И снова, должно быть, икалось сержанту Остапчуку. Ведь, поспешая на место несчастья, Акимов думал: «Сволочь Саныч. Накаркал», точно сержант был в чем-то виноват.
А скорее, обида сыграла свою роль. Ведь Остапчук, отпросившись, в пятницу днем успел сбежать к тещеньке, на другой конец города, и вызывать его сейчас не было никакого резона. Пока он доедет из одного медвежьего угла в другой, уже незачем будет.
Ну и дождище! Плащ-палатка у Акимова отменная, а вот сапоги подкачали, отходит подошва. Волшебный мастер-обувщик Рома Сахаров, в пятый раз нанося чудо-клей, предупредил:
– По сырому, Сергей Палыч, лучше не ходить, новые сапожки нужны.
А Сорокин успокаивал:
– Ничего, если быстро перебирать ногами, то не успеешь и промокнуть.
Сапоги у него тоже были не ахти, но держались все-таки молодцами.
– Мотоцикл бы, Николай Николаевич, – переводя дух, на ходу попрошайничал Сергей.
– Позже, – капитан-сердечник не склонен был на бегу решать вопросы. Сориентировавшись на месте, Сорокин распорядился: до приезда опергруппы установить, переписать, по возможности опросить свидетелей.
– Главное – отдели тех, кто в самом деле что-то видел, от понабежавших. Но осторожно. Сразу не отшвыривай, возможно, кто-то что-то видел, слышал, пусть и не явно. Ты меня понял?
Акимов заверил, что да.
– Действуй. – И, выяснив, куда перенесли потерпевшего, отправился, как заметил Сергей, на дачу к Тихоновым.
«Кольки нигде видно не было, то ли не узнал еще, то ли уже там, – соображал Акимов. – Однако надо бы обеспечить сохранность следов – а как я их сохраню?»
Тут с неба опрокинули очередное ведро, и стало совершенно неловко держать народ на улице. Акимов крикнул:
– Товарищи свидетели, кто что видел, слышал, может сообщить, попрошу пройти со мной в отделение! Пойдемте, граждане, чего зря мокнуть?
И те, кто и так шел своей дорогой, остановились узнать, что случилось, и те, кто в самом деле считал, что что-то видел, – их было всего трое, отправились за лейтенантом. Причем так скоро, что Колька, вернувшись на место, только ошалело оглядывался. Вроде бы минуты не прошло, как Сорокин его отправил, – а вот уж и нет никого. Колька, открыв зонт, смирно стоял под ним и ждал Акимова, понимая, что бегать туда-сюда нет никакого смысла.
Тут с грохотом и дребезжанием прибыл автобус с опергруппой. Водитель распахнул дверь, выгрузились один за другим: незнакомый товарищ в штатском, в кожаном плаще и шляпе, дамочка в дождевике, глаза навыкате, губы поджаты, в руках – неведанной красоты фотоаппарат, да еще с прикрученной магниевой вспышкой. Последним выбрался знакомый уже медик Симак Борис Ефимович, маленький, сухой, похожий на воробья, разговорчивый, всеведущий и вездесущий. Выбравшись из автобуса, он немедленно начал возмущаться, что сыро и погода несносная. Увидев Кольку и узнав его, поздоровался, но ворчать продолжил:
– Погода фуфло и уйма постороннего народу.
– Я не посторонний, – криво усмехнувшись, объяснил Колька, – мой отец пострадал.
– Прости, – с чувством проговорил медик, – жив?
– Да.
– Это хорошо, а где он?
Колька указал.
– Потерпевший жив, – вслух повторил Симак, и, повернувшись, возмутился, – а что тогда меня выдернули? Скорой было бы довольно.
– Нет ее еще.
– Нет так нет, пойду гляну, раз уж все равно тут, – сказал он и отправился на дачу, предоставив коллегам возиться под дождем.
И снова Колька паинькой стоял в сторонке, с трудом сдерживаясь, чтобы не помчаться за Симаком. Он понимал, что помочь ничем не сможет, а помешать – помешает. Там и так уже есть одна никчема, Мур-Мурочка эта…
Тут он увидел, как отодвигается доска из забора, огораживающего Санькину голубятню, и оттуда лезет сам Приходько.
– Че, как?
– Жив.
– Фу ты, – и лишь после этого, протянув руку, хлопнул в утешение по плечу.
Немедленно возник товарищ в кожанке, развыступался:
– Тебе что тут, кино? Марш домой.
Санька нагрубил в ответ:
– Полегче тут! Это вот сын дяди Игоря!
