Эмили ошеломленно замерла в его сильных руках. Прошло пять лет с того дня, как она оказалась с мужчиной в столь же недопустимой близости. А то, что теперь рядом с ней не кто иной, как Саймон, было просто выше ее понимания. Его она считала лишь спутником в мире философии, благородным, возвышенным и чутким другом, товарищем по духу и единомышленником.
Лишь глубокой ночью в своих самых сокровенных мечтах она осмеливалась представлять его своим возлюбленным из плоти и крови.
– Ох, Саймон! – выдохнула она, не сводя с него глаз, полных изумления и непреодолимого влечения, заставлявшего ее трепетать в его объятиях.
Он не ответил – в золотистых глазах бушевало пламя, которое во всяком другом мужчине испугало бы ее. В этом взгляде, пожалуй, читалось больше беспокойного нетерпения, чем нежности. Все так, но, может, виной всему ее воображение?
Не произнося ни слова, он снял с нее очки, шляпку и положил их на валун. Наконец его губы медленно и неотвратимо приблизились к ее губам; Эмили забыла обо всем на свете, кроме его крепкого, властного поцелуя.
Поцелуй был именно таким, каким она представляла его в тишине глубоких бессонных ночей, когда разрешала себе предаваться несбыточным мечтаниям.
По правде говоря, это было даже лучше, чем она воображала. Она не могла бы представить себе в полной мере этого ощущения его губ на своих губах, потому что никогда еще не испытывала ничего подобного. Это совершенно не походило на те поцелуи пять лет назад. Прикосновения рук Саймона, обнимавших ее и его обжигающие губы вдребезги разбили хрупкие романтические иллюзии, какими Эмили жила до сих пор, и в одно мгновение открыли ей, что такое подлинная страсть.
Рука Саймона, обвивающая ее талию, медленно заскользила вверх, к ее груди. Эмили смутно чувствовала, что следовало бы немедленно остановить его, но была не в силах… Ее обнимал Траэрн – человек, которого она почти боготворила, которого любила издали любовью светлой и чистой… Мужчина ее мечты…
И вдруг в ослепительный миг чувственного озарения Эмили поняла, что Саймон ответил на ее любовь. Свершилось чудо, и все остальное казалось уже неважным.
Пальцы Саймона продолжали свое путешествие по лифу ее амазонки, пока маленькая грудь Эмили не заполнила своей мягкой тяжестью мужскую ладонь. Эмили услышала его стон, когда он нежно провел пальцем по плавному изгибу груди. Ее сосок вдруг болезненно напрягся под тяжелой тканью. Эмили задрожала, и ладонь Саймона властно обхватила ее грудь.
– Иди ко мне, эльф, – произнес Саймон низким хриплым голосом, притягивая ее к себе.
Его сила могла бы испугать Эмили, но она совсем не боялась. Ведь это ее дракон, и она была с ним в безопасности.
Ее ладони легли на его грудь и пальцы крепко сжали ткань сюртука. Как приятно пахнет, мелькнула у нее мысль. Удивительное сочетание запахов кожи, лошади и мужского тела. Сладкий дурман затягивал ее, все теснее становились объятия.
– Приоткрой губы, – мягко потребовал Саймон.
Эмили инстинктивно подчинилась, и язык Саймона дерзко скользнул ей в рот. Девушка потрясенно задохнулась и отпрянула. Она внезапно ощутила тяжелую выпуклость естества мужчины на своем бедре и почувствовала, что у нее ярко зарозовели щеки.
– Боже, Эмили…
Все вокруг, казалось, замерло. Она едва могла дышать, не то что говорить.
– Эмили, откройте глаза и посмотрите на меня.
Как во сне Эмили подняла ресницы и увидела словно высеченное из камня лицо Саймона. Оно было совсем близко, и девушка могла разглядеть каждую его черточку даже без очков. Мерцающий огонь в его глазах, растопивший их былую холодность, заворожил ее. Теперь в этом прекрасном искрящемся взгляде горело пламя, буйное пламя мужского желания, сдерживаемого жесткой волей.
– Дракон, – тихо прошептала она, касаясь пальцами его твердой щеки. – Мой золотоглазый дракон.
Он посмотрел на нее с легким прищуром и проговорил:
– У дракона опасная репутация, особенно касаемо юных девиц.
