Я билась в багажнике и кричала, молотя руками и ногами. Вокруг была темнота, а в спину впивалось что-то твердое. Мне казалось, что это дурной фильм ужасов и я стучусь в стенки собственного гроба. Осознание времени постепенно пропадало.
Машина ни разу не остановилась.
«Но ведь должна рано или поздно остановиться», – сказала я себе.
Когда-нибудь. Где-нибудь.
Угодить в психоделический кошмар оказалось слишком просто. Есть машины, которые никогда не останавливаются. Есть дороги, которые никогда не кончаются.
Я отсчитывала про себя выбоины, кочки, синяки – все то, что физически давало мне ощущение времени. В итоге я впала в легкий транс, и когда мотор наконец заглох, даже не обратила на это внимания, глубоко отрешившись от мира.
Тишина не сулила ничего хорошего. Значит, мы снова увидимся. А о том, что будет после, даже думать не хотелось.
Крышка откинулась, и он выволок меня наружу. Стоило мне опять почувствовать его хватку, как меня снова охватила паника, парадоксально сочетающаяся с параличом. Я не понимала, что со мной. Ведь я даже не пила! В черепной коробке словно бултыхались кристаллы льда.
Надо бежать!
Сейчас.
Кричать.
Но что-то во мне сгорело, и я уже не знала, стоит ли сопротивляться.
Земли под ногами будто не было, ноги подкашивались. Я безвольно упала перед ним, и тогда он взял меня на руки и принес в какую-то квартиру. Ни шагов, ни лестничных пролетов я не заметила. Психически я постаралась сдохнуть раньше, чем он меня прикончит.
Меня посадили на какой-то стул, завели руки за спину и крепко связали. Грубая веревка безжалостно врезалась в запястья. Все это происходило в абсолютной темноте в большой и просторной комнате. Голова безвольно опустилась на грудь. Я видела свои колени – и больше ничего. С нахлынувшим равнодушием я ждала самого ужасного и неотвратимого, что должно было последовать вскоре.
Но мерзавец просто проверил крепость узлов и без слов вышел из комнаты. Он был где-то в глубине квартиры. До меня доносились его шаги, затем какой-то шелест… А я все смотрела остекленевшим взглядом в никуда, пассивно фиксируя все происходящее.
Время словно остановилось. Сколько я просидела без всякого движения? Часов семь по ощущениям. За это время мой похититель то затихал, то начинал нервно вышагивать по соседней комнате… Иногда я вспоминала прошедший день – аэропорт, Макса, выставку, – и это все выглядело очень странным, если даже не диким.
Казалось, что события должны были пойти как угодно, но только не так.
Резинка постепенно съехала с моих волос. Они рассыпались по плечам и закрыли лицо…
Ублюдок звякнул посудой…
Чуть позже тишину разрезал свист чайника…
И по квартире пополз запах кофе, окутав меня с ног до головы…
Тени в углу посветлели…
Шаги…
Они отдавались звенящим эхом в моей голове…
Шаг. Еще шаг.
В комнате почему-то стало намного светлее.
И в свете я видела, как он вошел и приблизился ко мне.
Медленно, властным, но не грубым движением он бесцеремонно приподнял мое лицо за подбородок и задумчиво изучал его несколько минут. Зачем-то повернул туда-сюда. Глаз я по-прежнему не видела – на нем были все те же непроницаемые темные очки. Выглядело это странно.
Я беззастенчиво уставилась в черную гладь линз.
Ну, делай что хочешь. Только быстро. Чтобы я ничего не почувствовала.
Он слегка усмехнулся, а затем отпустил мой подбородок. Голова снова упала на грудь. Самое страшное – ничего не знать о том, что он собирается со мной сделать.
Ублюдок присел на одно колено, и его лицо было почти на одном уровне с моим. Я почувствовала, как он опять изучает меня с уже знакомым исследовательским хладнокровием.
Некоторое время слышалось только наше дыхание вразнобой.
– Доброе утро, – наконец произнес он приятным ровным голосом.
Я молчала. Все, что я чувствовала, – так это всепоглощающую глухую ненависть к этому человеку.