– Товарищи, это что за шкет? – спросил муровец.
Приходько нагрубил еще раз:
– Ишь, сыщик! Имя пострадавшего не знает!
Колька, отвернувшись от неловкости, дергал приятеля за мокрый рукав. Кто знает, чем бы выступление Саньки закончилось, но тут возник запыхавшийся Палыч.
– А, Коля, ты тут. Здравия желаю, товарищи.
– Участковый, почему посторонние на месте происшествия? – придирался муровец. – Обеспечь порядок.
– Есть, – козырнул Акимов, справедливо полагая, что нечего тратить время на бесноватого. – Николай, я за тобой.
– Мне бы домой, Сергей Палыч, а то там Ольга одна, и мать должна вернуться с Наташкой.
– Да ненадолго. Расскажешь все, что видел-слышал, и домой, – неловко утешил Палыч. – Что ты. Не бойся, главное, что жив. Отвезут к Склифосовскому, а там врачи свое дело знают, сам не раз на личном примере убеждался. Пошли, пошли, чего время зря терять. А то, не ровен час, кто-то типа Аньки Приходько до мамы твоей добежит с новостями.
Санька немедленно вызвался:
– Я сгоняю.
– А, Приходько, легок на помине. Ты откуда вылез?
– От птичек, – пояснил паренек, пожимая плечами. – Вы-то как позабыли, что голубятня тут рядом?
– Да помню я, помню. Не подумавши ляпнул.
– Ну вот. Так я как раз кормил, и оттуда все видел.
– Все видел? – переспросил Колька.
– Все.
– Чего ж раньше не подошел?
– Как покормил, так и спустился. Чего бегать-то?
– Так, погоди, Коля. И ты, Санька. Пойдем с нами в отделение, в сушь, там и поведаешь все, что видел.
Разумный Приходько повторил предложение:
– Я вам сейчас все сразу расскажу – и побегу до Пожарских. Как раз раньше тетки успею.
Подумав, Акимов согласился:
– Излагай.
Санька выпалил:
– Новенькая, блестящая, серебряная «Победа», номер черный, оканчивается на цифры восемь и семь!
– Откуда выехала?
Санька указал рукой.
– Как разглядел цвет, цифры? Темно ведь, фонарей нет.
– Как раз молния ударила, – пояснил Приходько.
Колька подтвердил:
– Было, точно. И я помню.
– С тобой после, – остановил парня лейтенант. – И вообще лучше бы тебе не подслушивать, а то свои мысли растеряешь. Саня, припомни-ка, фары горели? Водитель сигналил? Может, скрип тормозов слышал?
– Не было ничего, ни фар, ни сигнала, ни скрипа тормозов, – уверенным тоном заявил Санька. – Летел, как дурень, на полной скорости, не тормозя. Вот Кольку обогнул.
– Уловил, – заверил Акимов, потирая лоб, – спасибо! – Поторопил: – Ходу, Санька, ходу. Торопись. Антонине Михайловне поклон передай и скажи, что ничего страшного, жив и будет в полном порядке.
Приходько собрался было бежать на своих двоих. Но тут его внимание привлек автобус, точней, водитель. Он курил, отворив дверь, свесив ноги из кабины и поплевывая. Санька свистнул особым образом, с переливами, шофер удивленно поднял глаза, присмотрелся:
– Санька? Это ты тут?
– Тут.
– Твоя, что ль? – Он мотнул головой на голубятню.
– Моя, дядя Федор, моя.
Шофер, поискав глазами руководство, которое шлялось где-то под дождем, причем в стороне от прочих смертных и совершенно не там, где следовало бы, вдруг спросил:
– А что, ты спешишь куда? Подброшу тебя, чего по дождю бродить.
– Да мне тут, неподалеку, на Советскую.
– Так и мне в те края. Поехали.
– А остальные? – для очистки совести спросил мальчишка.
– Не растают, – заверил водитель, – я их там, у отделения, обожду. Пусть трудятся.
Автобус скрылся. Сергей лишь присвистнул:
– Ну Санька! Взял и уехал, автобус угнал. Что ж мы с ними-то не отправились?
– Подождем еще, Сергей Палыч, – тихонько попросил Колька, не отрывая глаз от Тихоновской дачи.
Акимов вздохнул и заметил:
– Хорошо, скоро уж. А вот уже сирена, слышь?
Гудела по новой дороге скорая, появилась и она, блестя мокрыми боками, причалила к даче Тихоновых, из нее вышли люди в халатах, с носилками, вошли в калитку.
– Подождем, – уловив Колькин умоляющий взгляд, заверил Сергей.
