Посвящение

Выражаю глубокую благодарность Насте C., Насте Б., Кате и Алле за связь с корнями, компанию в путешествиях, домашнее и человеческое тепло, ночлег и ощущение семьи; Лизе – за заметки об Африке, которые когда-то так вдохновили; а также Наталье Владимировне и Герману Николаевичу за готовность прочитать и найти слова, чтобы поощрить и вдохновить писать дальше. Спасибо Насте О., что подтолкнула наконец-то опубликовать то, что так долго откладывалось. Спасибо всем тем, кто встретился лишь на мгновение на этом пути или задержался надолго, тем читателям, которые следили за развитием событий и делились впечатлениями.


Введение

Once a memory and a song

now a place felt

in the marrow

of the absent bone.

– Kofi Awoonor, Africa

Я влюбилась. С высоты моих 23 лет история эта казалась мне совершенно особенной – хоть книгу пиши. Впервые серьезно задумалась я над идеей написать книгу только через шесть лет, где-то на тряской и пыльной проселочной дороге в Гане – там, где все и начиналось: то счастье, когда слова неожиданно легко выстраивались в складные истории, и нетерпеливо подгоняли меня донести, записать, воспеть поэтичность той нехитрой жизни, в которую я окунулась.

До момента, когда озаренная я вдохновенно тряслась по африканской дороге, я была занята взлетами, а гораздо чаще падениями, истории, сюжет которой уже казался довольно обыкновенным, если не сказать просто скучным. Но дело, как оказалось, было всего лишь в том, что эта любовная линия была всего лишь сквозной в сюжете, а тот, на кого обращено было пожарище страсти, героем второстепенным и, если честно признаться, по большей части вымышленным. Главным же героем был мир первозданный, который вибрировал и бурлил, а иногда наводил томный сон, напоминая о жизни в Эдемском саду, где гром раскалывал небо, где абсолютная тьма опускалась на муравейный и хаотичный город, где я бывала сбита с толку, возмущена, счастлива и благодарна. И не сомневайтесь, это история большой любви, которая течет подобно живительному ручейку через всю жизнь.

В течение этих шести лет мне задавали очень много разных вопросов. Некоторые были очень умными и интересными, некоторые ставили меня в тупик, а некоторые и злили. В какой-то момент мне хотелось держать этот опыт как что-то глубоко личное при себе – от бессилия что-то объяснить. В какой-то момент я заметила, что пытаюсь оправдываться, поддаваясь настрою вопрошающего. Тем не менее, мне бы очень хотелось познакомить русскоязычного читателя с той страной, которая меня когда-то поразила, возмутила и очаровала. Это же как будто я попала в Заколдованный лес, где люди ходят вверх ногами, а деревья, земля, животный мир разговаривают. Мое дело постараться передать ту магию, которая притягивает отчаянных искателей приключений к Африке, а выводы делайте сами.


Начало

Итак, я влюбилась. Даже и не помню, когда это со мной приключилось, но истории про то, как люди, которым нечего терять, отправлялись покорять Новый Свет с несколькими долларами в кармане, стали будоражить мое сознание. В эти героические подвиги, а точнее в ощущение полнейшей свободы, которая стоит за ними, я и влюбилась.

Будоражили они меня тихо и незаметно. Задуматься всерьез о чем-то подобном, я, упаси господи, не задумывалась. В детстве я вполне по-обычному и вяло, хотя мне тогда и казалось, что очень страстно, мечтала стать балериной, а не авантюристкой и гражданкой мира. Я ни в коей мере не соотносила себя с этими отчаянными людьми, не мечтала о подобном подвиге, просто у меня с восторгом замирало сердце, когда о подобном слышала.

Казалось, что я была совершенно обычной девочкой. У меня не было переходного возраста. Точнее он, скорее всего, был, но прошел глубоко внутри. Будучи подростком, я совсем не бунтовала: не красила волосы в красный цвет, не делала татуировки, не прокалывала язык, не гуляла допоздна.