– Ты хотя бы говоришь по-английски? Spreek je Nederlands?[7] Явно нет. Молчишь? Жалко. Я хотел с тобой познакомиться. – Его рука слегка коснулась моей щеки. – Немного неприятно вышло с багажником. Прости.
– Что тебе надо, ублюдок? – не выдержала я.
– Вообще-то родители назвали меня Каем.
– Мне все равно, как тебя назвали. Для меня ты просто ублюдок.
– Категорично, – спокойно заметил он. – Но я тебя понимаю… Как твое имя?
– Ты знаешь, раз похитил меня.
– Понятия не имею. – Он весело усмехнулся. – Но твои слова сулят мне пару приятных сюрпризов. Ну что же, не хочешь представляться – не надо. Сойдемся на том, что у тебя нет имени.
Я слегка приподняла голову и произнесла:
– Меня зовут Марина.
– Марина, – с интересом повторил он. – Очень приятно. Руку жать тебе не буду, не хочу причинять дополнительных неудобств.
– Зачем ты это сделал? – спросила я, пытаясь найти ответ в бледных чертах его лица. – Хотя погоди… ты хочешь получить от моего отца выкуп.
– С чего ты взяла? – снова усмехнулся он. – Может, ты мне просто понравилась и я решил познакомиться таким нетрадиционным способом.
Я промолчала. Его ирония уже начинала меня раздражать. Хотя онемение от страха сменилось совершенным безразличием, эта беседа постепенно возвращала ощущение, что я все же нахожусь в реальном мире.
Мы молчали минут десять. Он сидел передо мной, смотрел непонятным взглядом и изучал. Когда наконец тишина была нарушена, в его голосе уже больше не было насмешки. Он звучал задумчиво и серьезно.
– Ты на редкость апатична для похищенной.
– А ты любишь истеричек?
– Я много кого люблю, – хмыкнул он. – Но странно видеть такую пассивность. Я помню, что ты почти сразу перестала сопротивляться. Как если бы…
Он замолчал. Я буравила его тяжелым взглядом, и пауза затягивалась. Ублюдок по имени Кай о чем-то размышлял.
– Что? – не выдержала я. – Договаривай.
– Как если бы ты была внутренне готова, – почти эхом отозвался он. – Как если бы ты ждала этого момента.
– Ты – больной.
– Не более чем ты. – Он даже хихикнул. – И сейчас… На твоем месте я попробовал бы кричать. Конечно, тебя никто не услышит, но знаешь – это естественно для пленника.
Мне нечего было ему сказать. Я ничего не хотела делать. Я была в его власти – это единственное, что ясно.
– Ну что же… Было приятно с тобой побеседовать, – произнес он. – Я, кстати, могу выполнить какое-нибудь твое маленькое желание. Можешь загадывать.
Снова повисло давящее молчание.
– Может, ты хочешь в туалет или поесть? – предположил он. – Давай, пока золотая рыбка в хорошем настроении.
Я продолжала молчать, крепко стиснув зубы и упрямо глядя в пол, сама не очень понимая, что пытаюсь доказать и кому – ему или себе. Что мне не нужна его милость?
– Упрямая. Ладно. Что же… Очень жаль.
Он хотел было уже подняться, как вдруг у меня само собой вырвалось:
– Я хочу увидеть твои глаза.
Он замер на месте, так и не поднявшись с пола.
– Что?
– Я. Хочу. Увидеть. Твои. Глаза, – отчетливо произнесла я.
На меня снова смотрели непроницаемые черные линзы. По губам нельзя было определить, что именно насторожило его в моей просьбе. Они оставались сомкнуты и недвижны.
Внезапно пауза наполнилась каким-то особым, еще не высказанным смыслом. Как будто весь мир приготовился к этому моменту. Или же это был только мой внутренний мир.
Через пару мгновений медленно он поднес руку к очкам и стянул их.
Наши глаза наконец-то встретились.
