнувшись носом в его щёку, говорила всякую чушь заплетающимся языком, смеялась… В итоге у меня потекли слёзы, и было уже не разобрать – это я всё ещё смеюсь или уже плачу?

Однако мы всё-таки дошли. Каким-то чудом не заблудились. И под конец пути я даже привыкла к горькому запаху реки на его коже.

21.

Взяв две чашки, возвращаюсь к Сину. Неторопливо оглядываю гостиную.

– Наверное, Джанки не ожидал, что золотая девица обитает в таком убогом жилище. А может, думал, что есть какой-то подвох. Тогда я видела ситуацию лишь с одной стороны, как нам рассказывали в школе: если человек отказывается войти в программу благонадёжности – значит, он преступник. Наверняка мечтает ограбить тебя, изнасиловать и порезать на части. Теперь-то я знаю, что люди из Района боятся золотых не меньше. Деньги дают власть – похищать, насиловать, убивать. А если у человека нет чипа – да, за ним сложно следить, и в то же время ему ничего не стоит просто исчезнуть.

Я невольно оборачиваюсь на входную дверь.

Как только мы зашли, я поспешила включить всё освещение: это был редкий случай, когда яркий свет показался мне более безопасным, чем привычный сумрак. Начала деловито кружить по комнате, вроде бы что-то делая, но по факту это было нервозное и бессмысленное движение. А Дэн так и остался в прихожей: прижался спиной к двери, сунул руки в карманы – и всё. Я недоуменно оглянулась на него, а он спросил – неожиданно с более разборчивым произношением: «Хто ещё тут?». «Никого». Он недоверчиво прищурился – мол, совсем за дурака меня держишь? Пожав плечами, я пошла в спальню, за сменной одеждой, затем к двери водопроводной: «Пойду умоюсь». Парень ничего не ответил.

Вернувшись, я затолкала всю снятую одежду в утилизатор: и модные брюки, и шёлковую блузку, которая испачкалась кровью от футболки парня, и даже любимую шаль. Знала, что никогда больше её не надену.

Включила дисплей, открыла магазин мужской одежды и протянула парню. Он даже не вынул руки из карманов, просто спокойно смотрел мне в лицо.

Поиграв – и проиграв – в эти гляделки, я плюнула и решила купить всё самостоятельно. Не будет же он ходить вот так, перемазанный кровью? Следующие полчаса я провела, выбирая максимально похожие модели, щурясь на парня в попытках прикинуть размер и обходя взглядом заскорузлые пятна на его одежде. Вот поэтому я прекрасно помню, как он выглядел в тот вечер: серые штаны, тёмно-зелёная футболка, чёрная рубашка с закатанными рукавами. Всё заношенное, потёртое, с мелкими дырками – где прожжёнными, от сигарет, где рваными, как от случайно подвернувшегося гвоздя. Коричневые ботинки на шнуровке. И толстая цепь, как будто стальная.

Добравшись до раздела с нижним бельём, я окончательно покраснела, кое-как, приложив усилия, вытянула руку парня из кармана и впихнула в неё дисплей, а сама опустилась на колени и начала тыкать электронным браслетом в его ботинок, чтобы измерить размер. Глядя на мои неловкие манипуляции, парень насмешливо фыркнул. Я подняла на него взгляд и буркнула: «Может, снимешь? Так было бы проще». И вот тогда он засмеялся в голос и сказал: «Не, даамочка, ты не хошь нюхать мойные носки».

Я хихикаю над этим воспоминанием, и Син вопросительно поднимает брови.

– Мы посидели, выпили пива, поболтали о музыке. Я её обожаю, но в Золотом районе это считается глупостью. Девушкам пристало обсуждать лишь вечеринки, косметические модификации и красивых актёров – скука смертная.

Дальше я ждала заказанную одежду рядом с окном доставки на кухне, а парень подпирал дверь в прихожей и время от времени шмыгал носом – почему-то раньше я этого не замечала.

Побарабанив пальцами по стойке и бессознательно поискав взглядом пачку сигарет, я вдруг осознала, что её нет. Как и текилы. Ну что за растяпа! Всё потеряла! Даже не помню, где и при каких обстоятельствах. Они просто исчезли. Хорошо ещё, что в холодильнике осталась пара бутылок пива.

Пискнула доставка. Глядя парню исключительно в глаза – у него на лице обычная грязь, – я вручила пакеты с новыми вещами. «Лучше всё-таки сними ботинки. Душ – за той дверью, найдёшь. Своё складывай в пакет, потом в утилизатор. А я пока закажу еду».

Я погрузилась в выбор пиццы, хотя через пару минут просто замерла над экраном, не видя его. Чувствовала себя безумно, совершая все эти привычные действия, – словно мой дом сгорел, а я делаю вид, что всё в порядке, сижу на пепелище и пью кофе из последней, чудом уцелевшей чашки. Как в той рекламе кофемашины, про ядерный взрыв. В конце концов я всё же оформила заказ, а потом подняла голову от дисплея – и вскрикнула, уловив движение в дальнем конце комнаты.

Оказалось, что парень всё ещё здесь – стоит перед проигрывателем, на экране которого лениво крутится список часто прослушиваемой музыки. Конечно, я тут же покраснела от стыда за то, что визжу как истеричка. Ну, и за то, что наверняка в списке музыки есть такое, что он посчитает ужасным. Парень смерил меня изучающим взглядом и кивнул на экран: «Твойное?»

Я сижу на кресле, разглядываю диван и вспоминаю, как четыре года назад здесь сидел Дэн – на самом краешке, словно готов в любое мгновение вскочить и куда-то рвануть. Благоухающий моим черничным шампунем, с влажно-взъерошенными после душа волосами, в новой одежде, но по-прежнему напряжённый. Разукрашенный всеми оттенками кровоподтёков: они оказались не только на лице, но и на руках – это был единственный раз, когда я видела его без шнуд. Вспоминаю, как он, будто невзначай, зыркал по сторонам, оглядывая комнату. Мне показалось, что особенно его заинтересовала картина в прихожей – несколько раз ловила его взгляд в ту сторону. Правда, получилось неловко: он спросил, моя ли это картина, а я ответила, что не умею рисовать и зачем-то стала рассказывать про свою мать, которая была художницей. Это явно было излишне, даже глупо, и мне стало неприятно от собственной – чрезмерной – откровенности.

– С Джанки мне в кои-то веки… Как это назвать? Понравилось разговаривать? Обычно бывало так, что я просто поддерживала всю эту болтовню – сплетни, бессмысленный поток новостей, кто с кем переспал или хотел бы… Мне казалось, что это и есть интересная беседа, ведь всем нравится, значит, и мне должно. А тут я вдруг почувствовала разницу. Поняла, что во всех тех разговорах мне на самом деле было ужасно скучно. Просто я не знала другого, поэтому считала, что так и должно быть. Мы с Джанки даже поспорили насчёт одной группы! Но это тоже было по-другому – не обидно, а как-то… вдохновляюще? Мне хотелось разговаривать с ним ещё, выяснить его мнение о том и об этом, узнать значение всех этих странных речных слов…

Парень взял один кусок пиццы, проглотил его не жуя, бросил голодный взгляд на остальные и после заметной паузы сказал: «Спасибо». Уже потом я узнала, что речные это слово не используют, они говорят «Буду должен» – когда я поняла, что Джанки просто не захотел вешать на себя долг перед незнакомой богачкой, то почувствовала обиду. Но в тот вечер я улыбнулась, подвинула к парню тарелку и сказала: «Может, включим музыку? Что ты хочешь?». Он прищурился: «И што, бахатые даамочки по правде слуш “Три мармеладых порося”?»

Я включила новый альбом «Трёх мармеладных поросят» и, перекрикивая рёв вокалиста, ответила: «Не знаю ни одной бахатой даамочки с такими вкусами». В Особняках мне и правда не с кем было разделить интерес к тяжёлой музыке. Парень скептически посмотрел на меня: «Ты гришь не так», – а я пожала плечами: «Тогда, может, ты научишь меня, как правильно?»

Я задумываюсь, прислушиваясь к себе. Да, я должна помнить об осторожности, к тому же ладно про меня – но я не имею права болтать про Дэна. Однако… Син мне нравится, он не осуждает, а потому сразу хочется рассказать ему всё, поделиться чувствами, о которых я никому не говорила. Ну, я ведь только с Дэном и общаюсь, не буду же я ему самому рассказывать про ту ночь.

