Где-то в Аравийском море
…сентября 1878 г.
Корабль был красив – низкий длинный корпус, три высокие мачты с полной парусной оснасткой, острый, сильно скошенный форштевень. Такими обводами могут похвастаться разве что чайные клипера, эти «гончие морей».
Только вот палубы чайных клиперов не придавливает тяжесть кургузых чёрных пушек. Женщина пригляделась – орудия развёрнуты по-походному и ничем вроде бы не угрожают белоснежной красавице «Луизе-Марии» с элегантными, почти гоночными обводами, сильно наклонёнными к корме мачтами и бессильно свисающим с кормового флагштока полотнищем – вертикальные чёрно-жёлто-красные полосы. «Луиза-Мария» больше походит на частную яхту, нежели на коммерческий пароход, и только широкие люки трюмов да грузовые тали, свисающие с нижних реев, выдавали истинное её предназначение.
Пассажирка изяществом не уступала судну – точёная фигурка, тонкое лицо дышит истинным, не показным или благоприобретённым, аристократизмом. Тонкие пальцы нервно тискают костяную рукоятку ненужного зонтика.
– Что за сюрприз, мсье Бувилль?
Капитан (судя по украшенной золотым шитьём фуражке, это действительно он) опустил большой, составленный из длинных медных трубок бинокль.
– Это русский военный клипер, мадам. Видите кормовой флаг? Косой голубой крест на белом полотнище. Русские, никаких сомнений.
– Что им от нас надо?
Голос звучал почти капризно – женщина не сомневалась в своём праве требовать отчёта. Чеканная формула «первый после Бога», похоже, была ей незнакома.
– Россия воюет с Англией, а мы, согласно судовым документам, следуем в Карачи. Это британский порт, мадам, а значит, русский клипер имеет право досмотреть наш груз.
– Но у нас… – женщина запнулась. – Они нас потопят?
– Ну что вы, мадам! – шкипер поднял перед собой ладони в успокоительном жесте. – Русские, конечно, варвары, но не до такой степени. В худшем случае они утопят пароход, а нас примут на борт. Но и это весьма сомнительно – «Луиза-Мария» превосходное судно, да и груз представляет немалую ценность. Полагаю, они конфискуют и то и другое. Впрочем, скоро мы всё узнаем…
К «Луизе-Марии» летела, подгоняемая ударами вёсел, шлюпка. До собеседников доносилось зычное уханье шлюпочного старшины: «Два-а-а – раз! Два-а-а – раз!» За спиной рулевого весело трепетал на ветру флажок – уменьшенная копия того, что украшал корму военного корабля.
– Но ведь мы идём под флагом королевства Бельгия!
– Неважно, мадам. Согласно международным законам русские имеют право на подобные действия.
– А это? – она кивнула на небольшую бронзовую пушчонку на деревянном лафете, одиноко стоящую на полуюте. – Мы могли бы…
Капитан испуганно замахал руками:
– Даже и не думайте, мадам! Стоит выпалить из этой клистирной трубки один-единственный раз – и командир клипера получит законное право открыть огонь. Его шестидюймовки пустят нас на дно за четверть часа!
Женщина едва заметно скривилась – было видно, что её коробит столь явная демонстрация трусости и нерешительности.
– Так вы уверены, что в случае сдачи нам ничто не грозит?
– Разве что некоторый дискомфорт, мадам. На военных судах довольно тесно. Вряд ли они смогут выделить вам достойные апартаменты.
Женщина вздохнула.
– «Луиза-Мария» – любимое судно моего покойного супруга. Он позаботился о том, чтобы оборудовать на её борту подходящее помещение для себя… для нас.
– Будем надеяться, русские её пощадят.
Унтер-офицер – усатый детина с нашивками артиллерийского кондуктора на рукаве форменки – поддел лезвием топора крышку ящика, прочного, основательного, обитого от сырости кожей, и с натугой отодрал прочь. Барон осторожно, стараясь не испачкать мундир, извлёк винтовку. Латунная затворная коробка, длинный гранёный ствол, характерная скоба для перезарядки. Всё – в густом слое оружейного сала.
– Винтовки Пибоди-Мартини, – прокомментировал он. – По шесть штук в ящике – недурно, недурно. Всего, значит, выходит две с половиной тысячи. Английская работа?
– Бельгийская, из Льежа, – равнодушно отозвался шкипер-бельгиец. – Фрахт британского военного ведомства.
– Патроны?
– В соседнем трюме. Там же – амуниция и тюки с военной формой. Ещё тридцать два ящика с револьверами. Английские, фирмы «Веблей и сыновья».
– Солидно… – присвистнул Греве. – Порт назначения – Карачи?
Кивок.
– Полторы тысячи новеньких винтовок для индийских колониальных частей… Любопытно, чего англичане опасаются больше – нового восстания сипаев или казачков генерала Гурко?
– Мне не докладывают, – буркнул шкипер. – Моё дело – доставить, сдать груз. Фрахт есть фрахт, а политикой пусть занимаются другие.
– Что ж, так и запишем: военная контрабанда в чистом виде. Приходи кума любоваться!
Последние слова он произнёс по-русски. Бельгиец озадаченно покосился на барона.
– Что ж, мсье… э-э-э?..
– Капитан Бувилль к вашим услугам.
– Что ж, мсье Бувилль, это всё. Судовые документы я забираю, – он похлопал по папке, зажатой под мышкой. – Вы тоже отправитесь со мной на «Крейсер». А пока отдайте распоряжение помощнику, пусть готовится принять призовую партию.
Шкипер кивнул – на этот раз, как показалось барону, с облегчением.
– Если позволите, мсье офицер…
– Я вас слушаю.