Я смотрела на него исподлобья. Наступила моя очередь изучать. Его глаза были пронзительно-голубого цвета и напоминали два драгоценных камня. Я никогда еще не видела такой радужки. Как неживые…
В них не было ничего, кроме сухого, впивающегося холода. По ним нельзя было прочитать, сквозь них нельзя было увидеть… Я вспомнила голубизну глаз Макса, но она была совсем иной, какой-то размытой и прозрачной, словно родниковая вода.
А здесь застыли арктический холод и легкая усталость.
Он слегка опустил веки, а затем встал и вышел из комнаты. В этот день я его больше не видела.
Когда он покинул комнату, я еще не знала, что увижу его лишь завтра. Я думала, он будет все время тут. Но у мерзавца вполне могли быть и другие дела, помимо того, чтобы весь день торчать рядом со своей жертвой.
У меня не получалось думать о нем как о Кае. Я думала о том, что он ублюдок, подлец, негодяй… Эти слова по-детски стучали в груди, отчего у меня сводило горло в немом горе.
Я никогда не думала, что это произойдет со мной…
И пока я тонула в неконтролируемой жалости к себе, мой похититель допивал свой ароматный кофе. Мы сидели в разных комнатах, погруженные в океан собственных мыслей. Для меня в тот момент не было ничего, кроме этих загнанных эмоций. Осознание собственной беспомощности оказалось слишком страшным. Как такое могло случиться? Почему я похищена в незнакомом городе? Почему я, человек, который к этому не был готов…
Впрочем, о таких вещах редко знаешь заранее. Никто не готов к страху и неизвестности.
Оставалось только жрать себя на пустом месте, винить за глупость и молиться неизвестно кому, чтобы все закончилось. О хеппи-энде и речи не было, я в него не верила. Просто мечтала о конце. То состояние, в котором я пребывала, было самым худшим. В картах Таро есть аркан «Повешенный». Вот им я и была.
Но час спустя восстановился баланс между паникой и рассудком. Я вышла из своего транса и смогла трезво оценить ситуацию. Все стало четче, даже вещи вокруг меня.
И первая мысль была оголенной и логически обоснованной: это все-таки должна быть я.
Потому что мой отец ворочает огромными деньгами.
Это должна быть я, потому что нет ничего проще, чем украсть предоставленную самой себе дочурку богача, за которой никто толком не смотрит, даже она сама…
И ублюдок наверняка знал, кто я. И возможно, уже позвонил моему отцу и сообщил ему своим властным голосом, что я полностью в его власти.
Какую сумму он потребует?
Мне смертельно хотелось думать, что меня похитили только из-за денег отца. При мыслях об иных причинах я впадала в парализующий ужас.
Это должны быть деньги.
Только деньги.
Иначе я не знаю, какими соображениями этот Кай руководствуется. В голову лезли кошмарные вещи.
Зачем похищать человека, если не планируешь получить выкуп? Я не думала, что Кай был каким-нибудь больным маньяком. У него слишком трезвый, даже остужающий взгляд. В нем чувствовалась рассудочность и что-то… настораживающее.
Я его боялась. Я невероятно, до жути, до смерти боялась этого человека, взгляд которого останавливал мне сердце.
Все тело болело от кончиков пальцев на ногах до самой макушки. Из-за неудобной позы, в которой я пребывала уже больше десяти часов, свело не только руки и ноги, но и весь позвоночник. К тому же я натерла до крови кожу на запястьях, пытаясь высвободиться, распутывая узлы, и каждое прикосновение веревки вызывало обжигающую боль.
И он был прав насчет туалета. Надо было согласиться.
Солнце, падающее на затылок сквозь незанавешенное окно, начинало припекать. Сегодня погода оказалась теплее, чем вчера.
Лучи на моей коже напомнили мне об обстановке.
Судя по форме светового пятна на полу, позади меня – большое окно. Справа от себя я видела двуспальную кровать с незатейливыми белыми простынями. Она была не заправлена, одеяло слегка откинуто в сторону. Помимо этого в комнате имелся платяной шкаф. Скучный аскетизм убранства компенсировался количеством света. Спальня практически целиком утопала в сиянии солнца, проливавшемся через то самое огромное длинное окно.
Я попыталась развернуться, чтобы увидеть, что на улице, но чуть не опрокинулась на пол вместе со стулом. Более решила не экспериментировать, довольствуясь видом на узкий коридор.