– Самой удивительной для меня оказалась его честность. Я привыкла жить среди вранья и лицемерия. В особняках Золотого района никого не волнует, что там у тебя на самом деле, главное – говорить то, чего ждут. Всегда есть сценарий разговора, как будто это постановка. Ты заранее знаешь, что скажут, что ответят. А Джанки… – я улыбаюсь, – прямолинейный. Он как будто просто говорит всё, что приходит в голову. Для меня это было дико.

Не то что непривычно – невероятно. Но притягательно. В дальнейшем меня не раз поражала его откровенность, но то, первое, столкновение с ней, конечно, запомнилось отдельно. Когда мы съели всю заказанную еду, выпили по бутылке пива и послушали последний альбом «Марципан-Портвейна», авангардистского сайд-проекта нескольких участников «Поросят», я сказала: «Предлагаю тебе занять этот чудесный диван, с которого по такому поводу можно снять упаковку». Парень насмешливо прищурился и протянул: «Што, даамочка, не шухеришься, што я твойный телик шнилану?»

Я тогда ещё не знала, что это слово означает «воровать», но смысл фразы вполне уловила. Так что я удивлённо посмотрела на парня и спросила: «А ты… это? То, что ты сказал». Он смерил телевизор оценивающим взглядом: «А то. Он лёхкий».

Я рассеянно смотрю на телевизор, до сих пор висящий на стене.

– В общем, в тот раз мы хорошо посидели, и я позвала Джанки приходить ещё. Наверное, звучит опрометчиво. Я тогда переехала, полностью сменила образ жизни, с прежними подругами общаться не хотелось – да и не подруги они были, если разобраться, – так что было несколько… одиноко. Совсем одиноко. Ну, искала, знакомилась, но… А с Джанки было легко. Как будто мы снаружи разные, но внутри похожи. Даже кажется, что я сразу это почувствовала, ещё в магазине.

В ответ на такое подчёркнуто эпатажное заявление я оглядела руки и шею парня – без следов уколов или ожогов химии, насколько я имела представление о подобных вещах, – и покачала головой: «Как насчёт такого – поспи на диване и приходи завтра. Выпьем пива, послушаем ещё что-нибудь, можем и телик посмотреть, если хочешь».

Утром я, конечно, проснулась рано, но, когда торопливо оделась и, после многократного стука в дверь гостиной, всё-таки решилась выглянуть, парня уже не было. Следующим вечером в почтовом ящике у двери я нашла деньги.

– Мне даже хочется верить, что он тоже это почувствовал. Я знаю, это звучит как мистическая чушь, наивные фантазии про родственные души, связь, знаки, такое всякое… – я тороплюсь улыбнуться Сину, показывая, что не верю в подобные глупости. – Но всё-таки он тоже решил продолжить наше знакомство. Ясно, что где-то ситуация вынудила – у него тогда было не очень, – но всё же он вернулся в эту квартиру. Хотя вообще-то Джанки весьма предубеждён против золотых.

Спустя несколько недель, когда я уже и не ждала его, речной парень – с разбитыми губами и синяком на другой скуле, чем в прошлый раз, – снова появился у меня под дверью. Не глядя в глаза, он пробормотал: «Слуш, даамочка, пустишь ещё на твойный диван? Тока у меня ща денег нет, но я отдам».

Понять эти фразы было даже сложнее, чем обычно: парень старался меньше двигать челюстью, так что слова окончательно превратились в «речную» кашу. Но я расслышала главное – вопросительное «диван», а там уже и остальное восстановила дедуктивным методом. Отвечать не решилась: уже отвыкла после нашего прошлого разговора, поэтому в первый момент вернулось ощущение, что парень не поймёт мои слова. Так что я взяла его за руку – даже через шнуду чувствовалось, что она ледяная, ведь осень уже вовсю морозила – и потянула в квартиру.

По-моему, он такого не ожидал. Наверное, думал, что я как минимум захлопну перед ним дверь, а как максимум вызову полицию. В общем, парень уставился на меня удивлённо, застопорившись на пороге, так что его пришлось буквально затаскивать внутрь. Выяснилось, что, помимо побитой физиономии, он ещё и хромает.

Я снова заказала одежду и еду. Всучила парню россыпь обезболивающих – даже с некоторой гордостью, пусть оценит, какой у меня запас на все случаи жизни, – пять упаковок пластыря и стимулятор обновления кожи. Парень, конечно, презрительно скривился на эти дамские штучки, но я сделала суровое лицо и затолкала его в водопроводную со словами: «Не намажешься сам – я тебя намажу!»

Когда он вернулся в гостиную – распространяя вокруг резкий медицинский запах с нотками черничного шампуня и подчёркнутое недовольство, – я усадила его на диван, вручила тарелку с горкой шоколадных конфет и принялась расспрашивать, что случилось. Недоверчиво поглядывая на конфеты и не делая попыток их взять, парень сказал, что утром неудачно «вписался» в плановую проверку – какие-то агрессивные с похмелья граждане устроили «швару», а ему досталось якобы просто за компанию. Конечно, мой скептицизм отразился на лице. Парень насупился. Я сказала, что его дела меня в любом случае не касаются. Он раздражённо ответил, что если бы «попёр на шавок», то сейчас не сидел бы здесь. А так – отделался легко, только ему неудачно попали по «слабому» колену, из-за чего пришлось день проторчать в больничных очередях. Я удивилась, почему тогда ему не обработали ссадины на лице. Он многозначительно закатил глаза. В ответ на моё наивное недоумение всё же пояснил, что колено стоило дорого и на «морду» не хватило. Оказывается, гражданам ниже второго, серебряного, уровня благонадёжности оказывают только те услуги, которые они оплатили. В больнице парень отдал деньги, отложенные на ночлежку, а лимит штрафов за ночёвку на улице у него уже исчерпан. Значит, если его поймают ещё раз, на этот раз посадят в тюрьму.

Я слушала этот рассказ, красочно пересыпанный речным жаргоном и матом, и офигевала, вдруг осознав, что все те годы, которые я провела в Особняках, общаясь с золотыми – ну, и с обслуживающим персоналом из серебряных, – этот парень жил в том же городе, но словно бы в другом мире. В котором копишь деньги, чтобы потом выбирать – отдать их за ночлежку или за лечение колена, выбитого полицейскими. Полицейскими! Как это вообще возможно?!

Подумав – недолго, конечно, у меня с осторожностью всегда было плохо, – я встала, закрыла входную дверь на замок и сказала: «Значит, никаких больше ночёвок на улице, будешь спать здесь. Кстати, как тебя зовут?»

Когда на следующее утро я вышла в гостиную, то замерла от удивления: парень заваривал кофе в кофеварке, которая досталась мне в придачу к квартире и до этого момента не работала.

Я бросаю взгляд на большую, сверкающую металлом кофемашину. Когда я её купила, прежнюю – ту самую – кофеварку Дэн забрал себе.

– Некоторое время он жил здесь, и мне пришла идея подарить ему собственное жильё. Правда, я быстро поняла, что Джанки ни за что не примет такой дорогой подарок. Но я могу быть очень упорной, и если уж чего-то хочу, то просто костьми лягу. Я купила квартиру – естественно, со значительной скидкой за золотой статус, – доработала и сказала, что у меня есть свободное жильё, которое стоит без дела. Мол, он мог бы там пожить.

Хотя я постаралась сказать это как можно более нейтральным тоном, между делом, за ужином, однако сразу почувствовала реакцию Джанки – словно между нами повисла тяжёлая наэлектризованная туча. За месяц, что он ночевал у меня, мы разговаривали не так чтобы много – обычно он приходил поздно и уходил до того, как я вставала, – но всё же бывало, и мне показалось, что мы легко нашли общий язык, потому что мыслим и чувствуем схоже. Поэтому я была готова к тому, что его заденет предложение съехать – как будто я прямо в лоб сказала, что он мне надоел, мешает и вообще слишком охренел тут жить. Думаю, он ждал подобного. Я бы на его месте ждала.

Так что он положил недоеденный кусок пиццы, встал и пошёл в прихожую обуваться. А я, конечно, вскочила за ним. Тараторила всё, что приходило в голову: то упрашивала, хватая его за руки, то повышала голос, взывая к рассудительности – куда идти на ночь глядя! – то грозилась, что пойду за ним. Чувствовала себя полной дурой, в панике выдавая всё подряд, какую-то бессвязицу. Тем не менее, я добилась своего. Джанки остался.

