Сильва Плэт Сложенный веер
У каждого из нас есть будущее. У каждой планеты, у каждой цивилизации есть будущее. Будет ли это будущее общим? Что нужно, чтобы оно стало общим – будущее двух мыслящих существ, двух разумных цивилизаций? Их общее решение? Или что-то другое? Когда кто-то решает, что у него со мною общее будущее, имею ли при этом значение я? Могу ли я создать общее будущее с кем-то, не ведая о его отдельном от меня предназначении? Зачеркнет ли наша общая судьба те возможности, которые раскрывались перед каждым из нас по отдельности, или станет единственной возможностью для нас? На эти вопросы нет и не будет ответов.
Начало
Темны и безлюдны под двумя мутными зелеными лунами горы и болота Аккалабата. Но безлюдны не значит мертвы. На болотах рождается серый туман, а в горах – призрачные тени. Туман, порождение болот, ползет по лесу, неумолимо пробираясь между могучих стволов, кроны которых вознесены высоко в зеленовато-серое небо, с ледяным шипением втягивается в узкие долины между поросшими хмурым лишайником холмами, клубится там, извивается огромными белыми змеями и опадает холодной росой при восходе солнца.
Тени, порождение гор, блуждают по конным тропам, прячутся в распадках, шепчут, умоляют, взвиваются к вечно покрытым снегом вершинам, где лучи восходящего солнца сжигают их, заставляя сжиматься, съеживаться, и падают на дно глубоких каньонов, куда солнечным лучам нет дороги даже в зените.
Смена сезонов приносит здесь лишь смену волнения и покоя. Летом беспощадные ливни сминают темные травы предгорий, ветер разбрасывает по полям клочья тумана и высохшие скелеты гигантских папоротников. Шумят, извергая потоки воды, ревущие водопады Эль-Зимбера, несутся от них по склонам бурные потоки, Эль-Эсиль выходит из берегов, превращая столицу Империи в неприступную с земли крепость. Но спешат оттуда герольды, приглашающие высшую знать Аккалабата на турниры, охоты и званые пиры, тесно на трактах от караванов с продовольствием, оружием, тканями и разной домашней утварью, и ни колосящиеся хлеба, ни наливающийся соком виноград не обделены заботой поселянина, упорно гнущего спину над будущим урожаем.
Зимой же неподвижен становится воздух, останавливают свой бег скованные льдом реки, пустеют дороги и горные тропы, стынут вековые леса, замирают все дела в столице и даже своевольный Эль-Зимбер уступает всеобщему окоченению и превращается в нагромождение заиндевелых зеркал и острий. Молчат ветры, молчат небеса. Только изредка идет медленный, ленивый, крупными хлопьями снег, тающий, не успев долететь до земли.
Но болотный туман и горные тени не спят никогда. Ни летом, ни зимой не прерывают они своего ночного дозора. Ни зимой, ни летом не останавливается их перешептывание в серо-зеленом сумраке. И путнику, столь неосторожному, что ночь застала его вдали от обжитых мест, наедине с тенями или туманом, чудится в их зове одно мелодичное слово: «Дилайна… Дилайна…» Приходит рассвет, тени рассеиваются, туман выпадает росой, путник быстро забывает свои полночные страхи, складывает палатку, седлает коня и до следующей такой неудачной ночевки под открытым небом не вспоминает о намороченных тенями и туманом картинах, посетивших его сны или беспокойные видения.
Ведь так же, как темны и безжизненны горы и болота сурового Аккалабата, так ярки и душисты сады прекрасной Дилайны, светлы и полны жизни ее изумрудные холмы, теплы и безопасны золотые прибрежные дюны, спокойны прозрачные морские глубины. Те же две луны освещают ее, но преломленные особым составом атмосферы, смотрят они там по ночам не бледно-зелеными глазами сморщенной, уставшей от жизни старухи, а ослепительными фиолетовыми очами юной красавицы, восхищенной раскинувшимся под ней пейзажем, похожим на лоскутное одеяло, какие еще делают в провинциальных городках далеко от столицы.
По нежно-зеленому фону лесов вышито луговое разноцветье вперемежку со светящимися квадратиками городов, соединенных стежками мощеных дорог, которые от мельчайших слюдяных частичек красного камня тоже кажутся блестящими. А поверх всего этого – пуговички и стразы: графитовые горы и хрустальные озёра, алмазные ледники и рубиновые вулканы.
Правда, кто-то, видно, курил и стряхивал пепел прямо на дивное одеяло: то тут, то там на нем прожженные черные пятна – закопченные дымом развалины. Но с каждым годом все спокойнее становится взгляд фиолетовых лун: черные пятна исчезают, зарастают зеленым ковром плюща, жимолости и забвения. Скоро их не останется вовсе, и вновь будет сиять под небесами Дилайна в спокойной и неколебимой своей красоте.