Скрытые в темноте - читать онлайн

– Я таких не встречал.

– Что, простите? – переспрашиваю я. В голове у меня одни единороги.

– Сексуальный маньяк, который нападает и на женщин, и на детей, – это неслыханно. Могу покопаться в материалах судебных дел, хотя навскидку ничего не вспоминается. Даже если женщин похищали вместе с детьми, то лишь по одной причине: ребенок просто оказывался не в то время и не в том месте, а целью была именно женщина. При этом педофилы, как вы и сами прекрасно знаете, обычно женаты либо состоят в длительных отношениях. Вот они крадут детей, но не женщин. Так что, – Гау подносит к губам чашку кофе, – остается лишь одно разумное объяснение.

– Какое же?

– Это два разных человека. Два маньяка. Первый – педофил, второй – сексуальный садист. Действуют вместе, разделяя риск и добычу.

Кошмар какой, прямо кровь стынет в жилах… Как бы ужасно ни звучало предположение Гау, наличие сообщника у Харпера отметает многие вопросы. Это объясняет, почему никто не видел старика с коляской. Возможно, Харпер вообще не ездил в Уиттенхэм, а ребенка там оставил кто-то другой, на кого не обратили внимания. Безымянный человек. Безликий. Неизвестный.

Гау делает глоток и отставляет чашку.

– Есть следы присутствия другого человека в доме? Может, кто-то постоянно заходил, но при этом не жил там?

«Дерек Росс», – сразу думаю я, затем отбрасываю эту мысль.

– Пока не нашли. Соседи утверждают, что никого не видели.

– Ну еще бы, в таком-то районе Оксфорда, – кривится Гау. – Это ничего не доказывает.

– Одна старушка уверяла, что к Харперу приходил его сын, однако, как известно, сына у него нет.

– На вашем месте я бы проверил, – говорит Гау, прихлебывая кофе. – Возможно, старикан не так уж съехал с катушек, как вы думаете.

Чаллоу собирает команду криминалистов на кухне.

– Похоже, список наших задач стал намного длиннее, так что отменяйте запланированные свидания. Управление уголовных расследований с их безграничной мудростью теперь подозревает, что этот дом связан с исчезновением Ханны Гардинер в две тысячи пятнадцатом году. Пока не докажем обратное, он считается местом убийства. Или захоронения. Или и того, и другого.

Нина делает глубокий вдох. Дело Ханны Гардинер ей знакомо – она обыскивала машину пропавшей. Упаковка мятных конфет в бардачке, пятна от сока на детском автокресле, скомканные чеки с заправки. Невыносимые обломки жизни.

– Искать могилу в подвале не стоит, – продолжает Чаллоу. – Там бетонный пол, который не вскрыть без помощи серьезных инструментов. Следов нарушения поверхности нет. Как насчет сада?

– Вряд ли, – говорит Нина. – Просматривается со всех сторон, слишком опасно. Если выкопать большую яму, соседи наверняка заметят.

Она сдвигает штору из бусин и заходит в оранжерею. Стекло изнутри покрылось зеленым налетом, из выживших здесь только ползучее растение, чьи лианы пробиваются сквозь трещины в окнах. На полках горшки с гниющими стеблями: одеревеневшая герань, засохшие кусты помидоров. Пахнет сыростью и затхлой землей. Циновки на полу черные от плесени и разваливаются на куски.

Нина протирает кружок в грязном стекле, чтобы выглянуть в сад.

– А вон там? – показывает она. – Что-то вроде летнего домика или сарая.

К Нине подходят двое коллег. Снаружи заросли сорняков по колено и полно крапивы. Кучей валяется садовая пластиковая мебель, стулья грязные и перевернуты вверх ножками. Срезанную траву пучками бросали где попало. Прямо у ворот стоит большой кирпичный сарай с черепичной крышей, увитой плющом. Некоторые окна выбиты.

– Понимаете, о чем я?

Ближе к строению картина проясняется. К сараю земля берет крутой уклон, так что тот стоит на возвышении.

– Думаю, под этими досками вполне может оказаться пустота, – говорит Нина, просовывая руку сквозь разбитое окошко, чтобы открыть дверь.

Внутри все заставлено старыми банками из-под краски и средствами от сорняков, на полу ржавеют садовые инструменты. Из-под карниза торчит гниющее осиное гнездо, с гвоздя свисает покрытый пятнами защитный костюм.

Чаллоу топает ногой – слышно глухое эхо.

– Кажется, ты права.

Он приподнимает край циновки: из нее сыплются грязь и песок, в разные стороны ползут мокрицы.

– В кои-то веки, – обращается Чаллоу к своей команде, – нам повезло.

В полу под циновкой спрятан люк.

– К ней можно зайти, хотя не знаю, будет ли толк.