Следующей задачей было уговорить его хотя бы взглянуть на квартиру. Начала я с предложения арендовать её. За те дни я, кажется, сказала ему больше слов, чем за весь предыдущий месяц. Словно баллотировалась в комитет общественного порядка! И по объёму работы, и по степени ответственности – для меня как будто смысл жизни свёлся к тому, чтобы обеспечить Джанки собственным жильём. Он бесился, не понимая, чего я от него хочу. Говорил, что если мешает, так свалит хоть сейчас, а предлагать ему аренду целой квартиры в Городе – это или насмешка, или тупость, потому что таких денег у него нет, так что и «смотреть» смысла нет. К тому моменту я уже поняла, что про «подарок» лучше не заикаться: Джанки ненавидит быть должным, он все ночёвки на моём диване считал и оставлял за них деньги, несмотря на то, что я отбивалась как могла. Насчёт этого мы в итоге договорились, что он будет покупать ужин на двоих, но с квартирой такое бы не прокатило.

Кофе я уже допила, так что снова закуриваю. Вообще-то не хочется, сердце и так колотится слишком тяжело, но – Син, прикончив свою порцию, снова уставился на меня. Так что придётся.

– Заманить Джанки в ту квартиру было одной из самых сложных задач в моей жизни. Но я справилась! А уж внутри, как я и рассчитывала, его покорила комната для мастерской. Форсированное электропотребление, качественная вентиляция, базовое оборудование… Тут уж он сразу укоризненно уставился на меня – ну что за чудесное совпадение, у меня оказалась квартира с мастерской! Но, конечно, не выдержал, полез нажимать все эти красивые кнопочки и растаял, как мороженое в летний день. А в итоге я настояла именно на продаже, а не на аренде – чтобы квартира была его собственностью.

Следующий глобальный раздор случился в комитете жилищной безопасности, куда я привела Джанки оформлять документы. Он хоть и согласился на покупку квартиры в рассрочку – точнее, перестал отбиваться, – но детали мы не обсуждали. Я боялась нарушить хрупкое равновесие и оставила этот разговор на последний момент, рассудив, что, когда мы придём в КомЖилБез, Джанки будет уже сложнее отказаться и сбежать.

Однако всё получилось не так гладко, как я представляла в воображении. Как только мы зашли в огромный, полный света холл, Джанки занервничал. Конечно, это было не так очевидно внешне, но я-то чувствую подобные вещи, замечаю бессознательно – потому что моё тело сразу напрягается за компанию. Как он цеплялся взглядом за каждого робота-охранника – словно ждал, что его вот-вот попросят на выход из этих просторных коридоров, сверкающих бликами стекла и металла. Как то и дело непроизвольно поводил правой кистью, словно ища свою цепь, которую я заранее, на улице, попросила снять и положить мне в сумочку. Догадавшись, что Джанки не по себе без неё, я взяла его за руку, удерживая это беспокойное движение.

Наконец разыскали терминал для оформления недвижимости. Я, уже мысленно празднуя победу, пробормотала Джанки сумму, чисто номинальную… И дальше люди в помещении – несколько клерков, секретарей и двое граждан, которые оформлялись у соседнего терминала, – имели возможность наблюдать увлекательную сцену: переругивание речного парня, который то и дело давился паузами вместо нецензурных слов, и приличной с виду девушки, которая, позабывшись от волнения, пыталась объясниться с ним его же речными словечками, только в более торопливом и чётком варианте. Не выдержав такого издевательства над родным диалектом, Джанки выпалил на повышенных тонах: «Хорош ломать говор своим шарканьем!» – я в ответ взвилась, что буду говорить как хочу… В общем, это могло бы продолжаться ещё долго, но в какой-то момент он резко замолчал и на меня шикнул – проследив за его взглядом, я обнаружила, что в помещении появился охранник.

Мы живо вспомнили, что вообще-то обсуждаем не разницу в произношении, а деньги за квартиру: я хотела как можно меньше, а он ни за что не соглашался.

Под бдительным взглядом охранника мы ещё пять минут пошипели, но кое-как сошлись на сумме. Подписывали договор, недовольно фыркая друг на друга. Вот тогда я и узнала, что официально Джанки зовут Данил Марек, он младше меня на два года, и его последнее место регистрации было на Третьей линии.

Название, конечно, меня насторожило. Когда мы вышли из КомЖилБеза, я спросила, где эта линия расположена. Он ответил, что все линии идут между Портовой насыпью и Рейсовой улицей. Я шокировано промямлила: «Это что… прям в Порту?». Джанки заржал: «Ясен хуй, а то где». Однако при виде моего вытянувшегося лица он запнулся и неуверенно переспросил: «Не, ты по правде?..». А я уставилась на него, изучая словно впервые. Ладно ещё речные, но уж портовой шпаной меня запугивали с детства. Ужас на уровне инстинкта. И мне уж точно не приходило в голову, что представитель самой криминогенной группы среди населения Бергена – той, где сплошные головорезы и насильники, – может оказаться симпатичным парнем. Которому я дала ключи от своей квартиры. Который каждую ночь спит в соседней комнате. И который вместо того, чтобы изнасиловать меня, а потом зарезать – или в обратной последовательности, с этих портовых маньяков станется! – вчера весь день перебирал по винтику мой холодильник, потому что ему, видите ли, не понравился звук. И действительно, когда Джанки собрал всё обратно и подключил, холодильник стал работать заметно тише.

– Таким образом, Джанки платит мне рассрочку. Эти деньги я откладываю – на всякий случай, вдруг они ему понадобятся. Но сейчас его дела вроде как идут неплохо.

Как минимум, с тех пор он не попадал в больницу после стычек с полицией. Да, если вспомнить, какой он был тогда, за четыре года Джанки заметно изменился. Повзрослел, заматерел, теперь его уже за подростка не примешь. И характер стал спокойнее, более расслабленный. Я-то чувствую такие вещи. Теперь, когда не нужно ежедневно искать ночлег и пропитание, Дэн может заниматься любимым делом. И мне хочется верить, что наша встреча в итоге изменила его жизнь к лучшему.

Вечером того дня, когда мы оформили договор, я сама заказала еду: сырное ассорти самых дорогих сортов, экологически чистые фрукты, органических лангустов. Даже свечи зажгла. Позвала Джанки ужинать. Задумалась, где он и почему не отвечает. Позвала ещё раз. Поискав, обнаружила его в душевой, посреди деталей разобранного душа – видите ли, напор плохой. Кое-как уговорила оторваться от этого увлекательного занятия и хотя бы умыть лицо.

Однако дальше всё – снова – пошло не по плану. При виде барной стойки, уставленной фарфоровыми блюдами и свечами, Джанки насупился, бухнулся на диван и заявил, что «энту херь» есть не будет и вообще «вся энта бахатая жиснь», культурно выражаясь, может идти к херам.

Опешив, я переспросила: «Не будешь?..». Он глянул исподлобья и покачал головой.

Поняв, что он это серьёзно, я не выдержала. Заорала, что пусть он сам идёт к херам вместе со своим офигенным гонором и прочими закидонами, что он меня не уважает, что я вообще-то старалась, хотела его порадовать, а он… В конце этого пафосного монолога, исчерпав все аргументы, я просто запустила в него лангустом, хотя и не попала. В ответ на этот взрыв эмоций Джанки неожиданно успокоился, поднял с пола злополучное членистоногое, поморщился на него и сказал, что, раз я ставлю вопрос именно так, то он – исключительно из уважения ко мне – готов «травануться энтим страхоёбищем».

Но нет, в этот раз я обиделась серьёзно. Настолько, что какого-то там ракообразного было недостаточно, чтобы утишить мою злость. Насупившись, я сообщила Джанки, что раз он со мной вот так, то в отместку я буду звать его настоящим именем. Подумав над этим ультиматумом, он кивнул и буркнул: «Дэн. Тока ни при ком».

22.

Хихикая над воспоминаниями о том, с каким страдальческим видом Джанки ковырял лангуста, не сразу замечаю, что Син разглядывает меня.

– Что?

– Насколько я понял, четыре года назад ты переехала не только в эту квартиру, но и в эту часть города. А раньше жила в Золотом? Но если это район для элиты, почему ты выглядишь как местная – одежда, короткая стрижка… Парикмахер принял тебя за домработницу.