Она мягко улыбнулась ему:
– Бесполезно изрыгать огонь и дым, пытаясь напугать меня, милорд. С вами я в полной безопасности.
– Почему вы так уверены?
– Я очень хорошо знаю вас. Ваши письма я читала и перечитывала. И все же, признаться, не могу окончательно поверить, что это происходит на самом деле…
– И я тоже. – Он резко изменил позу, так что она выскользнула из его объятий, провел рукой по своим темным волосам. – Боже, видимо, я потерял рассудок.
– Я понимаю, о чем вы. По-моему, поэты называют это сладким буйством чувств. Захватывающе, не правда ли? – Эмили выпрямилась. Немного смущенная и потрясенная, она ощущала себя счастливой.
– Захватывающе – это только одно из определений. Могу предложить парочку других.
– Например?
– Глупо.
Эмили нахмурилась от его мрачно-иронического тона и стала на ощупь искать очки.
– Что-то не так, милорд?
Саймон отодвинулся, и теперь она не могла как следует разглядеть выражение его глаз.
– Вот, возьмите. – Он подал ей очки.
Она надела их и сразу же увидела, что граф заметно помрачнел.
– Что-то не так? Что же, милорд?
Он искоса бросил на нее насмешливый взгляд:
– После того что едва не случилось минуту назад, вы меня еще и спрашиваете?
Эмили, склонив голову набок, внимательно его рассматривала.
– Вы меня поцеловали. Это было чудесно! И что здесь не так?
– Проклятье!.. Еще пять минут – и мы бы… О черт!
– Еще пять минут – и нас бы «унесло к брегам любви, златым, манящим, чудным»?
– О боже! Сейчас не время для поэтических эвфемизмов. – Саймон уставился на зеркальную гладь пруда. И вдруг его губы изогнулись в лукавой усмешке. – «Унесло к брегам любви, златым, манящим, чудным»? Из какого же стихотворения вы выкопали эту строчку?
– Сама сочинила, – заявила Эмили не без гордости. – Это строка из той самой поэмы, «Таинственная леди». Я еще не подыскала выразительную рифму к «чудным».
– А «занудным» не подойдет?
Она улыбнулась:
– Снова вы меня дразните. Скажите честно, сэр: вам нравится эта строка?
Он поглядел на нее через плечо – в его золотых глазах заплясали искорки… Хорошо, если бы страсти, но Эмили боялась, что это лишь искорки смеха.
– Очень удачное выражение, мисс Фарингдон. Идите ко мне…
Она вернулась в его объятия, но на сей раз он лишь нежно поцеловал ее в лоб, потом в кончик носа и мягко отстранил от себя:
– А теперь, мисс Фарингдон, я собираюсь сообщить вам нечто чрезвычайно важное.
– Да, милорд?
– Отныне всякий раз, как только для нас возникнет опасность унестись к манящим златым брегам любви, я требую, чтобы вы давали мне пощечину. Вы меня поняли?
Эмили потрясенно посмотрела на графа:
– Я этого делать не буду.
– Нет, сделаете, если у вас есть хоть капля здравого смысла…
– Вы не переступите границ порядочности, милорд.
– Я их уже давно переступил, – процедил он сквозь зубы, мрачнея на глазах.
– Дело в том, милорд… – Она озабоченно нахмурилась. – Мне кажется, в подобных ситуациях мы не можем положиться на мой здравый смысл. Похоже, в таких делах у меня его не слишком-то много. Так что придется нам полагаться на ваше чувство чести и порядочности. Не тревожьтесь, милорд, я уверена, вы всегда будете знать, когда следует остановиться.
– Что вы имели в виду, утверждая, что у вас не слишком много здравого смысла в подобных делах?
– Ничего, совершенно ничего, – поспешно проговорила Эмили, не желая обсуждать ту неприятную историю без особой необходимости. Ведь как только Саймон узнает, что случилось с ней в девятнадцать лет, он, конечно же, прекратит все эти чудесные разговоры о любви. – Просто моя семья считает, что на меня очень дурно влияет увлечение романтической литературой, – без особого энтузиазма пояснила девушка.
– И она действительно на вас повлияла? – Взгляд его золотистых глаз казался непроницаемым.
Эмили покраснела и опустила взор, словно ее заинтересовал безупречно повязанный галстук графа, который, кстати, ничуть не сбился при недавнем проявлении буйных чувств.