– На борту моего судна мадам де Кремс, вдова владельца пароходной компании, которой принадлежит «Луиза-Мария». Если можно, я бы попросил позволить ей пока остаться на пароходе. В её апартаментах наверняка удобнее, чем в каюте, которую вы сможете выделить для неё у себя на борту.
– Я доложу, – согласился Греве. – Это, вероятно, та самая дама, которую мы видели наверху?
Когда он под угрюмыми взглядами матросов парохода следовал к трапу, ведущему в грузовой трюм, на мостике мелькнул женский силуэт. Греве, ещё в училище прославившемуся амурными подвигами, понадобилось не больше секунды, чтобы уверенно вынести вердикт: незнакомке лет чуть больше тридцати, необыкновенно хороша и… весьма уверена в себе.
– Полагаю, командир клипера согласится выполнить вашу просьбу. Она одна?
– При ней горничная и повар.
– Вот и ладушки. Кстати, у вас не найдётся свежих газет?
– Только недельной давности.
– Пойдёт. Последний раз мы получили газеты с немецкого пакетбота ещё в начале июля – и с тех пор изрядно стосковались по новостям…
– Оттолкнуть нос!
Баковый налёг на отпорный крюк, гичка медленно отделилась от «Луизы-Марии». Матрос положил крюк на сложенный между гребцами рангоут и занял место на банке радом с загребным.
– Весла разобрать!
Гребцы сноровисто взяли тяжёлые, налитые свинцом вальки на локтевые сгибы; лопасти при этом легли на планширь.
Унтер, шлюпочный старшина, критически обозрел гребцов и, видимо, остался доволен.
– Вёсла…
Истёртые кожаные манжеты скользнули в уключины. Лопасти замерли, не касаясь воды.
– …на воду!
Гребцы разом, с синхронностью, которой позавидовал бы любой почётный караул, занесли лопасти к носу. Слитный гребок толкнул гичку вперёд.
– Два-а-а – раз! Два-а-а – раз! Навались, ребята!
Белая стена борта быстро удалялась. Шкипер Бувилль сидел на банке перед бароном и безучастно ковырял башмаком решётчатые рыбины на дне шлюпки.
«Ему что, вообще на всё наплевать? – недоумённо подумал Греве. – Попался на доставке военной контрабанды – и спокоен, как удав».
Барон поднял взгляд – на мостике интригующе маячила знакомая фигура. Ветер рвал из рук женщины открытый зачем-то зонтик.
«Вдова, значит? Любопытно, весьма любопытно…»
– …Два-а-а – раз! Два-а-а – раз!..
…24°04′46 N, 64°49′42 E. Задержан идущий под бельгийским флагом пароход «Луиза-Мария» с грузом оружия и амуниции, квалифицированным как военная контрабанда. Порт назначения Карачи. Ввиду хорошего хода и достаточного количества угля, решено приз не топить, а конфисковать вместе с грузом, чтобы в дальнейшем использовать как вспомогательное судно. Для этого на пароход выделена призовая команда под началом…
В дверь постучали.
– Вы позволите, господин капитан-лейтенант?
Михайлов захлопнул журнал.
– Это вы, Карл Густавыч? Заходите, и прошу вас, без чинов. Мы не на мостике.
Командир клипера, как и прочие офицеры, упорно именовал барона Карлом Густавычем вместо чеканно-остзейского «Карл-Густав», и он уже устал объяснять, что имя его отца вообще-то не Густав, а Франц, и правильное обращение звучит «Карл Францевич».
Впрочем, Греве не обижался. Кают-компания «Крейсера» за время боевого похода стала настоящей семьёй, в которой не принято обращать внимание на всякие пустяки. Густавыч так Густавыч.
– Я, собственно, вот по какому делу, Леонид Васильевич. Пассажирка с бельгийской посудины…
В нескольких словах он изложил просьбу вдовы судовладельца, не забыв описать саму просительницу.
– Что ж, Карл Густавыч, ничего не имею против. Полагаю, «Луиза-Мария» будет сопровождать «Крейсер» некоторое время – с тех пор, как мы отослали «Сынка», нам отчаянно не хватает быстроходного разведочного судна. Страшно подумать, скольких купцов мы упустили из-за этого!
«Сынок» – бывший британский пароход «Мур», перевозивший на Цейлон уголь и артиллерийские запасы для флота. Перехваченный «Крейсером» ещё весной, он был довооружён, переименован и отдан под команду лейтенанта Пороховщикова, после чего некоторое время сопровождал клипер в качестве вспомогательного и разведочного судна. Но в конце концов приз пришлось отослать – накопилось слишком много команд с захваченных судов, прокорм и содержание их превратилось в нешуточную головную боль. Пленных перегрузили на «Сынка» и отправили во Владивосток. Вместе с ними на пароход передали захваченные судовые документы и большой мешок писем от команды «Крейсера».
– Так я распоряжусь, чтобы даму оставили, где она есть?
– Сделайте одолжение, барон. У вас всё?
Греве замялся.
– Ещё кое-что. Я давеча прихватил на «Луизе-Марии» пачку газет. Не вполне свежие, но уж какие есть. И вот послушайте, что я там отыскал…
Он продемонстрировал собеседнику потрёпанный газетный лист.
– «Таймс» от девятнадцатого июля. На второй полосе – официальное сообщение из канцелярии вице-короля Индии сэра Роберта Булвер-Литтона. В нём говорится, что осуждённые за подготовку мятежа офицеры-индусы отправлены согласно приговору на каторгу. Они, видите ли, собирались дождаться, когда Гурко со своими молодцами вступит в пределы Индии, и взбунтовать свои части. Заговор провалился, троих главарей приговорили к смертной казни, остальных же присудили к бессрочной каторге на Андаманских островах.