– Потому что он придурок! – выпаливаю, даже не думая. Хотя бы так отомстить этой высокомерной шварыде!

– Твоя квартира тоже небольшая и, кажется, не роскошная.

– Действительно, что же бахатая мисса делает в энтой собачьей конуре? Скажем так, отдыхаю от всех самодовольных мудаков Золотого района и их требований. Достали тупые одноклассницы, мерзкие соседи, шпионящие друг за другом из-за дизайнерских занавесок… Квартира так себе, зато моя. И никто не лезет. В Городе большинство – работяги из медных, у них не так много свободного времени, чтобы тратить его на сплетни. Вокруг много людей, но тебя никто не замечает. Это здорово. Правда, поначалу мой внешний вид всё же привлекал внимание: жаль было отказываться от качественной одежды и отрезать волосы, надеялась, что и так сойдёт.

– Я помню, что два года назад они были длиннее. И кудрявые.

– О, это… – я морщусь. – Ну, типа, на свидание. Тогда было модно. Но в итоге получилось уродство, так что я психанула и всё срезала. Думала, отращу, но… Как-то лень. С такими проще.

– Можно ещё один личный вопрос?

Закурив – для смелости и успокоения, – я будто бросаюсь в холодную воду.

– Давай.

– В армии у многих на видных местах были фотографии, часто семейные. Почему у тебя нет подобного?

О, чёрт… Я-то надеялась, что «личный вопрос» будет более приятный. Может, даже комплимент. Однако нет.

Опускаю глаза на тлеющий кончик сигареты, кривлю угол рта в подобии улыбки. Пытаюсь придумать формулировку, которую он поймёт.

– У меня своеобразная семья. У отца тоже нет моих фотографий. А мать я даже не помню, она рано умерла. Зато оставила мне наследство, так что это не так плохо.

– Но фотографии есть? Можно посмотреть?

– Зачем?

– Мне кажется, это помогло бы лучше понять тебя.

Поднимаюсь и ухожу в спальню, бурча под нос: «Было бы что понимать». Фотоальбом лежит в глубине гардероба, в самом тёмном углу.

Вернувшись, отдаю альбом Сину, и он подвигается, освобождая мне место на диване. Ну блин, мне ещё и комментировать?

Листает. Рассматривает.

– Ты очень похожа на мать.

– Не знаю, где ты это увидел. – Как и всегда в разговорах про семью, мой тон становится раздражённым. – Она была гораздо красивее. Нос совсем не такой. Скулы точёные. Вообще не как у меня.

– Я бы сказал, что скулы изменены. И нос, скорее всего. А в твоей медкарте не указаны пластические операции.

– Я хотела, но… Не знаю, не могу выбрать. Может, позже сделаю.

Аж в жар бросает от того, как этот бесцеремонный робот разглядывает мой профиль. Хватит пялиться!

– И ты не пользуешься косметикой. А она почти везде с макияжем.

Голос-в-голове фыркает: Он намекает, что ты выглядишь неряшливо – нужно было хоть синяки под глазами замазать, а может, прыщ где-нибудь вскочил. Впрочем, у тебя никогда не получалось быть опрятной. Помнишь, как ты зацепилась колготками за портфель мужика, который пришёл к отцу? Помнишь, как он смотрел на тебя, пока ты дёргала эти чёртовы колготки? Как на слабоумную.

– Я крашусь, когда выхожу на улицу, – мой голос звучит с агрессивным напором. – Ну, куда-то в приличное место. А дома, извини, не вижу смысла.

Син вновь смотрит на фото, сравнивая, и уверенно говорит:

– Ты очень похожа на неё. Глаза другого оттенка, губы более узкие… Но сходство очевидно.

– Отец бы с тобой не согласился. Он всегда говорил, что она была красавицей, а я… Не особо удалась.

Робот некоторое время наблюдает, как я курю, затем возвращается к альбому.

– Кто из них дал тебе имя? Я раньше такого не слышал.

– Неудивительно, потому что это вообще не имя. Просто слово. Отец выпендрился. Он обожает античность, боготворит Александра Македонского. Ну, понимаешь, как «Александэр». У него в кабинете – огромная карта походов Македонского, в детстве я часами её рассматривала. Какой город чем торговал, где какие животные… Отец говорил, если бы не ранняя смерть, Македонский изменил бы историю, не было бы Римской империи… Ты понимаешь, о чём я?

– Я знаю, кто такой Александр Македонский.

– Хорошо. Да. А имя… Это что-то философское. Вроде как «Истина». «Несокрытое», – я взмахиваю руками, изображая магические пасы, и завываю: – Всё тайное становится явным, и скрытая сущность каждой вещи в итоге являет себя. В общем, хрен пойми что.

– По-моему, «Алетейя» звучит красиво. Почему тебе не нравится?

И тут же в голове раздаётся тихое, чеканящее: «Иди к себе, Алетейя. Ты очень меня разочаровала». Обидно, что я почти не помню приятные моменты, а этот ледяной голос так и стоит в ушах, годы ничего не меняют.

– Просто не нравится и всё. «Лета» звучит лучше. Короткое. Отца бесил этот вариант, – я не могу удержаться от улыбки. – Он говорил, это прямо противоположно по смыслу. Что-то скрытое.

– Символично.

– Ты о чём?

– О твоей системе контроля эмоций.

– А-а-а… Ну да, я не против скрыть некоторые вещи. Ещё это значит «забытое». Помнишь, у них была река, воды которой стирают память? Классная штука, должно быть. Вот бы такой коктейль замешать.

Тем временем Син переворачивает следующую страницу. Мама в галерее, на фоне своих картин – как обычно. Улыбается, обнимаясь с каким-то красавчиком, – как обычно. Вряд ли он художник, совсем не выглядит богемой. Классические чёрные брюки, водолазка. Художественный критик или журналист.

Именно этот образ художественного критика с фото предпочитает Голос-в-голове. Также его любимая чёрная водолазка – отсылка к гардеробу самой Леты: «В Порт я всегда надеваю чёрное. Этот цвет мне откровенно не идёт» (гл. 35) Лепестки сакуры на белом фоне – это обои в гостиной Леты.

Следующая страница. Мама в студии, смотрит на холст, будто прозревая там очередной шедевр. Вся осиянная идеально поставленным светом, сама как произведение искусства. Она знала, что красива, и не стеснялась этого. Иногда меня это раздражает.

– Твоя мать рисовала?

– Да, однако её способности я не унаследовала, – улыбаюсь. – Впрочем, как и таланты отца. В детстве я думала, может, меня подменили.

После того, как лет в шесть я прочитала сборник сказок об эльфах, которые воровали человеческих детей, а вместо них оставляли несуразных уродцев, я решила, что со мной именно это и произошло. Наверняка настоящую Алетейю – розовощёкую пригожую девочку – похитили из колыбели, а меня оставили на замену. Возможно, на самом деле я – деревянное полено, которое только благодаря колдовству похоже на человека. Несколько недель я постоянно прислушивалась к себе – не превращаюсь ли я обратно? – и воображала, как испугается гувернантка, когда утром обнаружит в моей постели деревяшку. Мне не хотелось, чтобы из-за меня у неё были неприятности.

– Вряд ли. На отца ты тоже похожа.

– Значит, мне просто не повезло.

Робот переворачивает очередную страницу. Перед монументальным зданием, в окружении рукоплещущих граждан, отец торжественно принимает регалии от прежнего судьи – седовласого мужчины, опирающегося на трость.

– А он, судя по всему, занимается юриспруденцией.

– Городской судья вот уже девять лет.

– Выглядит молодо для такой серьёзной должности. Это вызывает уважение.

– Да, «вызывает уважение» – это определённо про него.

Следующее фото.

– Они с твоей матерью выглядят счастливыми.

– Они очень любили друг друга. Пока не появилась я и не испортила… всё.

Робот поднимает на меня вопрошающий взгляд.

– Она умерла из-за родов. Начались какие-то проблемы… Или она заболела… Точно не знаю, мы не поднимали эту тему.

– Ты не знаешь причину смерти твоей матери? – Син выглядит удивлённым.

– Понимаешь… В приличном обществе не принято обсуждать болезни и тому подобное. Говорить о проблемах. Это дурной тон. В любом случае суть в том, что она умерла из-за меня.

