Князь Войномир слегка задержался в Рароге, ожидая прибытия своего выписанного полка. Но, когда пришли вести от разведчиков из Дании, и эти вести поторопили князя-воеводу, Войномир не стал дожидаться прибытия Славера, отправив ему встречного гонца с распоряжением следовать на Руян, и сам отправился туда же с князем-воеводой Дражко в сопровождении только малой дружины, состоящей из полусотни стрельцов и полусотни конных воев. Отобранные у бояр дружины князь-воевода Дражко отправил в сторону границы под командование воеводы Полкана. Сам пообещал прибыть туда же вскоре, сразу после посещения Руяна. Возможно, с дополнительной дружиной, которую сумеет набрать среди руянских викингов.
На начало пути погода выпала солнечная и сухая. Иногда даже казалось, что в воздухе начинает пахнуть весной, хотя, по большому счету, зима только недавно началась, и весны еще предстояло ждать долго. Но уже после преодоления половины дороги отряд двух князей с ними во главе въехал в такой густой туман, что рассмотреть что-то впереди можно было только на половину полета стрелы обычного, не стрелецкого лука. Иногда туман приносил звуки со стороны, причем, казалось, что звуки эти раздаются совсем рядом. Сначала послышался разговор мужчины и женщины. Слов разобрать было невозможно, но звучи слышались так же отчетливо, как чавканье грязи под копытами лошади. Небольшой отряд минувшим днем ехал по сухой дороге, и не попал под дождь. Здесь же, когда въехали в туман, дорога оказалась сильно размытой. Дождь, видимо, прошел интенсивный, настоящий ливень. Ни князя-воеводу Дражко, ни, тем более, князя Войномира, не интересовало, кто там едет впереди, не интересовало даже, в какую сторону едут мужчина и женщина. Но оба хорошо знали, как далеко в тумане разносятся даже негромкие звуки, и потому не удивились, что только через несколько часов конники догнали телегу смердов, в которой сидели мужчина и женщина. Смерды, услышав позади себя всадников, быстро спрыгнули на землю, отошли в жухлую сырую траву, достающую им до колен, и потянули в сторону вожжи лошади. Мужчина снял в голову шапку, и оба путника поклонились проезжающей мимо колонне. И не поднимали глаз, пока колонна не въехала в ближайший лес, растворяющийся в тумане. Только после этого смерд натянул на голову шапку, посмотрел в глаза женщине, и довольно улыбнулся.
– Они и есть… Я Дражко по усам узнал. Таких усов больше во всем княжестве ни у кого не сыщешь. Поспешим, а то нам ничего не достанется… А у меня руки по мечу соскучились. Подраться хочется… – он приложил обе руки ко рту рупором, и прокричал в туман ухающим филином. Звук, состоящий из двух слогов, полетел далеко. Приближался вечер, скоро должно было начать темнеть. Время как раз встало такое, когда филин вылетает на привычную ему ночную охоту. И этот крик никого удивить не должен был бы. Да филин всегда может вздумать и днем что-то прокричать. Это значило бы, что его кто-то побеспокоил. Или просто ворону увидел в небе. Ворон ест из всех хищников только один филин. Другим воронье мясо не нравится.
Через короткий промежуток времени ответный крик филина прилетел, словно прискакал по дороге, из глубины тумана. Точно такой же двухсложный. И тут же, откуда-то из тумана на первый крик филина, прямиком через грязное и раскисшее поле, выехала целая сотня воев, возглавляемых человеком, носящим поверх доспеха медвежью шкуру, и защищающим голову рогатым скандинавским шлемом.
– Сколько их? – уважительно спросил предводитель смерда.
