Продолжается череда 200-летних юбилеев русских классиков. Пушкин, Гоголь, Гончаров, Лермонтов, Тургенев… Настала пора вспомнить и Алексея Феофилактовича Писемского, который родился 23 марта 1821 года.
Писемского и при жизни исключали из первого ряда писателей, заживо хоронили не только его самого, но и им написанное; продолжилось это и позже, но все-таки к числу полузабытых и нечитаемых Писемского отнести нельзя. К некоторым его произведениям не просто обращаются сегодня, но и дискутируют, ломают копья.
В этом, наверное, и надежда на бессмертие для так называемых социальных писателей – если история развивается по спирали, то на определенном витке о них вспомнят, к их книгам потянутся.
Писемский писатель социальный. Многие его герои врощены в общество, а точнее в то, что мы нынче называем словом «социум». Быть однозначно положительным или отрицательным в социуме невозможно. Неизбежно идешь на компромиссы, если не лжешь, то уж точно далеко не всегда рубишь правду-матку, лавируешь, подстраиваешься… И Писемский, наверное, как мало кто сумел показать реальных людей – сложных, провоцирующих на споры хотя бы с самим собой. Вроде и осуждаешь, но тут же и оправдываешь, называешь подлецом, но и сочувствуешь.
Алексей Феофилактович прожил почти шестьдесят лет. Написал много. В 1959 году вышло наиболее полное собрание его сочинений – в девяти томах, хотя очень многое и это собрание не включило.
Не всё в равной степени пережило время, но некоторые произведения стоит прочесть. Повесть «Тюфяк», рассказы «Старческий грех», «Питерщик», романы «Взбаламученное море», «Люди сороковых годов», «В водовороте», цикл рассказов «Русские лгуны», «Путевые очерки» о Каспийском море, окружающих его землях и живущих на них людях…
Но лучшим произведением Писемского, по-моему, является его роман «Тысяча душ», о котором я хочу сказать подробнее.
Он удивительно легко читается, а порой кажется поразительно современным. Роман написан в 1858 году. Это один из первых, если не первый, большой – тогда было в ходу слово капитальный – русский роман. «Обломов», «Война и мир», «Преступление и наказание», «Что делать?», «Отцы и дети» появятся позже… Архетипы русской дворянской прозы еще не сложились, далеко было до превращения типажей в шаблоны. «Тургеневская девушка», «женщины Достоевского», «новый человек» не стали терминами…
Писемский идет по ненаезженной дороге и делает множество открытий, которые привели в восторг, но и замешательство тогдашних литературных критиков.
Сначала было молчание. Потом в журнале «Всемирное обозрение» негодующее недоумение литератора Владимира Зотова: «В настоящее время, когда равнодушие наших журналов к литературе дошло до крайней степени, – появляется лучший роман г. Писемского, имеющий огромное литературное и общественное значение, роман, которому суждено составить эпоху в нашей литературе, встать рядом с „Мертвыми душами“ и повестью „Кто виноват?“. Если бы г. Писемский не написал ничего более – и „Тысячи душ“ довольно, чтобы о нем никогда не забыла русская литература. Так почему же молчат толстые журналы?!» После этого критики осторожно стали о романе писать.
Дмитрий Писарев, самый смелый и, на мой взгляд, умный из критиков «золотого века» русской прозы, в 1861 году опубликовал статью под названием «Писемский, Тургенев и Гончаров». Но сосредоточил свое внимание на романах Гончарова, роману же Писемского уделил совсем мало слов. Но зато каких:
«…о таком романе, как „Тысяча душ“, нельзя говорить вскользь и между прочим. По обилию и разнообразию явлений, схваченных в этом романе, он стоит положительно выше всех произведений нашей новейшей литературы. Характер Калиновича задуман так глубоко, развитие этого характера находится в такой тесной связи со всеми важнейшими сторонами и особенностями нашей жизни, что о романе „Тысяча душ“ можно написать десять критических статей, не исчерпавши вполне его содержания и внутреннего смысла…» Впрочем, ни одной отдельной статьи о «Тысяче душ» Писарев не напишет, хотя и будет упоминать Писемского и его роман только в превосходной степени.
Наверное, критики пришли в замешательство не столько от сюжета романа. А сюжет такой. Яков Васильевич Калинович, выпускник Московского университета, приезжает в уездный город Энск и занимает должность смотрителя уездного училища. В него влюбляется дочь вышедшего на пенсию предшественника Калиновича Настенька, дело идет к свадьбе, но он выбирает Полину, обладательницу тысячи душ крепостных. Калинович уезжает в Петербург, с помощью связей Полины и ее бывшего любовника, казнокрада князя Ивана делает карьеру и в итоге становится исполняющим обязанности губернатора. Но чиновники-коррупционеры, с которыми Калинович вел борьбу, побеждают. Его отправляют в отставку, сам он чуть не попадает под суд; жена умирает, зато в его жизнь возвращается Настенька, которая выходит за него замуж.
Смутили критиков, скорее, персонажи, слишком живые – неотшлифованные литературностью. Петр Михайлыч, отец Настеньки, вдовец, вроде бы добрейший и бескорыстнейший человек, сожительствует со своей экономкой. Без венчания это, конечно, грех, но важнее другое – когда он умирает, экономка остается без крыши над головой, без куска хлеба. И только скорая смерть избавляет ее от сумы… Нехорошо Петр Михайлыч поступил. И его дочь тоже…
Сама Настенька, молоденькая девушка, курит (редкое в литературе того времени явление), энергично стремится женить на себе Калиновича, позже она откровенничает о свободе любви, о том, что готова была жить с тем, кто о ней заботился, после побега Калиновича и смерти отца, но «он сам не захотел». Настенька становится актрисой, при первом же свидании садится Калиновичу на колени, а потом с легкостью выходит за него замуж.
Калинович же – идеалист в начале романа, затем становится частью коррупционной цепочки, достигает значительного поста и после этого начинает выводить на чистую воду своих недавних благодетелей. Но это можно трактовать не только как стремление принести пользу государству, а как простую месть за унижения, за жизнь с некрасивой, но богатой женой, за тысячу душ крепостных, которые не принесли счастья.
В общем, сложные герои. Нелитературные какие-то. Будто не придуманные, а вот такими, многомерными, взятые из живой жизни. Писемский обладал этим даром – писать так, что забываешь, что это литература. Словно не читаешь, а подсматриваешь. Подсматривать нехорошо, но ведь так интересно.
Март 2021