Я листаю далеко вперёд, в середину альбома. Есть только две фотографии нашей семьи втроём. И по-моему, вполне понятно, почему я не хочу вешать их на стену. На первой – типичные счастливые молодые родители со свёртком в руках, меня там и не видно, только рюшечки. На второй – серьёзный отец, утомлённая мать и глупо улыбающийся ребёнок восьми месяцев от роду.

Син приближает лицо ко второму снимку.

– Здесь у неё другой оттенок радужки.

– Покажи. Мм… Может, это свет так падает? Секунду.

Перелистываю несколько страниц. Есть ещё один, последний, снимок: она одна крупным планом. Лицо снова уставшее или, может, недовольное.

– Здесь такой же. Я не замечала. Должно быть, глюк при обработке.

– Может, и не глюк. Нигде больше нарушения цветопередачи нет. И ещё, видишь? Пятна на коже.

Полностью закрытая одежда и кружевные перчатки. Открыто только лицо, на котором заметна россыпь тёмных пятнышек. Даже макияж не скрывает их полностью.

– Может, веснушки?

Он листает фотографии назад. Снимок крупным планом, сделанный за три года до этого, на пикнике в парке. Мать стоит боком к камере и улыбается отцу, который протягивает ей тарелку с салатом. Её щека ярко освещена солнцем.

– Здесь веснушек нет. Зато есть вот это, – Син указывает на заметное сквозь косметику большое светлое пятно.

– Ну, это родимое пятно. У меня тоже такие есть, на спине и на ноге. И что?

– Не хочу тебя пугать, но это может быть связано с причиной её смерти. Новообразования, изменение цвета кожи, радужки. И это может быть наследственным. Думаю, тебе стоит выяснить точный диагноз.

Я равнодушно пожимаю плечами и прикуриваю очередную сигарету. Замечаю, что Син разглядывает меня, привычно наклонив голову. Вопросительно поднимаю брови.

– Мне казалось, люди обычно беспокоятся о подобных вещах.

– Жаль тебя разочаровывать, но мне всё равно.

– Ты не чувствуешь страха при мысли о болезни? О смерти?

– Я вообще мало что чувствую, – растягиваю губы в псевдо-улыбке. – Иногда это очень удобно. И смерти я точно не боюсь.

Да уж, чего там бояться? Моё существование куда хуже. К тому же всё это кажется таким далёким – болезни, симптомы… Где я и где рак? Прямо сейчас я ничего не чувствую, так что нет смысла об этом думать.

Син ещё несколько секунд изучает моё лицо, затем возвращается к фотографиям. Мои занимают лишь четверть альбома: дни рождения, школьные праздники, вручение диплома. И везде у меня скованная осанка и вымученная улыбка, хотя я честно старалась изобразить веселье.

– Такое ощущение, что ты бывала только на официальных мероприятиях.

– Не люблю фотографироваться.

– Потому что считаешь себя не такой привлекательной, как твоя мать?

Аж задохнувшись от возмущения, я выхватываю альбом и вскакиваю с дивана по направлению к спальне.

– Я понимаю, что ты, типа, робот, но это было нетактично.

Он говорит мне вслед:

– Извини.

– Надеюсь, тема родственников закрыта, – я останавливаюсь в дверном проёме, но не оборачиваюсь, чтобы не показывать эмоций. Мышцы лица подрагивают, пытаясь сложиться в плаксивую гримасу, но нет, я не буду плакать.

– Как скажешь.

Хотела просто закрыть дверь, но рука дрогнула, и получился громкий «хлоп», недовольный. Но извиняться было бы странно, да? Вообще-то это мой дом, хочу и хлопаю!

Запихнув альбом обратно в темноту гардероба, беру с полки бутылку вина. Удобно иметь заначки по всей квартире.

Включаю компьютер, первый попавшийся боевик. Не буду больше с ним разговаривать. Нет, я понимаю, что глупо сердиться, робот не виноват в том, что я разочаровала собственных родителей. Однако настроение всё равно паршивое.

И Голос-в-голове подливает масла в огонь: Такую хрень и люди не поймут, а он тем более. Зачем ты объясняла? Рассчитывала на сопереживание? Ну, вот и получила – позор и больше ничего. Он лишний раз убедился, что у тебя не все дома. Наверняка пожалел твоих родителей, такая истеричка им досталась. Он не понимает тебя. И не умеет чувствовать. Но зато может трахнуть, если прикажешь. Что думаешь о таком варианте?

Я нажимаю паузу – актёры застывают на экране – и подвисаю, не видя того, на что смотрю.

Нет, так не хочу. Чем это лучше вибратора? Отвратительно-механическое движение туда-сюда. От такого и удовольствие должно быть так себе. Ведь если партнёр тебе нравится, у вас есть взаимопонимание, забота друг о друга, что-то… что-то большее, чем голая физиология, – тогда и наслаждение должно быть на порядок выше. По крайней мере, мне так кажется.

Голос-в-голове фыркает: Выдумки. Другие пользуются шансами, которые даёт жизнь, а ты всё усложняешь. Роскошное тело, сам согласился на секс… И болтать не будет. Да любая была бы рада! Одна ты выдумываешь про любовь. Не отнекивайся, я-то знаю: мечтаешь втихаря про предначертанные друг другу родственные души и прочую туфту из бульварных романчиков. Это же фантазии для школьниц, в жизни такого не бывает. Люди трахаются и всё. А ты, пока будешь тянуть, так и помрёшь никому не нужной девственницей, даже не поцелуешься ни с кем.

Я кусаю губы и разглядываю дверь в гостиную. Тихо там. Что он делает?

Но в итоге наполняю бокал и снова включаю фильм.

23.

Просыпаюсь от того, что хочу в туалет. После вина напилась воды, чтобы уменьшить похмелье. Проклятье, половина седьмого… И вылезать из-под тёплого одеяла так лень…

Однако стоит вспомнить, что в гостиной спит робот, как пульс подскакивает.

Голос-в-голове мурлычет: Такой соблазнительный… Помнишь его голос? И запах…

Отмахиваюсь: Заткнись! Я не буду об этом думать.

Натягиваю легинсы, поправляю футболку, прочёсываю волосы пальцами и осторожно открываю дверь. В гостиной тихо. Темно. На диване – светлое пятно покрывала. Не шевелится.

Итак, начнём поход. На цыпочках, не дыша, глядя под ноги. Дверь в водопроводную. Дверь в туалет. Присесть на краешек, чтобы не журчало. Теперь в обратном направлении. И что, это каждый раз так будет?

Когда я крадусь обратно по гостиной, происходит нечто странное: на полу у моих ног возникает пятно света.

В первое мгновение даже не могу сообразить, что это.

Свет из окна. Жалюзи открыты?! Не успел он здесь появиться, как уже лезет в мой образ жизни?!

Но раздражение тает, когда я за окном я вижу бледно-жёлтую луну, висящую над домами. Её то и дело скрывают быстро бегущие облака. Ничего себе!

И ещё что-то в пейзаже царапает странностью. Темнота. Нет освещения – ни света в окнах, ни уличных фонарей, ни рекламы. В Золотом районе по ночам темно: здоровый образ жизни, нет светового загрязнения. Но здесь, в Городе, проблематично спрятаться от рекламы на улицах. Всегда перед окном мигает три-четыре плаката.

А сейчас только луна освещает город. В просветах облаков заметна тусклая звезда. Вон ещё одна…

– Нравится? – тихий голос над ухом.

От неожиданности аж подпрыгиваю, из горла вырывается сиплый писк. Зыркаю на диван: светлое покрывало лежит так же. Проклятье, очевидно, всё это время он был не там, а я выглядела очень глупо.

В лунном свете видно, что робот улыбается.

– Извини, не хотел тебя пугать. Я был на кухне. Ты так старалась не шуметь…

От смущения скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь обратно к окну. Хорошо хоть в темноте не видно, что я покраснела. Впрочем, он-то знает и так.

– Это вроде как естественно – не шуметь, если кто-то спит.

– Даже я?

– Конечно.

– Почему?

– Чтобы не разбудить.

– Я могу не спать несколько суток без потери производительности.

– При чём тут производительность! – я закатываю глаза. – Если тебе нужен отдых – я хочу, чтобы ты спал нормально.

Робот молчит несколько секунд.

– Спасибо?..

– Ты не уверен?

– Я не уверен в твоих мотивах.