– Как и должно было быть – два князя в сопровождении сотни воев, – за мужчину ответила женщина, выпрямила согбенную спину, и сразу перестала быть женой смерда, превратившись в молодую, и, несомненно, знатную женщину, чья участь – повелевать. Женщина эта шагнула к телеге, отбросила ворох соломы, вытащила из-под него тонкую легкую, но длинную, как платье, кольчугу, и тут же натянула на себя, прямо на платье, тогда как вои обычно одевают кольчугу на рубаху из тонкого войлока. Но женщина спешила, и в телеге, видимо, не было войлочной рубахи. Из телеги же на свет появился остроконечный славянский шлем, за шлемом довольно легкий для мечного боя меч в богатых ножнах, пригодный, разве что, пеших разить, когда те убегают, и круглый щит без умбона[37], какими пользуются даны, свеи и норвеги. Поверх кольчуги женщина набросила на плечи распашной широкий плащ черного цвета. Ткань плаща была легкая, и колыхалась при каждом ее движении. А вот щит, что она достала из той же телеги, показался слишком тяжелым для женской руки. Из конного строя сотни привели красивого тонконогого белого коня, и женщина, сначала подвесив к луке седла тяжелый щит, легко запрыгнула в седло, несмотря на тяжесть доспеха. Ее кольчуга не смыкалась спереди снизу на три вершка, и позволяла сидеть в седле без помех, но за счет своей длины хорошо при этом прикрывала ноги. Конная сотня быстро выстроилась в походный порядок за ее спиной. Из-под шлема женщины свисали длинные черные волосы. Перед тем, как тронуть пятками коня, она оглянулась. Ее спутник, недавний смерд, тоже уже облачился в доспехи, достав их из той же телеги, и взбирался на второго коня, приведенного из глубины строя сотни. Одна половина лица мужчины была красной от старого ожога. Женщина поскакала первой, и волосы ее развевались на ветру. Телегу, в которую была впряжена жалкая усталая от жизни и работы смердовская кляча, так и бросили на дороге. Но тут где-то далеко в лесу завыл волк. Лошадь испугалась этого воя, и побежала вслед за сотней так быстро, что это вызвало бы удивление у любого постороннего наблюдателя. Трудно было ждать от клячи такой прыти. Телега при этом подпрыгивала на грязной дороге тек, словно лошадь скакала по сухим ухабам. Лошадь, несмотря на усталость от постоянной работы и изношенное этой работой тело, все равно просто хотела жить, и убегала от волчьего воя, надеясь, что люди спасут ее. Лошади всегда любят людей, доверяют им и на них надеются…
– Ты, княже, охотник? – спросил Войномир, зачем-то пошевеливая плечами, словно разминая их, и пробуя, не потерялась ли в руках сила.
– Я – воин и воевода княжества! – спокойно, без какой-то особой гордости, хотя и с достоинством ответил Дражко, и шевельнул усами, как ворон взмахивает крылом. Его спутнику даже показалось, что легкий ветерок от этого пошел. – Обычно у меня не хватает времени на охоту. Одни заботы сменяются другими, и так круглый год. Врагов много – враги со всех сторон. Об охоте уже и думать некогда. Если только Годослав позовет, тогда я, как послушный воле князя придворный, еду. А сам не трачу времени на такие пустяковые занятия. И вообще, я не люблю убивать, как ни странно это может прозвучать из моих уст. Как правило, мне не верят, когда я так говорю, но я не кровожадный, поверь мне, мой юный друг.
– Тем не менее, лесные звуки ты слушать умеешь?
– Слушаю. Правда, я не очень в них разбираюсь. Знаю, как кричит во время охоты Гайана – это, если ты помнишь, любимая кошка твоего дядюшки Годослава. И вот это знаю, – князь-воевода мотнул усами в сторону леса, словно пальцем показал. Издалека доносился одиночный вой волка. – А во всем остальном могу напутать, и не отличу хрюканья вепря от рева медведя.
– А есть в твоей сотне хорошие охотники?
– Есть у меня один стрелец, он в лесу вырос, сын охотника…
Дражко обернулся и позвал:
– Квашня!
Молодой стрелец из второго ряда вывернул из общего строя, и догнал князя-воеводу.
– Слушаю, княже.
Дражко усом показал на князя Войномира, но Войномир и сам уже повернулся к высокому молодому стрельцу, не по годам хмурому.
– Ты, говорят, охотник?
– Я только сын охотника, княже. Батюшка мой – настоящий охотник, чем и живет. Я и половины не знаю того, что знает он.
– Тем не менее, слышал, как филины перекликались?
