Глава 9. Обретение нового наставника

Карета, громыхая, ехала на протяжении двух часов. Из разговора пассажиров я сделал вывод, что мы движемся по дороге на Ильму. Окошки кареты, чтобы предохраниться от болотных миазмов, закрыли ставнями, воздух внутри освежался букетиками цветов.

Старик, наверное, уснул, а мать паренька постоянно надрывалась судорожным кашлем.

Элоиза и Лафет почти не разговаривали. Парень с явным презрением относился к знаниям. Его в этой жизни явно интересовали исключительно лошади, охота и поединки – то, что, по его понятию, достойно мужчины.

– В университете тебя не научат ничему из того, что нам действительно стоит знать, – снисходительно заявил Лафет. – У всех этих умников-заумников душа в пятки уходит при виде горячего скакуна или настоящего рыцаря с мечом.

– Твой отец получил блестящее образование, – заметила Элоиза.

– Да, он горд этим, как ты сказала, образованием. Вот почему образцом для меня служит не он, а Корин и твой дядя.

– Не умаляй достоинства своего отца, – мягко укорила Лафета мать, – родителей надобно уважать.

– Я буду уважать его, когда он поменяет заострённое гусиное перо на хорошо отточенную шпагу.

Когда карета остановилась и из разговоров я понял, что это последняя остановка перед прибытием на виллу, то сразу после того, как все вышли, выскользнул из-под сиденья. Пассажиры намеревались перекусить, отдохнуть, и дальше женщины планировали путешествовать в паланкинах, а мужчины верхом.

Я осторожно выглянул в окно. Увидев, что Элоиза со своими спутниками стоит в тени навеса возле открытой кухни, покинул карету через дверцу с противоположной стороны и помчался к кустам, находившимся шагах в ста от неё. Бежал не оглядываясь, но, добежав, обернулся и увидел Элоизу. Остальные уже зашли в огороженный внутренний дворик – патио для важных гостей этого постоялого двора, она же задержалась.

Я поднял руку, чтобы помахать девушке, но тут Лафет вышел обратно и заметил меня.

Больше не озираясь, я нырнул в кусты, выскочил на дорогу и помчался что было мочи по ней.

С дороги, ведущей на Ильму, мне следовало поскорее убраться, ведь с этим ярмарочным сезоном она, несомненно, стала самой оживлённой дорогой Калиона, хотя сейчас на ней никого не было.

Если этот Лафет, мальчишка с чёрным сердцем, заподозрил во мне пресловутого полукровку-убийцу, за мной уже, возможно, снарядили погоню. Однако сейчас я мог лишь ускорить бег. Свернуть с дороги, как только доберусь до одной из отходивших от неё троп, которые, петляя у подножий холмов, вели к окрестным поселениям, было нельзя. Я помнил, как местные сдали солдатам беглого раба, предложившего им золото за еду. Мне же и предложить им, кроме оставшихся у меня серебряных пряжек, было нечего. Правда, наверняка любой решит, что я их украл. Соваться в лес, совершенно не зная местности, не имело смысла, я там просто заблудился бы.

Разумеется, в тот момент над всеми моими чувствами преобладал страх – страх перед возможной поимкой, пытками и смертью. О последнем я думал как об избавлении от кошмарного сна, в котором я оказался, а вот пыток я боялся до дрожи в коленях.

Эта игра каким-то странным образом влияла на мои мысли и чувства. Я стал переживать, что если сейчас умру, то зло останется безнаказанным. Понимая, что жизнь в этом мире сурова, что для эльфов и полукровок справедливости просто не существует, представлял эту несправедливость как круги, расходящиеся по воде от брошенного камня. Но стоявшая перед моими глазами картина – Корин, вонзающий кинжал в живот бедного Пипуса и поворачивающий клинок в ране, – неизменно приводила меня в ярость. Моё сознание изменилось настолько, что мне представлялось: если я погибну, не отомстив за своего наставника, то не обрету покоя уже никогда!

Стук копыт заставил меня нырнуть в придорожные кусты. Мимо проехали четверо всадников, все незнакомые. С равным успехом это могли быть как пастухи, едущие в Ильму на ярмарку, так и охотники за беглым попрошайкой, за голову которого обещано серебро. За меня обещали целое состояние! Те же конные пастухи не получали таких денег за год работы.