Эверетт выходит из комнаты ожидания и следует по коридору за медсестрой. По пути встречаются старик с ходунками и два врача с планшетами для бумаги. Плакаты на стенах призывают мыть руки и правильно питаться, а также учат распознавать симптомы инсульта. Палата в самом конце коридора, на койке сидит девушка в больничной рубашке. Выражение «бледная как полотно» приходится кстати, потому что ее лицо лишь немногим темнее простыни, которую она прижимает к груди. Не только кожа, но и глаза и даже волосы выглядят какими-то бесцветными. Словно ее покрыли тонким слоем пыли. Вокруг губ следы герпеса.

Заметив Эверетт, девушка испуганно смотрит на нее и вжимается в подушку.

– Я подожду снаружи, – тихо говорит сестра и закрывает дверь.

– Можно, я сяду? – спрашивает Верити, показывая на стул.

Девушка молчит. Эверетт отодвигает стул подальше от кровати и садится.

– Скажете, как вас зовут? – осторожно обращается она к пострадавшей. Та лишь не сводит с нее глаз.

– Мы знаем, что вы пережили нечто ужасное, и хотим понять, что случилось. Хотим найти того, кто сотворил с вами такое.

Бедняга сильнее сжимает простынь пальцами. Под сломанными ногтями грязь.

– Да, это очень трудно. Я не хочу, чтобы вам стало еще хуже, но нам нужна ваша помощь.

Девушка закрывает глаза.

– Помните, как все было? Как вы попали туда?

Из-под век текут слезы и медленно катятся по щекам.

Какое-то время обе молчат, и тишину нарушает лишь гул из коридора – шаги, голоса, позвякивание каталок. Звук приехавшего лифта.

– Малыш очень милый. Как его зовут? – задает вопрос Эверетт, когда девушка открывает глаза.

В ответ та начинает качать головой, а потом издает испуганный крик и вся съеживается. Прибегают медсестры, и Эверетт оказывается по другую сторону закрытой двери.

На то, чтобы успокоить девушку, понадобилось двадцать минут и один укол. Из палаты выходит врач и садится на стул рядом с Эверетт.

– Что произошло? – спрашивает она. – Что я сделала не так?

Доктор глубоко вздыхает.

– Психиатр считает, что у нее посттравматическое расстройство. Честно говоря, в этом нет ничего удивительного. Для людей, попавших в такую ситуацию, вполне естественно подавлять воспоминания о случившемся. Мозг включает режим выживания и отсекает болезненные мысли, а вопрос о ребенке заставил ее снова подумать о том, через что она прошла, и бедняжка просто не выдержала. Боюсь, она еще не скоро сможет все рассказать.

– Сколько времени уйдет на восстановление?

– Трудно сказать. Может, пара часов, может, пара недель. А может, она так и не оправится.

Эверетт опускает лицо в ладони.

– Черт, что же я натворила…

– Не корите себя, – по-доброму утешает ее врач. – В ваших намерениях не было ничего плохого.

Он кладет руку ей на плечо, но спустя мгновение уходит, забирая свое теплое прикосновение.

Пространство под люком всего в полметра глубиной, внизу лишь земля и щебенка. Чаллоу ложится на пол животом вниз и светит фонариком.

– Ага, здесь точно что-то есть… Нина, сможешь пролезть? Мне, боюсь, габариты не позволят.

Чаллоу встает и уступает место Нине, которая спрыгивает вниз и опускается на четвереньки. Он подает ей фонарик, и она скрывается из виду.

– Осторожно, вдруг там крысы, – радостно предупреждает Чаллоу.

«Теперь-то уж что», – кривясь, думает Нина. Она водит фонариком слева направо. Слышится шорох, в темноте блестят маленькие глазки. Фонарик вдруг задевает что-то совсем рядом с ее лицом. Что-то острое, черное и давно мертвое. Тонкие ножки, пустые глазницы, как в костюме привидения на Хеллоуин. Выдохнув, Нина приглядывается и понимает, что это всего лишь птица. Похожая на ворону.

Однако это еще не всё. Свет выхватывает не череп и не высушенные кости, а свернутое одеяло. Остальное – работа воображения. Нина догадывается, что в одеяле.

В горле пересохло – и не только от пыли. Сглотнув, она кричит:

– Что-то есть! Запечатано клейкой лентой, но размер соответствует.

Нина ползет обратно, задевая головой половицы, и выбирается наружу.

– Пожалуй, надо разобрать пол, – говорит она и протирает руки о костюм.

– И обязательно все пометить ярлыками, – добавляет Чаллоу. – Мы должны понять, что здесь было, и везде снять отпечатки.

– Может, лучше вызвать судмедэксперта?

– Он уже едет.

Марк Секстон звонит юристу из своего офиса в высотке «Кэнери-Уорф». Тринадцатью этажами ниже Темза медлительно направляет воды к морю, а в трех милях к западу отсюда переливается на солнце небоскреб «Шард». Звук телевизора в углу выключен, однако Марку видна бегущая строка и фотографии дома на Фрэмптон-роуд. Не только соседского, но и его.

– Как это они, черт возьми, не знают? Сколько времени длится гребаная криминалистическая экспертиза?