– Слышал… Я, княже, только начал говорить десятнику, когда меня князь-воевода позвал. Это не филины. Один, первый, что позади нас кричал, похож. Хорошо кто-то подражает или филин раненый, такое тоже бывает. А вот второй не правильно кричит.
– Чем неправильно? – спросил князь-воевода.
– У филина крик обычно из двух слогов. Как человеческое слово бывает. Например: «Ба-ба». И всегда ударение на первом слоге. Иначе филин не умеет. А вот, например, франки обычно говорят не так. У них всегда ударение на последнем слоге. Филин в природе своей так кричать не может. У него просто не бывает долгого дыхания, и потому он ударение делает на первом слоге, а второй только договаривает. Докрикивает…
– А хохочет он когда? – проверяя знания охотника, спросил князь Войномир.
– Только, когда пугается… Часто-часто хохочет… Там с испуга дыхания хватает.
– Правильно. Знаешь ты, как филин кричит, – согласился Войномир, и посмотрел на Дражко. Но тот уже отдавал команду. Вся сотня тут же повернула коней, и скралась среди кустов и деревьев густого девственного леса, окружающего дорогу с двух сторон. Два князя, переглянувшись, и понимая друг друга без слов, углубились в лес последними.
И маневр был выполнен вовремя. Только-только Войномир с Дражко сами скрылись среди деревьев, как раздалось характерное шелестение металла. Так шелестят только кольчуги конного войска. Оба князя знали это прекрасно.
– Впереди засада, – понял Войномир. – И сзади ударить хотят. Потому пока едут неторопливо. Видели нашу скорость, ее и придерживаются.
Дражко согласно кивнул.
Преследователи показались вскоре. Впереди сотни конного войска скакала женщина не тонконогом белом коне. Мужчины тоже носили порой длинные волосы, но тонкий стан и узкие плечи и даже манера держаться в седле показывали, что это женщина. Густой туман не давал возможности рассмотреть ее лицо, но это было не столь важно для двух князей. Оба, опытные воины, понимали, что произойдет дальше. Эта сотня в тумане будет воспринята засадой, как сотня сопровождения Дражко и Войномира. И будет, вероятно, расстреляна из засады стрельцами. Стрельцы не пожелают допустить сотню до сечи, где у конников будет преимущество копейного удара, и постараются перебить всех.
Князь-воевода дал негромкую команду. Отдавать громкую команду в тумане он не хотел. Тем не менее, ближние передали так же тихо команду дальним. Те, в свою очередь, еще более дальним. И так услышана она была всеми. И вои-бодричи, из-за невозможности выдерживать строй в лесной чащобе, двинулись вразнобой вдоль дороге прямо через лес. Но как раньше на дороге, так и теперь, впереди двинулись стрельцы, приготовившие луки к бою, и наложившие на тетиву стрелу, а еще четыре стрелы зажимали между пальцами левой руки. Раньше бодричи умели стрелять подряд четырьмя стрелами, но недавний приезд княжича Гостомысла с сотней своих стрельцов показал, что можно готовить сразу пять стрел. Сотник стрельцов-словен Русалко сам показывал стрельцам-бодричам, как удерживать стрелы. Сначала это казалось неудобным, пятая стрела многим мешала. Но постепенно стрелять так научились все. А если полусотня выпустит по лишней стреле в противника, не дав ему времени опомниться, это на полусотню сократит количество врагов, поскольку стрельцы-бодричи обычно стрелы берегут, и не любят пускать их неприцельно, просто в толпу. Они обычно выбирают кого-то конкретного, в кого стрела и попадает. Конечно, часто случается и так, что сразу два стрельца стреляют в одного и того же врага. Тем не менее, урон, нанесенный стрельбой с пятью стрелами, всегда эффективнее простой стрельбы, с привычными четырьмя стрелами, не говоря уже о том, чтобы стрелять, поочередно вытаскивая из тула[38] по одной стреле. Полусотня конников ехала, раздвигая ветви копьями, сразу за стрельцами, готовая послать при необходимости коней вперед. Обычно стрельцы, отстрелявшись, по команде расступались, и тогда в дело вступала конница. Но часто стрельцы просто не оставляли работы коннице, потому что у славян не было обычая довивать копьями лежачих раненых. И конница оставалась рядом с теми, кто боем командует.