– Андаманские острова… – капитан-лейтенант развернул карту. – Отправили их, надо полагать, пароходом из Калькутты. Не так уж далеко, давно должны быть на месте. Но… к чему это, Карл Густавыч?
Греве снова помедлил.
– Я подумал: а что, если нам сменить на некоторое время амплуа и из каперов превратиться в капитана Немо?
– Это вы о романе мсье Жюля Верна? – Михайлов недоумённо нахмурился. – Как же, наслышан, только название запамятовал.
– «Восемьдесят тысяч вёрст под водой»[4]. Там в одном из эпизодов капитан подводного судна помогает повстанцам – доставляет им золото и оружие. Золота у нас, правда, нет, а вот оружия – полный пароход, причём превосходного.
Капитан-лейтенант некоторое время молчал, а когда заговорил – в его голосе зазвучали весёлые нотки.
– А знаете, лейтенант, мне ваша затея по душе. И ведь как красиво получается – если я не ошибаюсь, этот ваш Немо тоже был индусом и боролся против господства англичан?
– Не ошибаетесь, Леонид Васильевич. Так и было. Передадим этим каторжникам винтовочки и поможем перебраться назад, в Индию. А уж там они найдут способ посчитаться со своими палачами.
Михайлов кивнул.
– Освобождать каторжников – такое, конечно, ни одной международной конвенцией не предусмотрено, но… Ладно, семь бед – один ответ! Уверен, офицеры клипера вас поддержат. Только вот что: на этой каторге, надо полагать, содержатся не только мятежники? Убийц, воров и прочих уголовных преступников тоже хватает?
– Об этом пусть у англичан голова болит, – беспечно отозвался Греве. – С чего это нам об их швали думать?
– И то верно. Вот что, голубчик, отправляйтесь-ка вы на приз и принимайте командование. Но особенно не размахивайтесь, теперь каждая пара рук на счету. Хорошо хоть, после Филадельфии у нас увеличенный состав команды, двести пятьдесят человек вместо ста девяноста девяти по штатам – как раз в рассуждении того, что придётся отряжать людей в призовые партии. Иначе уж и не знаю, как и выкручивались бы! Воскобойникова, боцмана, возьмите с собой, пусть подберёт молодцов понадёжнее. Придётся вам малым числом управляться.
– Ясно, господин капитан-лейтенант! – радостно встрепенулся Греве. Он явно не ожидал, что командир так скоро согласится с его прожектом. – Лишнего не возьму. Позвольте исполнять?
– Позволяю, – добродушно отозвался капитан-лейтенант. – Кстати, заодно присмотрите за этой дамочкой, вдовой судовладельца. Как там бишь её?..
И лукаво усмехнулся в усы.
Индийский океан
…сентября 1878 г.
– А ваша «Луиза-Мария» недурной парусный ходок, – сказал Греве. – Не ожидал такого от коммерческого парохода. Обыкновенно паруса на подобных судах играют роль вспомогательную, а тут – смотрите, она почти не уступает «Крейсеру»!
Они любовались пенными усами, разбегающимися от форштевня. Горизонт был чист; голубизна тропического неба могла соперничать своей бездонностью разве что с глазами Камиллы – так звали новую знакомую барона. Он представился ей сразу, как только принял обязанности капитана приза, и получил в ответ холодную улыбку и сдержанный кивок: «Рада знакомству, мсье. Жаль, что оно состоялось при столь удручающих обстоятельствах…»
Но обстоятельства обстоятельствами, а тропическое солнце быстро растопило ледок. На второй день пассажирка уже улыбалась, раскланиваясь с новым капитаном. На третий – здоровалась, встретив во время утреннего променада. А на четвёртый прислала горничную-мулатку с предложением выпить вместе кофе под раскинутым над палубой тентом.
Чем они сейчас и занимались.
– Мой покойный супруг начинал капитаном торгового брига, – рассказывала женщина, – и когда строили «Луизу-Марию», он настоял на том, чтобы она получила этот великолепный гардероб.
Греве кивнул. «Гардероб», как собеседница назвала парусную оснастку судна, действительно внушал уважение. «Луиза-Мария» гордо несла на трёх мачтах вооружение гафельной шхуны и при хорошем ветре демонстрировала отменные ходовые качества. Жаль было бы топить такую красоту…
Женщина отхлебнула из крошечной, полупрозрачного китайского фарфора чашечки. Кофейный прибор – серебряная бульотка и вазочка с коричневым тростниковым сахаром – стоял на маленьком столике. Тот вместе с парой плетёных кресел помещался в тени кожуха вентилятора. Из раструба доносился сдержанный гул. Котлы поддерживали давление, но машина не работала – «Луиза-Мария» и бегущий в её кильватере «Крейсер» экономили уголь, одевшись от палуб до клотиков в белоснежные полотнища.
– Мой супруг задумывал «Луизу-Марию» как особое судно, – продолжала меж тем Камилла. – Помнится, он говорил, что на её борту никогда не будет кирпича, цемента, угля, железнодорожных шпал и рельсов, бочек с машинным маслом, деталей машин – всех этих необходимых, но унылых атрибутов цивилизации.
– Не слишком практично в плане коммерции, – отозвался Греве. Беседа шла на английском языке – как и большинство флотских офицеров, барон владел им в совершенстве.
– Таков уж он был. Став владельцем судоходной компании, Петер пользовался любым поводом, чтобы выйти в море. И в рейсах на «Луизе-Марии» он всегда брал особые грузы: ценные сорта дерева, животных, хлопок, фрукты, пряности, ткани, почту…
– А как же с нынешним содержимым ваших трюмов? Армейские винтовки с патронами – это, согласитесь, не похоже на рулоны шёлка и чёрное дерево!