И время пошло так медленно, что казалось, будто оно вообще остановилось. В последний раз я ела прошлым утром. Кажется, это были какие-то конфеты. Желудок сводило от голода, а в голове творилось черт знает что. Слишком много вопросов, на которые у меня пока не было ответов.
То и дело я бросала взгляд на тени по углам – мое единственное подобие часов. Они сгущались и разрастались, но очень медленно, и когда мое отчаяние достигло пика, было, наверное, чуть больше полудня.
– Эй! – крикнула я. – Кай…
В ответ последовало молчание.
– Ты меня слышишь? Кай! – более настойчиво повторила я.
Я напряженно вглядывалась в узкий коридор, но вокруг стояла такая студеная тишина, какая бывает только в пустой квартире. Пульс участился, и я отчетливо слышала его биение в висках. До меня дошло, что я одна в чужой квартире, в чужом городе…
И к тому же связана.
И наконец меня пронзила самая страшная мысль за все время, что я находилась в плену. Что если… что если он больше никогда не придет? Что если… это способ развлечения?
Похищать, связывать и бросать.
От этого что-то во мне словно оборвалось и упало. Спина тут же взмокла.
– Ублюдок! Ты ублюдок, Кай, слышишь? – истошно завопила я.
Кому я кричала? Он меня не слышал, его вообще здесь не было. И я надрывалась в пустоту, проклиная его последними словами, а теплые слезы стремительно скатывались по подбородку.
Через час беспрерывного крика у меня сел голос и в горле появилась неприятная режущая сухость. Тогда я решила снова расслаблять узлы, двигая в них запястьями. Кожу обдирало, и от боли я закусила до крови губу. Но раз начала, надо закончить.
Я не хотела тут умереть.
Еще часа через два веревки ослабли и упали, но самая горькая ирония заключалась в том, что я просто не могла пошевелиться. У меня свело ногу и что-то отдавало в шею. Вывернутая вчера рука тоже болела. Я лежала на полу и глядела на свои разодранные запястья, не в состоянии повести ни одной конечностью. Тени сгустились и потянулись к середине комнаты.
Да, солнце уже садилось…
Тогда я попробовала ползти вперед. До двери, и потом наружу… Я видела ее. Большая, металлическая… Она манила меня.
Но когда я добралась до нее, то поняла, что она заперта. Это был замок, который можно открыть только ключом.
А ключа не было.
Ничего не было.
Я пробыла в забытьи почти до самой ночи, сама не заметив, как отключилась то ли от общей слабости, то ли потому, что это был мой защитный механизм – отрубиться… Мир виделся как через пленку, и мне хотелось только неподвижно лежать на полу и ждать… Правда, я так и не поняла чего – Кая или смерти.
Сухость в горле. Запекшаяся кровь на руках. В глазах будто кисель.
Что-то громыхнуло рядом со мной.
Дверь? Дверь.
Шаги. Сладкая горечь. Это в воздухе…
Шорох и стук в синеватой тьме. Белые носки чьих-то кедов перед глазами.
Кто-то наклонился надо мной и бережно приподнял мою голову.
Сквозь туман я видела размытое лицо ублюдка. Почему-то четкими были только его глаза, которые в полутьме отсвечивали светло-серой сталью.
– Что с тобой, Марина? – равнодушно уронил он в пустоту, положив мою голову себе на колени.
Я хотела его грязно обругать и дать по роже, но вместо этого только слабо дернула рукой, касаясь его плеча, и хрипло произнесла:
– Больше никогда меня не бросай…
Странные слова, чтобы говорить их своему похитителю.
– Прости, – сказал он, поглаживая меня по волосам. – Но ты далеко забралась. Я не помню, чтобы тебя тут оставлял.
– Я хочу домой. Пожалуйста.
– Когда ты в последний раз ела? – проигнорировал он мои слова.
– Позавчера утром.
– Почему ты мне сразу не сказала?
– А ты бы послушал? – с трудом произнесла я.
– Не знаю, – задумчиво сказал он, медленно проводя рукой по моему лицу.