– Я не спец в этой области, – увиливает юрист, – хотя знаю одного королевского адвоката-уголовника. В смысле, он специализируется на уголовных делах, – смеется он.

Секстон не настроен шутить.

– Просто свяжись еще раз с этими придурками из долины Темзы, ладно? Рабочие пригрозили взять с меня неустойку, если им не разрешат вернуться к работе до конца недели, или вообще найти другого заказчика. А это значит, что они месяца полтора будут не спеша перестраивать чью-нибудь гребаную кухню.

– Не думаю, что это поможет…

– Звони, мать твою! За что я тебе плачу?

Секстон с грохотом кладет трубку и снова смотрит на экран телевизора. В новостях явно рассказывают об исчезновении Ханны Гардинер, а экстрасенс с прилизанными волосами напоминает всему миру, как она уверяла, что разгадка тайны заключается в цифре 3. Затем идет нарезка из заголовков газет двухлетней давности: «Пропавшую на летнем фестивале девушку похитили сатанисты?», «Полиция отрицает связь с языческими ритуалами: в деле возникает все больше вопросов», «Маленький ребенок найден рядом с местом древних жертвоприношений».

«Только этого мне не хватало», – думает Секстон, подперев голову руками.

– Решили не вскрывать подарок до вашего прихода, – говорит судмедэксперт. – А ведь до дня рождения еще далеко!

Его зовут Колин Бодди – и да, это совсем не смешно. Ладно, смешно, ужасно смешно. Он слышал подобные шуточки столько раз, что научился юморить в своем особенном стиле. Со стороны звучит глуповато, если не знать Колина, однако это всего лишь способ защититься. Только смех позволяет справиться с кошмарами, которые пугают даже средь бела дня в окружении множества профессиональных приборов.

Когда мы шли через сад, все жители высовывались из окон соседних домов, чтобы посмотреть. Наверняка какой-нибудь засранец уже выложил фотку в гребаный «Твиттер».

В полу сарая зияет дыра, а вокруг нее собрались криминалисты, Гислингхэм, Куинн; теперь к ним присоединился и я. Бодди осторожно наклоняется и срезает прогнившее одеяло вместе с клейкой лентой. С одной стороны, затем с другой. Все прекрасно знают, какое зрелище нас ждет, но внутри все равно все сжимается. Слава богу, лежит лицом вниз. На ребрах видны обрывки зеленовато-сиреневой кожи. Скрюченные руки. От голеней остались одни лишь кости.

– Как видите, останки частично мумифицировались, – спокойно рассказывает Бодди. – Что неудивительно, так как тело было плотно завернуто, а под полом имеется вентиляция. Видимо, нижнюю часть одеяла закрепили слабее, поэтому крысы обгрызли стопы и щиколотки. Здесь явные признаки нашествия грызунов.

У Куинна перекосило лицо от отвращения.

– Пол определенно женский, – продолжает Колин. – Бо́льшая часть волос также сохранилась. – Он наклоняется и пластиковой ручкой сдвигает в сторону спутанные пряди. – Причиной смерти, судя по всему, стала травма от удара тупым предметом по теменной кости. Точнее смогу сказать после осмотра в лаборатории.

– Она могла выжить после такого удара? – с бледным видом спрашивает Гислингхэм.

– Она точно потеряла бы сознание, – подумав, отвечает Бодди. – Да, сразу могла и не умереть… Смотрите. – Судмедэксперт опять садится на корточки и показывает на что-то в районе усохших запястий. – Полагаю, вы установите, что это кабельная стяжка, а значит, смерть наступила не сразу после удара.

Вспомнились слова Эверетт о том, что Харпер связал жертву и оставил в доме, чтобы съездить в Уиттенхэм, бросить там машину и ребенка. Он хотел видеть ее живой, когда вернется. У Харпера были на нее свои планы.

– Есть возможность определить, как долго она оставалась в живых?

Бодди качает головой.

– Вряд ли. Она могла продержаться несколько часов, а то и дней.

– Господи, – шепчет себе под нос Гислингхэм.

Колин выпрямляется.

– Здесь полно следов разложения, но я уверен, что умерла она не здесь. Не на этом одеяле. Иначе все было бы забрызгано кровью и мозговыми тканями.

Иногда хочется, чтобы Бодди выражался не так прямолинейно.

– Кстати, завернули ее обнаженной. Будь на ней одежда, остались бы какие-нибудь клочки.

К этому моменту бледнеет не только Гислингхэм. Все мы прокручиваем в голове одну и ту же сцену: вот она просыпается со связанными руками, голая, изувеченная. Просыпается, зная, что ее смерть – лишь вопрос времени.

– Зачем убийце раздевать ее? Для сексуального контакта?

– Либо с целью унизить. Результат ужасен в любом случае.

А то мы не поняли.

– Что ж, ребята, – оживленным тоном перебивает Чаллоу, – если вы закончили, то мы приведем фотографа и начнем собирать улики.