– Мой супруг всегда был без ума от оружия. И даже вложил немалую сумму в акции льежских оружейных мануфактур, на которых, кстати, изготовлены эти винтовки. А его коллекция пистолетов и ружей соперничает с собранием короля Леопольда Второго!
Барон покачал головой.
– Но, мадам, именно этот груз может стоить вашей компании прекрасного судна. Не жалеете?
– Что вы, Шарль! – женщина мило сморщила носик. – Это так увлекательно! Сидя в сонном Брюсселе, я бы никогда не испытала подобного!
Лёгкий шквалик догнал «Луизу-Марию» полосой пенной ряби, сорвал с собеседницы шляпку, и та покатилась по палубе.
Камилла ойкнула, мулатка – она дожидалась шагах в десяти от собеседников – со всех ног кинулась догонять беглянку. И не успела – шляпка подскочила, ударившись о шпигат, и канула за бортом.
– Какая ты неуклюжая, Лиззи! – женщина огорчённо всплеснула руками. – Это была моя любимая шляпка… Простите, Шарль, мне надо привести себя в порядок. Вы же видите…
И провела рукой по волосам. Греве судорожно сглотнул. Ветер растрепал каштановые волосы, уложенные в изысканную причёску, и Греве захлестнуло волной сладко-пряного запаха. Сандаловое дерево? Похоже…
– Сожалею, мадам, о вашей утрате.
Камилла поднялась. Мулатка была уже рядом – она испуганно глядела то на госпожу, то на её собеседника.
– По вечерам я обыкновенно пью у себя в каюте шоколад, – сказала женщина. – Если хотите, можете составить мне компанию. Я пришлю за вами Лиззи.
– В котором часу, мадам?
– Как это у вас называется… – женщина очаровательно наморщила носик в раздумье. Барон почувствовал, что его сердце пропустило удар. – После седьмой склянки – так, кажется?
– Семь тридцать пополудни, мадам. Я буду ждать.
– Вот и чудесно, мон ами!
И упорхнула, оставив за собой дразнящий аромат сандалового дерева.
– …Впервые туда стали ссылать преступников ещё в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, по решению британских властей Бенгалии, – рассказывал Греве. – Причём европейцев на Андаманские острова тогда почти не везли. А после восстания сипаев возникла необходимость куда-то деть осуждённых рядовых участников восстания – вот на островах и устроили каторгу самого строгого режима.
Кают-компания «Крейсера» была полна. После третьей полуденной склянки офицеры, за исключением вахтенных, разумеется, собрались, чтобы послушать доклад барона. Капитан-лейтенант Михайлов, следуя вечному армейскому принципу «инициатива наказывается исполнением», велел Греве извлечь из судовой библиотечки максимум сведений о цели будущего набега. Барон, перебравшийся по такому случаю назад, на клипер, два вечера просидел в кают-компании, обложенный книгами и подшивками газет, вздыхая про себя по прекрасной Камилле, скучающей на «Луизе-Марии» без его общества. Но время было потрачено не зря – с результатами своих трудов он и знакомил сейчас офицеров «Крейсера».
– Значит, Карл Гу… э-э-э… Францевич, каторжане – это по большей части туземные солдаты, сосланные туда после беспорядков пятьдесят девятого года?
Старший офицер клипера (единственный, кто дал себе труд запомнить правильное имя-отчество барона) на правах хозяина кают-компании старался поддерживать интерес к теме. Не самое простое занятие: иные офицеры, настроившиеся перехватить часик-полтора сна после обеда, откровенно позёвывали, прикидывая, надолго ли хватит докладчика.
– Ну, это вряд ли, Леонид Игнатьевич, – ответил Греве. – Всё же двадцать лет прошло, вряд ли многие остались в живых. Климат там ужасный – остров Росс, на котором расположена главная каторжная тюрьма, на две трети покрыт малярийными болотами. Москиты, ядовитые змеи, пиявки… Кандалы, тяжкий, беспросветный труд – каторжники расчищают болотистые заросли для новых построек – быстро сводит в могилу любого здоровяка. А бежать некуда: аборигены, которых называют сентинельцами, имеют репутацию недружелюбных, опасных, диких людей. Они не желают приобщаться к цивилизации, зато охотно ловят беглецов и выдают их, вернее, их отрезанные головы администрации каторги. Возможно, отдельные счастливчики и сумели протянуть в таких условиях двадцать лет, но их наверняка можно пересчитать по пальцам. Впрочем, британские власти не дают каторжным баракам пустеть – туда ссылают и обычных преступников, и фанатиков-тагов, членов секты душителей, на которых англичане устроили настоящую охоту. В последние годы стали даже везти преступников из Англии, но немного – редкий европеец ухитряется протянуть больше лет трёх-четырёх, хотя бы и в должности надсмотрщика. Потому, кстати, охрана каторжной тюрьмы составлена по большей части из тех же индусов, а также из оштрафованных за разные провинности британских солдат. Так что, можно сказать, каторга там для всех – и для осуждённых, и для тюремщиков.
– Да уж, сущий ад, – подытожил старший офицер. – А теперь – о том, что нам предстоит сделать. Прошу вас, Леонид Васильевич…
Михайлов откашлялся.
– Собственно, господа, замысел набега прост и прямолинеен, как гандшпуг. «Крейсер» врывается в гавань Порт-Блэра и высаживает десант. Портим, что под руку подвернётся, по возможности разоряем угольную станцию, после чего разбиваем из пушек казармы тюремной охраны на острове Росс и освобождаем каторжан.