– Попробуйте сами ответить на свой вопрос, милорд. Вы, несомненно, знаете меня лучше, чем кто бы то ни было.
– Благодаря вашим письмам?.. – Саймон мягко приподнял подбородок Эмили, заставив взглянуть ему в глаза. – Пожалуй, вы правы. Я не ошибся в своих предположениях: вы непонятая молодая женщина. Но вы ошибаетесь, полагая, что знаете обо мне столько же, сколько я о вас.
– Я ни минуты не сомневаюсь в своей правоте, милорд. – Эмили с серьезным видом взглянула на графа. – В переписке мы с вами обрели поистине идеальную интеллектуальную и духовную связь. Уверена, что эта связь – связь более высокого порядка – приведет нас к истинному пониманию…
– Довольно, – резко прервал он. – Мисс Фарингдон, глупо полагаться на благоразумие мужчины там, где речь идет о страсти.
Она безмятежно улыбнулась:
– Только не в нашем случае. Я доверяю вам всецело.
– Черт! – Саймон покачал головой и отпустил ее подбородок. – Видимо, ваша семья права. Полное отсутствие здравого смысла… Так, значит, вы не против риска любовной игры?
Она слегка пожала плечами:
– У меня в роду много азартных игроков, сэр. Это в крови.
– И как же часто вы рисковали подобным образом?
Эмили окинула взглядом пруд, тщательно подыскивая слова. Гордость требовала от нее честности, но мысль, что вся идиллия безвозвратно исчезнет, если она поведает ему свою историю, была невыносимой.
– Я еще никогда не любила. По-настоящему. Теперь я это знаю. Однажды, очень давно, я думала, что люблю, но, увы, ошиблась. С тех пор я не встречала никого, с кем бы мне захотелось рискнуть.
– Любопытно. Она с трудом повернула голову – граф наблюдал за ней холодно и оценивающе.
– Милорд?
Он что-то пробормотал себе под нос и поднялся:
– Не обращайте внимания. Верно, я утратил четкость мысли. Следствие опасного приближения к златым манящим брегам… Идемте же. Я провожу вас, пока взору нашему не откроется Сент-Клер-Холл.
– Я опять сказала что-то не то, милорд?
– Ни в коей мере. Думается, теперь между нами все пойдет гладко. Просто мне хотелось получить определенные сведения, прежде чем действовать. И кажется, я их получил.
– Я понимаю вас. Очень мудро. – Эмили с облегчением улыбнулась ему, совсем не заботясь о том, что глаза выдают ее чувства. Она ясно осознавала: будущего у них нет, но есть настоящее, и она собиралась насладиться им в полной мере. – В последнем письме вы признались, что мои стихи о треснувших вазах и разбитых сердцах произвели на вас сильное впечатление.
Его губы тронула улыбка. Граф взял Эмили за руку и повел к лошадям.
– Да, весьма сильное впечатление, мисс Фарингдон.
– Что ж, мне очень приятно, – бодро сказала Эмили. – А вот мистера Паунда, книготорговца и издателя, к сожалению, нет. С утренней почтой я получила от него еще один безжалостный отказ.
– У мистера Паунда явно еще меньше вкуса, чем у критиков из «Эдинбургского обозрения».
– Совершенно верно. – Со смехом проговорила Эмили и опять замолчала, испытав острое чувство вины. Наверное, все-таки следует предупредить его о неизбежности разочарования. – Милорд?
– Да, мисс Фарингдон? – Саймон отвязывал ее лошадь.
– Вы действительно приехали сюда просить у отца моей руки?
– Да, мисс Фарингдон. – Он легко подсадил ее в седло.
Она коснулась его руки, соскользнувшей с ее талии. На глаза навернулись слезы.
– Это совершенно невозможно, как вы сами скоро поймете… Но вы должны знать, я буду вечно благодарна вам за чудесные мгновения. Я на всю жизнь сохраню в моем сердце память о них.
– Я не понимаю… – Саймон, нахмурившись, взглянул на девушку.
Эмили не могла долее оставаться с Траэрном. Сейчас он непременно спросит о причине ее слез. Слегка сжав бока своей серой кобылы, она быстро развернулась и поскакала прочь к дороге на Сент-Клер-Холл.