– Нет у меня никаких мотивов. Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Почему это не может быть вот так просто? Кстати, а почему ты не спишь?

– Мне достаточно трёх-четырёх часов.

– Вчера мне так не показалось.

– Вчера у меня был значительный дефицит энергии. Теперь я восстановился и функционирую в стандартном режиме.

Трудно придумать что-то более не сочетающееся, чем его чудесный низкий голос, от которого по моему позвоночнику сбегают мурашки, и эта безлико-холодная терминология.

– Тебе обязательно говорить о себе вот так?

– Как?

– «Я функционирую», «мои детали», «я робот»… Необязательно это постоянно подчёркивать. Можно просто сказать: «Я чувствую себя хорошо».

– Шесть лет назад было проведено масштабное исследование, показавшее, что девяносто два процента людей реагируют негативно, если роботы используют антропоморфную лексику применительно к себе.

– Значит, я вхожу в избранные восемь. Мне было бы комфортнее, если бы ты говорил о себе как о человеке.

– Я попробую, – голос звучит неуверенно.

– Как насчёт попробовать сейчас?

Син поднимает глаза к потолку и задумчиво изрекает:

– После того как я поел досыта – впервые за последние полгода – и выспался на диване, а не на полу, я чувствую себя хорошо, поэтому могу не спать несколько суток. Как обычный человек.

– Отлично! А про исследования и всякую научную лабуду лучше говорить простыми словами. По-человечески.

Выжидающе смотрю на робота, и он вдруг выдаёт с речным произношением:

– Я не шну, как наармальные люди грят про таакие штуки.

От неожиданности я фыркаю, а подчёркнуто серьёзное лицо Сина добавляет веселья. Наконец он тоже усмехается.

– Когда ты успел научиться?

– Всего лишь повторяю, что слышал вчера. Тебе, наверное, пора спать?

Он отступает, освобождая путь к спальне, однако я раздумываю. Босые ноги замёрзли, остатки сна улетучились, буду теперь крутиться в постели несколько часов. С другой стороны, есть альтернатива: побыть в одной комнате с мужчиной, у которого есть не только сексуальный голос, но и чувство юмора.

– Пожалуй, полюбуюсь видом. Сто лет не видела луны.

Иду за барным стулом, тяну к окну… Однако он тут же становится легче: Син перехватил за ножку. В ответ на мой взгляд говорит:

– Хотя бы это я могу сделать?

Поколебавшись, разжимаю пальцы.

– Спасибо, – и, почувствовав толику смелости, тороплюсь добавить: – Составишь компанию?

Он молча подхватывает второй и устанавливает стулья перед окном. А когда я сажусь и обнимаю себя, растирая плечи чтобы согреться, – протягивает плед. Из-за смущения дёргаю покрывало слишком сильно, бормоча:

– Да мне нормально… Спасибо…

Голос-в-голове выдыхает с восторгом: Такой заботливый! Наверняка это значит, что ты ему нравишься.

И я всё же незаметно кошусь на колено Сина, севшего рядом, хоть и понимаю, что это неправда. Но так хочется верить. Почему в романах и кино желания героини всегда становятся правдой, а в жизни так не бывает? В реальности всё обыкновенно, предсказуемо, и никто не влюбляется в средненьких девушек типа меня, потому что разглядел их уникальную душу.

Некоторое время мы смотрим в окно, а я спешно ищу тему для разговора. Хочу снова услышать его голос.

– А почему на улице нет света?

– Не имею понятия, – робот демонстративно изображает большие глаза.

И это выглядит настолько по-человечески – как будто он не особо скрывает, что врёт, – что в голову приходит странная мысль.

– Может, кто-то его выключил? Например, тот, кто открыл всегда закрытое окно. Зачем?

– Чтобы посмотреть на луну.

– Не ожидала, что ты такой романтик.

Он не отрывает взгляд от городского пейзажа.

– Если не нравится, можешь купить другого робота.

– Я вообще-то не такая, – хмурюсь. – И мне неприятно, что ты так обо мне думаешь.

– Это была шутка.

– Мне всё равно неприятно.

– Почему?

– Начнём с того, что я тебя не покупала. И мне казалось, что днём мы нормально разговаривали. Но… – я запинаюсь, подбирая слова, – если ты считаешь, что я обращаюсь с тобой, как с вещью, то извини. Я не хотела.

– Нет, я так не считаю, – Син кривит угол рта в скептической усмешке. – Ты даже не попросила парикмахера завить мне кудряшки.

– Звучит так, – я с подозрением щурюсь на его лицо, – словно ты действительно хотел бы попробовать.

– Нет, – он улыбается открыто, расслабленно. – Но если я чего-нибудь захочу, то скажу.

Голос-в-голове игриво тянет: Это то, о чём я думаю?..

Нет, определённо нет. Лета, хватит облизывать губы!

Отвернувшись к окну, я тороплюсь сменить тему:

– Вообще-то я спрашивала о другом. Зачем ты отключил свет?

Глупость, да? Тупая интуиция! Вечно подводит…

Однако, к моему удивлению, Син опускает голову, словно чувствует вину.

– Хотел проверить свои навыки на практике.

– Ты разбираешься в программировании?!

– У меня были результаты выше среднего. А система комитета энергетики имеет простую защиту.

Вряд ли защиту городского комитета ставили абы как, но для него это «просто»? А что тогда «сложно»? Перепрограммировать других роботов? И чего ещё мне ждать? Надеюсь, завтра он не соберёт на моей кухне взрывчатку из подручных материалов? Хотя для военного это как раз было бы предсказуемо.

– Знаешь, есть один сайт… Когда я искала данные насчёт «Снежного покрывала», один парень оттуда помог с доступом. В общем, не суть. Большой форум, там обитают кодеры, разработчики. И там есть заказы. Я в этом не разбираюсь, но ты мог бы посмотреть, вдруг… Ведь лучше, когда за это платят деньги? Могу завтра показать, если хочешь.

Робот словно прислушивается к себе. Осторожно говорит:

– Я мог бы попробовать.

Некоторое время в комнате тишина. Луна приближается к тёмно-серому длинному зданию, чтобы окончательно скрыться. Скоро наш разговор закончится вместе с магией ночи. Но пока ещё у меня есть время что-то сказать ему. Хоть и не хочется выглядеть навязчивой.

– Син?

Он вопросительно поднимает бровь.

– Ты не жалеешь, что согласился? На всё это.

– Как я могу жалеть? – он смотрит внимательно, без иронии или другой обидной подоплёки.

– Что значит «как»? Как обычно. Нет, понятно, что Джанки вынул пули, и тут есть доставка с едой, но… Наверное, тебе непривычно. Может, что-то не нравится?

– Самое непривычное – что ты спрашиваешь меня о подобных вещах.

Однако я смотрю на робота в ожидании, и он наклоняет голову в уже привычном жесте удивления.

– Какого ответа ты ждёшь?

– Честного. Если не нравится жить здесь, можем придумать что-то другое.

– Пожалуй… Мне нравится. А ты? Не жалеешь?

Я не могу сдержать улыбки. Жалею? Да это самая прекрасная ночь в моей жизни!

– Нет, конечно. Я живу одиноко. Иногда хочется с кем-то поговорить. А с тобой интересно.

Голос-в-голове презрительно фыркает: Флиртуешь с роботом, да, Лета? Который здесь лишь потому, что скрывается от преследования. Как унизительно. Прям в твоём духе.

Узкая полоска луны прячется за дом, и пейзаж становится мрачнее.

– Утро уже скоро. Тебе нужно поспать.

Голос усмехается со значением. Ему не нужно говорить вслух, я и сама знаю: робот прогоняет меня, потому что ему скучно. Я не умею поддерживать беседу.

Но даже зная это, я бы попросила Сина позволить мне остаться. Побыть с ним ещё. Унизительно? Да. Но других вариантов жизнь мне не предлагает.

Начинаю издалека:

– Не уверена, что получится заснуть.

Я и не вру, сердце действительно стучит слишком быстро.

Син раздумывает пару секунд.

– Одна из моих модификаций… – он запинается, затем улыбается мимолётно. – Если говорить простыми словами, я умею успокаивать людей. Не знаю, сработает ли с тобой, но можно попробовать.

Протягивает мне открытую ладонь.

– Ты ведь не собираешься меня душить?

Хотела подать это как шутку, однако тон получился испуганный. Еле сдерживаюсь, чтобы не отодвинуться от его руки.