Офицеры заперешёптывались. Лихое дело всем пришлось по душе.
– А ежели в гавани окажется британский стационер? – спросил старший артиллерист. В кают-компании он был самым старшим – и, как следствие, самым здравомыслящим.
– Британцы сейчас собирают корабли и суда по всем колониям, – ответил из дальнего угла штурманский помощник мичман Вахмистров. – Они не станут держать в такой дыре ничего серьёзнее старенькой колониальной канонерки. Окажется там стационер – раскатаем к псам!
– А прочие суда? Сожжём?
– Ну зачем же так? – улыбнулся в ответ Михайлов. – Постараемся найти для них более толковое применение. Вы говорили, Карл Густавыч, в гавани обычно отстаиваются мелкие суда?
– Всё верно. В основном это шхуны торговцев, ведущих дела с жителями островов. Они же доставляют провиант и прочие необходимые товары для служащих каторги и заключённых. Кроме того, при известном везении в Порт-Блэре можно застать судно, доставившее из Калькутты очередную партию заключённых. Если верить газетам, – барон постучал пальцем по пожелтевшей подшивке еженедельника «The Bombay Times and Journal of Commerce» за 1869 год, – такие рейсы случаются раз в два-три месяца.
– Будем надеяться, нам повезёт. Дело в том, господа, что с захватом этих судов начнётся вторая, самая рискованная часть нашего набега. Сколько винтовок на бельгийской посудине, полторы тысячи?
– Тысяча четыреста сорок штук плюс триста офицерских револьверов, – ответил старший офицер. – К винтовкам по двести шестьдесят патронов на ствол.
– Этого вполне достаточно. Полагаю, приговорённые к каторге индийские солдаты и офицеры не разучились пользоваться оружием…
Андаманские острова.
…сентября 1878 г.
Корабль её величества «Нимбл», деревянная канонерская лодка, сошедшая со стапеля в далёком 1860 году, не была, что называется, гордостью королевского флота. Одна из бесчисленных «колониальных» канонерок, она выполняла роль стационера в разных портах Индийского океана. А с 1869 по 1874 год исправно несла службу в Занзибаре, гоняясь за работорговцами, который уже век поставлявшими свой товар на невольничьи рынки Аравии, Персии, Индии. С началом Второй восточной войны (так с лёгкой руки лондонских репортёров стали именовать текущий конфликт) «Нимбл» перевели в Ост-Индскую станцию Ройял Нэви и назначили стационером в Порт-Блэр.
Если бы командиру канонерки коммандеру Фредерику Ли сказали два года назад, что он будет с тоской вспоминать о Занзибаре, он рассмеялся бы шутнику в лицо. Но Андаманы с лихвой перекрыли самые скверные его ожидания. Можно только гадать, чем коммандер ухитрился так не угодить начальству, но факт есть факт: другую столь же отвратительную дыру в Индийском океане стоило ещё поискать. Команда сатанела от тоски и тихо спивалась, благо джин, настоянный на коре хинного дерева, служил хоть какой-то защитой от малярии – за полгода болезнь свела в могилу пятерых матросов и мичмана Оллиндера. Пополнения на смену умершим не было, сколько ни слал коммандер Ли запросы на имя командующего Ост-Индской станцией контр-адмирала Корбетта. Порой казалось, что о «Нимбле» попросту забыли. Кто-нибудь из штабных офицеров поставил крестик на карте возле кружочка с надписью «Порт-Блэр», сделал запись в журнале перемещения боевых единиц, и всё: точка закрыта, думать больше не о чем, служите, пока не возникнет иная надобность…
Вот коммандер Ли и служил. Поддерживал, как мог, расползающуюся по швам дисциплину, заставлял матросов неустанно драить и красить деревянный корпус канонерки, борясь с вездесущей тропической гнилью, регулярно устраивал артиллерийские и парусные учения и даже выходил время от времени в море – досматривал по запросу каторжной администрации шхуны торговцев на предмет запрещённых товаров и беглецов. Последних, впрочем, почти не случалось – сентинельцы знали своё дело, исправно сдавая охране по две-три свежеотрезанные головы в месяц в обмен на дешёвые стальные ножи и отрезы ситца.
Когда не намечалось очередных экзерциций или выхода в море, коммандер позволял экипажу – кроме вахты, разумеется, – ночевать на берегу. Деться оттуда всё равно некуда, так пусть лучше надираются в двух имеющихся в Порт-Блэре кабаках, чем устраивают пьяные потасовки в кубриках. Вот и сегодня на канонерке кроме самого коммандера присутствовал дежурный офицер, второй лейтенант Мак-Кормик, боцман да дюжина матросов. И именно Мак-Кормик поднял тревогу при виде русского клипера, входящего с утренним приливом в гавань.
Упражнения и тренировки, которыми коммандер, борясь со стационерной скукой, изнурял своих людей, не пропали даром. Пары разводить даже не пытались – большая часть машинной команды была на берегу, да и времени на это уже не оставалось. Клипер приближался, и Ли скомандовал занять места у орудия – гладкоствольной шестидесятичетырёхфунтовки, составлявшей главный калибр «Нимбла». Ещё двое матросов под командой боцмана встали к антикварной медной карронаде левого борта. По случаю изнуряющей духоты матросы спали прямо на палубе, так что много времени на это не ушло – к орудиям становились как были, босыми, в подштанниках, не натянув белые матросские рубахи.