Внутри взвивалась обида. Как он мог меня бросить, уйти вот так почти что на два дня?! В конце концов, что я ему вообще сделала, за что он меня мучит? Похищает и бросает без объяснений в полном одиночестве, не оставив еды, не потрудившись даже развязать меня.
Я почувствовала, что снова плачу, теперь уже на руках у моего похитителя. Он некоторое время безмолвно взирал, как я содрогаюсь в рыданиях, а потом, наклонившись ко мне, прошептал:
– Знаешь… не хотел бы я тебя так мучать. Но почему-то не получается иначе.
– Ты уже это сделал! Ты… жестокий ублюдок! Ты меня бросил! Бросил! Бросил!
Я в истерике кричала это свое «бросил!», а он меланхолично проводил по моей голове рукой и молчал. Не знаю, откуда у меня еще были силы плакать и ворочать распухшим языком… Моя истерика длилась минут десять, а он спокойно наблюдал за ней, легко касаясь меня ладонями. Мне хотелось, чтобы он снова привязал меня или, наоборот, утешил и пообещал, что никогда больше не оставит.
Я хотела какого-то действия. Я искала стабильности.
Страх, который я испытала при мысли, что могу быть оставленной навсегда в том беспомощном состоянии, стал самым сильным, какой мне довелось испытать в жизни. И я как никогда нуждалась в ком-то близком…
Но рядом оказался только этот Кай, разжигающий своим непонятным поведением удушающую ярость и одновременно обиду. Поэтому все, что я могла делать, – это реветь. Пальцы клещами вцепились в его майку, чтобы он, не дай боже, опять не ушел.
Я не могу быть одна.
Не хочу.
– Ты как ребенок, – с непонятным весельем сообщил он, наблюдая за моими жалкими действиями. – Ну, все, тихо, тихо… Т-ш-ш-ш…
Не знаю, что произошло в этот миг. Его спокойствие, суховатая ласка длинных теплых пальцев и моя беспомощность начисто стерли наши роли палача и жертвы. В какой-то момент, глядя на него сквозь слезы, я почувствовала, что уже больше не боюсь этого странного, холодного молодого человека. Как будто меня переключили на новый режим восприятия. И я даже не понимала, на каком этапе это произошло, но…
…он был рядом. Лучше чем совсем никого.
Постепенно я успокаивалась и затихала. Кай молчал, проводя пальцами по моему лицу и шее. Мне уже стало все равно, что со мной будет. Никогда я не чувствовала себя такой вывернутой наизнанку эмоционально.
Кем мы были теперь?
Я не чувствовала себя загнанной овцой, а он больше не был моим безжалостным мучителем. Хорошо, что полумрак комнаты давал нам обоим укрытие, возможность осознать происходящее. Мы оба это понимали.
И внезапно в этой полутьме прозвучал совершенно обыденный вопрос:
– Хочешь яичницу?
Уже несколько минут я буравила осоловелым взглядом розовый кружок колбасы посередине хлебца. Дилемма была проста: съесть или нет. Рядом со мной стояла пустая тарелка с желтыми следами. Яичница благополучно перекочевала в мой желудок, там же сгинули несколько наскоро сделанных бутербродов. Дрожащими руками я затолкала в рот все, что он передо мной поставил, вообще не понимая, как могу еще что-то делать, как я все еще пребываю в сознании… Но судорожно глотала и думала, что мне будет мало. Однако, как всегда, быстро насытилась.
В голове царило ощущение стянутой прохлады, а в глазах как будто перекатывался песок.
Кухня была маленькая. Большую ее часть занимали плита и серый холодильник с разболтанной ручкой. Из блестящего крана капала вода, а небольшой светильник бросал треугольник света прямо на стол, за которым мы сидели – я у двери, взобравшись с ногами на табурет и прижав колени к подбородку, а Кай напротив меня, опершись локтями о его поверхность и слегка наклонив вперед взъерошенную голову.
Сведенная нога отходила. Изредка я шевелила стопой, чувствуя, как с болью возвращаются ощущения.
Кай все это время смотрел, как я ем, и молчал. Под конец, когда уже не было сил гипнотизировать злосчастный бутерброд, я не выдержала и спросила:
– И что дальше?