Ледяной ветер смахнул капли слез с ее щек.
Саймон нашел в себе силы сдерживать обуревавшее его любопытство до тех пор, пока леди Гиллингем, как всегда изысканно-томная, не поднялась из-за стола, оставив джентльменов за традиционным послеобеденным портвейном.
Как только хозяйка удалилась, оба джентльмена сразу же отбросили церемонии. Откинувшись на стульях и вытянув под столом ноги, они взялись за свои бокалы. Лорд Гиллингем зажег сигару.
Саймон готовился сделать то, чем добропорядочные джентльмены грешили с незапамятных времен: обсудить некую леди за бутылкой доброго вина. Он дожидался лишь удобного момента, и момент этот, разумеется, не замедлил наступить. Гиллингему, успевшему изрядно угоститься кларетом во время обеда, не терпелось поболтать.
– Ну и как вам наше литературное общество? – поинтересовался он, щурясь сквозь сизые клубы сигарного дыма.
– Довольно любопытно. – Саймон покрутил в руке хрустальный бокал, наблюдая за игрой света на его гранях. – Страсть к новой романтической поэзии явно распространилась за пределы Лондона. По крайней мере среди женщин.
– Даже не знаю, чего ждать, – вздохнул лорд Гиллингем, покачав головой. – Вся эта романтическая чепуха, без сомнения, очень дурно повлияет на дам.
– Только не на почтенных дам Литл-Дипингтона.
– Ну, за тех, кто постарше, вроде наших сестер Инглбрайт, опасаться не стоит, но что касается леди помоложе, все это, определенно, никуда не годится.
– Беспокоитесь за таких, как мисс Фарингдон? – мягко уточнил Саймон.
– Чертовы поэтические бредни, они совсем погубили бедную девочку. Жаль. Но впрочем, вряд ли могло произойти иначе, ведь она росла в этом гнезде никчемных мотов и картежников. Вопрос времени… А после смерти матушки беда стала неизбежной.
– Насколько мне известно, ее мать умерла шесть лет назад?
– Славная была женщина. И красивая. Все эти вертопрахи Фарингдоны чертовски смазливы – что сильный пол, что слабый. Кроме разве что мисс Эмили. Эти ее рыжие волосы и веснушки как-то не очень… Да еще и очки. Может, ей и удалось бы на время светского сезона скрыть некоторые свои недостатки, да вот беда – девчонка так ни на один и не попала.
– Из-за смерти матери?
– А потом случилась эта нехорошая история, – грустно пояснил Гиллингем.
– И насколько же она была нехороша? – осторожно осведомился граф. Пришло время выяснить все грязные подробности этого дела.
– Весьма неприглядна, если верить ее отцу. Бедная крошка.
– Это случилось пять лет назад? – закинул удочку Саймон.
– Где-то так. Мисс Фарингдон тогда исполнилось девятнадцать. Она с год как потеряла матушку. Ее чертов отец и шалопаи братцы где-то шатались, бросая ее одну в громадном доме. Фарингдона долго не удержишь вдали от карточных столов. В общем, юная леди была предоставлена самой себе.
В доме никого, кроме слуг. Конечно же, она чувствовала себя очень одиноко. Даже посоветоваться не с кем. Бедняжка была обречена на несчастье.
Саймон не спеша взял бутылку и доверху наполнил бокал хозяина дома:
– И оно разразилось?
– Несчастье-то? Не замедлило. Разумеется, в виде молодого негодяя. Обычное дело, не правда ли?
– Да.
Саймон с невозмутимым видом тянул свой портвейн и удивлялся, отчего ему вдруг захотелось прервать беседу. Он уже догадывался, чем закончится история, и больше не желал об этом слушать. Но он давно уверился, что информация любого рода может оказаться весьма полезной, особенно когда разрабатываешь план мщения.
– Этот молодой человек… он по-прежнему живет в здешних краях?
– Эшбрук? Да нет же, черт бы его побрал. Его после тех событий не видели. Я слышал, пару лет назад он получил титул. Барон теперь. И поэт. Пошатаешься чуть подольше по гостиным Лондона – непременно наткнешься на него или его поклонниц. Вы, определенно, встречали барона на каком-нибудь модном сборище. От него сейчас все просто с ума сходят.
Пальцы Саймона непроизвольно сжали бокал. Он незаметно расслабил их, опасаясь, как бы тонкий хрусталь не хрустнул в его руке.