Громкие крики и ржание коней впереди слышались явственно. Но туман не давал возможности точно определить расстояние до места, где сотня преследование нарвалась на свою же засаду. Тем не менее, князь Войномир, не вынимая мечей из ножен, а носил он на поясе два меча, чтобы драться ими сразу с двух рук, посмотрел на старшего по возрасту и по опыту князя-воеводу с немым вопросом во взгляде. Дражко согласно кивнул. Оба понимали, что нападавших следует добивать, чтобы не ждать потом следующего нападения.
– На дорогу! Быстро! – крикнул князь Войномир.
Теперь уже можно было отдавать громкую команду, потому что там, впереди, в суматохе и неразберихе, в звоне оружия, никто не будет прислушиваться к звукам у себя за спиной.
Две полусотни без проблем выполнили команду молодого военачальника. Передвигаться даже по грязной дороге было гораздо удобнее и быстрее, чем напрямик через лес, где всегда рискуешь сломать лбом ветку дерева, или веткой дерева расколоть себе лоб.
– Вперед! – эта команда, по большому счету, была уже лишней, потому что сотня сопровождения и без того сразу устремилась на шум и крики. И на ходу стрельцы разворачивались в боевой строй. Однако этот боевой строй был ограничен шириной дороги и двусторонней близостью леса. Тем не менее, полтора десятка стрельцов развернулось в шеренгу. Остальные могли стрелять через плечи первых или дождаться, когда первые отстреляются, и спешатся, как было принято в такой обстановке, и предоставят последующим рядам обзор.
События начали развиваться стремительно, когда впереди показался просвет. Или просто лес кончался, или посреди него находилась большая поляна. И с этой поляны на дорогу стремительно скакало не менее восьми десятков воев. Стрельцы-бодричи скорости передвижения не сбросили, но на ходу послали по две-три стрелы. И только после этого вынуждены были слегка натянуть поводья коней, чтобы не пришлось стрелять в упор. Серия новые выстрелов была более общей, потому что к первой шеренге присоединились стрельцы, что скакали следом. Этим пришлось даже на стременах приподниматься, чтобы хорошо прицелиться. Но для стрельбы навесом расстоянии е было слишком мало, стрелять приходилось на прямом прицеливании. В результате, князь-воевода Дражко и князь Войномир успели только переглянуться, как все было кончено, и до боевого строя бодричей доскакало только несколько коней, лишившихся всадников. Коней, конечно, поймали. Среди других был и белый конь, на котором вела своих людей в преследование за бодричами женщина. Этого коня поймал и забрал себе князь Войномир.
Князь Дражко имел много коней в собственной конюшне, к тому же, к его услугам всегда была конюшня князя Годослава, и потому воевода не пожелал ловить себе боевой трофей. Он просто проехал вперед, желая посмотреть на убитых врагов. Но, услышав какие-то крики впереди, хорошо доносимые туманом, жестом послал полусотню стрельцов вперед.
– С опушки посмотрите… Если засада вышла, перебейте их. Если еще прячутся, стреляйте по кустам, где они могут сидеть. Выбейте их оттуда.
При этом воевода опирался на понятие о том, что стрельцы со сложным славянским луком могут быть только в рядах его отряда, а у противника таких луков быть не может.
Стрельцы тут же двинулись дальше. А князь-воевода остановил коня, рассматривая убитого врага, лежащего на спине, раскинув руки в разные стороны. Князь Войномир подъехал к нему, одновременно привязывая повод белого коня к задней луке седла.
– Что, князь-воевода, знакомого нашел?
– Представь, что лицо это мне знакомо. Этот ожог на лице я где-то видел. Только не могу вспомнить, где я такого человека встречал. Шлем на нем данский, рогатый. Кольчуга славянская. Меч, похоже, франкский. Вот и пойми после этого, что за человек!
Войномир посмотрел на убитого. Это был высокий мужчина, немолодой, с грубым злым лицом, изуродованным большим шрамом от ожога. Сейчас из его глазницы торчала стрела. А это уже значило, что вой никогда уже не сядет в седло, и ему не понадобится его меч.