Я испытывала ужас при мысли о том, что могло бы случиться, не поступи я в университет. Не поступить в университет казалось мне тогда чем-то в высшей степени немыслимым и даже асоциальным. Я закончила школу и в университет все-таки поступила, а потом закончила его. И тут как раз настал момент, когда по логике развития событий, если таковая вообще существует, я должна была найти «настоящую» работу. Но в этот момент что-то пошло не так. Возможно, потому что выбор факультета и кафедры, впореки моему внешнему конформизму, был экзотичный – в университете я учила африканские языки. Не исключено, что именно тогда что-то пошло не так, а скорее всего, когда мои старшие коллеги вернулись из экспедиции в Гвинею, где они жили в самой настоящей деревне. Они показывали фотографии и яркое африканское солнце ворвалось в серые петербургские будни, я еще не осознала, что и для меня жизнь может быть совсем иной, но жить в угрюмом городе, который я до этого так любила, стало вдруг менее выносимо. С тех пор я неосознанно старалась жить так, чтобы терять мне было нечего – я знала в глубине души, только так можно было найти целый мир. Открыть этот мир было важно – необходимо. Мне было тесно в мире привычном.

В один серый зимний день неожиданно для одних, совершенно естественно для себя, я отправилась собственными глазами увидеть красную африканскую землю, покорять этот древний уголок мира. В кармане было все же больше, чем несколько долларов, чего, впрочем, не хватило бы, если бы не везение, которое почему-то сопутствует блаженным безумцам. Что путешествие это было чистым безумием, по прошествии восьми лет и с багажом бесценного опыта, сомневаться не приходится.


В волшебном лесу

Вот он волшебный и неповторимый миг – бледная, промерзшая до костей и потерянная, я впервые ступила на красную африканскую землю. Сверху Аккра такая плоская, такая зеленая, аккуратная. Влажная жара сразу же заключила меня в свои липкие объятия. Через всю Аккру я покатилась на свои первые африканские задворки – в место, которое очень напоминало деревню, но несколько десятилетий уже было городом.

Я смотрела в окно, а хаотичный африканский город серо, однообразно и пыльно проносился мимо. Стоял Харматтан и пыль с Сахары приглушала кричащие африканские краски, наверное, чтобы дать мне время попривыкнуть.

Один вопрос без тени осуждения крутился у меня в голове: «И это город?» Тогда я еще не знала, что города рассыпаны по миру в великом разнообразии форм и содержаний. Сейчас я даже и не помню, что я ожидала увидеть, но, скорее всего, была настолько шокирована, что даже не способна была выносить какие-либо суждения и делать выводы. Редчайшее и прекраснейшее состояние: я просто смотрела в окно, должно быть, несколько ошарашенными глазами, и принимала. Возможно, это созерцание и помогло мне впервые в жизни осмелеть и рассказать о том, что я вижу, потом было много стран, но с тех пор впечатления всегда находили свой путь к тексту.

Холодная Москва и серый Петербург казались далеким сном, красная земля и ее звуки были куда реальнее. Первые дни были блаженными и сонными, на свой манер напоминавшие жизнь в райском саду. Удивительное дело – мне удавалось спать днем, чего со мной, наверное, с глубокого детства не бывало. Подобного покоя я никогда еще не испытывала.

Первое время я жила без зеркала, так что существовало только то, что я видела вокруг, а я просто знала, что существую, но явно в каком-то другом, до этого неведомом мне, «безоценочном» измерении. Не так и важно было видеть себя в зеркале или даже как-то выглядеть, мне просто и не приходило это в голову: настолько окружающее захватило мое сознание. Было совершенно просто достаточно видеть, слышать и чувствовать. Не судить, не думать, просто быть – быть частью мира.

Двора не было, заборов тоже, что не совсем обычно для Ганы, но там, где это все обычно бывает, росло дерево с плодами кешью, через которое были натянуты бельевые веревки. Петухи и курицы вдумчиво ковыряли без преувеличений оранжевую землю, ящерицы бесцеремонно бегали по стенам и громыхали на железной крыше, среди мусора буйными побегами росли овощные бананы, где-то на соседней улице из песка изготовляли кирпичи. Новый день оглашали и петухи тоже, но более явно и настойчиво старательные поскрябывания по земле: хозяйки первым делом с утра подметали свой двор.

Уже нашлись те, кому мое путешествие казалось очень смелым, а я тем временем не знала даже, как когда-либо я смогу ориентироваться в этом мире организованного хаоса.