Симак, дойдя до указанной ему дачи, в которую перенесли пострадавшего, уткнулся в закрытую калитку. Подергал, потом, глянув вверх, заметил двоих, курящих под дождем на балконе на втором этаже дома. Один спросил:
– Вы к нам?
– А к кому ж, – подтвердил Борис Ефимович, – если вы тут за хозяев. Как к вам войти?
Человек сказал:
– Момент, – и уже через минуту, открыв дверь, пригласил внутрь, протянув руку:
– Тихонов. Зачем-то жена закрыла, уж простите.
– Ну бывает, – заверил Симак, – ну пойдемте, пойдемте.
Прошли в дом, аккуратно вытерев ноги, очутились в гостиной. Симак увидел на диване человека с перевязанной головой, закрытыми глазами, заботливо укрытого пледом, и капитана Сорокина, который сидел рядом на табурете, точно охраняя.
Какая-то черненькая дамочка за столом курила, куталась в платок и постреливала настороженными зелеными, как у кошки, глазами. Симак поздоровался:
– А вот и я. Мое почтение, Николай Николаевич.
– Здравия желаю, Борис Ефимович.
– Говорил же, что и без меня бы управились, – сказал медик, по-свойски подсаживаясь на диван. – И первым делом поинтересуюсь: кто ж такую красивую перевязку сделал?
Сверху по крутой лестнице спускался второй гражданин, который ранее курил на балконе. В отличие от своего товарища – в форме, со шпалами и медицинскими змеями на погонах:
– Я, товарищ следователь.
– Врач, – поправил Симак.
– И я, – признался тот, протягивая руку. – Золотницкий Владимир Алексеевич.
– Коллеге – мое почтение. Вот повезло товарищу пострадавшему, что вы оказались рядом, – заметил Борис Ефимович и скомандовал:
– А теперь всех попрошу выйти, исключая Николая Николаевича. Там на месте суетятся разные, ищут свидетелей. Вы, товарищи, с балкончика видели, что произошло?
Золотницкий подтвердил:
– Видели. Как раз с балкона.
– Очень полезная вещь – балкон, – признал Симак, – а теперь, если вы не против…
– Я против, – грудным голосом, обиженно промычала барышня за столом.
– Такое бывает иной раз. Но если бы все были со всеми согласны, не было бы никакой эволюции, – вежливо отозвался Симак.
И, как-то безошибочно определив, к кому обратиться за исправлением ситуации, попросил:
– Товарищ Золотницкий, окажите содействие. – И сам, сочтя инцидент исчерпанным, принялся осматривать лежащего.
Военврач, подойдя к барышне, деликатно похлопал по руке:
– Мария Антоновна, придется пройти.
– Мы еще увидимся, – с сомнительным радушием пообещал Сорокин.
Мурочка, раздув ноздри, прожгла его взглядом, но не нашлась, что сказать. Симак учтиво проводил всех аж до двери, вытолкал, запер на ключ. Потом, вернувшись к дивану, задал прямой вопрос:
– Товарищ капитан, что все это значит?
Между тем там, под дождем, работа не то что не кипела, но даже не ладилась. Главный опергруппы, попав в непривычную ситуацию и потеряв из виду автобус, проявлял себя полным нулем, годным лишь на то, чтобы раздавать начальственные пинки. Поскольку командовать особо было некем, он нервничал и допекал девушку-эксперта, требуя «соображений». И та, сама не шибко опытная, уже почти что плакала:
– Что же вы от меня хотите? Дождь проливной, народу понабежало, как в метро! Что я должна вам сообщить?
– Ну вам виднее, что. Оперируйте тем, что есть. – И с озабоченным видом все осматривался, ища, кого бы еще пожурить, ибо начальственный зуд требовал выхода.
Попался на глаза Акимов, который стоял с Колькой, и как раз здоровался с вновь прибывшими, четой Тихоновых и с Золотницким.
– Товарищ участковый, почему не обеспечили охрану места происшествия?
Однако тут не выгорело. Ему противостоял не какой-то новичок, а Акимов, порядком закаленный и обогащенный опытом, воспитанный неустанными поучениями Остапчука и нагоняями руководства.
Поэтому Сергей даже ухом не повел. Он был очень занят тем, что жадно внимал свидетельнице Тихоновой, которая вновь бубнила что-то взволнованно и мало понятно, видимо, излагала свои страхи и переживания. Лейтенант не желал упустить ни детали, и только когда поток невнятной болтовни иссяк, заботливо уточнил, все ли сказано, далее еще дал дамочке время подумать – и лишь потом ответил на вопрос постороннего, не своего руководства:
– Товарищ капитан, разрешите доложить: охрана места происшествия обеспечена тотчас по прибытии на место такового.