– Чем меч франков отличается от обычного? – только и спросил Войномир.
– Они часто перед схваткой втыкают меч в землю, и на него молятся. И для этого делают на рукоятке фигурку своего распятого на кресте Бога. Я не понимаю, что это за Бог, которого можно было людям распять. Но это не моего ума дело. Мне бы сейчас хоть одного раненого найти, чтобы допросить. Славата!
На зов подъехал десятник дружинников Славата.
– Поищи раненых. Не всех же, думаю, поубивали. Допросить надо. Что это за люди безголовые, откуда взялись на собственную смерть. Кто послал против нас. Кто посмел! Будут говорить, конечно, что просто хотели кого-то на дороге пограбить, разбойниками прикинутся. Не верь. Допытай до истины. Пообещай милость – сразу после допроса разговорчивого добить…
Десятник согласно кивнул, бросил несколько слов своим воям, и они разъехались по дороге. Конечно, среди тех, кто был убит на ближней дистанции, искать раненых не приходилось, но осмотреть требовалось всех. Однако многих стрелы пробили насквозь, вместе с доспехом, даже если стальная броня была навешена на кольчугу. Но после первых выстрелов, когда противник был чуть подальше, могли бы и раненые остаться. Все зависело от того, куда прицеливались стрельцы, и насколько быстро скакали цели. И потому десятник со своим десятком, никого живых не обнаружив среди ближних, скоро ушел в туман, который стал еще гуще, и оказался, видимо, поблизости от своих же стрельцов, которые, судя по звукам, продолжали стрелять. Звук славянского сложного лука трудно было спутать с другим звуком. Тетива после того, как с нее срывалась стрела, громко и звонко бьет по костяным пластинам, специально одеваемым на кисть левой руки, чтобы от этого удара спасти. Не будь этой пластины, стрелец после нескольких же выстрелов уже остался бы одноруким[39]. В тумане этот звук слышался особенно громко. Но по этому же звуку славянские стрельцы обычно определяли своих же, что помогало избежать недоразумения. А какое-то недоразумение произошло, видимо, и здесь, на дороге к Руяну. Сначала к остальной конной полусотне вернулся десяток воев Славата. Сообщил:
– Наши стрельцы отходят. Сделали нам знак, чтобы в лес шли.
– Как так – отходят? – не понял князь Войномир.
Но князь-воевода Дражко, хорошо знающий, как сложно бывает выбить стрельцов-бодричей с позиции, остановил Войномира, готового уже вперед поскакать, и сам прислушался. Кто-то приближался в тумане. Но пока еще разобрать кто там, было невозможно, настолько густ был этот туман. Но и минуты не прошло, как из тумана вырвался десятник стрельцов Светичест, что командовал полусотней. Десятник едва держался в седле, и его поддерживал стрелец Квашня, что так хорошо разбирался в голосах птиц.
– В лес, княже. В лес… Там лук преимущество потеряет…
Светичест сказал фразу, и упал на шею своего коня. Дражко сразу заметил, что лук десятника находится в руке у Квашни, а левое плечо Светичеста залито кровью.
– В лес! – дал команду Дражко.
– Не спеши, княже, – сделал Войномир знак рукой, и повернулся к стрельцу Квашне. – Что там случилось?
– В засаде не меньше двух сотен стрельцов. У нас пол десятка убитых, много раненых.
– Какие стрельцы? – удивился Дражко. – Откуда здесь стрельцам взяться? Может, простые лучники?
Десятник проявил силу воли, приподнял голову над шеей лошади, и показал князю-воеводе стрелу. Стрела была длинная. Такими только из сложного славянского лука стреляют.
– Они что, преследуют? – спросил князь Войномир.
– Пошли на нас из тумана. Тучи стрел обрушили. Мне плечо пробило, – объяснил десятник.
Стрельцы-бодричи один за другим выезжали из тумана, но, даже находясь рядом с князьями, постоянно оборачивались, готовые стрелять за спину. Однако оттуда не доносилось ударов тетивы в защитные щитки. Да и стрелы на дорогу не летели. В засаде посчитали, что противник в лес ушел. Стрелять вслепую никто не стал – берегли стрелы.