Хаос

У страха глаза велики, и на первый взгляд казалось, что дома были раскиданы то тут, то там случайным образом. Без привычной линейности пространство казалось лабиринтом, а я в нем беспомощной букашкой. Но букашкой отважной и без особого выбора. Время блаженного покоя в надежных объятьях райского сада близилось к своему концу. Со времени моего приезда прошло дня четыре, а мне казалось, что целая вечность.

И вот пришел момент набраться смелости и отправиться в большой мир. При первых попытках я оказывалась совсем не там, где ожидала. Однажды я прибилась к главной дороге и решила, что лучше всего просто идти вдоль. Тогда рядом со мной остановилась машина, в который сидел почтенный господин в сединах, он предложил подвезти меня. Я привыкла доверять миру и отказываться не стала. Оказалось, что этот человек родился в Ливане, но уже давно жил в Гане. Это было мое первое соприкосновения с кастой людей, которые всю сознательную жизнь, а иногда и поколениями, жили в Африке, но ревностно сохраняли свою идентичность. Меня занимает вопрос, было ли какое-то взаимопроникновение культур или налет, кажущийся африканским, на самом деле находится на пересечении между Африкой и Ближним Востоком. Совсем недалеко от места, где я жила, у моего нового знакомого была мебельная фабрика. Однажды я зашла к нему в гости по доброй африканской традиции пообщаться под развесистым манговым деревом и выпить чашечку «Нескафе», а больше мы не встречались. В этом и прелесть большого путешествия – люди задерживаются в твоей жизни на случайный миг и оставляют приятное послевкусие загадки.

Большим выходом в свет была поездка в единственный на тот момент крупный торговый центр, где я должна была встретить свою новую знакомую, с которой познакомилась еще в России. Через четыре года, когда я снова надолго приехала в Гану, страна ощутимо изменилась, торговые центры выросли, как грибы после дождя, а тот первый даже как-то поблек, но именно вокруг него так или иначе крутилась моя жизнь в те первые месяцы. Из моей окраины в торговый центр невозможно было добраться напрямую и необходимо было делать пересадку. Тут-то и стало понятно, что люди страннику всегда помогут, с удовольствием подскажут и покажут.

После первой поездки я чувствовала себя настоящим первооткрывателем. В принципе, сама поездка, неважно куда и зачем, была большим событием. Тогда в это трудно было поверить, но со временем все это станет для меня обыденностью. Это было и волнительно, и утомительно, но именно так я и узнавала Африку. Так я увидела изнанку Аккры, а точнее то полотно, из которого она была соткана. Столица Ганы – тот город, в котором нет никакой изнанки, есть острова несомненного благополучия, но шикарное и убогое, как правило, соседствует бок о бок. Кажется, в самой структуре города присутствует демократический дух, которым Гана так гордится. Подобное отсутствие сегрегации мне и нравится в этом негармоничном городе, который сложно назвать красивым, последовательном только в своей неоднородности.

В столбе пыли, под зажигательную музыку и с ветром в волосах, ехала я по закоулкам распластанного паутиной плоского города. Битое стекло на заборах играло на солнце зеленым; пыльные просторы сменялись узостью плотно заселенных улиц; гладкость асфальта резкой пружинистостью кочек; дома радовали глаз самыми разными цветами: от серого до истошно вопящего розового. Неприютные бетонные развязки и мосты, невыносимый шум и гам, зловонные, ужасающие реки африканского города, одетые или неодетые в грустный бетон, еле текущие через изобилие мусора. Почему-то в этом всем находилось место для легкомысленного веселья, но не было отчаяния. Здесь можно просто жить. Сегодня. Сейчас.


Доверие

В моих детских воспоминаниях нет того идиллического места, которое навсегда остается недостижимо прекрасным. Может, только то дерево в огороде у бабушки, на котором я сидела часами, поедая черемуху, или занесенный снегом пляж Финского залива, куда я одной зимой ходила лепить снежные фигуры. В мире существовала только черемуха, только снег, куда ни глянь, и я. Гана, когда я ее посетила в первый раз, стала для меня такой «черемухой» – неповторимым местом.

Я разговаривала со всеми, кто бы ни заводил со мной беседу. В Амасаме, так называлось место, где я впервые поселилась, я была единственной белой, поэтому беседу со мной заводил каждый. Иногда я предпочла бы помолчать, но как же я могла не разговаривать с людьми, которые так добры ко мне?