Когда на дороге воцарилась тишина, я вышел обратно и заторопился дальше.

Во всём Калионе я толком знал лишь местность, прилегавшую к Ролону и Клиху. Наставник рассказывал мне, что большая часть Калиона – это либо леса, либо горы, либо глубокие долины. На всём этом пространстве более-менее крупные города попадались крайне редко, небольшие же поселения в основном были эльфийскими деревушками, приписанными или не приписанными к каким-нибудь виллам, вроде той, куда направлялся злобный старик с мерзким внуком.

Как-то показывая мне карту Калиона, Пипус заметил, что, хотя вся эта земля находится под властью имперской короны, имперцы составляют большинство лишь в нескольких городах и ближних к ним усадьбах, тогда как обитатели сотен эльфийских деревень если когда и видели имперца, то только служителя культа Единого. Характер же местности во всех направлениях, пока не доберёшься до суровых северных пустынь, таков, что прокладывать там дороги трудно и накладно, поэтому люди до сих пор обходятся пешеходными и вьючными тропами.

Спустя час пути я увидел эльфов, которые сворачивали с главной дороги на маленькую тропку, обозначенную столбом с надписью: «Руфия». Название мне слышать случалось, но я даже не помнил, деревня это или город, не знал, далеко ли до него, и уж точно не ведал, что буду там делать, если туда доберусь. По пути на ярмарку я, помнится, уже видел этот указатель и даже спросил Пипуса, чем эта Руфия славна, но он ничего не знал и лишь предположил, что это эльфийская деревня.

– Между Ролоном и горами Калиона существует великое множество отходящих от дороги троп, и по большей части они ведут именно к эльфийским деревенькам, – сказал он тогда.

Вот по такой, пригодной только для пешехода или вьючного животного, тропке я и тащился, одолеваемый страхом и сомнениями. Не напала ли на мой след погоня? Если даже и нет, то чем я буду кормиться, не имея денег? Невозможно выпрашивать еду у людей, которые настолько бедны, что горстка проса или ячменя для них – настоящая трапеза. Как долго мне удастся воровать, пока я не получу копьё или стрелу в спину? Уход в местность, населённую свободными эльфами, пугал меня ещё больше, нежели необходимость скрываться в большом городе. Как я говорил наставнику, в лесу я сам стану едой. Но в больших городах для меня места не было, так что с главной дороги пришлось сойти. И только отсутствие в голове угрожающей надписи в какой-то мере ободряло меня.

Мои познания в высоком языке эльфов достались с этим телом, а усовершенствовались благодаря общению с ними на улицах Ролона и Клиха, на многочисленных ярмарках. Я надеялся, моя речь не должна навлекать особые подозрения, если мне удастся изменить цвет глаз. В городах и на дорогах полукровки встречаются часто, но вот в эльфийской деревне полуэльф стразу обратит на себя внимание.

Размышляя о своей наружности, в то время как грязные ноги несли меня по тропе, я пришёл к выводу, что ещё меня могут выдать походка, манера говорить, а также осанка и жесты. Ибо полукровке, выросшему на городских улицах, не свойственна та стоическая невозмутимость, которая характерна для чистокровных эльфов. Мы быстрее и громче говорим, чаще жестикулируем. Эльфы – побеждённый народ, покорённый мечом, много страдавший от принесённых людьми невзгод, постоянно принуждаемый к тяжёлому труду: в рудниках и на полях, с унизительными клеймами, в оковах и под ударами бича. Эльфы привычны к любым невзгодам. И мне нужно бы перенять у них это стоическое безразличие ко всему. Необходимо держаться спокойно, избегая любого проявления чувств.

Думая об всём этом, я торопливо двигался по тропе с намерением поскорее уйти подальше, но толком даже не представляя, куда именно. Как мне стало ясно ещё на главной дороге, мои убогие городские умения никак не могли прокормить меня в сельской местности, и дальнейшее лишь подтверждало этот невесёлый вывод.

Путь мой пролегал мимо полей, засаженных кукурузой. Пусть местное название было другим и её початки меньше тех, которые я видел на Земле, а стебли выше, но мой желудок предательски урчал.