При упоминании имени лорда Эшбрука он вдруг отчетливо вспомнил пять пар обвиняющих женских глаз, когда он в разговоре небрежно затронул последний опус этого поэта. Он поморщился при мысли о своей оплошности:
– Так, значит, не кто иной, как Эшбрук, погубил Эм… то есть мисс Фарингдон?
– Уговорил сбежать с ним… Печальная история.
– Тайный побег к венцу?
– Бедняжка мисс Фарингдон считала, что так. Но лично я сомневаюсь, что у Эшбрука были хоть какие-то намерения жениться. Фарингдон настиг их на следующий день, и говорят, будто Эшбрук так и не предстал перед разъяренным отцом. Но урон чести юной леди, конечно, уже был нанесен. Парочка провела ночь в гостинице, Фарингдон мне сказал это по секрету.
– Понятно.
– Очень жаль. Эмили славная крошка. У нас стараются не упоминать об этой истории. Я бы просил вас тоже особо не распространяться, сэр.
– Разумеется.
Перед Саймоном вдруг возникло лицо Эмили, в отчаянии пытавшейся объяснить ему, что просить ее руки для него совершенно невозможно. Она явно, как и все прочие, считала, что погибла в глазах света. Самое большее, на что ей теперь оставалось надеяться, – это чистая, благородная, интеллектуальная связь, возможная лишь в переписке. Неудивительно, что она пришла в такое смятение, увидев вдруг перед собой своего героя.
Саймон припомнил, что он встречал Эшбрука на балах в Лондоне. Тот прилагал немало усилий для создания образа этакого уставшего от жизни скептика. Дамы, порхавшие вокруг, явно находили его таинственность обворожительной. Не секрет, что они видели в нем воплощение нового романтического стиля, ставшего модным благодаря лорду Байрону.
– Почему Фарингдон не заставил Эшбрука жениться на своей дочери? – спросил Саймон.
– Полагаю, он предпринимал такие попытки, но Эшбрук, очевидно, отказался. Не так-то просто заставить мужчину жениться, знаете ли. Конечно, дело чести и все такое прочее, но… К тому же у Фарингдона не слишком большой вес в обществе. Настоящего-то положения у него нет. Бродерик Фарингдон, кажется, потомок какого-то обнищавшего барона из Нортумберленда.
– Значит, Фарингдон смирился.
– Боюсь, да. У нашей маленькой мисс Фарингдон не было ни внешности, а в то время и приданого, чтобы вызвать у Эшбрука интерес к законному союзу. Молодой негодяй просто играл ее чувствами, и крошка поплатилась за свое неблагоразумие, как это частенько случается с юными леди…
Саймон разглядывал свой бокал:
– Меня удивляет, что ни сам Бродерик Фарингдон, ни близнецы даже не попытались вызвать Эшбрука на дуэль.
– Фарингдоны рискуют лишь за карточным столом, иное дело – подставлять свою шею…
– Ясно.
– В общем, очень жаль девочку, – заключил Гиллингем, сделав глоток портвейна. – Спасибо добрым леди из литературного общества!..
Саймон поднял глаза:
– Что вы сказали?
– Компания скучноватая, но весьма и весьма почтенная. Они тогда сплотились и приняли в свой круг мисс Фарингдон, ясно дав всем понять, что не собираются порывать с ней, даже если свет сочтет ее репутацию загубленной. По-моему, они там все ей втайне завидуют. Она внесла некоторое оживление в их однообразную жизнь.
Саймон оценил это весьма проницательное замечание. Интересно, известно ли Гиллингему, что Эмили отблагодарила своих покровительниц, обеспечив им к старости неплохую пенсию?
– Итак, мисс Фарингдон не вышла замуж из-за этого скандала. Однако мне не верится, что поблизости не оказалось никого, кто, пренебрегая мнением света, просил бы ее руки. Девушка весьма привлекательна.
– Да нашелся один таков – Прендергаст, – задумчиво произнес Гиллингем.
Саймон нахмурился:
– Кто он, этот Прендергаст?
– Из землевладельцев. У него обширные угодья в здешних местах. Год назад похоронил жену. Так вот, он дал понять, что готов закрыть глаза на досадную страницу в биографии мисс Фарингдон. Конечно, он далеко не предмет мечтаний юных дев, но и мисс Фарингдон юной уже не назовешь. Да и выбора у нее особого не предвидится.