– Ну а следы почему не сохранили?
– Сохранность следов обеспечена, насколько позволили погодные условия.
Неопытный начальник не нашелся, как отругать в ответ, и проявил свое превосходство тем, что оттер Тихоновых и Золотницкого в сторону, принялся беседовать с ними. Мурочка, освежившись под прохладным душем, снова принялась бубнить. Капитан с многозначительным видом задавал вопросы, попытался даже что-то записать, но на бумагу и планшет вылилось не менее ведра дождевой воды, и все поплыло.
Колька инстинктивно схватил Акимова за рукав. Из калитки Тихоновской дачи выносили отца, прикрытого по горло простыней, и Сорокин заботливо держал над ним зонт. Симак что-то объяснял коллегам-медикам, те, видимо, знакомые с ним, посмеивались и беззлобно огрызались. Пострадавшего погрузили в автомобиль, хлопнула дверь, и скорая умчалась. Вскоре капитан и врач присоединились к обществу. Сорокин, подойдя и не дожидаясь вопроса, сообщил:
– Отвезут в Склифосовский.
– Правда? Здорово! – по-детски не сдержался от выражения эмоций Колька. – А что…
– Сотрясение мозга, переломы, потеря памяти и речи.
– Неужели? – уточнил военврач, как бы с удивлением: – Видать, сильный был удар.
– Я не могу вам сказать, товарищ, я не специалист, – заметил Сорокин, – транслирую услышанное. Критически тяжелое состояние.
– Спасибо, – хрипло выдавил Колька, отвернулся, сделав вид, что услышал что-то за спиной. Из глаз наконец полились слезы, хорошо, что под дождем не заметно.
– Товарищ Акимов, а что это вы тут, со свидетелями, да не в отделении? – поинтересовался Николай Николаевич.
– Ждали, пока отправят.
– Это я настоял, – твердо сказал Колька.
Капитан усмехнулся:
– Ну, заняли круговую оборону, два сапога пара. Отправляйтесь в отделение. А, между прочим, товарищи, где ваш автобус?.. Борис Ефимович!
– Уехал, – почему-то радостно подмигнул Симак, – так что лучше уж идите. Мы вас догоним. У меня тут еще воспитательный процесс.
Сорокин позвал муровца:
– Товарищ капитан, вы как, с нами?
Тот, не выпуская из виду Симака, заявил, что нет, и многозначительно добавил, посмотрев в сторону эксперта:
– Тут еще много работы. Надо проверить, не остались ли незафиксированными следы, – и он ушел.
– Какие следы? Нет тут никаких следов! – чуть не простонала эксперт. Прическа у нее растрепалась, с дождевика обильно струилась вода, свой драгоценный фотоаппарат она прятала под одежду, стараясь спасти его от влаги.
– А нет – так найдем! – бодро заверил Симак, подхватывая ее под ручку. – Анастасия! Соберитесь! – И повел ее в сторону, противоположную той, куда удалился начальник – капитан из МУРа.
Сорокин же, чему-то улыбаясь, пригласил:
– Товарищи свидетели, прошу со мной в отделение.
– На чем? – требовательно спросила Мурочка.
– А вот пешочком, – пояснил Сорокин.
– Нельзя такси вызвать?
– Мурочка, – начал было супруг, она его оборвала:
– Оставь меня в покое!
Золотницкий мягко заметил:
– Мария Антоновна, пока такси сюда доедет, мы уже простудимся насмерть. Пойдемте, товарищи.
И они ушли.
Девушка-эксперт, которая снова и снова блуждала по какому-то одной ей известному маршруту, наконец остановилась, принялась осматриваться.
– Я тут, – напомнил Симак, сжалившись над ней. – Пойдемте, Настя. Смелее.
Сначала он просто ходил за ней следом, потом принялся учтиво, ненавязчиво помогать. Сначала задавал заинтересованные, уважительные вопросы, выслушивая с большим вниманием ответы, в большинстве своем сбивчивые, невнятные. Впрочем, девушка, оттаяв душой после окриков бесцеремонного, бестактного руководства, постепенно отвечала все вразумительнее. Доверчиво излагала Борису Ефимовичу свои соображения, а тот, галантно одной рукой поддерживая измерительную ленту, другой держал над экспертом раскрытый зонт – такой яркий, весь в причудливых цветах и драконах, неуместным пятном он красовался среди всего этого серо-черного мокрого действа.