Я подружилась с детьми и они, лишь завидев меня, издалека и уже на бегу кричали «сестра Лилия», а потом напрашивались в гости есть яблоки, которых у меня, конечно же, не было. Парень из округи приносил мне кокосы, которые росли прямо по соседству и которые он самостоятельно собирал, как паук, уверенно и умело забиравшись высоко по пальме.

Тогда я видела только доброту и дружелюбие: люди подсказывали мне дорогу, платили за меня в транспорте, африканские тетушки следили, чтобы я не проспала свою остановку. Как будто вся Аккра была одной большой общиной, где о ребенке, находящемся далеко от родителей, обязательно надо заботиться тем, у кого есть такая возможность. Для африканской тетушки, которая, наверное, была примерно, как моя мама, я была, несомненно, ребенком. Тогда не надо было видеть ничего больше. Тогда было еще слишком рано вкусить от Древа познания. Всему есть свое время. Через четыре года такого уже не повторится, потому что и я больше не буду доверчивым ребенком мира. Я узнаю, что такое червь сомнения и недоверие. Видеть то, что я видела в самом начале, будет уже невозможно.


В одну реку нельзя войти дважды?

После того, как я в первый раз уехала из Ганы с уверенностью, что вернусь снова, я приезжала еще несколько раз. К тому моменту уверенность моя поубавилась, были моменты, когда я с горечью прощалась с этой землей: океан омывал мои ноги, вокруг гудел праздник, не мой праздник, а я спрашивала себя, вернусь ли когда-нибудь.

Я вернулась и надолго. Я собиралась навсегда, но где-то совсем глубоко сама в это не верила. Именно тогда, когда ожидалось, что все будет иначе, я почувствовала вес настоящего одиночества. Не буду врать, что оно не было временами гнетущим и устрашающим. Но у него была и другая сторона: под его гнетом была легкость. С тех пор я одиночество полюбила как никогда. Как ни странно, оно помогло мне полюбить людей, которые как-то легко и случайно появлялись и оставались в моей жизни, и вновь открыть для себя Аккру, да и Гану, с неожиданной стороны, обогатить то первое почти детское впечатление, лишенное глубины.


Места


Путешествие – это возвращение к себе и к богатствам, которые внутри. Не забывать, не растерять, двигаться дальше!



Водопады Вли. Фото из архива автора.

Аккра

Аккра бывает очень разной. Временами она казалась совершенно непригодной для жизни, но нередко мои глаза просто радовались: какой же зеленый, какой голубой, какой красный, какой желтый, какой – представьте – серый! Все внутри подскакивало и плясало от этих красок. Мелькали иногда в самых неожиданных и непригодных местах кусочки кропотливо возделанной земли, как будто отвоеванные, отбитые у агрессивного и, с первого взгляда, уродливого города.



Джейстаун. Фото из архива автора.

Джеймстаун

На побережье Атлантического океана раскинулись рыболовецкие поселения – Джеймстаун и Ашертаун, их еще называют Га-Маши. Здесь в конце шестнадцатого века начиналась история Аккры. Осыпающиеся и грязные фасады, скученность, нищета, океан, неистово бьющийся о берег, кричащие цвета, расписанные стены, громкая музыка, необъяснимый шарм – таковы старейшие районы Аккры.

Одно из наиболее очевидных достопримечательностей Джеймстауна – одноименный маяк, который, кстати, был построен сравнительно недавно – в 1930 г.. На маяк можно подняться и посмотреть на неутешительную картину упадка: все-таки это еще и беднейшие районы Акрры. По левую сторону от маяка продают скот. Это не бросается в глаза, если не знать. Бурые потоки крови текут прямо в океан. Сверху не так чувствуются пульс жизни и энергия, которая так привлекает в Старой Аккре, в Гане – праздник жизни, вечерника без конца.

Я и не помню, как впервые узнала о Джеймстауне. Маяк ли меня привлек или фестиваль уличного искусства Chale Wote? Тогда я скользила по поверхности и не думала, что стены однажды заговорят и что этот район затмит любимый мной зеленый и уютный мир студгородка Университета Ганы. История Старой Аккры так или иначе связана с колониальным периодом, поэтому, вероятно, не очевидна, запрятана на редких страницах научных работ.