– Где же они? – Дражко, забыв, что только что хотел увести всех в лес, выхватил меч, словно готов был в атаку ринуться. Конные вои за его спиной сомкнули края щитов, и опустили копья, готовые последовать за Дражко.
– Тумана, княже, кажется, испугались. Бояться сами в засаду попасть, – предположил один из стрельцов.
– Там ничего не видно, но мне показалось, они среди убитых кого-то искали. Там, на поляне. Если нашли, могли и отойти, – добавил другой. – Но почти ничего не видно. Только ветер иногда налетит, тогда хоть что-то промелькнет, но быстро. Только стрелу успеваешь пустить, и все. Но я не видел, чтобы они дальше продвигались. Только оттуда отстреливались. Но стрельцов у них много. Слышно было, как стреляют…
– Нужно посмотреть, – сказал стрелец Квашня. – Пока туман густой, я могу съездить.
– Застрелят… – подняв голову, предупредил десятник Светичест.
– У меня на носу факелом не написано, кто я… – усмехнулся Квашня, наклонился, поднял с земли рогатый скандинавский шлем, и надел его на голову, взамен своего остроконечного. – А так вообще не поймут. Свои бы за рогатый шлем по возвращению не пристрелили! А там… Я в туман нырну сразу, как кого услышу. Ускользну, как змея…
– Попробуй, – предложил Дражко. – Мы в лесу будем ждать. Там… – он показал рукой.
И это послужило словно приказом. Все вои и стрельцы княжеского сопровождения двинулись в сторону леса. А стрелец Квашня резко развернулся, одновременно засовывая лук в налучье, и погнал коня в туман…
Ждали его долго. Уже думали, что сгинул в разведке, как это, порой, бывает, и не вернется, когда послышалось чавканье копыт по грязи. Туман по-прежнему хорошо разносил все звуки. Потом чавканье прекратилось – копыта лошади перестали месить грязь, и вошли в высокую траву. А еще через несколько мгновений сам верховой стрелец вынырнул из тумана среди деревьев. Он чуть-чуть ошибся направлением, и вышел не на двух князей, а на верховых воев отряда сопровождения, но те быстро показали, где ждут разведчика князи. И Квашня подъехал к ним сбоку, сбросил рогатый шлем прямо в траву так, что один рог, покрашенный краской под цвет свежей крови, в грязи увяз, и водрузил на голову свой шлем, до этого подвешенный за ремешок к луке седла.
– Да, правильно десятник сказал. Они кого-то там искали среди убитых, унесли, и сами уехали. Даже раненых забирать не стали. Только одного человека. Тело человека. Сами друг с другом ругались, я слышал. Я близко подобрался. Разговаривают по-славянски, но с акцентом. Акцент непонятный. Не знаю, кто такие. Не понял. Коня я в лесу оставил, пешим в тумане легче незамеченным остаться. Потом слышу, двое прямо на меня скачут. Я лег лицом вниз. Они подъехали, видят на голове шлем рогатый, на рукаве кровь – это я кровью десятника Светичеста испачкался, объехали по кругу, видят, я не шевелюсь, и назад поехали. На каком языке эти говорили, я не знаю. Я вообще только по-славянски говорю, и данский язык слегка понимаю. Уехали они, их уже звали со стороны, торопили. Все уехали. Я прошелся потом по поляне, посмотрел кусты, в которых они засаду выставляли. Но дальше уже не пошел. В тумане они мои шаги услышать могли.
– Значит, не даны? – утвердительно спросил князь-воевода. – Точно?
– Точно.
– Гора с плеч! Я уж боялся, что герцог Сигурд нашествие начал. Только не понимал, откуда у него так много наших стрельцов. Так, кто же мог на нас засаду устроить? Новая задача!
– Не могу, княже, сказать. Но это не даны. И не франки. Одеты не так. Порядка нет. Движутся не ровной колонной, а вразнобой, хотя чуть-чуть колонну составить хотят.