На этих полях работали эльфы. И они взирали на меня хмуро. И их можно было понять, не стоило принимать их сдержанность за тупость. Подобно ревнивому мужу, сразу замечающему тех, кто посмотрит на его жену с вожделением, эти работники мигом уразумели, что за чувства пробуждал у меня вид высоких кукурузных стеблей и округлых початков.

В Ролоне пересказывали множество леденящих душу историй об угнездившихся в густых лесах непокорённых эльфах, сохранивших веру и обычаи своих диких предков, – будто они по-прежнему совершают человеческие жертвоприношения, а мясо жертв поедают. В столице это воспринималось просто как занимательные истории, но здесь, в глуши, среди эльфов воспоминания о подобных рассказах будили совсем другие чувства, и я, сглатывая слюну, ускорил шаг.

Вскоре заморосил дождь. Он быстро прошёл, но у меня не было огнива, чтобы развести костёр и высушить одежду. Да и сухого валежника близ тропы не наблюдалось. По небу гуляли свинцовые тучи, и задул холодный пронизывающий ветер. Не прошло и часа, как дождь возобновился. Сначала он чуть моросил, а потом хлынул настоящий ливень. Оно бы и ладно, пусть отобьёт у имперцев охоту за мной гоняться, но самому мне тоже не помещало бы где-нибудь укрыться.

Проходя через маленькую, не больше десятка хижин, деревеньку, я не увидел никого, кроме глазевшего на меня из дверного проёма ребёнка, но вот на себе чужие взгляды почувствовал. В этой крохотной эльфийской деревушке места для меня не было, и я продолжил путь, не задерживаясь. Приди мне в голову просто попросить несчастную горстку овса или кукурузных зёрен – в этом краю на обширных лесных полянах возделывали именно кукурузу, – меня запомнили бы. Я же хотел, чтобы меня принимали за одного из многих путников, возвращающихся с ярмарки.

Дождь всё лил, и я прошлёпал по грязи и через другую деревню. Меня облаяли собаки, а одна даже гналась за мной, пока я не швырнул в неё камнем.

Моя одежда промокла насквозь. Она годилась для тёплого равнинного климата, но здесь я дрожал и ёжился под холодным дождём, обрушившимся на меня, как плохое предзнаменование.

Кукурузные поля и крытые соломой амбары искушали до крайности. Есть хотелось неимоверно, в животе урчало, надо было на что-то решаться, и, поравнявшись с очередным кукурузным полем, я протиснулся между высоких стеблей. Двигался, как змея, стараясь не ломать растения. Пробравшись так метров двадцать, я связал верхушки стеблей и, укрывшись под ними, как под зонтом, свернулся в клубочек и задумался о том, как мало, по существу, знаю о жизни своих эльфийских предков, тех, кто был связан с этой землёй с незапамятных времён. Я жевал твёрдые зёрна кукурузы и чувствовал себя чужаком, на которого удалившиеся в леса и горы эльфийские боги взирали с презрением.

Задремал. Сны посетили мрачные – какие-то бесформенные тени, вызывавшие страх, и по пробуждении остались дурные предчувствия.

Времени было около полуночи, стояла тьма. Дождь прекратился. Потеплело, а чернота ночи наполнилась туманом. Я пытался отгонять остатки ночного кошмара, но тут совсем рядом что-то зашевелилось, и страх охватил меня с ещё большей силой.

Я замер, затаил дыхание и напряг слух. Звук донёсся снова. Рядом определённо что-то двигалось, а поскольку это накладывалось на последствия страшного сна, неудивительно, что мысли мои обратились к самому ужасному: я представлял кабана-секача или охотника за головами, каким-то образом выследившего меня.

Я лежал, застыв от страха, пока пугающий звук не стих в отдалении, хотя даже последовавшая за этим тишина казалась мне таинственной и грозной. Мне доводилось слышать истории о существах, способных переломать все кости в твоём теле, и смертоносных пауках величиной с человеческую голову. Причём и те и другие подкрадывались к жертве бесшумно. Я убеждал себя, что по ночам в зарослях всегда слышатся странные шумы, а если ночные птицы и сверчки сейчас и молчат, то лишь из-за того, что после дождя вокруг слишком сыро. Может, так оно и было, но страх нашёптывал, что они затаились из опасения обнаружить себя перед кем-то очень опасным, кто вышел на ночную охоту.