Несколькими часами позже Саймон оставил безуспешные попытки заснуть. Он отбросил тяжелое одеяло, выбрался из постели, оделся и, подхватив пальто, вышел в холл. С того момента, как он поднялся в свою спальню, пожелав спокойной ночи хозяевам, его не переставали терзать сомнения. Прогулка должна помочь ему успокоиться.
В доме царили темнота и прохлада. Саймон подумал, не зажечь ли свечу, но потом решил обойтись без света. Он всегда обладал способностью видеть ночью.
Граф бесшумно спустился по устланной коврами лестнице, миновал коридор, ведущий в кухню; еще мгновение – и он шагнул в морозную темную ночь.
Отыскать дорогу в Сент-Клер-Холл через освещенный луной лес оказалось просто. Годы прошли с тех пор, как он последний раз ступал по родной земле, но эту дорогу не забыл.
Через десять минут Саймон уже шел по длинной подъездной аллее к дому, прислушиваясь к легкому хрусту мерзлой земли под сапогами. Приблизившись к изящной лестнице, он замедлил шаг, затем повернулся и направился через сад к боковому крылу здания. С изумлением он увидел свет, горевший в окне библиотеки.
Сердце его сжалось. Так же ярко горел свет и в ту ночь двадцать три года назад, когда он ворвался в библиотеку и обнаружил своего отца, уткнувшегося лицом в письменный стол, залитый кровью.
Теперь Саймон знал, что привело его в эту ночь к библиотеке. Он хотел убедиться, не витает ли еще дух его несчастного отца около того старинного стола красного дерева.
Глубоко в подсознании Саймон почти ждал, что увидит пистолет, по-прежнему зажатый в мертвой руке графа, кровь, разорванную плоть, и что-то серое, разбрызганное по стене позади кресла. Долгие годы его не отпускало это жуткое видение.
Но вместо призрака человека, который потерял все и предпочел трусливо сбежать в небытие, оставив двенадцатилетнего сына одного справляться с бедой, Саймон увидел Эмили.
Она примостилась на краешке большого кресла, усердно склонившись над огромным письменным столом, и казалась такой маленькой и воздушной… В пламени свечей ее рыжие волосы блестели не меньше, чем атласные бока красавца Лапсанга под лучами солнца.
На ней был милый кружевной чепчик и скромный халатик с оборками вокруг шеи. Она сидела скрестив под креслом ножки, обутые в мягкие атласные ночные туфельки, и деловито строчила что-то гусиным пером в толстой тетради.
Саймону пришло в голову, что такое романтичное создание, как Эмили, непременно ведет дневник. А если так, то нет сомнений, что он, Саймон, – один из главных персонажей ее сегодняшней записи. Или она сочиняет новые строфы своей «Таинственной леди»?
Он еще несколько минут смотрел на нее, убеждая себя, что пора уходить. Однако не шевельнулся, пока Эмили наконец не отложила перо. Потом она взяла свечу, чтобы посветить себе на лестнице, и вышла из комнаты.
Теперь в библиотеке воцарилась темнота.
Саймон вдруг очнулся, понял, что по-прежнему стоит и смотрит в окутанную мраком комнату, и усилием воли заставил себя оторваться от окна и вернуться к Гиллингемам.
Он так и не увидел того, ради чего приходил сюда. Дух отца, обитавший в библиотеке, был изгнан рыжеволосой зеленоглазой Титанией, восседавшей за их старинным письменным столом.
Всю следующую неделю Эмили словно витала в облаках. Никогда еще стихи не давались ей так легко. Все, к чему бы она ни прикоснулась и что бы она ни увидела, вызывало у нее прилив вдохновения. Особенно Саймон. А с ним Эмили виделась часто.
Она понимала, что облако, на котором она в восторге качается, скоро будет развеяно ветром и она больно ударится, упав на землю. Но Эмили решила наслаждаться своим полетом как можно дольше. Она буквально впитывала в себя новые дивные ощущения, словно для того, чтобы их хватило на всю жизнь.
Эмили была влюблена, и предмет ее страсти неизменно оказывался всюду, где бы она ни появлялась эту неделю.