Первой выпалила карронада, открыв первую в унылой истории Порт-Блэра морскую баталию. И не промахнулась: чугунное ядро угодило прямиком в грот-марса-рей «Крейсера», расщепив лисель-спирт и перебив брасы. На этом воинская удача коммандера Ли и закончилась. Бомба шестидесятичетырёхфунтовки бесполезно провыла над шканцами клипера, в ответ рявкнули шестидюймовки – русский командир, рассчитывая проникнуть в гавань тишком, держал «Нимбл» на прицеле. Две стальные бомбы, выпущенные с дистанции в три кабельтовых, угодили в несчастную канонерку – одна в машинное отделение, другая под фок-мачту на уровне ватерлинии. Следом рявкнули орудия помельче, но это было уже лишнее: «Нимбл» быстро погружался, кренясь на левый борт, и с палубы в чёрную воду гавани горохом сыпались люди.
– Местный комендант, или как он там называется, о сопротивлении даже не помышлял, – рапортовал барон. Его во главе отряда с «Крейсера» отрядили на захват казарм колониальной стражи. – Собрал стрелков на плацу, а как только явились мы – приказал сложить оружие. И сам подал пример. Ну, я усердствовать не стал: велел оставить офицерам и сержантам револьверы, а сверх того, каждую четвёртую винтовку. На острове полно дикарей, когда мы уйдём, они вполне могут учинить резню. Да и винтовочки, надо сказать, редкостный хлам – переделочные «энфильды», вроде тех, из-за которых взбунтовались сипаи[5]. А вот пушки мы забрали. Две медные полевые двенадцатифунтовки, ровесники «энфильдов». Помнят, надо думать, ещё Крымскую кампанию. Сейчас их грузят на «Сенегал».
«Крейсерцам» несказанно повезло. Кроме трёх маленьких «островных» шхун, в гавани оказался пароход – старая, но достаточно мореходная колёсная посудина, направлявшаяся из Калькутты в Сингапур с грузом хлопчатобумажных тканей и зашедшая в Порт-Блэр для мелкого ремонта машины. Обнаружив такой подарок судьбы, Михайлов велел выкинуть тюки на пирс и срочно перегружать на «Сенегал» (так назывался пароход) винтовки и прочую амуницию с «Луизы-Марии». Шкипер, он же судовладелец и хозяин груза, немолодой, огненно-рыжий шотландец, уныло наблюдал с берега, как чужаки разоряют его собственность. Он попытался убедить русского капитана, что лично он, уроженец Хайленда и добрый католик, ненавидит англичан, соблюдает в этой войне нейтралитет и даже сочувствует России, сумевшей щёлкнуть проклятых сассанахов по носу. Но, увы, не преуспел: Михайлову до зарезу нужен был его пароход для осуществления коварного замысла Греве.
В общем, если не считать недолгой канонады в гавани (стоившей жизни храброму коммандеру Ли и семи его подчинённым), захват Порт-Блэра прошёл тихо, без сучка и задоринки. Местные обыватели меланхолично наблюдали за сменой власти из окошек своих хижин, и единственным пострадавшим из состава русского десанта стал кондуктор Голохватько, лишившийся зуба в драке с английскими матросами. Бравые бритты не стерпели дерзкой попытки захватить один из двух кабаков Порт-Блэра и дали агрессору бой, прекратившийся после трёх револьверных выстрелов в потолок – мичман Завадский, отряжённый на захват этого стратегического объекта, не был настроен шутить.
А вот с каторжным островом вышло не так гладко. Когда, пополнив угольные ямы и запалив напоследок груды «чёрного золота», сваленного под открытым небом, «Крейсер» в сопровождении двух призов вошёл в гавань острова Росс, там всё уже было кончено. Неизвестно, откуда каторжане узнали о набеге на Порт-Блэр, но мятеж они подняли почти за сутки до прибытия «освободителей». У надсмотрщиков, охранников и прочих служащих каторжной администрации не было ни единого шанса – перебили всех, включая супругу и сыновей начальника каторги. Немногие чудом уцелевшие сумели скрыться в джунглях, где их ждали стрелы и отравленные колючки дикарей. И первое, что увидели русские моряки, это воткнутые в землю бамбуковые колья с насаженными на них головами и толпу измождённых, оборванных до последней крайности людей, радостно приветствующих «Крейсер». У всех на запястьях и лодыжках зияли кровавые язвы – кандалы на острове Росс не снимали даже с больных. Теперь эти атрибуты неволи, соединённые в гирлянды, украшали частокол из шестов с останками тюремщиков.
– Дикари, совершеннейшие дикари… – повторял барону командир клипера, рассматривая в бинокль эти страшные атрибуты мятежа. – Ну, Бог им судья, натерпелись… Вы, Карл Густавыч, вот что: берите-ка два десятка матросиков с винтовками и отправляйтесь на берег. Выясните, что там и как – только, умоляю, осторожней с этими армеутами. А я на всякий случай велю подать к пушкам картечь – мало ли что им в головы придёт…
Опасения капитан-лейтенанта оказались напрасны. Ссыльные офицеры (те самые, о которых Греве когда-то прочёл в бомбейском еженедельном листке) собрали вокруг себя группу заключённых-сипаев, вооружили их отнятым у охраны оружием и установили какой-никакой порядок. Вожаки мятежников встретили русских моряков прямо на пирсе, намереваясь просить о помощи, – и несказанно удивились, узнав, ради чего те прибыли на остров Росс.
На то, чтобы собрать освобождённых каторжников, разбить их на отряды по пятнадцать-двадцать человек, ушёл остаток дня. Всего на острове содержалось около трёхсот заключённых; половину из них погрузили на «Сенегал», остальных распихали по шхунам. Хижины и бараки на берегу весело пылали, подожжённые на прощание. Барон Греве с мостика «Луизы-Марии» (он снова принял командование пароходом) бросил последний взгляд на поднимающиеся к небу клубы дыма и скомандовал «малый вперёд». Пароход, ведя на буксире две из трёх забитых людьми шхун, потянулся к выходу из гавани вслед за «Крейсером».