– Я обещал не делать ничего подобного. Не бойся, это не больно, – Син держит руку по-прежнему и смотрит на меня выжидающе.

Голос-в-голове пошло хихикает: То, о чём думаешь ты, не «успокаивает».

Возражаю рассудительно, как взрослая: вообще-то после оргазма часто клонит в сон.

Нервно облизав губы, всё же наклоняюсь к протянутой руке робота. Надеюсь, он действительно не будет делать ничего такого, чего можно ожидать ночью… Наедине с привлекательным мужчиной…

Тёплая ладонь ложится на затылок и шею ниже. Мне удаётся не вздрогнуть, но спина всё же напрягается. Однако Син ничего больше не делает. Нет ни боли, ни щекотки. Лишь тепло прикосновения. А ещё тяжесть крупной мужской кисти. Это ощущение неожиданно успокаивает. Сила, которая не хочет мне навредить, а защищает. Непривычное чувство.

А вскоре я замечаю, что дышу медленнее и глубже. Плечи расслабились. Тем временем пальцы Сина поднимаются выше, зарываются в волосы, размеренно гладят кожу головы. Ощущение покоя усиливается, растекаясь по телу мягким теплом. Я поднимаю изумлённый взгляд на робота, и он улыбается в ответ.

– Ничего себе, и ты молчал! Да это же самое нужное умение!

– Тише…

– Да. Извини, – склоняю голову с готовностью, наслаждаясь ощущениями, и бормочу вполголоса: – И что это? Надеюсь, не встроенный в руку генератор наркоты?

– Я могу влиять на электромагнитное излучение мозга. Альфа-волны. С тобой просто, потому что я располагаю данными… Кхм. Чувствую тебя. И могу корректировать свои действия.

Ниже: пальцы мягко массируют шею. Выше: проскальзывают сквозь волосы от затылка до макушки, а вынырнув на поверхность, гладят вниз, приглаживая мою причёску. Плавные, гипнотизирующие движения. Спустя несколько приятных секунд вздрагиваю, просыпаясь от дрёмы.

– Ой!.. Нужно скорее лечь… – с сожалением отодвигаю руку Сина и сползаю с высокого стула. Снимаю покрывало и, поёжившись от стылого воздуха, протягиваю. – Спасибо.

– Оставь себе, чтобы не мёрзнуть.

– А ты?

– Сегодня я больше не буду спать.

Завернувшись обратно, в спальне я забираюсь на кровать прямо так и проваливаюсь в тёплую смесь дрёмы, фантазий и попыток учуять запах Сина на покрывале. Интересно, он раздевается, когда спит под ним? Может, мне тоже раздеться? Потом, когда увижу это покрывало у него, буду шаловливо хихикать, вспоминая, как была в нём голышом. Нет, конечно, я такого не сделаю, это неуважительно, ведь я предложила ему защиту своего дома. Но подумать об этом приятно… Пофантазировать… С одной стороны, Син такой высокий, сильный, а с другой – он гладил меня по голове так аккуратно… Непривычно. Даже не помню подобного в своей жизни. В детстве – точно нет. Сейчас – Джанки иногда тормошит по волосам, но это не то. А когда тебя гладят мягко, даже как будто нежно…

Но стоит вспомнить это тёплое ощущение, как я тут же проваливаюсь в темноту сна.

24.

Утром, стоит какому-то шуму вытянуть меня из сна в дрёму, тут же приходит мысль о предстоящей полицейской проверке, сердце невпопад стукает о грудную клетку, кровь наполняется адреналином – и вместо отдыха я уже пялю в потолок широко распахнутые глаза. Из-за недостатка сна они сухие, будто полные песка.

Сейчас, когда наступил день проверки, мысль о ней ужасает. Что, если переписать армейского робота в принципе невозможно? Что, если его убьют прямо посреди улицы? Или полицейские будут держать нас на прицеле до приезда военных, которые сунут Сина в чёрный фургон и увезут на утилизацию? Представив, как я возвращаюсь домой в одиночестве и выбрасываю его одежду и несколько новых шампуней – никакой лаванды! – неожиданно чувствую грусть. Ведь Син интересный, тактичный, приятнее многих людей, но любой урод из армии может распоряжаться им, как вещью.

Голос-в-голове скалит зубы: Ты обязана что-то с этим сделать! Он должен быть только твоей вещью!

Но что я могу? Объективно говоря, я всего лишь слабая и трусливая девчонка. Предел моей смелости на сегодня: одеваюсь не за ширмой, а за дверцей шкафа. Конечно, выгляжу глупо, вытягивая шею, чтобы видеть дверь комнаты, но зато если Син откроет её или она сама распахнётся – мало ли! – я буду готова и успею прикрыться от позора.

В зеркале на дверце шкафа свежие синяки отражаются тёмно-серыми пятнами. На коленях – это когда бухнулась на пол заброшенной квартиры. На правом запястье – когда робот выкрутил руку. На плечах – когда Джанки тряс меня, как тряпичную куклу. А вот шрамы все привычные. Родные. Потому я и скрываю их под одеждой. Они только мои.

Вываливаюсь в гостиную, растирая лицо ладонями. Сначала душ. Затем «сладкое молоко с добавлением кофе». Выпиваю залпом половину чашки. Кстати, робот, давший моему любимому напитку столь уничижительную характеристику, сидит на диване. Хэй, а что это у него в руках?!

– Где ты взял эту книгу? – мой тон явно выдаёт недовольство.

– На полке. Нельзя? – он смотрит настороженно. – Ты говорила, чтобы я не трогал музыку. Я подумал, что книги можно.

Голос-в-голове рявкает: Забери у него сейчас же! Ненавижу, когда трогают мои вещи!

Нет, я должна вести себя спокойно. Он не хотел ничего плохого. Я сама виновата, что непонятно сформулировала правила.

Поэтому я стараюсь спрятать раздражение и выглядеть равнодушной:

– Да нет… Почему «нельзя»… Я просто забыла, что она у меня есть.

Син смотрит на меня, всё так же держа книгу открытой. Некомфортно. Ужасно! Так хочется выхватить её, отнять, сказать, что меня это не устраивает! Но нельзя. Не хочу выглядеть истеричкой, психующей из-за пустяков. Нужно быть вежливой, иначе он уйдёт.

Чтобы отвлечься от дискомфорта, тороплюсь сменить тему:

– Слушай, тебе точно нужна эта проверка? – в ответ на вопросительный взгляд робота поясняю: – Не знаю, я нервничаю. А если не сработает?

Он отвечает рассудительно – словно речь не о том, что его могут убить.

– Не беспокойся, я не буду сопротивляться полиции. И у тебя проблем не будет. Я проверил, золотой статус даёт право покупать оборудование даже у армии, при этом ты не обязана раскрывать коммерческую тайну. Нужно придерживаться версии, что ты оказалась в неприятной, но часто встречающейся ситуации: поддалась соблазну купить дорогую вещь задёшево, а она оказалась ворованной.

Я хмуро допиваю кофе. Не буду же я объяснять, что разговоры с полицией меня не волнуют, я лучше Сина знаю, что золотой чип делает его обладателя почти неуязвимым. Однако он не даёт силы защитить жизнь другого или, там, воскресить его после полицейской пули.

– Ладно, тогда буду собираться. В Зелёном районе нужно выглядеть прилично, а не так, – оттягиваю выцветшую ткань любимой домашней кофты.

– Ты хочешь куда-то ехать для проверки? Я думал, мы выйдем на улицу, – Син указывает большим пальцем на окно, – и найдём ближайший патруль.

Мнусь, не решаясь сказать, что меня пугают не только городские ищейки, но и полицейские роботы – вдруг он примет это на свой счёт. В конце концов выдавливаю нейтральное объяснение:

– В Особняках привычнее. Кстати, пока я буду собираться, можешь посмотреть тот сайт, про который я ночью говорила. Дисплей не видел?

Робот кивает на тумбочку под телевизором. Включив экран, захожу на punkt.dhx, тщательно чищу историю и сообщения. Нельзя, чтобы Син прочитал о моих поисках «высокого военного мужчины», это выглядит до стыдного наивно.

– Вот, держи. Вряд ли мне кто-то будет писать, но, если что, просто игнорируй.