Он слегка пожал плечами и произнес:
– Все что хочешь.
– А чего я хочу? – спросила я уже у самой себя и слегка повела закостеневшими плечами. – Я хочу… хочу тебя спросить. Можно?
– Ну, спроси, – вроде как разрешил он.
– Твоя карьера похитителя началась с меня?
Уголки его губ дрогнули в усмешке.
– С чего ты взяла? Может, до тебя у меня уже был большой опыт похищения девушек.
– Не было у тебя ничего. – Я посмотрела на него исподлобья и заявила: – Все началось с меня.
– Какая убежденность…
– Можешь сколько угодно иронизировать. Но это так. Кстати, что тебе сказал мой отец?
– Ничего. Мы с ним даже не знакомы, – хмыкнул он.
– И опять наглое вранье. Ты знаешь, кто мой отец, именно поэтому я сейчас здесь.
Кай впервые улыбнулся. С его холодными глазами вязалась только обычная еле заметная усмешка. Улыбка ввела меня в заблуждение. Она не вязалась с его лицом и действиями.
– Ты не можешь смотреть на меня? – спросил он, замечая, как я опускаю глаза и стараюсь не поднимать их.
– Не могу. Ты улыбаешься. И это улыбка мечтателя, а ты… ублюдок.
– А почему ублюдки не могут мечтать? Уверен, что у каждого из нас есть своя сокровенная ублюдочная мечта, – вполне серьезно сказал он.
– Проехали. Что там насчет выкупа? Небось уже договорился о кругленькой сумме?
– Марина…
– Вообще хорошая идея: наживаться за счет глупеньких богатых дурочек, – продолжала я, не обращая внимания на его попытки что-то сказать.
– Послушай…
– Как планируешь потратить эти деньги? Открыть собственный ресторан? А может, спустить на наркоту? Или потратишь на шлюх и выпивку?
Иногда я не понимала, почему не могу заткнуться. С другой стороны, это единственное, на что я была способна в такой ситуации.
– Марина… – Теперь в его голосе проскользнули знакомые властные интонации. – Мне совершенно не интересны деньги и твой отец.
Я запнулась, тупо уставившись на сахарницу. Услышанное звучало дико. Значит, так оно и есть. Все самые страшные вещи вдруг решили случиться именно сейчас. Медленно подняв голову, я посмотрела в синие кристаллы его глаз и спросила:
– Тогда зачем это было?
Кай изучал меня некоторое время со своего конца стола – холодно, аналитически, – а затем произнес:
– А это я окончательно пойму, когда посмотрю на тебя завтра утром.
Выражение его стеклянных глаз снова стало меня пугать. Так смотрят на неживые объекты.
– То есть… ты сам не знаешь зачем? – ошеломленно спросила я.
– Начистоту говоря – да, – развел руками он.
Опять мелькнула мальчишеская усмешка.
Дрожь начала распространяться по всему телу, и это передалось стакану с водой, который я держала в руках. Он мелко застучал по столу, и пальцы сами разжались. Как это может быть? Как можно похитить человека, не зная даже для чего? Это просто… просто абсурдно…
– Знаешь, – мой голос звучал придушенно и слабо, – я думала, это я ворочу, что в голову взбредет, но оказалось, ты меня переплюнул… в капризах.
Последнее слово прозвучало как-то жеманно, хотя я просто провалилась в подборе слова к тому, что он сделал.
– Это не каприз, – спокойно возразил он. – Это… жизненная необходимость.
– И в чем она заключается?
Глядя мне в глаза, Кай усмехнулся уже другой, немного жестокой улыбкой и лишь произнес:
– В тебе.
Снова стало не по себе. Его заледенелая усмешка и эти загадочные слова мне совсем не понравились.
– А что такого… во мне?
– Я же сказал, завтра… я пойму. Я думаю.
Оставалось только кивнуть. Большего я от него не добилась бы. По телу ломотой разливалась невыносимая усталость, и оно переставало мне подчиняться.
– Значит… завтра.
– Значит, завтра.
Это звучало как заключение договора.
И я уснула.