Бенгальский залив.
К северу от порта Мадрас
…октября 1878 г.
Муссоны – обычное погодное явление для северо-восточной части Индийского океана. Зарождаясь над океанскими просторами с сентября по декабрь, эти устойчивые тропические ветра несут в Восточную Индию массы влажного тёплого воздуха и оборачиваются затяжными штормами вдоль всего побережья Бенгальского залива.
В одну из таких штормовых полос и попал караван, возглавляемый «Крейсером». Шхуны с повстанцами нещадно мотало на буксире у «Луизы-Марии» и «Сенегала». Последнему тоже приходилось нелегко – неуклюжие приспособления, приводящие его в движение, скрипели под ударами семибалльных волн, и людям на борту (Михайлов велел оставить на пароходе прежний экипаж, приставив к ним крейсерского мичмана с двумя матросами) оставалось молиться, чтобы клёпаные ажурные конструкции колёс выдержали этот напор. Пока вроде выдерживали – «Сенегал», волокущий на длинном тросе одну из островных шхун, исправно держался за «Луизой-Марией» и на все запросы отвечал торопливыми махами флажков: «В помощи не нуждаюсь. Следую за мателотом».
– Тяжело им там приходится, – заметил Греве, наблюдая за шхунами, прыгающими в волнах за пароходом. – Мало того что люди истощены каторгой, так ещё и штормовой переход! Небось, хором травят сейчас за борт… Высадим на берег – едва ползать смогут. Много ли с такими навоюешь?
Камилла – с тех пор как барон вернулся на пароход, она старалась проводить с ним как можно больше времени – недовольно сморщила носик:
– И кому пришло в голову превратить наше прекрасное судно в буксир для этих оборванцев? Я вообще не понимаю, Шарль, почему мсье Mihailoff не распорядился отпустить нас ещё во время стоянки в Порт-Блэре! В конце концов, королевство Бельгия не воюет с вашей страной, а винтовок, пресловутой военной контрабанды, на борту больше нет. Зачем же нас и дальше удерживать?
Греве скрыл усмешку. Этот диалог почти в точности повторял беседу, состоявшуюся между ним и командиром клипера перед уходом с Андаманских островов.
– Я бы и рад отпустить пароход, дюша мой, но придётся пока подождать, – объяснял Михайлов. – Шкипер «Луизы-Марии» охотно выложит первому же встречному англичанину всё, что знает о «Крейсере». Сами посудите, к чему нам это? Нет уж, придётся вашей сахарной вдовушке немного потерпеть. Сбудем с рук наших индийских друзей, зайдём в какой-нибудь нейтральный порт взять угля и пресной воды – там с ними и расстанемся. Да и буксир лишний сейчас не помешает. «Крейсеру» лучше оставаться свободным от вериг и конвоировать эту инвалидную команду. Вдруг буксирный трос оборвётся – надо же кому-то ловить сорвавшихся?
Но не излагать же эти соображения его нынешней собеседнице?
Барон деликатно приобнял собеседницу за талию.
– Вы так торопитесь расстаться со мной, мон шер ами?
В ответ Камилла расцвела очаровательной улыбкой.
– Что вы такое говорите, Шарль! И это после того как я… решительно, вы неблагодарны, как все мужчины!
– Не судите так строго, мадам…
Греве огляделся – не видит ли кто? – и легко прикоснулся губами к её шее, чуть пониже аккуратного розового ушка, в котором блестела изумрудная капелька.
– Разумеется, мы вас отпустим – когда доставим этих бедняг… туда, куда их надо доставить. Капитан-лейтенант планирует вскорости покинуть этот район Индийского океана, вот тогда и…
– Значит, мы с вами расстанемся? – огорчилась Камилла. Греве про себя удивился её непоследовательности: вроде только что сетовала, что русские не отпускают её пароход? – Вы должны дать мне слово, что обязательно найдёте меня в Европе. Эта бессмысленная война не может длиться долго!
– Крымская война – у вас её называют Восточной – продолжалась два с половиной года, с октября пятьдесят третьего по март пятьдесят шестого года. И вовсе не такая уж она бессмысленная…
– Значит, вы хотите заставить меня ждать целых полтора года?
– Я офицер, мадам, и присяга требует… – принялся оправдываться барон, но женщина его уже не слушала.
– Что-то я озябла Шарль, – заявила она, демонстративно кутаясь в шёлковую шаль. – Пойдёмте в мою каюту, Лиззи, наверное, уже приготовила кофе…
И улыбнулась – обещающе, призывно. Улыбка, её взгляд, требовали: прямо сейчас, ни мгновения не медля, согреть её в объятиях, увести в каюту, избавить от отсыревшего на промозглом ветру платья и уложить – горячую, страстную – на простыни огромной кровати, украшающей просторную, как адмиральский салон, спальню…
За спиной забухали по палубному настилу башмаки. Греве, едва не чертыхнувшись, повернулся.
Кондуктор-сигнальщик бодро отрапортовал:
– Так что, вашбродь, с «Крейсера» пишут: «На норд-норд-вест открылся берег!»
Барон повернулся.
– Прошу извинить, мадам, я должен быть на мостике.
– Это ведь Индия, Шарль? – встревоженно спросила женщина. – Вы же сюда везли этих несчастных? И когда вы намерены…
– Как только появятся новые сведения, я вам тотчас сообщу, – ответил он сухим официальным тоном. – А сейчас мне пора. Служба-с…
Он повернулся на каблуках и отправился к трапу, лопатками ощущая её огорчённый взгляд. Нет чтобы этой треклятой Индии объявиться хоть часа на два позже! Да, нелегка ты, доля военного моряка – решительно некогда подумать о личной жизни!