Однако страх страхом, а сон снова взял своё. И опять мне снился кошмар, но на этот раз вполне конкретный – будто я вместо ноги той женщины отпилил голову лекарю Пипусу.

С первым намёком на рассвет я покинул заросли кукурузы и вернулся на тропу. Моя одежда оставалась мокрой, и, чтобы согреться, пришлось прибавить шагу. С восходом солнца над влажной растительностью начал подниматься туман, так что я видел перед собой лишь на пару метров. По мере того как шёл, дорога поднималась всё выше и выше, и вскоре она вывела меня на солнечный свет, под голубое небо.

Я брёл весь день, мучаясь от голода и утоляя жажду в оборудованных местными жителями колодцах. Ближе к вечеру, ослабевший от голода, я вышел на поляну, где множество разных путников – я насчитал двенадцать групп – устраивались на ночлег. Все они были мелкими торговцами-эльфами, в большинстве своём таскавшими товары на своих плечах, и лишь у некоторых имелись ослы.

Как ни хотелось мне есть, приближаться к ним было страшно, тем более бродячие торговцы, в отличие от крестьян, странствуя между поселениями, могли располагать определёнными сведениями, в том числе и на мой счёт. Нет уж, безопаснее снова попробовать стащить на следующем поле пару початков кукурузы, пусть опять придётся грызть сырые зёрна.

Но надо же! Уже направившись в кусты, подальше от стоянки торговцев, я увидел знакомую фигуру: тот самый целитель, Вестник, друид, извлекавший змей из ртов и штанов, раскладывал на земле постельные принадлежности и снимал припасы со своего осла. Когда я в последний раз видел этого эльфа, он продал мне за все мои деньги никчёмный кусок застывшей вулканической лавы.

Я поспешил помочь старику разгрузиться, обратившись к нему на высоком. Ни моё появление, ни готовность помочь ничуть его не удивили.

– Рад видеть тебя снова, – промолвил я. – Ты помнишь меня? Мы встречались на ярмарке…

– Помню, помню. Я ожидал тебя.

– Ожидал меня? Откуда ты знал, что я приду?

Стайка пролетавших мимо птиц защебетала над нами.

Старик указал на них и издал горловой звук, родственный хриплому смешку, а затем жестом велел мне продолжить разгрузку. Когда я снял поклажу с осла, целитель опустился на колени и начал разводить костёр для приготовления ужина.

От одного вида костра мой желудок забурчал с удвоенной силой. Все мысли о возвращении денег улетучились, едва я стал помогать друиду готовить ужин. «Почему бы эльфийскому чародею не обзавестись помощником?» – думал я.

Вскоре я набил желудок кашей из кукурузы и сушёного мяса, а утолив голод, примостился рядом с угасающим костром, в то время как целитель попивал что-то из деревянной фляги. То была явно не вода.

Как я понял, старик относился к тем кудесникам, в арсенале которых множество различных типов магии. Он, конечно, был чародеем, извлекающим из тела предметы, которые вызывали недуг. Такие, как он, шарлатаны практиковали и на Земле. Вспомнились филиппинские хилеры, с помощью ловких пальцев извлекающие из тела горсти всякого окровавленного шмурдяка. Но среди эльфов ходили слухи и о чародеях, умеющих понимать тайный язык птиц, и которые могли по их щебету предсказать судьбу человека. Этих друидов считали чрезвычайно одарёнными от природы, и они брали с эльфов высокую плату.

– Я убежал от своего господина-имперца, – принялся заливать я с притворной искренностью истинного полукровки.

Старик внимательно меня слушал, потягивая из своей фляги. Мне подумалось, что эта жидкость может сказать ему, что я лгу, но целитель ни в чём меня не уличал, только время от времени хмыкал. Вскоре я почувствовал, как выдумки буквально застревают у меня в горле. Наконец он поднялся и вручил мне одеяло, достав его из снятой с осла торбы.

– Мы выступаем завтра рано утром, – сказал он.

Его лицо не отразило ничего, но голос звучал успокаивающе. Я немедленно свернулся клубочком под одеялом с чувством глубочайшего облегчения. Мне удалось не только набить желудок, но и найти проводника в этой глуши.

Загрузка...