Оставив робота изучать сайт, закрываюсь в спальне и включаю компьютер. Что носят в этом сезоне? Разноцветные тапочки… Клипсы… О, снова в моде кюлоты с бантиками! Вот только не в вертикальную полоску, как завалявшиеся у меня в шкафу, а в диагональную. Жаль, они мне нравятся, но надеть в Особняки устаревшие штаны недопустимо.

Отвергнув несколько вариантов, достаю из глубин гардероба позолоченную коробку. Хватит уже хранить, а то дождусь, что она рассыплется в прах от старости.

Платье, конечно, роскошное. На манекенщице сидело идеально. Наверное, из-за этого я даже ни разу не доставала его из коробки: пока любуешься упакованной серой тканью с тускло-платиновым отливом, можно фантазировать, что оно волшебным образом превратит и твою тощую фигуру в нечто красивое. А вот если наденешь – станет ясно, что чуда не произошло.

А может, не стоит тащиться в Зелёный район? Платье это неудобное, чулки, каблуки… Может, закрыть золотую коробку и спрятать обратно?

Нет, я обещала. Да и, честно говоря, хочется показать Сину, какой красивой я могу быть. Но в то же время это пугает. И что выбрать?

Вцепившись в последние крохи смелости – и в микроскопические кружевные трусы, нет уж, я не готова выйти на улицу совсем без белья, хотя обтягивающее задницу платье именно это и подразумевает, – одеваюсь, ни о чём не думая. Ни мыслей, ни страхов, я просто оденусь и выйду из комнаты.

Нитка трусов неприятно врезается в самые чувствительные места. Двигаю её туда-сюда, пытаясь найти положение, чтобы она не натирала, но хрен там. Чёртовы трусы, ненавижу вас!

Дальше – белые чулки с широкой чёрной резинкой. Плотные, не должны порваться. Хотя, зная мою неуклюжесть…

Втискиваюсь в платье. Как и ожидалось, вместо соблазнительной фигуры зеркало отражает костлявую угловатость. «Зато ты такая стройняшка» – ага, как же! Тощая, плоская уродина! Глаза наполняются горячими слезами, нестерпимо хочется сорвать всё это и сказать роботу, что я никуда не пойду, спрятаться под одеялом и реветь от обиды, но я перевожу дыхание, сглатываю ком в горле и загоняю слёзы обратно. Мои истерики никому не нужны, продолжаем собираться.

Расправляю кружево на груди. При покупке оно мне особенно понравилось: вроде бы глубокое декольте, но в то же время закрытое, а металлические переливы визуально увеличивают грудь. Разрез до середины бедра: в Особняках люди ходят неторопливо, красуясь. Ткань выглядит тонкой, но вообще-то она крепкая, надеюсь, не порвётся от случайного размашистого шага. Между разрезом и резинкой чулка виднеются несколько сантиметров голой кожи, но здесь только один шрам, тонкий и бледный. Вряд ли кто-то заметит.

Следующей из глубин гардероба достаю коробку с «Инновационным аппаратом супер-красоты 6000». Подарок на пятнадцатилетие от тёти Марты. Полный цикл занимает сто десять минут, от стимулирующего массажа микро-иглами до полного макияжа.

Лежу и лежу под аппаратом. Боги, сколько можно?! А ведь многие делают это каждый день. Та же тётя, например. Вручение мне подарочной коробки она сопроводила «женской мудростью»: в браке только этот аппарат должен видеть тебя без макияжа. Почему-то её собственный брак это не спасло.

Выбираюсь из-под «Красоты-6000». Потягиваюсь. А из зеркала на меня неожиданно смотрит госпожа Алетейя Александэр – дочка городского судьи, урождённая обитательница Золотого района. Даже жаль, что Син уже видел меня замухрышкой.

Волосы. Вчера, в фантазиях, я была смелее и гуляла по Особняку с короткой стрижкой, но сейчас, когда подошло время, понимаю, что не смогу. Ощутимо нервничаю. От осуждающих взглядов прохожих – а они непременно будут! – вообще растеряюсь. Я не могу завалить проверку Сина только потому, что захотела выпендриться.

Достаю из шкафа парик – длинный прямой блонд с золотистым оттенком. Эх, когда уже введут модификацию по изменению цвета волос? Ведь гораздо более сложные штуки делают, а с волосами застопорились.

Хотя теперь я и в парике себе не нравлюсь. Ненатурально. Все заметят, будут пялиться…

Голос-в-голове тут же подсовывает мысль о бутылке ликёра под кроватью и просительно ноет: Ну его, эту поездку… Забирайся под одеяло, включи фильм… Ликёр сладкий и вкусный, такой приятный, расслабимся… А завтра подумаешь о проверке…

Нет! Я обещала. И я – всё ещё золотая госпожа, так что пошли все нахер! У меня не меньше прав разгуливать по Особнякам, чем у прочих. С любой стрижкой.

Впрочем, ликёр не помешает – чтобы успокоиться, поднять настроение… Мм, и правда вкусный.

Нитка жемчуга. И где-то были ботинки под это платье… Только где? Когда я успела сунуть их за шкаф? Ну вот, теперь на каблуке царапина…

На втором шаге чуть не падаю. Так странно, я всю жизнь носила платья и обувь на каблуках, а сейчас, за несколько лет удобного «городского» гардероба, полностью отвыкла. Надеюсь, за пару часов я восстановлю навык и перестану ковылять так неловко.

Следующий артефакт прежней жизни, который я раскапываю в глубине гардероба, – белый полушубок с укороченными рукавами. После зачисления в университет отец сказал, что мне нужна шуба – естественно, из натурального меха, – однако я упёрлась не на шутку. Терпеть их не могу! Тогда отец вызвал на дом несколько продавцов, чтобы я могла «лично убедиться, насколько это комфортно и статусно». Несколько часов я сидела на диване, а перед глазами мелькала карусель зубасто-улыбающихся манекенщиц, эффектно взмахивающих полами разнообразных шуб, пока у меня не разболелась голова. Мерить предложенные изделия я категорически отказалась, сказав, что не надену шкуру убитого животного, и сбежала в свою комнату. Отец выломал дверь и надавал мне пощёчин. В итоге – после моей истерики и большой дозы успокоительного – мы сторговались на этом полушубке: искусственный мех имитирует песца на восемьдесят шесть процентов, без микроскопа не отличишь. Хотя я не уверена, что дело было в животных. Конечно, я против их убийства, но… Скорее, я просто не хотела сливаться с толпой других студенток – все в шубах, одинаковые, как с конвейера. И надеялась отстоять своё право на выбор одежды. И ещё – задеть отца. Последнее точно удалось: во время оформления покупки он заявил, что я его опозорила. На этом миссия полушубка была выполнена, и больше я его из шкафа не доставала.

Последний штрих – удлинённые чёрные перчатки. На левой руке, между вышитым краем и рукавом полушубка, – пространство голой кожи, перерезанное золотым браслетом ровно посередине. Электронный браслет на правой прячу под манжету перчатки: к сожалению, он не достаточно дорогой, чтобы хвастаться.

Оглядываю отражение в зеркале. Серое, белое, чёрное. Бордовый цвет клатча перекликается с тоном губной помады. Духи. И последний глоток ликёра.

Распахнув дверь в гостиную, эффектно застываю в дверном проёме – чем не нуар-дива? Жаль, я не курю пар, мундштук сюда бы подошёл.

– Ну как, господин, вы готовы прогуляться со мной в район для избранных?

Робот по своей привычке чуть склоняет голову и неторопливо оглядывает меня снизу вверх. Я довольно усмехаюсь: это выглядит как заинтересованный мужской взгляд.

Голос-в-голове шепчет: Почему бы и нет?

Да, почему бы и нет? Аппарат красил меня несколько часов, это что-то да значит! Теперь можно притвориться, что я – сексуальная кошечка, а он – привлекательный мужчина, искренне желающий составить мне компанию на прогулке.

Продолжая разглядывать моё платье, Син неуверенно спрашивает:

– Возможно, мне нужна другая одежда? Я не ожидал, что ты будешь выглядеть… так.

Пробежав взглядом по его наряду – серо-зелёному и неуловимо военному, – я кокетливо закусываю нижнюю губу. Настолько смелая, когда по венам течёт тепло ликёра.

– Мне нравится эта. А ты что скажешь? Нравится? – я кладу руку на бедро, словно заправская манекенщица.

Голос-в-голове шепчет: Что, если он скажет «нет»?