В субботу вечером она встретила Саймона у Хаттерсейгов, за карточным столом. Он был ее партнером в висте, и они выиграли.
В понедельник днем он посетил музыкальный час Сьюардов. Эмили обменялась с ним тайным смеющимся взглядом, когда младшая дочь Сьюардов сбилась в «Дивертисменте» Моцарта. Когда та закончила, они ей так отчаянно хлопали, что раскрасневшаяся девочка согласилась сыграть на бис.
Саймон прогуливался в поселке, когда Эмили пришла туда за покупками. И он остановился поболтать с ней.
Он оказывался на дороге к Сент-Клер-Холлу всякий раз, когда Эмили выезжала на верховую прогулку.
В конце недели Саймон неожиданно возник у ворот садика викария, как раз когда Эмили прощалась с миссис Лидлоу, женой викария. Граф был верхом на любимом гнедом жеребце. С должной любезностью поприветствовав миссис Лидлоу, он спешился и довольно долго беседовал с обеими дамами.
Наконец он отвесил прощальный поклон и вскочил в седло, но еще на мгновение задержался и улыбнулся Эмили.
– Надеюсь, вы подарите мне танец на завтрашнем балу у Гиллингемов, мисс Фарингдон? – сказал он, натягивая поводья.
– Да, конечно, – задохнувшись, ответила она.
Первый раз она будет танцевать с ним, думала Эмили, глядя, как возлюбленный скачет вдаль по лесной дорожке. Она с трудом сдержала волнение.
– Так-так… – пробормотала жена викария с понимающей улыбкой. – Блэйд выказывает к вам явный интерес, молодая леди.
Эмили покраснела, с ужасом представив себе, о чем размышляет сейчас миссис Лидлоу. Жена викария была доброй женщиной и, несомненно, жалела Эмили, так как никто в округе не сомневался: рано или поздно Блэйд узнает о той истории и его ухаживаниям за Эмили придет конец.
– Граф очень любезен, – вяло отозвалась Эмили. Следующее замечание миссис Лидлоу удивило ее.
– Одно время его семья жила здесь, – задумчиво произнесла миссис Лидлоу. – Более двадцати лет назад, по-моему.
Эмили ждала мягкого предостережения, что не следует давать графу повода думать, будто любезность с его стороны может перерасти в нечто большее, и теперь она растерянно заморгала.
– Мисс Инглбрайт тоже говорила…
– Мальчик с матерью уехали, когда его отец умер… Такая грустная история. – Миссис Лидлоу, похоже, собиралась сообщить что-то еще, но вдруг передумала. Она решительно тряхнула головой. – Не важно, милая. Все это было много лет назад и теперь уже не имеет значения. Ну что, Эмили, завтра вы наденете свое лучшее платье, верно?
Мисс Фарингдон улыбнулась, решив, что настало время для чтения морали и предостережений и произнесла с легким вызовом:
– Да, я собираюсь.
– Замечательно. Молодежь должна веселиться. Ну что ж, до свидания, милая. И я не сомневаюсь: бедняки Литл-Дипингтона будут очень благодарны за одежду, которую вы сегодня принесли для них.
Так, значит, на сей раз обойдется без нравоучений? Эмили облегченно вздохнула и вернулась туда, где привязала свою лошадь. И все же поведение соседки ее озадачило. Похоже, никто и не собирался предостерегать ее от флирта с графом. И видимо, никто пока не счел своим долгом предупредить Блэйда о ее запятнанной репутации.
Эмили начинала подумывать, уж не надеются ли в самом деле почтенные обитатели Литл-Дипингтона на счастливое завершение ее романа? Однако рано или поздно кто-нибудь точно поведает графу кое о чем интересном…
Когда Саймон появился Розовом коттедже в следующий четверг, Эмили окончательно поняла, что дело заходит до неприличия далеко. Она понимала: нельзя позволять графу так открыто ухаживать за ней. Ведь все настолько безнадежно!
Чувство вины охватило ее с новой силой. Больше тянуть нельзя! Скандал разразится рано или поздно. И если никто не собирается открывать ему неприглядную правду, она сделает это сама. Еще никогда и ничего эта решительная леди не боялась так, как этого момента признания. Но ведь ей с самого начала было ясно, напомнила она себе, что ее любовь к графу Блэйду обречена. Пора опустить занавес в этой романтической пьесе.