Двухдержавный стандарт! Как много в этом звуке слилось… если не для всякого русского сердца, то уж для знатока военно-морской истории наверняка. Когда к 1889 году с усилением военно-морской мощи Франции, Германии, России и Японии закончилась эпоха тотальной экономии на флоте, Британия заявила об избрании нового курса. Согласно ему, Королевский флот должен был стать сильнее, чем два любых других флота в мире, вместе взятых, – на тот момент это были Франция и Россия.
Но и раньше, начиная, пожалуй, с эпохи наполеоновских войн, концепция тотального превосходства на море во многом определяла образ мыслей политиков и кораблестроителей Британской империи. Особенно в том, что касалось численности и боевой мощи кораблей линии, в роли которых выступали тогда броненосцы.
И, видит Бог, их понастроили немало! Но куда больше в списках боевых единиц Ройял Нэви числилось других боевых единиц: винтовых фрегатов и корветов, шлюпов и канонерских лодок, призванных защищать становой хребет империи, морскую торговлю, опутавшую маршрутами перевозок весь мир. Океан окончательно превратился в торную (хотя порой и ухабистую) дорогу, по которой регулярно, согласно коммерческому расписанию, перемещались грузы, пассажиры, войска. Всё то, что делало могущество викторианской Англии по-настоящему всеобъемлющим и непререкаемым.
А где большая дорога – там и разбойники, не так ли?
Но – к делу. Возможно, кое-кому из наших читателей случалось пролистать знаменитый труд британца Мэхена «Влияние морской силы на историю». В этом случае они, несомненно, запомнили ту критику, которой британец подверг идею крейсерской войны, направленную на истребление торговли, ярыми сторонниками которой были французы. Несмотря на тот очевидный факт, что потери британского торгового тоннажа от штормов и прочих «неизбежных на море случайностей» значительно превосходили результативность французских каперов (те могли похвастать разве что многочисленными захватами рыбацких скорлупок в Северном море да истреблением британского каботажа в Ла-Манше), идея крейсерской войны обрела новую жизнь. И в особенности – после подвигов кептена Рафаэля Семмса и его «Алабамы».
Мы не будем детально разбирать действия крейсеров конфедератов, тем более что их жертвами стали лишь ничтожные проценты всех потерь торгового флота северян. Отметим лишь, что сразу две державы в то же самое время сделали ставку на крейсерскую войну, причём противник в обоих случаях был один и тот же – Британская империя.
Первыми поборниками этой идеи стали её авторы, французы. И увлеклись до такой степени, что, когда разразилась несчастливая для Второй империи война с Пруссией, французский флот оказался к ней совершенно не готов. Нет, он был достаточно многочислен и боеспособен, но вот беда: французские адмиралы готовились к крейсерским действиям против англичан, которые одни могли стать союзниками Франции в борьбе с растущей мощью германской нации.
Итог закономерен: французский флот не принял в боевых действиях сколько-нибудь заметного участия. Единственное столкновение, случившееся возле никому не нужной Гаваны между французским авизо «Бувэ» и прусской канонеркой «Метеор», не в счёт, тем более что «лягушатники» в этом бою проявили себя не с лучшей стороны. Но это никого не отрезвило: новое поколение французских моряков и кораблей по-прежнему готовилось к истреблению британской торговли.
Второй державой, сделавшей ставку на концепцию крейсерской войны, стала Россия. Её выход в океаны после проигранной Крымской войны принёс с собой такое понятие, как «русская кругосветка», – когда фрегаты и корветы Российского Императорского флота огибали мысы Горн и Доброй Надежды, следуя на Дальний Восток для службы на Сибирской флотилии. Это были годы большой игры, годы соперничества Британии и России в Средней Азии, годы туркестанских походов и афганских кампаний. Две державы не раз оказывались на грани большой войны, так что выбор русских, не готовых к прямому противостоянию с броненосными английскими эскадрами, выглядел вполне логично. Боевые корабли под Андреевским флагом бороздили океанские просторы, следуя из Кронштадта во Владивосток и обратно, – и в случае начала войны с Британией они, превратившись в крейсера, принялись бы истреблять торговые суда на океанских трассах.
Разумеется, англичане это осознавали. А потому самым многочисленным классом в их флоте были отнюдь не броненосцы, а именно защитники торговли, призванные в числе прочего демонстрировать флаг империи в удалённых уголках земного шара. Но и двухдержавный стандарт, ещё не принятый официально, уже владел умами лордов адмиралтейства – вот и дымили на рейде Спитхеда колонны казематных, башенных и барбетных броненосцев и мониторов, внушая своим числом трепет недругам Туманного Альбиона.
Увы, неколебимой эта мощь выглядела только на парадах да в списках кораблей и судов королевского флота. На деле же необходимость защищать разбросанные по всему миру колонии и флотские базы превращала британское морское превосходство в опасную химеру. Слишком широко была раскинута сеть, слишком крупными были её ячеи, слишком мало было телеграфных станций и кабелей, соединяющих острова и континенты. Дерзкий рейдер имел неплохие шансы ускользнуть от гончих, винтовых фрегатов и корветов, крестящих своими курсами океанские просторы. Другой вопрос, что и сами рейдеры имели не слишком много шансов на солидную добычу. Океан необъятен, и, чтобы поймать жирного торговца или транспорт с военными грузами, надо жаться к неприятельским портам, рискуя из охотников превратиться в добычу.