– Порядка нет, но засаду организовали по всем правилам, – между делом заметил Войномир. – Ладно, мы вовремя хватились, филина услышав. А то полегли бы все там, на поляне, и никто нам помочь не сумел бы.
– А где ты, Квашня, мог франков видеть? – с легким удивлением в голосе спросил князь-воевода Дражко.
– Я, княже, с тобой в поход в Баварию ходил. Иль забыл? Ты мне сам там гривну[40] на шею подарил. После боя с аварами…
– Про гривну сказал, вспомнил сразу. Я тогда еще подумывал тебя десятником поставить, несмотря на молодость. Думал подобрать тебе в подчинение таких же молодых стрельцов. Но теперь, как вернемся, я уж точно тебя не забуду. А если оставлю тебя с князем Войномиром, он мой наказ выполнит.
Молодой стрелец благодарно склонил голову.
– Говоришь раненых подбирать не стали. Много ли раненых?
– Мало. Несколько человек. Все тяжелые. Не выживут. Может, кто легко ранен был, того и забрали, рассмотреть в тумане было нельзя, а тяжелых оставили. Одного, как я видел, добили. И копье в животе у него оставили. У него и без того в груди стрела торчала. Он кричал что-то, потому, думаю, и добили.
– Еще последний вопрос. Раненых допросить можно? Соображают еще что-то?
– Едва ли. Только глазами шевелят, смотрят в небо сквозь туман, Семаргла[41] ждут. Ничего не скажут…
– Ладно, поезжай в строй…
Квашня еще раз поклонился одной головой, и отъехал…
Князь-воевода Дражко, хотя лучше многих знал убойную силу стрел, выпущенных из сложного славянского лука, тем не менее, понадеявшись на случайность, решил попытать счастья, и поискать среди раненых того, кто сможет ответить хотя бы на один из многих интересующих его вопросов.
Оставив два десятка стрельцов и десяток воев похоронить в большом общем костре погибших товарищей, Дражко с полусотней конников и остальными стрельцами выехал на поляну. Вои выслушали команду князя-воеводы, и разъехались в разные стороны – искали раненых. Князя-воеводу подзывали шесть раз. Он подъезжал на зов вместе с князем Войномиром, но ни разу князьям не удалось услышать ответ. Четверо из раненых вообще не могли говорить, и даже не видели тех, кто их о чем-то спрашивал. Глаза их были открыты, но никого не видели. Еще один говорить, наверное, смог бы, но он не понимал ни одного языка, на которых с ним пытались говорить. И только последний из раненых, как князь-воевода догадался по его взгляду, славянский язык знал, но смотрел с такой ненавистью и на Дражко, и на Войномира, и на других воев-бодричей, словно они дергали за стрелу, торчащую у него в животе, и шевелили наконечником стрелы внутренности. И ни слова сказать не пожелал. Сам он был, скорее всего, не славянином, хотя за это ручаться тоже было сложно. Шлем на голове такой, какие часто носили саксы, еще ничего не говорил. Меч вой где-то потерял. Должно быть, выронил на скаку, когда получил в живот стрелу. Тогда же, скорее всего, и щит обронил, не имея силы держать такую тяжесть. А ножны меча были простыми деревянными, какими пользуются и славяне, и все их близкие и дальние соседи. И даже никак не изузорены, не обшиты тканью, и имели только простую медную окантовку в виде поперечных полос.
– Толку никакого. Едем дальше, – решил князь-воевода, когда к нему приблизились стрельцы, занятые до этого сооружением погребального костра. Устраивать такой же костер для убитых врагов Дражко был не намерен. Их, в основном, перебили свои же из сильной засады. Они же костер устраивать не пожелали. Пусть духи погибших со своими и разбираются.
Отряд сопровождения выстроился в привычную колонну. Войномир распорядился выслать вперед разведку из пяти стрельцов и пяти конников. Предосторожность теперь не выглядела излишней, и Дражко не возразил, хотя привык к тому, что он распоряжается действиями подчиненных ему воев обычно сам. Но и князь Войномир был не простой человек, он тоже имел право распоряжаться, и Дражко с этим был согласен. До полабского поселения Штржелово[42]